На Дорогомиловской заставе

Французы ждали. Вот-вот случится то, к чему они так давно стремились. Четырнадцатое сентября 1812 года — великий день. День триумфа. День славы.

Несколько часов простоял Наполеон со свитой и своими гвардейцами на Поклонной горе, куда к нему на поклон так и не явились эти русские. Столь долгое ожидание могло вывести из себя кого угодно. Однако у ног Наполеона лежал огромный, сказочно богатый город, и это воодушевляло. Его величество имел твёрдое намерение вступить в древнюю столицу России как можно более торжественно.

Теперь, остановившись на границе города, у Дорогомиловской заставы, император спешился, и снова ждал. Он ждал, что склонившая голову Москва, наконец, поднесёт ему, полководцу Великой армии, ключи от своих ворот.

Впрочем, ворот как таковых не было. И крепостной стены вокруг города тоже. Это удивляло французов. Но обычай есть обычай. Депутация отцов города должна явиться французскому императору, как уже не раз являлись к нему подобные депутации после одержанных побед в Милане, Вене, Берлине.

С серебряными ключами на бархатной подушечке. Можно на шёлковой. Или атласной. А ключи… Ключи — лучше золотые. Золото этому городу к лицу. Да! Золотые, как бесчисленные золотые купола этой азиатской столицы.

Московиты на коленях перед великим полководцем. Этому стоит посвятить внушительное живописное полотно. «Сдача Москвы». На заднем плане — озарённые ярким солнцем башни le Кremlin. Рослые гренадеры, великолепная свита, милосердный император. Преклонив колени, с мольбою о пощаде протягивают бояре ключи в знак повиновения, признавая величие, мощь и мудрость… Да, мощь и мудрость…

«Великолепная» свита, скисшая от длительного ожидания, внезапно выказала лёгкое оживление. Со стороны Москвы к заставе приближался всадник. Очередной гонец от Мюрата. Неаполитанский король уже неоднократно доносил из авангарда, что никого не встречает в городе.

На сей раз прискакал совсем мальчишка. Он неплохо держался в седле, несмотря на мундир лёгкого пехотинца. Впрочем, на голове его красовался настоящий гусарский кивер.

Это был Руслан Раевский собственной персоной. Уже несколько дней он двигался вместе с кавалерийским авангардом Мюрата.

Опередить французов на пути в Москву Руслан не успел, как ни старался. Когда мальчик на своём шоколадном коньке прискакал из Нары обратно на Смоленский большак, он оказался между основными частями Великой армии и её авангардом. Поспешив вперёд, он наткнулся на конницу Мюрата в Кубенском, занявшую это село после боя с отступившим арьергардом русского войска.

Французы сочли Русю за своего и приняли ласково. Так он и въехал в опустевшую Москву вместе с кавалерией Мюрата.

Сам Мюрат поразил Русю своим необычайным видом ещё в Кубенском. Высокий, с открытым смуглым лицом, с бакенбардами и локонами до плеч, он был в шапке с огромным белым султаном из страусовых перьев, в жёлтых сафьяновых ботинках и причудливом роскошном костюме, с ног до головы расшитом золотом. Даже стремена его турецкого седла были вызолочены.

Руся сразу понял, что перед ним человек незаурядный и храбрый. По крайней мере, в бою спрятаться за спины солдат в таком наряде было невозможно. Напротив.

Нельзя сказать, что сам Руся пришёл в восторг от столь затейливого костюма. Луша, наверное, была бы другого мнения. На то она и девчонка — им нравится всё такое, м-м-м… умопомрачительное.

Руслан же, глядя издали на Мюрата, почему-то вспоминал знакомого курятниковского петуха. Несмотря на это, он — видимо под влиянием местной моды — не счёл для себя зазорным разжиться гусарским кивером. Такая «шапка» была всем хороша, однако — великовата.

Теперь, постоянно поправляя сползающий на глаза кивер, Руся вёз в главный штаб императора донесение о том, что Москва пуста.

Русе сказали, что он, видимо, родился под счастливой звездой. Ведь ему выпал шанс «лицезреть вблизи великого полководца». Впрочем, будь сведения более обнадёживающими, другие охотники «лицезреть» императора вряд ли уступили бы этот шанс мальчишке. Всем известно: ни что так легко и удачно не продвигает по службе, как вовремя доставленные начальству хорошие вести.

Но Руся не возражал — ему было интересно. К тому же не так давно он понял, что всё, что происходит с ним здесь — не случайно. Несмотря на горячее желание найти сестру, он старался не досадовать на задержки на пути к ней, но жил теперь в состоянии готовности к любым, самым неожиданным переменам.


Подъехав чуть ближе, Руся увидел невысокого человека, упитанного и энергичного, в расстёгнутой серой шинели и чёрной шляпе с трёхцветной кокардой. Его окружала нарядная свита и гвардейские конные егеря в меховых шапках.

На простой шинели упитанного не было никакого шитья, но ошибиться было невозможно. Именно он был центром всей многочисленной компании в расшитых золотом мундирах. Руся — тот сразу понял, где источник тока этой системы.

Только вот шляпа на нём что-то не слишком треугольная, с некоторым недоумением отметил мальчик. Ему вспомнились посыпанные сахарной пудрой слоёные треугольнички из школьного буфета. Стыдно признаться, но вообще-то Наполеон представлялся Русе в первую очередь слоёным пирожным, потом уж человеком в «треуголке», и только потом — великим полководцем.

Руся поздоровался, слез с коня, на всякий случай ещё раз поздоровался, и напряжённо вперив взгляд в круглый живот императора, сообщил то, что ему велели. Молча выслушав очередное донесение от Мюрата, не содержащее ничего утешительного, Наполеон, прикрыв глаза и склонив голову, снова принялся ходить взад-вперёд.

Мальчик стоял и ждал, что император скажет ему что-нибудь в ответ, по крайней мере, отпустит восвояси. Но его величество, заложив руки за спину, продолжал ходить, не говоря ни слова.

Тогда Руся позволил себе рассмотреть как следует не только живот, но и всю его короткую осанистую фигуру. Впрочем, не такую уж и короткую.

«Просто у него голова большая, — предположил Руся, вспоминая свой недолгий опыт рисования с натуры, — поэтому издалека он показался мне гораздо ниже ростом, чем на самом деле».

Атлетическим сложением император не отличался, и больше напоминал обрюзгшего лавочника. Однако холёное лицо его было волевым, а глаза глядели пронзительно и властно.

Он мерил землю резкими шагами, и с каждым шагом его толстые ноги слегка подрагивали. Ботфорты его величества были покрыты густым слоем дорожной пыли.


Отправляясь сюда, к Дорогомиловской заставе, Руслан не получил никаких указаний, что делать после того, как поручение будет выполнено, и пребывал в некотором смятении. В голове он уже приготовил более-менее подходящую случаю фразу.

Скажу: «Прикажете отбыть, сир?». И сразу уеду.

Глядя на маячившего перед глазами Бонапарта, мальчик теребил кожаный ремешок на руке, поправлял кивер, открывал и тут же закрывал рот. Он никак не мог поймать подходящий момент, чтобы произнести заготовленную фразу вслух.

Звякнуло о камушек. Измочаленный ремешок порвался, и Руся обронил болтавшегося на нём оловянного солдатика. Покраснев, мальчик торопливо нагнулся за своим «пленным».

— Что это? — Наполеон остановился, и сощурившись, удивлённо воскликнул. — Солдатик??!

Свита зашевелилась, заулыбалась.

Приближённые знали, что игрушечные солдатики были слабостью императора.

— Подойдите! — поманил он пальцем Русю. — Ближе, ближе!

Руся подошёл. Секунду помедлив, он, с видимым сожалением, вложил своего барабанщика в протянутую ему небольшую руку в белой перчатке.

— Искусная работа! — похвалил Наполеон, рассматривая игрушку, и повернулся к одному из стоявших рядом военных. — Придумайте подходящую замену.

— Император подарил своему сыну — римскому королю — целую коллекцию оловянных солдатиков, две сотни. Они позолочены. О! Самим Одьё, знаменитым придворным ювелиром. Возможно, ваш солдатик тоже может быть позолочен по приказу императора, — быстро заговорил, наклонившись к Русе, улыбчивый толстый генерал, и прибавил, возведя глаза к небу. — Вам посчастливилось, юноша, порадовать великого человека.

Руся досадливо улыбнулся. Мальчик не очень понял, зачем дарить римскому королю оловянных солдатиков — он не знал что этому королю едва ли исполнилось полтора года. Однако то, что солдатика у него хотят забрать, он сообразил.

— В битве позолота сотрётся… — не зная как бы повесомее возразить и остаться вежливым, смущаясь, сказал Руся, и поспешно прибавил, — сир.

— И это говорит мне посланец Мюрата! — обратился Наполеон к свите. Раздался смех. Это была шутка. Руся понял её смысл. Злополучная страсть Мюрата к ярким нарядам и внешнему блеску, видимо была здесь поводом для снисходительного подшучивания.

— Как ваше имя?

Руся ответил. Он ещё в Кубенском назвался францам именем того мальчишки, с которого снял мундир. Николя Виньон — это первое, что тогда пришло ему на ум.

— Сын полка?

Руся кивнул, переминаясь с ноги на ногу. Ему всегда неловко было говорить неправду.

Русин солдатик всё ещё стоял навытяжку на раскрытой ладони Бонапарта.

— Вы можете гордиться, — воскликнул Наполеон, энергично сжимая маленькую металлическую фигурку в своём кулаке и окидывая взглядом присутствующих. — Теперь ваш барабанщик в свите императора!

Он заложил руки за спину и двинулся прочь, бросив через плечо:

— Этого маленького философа, Дюрок, я бы тоже оставил при императорской квартире.

Сделав несколько шагов, он внезапно становился, повернулся и раздражённо вскричал:

— И пошлите ещё кого-нибудь за боярами!


Услышав про бояр, Руся отвернулся и прыснул в кулак, благоразумно сделав вид, что чихает. Какие ещё бояре? К 1812 году они, скорее всего, вымерли, как мамонты!

Сам Руся бояр представлял себе бородачами в красных сапогах, высоченных шапках и кафтанах со стоячими воротниками и длиннющими рукавами. Такими бояре были нарисованы на картинках в книжке Пушкинских сказок.

Наполеон Пушкина не читал, это факт… Да ведь Пушкин, наверное, ещё ничего не написал! Теперь они с Александром Сергеевичем почти ровесники! Руся ошеломлённо похлопал ресницами. Здорово! Мальчик быстренько подсчитал — Саше Пушкину недавно исполнилось тринадцать… И они могли бы встретиться! Елен-Васильна не поверила бы! Не, ну а что, я бы ему его собственные стихи почитал… А он бы записал — чего зря мучиться, заново сочинять…

Русины раздумья прервало появление посланных в город офицеров с десятком горожан. Не ясно, какими представлял членов депутации сам Наполеон, но при виде «бояр», приведённых адъютантами, у него задрожала левая икра и его величество стал мрачен… Скромно одетые, дрожащие от страха горожане. Это явно были не те, кого он, покоритель Московии, ожидал теперь увидеть.

Наполеон выхватил взглядом одного из них — невысокого плотного человека, одетого по Парижской моде прошлого десятилетия. Это был отнюдь не боярин, а всего-навсего владелец книжной лавки. Узнав что книготорговец — француз, давно поселившийся в Москве, император небрежно бросил:

— Следовательно, мой подданный. — Нахмурившись, его величество продолжал допрос. — Где сенат?

— Выехал, — ответил «подданный», теребя в руках шляпу.

— Губернатор?

— Выехал, — развёл руками лавочник.

— Где народ?

— Нет его.

Руся вслушивался в этот разговор, и ему на ум пришли пушкинские строки, которые он выучил к литературному утреннику в школе.

— «Напрасно ждал Наполеон, последним счастьем упоенный, Москвы коленопреклоненной с ключами старого Кремля…» — Руся вызубрил порученный ему отрывок так, что мог одновременно тарабанить стихи, подпихивать локтем ябеду Ленку и подсчитывать в уме, сколько минут осталось до конца репетиции.

Но здесь, на пороге Москвы, в окружении самонадеянных и нетерпеливых завоевателей, он почувствовал вдруг, что для него с этих строчек будто пыль дождём смыло. У Руси даже в носу защипало. Оттого, наверное, что он только теперь он по-настоящему понял, о чём они.

А ещё от того, что самому Пушкину было сейчас не двести пятьдесят лет, а тринадцать. И мама с папой ещё не родились, и даже бабушка… И было от этого и весело, и жутко…

— Кто же в Москве? — негодующий крик Бонапарта вернул Русю к действительности.

— Никого, — виновато шептал в ответ француз, из последних сил комкая шляпу и потея от волнения.

— Быть не может!

— Клянусь вам честью, это правда, — и бедолага с чувством прижал многострадальную шляпу к своей груди.


— Молчи, — в бешенстве проскрипел Наполеон, — молчи о чести!

Он отвернулся, скомандовал войскам «вперёд!» и во главе конницы двинулся в опустевшую столицу.

— «Нет, не пошла Москва моя к нему с повинной головою»! — с мрачным удовлетворением прошептал Руся и гордо прищурился.

Пришпорив коня, он поскакал вслед за французами в Москву. В свою Москву.

Загрузка...