Спасенное сокровище

Не верь этому, Петер!

Впереди на рудничном дворе стволовые толкали в подъемную клеть вагонетку за вагонеткой. И каждая вагонетка была доверху нагружена рудой.

— Ты ничего не замечаешь, Ленерт? — спросил Отто Брозовский шахтера, у которого из рукава вместо руки торчал железный крюк.

— Руды-то становится все больше, — ответил тот.

— Все больше, — кивнул Брозовский. — Ох уж эти погонялы. Ребята и без того вымотаны. Лишь бы все сошло благополучно.

На рудничном дворе стоял невообразимый шум. Все чаще прибывали вагонетки. Они со скрежетом катились вниз под уклон, сталкивались, железо ударялось о железо. Шахтерам приходилось кричать, чтобы понять друг друга. Звонил колокол. Лязгала решетка.

Внезапно шум оборвался. Умолк грохот вагонеток. Наступила жуткая тишина.

— Что это? — спросил Отто Брозовский и взглянул на Ленерта.

Рукоятчик, стоявший у колокола, отпустил веревку. Рабочий, задвигавший решетку, оставил ствол открытым. Все сгрудились вокруг Отто Брозовского.

И вот вдали показалась группа шахтеров, спускавшихся по наклонному штреку. Тяжело ступая и опустив головы, они осторожно несли носилки.

От тяжелого предчувствия у Отто Брозовского потемнело в глазах. Жив ли тот, кого несут на носилках? Кто это?

Он медленно двинулся навстречу шахтерам. Остальные последовали за ним. Обе группы молча подошли друг к другу. Все так же молча рабочие опустили носилки на землю. И Отто Брозовский увидел: человек, лежавший на носилках, был мертв. Изодранная серая куртка прикрывала неподвижное тело. Брозовский вопросительно взглянул на товарищей. В глазах Рихарда Кюммеля стояли слезы.

— Брахман, — сказал он еле слышно. — Иоганн…

У Отто мучительно сжалось сердце: «Ганнес!.. Мертв! Убит Ганнес!»

Рихард Кюммель рассказывал тихо, словно про себя:

— Шиле… он потребовал еще две вагонетки. Не хватило времени поставить как следует крепь. Кровля…

Он замолчал.

Тишину нарушило чье-то рыдание. Отто Брозовский поднял голову. Плакал Георг, мальчик-откатчик. Его поддерживали двое шахтеров. Нога у него была забинтована, и бинт покраснел от крови.

Отто Брозовский посмотрел на носилки, снял шапку и обвел взглядом шахтеров.

— У Иоганна есть сынишка, Петер…

Больше он ничего не сказал. Не мог. «Бедный Петер, ты еще не знаешь, что твой отец погиб! Но не пройдет и часа, ты узнаешь об этом. Узнаешь, когда мы принесем Ганнеса домой. Мертвого! Убитого! „Такова судьба горняка“, — скажут тебе. Не верь этому, Петер!»

— Убийца!

Он произнес это слово не громко, но оно прозвучало под темными сводами, как удар грома, и отозвалось в сердце каждого, кто стоял сейчас у носилок погибшего товарища.

Отто Брозовский сжал руку в кулак и поднял вверх. Он прощался со своим лучшим другом, горняком Иоганном Брахманом, коммунистом Иоганном Брахманом.

И вслед за ним подняли сжатые кулаки все шахтеры.

Много здесь собралось шахтеров. Они всё подходили и подходили. Кончилась смена. И первая клеть, поднявшаяся вверх, к дневному свету, увезла того, кто никогда уже больше не увидит солнца. Лязгнула решетка, прозвонил колокол, и каждый понимал сейчас лучше, чем утром, надпись, которая настойчиво била в глаза со стенки подъемной клети.

Когда вся смена вышла наверх, Отто Брозовский и Рихард Кюммель подняли носилки на плечи и пошли вперед, возглавляя молчаливое шествие горняков. Они спустились по лестнице, прошли через залитый солнцем двор и остановились перед правлением. Паппке, увидев эту безмолвную процессию, тихо закрыл окно и забился в глубь комнаты.