Созвездие он-лайн неверности

Глава 6

Утром казалось, что я только-только прилегла в холодную постель, а уже во всю светило солнце, и стук в дверь заставил меня встать, так окончательно и не проснувшись. В коротеньких шортиках и кружевной майке я осторожно приоткрыла дверь, чтобы не выставлять напоказ все прелести полураздетой фигуры.

За дверью была Ирина, моя одноклассница, по большому совпадению остановившаяся в этой же гостинице. Видимо ей не терпелось поговорить со мной, раз она не дождалась пока я, как обещала, зайду за ней.

Я завела её в номер и усадила в кресло. И пока я приводила себя в порядок, Ира рассказывала мне в подробностях о своих планах на ближайшее будущее. А именно о переезде в Одессу, о доме и земельном участке размером в 5 соток, о новой крыше, металлопластиковых окнах, бронированной двери, о необходимости менять электропроводку, трубопровод и т.д. Когда я вышла с ванной комнаты, Ира уже вырывала с блокнота листочек с записанным её новым номером телефона и одесским адресом дома, доставшегося ей в наследство.

— Буду ждать тебя в гости, Валенсия! Все равно ведь летом куда-то поедешь отдыхать, так почему бы ни ко мне? – с этими слова она протянула мне исписанный листочек бумаги.

— 099-09-09-099, – совсем несложный для запоминания номер, – Одесса, Ближние мельницы, улица Ивана и Юрия Липы, дом № 9 – прочитала я.

— Улица, названная в честь творческих людей!

— Отец и сын, Иван и Юрий Липа, писатели, поэты и государственные деятели! – продолжила я.

— Совершенно верно, Валенсия! – Ирина интригующе улыбнулась. – Ты сегодня решила совсем свести с ума своего коллегу Люсьена Дюжесиль? Я заметила, как он поедал тебя глазами вчера. А этот багровый костюм с осенними нотками кленовых листьев, еще и в сочетании с твоими огненными волосами окончательно вскружат ему голову! – ох уж эта Ира, подруга-экстрасенс!

— Ничего от тебя прямо-таки не скроешь, Ирина Николаевна! Скажи же: Люсьен, на твой взгляд, действительно, необычайно восхитительный мужчина?! – я присела напротив, аккуратно расправляя юбку.

— Не то слово! Эталон мужской красоты, а если он еще и стихи писать умеет, так ему и вовсе цены нет! – хихикнула подружка.

— Да, перед таким мужчиной тяжело устоять!

— А как же Паулин? У вас свободная любовь?

— Свободная или несвободная, какая разница? По-моему и любви то уже нет, осталась одна привычка, – честно призналась я.

— Вот как бывает?! Очень жаль.

— А как у тебя на личном фронте?

— Никак. Попадаются одни ненормальные, то старые, то страшненькие, то женатые, а принца своего я так еще и не встретила.

Зазвонил телефон. Это был как раз мой Паулин. Часы показывали 8.15, и больше пяти минут я проговорила с мужем и Елисеем. Ира тихонько ожидала, когда же я положу трубку. Но спокойно пообщаться с подругой все-таки не вышло. Вскоре снова зазвонил телефон. На этот раз это была моя мама… а в 8.30 раздался стук в дверь.

На пороге стоял Люсьен. Опрятно одетый в солидный костюм цвета «кофе с молоком». Последние две пуговицы его белоснежной рубашки были расстегнутыми, на шее виднелась все та же золотая цепочка с крестиком, холодное прикосновение которой я ощущала этой незабываемой ночью. Люсьен был гладко выбрит, и от него утонченно пахло ароматами фиалки и муската. Такой притягательный парфюмерный тендем, похоже, был создан специально для искушения прекрасного пола. По крайней мере, я была готова вновь забыть обо всем на свете и броситься в его распростертые объятья.

— Люсьен, я…

— Кхе-кхе, – Ира дала о себе знать, поднимаясь с кресла. – Доброе утро, Люсьен. Валенсия, не буду вам мешать, я уже ухожу. И не забудь, о чем мы говорили.

— Доброе утро, Ирина, – Люсьен галантно кивнул головой, а сам скользил глазами по осенним краскам моего наряда.

— Ира, я обязательно позвоню тебе, как только у меня появится свободное время. Передавай родителям привет!

— Передам. Всего вам доброго! – и Ира застучала каблучками по полу, оставляя нас одних в номере.

— Всего доброго, – Люсьен закрыл за ней дверь. – Валенсия, ты роскошно выглядишь, моя осенняя сказка весенней Одессы!

Его стихи неподражаемым оперным тенором вливались в мои и без того опутанные чарами розовые мысли. Ушами я уже точно была влюблена в «Дюжесиля», в его любовную лирику, в современный образ дон Жуана. Но разум боялся его любить. Наверное, опасаясь предположения, что Люсьен часто и очень быстро влюбляется, и вскоре столь же быстро разочаровывается.

— «По-весеннему осенней красотой» – лишь успела я повторить, прежде чем его упругие губы, бесстрашно размазали перламутровый блеск по лицу. И Люсьен вовсе не боялся испачкаться губной помадой, в отличие от Паулина.

Потом снова послышался сигнал телефонного звонка.

— Ни минуты покоя, – вытирая губы, я взглянула в глаза своего поэта-романтика. – Я должна ответить.

Люсьен освободил меня из плена страстных объятий с понимающим видом. Его губы слегка поблескивали, а глаза излучали глубокий внутренний свет. Невольно я им залюбовалась, машинально отвечая на звонок.

Голос Мануила Александровича бодро меня поприветствовал, потом он поинтересовался, где я остановилась, и поставил в известность о небольших изменениях в культурной программе сегодняшнего дня:

10.00 – Открытие фестиваля в ДК студентов ОНПУ

– презентационные проекты,

– выступления членов жюри;

12.00 – конкурсная программа (с антрактом);

16.00 – спектакль «Безбрежный океан любви» в исполнении молодых начинающих актеров;

17.00 – награждение победителей (гран-при, лауреат, три дипломанта, и приз зрительских симпатий!).

Все указывало на то, что до начала запланированного творческого вечера времени оставалось немного …

— Люсьен, мы должны поторопиться, в 10.00 – начало фестиваля. Вы уже завтракали?

— Еще нет, и надеюсь, мы позавтракаем вдвоем?

— С удовольствием, только не в японском ресторане. Может, сходим в пиццерию? – предложила я.

— Не возражаю, – Люсьен снова заключил меня в свои объятья, на этот раз легонько поцеловав в губы, а потом глубоко вдохнул запах моих волос, предварительно опрыснутых французскими духами.

Поправив макияж, и поухаживав за своим страстным поклонником, вытирая влажной салфеткой кожу вокруг его губ, я взяла сумочку, положив в её кармашек листочек, оставленный Ириной. Затем мы покинули комфортный номер исторически важной одесской гостиницы «Пассаж».

… В пиццерии вкусно пахло хрустящими булочками и насыщенным ароматом кофе. Мы уже доедали свой завтрак, когда Люсьен вдруг потянулся за своей барсеткой из натуральной кожи в тон его коричневым туфлям. Он достал свою записную книжку и ручку, и я только успевала следить, как на чистый лист ложились строчка за строчкой его стихи.

— Послушай, что мне пришло в голову: «Весенней осенью из лета» – и песней строчки разлились…

— Ты писал обо мне?

— Ну, о ком же еще? Ведь это ты похожа на осень своими огненными волосами и карими глазами из-под пушистых черных ресниц. Но с твоим появлением все вокруг оживает. Ты волшебницей-весной разбудила в моем сердце спящую любовь, моя прекрасная Валенсия.

Его рука накрыла мою ладонь. Люсьен нежно поглаживал меня, словно не замечая обручального кольца. Как же мне хотелось снять это кольцо и не надевать никогда, чтобы оно не напоминало мне о предательстве.

— Спасибо за прекрасные стихи, за вчерашний вечер и незабываемую ночь, – я смотрела на него с восхищением, и он явно догадывался, какое пламя бушевало в моей груди.

— У нас впереди еще один вечер и еще одна ночь, – спокойным голосом говорил Люсьен, пытаясь скрыть волнение, но я чувствовала, что он не хочет со мной расставаться, так же как и я с ним.

— Еще один вечер и еще одна ночь. Это так мало…

— Мало. Поэтому мы должны встретиться снова, – он с надеждой смотрел мне в глаза, а я не знала, что и ответить.

Мы сидели у самого окна, мимо проходили одесситы и гости города, я их и не замечала, ходят себе и пусть ходят. Но когда на меня кто-то долго смотрит, я будто чувствую на себе чужие взгляды. А от недобрых взоров у меня появляется какое-то смятение и желание взглянуть недоброжелателю в глаза. Тогда был именно такой случай. Я встревожено посмотрела по сторонам, ничего и никого подозрительного не обнаружив. Люсьен заметил мою неспокойность, и тоже оглянулся назад через плечо.

— Что случилось? – он негромко спросил, поворачиваясь, как и я к окну.

— Мне кажется, за мной кто-то наблюдает.

И какое же было моё удивление, когда за стеклом появился, подсматривающий образ уборщицы Марии Григорьевны.

— И я даже знаю кто это.

Я пулей сорвалась с места, пытаясь догнать скрывающуюся за углом «интеллигентку» в порванном пальто. Люсьен побежал следом, а за нами два официанта. Видимо, испугались, что мы не оплатим счет за завтрак.

— Стойте, куда же вы? – кричали они, и нам пришлось остановиться.

— Кто это был? – Люсьен удивленно ждал ответа.

— Уволенная мной в понедельник уборщица. Но что она здесь делает? Неужели её нанял муж, чтобы она следила за мной и все ему докладывала? Это значит, Паулин уже возможно знает о наших прогулках под луной, – это были мысли вслух.

— Уважаемые молодые, интересные, а кто же оплатит счет? – один из официантов тряс перед нашими лицами толстым блокнотом.

— Одну минутку, – я хотела достать кошелек, но и в этот раз Люсьен не позволил мне этого сделать.

Мой поэт-поклонник снова рассчитался из своего кармана, и опять оставил щедрые чаевые, попросив прощения за сложившуюся ситуацию. Довольные пареньки в цветных фартуках с логотипом названия пиццерии тут же оставили нас в покое. А вот мне на сердце было по-прежнему неспокойно.

— Насколько твой Паулин ревнивый человек? – серьезно спросил Люсьен.

— Не знаю насколько, но если он узнает о нас, у меня будут большие неприятности.

— Ты уверенна, что та особа была именно уволенная тобой уборщица?

—На 100 %, это была она.

— Может, нужно разыскать её и предложить ей денег за молчание?

—Сомневаюсь, что это поможет. У меня остались об этой женщине дурные воспоминания, и я не хочу, чтобы весь остаток жизни она мне угрожала и доила, как дойную корову. Пусть будет, что будет, Люсьен.

— Я не хотел, чтобы у тебя были проблемы из-за наших отношений, Валенсия.

Люсьен еще что-то хотел сказать, но его остановила. Я обняла его посреди Дерибасовской, не замечая ни прохожих, ни стука моросящего дождя, прильнула к его сильной груди, стараясь тем самым успокоиться. Его ласковые руки обнимали меня, горячее дыхание обжигало кожу, он утешал меня, шепча на ушко «все будет хорошо». И уже через несколько минут, мы торопились на троллейбусную остановку, чтобы не опоздать на открытие поэтического фестиваля.

Во дворе Дворца Культуры наблюдалось оживленное движенье. Два солидных седовласых мужчины в серых костюмах бурно что-то обсуждали, энергично жестикулируя. У каждого в руке была полупрозрачная папка с текстами, вероятно, эти двое тоже были участниками поэтического конкурса. У желтой двери громадных размеров полукругом стояли, видимо, студенты. Молодые люди в джинсах, кроссовках и черных куртках из кожзаменителя громко смеялись, читая установленную у входа афишу. С ними была и девушка, чьи разноцветные пряди беспорядочно торчали в разные стороны. Сразу стало ясно, что публика соберется разношерстная: от студента до преподавателя, от начинающего автора до лауреата литературных премий.

В зале уже находилось много народа, и первые ряды, предназначенные для участников конкурса, были практически заполнены. Среди поэтов не хватало только нас двоих. Свободные места нам достались порознь, мы немного не успели, чтобы наслаждаться творческим вечером, держа друг друга за руку.

На сцене устанавливали трибуну, проверяли микрофоны, а зал шумно продолжал наполняться. Люсьен усадил меня прямо в первом ряду. Его нежный взгляд в очередной раз смотрел сквозь меня, словно в душу. Он, наверное, догадывался, что я тоже хотела бы наслаждаться конкурсом, держа его за руку, и время от времени заглядывать в его самые ласковые и добрые глаза.

Ровно в назначенное время заиграла музыка в знак приветствия и начала очередного литературного фестиваля. Бурными аплодисментами зрители встречали ведущего в черном фраке и его помощницу в красном вечернем платье, скрывающем её туфельки явно на очень высоком каблуке. Им буквально не давали сказать слово, настолько «живыми», эмоциональными и главное небезразличными к творчеству оказались собравшиеся в зале зрители.

Знаменитых писателей зал встречал стоя. Семь авторов презентовали новые шедевры, зачитывая отрывки из поэм, делились своими мыслями и побуждали нас, зрителей размышлять о культуре, о жизни, о плохом и хорошем, о добре и зле. А одна из авторов зачитала публике стихотворение под названием «Недолюбила». Первые строки казались противоречивыми, но в целом стихотворение цепляло за душу глубоким смыслом бытия:

— Любите друг друга, пока есть такая возможность... – разлеталось гигагерцами по залу. – Скажите о вашей любви, пока ваши слова могут принести радость... чтобы потом не жалеть о том, чего уже нельзя исправить...

После презентаций книг известных русскоязычных авторов современности, ведущие торжественно представили членов жюри. В их число входил и Мануил Александрович Верпиский – председатель комиссии донецкого горсовета по вопросам культуры и туризма, поэт и прозаик в одном лице.

Добрые напутствующие слова слетали с уст многоуважаемого жюри, зажигались и гасли вспышки фотоаппаратов, зал поддерживал овациями каждого выступающего, и вот ровно в 12.00 на сцену пригласили первого участника конкурсной программы.

Это была женщина пенсионного возраста по стилю одежды напоминающая Аллу Борисовну. Черный балахон с вышитыми белыми крупными розами прикрывал коротенькие обтягивающие брючки-велосипедки. Полные ноги были похожи на молочные сардельки, перетянутые тугим ремешком лаковых туфель. Копна соломенных волос львиной гривой ниспадала на плечи. И поэтесса, обдувая себя красным веером из искусственных перьев, выразительно читала стихотворения на гражданскую тематику. Молодежь, как мне показалось, не разделяла глубоких мыслей мудрой писательницы. Слышалось перешептывание и неодобрительные смешки. А стихи продолжали накатываться волнами, с каждым стихотворением, все с более сильным акцентом на духовную бедность молодого поколения:

Многим, конечно, не понравилось бы подобное сравнение. Но автору заслуженно аплодировал весь зал за её смелость и не безразличное отношение к нормам морали, как к шансу на спасение всего общества от губительных чар безнравственного воспитания. Один поэт сменял другого. Разные чувства и сужденье несли с собой новые произведения конкурсантов: и любовь, и политика, и пейзажная лирика тесно переплетались на сцене ДК студентов одесского политехнического университета.

Когда назвали моё имя, во мне как будто что-то перевернулось. Нужно было выходить из понравившейся роли увлеченного зрителя и слушателя, чтобы самой блеснуть с украшенной сцены несколькими своими стихотворениями. И в этот день, как каждый раз перед выходом на сцену я чувствовала неловкость и боязнь забыть слова. Даже стараясь не обращать внимания на отдельные лица и уставившись в одну точку в глубине зала, я все равно волновалась. Зал внимал каждое слово. К моему успокоению, на паузах в сильных местах зарифмованных мыслей доносились вздохи восхищения, и шквалом оваций награждалось каждое очередное стихотворение. Но даже когда в конце моего выступления мне подарили скромный букетик белых, как снег, хризантем, руки все еще дрожали.

Я спускалась по ступенькам, ища глазами Люсьена. Он аплодировал, довольно улыбаясь и подмигивая. Его воздушный поцелуй, украдкой подаренный мне в переполненном зале, я бы с радостью поймала, сжала в ладонях и приложила бы к сердцу, и никогда бы не отпускала, чтобы частичка его светлых чувств шагала со мной по жизни, помогая преодолевать трудности и скрашивая скучные серые будни.

Во время антракта у нас появилась возможность снова побыть вдвоем. Мы держались за руки и не спеша, продвигались к выходу, хотя многие продолжали оставаться сидеть на своих местах. За одной из широких белых колонн было бы идеальное место, чтобы спрятаться от случайных взглядов, – мелькнуло молнией в моей голове. И по глазам зачарованного Люсьена я попыталась прочесть его мысли. Он, так же как и я, хотел бы обнять меня и ощутить вкус запретного поцелуя на своих губах.

— Люсьен! – и больше ничего не нужно было говорить.

Спрятавшись за колонной, мы лишь несколько секунд молча смотрели в глаза. Что я хотела прочить в его глазах? Не знала и не знаю. Что он хотел сказать мне немым языком, влюбленной мимикой красивого мужественного лица? Я могла лишь предполагать. Он обнял меня нерешительно, не было прежней ночной страсти. Это и понятно, мы ведь находились в людном месте, а не в темной тишине спящих улиц. Но, не смотря на это, Люсьен прижал меня спиной к стене, покрывая лицо и шею поцелуями, с каждым разом все жарче и жарче. Со мной целовался мужчина моей мечты…

Так и не насытившись окончательно нежностью французского поцелуя, его волшебством, соединяющим души и дарящим ощущение радости и легкого волнения от прикосновений языков, мы все-таки остановились. Не целоваться же на глазах у проходящей мимо молодежи с синими и фиолетовыми волосами, проколотыми ноздрями и бровями. Они искоса на нас взглянули, удивленно поднимая брови, и кто-то даже сказал «любви все возрасты покорны», как будто я и Люсьен седовласые пенсионеры, а не 26-ти летняя девушка с 34-ех летним красавчиком.

— Ты такой милый, Люсьен!

Мой муж никогда не читал мне Пушкина, не писал для меня стихи, не был столь романтичным и галантным кавалером. И лишь сравнивая этих совершенно разных мужчин, я понимала, что поспешила выйти замуж. Нужно было сначала познать как можно больше представителей сильного пола (в мерах разумного, конечно), и только потом выбирать тот тип мужчин, который мне больше по нраву. А я? Вышла замуж чуть ли не за первого встречного.

Люсьен сопровождал меня повсюду. Со стороны можно было подумать, что мы либо молодожены, не успевшие еще приесться друг другу, либо любовники. Но меня это нисколько не волновало. Пусть думают, что хотят! Главное, что я счастлива! Тем более мы находились на другом конце Украины, и Паулин был далеко, в отличие от Марии Григорьевны, которая словно ходила по моим следам.

Я вновь уловила промелькнувший силуэт крупной женщины в старом пальто и выцветшем платке. Неужели в целях конспирации она решила переодеться нищенкой? Неужели она думает, что таким образом можно слиться с толпой? На вокзале, возможно, но в стенах ДК, где собрались лауреаты литературных премий в новых нарядах, не знающих стирки, это просто невозможно. Мария Григорьевна, как белая ворона рассматривала работы малоизвестных художников, принимавших участие в выставке, открывшейся на первом этаже. Я жестом и глазами указала Люсьену в ту сторону, где спокойно стояла неряшливая женская фигура, как оказалось еще и в грязных резиновых калошах.

— Это она?

Люсьен хотел подойти, но я вовремя остановила его за рукав. Мария Григорьевна стояла спиной к нам, вокруг её было свободно, так как люди боялись слишком близко к ней подходить. Ведь половина участников конкурса еще не выступила со своими произведениями, как и сам Люсьен, а выходить на сцену в испачканном белом платье никто бы не захотел. Так одна молодая особа в очень красивом светлом наряде, брезгливо сморщила носик, обходя стороной «пани Маню», важно изучающую яркую абстракцию.

— Давай за ней понаблюдаем, – предложила я, уводя Люсьена в сторону. – Могла ли она по чистой случайности оказаться здесь? Еще и в таком виде? Я её совсем не понимаю.

— Может, она как ценитель прекрасного не пропускает ни одного творческого мероприятия? – Люсьен так не думал, он все-таки подозревал Марию Григорьевну в слежке. – Но стиль одежды этому явно противоречит.

— Скорее не стиль, а финансовые трудности.

— А финансовые трудности, как известно, заставляют людей идти либо на необдуманные поступки, либо на тщательно спланированные акции.

— Я подойду к ней, и заговорю о той картине с изображением деревянного ящика, наполненного зелеными яблоками. Она ей любуется, смотри, как голову наклонила набок. По-моему картины её интересуют больше, чем я.

— У неё звонит мобильный телефон. О! А модель то из последних! У вас в Донецке у всех уборщиц есть возможность покупать лучшее, как в рекламе «мы ведь этого достойны!», да? – Люсьен был прав, дорогой телефон никак не соответствовал одеянию Марии Григорьевны.

Смартфон Nokia N8 с красивым и быстрореагирующим пользовательским интерфейсом дорогой игрушкой блистал в неухоженных руках. Грязные пальцы вертели его, словно боясь нажать на сенсорную кнопку. Похоже, Мария Григорьевна и не думала отвечать на звонок.

— А если она его украла? Не зря же она продела такой далекий путь. Здесь её никто не знает, – размышляла я вслух. Никто, кроме меня.

Я должна была разгадать эту загадку. Несколько шагов, и я схватила уволенную уборщицу за руку. Она вздрогнула от удивления и тут же начала кричать неподражаемым басом «Караул, грабят, люди добрые, спасите!». На нас все обратили внимания, так и застыв на месте с открытыми ртами.

— Мария Григорьевна, будьте благоразумной женщиной, не орите, как потерпевшая. На вас же смотрят люди, и что они о вас подумают? – я отпустила её руки, дав ей возможность спрятать дорогой телефон в кармане своего (или чужого) СССР-овского пальто.

— Хочу орать, и буду! – как маленькая глупая девочка ответила она, не сбавляя оборотов. – Вы что следить за мной удумали? Ты посмотри, ну, что за люди? Куда я, туда и они? Вам что места во всей Украине мало?

Я была больше чем удивлена. Неужели, по случайному стечению обстоятельств мы оказались в одном городе, и Мария Григорьевна вовсе не собиралась следить за мной?

— Давайте, выйдем на улицу и спокойно поговорим, как взрослые люди, – любезно предложил Люсьен.

Мария Григорьевна свела недовольно брови, в глазах были отчетливо видны красные воспаленные капилляры, будто она всю ночь проплакала. Но, как ни странно, криков больше не последовало. Наоборот, увидев перед собой Люсьена Дюжесиль, «ценительница прекрасного» показала ему беззубую улыбку.

— О чем вы хотите со мной поговорить, милый человек? Вы художник? Да, вы точно художник! Только у художника могут быть такие красивые руки, – она взяла его ладонь обеими руками, и стала поглаживать, продолжая улыбаться, оголяя десны.

— Нет, я не художник, – Люсьен с трудом выдернул свою ладонь из цепких рук Марии Григорьевны.

Я наблюдала за ней, и мне показалось, что эта женщина обезумела. У неё явно психическое расстройство на фоне затянувшейся депрессии. Мария Григорьевна не смогла спокойно пережить измену мужа. Может, её и следовало бы пожалеть? Во всяком случае, я бы так и сделала, если бы не агрессивное выражение лица, лишь изредка сменяемое искусственной улыбкой.

— Если вы не художник, что вам от меня надо? Я то думала вы хотите написать мой портрет, а вы…

— Выйдем во двор, – Люсьен взял её под руку.

Но Мария Григорьевна со скоростью атлетической бегуньи, способной завоевать олимпийскую медаль по бегу с препятствиями, снова от нас удрала, так и не пролив свет на таинственную историю её загадочного появления в Одессе.

— Не думаю, что эта женщина следит за тобой преднамеренно, – тяжело дыша после пробежки, сказал Люсьен.

— У тебя тоже сложилось впечатление, что она просто ненормальная?

— Что-то есть. Я тут подумал: если бы я был ревнивым мужем и хотел бы убедиться в верности или неверности жены, то нанял бы для слежки человека, умеющего как минимум действовать незамечено. А Мария Григорьевна, наоборот, привлекает к себе слишком много внимания.

— Разве можно изменять такому мужчине, как ты? Я думаю, тебе не придется столкнуться с подобной проблемой, – но тут же вспомнила, что Люсьен был женат. – Или с подобной проблемой тебе уже доводилось сталкиваться?

Мы вновь проходили мимо белых широких колонн, за которыми только недавно целовались, как влюбленные подростки. Люсьен многозначно посмотрел мне в глаза, и мне показалось, что я зацепила его за живое.

— Да, Валенсия, вы женщины весьма коварные создания. Сначала соблазняете, сводите с ума, играете, а, наигравшись, переключаетесь на более интересный вариант. Я прав, не так ли? – Люсьен был как никогда очень серьезен.

— Не обобщай, не все же такие, – но поставить себя в пример я уже не могла. – Если двое несчастливы в браке, почему не попытаться изменить свою жизнь к лучшему, пусть даже прибегая к безнравственности?

— Так думают, наверное, все девушки. Я лично не знаком ни с одной женщиной, кроме своей матери, которая бы ни разу не изменяла своему мужу. И о чем это говорит?

— Что круг твоих знакомств с прекрасным полом узок?!

— Нет, это говорит о неверности свойственной женщинам. И мужчины, конечно, тоже далеко не ушли.

— Меня ты тоже считаешь падшим ангелом?

Мне самой это было неприятно осознавать: дома меня ждет муж, а я прекрасно провожу время в компании постороннего мужчины, который к тому же, не смотря на ласку и нежность, косвенно обвиняет меня в измене. Но ведь я мужу изменила, а не ему. Хотя: если изменила единожды, значит, могу и изменить снова и снова. Я не эталон идеальной супруги, и душа моя грешна.

— Нет, Валенсия, я во всем виню только себя. Возможно, если бы не я, ты была бы образцовой женой своему Паулину.

Люсьен крепко сжал мою ладонь, а глаза, наполненные неописуемой печали, говорили больше, чем его уста. Но недосказанность именно произносимых слов наталкивала на самые разные мысли. В первую очередь я снова стала испытывать угрызения совести по отношению к своему супругу. И мне не доставляло радости, что Люсьен поставил меня в один ряд со всеми изменницами и предательницами, повстречавшимися на его жизненном пути.

Тем временем ведущая в красном облаке своего королевского наряда, объявила о продолжении конкурса. Люсьен вновь провел меня к свободному креслу в первом ряду, и сам молча поторопился скорее занять свое место. Стих шум и прекратились разговоры. И со сцены летели слова как раз о запретах и предательстве:

Достав из сумочки блокнот и ручку, я написала пару строчек для Люсьена:

Я тоже запрещала себе думать о тебе, но не смогла… Не обвиняй меня за то, что позволяю целовать... и пусть безнравственно, но я... я не хочу влюбляться сердцу запрещать…

Давно мне не приходилось писать подобные записки, а как делать правильно самолетики, я и вовсе забыла. Сложив листочек пополам, и подвернув два края уголком, я сделала что-то типа самолетика. Оглянулась. Мы встретились глазами с Люсьеном, и я запустила своё послание. Но вот мой бумажный лайнер почему-то так и не долетел к месту назначения. Почувствовав себя школьницей, мне казалось, что я сгорю со стыда. Листочек поймал круглолицый дядька с черной бородой (только с бородой, без усов). Вероятно, он подумал, что записочка адресована именно ему. Как же мне было неловко. Он начал разворачивать послание, поднимая густые черные брови от удивления. И лишь когда он растянул свои тонкие губы в улыбке, Люсьен выхватил из его рук исписанную бумажку со словами «простите, это предназначалось мне!»

Облегченно вздохнув, я продолжила слушать стихи молодой писательницы. Сердце бешено стучало, от волнения дрожали руки, я ждала ответа от своего случайного похитителя покоя. И вот он самолетик, мастерски сделанный настоящим мужчиной, стрелой летит к моим ногам!

Люсьен опять написал стихами! Я одарила его счастливой улыбкой, и весь остаток конкурсной программы летала в розовых облаках, лишь изредка спускаясь на землю, чтобы поаплодировать творческим людям, читающим упоительные стихотворения о любви. Люсьен! Я думала только о нем. А когда он вышел на сцену и взял в руки микрофон, весь зал замер, вникая в каждое слово:

… Спектакль «Безбрежный океан любви» мы так и не посмотрели. До награждения победителей у нас был только час, и нам обоим хотелось побыть вдвоем. Мы не могли наговориться, недопитый чай давно остыл, а стрелки часов неумолимо шли вперед, приближая время награждения победителей:

— Дипломом лауреата литературного фестиваля «Под небом Украины» в номинации «Лучшее стихотворение о любви» награждается писатель из Запорожья – Виктор Везучий! – торжественно объявил коллега Мануила Верпиского; и дядечка с черной бородой, что по ошибке прочитал моё послание, со счастливым лицом полетел на крыльях радости за, несомненно, заслуженным дипломом лауреата.

— Дипломами дипломантов литературного фестиваля «Под небом Украины» за высокое качество работ награждаются: Валенсия Перольская, Люсьен Дюжесиль и Тутук Дубок! – а остального я уже не слышала…

В тот вечер мы пили шампанское в уютном кафе на Дерибасовской. Из окон открывался волшебный вид на Одессу в ярких огнях. Светомузыкальный фонтан переливался пятью колоритными цветами, ежеминутно поднимая вверх тонны светящейся воды. Пары кружились в медленном танце под музыку живого оркестра, и Люсьен тоже пригласил меня потанцевать. Я ощущала сильные накаченные мышцы спины, поглаживая его обеими ладонями. Запах фиалки и муската был все еще осязаем. И опьянев толи от пузырьков шампанского, толи от страстного желания к этому мужчине, я никак не могла надышаться стойким ароматом его одеколона.

Время летело незаметно. В 23.30 музыкальный фонтан погас и затих, и только шум воды по-прежнему напоминал, что мы гуляем по городскому парку Одессы. Я шла, обеими руками обнимая большого плюшевого мишку, которого купил мне Люсьен в магазинчике сувениров, разместившегося на первом этаже четырехэтажного здания гостиницы «Пассаж». Люсьен нежно придерживал меня за талию, и мы, мило беседуя об одесских достопримечательностях, направлялись к лифту. Над нами сквозь прозрачную стеклянную крышу светила печальная и одинокая луна, такая же низкая, как и вчера над мостом Поцелуев.

Номер Люсьена был ближе к лифту. Но мы даже не остановились у его двери. Хотя мы на словах ни о чем и не договаривались, но в руках Люсьена был пакет с фруктами, конфетами и бутылкой одесской «Массандры», которую еще предстояло продегустировать в романтичной обстановке. И мы пошли ко мне.

Лишь только за нами захлопнулась дверь, как теплый желто-персиковый мишка мягко опустился в кресло, и вместо игрушки я обняла своего творческого спутника. Я смотрела в его глаза, кончиками пальцев поглаживая по выступающей щетине, по контуру упругих красивой формы губ, целующих мои пальцы. Люсьен делал тоже самое. Он как скульптор, гладил мои щеки, подбородок, губы, словно хотел запомнить пропорции моего лица, чтобы воссоздать мою молчаливую гипсовую копию. Потом горячий поцелуй закрыл мне глаза, а руки нетерпеливо расстегивали неподдающиеся пуговицы белой рубашки. Пиджак укрыл медвежонка, но тот вовсе не думал спать, продолжая подглядывать круглыми черными глазищами до тех пор, пока его не накрыло с головой ворохом осенних листьев с моего нарядного костюма. Туда же я бросила и рубашку Люсьена, и черный бюстгальтер птицей опустился сверху. Вскоре мы утопали в водовороте желаний бурлящего океана сладострастного запрета.

Капельки пота струйками стекали по мужественной груди, квадратикам твердого рельефа сексуального подтянутого живота. Запах фиалок и мускатного ореха улетучился, в воздухе пахло сексом с настоящим мужчиной, готовым пойти на все лишь бы оставить о себе незабываемые воспоминания. Как Аполлон, высокий, стройный, молодой! Божественный! Он взял меня на руки и понес в ванную. Его обнаженный торс не оставил бы равнодушной не одну женщину. И пусть говорят – мы любим ушами, а я люблю и ушами, и глазами, и каждой клеточкой кожи!

Шумела воды, смывая следы страсти, и побуждая к новым порывам несдержанных чувств. Люсьен прижимал меня к мокрому торсу, скользкому и гладкому, красивому и безупречному. Его буйные поцелуи покрывали нежную кожу, оставляя красные следы. Глаза, обезумевшие от вожделения, горели диким манящим светом, а руки то трепетно ласкали грудь, то сползали всёохватывающими змеями всё ниже и ниже. Высвободившись на секунду из цепких объятий, я потянулась за флакончиком геля для душа. Люсьен намочил мочалку, и пахучая пена соблазнительными потоками омыла наши разогретые тела. В ответ на потрясающие французские поцелуи, я обвила его спину руками. Люсьен сильными руками сжимал мои бедра, интенсивно поглаживая и массируя тугую эластичную кожу. Приподнятой ногой я обхватила его стан, закрывая глаза от блаженства. Его губы продолжали дарить мне неизмеримое удовольствие, и лишь шум воды заглушал сластолюбивые вздохи.

Люсьен неожиданно остановился и, переступив через край ванны, закрыл воду. Он смотрел на меня с восхищением, а я на него, как на статую Аполлону, у которой вместо плаща красовалось на плечах розовое полотенце. Люсьен протянул мне руки, и как только я стала с ним на один коврик, он поднял меня на руки и понес на кровать. Нежно опустив на скомканное покрывало, мой божественный любовник покрыл все мое тело поцелуями, начиная от мокрых волос, заканчивая кончиками пальцев на ногах…