Спецназ Его Императорского Величества

Глава восьмая БОРОДИНО

Немного дальше, чем за сотню верст на запад от Москвы, небольшая речка Колоча, попетляв по полям, впадает в Москву-реку. Высокий берег в сочетании с водой — надежное укрепление. И если уж необходимо выбирать позицию для серьезного сражения, то ни один человек, мало-мальски знакомый с военным искусством, не скажет, что место здесь плохое.

Выше по течению Колочи, там, где Новая смоленская дорога пересекает реку, на дальнем от Москвы берегу стояла неприметная деревня, вдруг в одночасье ставшая известной всей Европе. Занявшая важное место в истории, ибо память о событиях, произошедших здесь в начале сентября тысяча восемьсот двенадцатого года, сохранилась на века. Обычная деревня с обычным русским названием — Бородино.

Несколькими верстами южнее Новой, через Утицу, шла Старая смоленская дорога. Русские войска, заняв позицию в этом месте, оседлали оба тракта, намертво закрыв путь на Москву. Это означало, что генеральное сражение, о котором с первого дня кампании мечтал Наполеон, состоится здесь.

Левый южный фланг позиции русских не имел мощных естественных укреплений — курган за Утицей да Семеновский овраг, за которым расположилось одноименное село. В центре, между дорогами, высокий холм, единственное удобное место для расположения батарей. Вот, пожалуй, и все.

Для усиления фланга силами ополченцев построили три флеши — укрепления, тупыми углами повернутые в сторону противника. А впереди, у деревни Шевардино, возвели мощный редут.

Михаил Илларионович Кутузов, занявший несколько дней назад вакантный пост главнокомандующего армией, получил титул князя со светлостью. Он понимал, что требуется от него. Как полководцу ему был очень симпатичен Барклай де Толли, который, хоть и шотландец, но России служит на славу, многим русским в пример. И то, что от шестисоттысячной армии Наполеона сюда, под Москву, добралось от силы сто сорок — сто шестьдесят тысяч солдат — это его заслуга. И армию сохранил, сто двадцать тысяч — вот они! Да еще и ополченцев тридцать тысяч. Ну этих, конечно, в бой бросать — только если самому в атаку идти! Ни умения, ни оружия — одни пики. Зато шестьсот сорок орудий — не меньше, чем у французов! Умница он, Барклай! Только когда у нас умных любили? Горлопанов, что орут на всех углах — разгромим Бонапарта, за патриотов держат, а вот тех, кто на самом деле Россию спасает, норовят предателями объявить. А все от того, что умного только умный может понять, а балаболка, он любому дураку понятен.

Но как бы ни умен был Барклай, как бы ни одобрял его стратегию генерал от инфантерии Кутузов, сражение придется принимать. Именно для того и назначил его император главнокомандующим. И в какой-то момент вновь почувствовал себя Михаил Илларионович как перед Аустерлицем, словно и не было этих семи лет. Умом понимал, надо отступать, может, через неделю сдать Москву, но отступать, собирая силы для решительного разгрома Наполеона, столь неосмотрительно забредшего в глубь России. Но тем же умом и понимал, что ни царь, ни кто другой не простят, если он без боя сдаст Москву. Как не простили Барклаю отступления.

Сходство с Аустерлицем придавала и позиция, выбранная для битвы. Возвышение в центре смутно напоминало Праценские высоты. Тот же противник, та же могущественная, обученная, отлично вооруженная армия. Семь лет назад Наполеон одержал победу. Убедительную, безоговорочную. Есть ли смысл отказываться от тактики, принесшей такую оглушительную викторию над этим же противником? Единственным аргументом, говорящим против такого выбора, будет лишь то, что однажды он уже применял эту тактику, с решительным ударом в центре, рассекающим русские армии. Странно, но именно этот же аргумент говорил, что Наполеон может повторить маневр. Потому что все помнят Аустерлиц и ждут других ходов.

Главнокомандующий, сидящий в горнице у стола с разложенной картой, выглядел пожилым человеком, дремлющим в кресле в ожидании ужина. Но работа мысли не поддавалась описанию. Сто двадцать тысяч пехотинцев, кавалеристов, артиллеристов расставлял на поле Кутузов, одновременно пытаясь понять, как поставит свою армию Наполеон. Направления ударов, пути перемещения резервов, оборонительные укрепления, запасные позиции для отхода, наиболее удобный рельеф для нанесения встречных атак, — все это утрясалось в голове, готовясь выплеснуться приказами и распоряжениями. Командами, превращающими многотысячную толпу вооруженных людей, в грозную силу, в Армию!

«Конечно, он должен ударить в центре! — размышлял Михаил Илларионович. — Покочевряжется, начнет атаку или слева, или справа, дождется, когда мы все резервы к флангам подтянем, да и ударит. Никуда не денется, болезный! Наполеон, он и в России Наполеон».

Как войска поставишь, так сражение и пойдет. Этой истине Кутузов учился всю жизнь, делая выводы из каждого преподнесенного противником урока, включая и тот, что получил от Бонапарта на Аустерлицком поле. И в основу плана русский главнокомандующий положил тот факт, что рано или поздно Наполеон ударит в центре. Всей мощью, бросив в решительный момент боя резервы. Что ж, надо ему помочь. На правый фланг — Барклая, шотландец не только позицию удержит, но и силы сбережет, а после прорыва французов ударит им в тыл. Слева — армия Багратиона. Там можно быть спокойным. Хотя князь всегда и везде выступал как сторонник наступательной тактики, равному ему в оборонительных боях просто не существовало.

В центре, конечно, нужно поставить кого-нибудь от Барклая де Толли. Армия у него в два раза больше. И нет других претендентов на это место — корпус Дохтурова. Однако с Наполеоном нужно еще в поддавки сыграть. И позиция в центре была отдана взятому у Багратиона корпусу Раевского.

Из артиллерии главнокомандующий выделил Раевскому только восемнадцать орудий, чтобы установить их на Курганной высоте. А триста пушек определил в артиллерийский резерв. Каково?! Раевскому восемнадцатью пушками Даву встречать, хотя нет, скорее Нея, — Даву по флешам ударит, а три сотни стволов будут простаивать в тылу у Псарево! В этом-то и был весь план. Когда французы опрокинут корпус Раевского и начнут вклиниваться в брешь между первой и второй армиями, то скоро упрутся в овраг, за которым их будет ждать половина русской артиллерии. И тогда наполеоновские солдаты поймут, чем триста орудийных стволов отличаются от восемнадцати, но будет уже поздно. Дохтуров запрет мышеловку и станет вместе с гвардией выжимать их на юг, на Багратиона. Тому, конечно, тяжеловато придется — и фронт держать, и окруженных французов не выпускать. Ну, да ему не привыкать. К тому же кавалерийский корпус Сиверса поможет, и вторая кирасирская дивизия. А понадобится, то и казаков Платова можно прислать. В общем, решено — Дохтурова в резерв.

Но самым главным звеном плана, конечно, был бы удар по корпусу Раевского. Французы должны смять и опрокинуть шестой пехотный корпус. «Прости меня, старика, — почти беззвучно проговаривал Кутузов, — не скажу я тебе, Николай Николаевич, что за задача у тебя. Не могу! И резервов не дам, когда адъютанты твои у меня в штабе хоровод водить станут».

— Жак! Как же я по тебе соскучился!

Вот кому был рад Каранелли, так это майору Бусто.

— Мы не виделись с самого начала кампании, друг мой любезный! Как там Париж?

— А я откуда знаю, Луи? Сплю шесть часов в сутки, остальное время или в лаборатории, или на полигоне.

— То есть работаешь по десять часов в день?

— Как это — десять часов? Если работаю десять, сплю — шесть, то…

— …то остальные восемь сидишь за столом, — со смехом закончил Луи, ласково проведя по солидно выпирающему животу Жака.

— Кстати, как там у нас с обедом? Эти конные прогулки так подогревают аппетит.

— Часа через три.

— Что? Так долго?

— А как ты хотел? У нас здесь трудновато с провиантом, обед не каждый день. Ты захватил что-нибудь из Парижа?

— О! Много чего! Но дорога так длинна. Мои запасы кончились еще в Польше.

— Это понятно! Но я имею в виду не продукты. Что новенького ты нам привез из вооружения? Или тоже все съел в Польше?

— Ты напрасно смеешься, Луи! Несколько новых образцов у меня с собой! А к вечеру придет обоз с солидным запасом!

— Ты немедленно их продемонстрируешь! Что тебе нужно для этого?

— Пообедать!

— Понял, что еще?

— Уединенное место.

— Отлично! У нас все есть, кроме обеда. Можно начинать.

Бусто вздохнул, поняв наконец, что кормить не будут.

— Хорошо, мой генерал! Только ради тебя я переношу эти муки. А как тут дела обстоят? Рассказал бы.

— Не только расскажу, но и покажу. Жаль, ты вчера не приехал. Жаркая была схватка за редут под Шевардино. Русские, словно звери, вцепились в него, не желая отдавать. Стоило бы посмотреть. Хотя, думаю, завтра тебе будет на что взглянуть. Можешь даже сходить в атаку. Я попрошу маршала Даву дать тебе батальон. Он ко мне хорошо относится, в просьбе не откажет.

— Луи! Я тебе больше не нужен? Меня же сразу убьют! В такую мишень даже слепой не промажет.

— Ну-ну! Не прибедняйся! Ты сам кого хочешь убьешь!

Для демонстрации последних достижений было выбрано поле вдали от деревень, огороженное с трех сторон перелесками. Отряд Каранелли в полном составе сгрудился у подвод, ожидая объяснений Бусто.

— Начнем с метателя гранат. Здесь все проще, чем бокал анжуйского. Обычный патрон от штуцера, который есть у каждого из вас, только вместо пули бумажный пыж.

Жак сделал небольшую паузу, убеждаясь, что он в центре внимания.

— Понятно, что если мы выстрелим таким патроном, то получим лишь небольшой столбик огня из дула. Теперь главное — граната.

Помощник Бусто достал из ящика увесистые оранжевые цилиндры в ладонь длиной. С одной стороны они были заостренными, а с другой торчал тонкий длинный стержень.

— А почему они оранжевые? — Арменьяку интересно все про предметы, которые могут взрываться.

— Они без заряда, это чтобы легче их найти.

Бусто зарядил штуцер, взял гранату, и выяснилось, что диаметр стержня в точности совпадает с диаметром ствола. Приподняв оружие, Жак выстрелил. Описав дугу, граната пролетела больше сотни шагов и зарылась в траве.

— Ловко! — восхищенно воскликнул кто-то.

— Граната для настоящего боя летит точно так же. В стержне у нее пороховая дорожка. Она поджигается в момент выстрела и горит ровно четыре секунды. На поверхности гранаты имеется насечка, которая помогает ей разорваться на семьдесят шесть осколков.

— Впечатляет, — проговорил Каранелли, — хотя, если подумать, все уже известно. Так всегда бывает — всем все известно, а чтобы применить — нужно быть гением.

— Луи, — с тоской в голосе отозвался Бусто, — меня лучше кормить, чем хвалить. Вы сейчас с гранатами упражняться начнете или все сразу показывать?

— Давай все! И сразу! Потом разберемся, кто чем заниматься станет!

— Как прикажешь, командир!

Жак достал деревянный куб, каждая сторона которого немного превышала длину ладони. Глядя, с каким трудом Бусто поднимал ящичек, можно было сделать вывод о его изрядной тяжести.

— Здесь тоже ничего принципиально нового, — снимая широкую дощечку, немного возвышающуюся над ящиком, сказал Жак.

Выяснялось, что она может подниматься только вверх, поскольку из четырех отверстий по углам торчали небольшие шпильки. В центре дощечка опиралась на стержень, уходящий в глубь ящика.

— Здесь, — похлопывая ладонью по деревянному кубу, продолжил Бусто, — внизу много пороха, а в верхней части около тысячи маленьких кусочков железа. Для того, чтобы взорвать эту бомбу, используется специальный запал.

Жак вынул стрежень из отверстия.

— Хотя он и мал, но это тот же пистолет.

Бусто взял запал в руки и с видимым усилием начал растягивать его перед грудью. Раздался щелчок.

— Сейчас я взвел его как курок у пистолета. Чтобы спустить, нужно нажать здесь.

Палец Бусто уперся в торцевую поверхность стержня.

— Усилие должно быть большим. Если вы уже привыкли к русским мерам, то не менее двух пудов.

Жак вернул запал в отверстие, установил на место дощечку, поднял тяжелый молоток и с размаху ударил. Эффект получился впечатляющим. Самые отважные офицеры французской армии отшатнулись от бомбы, как новобранцы, услышавшие выстрел. Однако ничего не случилось, если не считать слегка треснувшей дощечки. Бусто, наслаждаясь общим замешательством, не спеша вынул запал.

— Бомба не взорвалась, потому что в гнезде пусто! — Жак медленно вел рукой, показывая отверстие на противоположном, не в том, по которому бил, торце стержня. — Но если бы здесь стоял патрон без пули, точно такой же, который используется в метателе гранат, то удар бойка пришелся бы не в пустоту, а по капсюлю. Сомневаюсь, что кто-нибудь из нас выжил бы.

— Да, Жак, — сказал пришедший в себя Каранелли, — умеешь ты привлечь внимание.

— А ящики на дороге закапывать? — куда-то в пространство, словно размышляя вслух, произнес Арменьяк.

— Не сомневался, мой друг, что ты первый это скажешь! Закапывать! Не только на дороге, а в любом месте, где это нужно! И присыпать землей, листьями, ветками. Скажи, Луи, ты сможешь закопать эту бомбу перед избой Барклая де Толли, чтобы русская армия осталась без главнокомандующего?

— Русской армией уже командует Кутузов.

— Вот как? В этой России все так плохо организовано. Мне не приходят свежие новости. Совсем не удается следить за ходом войны.

— Ничего, — улыбнулся в ответ Луи, — завтра ты ее увидишь. У тебя еще что-нибудь?

— Да, но принципиально новую игрушку я покажу вечером, нужна темнота. А сейчас еще одна бомба.

Огромный, окованный по углам ящик, Бусто с помощью трех офицеров стащил с подводы. Откинул крышку. Странный круг со стрелкой и деления по краю окружности навевали мысли о часах. Так и оказалось.

— Это часы, только с более мощной пружиной. Стрелка одна, совершает полный круг за сутки. Устанавливаем время по делениям, заводим, закрепляем нить, которая удерживает боек. Стрелка острая, как бритва — в заданное время перережет нить. Дальше все, как и в первой бомбе.

— То есть если мы ее где-нибудь оставим, то будем точно знать, когда она взорвется? — задал вопрос Арменьяк.

— Верно.

— А если там в это время никого не будет? — Фико бомба не очень понравилась.

— Это будет означать, мой друг, — отозвался Арменьяк, — что ставили ее полные болваны.

— Да ты не волнуйся, Анри, тебе их только носить придется, — съехидничал Левуазье, — а куда ставить и в какое время взрывать — не твоя забота.

Смех полетел над полем. Но Арменьяк остался серьезным.

— Меня больше волнует другое. Что будет, если противник найдет мину до назначенного времени?

— Почти уверен, что попытается открыть крышку, — ответил Бусто. — Тогда взрыва не избежать.

Каранелли подошел к Перментье.

— Отправляйтесь к императору, Шарль. Понимаю — это будет трудно, но обязательно найдите десять минут в его расписании, чтобы доложить обо всем, что рассказал Жак.

Едва небо на востоке стало светлым, как дивизия Дельзона из корпуса Евгения Богарне атаковала деревню, давшую свое имя этому историческому сражению. Лейб-гвардейский егерский полк первым принял удар. Тем временем на противоположном южном фланге после непродолжительной артиллерийской перестрелки пехотный корпус Даву начал атаку флешей. Но дивизии Дессе и Компана, пробившись через Утицкий лес, попали под картечный огонь, и атака захлебнулась, так и не успев толком начаться.

Через час егеря в Бородино под натиском превосходящего в несколько раз противника вынуждены были отступить за Колочу. Один из полков Дельзона на плечах уходящих егерей прорвался за реку. Направленные на помощь войска создали четырехкратный перевес на правом берегу Колочи. Французов истребили быстро, сбросив остатки полка в реку. Мост сожгли, оставив противнику в качестве трофея Бородино, но начисто лишив возможности развивать успех.

Первая невнятная атака французов на южном фланге только укрепила уверенность Кутузова, что решающий удар Наполеон нанесет в центре. Только вот когда? Вряд ли сразу после начала сражения. Значит, следует ждать атаки на левом фланге русских. Или на правом? Решительно ударить через реку, в самом укрепленном месте — маневр достойный Бонапарта. Но нет! Разведка успела донести, что на северном фланге у французов Богарне. А вот Даву, Ней и Мюрат — лучшие французские маршалы — расположились на юге и в центре. Кутузову это о многом сказало, и он отправил посыльного с приказом к Багговуту, находящемуся в резерве — готовиться к передислокации к Багратиону.

Атаки флешей, стоящих перед деревней Семеновской, следовали одна за другой. По нарастанию их мощи, а также паузам между атаками Кутузов видел, как искусно вытягивает Наполеон резервы русской армии, как заставляет смещаться на юг, постепенно ослабляя центр. На Курганной высоте Раевский отбивал атаки только первой линией своего корпуса, не имея никого за спиной. По приказу князя Багратиона все остальные войска передвинулись на оборону флешей. Корпус Тучкова, брата захваченного в плен под Смоленском генерала, связал Понятовского — после сдачи Утицы пехота закрепилась на кургане позади деревни и полностью овладела ситуацией на Старой смоленской дороге. Жюно, брошенный Бонапартом вклиниться между флешами, атакуемыми Даву и Неем, и дорогой, по которой шел Понятовский, неожиданно напоролся на корпус Багговута, и об окружении Багратиона уже не могло быть и речи.

Солнце поднялось уже высоко, когда на Курганных высотах Кутузов заменил ослабленный корпус Раевского на двадцать четвертую дивизию Лихачева. Вспомнив рассказы о том, как стоял Раевский в Смоленске, в какой-то момент показалось, что даже если у генерала отобрать всех солдат, то он все равно не пропустит французов. Официально седьмой корпус перебрасывался на укрепление южного фланга, и во многом это действительно было так. Солдаты покидали люнеты на Курганной высоте с чистой совестью — все атаки отбиты, французский генерал Монбрен убит, а Бонами взят в плен.

Кутузов, постоянно слушая доклады посыльных и адъютантов, делал пометки на карте, напряженно перебирая варианты. Даву, Ней, Мюрат атакуют флеши. Или уже без Даву? Видели, как он замертво рухнул вместе с лошадью. Наполеон собирается перебрасывать их в центр? Нет, глупо! Снять давление с Багратиона, у которого сейчас столько войск — это обречь на быстрый разгром Понятовского и Жюно на юге. Кому после этого нужен прорыв в центре?

Одно из главных качеств по-настоящему великих полководцев — умение признавать свои ошибки. Да, ни Мюрат, ни Даву, ни Ней не будут возглавлять прорыв в центре, как вначале думал Кутузов. Но кто тогда? Богарнэ? Он может перебросить часть своих сил через Колочу с севера в центр. Но поверить, что лучшие маршалы выполняют лишь вспомогательную роль, для того, чтобы решающий удар нанес вице-король — полководец хороший, но далеко не блестящий — Михаил Илларионович не мог. Так для кого же тогда стараются маршалы?

От догадки вспотели ладони. Ну конечно! Главным ударом будет командовать лично Наполеон! А при таком раскладе и маршалам не зазорно ядра подносить. Что же тогда получается? Брать Курганный холм станет Богарнэ. Что у него будет, кроме собственной пехоты? Кавалерия Груши. Артиллерия из резерва. Но этого мало, точнее, достаточно, чтобы только расчистить дорогу. Но нужны еще силы — нанести рассекающий удар, а затем, смещаясь на юг, охватить с тыла армию Багратиона и все остальные войска, которые Наполеон так искусно заставил русских перебросить на южный фланг. Ну и какими силами будет наноситься этот удар? Бонапарт считается командиром гвардии. Старой и Молодой. Неужели он решится бросить в бой главный и последний резерв, которым так дорожит? А почему бы и нет? Французский император стремился к генеральному сражению! Так вот оно, другого такого может и не быть.

Чего же ждать дальше? На северном фланге атак не будет. Сил для серьезного прорыва там нет ни у французов, ни у русских. На юге атаки будут продолжаться, пока Бонапарт не добьется успеха. Он постарается выбить Багратиона из флешей, возможно, пройти Семеновский овраг и захватить деревню за ним. И только когда русским придется бросить все резервы, чтобы залатать эту дыру, французы стремительно ударят в центре. Кавалерия, Богарнэ, а затем и гвардия.

Кутузов, поколдовав немного над картой, приказал сто орудий из резерва перебросить к Багратиону и расположить их за деревней Семеновское. Если противник проломит южный фланг, удар в центре уже не понадобится. А двухсот орудий у Псарево вполне достаточно, чтобы встретить наполеоновскую гвардию.

Изучая Бородинское сражение, большинство историков пришли к выводу, что одним из блистательных маневров, проведенных Кутузовым, была атака Уварова и Платова на северном фланге. Переправившись через Колочу, отряды предприняли рейд по тылам противника.

Историки утверждают, что маневр во многом повлиял на ход сражения и это не вызывает ни малейшего сомнения. Атака французами Курганной высоты задержалась почти на два часа. Встревоженный неожиданным появлением русских, стремящихся обойти неприятеля с севера, Наполеон лично поскакал к Колоче, чтобы выяснить ситуацию на месте.

Оказалось выяснять нечего. Наткнувшись на корпус Орнано у Беззубово, казаки Платова и кавалеристы Уварова отступили, не в силах противостоять итальянской гвардии. Да и вряд ли отряд, насчитывающий четыре с половиной тысячи сабель, мог создать для французов какие-нибудь серьезные проблемы. Кроме ощутимого переполоха, который и удался в полной мере. Но Кутузов остался недоволен, очень недоволен. Чем? Тем, что Уваров и Платов не опрокинули северный фланг наполеоновской армии? А заодно и не разгромили центр, зайдя в тыл врагу? На что мог рассчитывать Кутузов, посылая казаков и уланов в рейд? Не более, чем на изрядную панику противника. В чем генералы вполне преуспели. Так что же так огорчило Кутузова? Может, этот рейд, который историки хором называют гениальнейшим маневром русского полководца, был исполнен без его приказа? А задержанная на два часа французская атака в центре, в конце концов, привела к тому, что наполеоновская гвардия не попала в уготовленную ей ловушку. Как знать! Но факт остается фактом: из всех генералов, участвовавших в сражении на Бородинском поле, только Платов и Уваров не были представлены Кутузовым к наградам.

Ближе к полудню оборона центра русской позиции легла на Барклая де Толли, поскольку Багратион сдерживал на левом фланге основные силы французов. Московский драгунский полк наконец-то из глубокого резерва передвинулся во вторую линию, заняв позицию в одной версте, позади батареи на Курганной высоте.

На южном фланге двадцать седьмая пехотная дивизия Неверовского вместе с гренадерами Воронцова отбила семь атак французов. Дивизия Неверовского! Безусые юнцы, которых месяц назад отправили в Красный прикрывать дорогу Орша — Смоленск. На всякий случай, считая, что никаких серьезных наполеоновских войск там ждать не придется. И что же стало за один только месяц с новобранцами?! Сорок отраженных атак Мюрата, отчаянное сражение на дороге, задержавшее на сутки всю наполеоновскую армию. Оборона Смоленска от первого штурма его стен до последнего выстрела наполеоновских солдат по охваченным сплошным огнем кварталам. Позавчера дивизия сутки удерживала Шевардинский редут, давая возможность закончить строительство флешей. А здесь, на бородинском поле, солдаты насмерть стояли в таком аду, из которого, задрав хвосты, разбежались бы все черти. Сколько времени нужно, чтобы из юного новобранца превратиться в опытного бесстрашного солдата? Оказывается, с таким командиром, как Неверовский, достаточно месяца. Да жаль, что нет его сейчас с солдатами. Унесли Дмитрия Петровича тяжело раненого. Но наука его осталась! И до чего тошно сейчас французам от этой науки.

Для восьмой атаки на флеши Наполеон сосредоточил почти четыре сотни орудий и около сорока тысяч штыков. Перед решающим ударом ему необходимо было выбить русских из флешей, смять фронт, лишить опорных пунктов.

Луи Каранелли вместе с тремя офицерами по заданию Наполеона отправился в тыл противника. Из Утицкого леса на юг выехали четверо всадников в форме русских старших офицеров. Перебравшись через Старую смоленскую дорогу, по длинной дуге вокруг корпусов Понятовского и Тучкова, южнее кургана, лазутчики пробрались в тыл противника. В общей суете, которая всегда присутствует в ближнем тылу во время больших сражений, офицеры Каранелли походили на адъютантов высокого начальства, а потому не испытывали никаких проблем с перемещением по русским позициям.

Императора интересовал, что немного удивило Луи, не столько южный фланг обороны Кутузова, сколько центр. Какие силы расположены за Курганной высотой, во второй линии? Как быстро можно будет захватить Псарево? Есть ли какие-нибудь фортификационные сооружения перед этой деревней? Где лучше развернуть батареи, чтобы они могли вести огонь по южному флангу русских? Нет ли естественных препятствий для кавалерийских атак?

Каранелли ничего не отмечал на карте. Мало того, у него ее и не было. Перелески, кустарники, холмы и овраги легко держались в памяти и без проблем узнавались французом. Луи ни на секунду не сомневался, что, когда понадобится, он точно нанесет на карту все, что увидит: позиции русских батарей, расположение полков, оборонительные сооружения.

В тылу противника, как и ожидалось, царило слегка суматошное движение. С первых линий в тыл тек поток раненых. Некоторые, морщась от боли, шли сами, других вели под руки. Часто попадались носилки, которые несли вчетвером. Солдаты приводили или приносили раненых на Старую смоленскую дорогу за Утицким курганом, где передавали на руки ополченцам, а сами быстро уходили назад, к товарищам, продолжавшим держать оборону в первой линии.

Ополченцы рассаживали и укладывали раненых на подводы, которые отправлялись в сторону Можайска. Глядя на русских, выбывших из строя, Луи не переставал удивляться. Несмотря на раны, порой довольно тяжелые, основное настроение солдат выражалось досадой на преждевременный выход из боя и сожалением, что им приходится покидать позиции.

Убедившись, что позади пехоты, обороняющей Утицкий курган, только ополченцы, Каранелли направил лошадь в центр, забирая на восток, чтобы объехать многотысячную армию, собранную на южном фланге. В его план входило проехать через Псарево, заглянуть в Татариново и двигаться в сторону Курганной высоты, внимательно осматривая русские тылы.

Группа офицеров во главе с полковником никого не интересовала. Лишь однажды усталый ротмистр на взмыленном коне, подскакав вплотную, спросил, не знают ли господа офицеры, где сейчас дислоцируется Измайловский полк? И получив отрицательный ответ, поскакал дальше, лишь пыль летела вслед.

Восьмой атакой французам удалось выбить упрямых защитников из флешей, слишком велик был численный перевес наполеоновской пехоты, поддержанной сотнями артиллерийских стволов. Но, отступив к Семеновскому оврагу, обороняющиеся сомкнули ряды, а после подхода свежих полков бросились в атаку, которую возглавил сам Багратион.

Фико вместе с тем офицером, который исполнял обязанности гримера при мадемуазель Катрин, двигались чуть позади передней линии атакующих. Они испытывали метатель гранат в условиях боя. Несколько десятков снарядов составляли приличный вес. Однако этого нельзя было подумать, настолько легко нес ранец Фико. Выстрелив около дюжины раз, Анри и его товарищ нашли оптимальную траекторию полета, когда гранату удавалось запустить приблизительно на полторы сотни шагов. Что особенно понравилось французам — в этом случае взрыв часто происходил в воздухе, осыпая цель дождем металла.

После взятия флешей, русские неожиданно начали ответную атаку и очень быстро потеснили первую линию наполеоновской пехоты. Фико и его товарищ оказались в первых рядах, что никак не входило в их планы.

Прикрыв маневр парой дымовых фанат, создавших на и без того задымленном поле непроницаемую для глаз черную стену, офицеры ушли в сторону и скрылись в кустах.

Атака развивалась стремительно, но и французы не собирались отдавать флеши, бросив навстречу лучшие пехотные полки. Линия столкновения двух колонн образовалась так, что Фико с товарищем оказались на русской стороне в полусотне шагов от нее.

Раздвинув кусты, бывший гример, вдруг наклонившись к уху Фико, забормотал:

— Анри! Там Багратион, честное слово, Багратион!

Фико молча начал заряжать штуцер. Товарищ последовал его примеру. Выстрелы из кустов производились наспех, но, как оказалось, весьма успешно.

Осколки гранаты ударили по ноге командующего второй армией. Петр Иванович вскрикнул, однако изо всех сил постарался усидеть в седле. Но тщетно, сознание ускользало, звуки боя становились тише, словно уходили куда-то вдаль, а непослушное тело сползало на землю.

Весть о ранении Багратиона в считанные минуты облетела колонну русских войск и ударила страшнее, чем сотни наполеоновских пушек. Атака захлебнулась, французы отбились и сами пошли вперед, тесня русских к Семеновскому оврагу. Генерал Коновицын, который временно взял на себя командование армией, ничего не мог поделать. Слишком велик авторитет Багратиона, слишком тяжела весть о его ранении, которая, облетая войска, обрастала слухами.

Убит, убит, убит…

Но примчавшийся в штаб адъютант знал, что не убит, а лишь тяжело ранен.

— Кто командует армией? — глухо спросил Кутузов.

— Генерал Коновицын!

Отличный генерал, и дивизия у него образцовая. Но это даже не корпус. Удержал бы Семеновское. Кого же назначить? Тучков, Раевский, Багговут все при деле, нельзя их из своих корпусов сейчас убирать. Значит, придется от Барклая кого-нибудь послать! Кого? Эх, да что там гадать! Все ясно, а что очень не хочется — так что поделаешь!

— Возвращайся к Коновицыну, голубчик, да передай, что велел Кутузов зверем вцепиться в Семеновское! Пусть выигрывает время, командующего я сейчас пришлю.

Кутузов взял лист бумаги и быстро написал: «Приказываю вам взять на себя командование второй русской армией, поскольку князь Багратион тяжело ранен».

— Запечатать и немедленно доставить командиру шестого корпуса Дохтурову! — отдал распоряжение Кутузов одному из адъютантов. Потом взял со стола отдельно лежащий пакет, тот, что приготовил еще утром. Он помнил каждое слово, написанное на листе бумаги, лежащей внутри. «Войска противника совершили прорыв в центре наших позиций. Гвардия и артиллерийский резерв остановили противника возле деревни Псарево. Приказываю вам немедленно захватить Курганную высоту, дабы отрезать французам путь к отступлению, и всеми имеющимися силами наносить удары во фланг и тыл противника».

Кутузов помедлил немного, глядя на пакет. Ну ничего, Барклаюшка не хуже справится. Михаил Илларионович зачеркнул фамилию Дохтурова и решительно написал: «Командующему первой армией». Затем снова положил его на место дожидаться своего часа.

Рейд Платова и Уварова заставил французского императора еще раз продумать план ведения боя. Что это было? Разведка, чтобы определить возможность атаки на северном фланге? Чем? После того как Наполеон выделил из молодой гвардии дивизию Фриана и бросил ее на Семеновское, русским не удалось удержать деревню. На южный фланг Кутузову пришлось срочно перебросить корпус Остермана-Толстого. Так что? Жест отчаяния? Скорее всего. Попытка любым способом отвлечь французов, чтобы снять давление с армии Багратиона, которой на помощь уже пришла большая часть войск Барклая де Толли. Русские сейчас сжаты на юге, отбиваясь от атак. Остался решающий удар.

Наполеону было жаль потерянных часов, но ничего принципиально не изменилось. Даже наоборот, дивизия Фриана, захватив Семеновское, подчеркнула его стратегическую инициативу.

— Генерал, я надеюсь на вас!

Огюст Коленкур, заменивший убитого Монбрена, стоял навытяжку перед императором.

— Ваше величество! Я буду на холме живым или мертвым!

Генерал не соврал. Не прошло и часа, как он был убит на Курганной возвышенности, позже получившей название «могила французской кавалерии».

Дивизия Коленкура прорвалась севернее холма и, разворачиваясь по спирали, атаковала позиции Лихачева почти с тыла. Следом за Коленкуром во фронт и во фланг, от флешей, ударил Богарнэ. Почти час отбивалась дивизия от превосходящих сил французов. Израненный Лихачев попал в плен.

Захватив орудия батареи, французы намеревались обратить их против русских, но не успели. Барклай де Толли, собрав в кулак имеющуюся у него конную артиллерию, пехоту и кавалерию, умело нанес ответный удар, сбросив противника с высоты.

Московский драгунский атаковал правее кургана, в том месте, где совсем недавно прорывались кирасиры Коленкура. Смятые французы отступали бегом, в их рядах царила паника. Со склона Данилов видел, как у подножья холма четыре зарядных ящика, перегородили путь отступающим кирасирам, заставляя их терять скорость и объезжать по длинной дуге. Ездовые безуспешно пытались развернуть лошадей. Николай решил воспользоваться заминкой и бросил драгун прямо на столпившихся у зарядных ящиков кавалеристов противника.

Холодный азарт наполнял душу, измученную долгим ожиданием. Копыта несущейся галопом лошади отстукивали ритм, который окончится пистолетными выстрелами, звоном железа и выплеснувшейся наружу яростью.

Но не один Данилов заметил заминку неприятеля. Первый эскадрон начал маневр раньше и теперь его драгуны скакали в сотне шагов впереди. «Ничего, дела всем хватит, — подумал Данилов, — не здесь, так дальше догоним французов».

Тем временем кирасиры, подгоняемые командами офицеров, смогли обогнуть препятствие. Ездовые зарядных ящиков наконец справились с лошадьми, и повозки двинулись, разъезжаясь веером. Но что-то опять не заладилось, и возницы посыпались с козел.

Данилов вдруг заметил, что рядом с повозками находится еще несколько лошадей и, кажется, пара всадников. Спустя несколько секунд шестеро наездников поскакали догонять кирасиров. Следом за ними мчался первый эскадрон.

Повозки теперь стояли с разных сторон дороги, и русские кавалеристы неслись напрямую, не снижая скорости. Примерно треть из них погибла сразу. И еще половина драгун эскадрона оказалась ранена или сильно ушиблена — многие падали с убитых лошадей. Залп вражеской артиллерии накрыл гранатами первый эскадрон.

— Стой! — истошно закричал Данилов, пытаясь поднять коня на дыбы. Он вдруг отчетливо увидел, как по телам раненых и побитых от ударов о землю товарищей проходит его эскадрон, и ужас возникшей картины заслонил остальные чувства. Но только на секунду, пока князь не понял, что лошади успевают остановиться. И сразу же, словно отделившись от эмоций, мозг начал разбираться в ситуации. Как?! Как такое могло произойти? Откуда стреляла вражеская батарея? Уж точно не с Курганного холма! Пехота успела вновь захватить орудия. Так откуда? И почему так точно? Ведь Николай не увидел ни одного взрыва в стороне. Сколько же пушек должно быть, чтобы одним залпом положить целый эскадрон? Или не было никакой батареи? Тогда что это?

Новый взрыв грохнул, прямо под лошадью одного из немногих остававшихся пока в живых — драгуна первого эскадрона. Упали еще с десяток всадников. Схватившись за грудь, медленно свалился с коня командир второй роты, стоящий рядом с Николаем. Левое плечо Данилова словно обожгло огнем. Да что же такое творится?

В этот момент Николай заметил, что шестерка французов, только что во весь опор улепетывающая от драгун, стоит в нескольких сотнях шагов, любуясь кровавым зрелищем, развернувшимся около брошенных повозок. С такого расстояния, конечно же, трудно увидеть, что один из всадников на две головы ниже остальных, но Данилов в этом случае смотрел не глазами. В доли секунды он понял, что не было никакого орудийного залпа — первый эскадрон каким-то дьявольским способом уничтожили эти французы! И ни на мгновение не возникло сомнения, что принадлежат они к давним знакомцам князя.

Волна безумного бешенства поднялась в груди Данилова. Объезжая убитых и раненых драгун позади повозок, он пустил лошадь в карьер. Без всяких команд эскадрон пошел вслед, точно выполняя маневр командира.

Яростная злоба, а не точно выверенное решение руководила сейчас Николаем. Мозг отчаянно протестовал. Шансов догнать противника нет никаких, хотя расстояние за то время, пока они разворачивали и разгоняли коней, существенно сократилось. Только овраг вот он, рядом! А что дальше? Там, за оврагом французы. Атаковать эскадроном дивизию кирасир? Или сказать: «Так нечестно! Отдайте нам ваших лазутчиков». Но ярость не давала Данилову прислушаться к голосу разума.

«Случай — вот кто истинный царь вселенной!» — сказал Наполеон во время Бородинского сражения. Историки, правда, не могут прийти к единому мнению, по какому поводу он это произнес. Во всяком случае, высказывание в полной мере подходит к тому, что произошло дальше.

В нижней части оврага, там, где невзрачный ручеек пытался найти дорогу к реке, лошадь одного из французов сломала ногу, поскользнувшись на мокром камне. У остальных было достаточно времени, чтобы подобрать товарища и выбраться наверх по длинному пологому склону, где они находились бы в полной безопасности. Но, к несчастью, он ехал последним, и его отсутствие заметили не сразу.

Словно коршуны на добычу бросились драгуны на одинокого француза, с трудом поднимающегося с земли. Маленький отряд заметил потерю товарища слишком поздно, теперь уже русские находились близко. По команде все пятеро выдернули ружья из-за спины. Трое как-то странно задрали стволы вверх и выстрелили. Двое других выжидали.

До француза оставались не больше четырех дюжин шагов, когда взрывы ударили прямо перед драгунами, свалив наземь с десяток самых быстрых. Осколок металла скользнул по щеке Данилова, кивер сорвало. Конь так резко остановился, что Николай чуть не перелетел через голову. Несколько всадников обогнали командира, и теперь мчались на француза, вскинув палаши.

Со склона выстрели. Двое драгун, ближайших к потерявшему лошадь противнику, рухнули на землю.

— Первая рота, атаковать! — крикнул Данилов, взмахнув рукой в сторону стоящего на склоне неприятеля. Французы развернули лошадей и поскакали к своим. Оставшийся, однако, не терял присутствия духа. Легко отбив удар палаша, он увернулся от другого и выстрелил в грудь ближнему драгуну из неожиданно появившегося в руке пистолета. При этом успел сместиться вниз по ручью, туда, где на лошадях достать его стало невозможно. Пока драгуны спешивались, он успел, воткнув саблю рядом с собой, что-то сделать с пистолетом. Данилов не понял, зачем ему это — не перезаряжать же он его собрался!

В другой руке у француза появился непонятный пакет, который он слегка подбросил вверх так, чтобы тот упал между ним и драгунами. Негромкий хлопок — и черный плотный дым широкой стеной загородил противника.

«Он пойдет к кустам!» — подумал Николай, бросаясь напрямую через ручей.

Еще один хлопок — и стена дыма расширилась, вставая на пути Данилова. Двое бегущих рядом драгун нырнули в черное облако, а Николай скользнул в сторону, вдоль ручья, чтобы раньше увидеть, что происходит там, за дымовой завесой. «А ведь, точно они! Понятно, почему Тимохин не поймал их!» — мелькнуло в голове у Данилова.

Француз действительно уже был недалеко от кустов. Выбравшиеся из дыма драгуны пошли в атаку. Оказавшийся сбоку Николай находился хоть и значительно дальше, но вне поля зрения француза.

Выстрел свалил еще одного русского, но даже в этот момент Данилов ничего не понял, решив, что неприятель достал второй пистолет.

«Теперь никуда не денется», — решил Николай, выцеливая ногу противника.

Но то, что сделал француз, потрясло его. Еще стреляя, он вновь воткнул саблю в землю, запуская освободившуюся руку в карман. Потом эта рука, выпорхнув наружу, коснулась пистолета. Через секунду раздался щелчок, что-то полетело в траву, а оружие француза уже поворачивалось в сторону второго драгуна.

Хоть этого не могло быть, но интуитивно Данилов почувствовал, что сейчас раздастся выстрел, что пистолет противника заряжен и сейчас погибнет еще один его товарищ.

Николай выстрелил, на долю секунды опережая неприятеля, как всегда в таких случаях мгновенно сосредоточившись, не целясь, а только глядя в точку, куда должна попасть пуля. Француз вскрикнул, пистолет выпал из перебитой руки, но он и не думал прекращать бой, хотя драгун уже заносил палаш для удара.

Мгновенно повернувшись спиной, он немного наклонился вбок, подставив под клинок висящее за спиной ружье. Здоровая рука ухватила рукоять торчащей из земли сабли, и, продолжая вращение, француз вогнал стальное лезвие в живот драгуна.

Рванувшийся сразу после выстрела к противнику Данилов споткнулся о валяющуюся ветку. Чтобы устоять, ему пришлось сделать пару быстрых шагов вперед. Влетев в ручей, князь окончательно потерял равновесие и, несмотря на отчаянную попытку удержаться на ногах, нелепо рухнул, пребольно ударив локоть и выронив палаш.

Когда Николай поднялся на ноги, француз уже исчез.

— Вы не ранены, ваше сиятельство?

Корнет Белов. Белокурый красавец ростом не вышел, а то служить бы ему в кавалергардах.

— Уходить надо, здесь мы уже впереди наших позиций. Кирасиры атакуют.

Да, конечно, он прав. Эскадрон оторвался от русских войск и может стать легкой добычей.

— Посмотрите, корнет, что с ними, — Данилов кивнул в сторону лежащих драгун, а сам поднял пистолет француза. Пошарив немного в траве, он нащупал небольшой, пустой внутри цилиндр.

— Может, объяснишь, зачем ты положил дюжину драгун? — встретил майора Тимохин, когда эскадрон вернулся.

Атаку французских кирасир остановила недавно отбитая батарея. Эскадрон Данилова отошел, не вступая в перестрелку. Но князь не мог отделаться от чувства, что дело не в батарее, — просто они убедились, что русским не удалось взять пленного, и прекратили атаку.

— Держи, только осторожно, он заряжен! — Николай протянул командиру пистолет француза. — Я пока не знаю, как его разрядить.

— Это они? — вопрос не подразумевал уточнения, о ком идет речь.

— Да! И первый эскадрон — их рук дело!

— Понятно! А чем?

— Не знаю. Я вот спросить хотел, да не случилось. Кирасир французских не вовремя принесло.

Тимохин, который об огнестрельном оружии знал немало, вертел в руках пистолет. Изогнутая больше обычного ручка, деревянная, с металлическими рифлеными пластинами по бокам. В ладони сидит, как продолжение руки. Довольно длинный ствол. Курок в центре, а сбоку какой-то рычажок. Подполковник подергал его в разные стороны, но тот не поддался.

— Может, потому, что взведен? — высказал предположение Данилов.

Тимохин направил ствол в землю, нажал на спуск, жестко обхватив пальцами курок. Медленно, затаив дыхание, опустил его.

— Наверное, ты прав! — Тимохин дернул за рычажок. Кончик ствола резко ушел вниз, обнажая обратную сторону. Подумав секунду, подполковник ухватил чуть торчащий цилиндрик и выдернул его. На конце находилась заостренная пуля. Тимохин заглянул в ствол.

— Винтовальный нарез, — произнес он удовлетворенно. И, взвесив цилиндрик на ладони, добавил:

— А здесь пороховой заряд.

— Я догадался, — отозвался Данилов, вытаскивая из кармана такой же, но без пули.

Тимохин повертел его в руках, осмотрел вмятинку на донышке. Потом понюхал.

— Я, конечно, могу ошибиться, но, кажется, это нитропорох.

— Что?

— Долго объяснять, да и не очень я в этом разбираюсь. Но если это так, то из этого пистоля можно шагов на сто стрелять.

Помедлив, Тимохин вернул находки Данилову.

— Вот что мы сейчас сделаем, князь! Отправляйся-ка в тыл, в лазарет. Ты ведь раненый…

— Да ты что?! Какой раненый? Две царапины. Да у меня в детстве каждый день больше было.

— А я и не сомневаюсь в твоем героическом детстве. Только сейчас ты отправишься в тыл…

— Нет!

— Что значит «нет»!

— Нет, нет и нет! Ты что, опозорить меня хочешь? Майор Данилов покинул поле боя, оставил эскадрон, потому что получил царапину. Да у меня вахмистр Шагин из атаки не вышел, когда ему кисть оторвало. Нет!

— Ну за эскадрон ты не волнуйся, я еще не забыл, как им командовать! А про остальное вот что тебе скажу. Стоять насмерть, защищая Родину, дело непростое. Но так уж получилось, что именно ты должен бросить…

Тимохин так и сказал «бросить», не подбирая более мягкие слова, чтобы ситуация выглядела предельно ясной.

—.. своих товарищей и уйти в тыл, чтобы обязательно остаться в живых. Потому что у тебя нет права погибнуть!

Подполковник замолчал ненадолго. Молчал и Николай, понимая, куда клонит Тимохин.

— И, если честно, ваше сиятельство, не хотел бы я с тобой местами меняться. Тяжело тебе придется — и совесть не на месте будет, и в спину могут не лучшие слова сказать. Только выбора нет. Сейчас они в одночасье эскадрон истребили, завтра полк положат. А послезавтра что? Так что в лазарет ты, конечно, можешь не ходить, но к Кутузову прорваться обязан. Думаю, это будет не легче, чем сейчас Шевардинский редут отбить!

Николай по-прежнему молчал, поскольку возразить было нечего. И подполковник продолжил уже другим голосом.

— Николай Тимофеевич! Ты Аустерлиц помнишь? Когда к Тельницу прорывались?

— А что, можно забыть?

— Да нет! Я к тому, как бы дело ни повернулось, тебя в полку всегда будут знать как того корнета, что дорогу эскадрону во французский тыл проломил. А на все рты платок не накинешь.

Над полем понеслась, повторяясь и множась, команда на построение. Полк вновь передислоцировался во вторую линию.

— Ну все! Выполняйте приказ, майор Данилов! — произнес командным голосом Тимохин. — И удачи, Николай! Думаю, она тебе больше, чем нам понадобится.

Четверка разведчиков двигалась к деревне Псарево, поднимаясь на небольшие пригорки и спускаясь в лощинки. Все складывалось удачно. Взбираясь на высокий холм, Каранелли, еще не доехав до вершины, увидел крыши домов обычной русской деревни. Ничего особенного не наблюдалось и на улицах — отдельные небольшие группы военных сновали, подчиняясь какому-то внутреннему порядку. Но, проехав буквально полсотни шагов, всадники замерли, как статуи. С верхней точки холма открылась совершенно неожиданная картина, потрясшая Каранелли.

Неширокий, но глубокий овраг перед Псарево, покрытый кустарником, представлял собой серьезное препятствие не только для кавалерии, но и пехоты. Между оврагом и деревней, за небольшой рощей, стояло не менее полутора сотен орудий, готовых отправиться в любую точку поля битвы. Обычный артиллерийский резерв, но какой многочисленный! У русских еще столько незадействованных орудий! Дальше четкой колонной стояли еще какие-то войска.

— Гвардия! — произнес один из разведчиков, внимательно глядя в подзорную трубу.

Конечно, кто же еще!

Наполеон не ошибался, когда говорил, что в лице Каранелли Франция потеряла одного из лучших маршалов. Глядя с холма на развернувшуюся перед ним местность, Луи разобрался с замыслом императора, хотя тот ему ничего не говорил. Теперь, когда большая часть сил Барклая де Толли переброшена на южный фланг к Багратиону, чтобы сдерживать натиск основных сил противника, будет наноситься главный удар. После захвата Курганной высоты в бой будет брошена наполеоновская гвардия — других сил уже нет. Но и не нужно. Старая и Молодая, даже без дивизии Фриана, направленной брать Семеновское, составляют без малого четверть всех французских войск. Прорыв прямо с холма по лощине, обход оврага, захват Псарево и разворот атакующей колонны на юг остановить невозможно. Понадобится только полчаса, за это время нельзя подтянуть войска. А потом удар по южному флангу, в тыл сдерживающим Нея и Мюрата дивизиям — и оборона русских рассыпается, как песчаный замок!

Буквально в несколько секунд общая картина сражения стала ясна Каранелли, и в очередной раз он восхитился гением императора. Но тут же понял, что кроме них она не является секретом и для еще одного человека. Главнокомандующего русской армией Кутузова. И холодный пот выступил на лбу Луи.

Пушки — это не готовый быть переброшенным на любой участок битвы резерв. Они уже на боевой позиции! Нужно лишь пять минут, чтобы развернуться во фронт. Русская гвардия и овраг прикроют их от прямой атаки. И здесь состоится поистине гвардейское сражение! Только русских поддержат полторы сотни орудий. И прежде чем французы доберутся до рукопашной, артиллерия положит две трети атакующей колонны. Это мышеловка. Наверняка еще и дверцу захлопнут, хотя это уже неважно.

Каранелли развернул лошадь. Время разведки закончилось. Осталось только время на спасение французской армии. Совсем немного.

Луи торопился, а потому выбрал кратчайший путь — сначала вниз с холма в объезд оврага, потом к Курганной высоте. Прорыв на французскую сторону в центре — занятие очень опасное. И те, и другие могли угостить изрядной порцией свинца. Каранелли уже решил, что, пройдя первую линию русских, нужно будет сорвать мундиры и скакать дальше в одних рубахах. Но и это не гарантировало, что какой-нибудь батальон не пустит по непонятным всадникам ружейный залп.

За оврагом разведчикам попался едущий навстречу офицер в форме драгуна. Мундир порван на плече, лицо в крови.

— Как там французы? — кивнув в сторону высоты, спросил Каранелли. — Не одолевают?

— Нет, господин полковник! — рассеяно ответил драгун, думая явно о своем. — Отбили батарею обратно.

Разведчики поехали дальше, однако вскоре остановились. Оглянувшийся Каранелли убедился, что офицер скрылся в складках местности. Отряд повернул на юг. Раз русские отбили батарею, то час точно продержатся. Время, пусть и немного, но все-таки есть. Нет смысла в излишнем риске — очень уж ценные сведения везли разведчики.

Вот и все! Основные русские силы — армия Багратиона, больше половины армии Барклая де Толли — сжаты на южном фланге. Они потеряли главные опорные пункты — флеши, Семеновское, Утицкий курган. Стоящий напротив Бонапарта адъютант Богарнэ докладывал, что войска вице-короля теперь уже окончательно овладели Курганной высотой, захватив злосчастную русскую батарею. Ней, Мюрат, Понятовский, Жюно, продолжая давить на юге, теперь исполнят роль наковальни. А молот уже давно ждет своего часа.

Император наслаждался. Минута триумфа — триумфа, который затмит даже Аустерлиц, — уже близка. Сейчас он отдаст приказ — и гвардия, сметая все на своем пути, рассеет русские войска. Величайшая победа в истории человечества в его руках!

Полковник специальной кавалерийской инспекции, в расстегнутом мундире, взлетел на холм, непочтительно близко подъехав к сидящему императору. Спрыгивая, он почти оттолкнул закончившего доклад адъютанта. По свите пролетел возмущенный ропот, однако Наполеон не проявил ни малейшего недовольства. Жестом он отправил адъютанта и перевел внимательный взгляд на полковника. Тот, убедившись, что свита находится на достаточном расстоянии, начал что-то негромко, но быстро говорить Бонапарту.

Император изменился в лице. Вскочив, он буквально впился глазами в лицо полковника.

— Карту!

Порученец, споткнувшись, распластался на земле. Каранелли поднял выпавшую из его рук карту и подал Наполеону. Секунду спустя тот держал ее перед собой, а Луи, тыкая пальцем, продолжал рассказ.

— Коня! — сминая бумагу и отбрасывая в сторону, скомандовал император.

Через минуту вместе со свитой Наполеон мчался к захваченной русской батарее. Подниматься на холм было очень трудно. Кругом лежали, часто в несколько слоев, убитые и умирающие солдаты.

На вершине Бонапарт остановился и, достав подзорную трубу, стал внимательно обозревать местность. Стоящий рядом Каранелли негромко произнес:

— Отсюда ничего не удастся увидеть. Это ловушка, подготовлена настоящим мастером военного дела.

Император убрал трубу. Молча и задумчиво он смотрел на восток. Это продолжалось долго. Настолько долго, что один из генералов рискнул. Подъехав вплотную, он громко, так, чтобы услышала вся свита, проговорил:

— Ваше величество! Гвардия готова выполнить приказ!

Наполеон посмотрел на генерала, потом перевел взгляд на Каранелли. Тот почти незаметно покачал головой. Император еще немного подержал паузу, потом ответил. Тоже достаточно громко:

— Нет! Здесь, в восьмистах лье от Парижа, я не могу рисковать последним резервом.

После этого, жестом приказав всем сопровождающим оставаться на месте, Бонапарт отъехал вместе с Каранелли.

— Признаться, я был зол на тебя за Смоленск, Луи! Ты ошибся, корпус Раевского оказался в крепости на сутки раньше. И я злился, почти как на Мюрата. Но сегодня ты спас французскую армию от разгрома! А меня от позора! И мое не императорское, а соседское тебе спасибо, Луи!

— Пожалуйста, Набулио! — тихо произнес Каранелли. — Соседи должны помогать друг другу.

Наполеон улыбнулся, однако глаза не смеялись. Слишком тяжелый день выдался.

— А скажи мне, Луи, как ты считаешь, если мы сейчас отступим на исходную позицию, что сделают русские?

— Как «отступим»?

— А что делать? Солдаты должны отдохнуть, их нужно покормить. Кому-то надо отойти. Что-то мне подсказывает, что русские не собираются этого делать. Так что? Спать будем под артиллерийским огнем?

— Нет, но можно отступить только на четверть лье, чтобы не отдавать завоеванные укрепления.

— А если все-таки назад отойдем, к Шевардино, что они сделают?

— Ну атаковать нас, конечно, не станут, но флеши займут. Сюда тоже новую батарею затащат.

— Вот и я так думаю. А значит, завтра нам их снова брать придется.

— Так зачем же отдавать?

— Сейчас объясню. Перментье вчера докладывал мне о новых игрушках, которые привез Бусто. Недавно где-то здесь Доминик испытал их. Очень успешно.

Наполеон замолчал, думая о своем. Каранелли терпеливо ждал продолжения.

— У тебя будет не больше трех часов, — наконец промолвил император. — Запомни, в восемь я отдам приказ на отвод войск. Мне нужно, чтобы здесь и на флешах, утром, ровно в шесть тридцать, взорвалось так, чтобы в живых не осталось ни одного русского.

— Я понял.

— У тебя есть вопросы?

— Да, только один.

— Слушаю.

— Вы когда, ваше величество, все это придумали?

— Минут пять назад. А что?

Луи лишь покачал головой.

— Оставьте меня! — Данилов пытался оторвать руку полковника — адъютанта Кутузова, вцепившегося в левое предплечье. Боль острой иглой отдавала в раненое плечо, что бесило еще больше. — И будьте любезны обращаться ко мне «ваше сиятельство»! Ведь я говорил, что я князь Данилов!

Эта безобразная сцена происходила на пороге большой комнаты, в которой главнокомандующий находился во время сражения. Просидев почти полтора часа перед дверью, ведущей к Кутузову, услышав десять раз: «Ждите, майор!», Николай догадался, что никто и не собирается пропускать его к главнокомандующему. Тогда, улучив момент, когда в комнате не было никого кроме Кутузова, он встал и несмотря на протесты адъютанта открыл дверь.

— Что за шум?

Михаил Илларионович с недовольным видом оторвался от карты. В голосе звучало раздражение, вызванное досадой и разочарованием. Теперь уже становилось очевидным, что Наполеон отказался от удара в центре. Ловушка не сработала.

Ото всех командиров корпусов поступали донесения: французы прекратили атаки, все дело теперь сводилось только к артиллерийской перестрелке. Лишь на самом юге Понятовский начал наступление на Багговута, который после гибели Тучкова взял командование и его корпусом.

— Так что здесь происходит?

— Ваша светлость! — опережая адъютанта, громко произнес Данилов. — Вы можете приказать меня расстрелять, но пока станут ходить за конвоем, я буду говорить. Это очень важно!

Теперь трудно было сказать чего больше присутствовало во взгляде Кутузова — недоумения или досады.

— Вы отдаете себе отчет, что сейчас идет генеральное сражение?

— Да! Я даже принимаю в нем участие!

Ответ дерзкий, лицо решительное, запекшаяся кровь на щеке. Кутузов внимательно смотрел на драгунского офицера, словно и вправду решал, а не стоит ли его расстрелять? Тот не отвел взгляда.

— И вы уверены, что у вас есть сведения, которые нужно сообщить мне прямо сейчас?

— Да, ваша светлость!

Данилов понимал, что от решительности его ответа зависит все.

— Тогда постарайтесь коротко.

Николай подошел к столу и прямо на карту положил переломленный пистолет француза.

— Что это?

Данилов не ответил, лишь повернул голову в сторону адъютанта, который по-прежнему стоял в дверях.

— Закрой, голубчик, — попросил Кутузов, — и не пускай никого две минуты.

— Такими пистолетами вооружен отряд французов.

Николай взял со стола оружие, быстро вставил пустую гильзу, поднял ствол и щелкнул курком.

— Вот так быстро заряжается этот пистолет. Из него можно убить на сто шагов.

Главнокомандующий заинтересованно посмотрел на оружие, взял в руки, а Данилов продолжал говорить, понимая, что времени у него мало, что диковинкой можно лишь ненадолго завладеть вниманием.

— У этого отряда еще много всякого необычного снаряжения, которым французы владеют просто сказочно. Возле Фридланда они втроем победили взвод. Сегодня шесть человек уничтожили эскадрон Московского драгунского полка. Но даже не это главное. Наполеон использует их, чтобы решить исход сражения. Я это точно знаю, ваша светлость!

— Прямо уж — сражения! Знаете, майор, после каждой битвы, если она не выиграна вчистую, обязательно найдется умник, который точно знает, почему неприятеля не разгромили так, что от него пух и перья летели. Дело до смешного доходит! После Аустерлица мне корнет, представьте себе — корнет, сказал, что он знает, почему мы проиграли сражение! Каково?!

— На аустерлицком поле левый фланг остался без управления. Буксгевден не смог сам принять решение об отступлении. Боялся трусом прослыть. И это предвидел Наполеон. Ему нужно было только перехватывать посыльных, причем незаметно. И его отряд блестяще справился с этой задачей.

Кутузов удивленно посмотрел на майора. Не все генералы порой на таком уровне способны анализировать сражение.

— Да, здесь вы правы! Удивительным образом мои приказы не доходили до Буксгевдена.

— За вашими адъютантами специально охотились. Скорее всего стреляли через болото с французской стороны.

— Это невозможно! Там без малого верста.

— У Фридланда я видел, как они стреляли с неменьшего расстояния.

— И тогда решили, что на посыльных велась охота?

— Не тогда! Сразу на аустерлицком поле догадался. Тот корнет, о котором вы говорили, — это я.

Теперь Кутузов казался смущенным по-настоящему.

— Ну прости, голубчик! Не узнал, сильно ты изменился. И не гневайся на старика, что не стал слушать тебя тогда. Давай-ка мы, вот как сделаем.

Главнокомандующий кивнул в сторону двери.

— Там сейчас ото всех корпусов с докладами. Ты сходи пока в лазарет, пусть плечо перевяжут, а то, неровен час, кровь заразишь. Потом возвращайся, и сразу ко мне! Вот тогда расскажешь мне все по порядку и с самого начала.

Вызванный адъютант явился через мгновение.

— Покажи… — Кутузов сделал маленькую паузу, — подполковнику лазарет. А как он вернется — сразу ко мне! Да! И бумаги не забудь на его новое звание оформить прямо сегодня!

Когда Данилов закончил свой рассказ за окнами стемнело. Приходилось прерываться, когда прибывали командиры корпусов, но Кутузов не терял общую нить разговора, что лучше всего свидетельствовало о его интересе.

Ближе к девяти часам начали поступать доклады о том, что французы покидают позиции, отходя к Шевардино. Вторая армия под командованием Дохтурова без боя заняла Семеновское и флеши. Барклай де Толли направил разведчиков на Курганную высоту, и они прибыли с донесением, что французов нет.

— Знаешь, князь, я ведь постарше твоего отца буду. Это ничего, что с тобою на «ты»?

— Конечно, ваша светлость!

— Ну кто же тебя, Данилов, знает! Еще дашь мне укорот, как полковнику! Извольте говорить мне ваше сиятельство! — с хитринкой в голосе сказал Кутузов. Верный признак того, что Николай ему понравился.

Кровь бросилась в лицо. Стало стыдно. Полковник, он всего-то делал свою работу. А Данилов с таким великосветским хамством. Хорошо, что отец не видел!

— Простите, ваша светлость! Сильно плечо дернуло, когда адъютант за локоть взял.

— Мог бы и потерпеть. Ладно! Ты мне вот сейчас что расскажешь! В стратегии понимаешь, а глаз у тебя свежий. Может, и подскажешь что-нибудь дельное.

Кутузов рассказал Данилову о своей ловушке, в которую не пошел Бонапарт.

— Ты как думаешь, подполковник, почему? Он ведь все делал, как и задумал — заставил наши войска на юг перекинуть, центр расчистил. А от решающего удара отказался! Дело-то было на полчаса! Ударь гвардией в наш тыл — и виктория в руках! Почему не ударил? Чего испугался вражина?

— Может, лазутчик у него в вашем штабе есть?

— Думал! Не получается. Я тебе первому рассказываю про задумку эту. У меня даже на карте артиллерийский резерв обозначен не там, где он стоит. Да и Наполеона как понять? Он весь день только и делал, что к решающему удару готовился. А потом, словно остановился, замахнувшись. С чего так?

— А если увидел? Например, с Курганного холма.

— Нет, я сам еще вчера поднимался к Раевскому. Ничего нельзя увидеть.

— Тогда кто-то другой увидел. Может, из самого Псарево. Для отряда наполеоновских лазутчиков задача в самый раз.

— Так ты же, князь, говорил, что в центре они были, у батареи.

— Но я не говорил, что у французов одна такая группа.

Сказал и осекся. Ведь до этой самой секунды и Данилову в голову не приходило, что у Наполеона может быть много таких отрядов. Нет, не может быть! Ведь везде он встречал маленького, похожего на ребенка француза. Или не везде?

Кутузов внимательно смотрел на Данилова, словно читал его мысли.

— Ну хорошо! Пусть он узнал. Или догадался. Но что делает потом? Целый день укладывает солдат полками, с огромным трудом захватывает флеши, батарею в центре, Семеновский овраг. Да, он почуял ловушку! Но зачем же уходить с поля боя, оставляя его нам? То есть признавать нашу победу?

Главнокомандующий сделал небольшую паузу, но чувствовалось, что он сейчас продолжит.

— Разве это в характере Наполеона — признать поражение в генеральной битве, когда все сложилось так удачно?

— Нет!

— Тогда в чем же дело?

— Не знаю, ваша светлость!

— Вот и я не знаю! Но сдается мне, это неспроста! Ой, неспроста! Понять не могу, какую же пакость затеял французишко! Вот ты бы что, подполковник, делал, если бы узнал, что чуть-чуть не угодил в западню?

— Не знаю. Стал бы осторожнее. И, наверное, постарался отплатить той же монетой.

— Вот! Вот и мне так кажется!

Кутузов снова задумчиво смотрел на карту, освещаемую двумя канделябрами.

— Он же понимает, мы не сможем завтра принять сражение в той диспозиции, что остались сегодня. У нас нет укреплений, мы вынуждены отойти. Победа за ним. Но ему не нужна победа, когда у нас остается неразбитая армия. Хоть она и сократилась на треть, но и французы потеряли не меньше. Хочет продолжить битву, чтобы истребить нашу армию? И для этого отдает укрепления? Чтобы завтра вновь штурмовать их? Чтобы потерять своих солдат не меньше, чем потеряем мы? Чего он добьется? Останется один посреди России?

Кутузов словно рассуждал вслух, однако понимал, что Данилов молчит лишь потому, что согласен. А вот если у него будет другое мнение, то обязательно выскажет. Поскольку не из той он породы, что штабные подхалимы.

— Нет! Что-то задумал похитрее! Он отдает укрепления, чтобы разгромить нашу армию! И я не знаю как. А ты, подполковник, не знаешь?

— Только могу предположить, что это что-нибудь похожее на то, как был уничтожен первый эскадрон моего полка.

— Вполне возможно. После всего, что ты здесь рассказал, я просто опасаюсь оставлять войска в укреплениях, где наполеоновские солдаты провели несколько часов.

— Вас могут не понять, ваша светлость.

— Ничего. Мне полезно немного побыть в шкуре Барклая. Сделаем так. Сейчас я отдам приказ на отступление. Сам иди, отдохни. Адъютант, с которым ты здесь дрался, определит на ночлег. Назови ему двоих из твоего эскадрона, он распорядится, их пришлют к тебе. Что?

Кутузов увидел, что Данилов хочет что-то сказать, но не решается перебить.

— А можно не из моего эскадрона?

— Можно, только таких, что болтать не станут. Я и из штабных никого не хочу привлекать — потом разговоров не оберешься. В общем, останешься здесь, посмотришь, что необычного случилось на укреплениях. Потом сразу ко мне. Все понял?

— Все!

— Тогда иди. Мне здесь надобно еще совет провести, порядок отхода объяснить.

Слезы душили. Уже полтора часа с того момента, как корнет Белов разбудил Данилова и рассказал о последних событиях, произошедших в полку, тот не мог успокоиться. С огромным трудом Николай заставлял держать себя в руках.

Поздним вечером адъютант, уже в виде приказа главнокомандующего, передал пожелание, чтобы к утру из Московского драгунского полка явились в штаб Кутузова подполковник Тимохин и корнет Белов. На рассвете Данилова разбудил корнет, который прибыл один. Вчера, около четырех часов, спасая полк от окружения, третий эскадрон принял на себя атаку французов. В этой отчаянной схватке русские кавалеристы не пропустили в тыл полка впятеро превосходящих мюратовских кирасир. Эскадрон потерял треть драгун убитыми, в том числе и своего временного командира — подполковника Тимохина.

Данилов и Белов выбрались на небольшой холм, с которого в сероватых сумерках просматривались как флеши, так и Курганная высота. Поле одной из самых кровопролитных битв в истории человечества выглядело очень странно — затихшим и безлюдным, если иметь в виду живых.

За несколько минут до шести артиллерия Наполеона одновременно открыла огонь в центре и на южном фланге. Но русские пушки молчали, и очень скоро стало ясно, что в укреплениях никого нет. Однако построенные в атакующие колонны французы оставались на месте. Орудия смолкли, наступила тишина. И стало слышно первое робкое карканье ворон, хотя казалось, что после вчерашнего ада они не вернутся сюда никогда.

Картина, воцарившаяся на поле, теперь выглядела еще более странно. Словно на место битвы двух самых сильных армий Европы один из противников забыл прийти. А второй не знает, что делать: то ли подождать еще, вдруг запаздывает, то ли объявить себя победителем.

Так продолжалось более получаса. Данилова нисколько не удивило странное поведение французов. Он ждал какой-нибудь хитрости. И дождался.

Первый взрыв ударил на средней флеши. Такой мощный, будто на воздух взлетел зарядный ящик. Потом еще и еще. Новые взрывы — на южной флеши, на северной, снова на средней. Минутой позже на Курганной высоте. Когда рвануло за лесом на Старой смоленской дороге, Данилов не сомневался, что это на Утицком кургане.

Николай развернул коня, попутно сделав знак Белову. Здесь делать больше нечего. Кони пошли рысью, унося седоков в сторону Можайска. И хотя Данилову не все было понятно с загадочными взрывами, он знал, что станет докладывать Кутузову. Дело, несомненно, приобретало скверный оборот. У французов действительно имелось оружие, которым они могли уничтожать целые полки, ничего не подозревающие о засаде.

На другом холме, сидя на лошади, Наполеон смотрел в подзорную трубу на пустые укрепления русских. Рядом с ним по обе стороны стояли Каранелли и Перментье. Свита располагалась поодаль.

— Кутузов не пошел в ловушку, — опуская трубу, проговорил император.

— Да. Причем сначала они заняли укрепления, но ночью все ушли.

— Может, нашли один из ящиков Бусто?

— Нет, ваше величество! Если нашли, то попытались бы открыть. Тогда мы обязательно должны были услышать взрыв! Хоть один.

— Верно мыслишь, Луи! Но не до конца. Никак не могу поверить, что Кутузов сам, ни с того, ни с сего, догадался о нашем подарке.

Наполеон перевел вопросительный взгляд на Каранелли, ожидая, что тот скажет.

— Вы считаете, что ему кто-то подсказал?

— Скорее всего. Помнишь, Луи, после Смоленска был ночной бой на Валутиной горе.

— Да, помню.

— А помнишь, как я приказал допросить пленного русского? У тебя сохранилось описание его командира?

— Конечно.

— А тот из твоих офицеров, которого ранили, рассказал, кто прострелил ему руку?

— Я не успел поговорить с ним.

— Так езжай прямо сейчас! У меня предчувствие, что тебя ждет неприятный сюрприз.

— Почему?

— Потому, что если это один и тот же человек, то можешь считать, что русские уже начали охоту на тебя. И тогда вполне возможно, что он следит за тобой. А я тебя предупреждал! Этот русский князь, из драгун, до сих пор жив еще?

— Я не могу утверждать наверняка, но вполне возможно.

— Я ведь приказывал убить его!

— Русские так быстро отступали от Смоленска… Но я займусь этим немедленно, ваше величество!