Совпалыч

Глава 8 Корень одиночества. Звезда упала. Автобиография,

Предыдущие записи перекочевали из тетрадки в файл, а для завершающего сеанса требовался Иваныч. Романов с трудом сдерживался, чтобы не сочинить финал из головы. Прошатавшись полчаса по комнате, он подчинился выработанному рефлексу и решил позвонить Вере. Они не разговаривали больше недели. За это время Арсений успел потерять работу, сменить квартиру и с помощью Иваныча написать книгу.

Последний разговор с женой мог бы возглавить рейтинг невнятности и отсутствия взаимопонимания, если бы такие рейтинги составлялись. Тогда она просила передать какие-то документы, а на расспросы о жизни жаловалась на маму и высокие цены. Арсений подумал, что сегодня, наверное, надо будет честно рассказать обо всех неприятностях, и набрал длинный номер.

— Послушай, — сказала Вера. — Как у тебя дела? С работой и вообще.

— Нормально, — Романову резко расхотелось что-либо рассказывать.

— Да? А мне сказали, что ты уволился. И с квартиры съехал.

— Ну, это временно.

— То есть ты считаешь, что все хорошо?

— Да.

— Тогда я хочу с тобой поговорить.

— Я понимаю.

— Что ты понимаешь?

— Что ты хочешь поговорить, иначе бы не говорила.

— Прекрати.

— Что прекратить?

— Должна тебе сказать очень важную вещь, — голос Веры отражался эхом. — Я остаюсь в Лос-Анджелесе.

— У тебя там кто-то появился? Я хочу все знать.

— Послушай, — сказала Вера холодно, — хочешь все знать — залезь в сеть. Ну, хорошо. Ты имеешь право. Да, появился.

— Кто он?

— Почему ты решил что это «он»?

— Кто же тогда?

— Арсений, ну какая разница.

Романов бросил трубку и только сейчас понял, что произошло. Точнее не сейчас, а вообще произошло. Он лег на диван, закрыл глаза и перестал чувствовать что-либо кроме глубочайшей усталости. Сердце билось ровно, но как-то отдельно от остального организма. В полусне, похожем на дурной триллер, снятый выжившим из ума режиссером детских утренних программ, резко прозвучал звонок в дверь. На площадке стоял Иваныч. Проведя старика на кухню, Романов опустился на стул и снова оцепенел.

— Мечтаете? — утвердительным тоном начал беседу Иван Иванович.

— Да как-то не выспался. И кофе кончился.

— Это можно исправить.

Иваныч взял литровую эмалированную кружку, налил в нее воды и поставил на плиту. Когда вода закипела, он засыпал в кружку полпакета черного чая и сделал огонь совсем маленьким. Через несколько минут старик снял кружку, замотал ее в полотенце и поставил на стол.

— Чай-чаек, надежды огонек, — сказал старик, не глядя на Арсения. — Утро — корень одиночества, день — ствол, вечер — крона, а ночь — это ночь. Чаю глоток — восходящий поток, — бормотал он, расставляя чашки и вываливая на стол горсть фруктовых леденцов «На орбите». — Чай — это маленькое гнездышко в листве одиночества. Попейте, полегчает.

— Что полегчает?

— Там видно будет. Сил прибавится.

Сил прибавилось после первого глотка. Стук сердца снова стал отдаваться в висках, но теперь кровь циркулировала через ясный и трезвый мозг, наполняя тело бодростью и пузырясь под кожей разрядами неистраченной энергии. Хотелось говорить, курить и ходить одновременно.

— Готовы записывать? — спросил Иван Иванович. — Сегодня заканчиваем.

— Только спросить хотел. Если совпадения не случайны, то какие они? Я в том смысле, каким словом обозначается «неслучайность»?

— Ну вот «совпалыч» — нормальное определение, чем не подходит? Так и говорили тогда. Как сейчас говорят, не знаю. Наверное, так же.

— Думаете, в наши дни кто-то еще знает?

— Прямых указаний нет. Но, судя по некоторым моментам, совпалыч используется в полный рост. По телевизору все одновременно смотрят одно и то же, — вот вам и почва для синхронизации. Схема совершенствуется, но принцип остается.

— Мне вот как раз сам принцип и не понятен. Ну ладно, бурлаки. Красиво, конечно, но с точки зрения логики не обосновано.

— Давайте я логично объясню. У всего есть причина, так? Если существует причина, значит есть и следствие. Верно?

— Верно.

— Предположим, вы хотите с кем-то поговорить по телефону. Для этого набираете известный вам номер и разговариваете, правильно?

— Как же иначе? — воспоминание о недавнем разговоре укололо под сердцем.

— То есть, чтобы следствием стал разговор, вы создаете причину — снимаете трубку, так?

— По-видимому, так.

— Значит, получается, что причина для вашего разговора с этим человеком — всего лишь снятая трубка? Неужели других причин для разговора у вас нет? Вы зачем звоните?

— Сам не знаю, — вздохнул Арсений. — Наверное, и другие причины есть.

— Какие же?

— Ну, всякие. Какие угодно. Любые.

— Вот! Причины могут быть любыми. Значит, для любого следствия есть любая причина, теперь понятно?

— Почти.

— Со временем поймете. Случайность — это не событие, это чувство. Ощущение случайности события — это чувство непонимания его закономерности. Ну, хорошо, давайте записывать, мне домой скоро.

Домой Иваныч всегда уходил через чердак. Как утверждал старик, на крыше он снимает бывший домик для птиц.

— Голубятню? — спросил Арсений.

— Нет, чердачное помещение. Голубятня — это там где голуби. А у меня полный порядок. Печка, свечка, молодая овечка. Заходите в гости, сами убедитесь.

— Какая овечка?

— Так говорится, когда в доме все есть. Или еще говорят в таких случаях: «от батона до плафона». Это из неприкосновенного словарного запаса. Много таких выражений. Только пользоваться ими надо осторожно и к месту, иначе неприятности получаются.

— Кстати о неприятностях. Мне только что сказал Журавлев, что нас вот-вот расселят.

— В самом деле? — не удивился Иваныч. — Вы не расстраивайтесь особо. Дело обычное. Как в песне поется: «Есть гнездо у птицы, норы у лисицы, а простому человеку негде прислониться». Ну что же, пойдемте, покажу вам свою хату.

Поднявшись на чердак и пройдя по крыше, Романов, и вправду, увидел небольшой домик с крыльцом, вокруг которого были расставлены горшки с комнатными растениями. Внутри было светло и просторно, несмотря на микроскопические размеры бывшей голубятни. Единственная комната служила Иванычу не только спальней и кухней, но еще и мастерской. Последнее подтверждалось наличием в углу верстачка с инструментами.

Не задерживаясь и пообещав зайти в другой раз, Арсений вернулся, чтобы набрать заключительные главы. Работа шла туго. Осадок от разговора с Верой саднил в районе солнечного сплетения. Чтобы переключить неприятное чувство, достаточно отвлечься и сделать что-то новое и необычное. Например, принять холодный душ, или повыть полчасика по-волчьи. Арсений решил последовать совету Журавлева и сочинить короткий рассказ. За десять минут он написал следующее:

Звезда упала

Крепко держась за руки, они шли по линии прибоя и молчали. Молоко лунного света сворачивалось в кисловатом сосновом аромате. Саша провел пальцем по щеке Маши и почувствовал непреодолимое желание взять сейчас эту девочку на руки и нести ее по лунной дорожке, нести бережно и долго, пока смерть не остановит его. Она ощутила это желание, и нежность, поднявшись от кончиков точеных мизинцев, пробежала дрожью, отдалась пульсом позвоночника, глухой волной ударила в мозг.

— Я люблю тебя, — сказала она, — потому что у тебя такая же прическа, какая была у моего дедушки, а он рассказывал мне сказки на ночь.

— И я люблю тебя, — тихо ответил Саша, — потому что ты нравишься Сереже, а он при всех ударил меня по лицу.

— Правда, мы всегда будем вместе? — приподнявшись на носках, Маша прижалась к нему и обвила руками.

— Да, конечно, — хриплым от волнения голосом сказал Саша, его ладони медленно опускались вниз по ее загорелой спине. — Мы всегда-всегда будем вместе, и никогда не расстанемся. Каждое утро будем просыпаться в одной постели, ты будешь готовить завтраки, а я — ходить на работу и возвращаться злым и уставшим.

— По вечерам мы будем смотреть телевизор, — Маша вслушивалась, как растет под легкими касаниями его пальцев ее твердеющий сосок. — И так будет каждый день. Иногда я стану устраивать тебе истерики. И однажды скажу, что ты поломал мне жизнь.

— Да, любовь моя, — прерывисто шептал Саша. — Я как-то раз тебя ударю, и ты расцарапаешь мне лицо.

— А я изменю тебе с пожилым и некрасивым человеком, — сильные руки увлекали Машу вниз, на теплый песок. — Ты найдешь себе любовницу на работе, и я случайно об этом узнаю.

— Но мы не разведемся, а будем жить вместе несмотря ни на что, ради наших детей. — Саша покрывал дождем быстрых поцелуев ее лицо и шею, все выше поднимая край ее платья.

— Да, мой родной, мой хороший, — лежа на спине, Маша водила бедрами вокруг Сашиного пальца. — И наш маленький ребенок будет плакать во время ночного скандала, он увидит, как ты ударишь меня. Он услышит, как я рыдаю.

— О, — стонал Саша, стягивая трусики с длинных ног, закатывая доверху платье, обнажая плоский живот и полудетские груди под острыми ключицами. — Я буду напиваться в компаниях и перестану бывать дома. Ты станешь уходить ночевать к маме и не позволишь мне видеться с нашим ребенком, чтобы не травмировать его психику. Я начну употреблять наркотики, потеряю работу, заболею неизлечимой болезнью и умру.

— О, — стонала Маша. — После твоей смерти я никогда не выйду замуж. Только редкие встречи скрасят мою жизнь, я буду провожать случайных любовников и знать, что они никогда не вернутся.

— Да! Навсегда! Навсегда! Навсегда, — рычал Саша.

— Навсегда-навсегда-навсегда! — извивалась Маша, ощущая пульсирующий взрыв.

Потом они лежали и смотрели в темное небо, где, осторожно пробираясь в россыпи звездных осколков, летел спутник.

— Ой! Звезда упала, — заметила Маша. Ты загадал желание? Не произноси вслух, а то не сбудется.

Рассказ Романову не понравился. С отвращением перечитав первые два абзаца, он удалил файл и снова стал думать о Вере. Ведь взрослые люди, могли бы нормально попрощаться. С этой мыслью Арсений во второй раз за день набрал впечатанный в память номер. Как ни странно, трубку на том конце взяли после второго гудка.

— «Невесомость Инвестмент», — сказал незнакомый женский голос. — Вам назначено на сегодня, на семнадцать ноль-ноль. Пожалуйста, скажите свои данные для оформления пропуска.

— Простите, я ошибся номером, — сказал Романов.

— Смешная шутка. Вы ведь по поводу работы? У нас не может быть ошибок. Пожалуйста, диктуйте номер паспорта. Я записываю.

В голосе неожиданной собеседницы звучали нотки какой-то совершенной безупречности, и Арсений зачем-то продиктовал ей свои данные, в том числе номер паспорта.

— Благодарю вас, Арсений Александрович. Куда ехать, помните?

— Нет, — признался Романов.

— Запишите, пожалуйста. Сегодня в семнадцать ноль-ноль. Площадь Киевского вокзала, под башней с часами. Автомобиль черного цвета, государственный номер двадцать-тринадцать. Записали?

— Какая марка автомобиля?

— Это не имеет значения. До свидания.

Ведь взрослые люди, могли бы нормально попрощаться

Для любого следствия есть любая причина. Похоже, реальность постепенно превращалась в иллюстрацию к беседам с Иванычем. Наскоро побрившись и затянув удавку галстука, Арсений почувствовал тоску по недавнему офисному прошлому, времени уютному и безопасному, когда мысли не были такими бездонными, а представляли собой упорядоченное движение намерений в соответствии с графиком отпусков. С другой стороны, у работающего человека нет возможности полежать лишние полчаса в постели и без спешки подумать о вещах, к работе отношения не имеющих. Но есть ли смысл ради этих тридцати минут, плюс ради прекрасного чувства, посещающего вас в воскресенье вечером, когда вы вспоминаете, что завтра — не тяжелый день понедельник, а всего лишь — ещё один прекрасный новый день, есть ли смысл ради таких сомнительных радостей терять устойчивость существования?

С такими мыслями лучше не входить в метро. Глубоко задумавшийся человек не заметит турникета и легко проедет свою остановку, его будут толкать в спину и колоть локтями, а дежурный милиционер сразу обратит внимание на рассеянный взгляд и потребует документы. Кто-то однажды заметил, что у поднимающегося и спускающегося в метро совершенно разные выражения лиц. У того, кто едет вниз, лицо напряженное и невеселое, а кто вверх — наоборот. Встречаясь взглядами на эскалаторе, пассажиры метро вырабатывают энергию, которой могло бы хватить, как минимум, на освещение.

Двери метро захлопнулись перед носом, но поезд остался на месте, утрамбовывая начинку. Как это иногда случается, дверь неожиданно раздвинулась и через миг опять закрылась, но этого было достаточно, чтобы втиснуться в вагон и уцепиться кончиками пальцев за потолок, что в подобной давке не было необходимым. Падать Арсению было некуда. Зафиксировавшись на месте, он занялся единственным доступным развлечением — заглядывать в чужие книги. Из учебника цыганской грамматики, который читала студентка в очках, Арсений успел узнать, что «кровь» и «ночь» на языке веселого народа звучат одинаково — «рат», только «кровь» мужского рода, а «ночь» — женского.

К сожалению, долго смотреть в чужую книгу получается редко: многим дано чувствовать взгляд из-за плеча. Наверное, еще с пещерных времен, когда от этого зависела жизнь, на затылке, точнее за ушами, у человека появились еще одни глаза. Или, может быть, они появились еще раньше, или вообще были предусмотрены изначальной конструкцией. Когда соседка справа нервно повела плечами и краем глаза глянула на Арсения, он нырнул в книгу слева. Державший ее в руках мужчина с острой бородкой, почему-то стоял с закрытыми глазами, и благодаря этому Арсению удалось прочитать целое стихотворение:

— Станция «Охотный ряд». Переход на станции «Театральная» и «Площадь революции».

Искаженный голос диктора влился в молчаливую какофонию открывающихся дверей и прочих звуков, проникших в вагон. Мужчина с острой бородкой открыл глаза, захлопнул книгу и запоздало стал протискиваться к выходу.

Не считая цыганского конспекта и стихотворения, Арсений за шесть остановок и один переход успел заглянуть еще в три книги, два глянцевых журнала и один договор предоставления агентских услуг, в котором совершенно ничего не понял. Тем не менее, он продолжал вчитываться, успешно добиваясь единственной цели, преследуемой современным читателем, — не думать.

Отправляясь на встречу у Киевского вокзала, Арсений был уверен в двух противоположных вещах: во-первых, никакого водителя там не будет, а, во-вторых, там, куда эта машина поедет, его быстро разоблачат и, в лучшем случае, отправят обратно, но уже пешком. Думать об этом не хотелось, и Арсений перевел взгляд в книгу только что вошедшего старика в белом спортивном костюме. После прочтения первых строчек он очень удивился.

«Саблин выделялся не только прилежным отношением к учебе, но и музыкальными способностями. Его мать, преподаватель пения одной из школ Ленинграда, смогла привить сыну любовь к музыке и творчеству. С момента поступления в морское училище и до окончания последнего курса, курсант Саблин активно участвовал в художественной самодеятельности, писал песни и был редактором стенной газеты…»

Страницу перевернули, и Арсений не успел прочитать дальше. Вот он, совпалыч, — Романов впервые использовал этот термин в реальной жизни. На самом деле, подумал он, нет ничего удивительного в том, что героя этой книги зовут так же, как и курсанта «Гаммаруса», о котором рассказывал Иваныч. Забавно еще и то, что этот Саблин тоже был музыкальным и талантливым человеком. Но какова же вероятность того, что именно эта книга встретится Романову в метро?

Либо у старика в спортивном костюме отсутствовали уши за глазами, либо он совсем не возражал против того, что вместе с ним книгу читает кто-то еще. Он даже немного повернулся, как будто чтобы Арсению было удобнее читать. И вот тогда у Романова перехватило дыхание.