В комнате с полосатыми обоями было двое: мужик с бородкой и волосами, остриженными в кружок, и русоволосый хорошенький мальчик лет одиннадцати, в обносках с чужого плеча.
Вообще-то, последний был девочкой, но никто из окружающих об этом не догадывался. Не знал этого и её спутник — переодетый офицер русской армии Александр Самойлович Фигнер.
— Александр Самойлович, у вас синяк?
— Что? Ах, это… — Фигнер посмотрел в зеркало, осторожно потрогал заплывший глаз мизинцем. — Я ведь, Раевский, давеча хотел в Кремль пробиться. Да один гвардеец — каналья! — ударил меня прикладом в грудь. Шибко, доложу тебе, ударил.
— Ой, и как вы… И что же?
— Меня схватили. Допрашивали, с каким намерением я шёл в Кремль. Сколько ни старался притворяться дураком и простофилей, меня довольно постращали! Чтоб впредь, я, мужик, не смел приближаться к священному пребыванию императора… — Но ты, Раевский, у нас не мужиком туда пойдёшь!
Луша не успела подавить невольный смешок.
— В смысле? — уточнила она.
Загадочно улыбаясь, Фигнер раскрыл холщовый мешок и вытряхнул из него на стол военный мундир.
— Пойдёшь французом. Выследил я одного, с тебя ростом. Мы с Сидором Карпычем у него мундир одолжили. Подменим мальчишку.
— А что с хозяином этого мундира? Вы, вы его… — Луша поперхнулась.
— Не-ет, Сидор Карпыч детей не обижает: мешок на голову и в подвал. Там Сидор Карпыч его раздел аккуратненько, и мне мундирчик передал. Вот и всё, — Фигнер хищно улыбнулся.
— А мальчик?
— Мальчишку в подвале оставили, связанный лежит. Оклемается, надо будет допросить. Но, думаю, от тебя толку будет больше, чем от этого… курёнка. — Фигнер махнул рукой. — Ну, что глядишь, надевай!
Луша послушно кивнула и, стягивая серый потрёпанный кафтан, попросила:
— Отвернитесь!
— Пф-ф! — фыркнул Фигнер, отворачиваясь. — Раевский, ты как девица, честное слово!
В комнате воцарилось молчание. С улицы доносились пьяные крики наполеоновских солдат.
— Готово, — через пару минут угрюмо буркнула Луша, одёрнув мундир и брезгливо стряхивая с него налипшие соринки.
Фигнер крутанулся на каблуке и довольно хохотнул.
— Хорош! — Он перестал смеяться и смерил Лушу своим колючим взглядом. — Вылитый французик.
Луша поджала губы и, входя в образ, мрачно процедила:
— Vive l`Empereur!
Фигнер сверкнул глазами.
— Да здравствует император, говоришь? Ну-ну! Надеюсь, я его когда-нибудь укокошу.
И он хлопнул по киверу так, что тот съехал Луше прямо на глаза.
— Вуаля! Если на глаза надвинешь — родная мама вас не отличит!
Луша, поморщившись, приподняла кивер. Она увидела, как довольный Фигнер шагнул к окну, ловко подбрасывая в руке какую-то металлическую фигурку.
— Покажите! Откуда это у вас?
— А что, кадет Раевский тоже играет в солдатиков? — с холодной усмешкой спросил Фигнер. С ловкостью фокусника он сделал финт кистью руки и показал пустую ладонь.
Побледневшая Луша вцепилась в его рукав.
— Покажите! Это очень важно! Мне показалось… это мой солдатик! Я… Я подарил его одному человеку в Москве. Он немец. Карл Фридрихович Шрёдер, портной. Наверное, с ним что-то случилось.
— Портной? Ценный человек, должно быть. У него можно найти различное — так нужное нам, заметьте, — платье. Найти, никого не потревожив.
— Не потревожив?
— Я-то предпочёл бы лишний раз потревожить кое-кого — неважно чем, штыком или пулей, — пояснил Фигнер, жёстко улыбаясь. — Но лучше получить всё, что нужно, без шума.
Луша кисло улыбнулась в ответ.
— Где жил ваш портной? — спросил Фигнер, вынимая, словно из воздуха, оловянного горниста и вручая его кадету. — А, Раевский?
— Жил? — Луша машинально взяла солдатика, испуганно глядя на Фигнера. — Надеюсь, он и сейчас там живёт! Хотя…
Луша опустила голову и крепко сжала солдатика обеими руками.
Фигнер хлопнул её по плечу.
— Ваш выход, кадет Раевский! Портным займёмся после. Как говорится, — куй железо, пока горячо.
У заднего крыльца Лушу ждал невысокий конёк французика, крепконогий и крутоплечий жеребчик игреневой масти. Жеребчик слегка припадал на одну ногу, но другого коня у них всё равно не было…