Спасти СССР. Манифестация II

Глава 14

Вторник, 12 сентября. День

Ленинград, улица 8-я Красноармейская

Уроки закончились, и школа утихла. Обычно, после переменки, в коридорах гуляет шумок – из-за дверей доносятся голоса учителей или же лепет тех несчастных, которых вызвали к доске; хиханьки да хаханьки, множественное движение…

Но прозвенит звонок, последний за день, и классы будто взрываются – толпы гавриков с гаврицами, оглушая мир воинственными криками, радостным смехом, конским топотом, вырываются на свободу. Минует совсем малое время, и слух улавливает лишь стук швабр да звяканье ведер – это дежурные наводят чистоту…

Продленка? Ее почти не слышно. Учительская? Там одна Эльвира задержалась – проверяет тетради. А на нашем этаже…

– Дюха-а! – пронзительно заорал Резник. – Глянь – ровно?

Сёма с ногами забрался на шаткий стул, и прижимал к стене деревянный брусок, длинный и тонкий, оструганный лично учителем труда и ошкуренный нашими «умелыми руками».

– Чуть-чуть на себя… Еще… Стоп!

Паштет сунул отвертку в заранее просверленное отверстие, и покрутил ею, скрипя штукатуркой. Выставил метку.

– Готово! Убирай… Дрель где?

Ара с готовностью подал ему увесистый агрегат с дополнительной ручкой, потертый в школьных ремонтах, а я сноровисто подтянул удлинитель – пару обычных розеток, прикрученных к фанерке. Гибкий провод змеился от древней эбонитовой розетки, невесть когда заляпанной брызгами краски.

Дрель взвыла и злобно завизжала, копотя пылью.

– Всё, всё! – запереживал Акопян. – Там дальше щит из досок!

– А я человек увлекающийся! – ухмыльнулся Паштет, картинно пристраивая электроинструмент на плечо. Крупный, круглолицый, он так и просился на эпичное полотно.

– Твое истинное увлечение ждет тебя! – пропел Сёма, подпуская иезуитскую улыбочку. – И это не Ирочка, а Наждачка! Правда же, романтичное имя?

– Ничего без меня не могут… – добродушно проворчал Андреев, откладывая дрель. – Где тут…

С усилием оторвав полосу наждачного листа, он прошелся им по бруску, сглаживая шероховатости.

– Последний! – пропыхтел он.

– Крайний! – хмыкнул я, пройдясь вдоль стены.

Семь брусков, от пола до потолка. От двери класса начальной военной подготовки – до кабинета географии. Свет из окон падает идеально, как раз на будущий стенд. Обошьем его фанерой, закрасим, пристроим застекленные витрины, а внутрь – пробитые каски, останки винтовок и пулеметов, пугающие тушки мин…

Маленький музей получится, зато емкий! Да и многие ли зайдут в отдельное помещение, если бы даже и нашлось такое в школе? А тут поневоле будут мимо проходить – и зацепится взгляд, пройдет по коже холодок, сожмет юное сердечко давняя тоска…

– Дюх! – воззвал Паштет, оглаживая ладонью брусок. – Знаешь, что Ирка предлагает? Постелить в витринах… как бы бумажный газон! Вроде искусственных цветов на венках! Представляешь? Каска в траве валяется! Или, там, штыки…

– Умно, – заценил я.

– Тогда надо Ярика позвать, мазилки из восьмого «Б»! – вдохновился Резник. – Мы сейчас фанеру приколотим, заолифим, а он пусть раскрасит! Ну, там, стволы сосен распишет… Ёлки… А на самом верху – кусочки голубого!

– А еще можно пару горбылей прибить! – загорелся Армен.

– Дельно, – кивнул я, впадая в благодушие. – Паха, крепи брусок! Ара, поможешь ему. А мы с Сёмой – за фанерой!

Поправляя рабочий халат сурового синего цвета, я вышел на лестницу.

– Дюх! – окликнул Резник, догоняя меня. – Верхонки взял?

– С собой! – гулкий ответ заметался долгим эхом.

Таскать листы дефицитной фанеры – то еще удовольствие, особенно по узким лестничным клеткам…

«Надо, Дюша, надо!»

Прыгая по ступенькам, Сёма поравнялся со мной.

– Слушай… Я, знаешь, что придумал? А если на стенде парочку динамиков спрятать? И на переменах пускать запись – негромко…

– Музыку?

– Да нет! – небрежно отмахнулся Резник. – Такую, знаешь… Как бы фронтовую запись, звукоряд войны! Отдаленная канонада… Пулеметная очередь… Или, там, пуля прозудела, самолет пролетел вдалеке… Главное, чтобы неясно, фоном!

– Годится! – заулыбался я.

А фанера – это такая мелочь…

Там же, позже

Толевые гвозди с широкими шляпками держали фанеру цепко. Я отложил молоток и прижался к стене, оценивая стенд сбоку – никаких вздутий и выпираний, всё гладко.

– А ничего так! – Паштет склонил голову к плечу. – Ровненько.

– Олифу тащить? – деловито спросил Армен.

Задумчиво оглядев желтую фанерную плоскость, едва заметно рассеченную швами, я покачал головой.

– Наверное, не надо. Ярик в этом деле лучше смыслит, вот пусть сам и грунтует…

– Ну да, – оживился Резник, – а то еще напортим!

Отворачиваясь, чтобы скрыть улыбку, я скомандовал:

– Веники в зубы – и вперед!

Работнички заметно повеселели. Ара резво собрал обрезки, мы с Семой подмели опилки, а Пашка смотал провода и подхватил грюкавшую дрель.

– «Стада в хлевах, – продекламировал я, отряхивая руки, – свободны мы до утренней зари!»

Среда, 13 сентября. Вечер

Ленинград, Измайловский проспект

Ярик из восьмого «Б» оказался худой и длинной личностью в очках, венчавших вздернутый нос. На большой перемене он медленно прошелся вдоль стенда, опасливо провел ладонью по гладкой фанере, и даже принюхался к ней. Подумав, юный художник вынес вердикт:

– Олифа нужна! Можно, конечно, и получше грунтовку найти, но и олифа сойдет… Да, и кисти потребуются. И эти… Респираторы! Краски я принесу свои… И еще Витьку с Генкой позову.

– Зови, – улыбнулся я. – Фронт работ обеспечим!

Окончились занятия, и весь творческий коллектив поднялся на третий этаж, гнусаво болтая в «намордниках» респираторов. Ярик первым делом открыл окна и постелил газеты, чтобы не замарать паркет. И пошла художественная самодеятельность!

Поглядев, как ловко троица управляется, как ровно ложится грунтовка, я счел себя четвертым лишним – и с легким сердцем покинул школу.

А дома растерялся даже – сегодня мне выпали часы и часы свободного времени! И куда его девать? Но деятельная натура комсорга живо нашла, к чему приложить руки, и где явить молодой энтузиазм.

Отец задержится на каком-то мероприятии, а мама составит ему компанию. Следовательно, придут домой голодные. Вывод?

Я пошагал в кухню. Отварил картошку в мундирах, а затем, обжигаясь и шипя, раздевал горячие клубни, ибо не нам искать легких путей! Приготовил гарнир, и всё? Не-ет…

Порезав картофель дольками, я уложил его в латку, посолил, поперчил, щедро натер подсохшего сыра, добавил майонезу… Всю эту массу основательно перемешал, и сунул в духовку.

Между делом перехватил изрядный ломтик «Докторской» с хрустящей корочкой чернушки – колбаса и хлеб пахли одинаково притягательно, подкрепляя со «стереоэффектом».

Старательно жуя, я притулился к подоконнику, глядя на дома, на проспект, на проезжающий бортовой «ЗиЛ», что громыхал пустыми бочками – и почти не видел попадавшее в поле зрения.

Затормозилось мое главное дело, то, из-за которого я здесь. Понятия не имею, насколько полно учтены мои пожелания и предупреждения в высших сферах. Накатать еще одно письмо?

Я медленно покачал головой. Нет, рисковать самому, а тем более подставлять Томочку, глупо. Следует искать другие пути.

Вот, я открыто встраиваюсь в Систему, пока – в роли комсорга и командира поискового отряда, но, опять-таки, не в обход, а напрямую. Тогда, может, пора налаживать двусторонний канал связи с верхами, и более-менее безопасный?

Ну, тут не так уж много технических возможностей. Самая простая – подсоединиться к телефонному проводу с помощью трубки монтера… А что? Чем мы не сталкеры?

Мне тут же привиделись заброшенные линии коммуникаций в темных, сырых туннелях, где хлюпает вода, а любой звук, даже крысиный писк, расходится далеко и слышится ясно. Хотя… Туннель сам по себе – ловушка. А вот большие промышленные зоны в пригородах… Хм. С хорошими путями отхода и небольшим количеством подъездных путей для автомашин… Да, «промка» – это вариант.

Вечером… Разговор не более пяти-семи минут… Лучше всего через самодельный voice changer – элементную базу можно набрать из покупных импортных телевизоров или магнитофонов.

Я энергично кивнул своим мыслям – да, этим стоит заняться вплотную! И не откладывать…

Резкий телефонный звонок заставил меня вздрогнуть. Глубоко вдохнув и медленно выдохнув, я снял трубку.

– Да?

– Здравствуйте, Андрей! – провод донес раскатистый громкий голос Канторовича. – Не отвлекаю?

– Леонид Витальевич, для вас я всегда свободен! – юношеская пылкость переполняла мой голос.

Ученый рассмеялся, и заговорил немного виновато и, похоже, тщательно выбирая слова:

– Андрей, прошу простить меня за известную вольность, но вы же знаете мой неуемный характер! Ваши полиномиальные алгоритмы… Мне кажется, я очень заинтересовал ими специалистов… м-м… в определенных кругах. Выражаюсь витиевато, поскольку разговор не телефонный. Андрей, вы не могли бы встретиться с одним товарищем… Скажем, завтра? Я почему и звоню вам, – заспешил Канторович, – этот товарищ выезжает сегодня в командировку, и пробудет в Ленинграде дня два.

– Смогу, Леонид Витальевич, – заверил я абонента. – А когда? И где?

– Завтра, часам к четырем подходите к библиотеке ЛОМИ! Товарища зовут Александр Юрьевич. Сундуков Александр Юрьевич.

– Всё понятно! – бодро отчеканил я. – Подойду обязательно.

Распрощавшись, мы оба повесили трубки. И вовремя – мне надо было срочно доставать яство из духовки, а то пережарится.

Тут главное, чтобы сыр растекся, пропитал картошечку, как следует, и надо поймать момент наивысшего градуса, после чего «Пошехонский» станет подгорать… Я успел.

Там же, позже

Папа с мамой вернулись очень оживленные – и голодные.

– Ах, какие запахи! – заворковала мама, вешая шуршащий плащ. – Неужто сынуля накормит голодных родителей?

– Ужто, – мои губы разъехались в ухмылке. – В меню – картофель, запеченный с сыром!

Мамины глаза сияли, а губы едва сдерживали некий секрет.

«Ну-ну, – подумал я с ехидцей, – пущай посоревнуются на силу воли!»

Папа, зайдя на кухню и носом вобрав аромат, крякнул и потер руки.

– Эк ты хитро! Сла-авно…

Я наложил в три тарелки, и присел за стол. Первой не выдержала мама.

– Андрюшенька! – воскликнула она. – Папу снова отправляют в загранкомандировку! Представляешь?!

– Ух, ты, – подивился я. – Здорово. А куда?

Отец не успел ответить – у мамы накопилось слишком много слов.

– В Марокко! – выпалила она. – Это, откуда нам апельсины привозили. Помнишь? И вот тамошний король Хуссейн объявил Всемирный конгресс военной психофизиологии!

– Ага! – с удовольствием поддакнул Соколов-старший, с аппетитом наворачивая мою картошку. – На октябрь.

– Да! – мама широко всплеснула руками. – От СССР поедут пятеро военных медиков, и твой папа в их числе!

– Вообще-то, восьмеро, – хмыкнул отец. – Но трое – явно не врачи…

– Тогда нам не есть, а закусывать надо! – подал я идею.

– Точно! – мама вскочила, рывком приседая у буфета, где нашарила плоскую бутылочку коньяка. Наполовину пустую, зато десятилетней выдержки.

– Сынуля, ты пропускаешь… – зажурчала она, плеснув себе и папе. – За тебя!

Улыбка раздвинула отцовскую бородку, и рюмки звонко щелкнули.

Четверг, 14 сентября. День

Ленинград, улица 8-я Красноармейская

Пятого урока не было, и я смог проводить Мелкую до ближайшей станции метро. Тома обрадовалась, защебетала, делясь новостями:

– Софи стала такая хозя-яйственная, – хихикнула она, – такая домовитая! Вчера купила шторы… на таких колечках, с «крокодильчиками». Мы их полдня вешали! А тюль она обещала с получки купить.

– Значит, еще и экономная, – вывел я итог.

– Ага! А еще ей бабушка триста рублей перевела, мы хотим на них диван купить. Новый столько и стоит, с рук можно за сто двадцать взять, а там один продает сразу комплект – диван, два кресла и столик – за триста! Софи та-ак страдает…

Девушка весело рассмеялась, и тут меня настиг знакомый голос:

– Смотрю: идут! Парочка…

Нас догнала Кузя, и пристроилась, помахивая портфельчиком.

– Андрей провожает меня до «Техноложки», – прохладным голосом объявила Мелкая.

– Ну, и я с вами прогуляюсь! – Наташа сладко улыбнулась. – Том, не дуйся, не отобью я твоего Андрея! Мы с ним просто друзья. Правда, Дюш?

Я рассеянно изобразил несколько кругов в воздухе, показывая, насколько этим утверждениям можно верить.

Наташина улыбка дрогнула, перетекая в кривоватую усмешку.

– Тома, не обращай внимания на то, что и как я говорю, – голос Кузи стал негромок и серьезен. – Если я даже и задеваю тебя… Это потому, что завидую!

– Мне?! – смешалась Мелкая.

– Тебе! – с силой выдала Кузенкова. – Я ведь тоже росла без папы, как и ты, а если бываю злая… Да не высыпаюсь просто, когда в больнице полы мою! Мама там санитаркой работает, и я – на полставки! Вон, Андрей знает.

– Правда? – поднялись Томины бровки.

– Правда, – буркнул я, гадая, чего добивается Кузя.

– А я тоже хотела уборщицей устроиться, – затараторила Мелкая, – только Дюша сказал, что не надо, что он…

Тома смолкла, теряясь – и боясь разболтать наши с ней секреты, а Наташа горестно вымолвила:

– Так именно! А у меня-то никакого Дюши нет! Ладно… – затоптавшись, она неловко повела рукой. – Вы идите, а то я тут, как третья лишняя, мешаю только… Пока!

Девушка развернулась и зашагала, старательно прямя спину. Я замечал, как переступают стройные ножки, как складки школьного платья выдают гипнотизирующее покачивание, а вот Мелкая видела лишь гордо поднятую голову Кузи – одинокой и недолюбленной…

– Наташ! – окликнула она. – Не уходи! Ты нам вовсе не мешаешь! Правда, Дюш?

– Правда, – вздохнул я.

Кузенкова замерла, и обернулась, глядя с отчетливым вызовом.

– Прово́дите меня вместе! – чистосердечно рассмеялась Тома. – Пошли!

И мы пошли.

Я начинал злиться, но не выговаривать же Кузе при Мелкой?

А Наташа, доверительно понижая голос, рассказывала новой «подруге», как и ей «Дюша помог».

– Помнишь Арлена – тогда, в лагере, как он в яму свалился? Так это я подстроила! Чтоб не приставал к Мэри, и не врал ей! Намазала доски жиром из тушенки… Ох, и было бы мне, если б Дюша не протер их. Еще и своей майкой! Я ее постирала потом… И я же не хотела, чтобы этот брехун руку сломал! Пусть, думаю, вываляется хорошенько, ему полезно!

Девичий смех разлился дуэтом…

Незаметно мы добрались до станции «Технологический институт», помахали Томочке, успокоенной и умиротворенной, и зашагали обратно.

На людях я молчал, но как только буйная зелень сквера прикрыла нас, сварливо выговорил:

– Что это за спектакль ты устроила?

– Разве я врала? – блеснула глазами Кузя. Круто повернувшись ко мне, она с чувством сказала: – Не знаю уж, что у вас там за тайны с Томочкой, но я не хочу вечно сидеть на скамейке запасных, и дожидаться, когда же ты начнешь мне доверять. Я хочу быть в игре!

– Зачем тебе это? – тускло спросил я, хоть и понимал, что слова бесполезны. – Можешь ты мне объяснить?

А Наташа внезапно обняла меня свободной рукой, и приникла губами к моему распущенному рту.

Я ощутил шустрый кончик ее язычка, но в последний момент решил оттолкнуть девушку – не физически, что грубо и обидно, а морально – притиснул, сбивая дыхание, сминая ладонями юбку, чуть не у самого подола.

Мне почему-то думалось, что Кузя сама отшатнется, обзывая меня дураком, может, и пощечину влепит. Ага…

Наташа прижалась еще крепче! Роняя портфель, закалачила руки вокруг моей шеи, и жарко дохнула в ухо:

– Понял?

– Д-да… – глупо вытолкнул я.

Девушка засмеялась – тихонько и победительно.

Тот же день, позже

Ленинград, набережная Фонтанки

Как ни странно, к библиотеке я выдвинулся вовремя, встрепанный снаружи и взъерошенный внутри.

Помнится, читывая глупые книжки про «попаданцев» в прошлое, в себя, юного и здорового, я негодовал на авторов, упорно не признававших примат многоопытной личности над сопливым «реципиентом», со всем его бурлением гормонов и страстей, с дикой неистовостью противоречивых желаний.

А ведь писатели оказались правы! Пожилая душа влияет на юное тело, усмиряя позывы с порывами, но и телесное воздействует на духовное, «согревая» холодный разум, внося помехи в его закостенелое бесстрастие.

Да и как бы я овладевал математикой в моем «истинном» возрасте? Да никак! Годы кладут предел и умениям, и учениям.

А мне, вот, удалось! Потому что я – химера…

– Простите… Андрей? – донесся голос из Большого мира.

– Да… – завертев головой, я углядел человека среднего роста и средних лет, с лицом простым и симпатичным, которому очки в толстой оправе придавали растерянный вид. – Александр Юрьевич? Здравствуйте!

Сразу заулыбавшись, Сундуков пожал мне руку, и нерешительно оглянулся на библиотеку ЛОМИ.

– Посидим или пройдемся? – поинтересовался он. – Лично мне лучше думается на ходу…

– Мне тоже!

И мы зашагали по узкому каменному тротуару, косясь на плещущую воду за глыбистым парапетом. Мой спутник первым перешел к сути дела, поправляя очки:

– Леонид Витальевич ознакомил меня с вашими работами, Андрей… э-э…

– Просто Андрей. Не дорос я еще до отчеств.

– Ага… И я, прямо скажу, до сих пор под сильным впечатлением. Честно говоря, в эту командировку я мог и помощников послать, однако двинул сам. Понимаю, что надолго вырваться в Москву вам будет непросто. Школа! И это приводит меня в крайнее изумление… Нет, я понимаю, что стартовать любому математику нужно именно в юности, иначе просто не успеть! Вы уж простите, Андрей, – Сундуков приложил к сердцу пятерню, – что усиленно поминаю вашу молодость…

– Да ладно, – улыбнулся я, и перешел в наступление: – Александр Юрьевич, а вы в какой области трудитесь? Случайно, не в оборонке?

– Космос, – вытолкнул мой собеседник. – Однако… Да, под крылышком Минобороны. В НПО «Молния» разрабатывают многоразовый ракетно-космический комплекс…

– А-а… Советский «шаттл»! – вырвалось у меня.

Я прикусил язык, не зная толком, насколько публична программа «Энергия-Буран», тем более что Глушко переименует свою ракету лишь в «перестройку», в угоду Горбачеву. Но Сундуков даже обрадовался тому, что не нужно тратить время на объяснения.

– Да-да! – живо сказал он. – Тот самый «шаттл»! Мы его окрестили «Бураном». Жаль, что наши журналы публикуют хвалебные статьи исключительно про американские «челноки», а ведь спецам из НАСА плакать впору. Проекту «Спейс шаттл» дали старт аж за два года до высадки на Луну, но это была всего лишь часть очень и очень амбициозной космической программы. В Штатах хотели и базу на Луне, и огромную орбитальную станцию, рассчитанную на полсотни человек, и целый флот «челноков». Однако в Белом доме жестко урезали научные аппетиты, оставив лишь «шаттлы». А смысл? «Челноки» были нужны, чтобы сновать между Землей и орбитой, доставляя на станцию сырье, а обратно увозя сверхчистые материалы или сверхпрочные, практически вечные изделия из монокристаллического металла… Но, если нет орбитальной станции, куда «шаттлу» летать?

Вдруг, откуда ни возьмись, налетела крикливая стайка пионеров и пионерок, мигом броунизируя набережную. Смех, галдеж, тычки, подначки… Бурлящая энергия расходовалась без удержу.

Скользнув по отряду рассеянным взглядом, Сундуков продолжил развивать свою мысль:

– Хуже того, теперь американцам, чтобы, скажем, вывести на орбиту тяжелый спутник, нужно обязательно запускать «шаттл», весом почти семьдесят тонн, а уже в его грузовом отсеке полетит тот самый ИСЗ. Браво! – чтобы подчеркнуть свой сарказм, он даже изобразил издевательские аплодисменты. – Да и как выводится «шаттл»? Там же у них два мощных твердотопливных ускорителя плюс огромный топливный бак, и вся эта громоздкая система заточена исключительно под «челнок». А вот у нас совсем иная схема… Глушко мастерит сверхтяжелую ракету, способную выводить в космос больше ста тонн, а «Буран» мы приспособим сбоку, иначе никак. Зато выйдет универсальный супертяж!

Мы незаметно вышли к цирку, и пошагали куда-то к Летнему саду. Я уже был захвачен предстоящей работой, хотя толком и не понимал, куда меня хотят подвязать.

– Честно скажу, – вымолвил Сундуков, словно читая мои мысли, – наш «шаттл» по-хорошему будоражит. Никогда еще передо мной не ставились задачи подобного масштаба, грандиозного безо всяких преувеличений! А вся трудность в том, что «Буран» чрезвычайно информативен. Достаточно сказать, что мы планируем установить тридцать четыре бортовых устройства телеметрии… Потребуется обработка тысячи двухсот параметров в реальном времени! Да вот вам, хотя бы, одна из проблем – программирование автоматической посадки «Бурана»…

Он смолк, пропуская пожилую чету, что гуляла вдоль Фонтанки, и заговорил снова, с досадой дернув плечом:

– Пока что мы выбрали метод конечного приближения. То есть, в каждом цикле работы бортовая цифровая вычислительная машина будет строить прогноз «попадания» корабля в заданную точку в зависимости от его текущего положения, скорости, состояния атмосферы на трассе посадки и множества других параметров. И если результаты прогноза разойдутся с необходимой для посадки точкой – БЦВМ выдаст команды, чтобы скорректировать траекторию. Такой цикл будет повторяться вплоть до выхода корабля на финальную точку этапа посадки… – Сундуков нервно поправил очки. – Вот, собственно, она и есть, текущая сложная задача: чтобы отработать систему автоматической посадки корабля на математических моделях, необходимо СОЗДАТЬ математику, которая могла бы, ограниченная вычислительным «железом», осуществить такие расчеты…

– Александр Юрьевич… – негромко сказал я. – А мое, скажем так, включение в тему каково? Какую задачу нужно решить мне?

Пожевав губу, Сундуков четко сформулировал:

– Управление аэродинамикой орбитального самолета в реальном времени с учетом ограничений, присущих бортовому центральному вычислительному комплексу… БЦВК мы планируем строить на основе двух ЭВМ «БИСЕР-4».

– Понятно…

«Ага… – крепко задумался я. – Это, очевидно, будут составление энергетического функционала для континуума и нахождение его экстремумов в заданных узловых точках условной сетки… То есть, диффуры с частными производными. Область, в которой ищем решения, бьем на конечные элементы триангуляцией Делоне, затем аппроксимируем функциями… Всё элементарно, но тут упираемся в быстродействие „железа“. Значит, придется динамически разрежать сетку, обнуляя часть элементов. Угу… То есть приходим к матрице Дирихле, триангуляции с различными разрешениями и сжатию топологии…»

Александр Юрьевич терпеливо ожидал, глядя на меня, как евангелист, жаждущий чуда.

– Задача, в принципе, имеет решение – метод конечных элементов… – медленно выговорил я. – Это, так сказать, «скелет». Однако от вас мне нужно «мясо» – количественные ограничения из производительности процессора, полос пропускания и особенностей архитектуры. Ну, и с окончательным вариантом «железа» придется долго мучаться, тестируя эффективность разных алгоритмов именно на той аппаратной конфигурации.

– Андрей! – залучился Александр Юрьевич. – Сделаем! Будет вам «мясо»! Свежайшее!

Мы крепко пожали друг другу руки, и я лишь теперь оглянулся – мы стояли на аллее Летнего сада, у пруда.

Две маленькие девочки с огромными пышными бантами сидели на корточках у берега, отпускали писклявые комментарии и подкармливали лебедей, кроша булку. Царственные птицы суетливо и жадно хватали угощенье.

Щуря глаза, я запрокинул лицо к выси, перекрещенной ветвями – за небесной синевой распахивался космос.