Справедливость для всех, т.I "Восемь самураев"

Глава 16

Глава 16

Крытая галерея шла вокруг манежа и была поднята на высоту двух человеческих ростов, поэтому здесь почти всегда сквозило. В жару это приносило облегчение, теперь же, несмотря на шерстяную мантию, вытягивало крохи тепла из старческих членов. Вартенслебен про себя чертыхнулся, представляя, как будет спускаться по крутой лестнице на изношенных коленях, и уставился на арену, где два огромных жеребца, рыжий и мышино-серого цвета, разворачивались для нового захода.

Манеж представлял собой широкое поле с толстым слоем просеянного речного песка и опилок, здесь имелось четыре «дорожки» с барьерами, а также обширные площадки для отработки более сложных маневров и боковых перемещений. На специальных козлах висели разнокалиберные барабаны, флейты, колокольчики, а также стальные била, чтобы приучать животных к шуму боя. Как правило, здесь было многолюдно, особенно когда манеж стал почти официальной тренировочной площадкой для гетайров императора, быстро превратившихся в новую гвардию. Однако сейчас на большом поле упражнялись только два всадника. Точнее один упражнялся, второй руководил и служил партнером в сложной науке обучения наездника и его четвероногого товарища.

— Ваша светлость! — новый капитан охраны вице-герцогини склонился, высказывая уважение патриарху с подлинно столичным изяществом. Это вызвало у герцога едва заметную усмешку с еще менее заметной ноткой презрения. Старик терпеть не мог все эти фокусы «с подвывертом». Поклону следует быть простым и достодолжным, а не казаться женским реверансом. Ох уж эти мелкие, приближенные герцогской милостью дворянчики… служат, конечно, не за страх, а за совесть, понимая, что благосклонность гастальда-надора, это изумрудный шанс, каковой выпадает лишь раз. Но слишком быстро набираются дешевого лоска. Тьфу!

Вартенслебен хотел было игнорировать слугу дочери, однако вспомнил, что тот, несмотря на бабские повадки, вроде бы вполне достоин и верен, а это качества следует вознаграждать, хотя бы в малости, непременно у всех на виду. Полезно и недорого. Старик милостиво кивнул, и обрадованный капитан присел еще ниже.

Герцог быстро перебрал взглядом свиту младшей дочери, к некоторому облегчению не обнаружил там никого, похожего на очередную любовницу ветреной и сумасбродной Флессы. Все привычные рожи слуг, охраны, доверенных людей и разнообразной клиентелы. В том числе несколько знакомых лиц — шпионы самого Удолара, присматривающие за вице-герцогиней ради ее собственного блага и отцовского спокойствия. Разумеется, при беглом взгляде на доносчиков лицо старика не изменилось даже на толщину волоса.

Герцог оперся локтями на балюстраду, которую недавно сменили, так что приятный смолистый запах все еще пробивался через плотную завесу благовоний и духов. На галерее было многолюдно, внимание присутствующих делилось поровну между личными заботами, а также всадниками, что в очередной раз обменялись уколами кавалерийских мечей, граненых шильев с длинными рукоятями, S-образными гардами.

На рыжем дестрие восседал угольно-черный всадник, защищенный по примеру графа Шотана броней из неполированной стали. Лишь геральдическая фигура, таушированная золотой проволокой, выделялась на левой стороне кирасы, в остальном доспех был таким же, как вышел из мастерской платнера. Серое животное несло воителя в более привычной глазу броне с обильным и довольно-таки безвкусным декором, что буквально кричал «я могу! я богат!». Седло на мышином жеребце имело особую конструкцию, а также массивную, выше обычного заднюю луку для поддержки таза и спины в целом.

Всадники разошлись, готовясь к новой сшибке. У черного сильный удар оппонента разорвал крепление дополнительной нагрудной пластины, та перекосилась и повисла, звеня о кирасу, левый наплечник топорщился, словно его выламывали клещами. Светлый выглядел немного лучше, однако на шлеме выделялась свежая вмятина, и одна рука висела плетью. Судя по явным повреждениям и царапинам на металле, противники гвоздили друг друга всем набором оружия кавалериста, от копий до топоров, перейдя, в конце концов к «пробойникам». Опасная забава… Хотя и необходимая для того, кто намерен доверить жизнь коню и стали.

Герцог поджал губы, сделал вид, что происходящее на манеже никак его не интересует. Когда всадники вновь помчались друг на друга, жужжание разговоров поутихло, внимание толпы сосредоточилось на бойцах.

— Записать, напомнить, — бросил в пустоту герцог, и писец немедленно черкнул стилосом на цере, торопясь запечатлеть мысли господина в точности, без малейшего искажения.

— Другой меч, — диктовал Вартенслебен.

Песок с опилками летел из-под тяжелых копыт, свирепые звери страшно вращали налитыми кровью глазами, казалось, сама земля дрожит, попираемая властелинами поля боя. Когда противники столкнулись, грохот пошел бродить над ареной, отражаясь от стен. Охнули даже некоторые мужчины, а также большинство женщин. Одна из девиц красиво потеряла сознание. Хотя значительная часть собравшихся представляла собой, в терминологии старого герцога, манерных дегенератов, принадлежность к военному сословию обязывала понимать определенные вещи. В частности то, что хоть противники сошлись в броне и на специальном оружии, при такой силе и скорости затупленный клинок способен изувечить или убить так же легко, как боевой.

«Пробойник» черного всадника переломился в середине, а самого воина откинуло назад, так, что несколько мгновений он буквально лежал на крупе животного, безвольно раскинув руки. Лишь в конце ограды боец сумел восстановить равновесие, утвердился прямо и вернул себе управление конем. Светлый поединщик остался на мышастом дестрие только из-за конструкции особого седла, годного для тренировок и неприменимого в бою. Не дожидаясь команды, слуги побежали через поле, спеша помочь, снять, подобрать, освежить и так далее. Дружный гром аплодисментов разнесся над манежем, устремляясь в серое небо.

Руки старика на балюстраде сжались незаметно для окружающих, зато все отметили, что Вартенслебен диктовал, не сделав ни паузы, ни даже заминки по ходу финальной сшибки:

— Клинок удлинить по крайней мере на две ладони. Трехгранное сечение, грани вогнутые, чтобы упрочнить и облегчить стержень. Рукоять короче, на ширину ладони, развернуть под углом вполовину от прямого. Усы гарды не длиннее указательного пальца. Набор из трех штук, один для тренировки, без острия. Напомнить мне через два дня, вызвать цехового мастера Бехайма.

— Записано, Ваша светлость, — угодливо сообщил писец.

Свита помогла спуститься поединщикам, отвела распаленных коней, чтобы вычистить и правильным образом «охладить» после боя, не позволив капризным животным подхватить какую-нибудь простуду на осенней прохладе. Черный воин снял шлем и подшлемник сам, тряхнув короткими, мокрыми от пота волосами. Угодливые аплодисменты вновь поднялись как морская волна, одна из дам пафосно закатила глаза с возгласом «Боже, сколь прелестна, изумительна ее красота!». Флесса Вартенслебен, разумеется, делала вид, что ничего этого не замечает, памятуя учение отца: высокомерие суть искусство, овладев им в должной мере, переборщить невозможно. Обычно бледное лицо вице-герцогини раскраснелось, синие глаза пылали, как чистейшие сапфиры. Мурье, ступив на землю, утратив легкость всадника, привычно сгорбился. Ему протянули верную трость, и «богатейший в мире ловаг» вцепился в опору двумя руками.

Герцог молча слушал восторги толпы насчет великолепно поставленного удара прекрасной Флессы аусф Вартенслебен. Что забавно — по большей части восхищение было искренним. Воинские таланты юной управляющей герцогством запада давно стали притчей во языцех и предметом живого интереса аристократического юношества.

— Прошу… прощения… — проворчал, тяжело дыша, Мурье. — У вас удар как молот по наковальне. Череп звенит до сих пор…

— Глупости, — Флесса хлопнула его по плечу, сталь звякнула о сталь. На губах вице-герцогини выступила кровь, но женщина держала марку, помня, что на нее смотрят десятки глаз. — Не приписывай человеку достоинств его коня.

— Полувольт в конце пассады не совершенен, — Мурье давал наставления медленно, с расстановкой, как глухой или пьяный, желающий, чтобы его хорошо поняли. — И левую руку держите ближе к гриве. Иначе противник разрубит поводья и «выиграет круп».

— Отдыхай, дружище, — приказала Флесса. — Продолжим после, в другой день и час.

— Как пожелаете, — Мурье вздохнул и осел на руках оруженосцев.

Только теперь Флесса «как будто» заметила присутствие отца и склонила голову, демонстрируя уважение.

— Где изволит пребывать Его Величество? — осведомился герцог в никуда и, разумеется, ему сразу же ответили. Дескать, славный государь, Отец Ойкумены, Защитник Веры, Столп Истинного Полудня и так далее, в компании графа Шотана и девицы Фийамон изволит объезжать «в полях» нового коня, дар ростовщической семейки. Вернется к закату. Возможно. Если на то будет воля императора.

Вартенслебену хотелось и улыбнуться, и нахмуриться одновременно. Проснувшаяся в юноше страсть к лошадям была… забавной. На Острове езда верхом не пользовалась особым почетом, да и хороших животных там не выращивали. «Соленые» всегда были морским народом, а не кавалерами. Поэтому первый год своего правления Оттовио лошадей недолюбливал и даже опасался. Однако стоило юному императору распробовать чудо скачки, ощутить упоение скоростью, что приближает всадника к птице (не без влияния маркизы Вартенслебен, к слову), а также сходить в конную атаку — и в Империи стало одним отъявленным гиппофилом больше. Кажется, Оттовио ночевал бы в седле, будь у него время и возможность. Даже больная спина, последствие той самой успешной атаки, не могла усмирить жажду скачки.

— Приготовьте беседку, — повелел герцог. — Ту, что средь яблонь. Я желаю говорить с моей дочерью и управительницей нашего владения. Наедине.

Мимо проковылял Дан-Шин, вежливо склонил голову, коснувшись шляпы. Ради этого калеке пришлось остановиться, переложить костыль в другую руку, балансируя на одной ноге. Герцог мог бы оставить без внимания нелепые телодвижения простолюдина, и, тем не менее, дернул подбородком в ответном кивке. Дан-Шин перестал быть императорским комитом и не получил новое назначение, однако герцог уже предложил, как наилучшим образом использовать верного слугу на благо Двора и лично Императора. Полезный человек, имеет смысл продемонстрировать ему снисходительную милость. Опять же — выходец из низов и Шотан друг друга ненавидели раскаленной добела ненавистью, глядишь, и пригодится когда-нибудь враг заклятого подельника

Пока герцог обменялся нужными приветствиями и верными словами, пока спустился по лестнице, маскируя слабость и боль в суставах под степенную неторопливость, Флесса позволила разоблачить себя от доспехов, обтереться мокрыми полотенцами, а также переоделась в более соответствующую одежду, как обычно — комбинацию красного и черного. Но без особо вызывающих и обтягивающих элементов, памятуя о сердитом ханжестве и морализме старика.

— Отец мой, — Флесса привычно склонилась (с достоинством и не очень глубоко, надо сказать), поднесла к губам милостиво протянутую руку, имитируя поцелуй герцогского перстня.

— Дочь моя, — кивнул Удолар.

Они бок о бок прошлись вдоль дворцовой стены, свернули на вымощенную желтым кирпичом дорожку. В стороне молча стояла компания из десятка служителей Церкви обоего пола, примерно поровну мужчин и женщин, да не простых, а, можно сказать, демонстративно бедствующих. Ничего сколь-нибудь роскошного или цветного, ни клочка меха, дорогой ткани, металла ценнее стали, из которой были сделаны кольца Пантократора. Лишь стеганые халаты черного цвета с широкими кушаками, повязанными наподобие сумок. Налобные повязки с вышитыми Именами Атрибутов Господа. Плетеные сандалии на старой кожаной подошве. Лишь прически выбивались из каноничного образа подвижников — не голые черепа или косички, а длинные волосы плюс выбритые виски. Даже у женщин. Так часто стриглись воины, чтобы солидная шевелюра дополнительно защищала голову под шлемом и притом не закрывала обзор по бокам.

Предводитель бережно прижимал к широкой груди кожаный мешок для хранения документов, набитый свитками до упора.

— Что здесь потеряли церковники? — пренебрежительно спросила Флесса, покосившись на депутацию служителей Господа.

— Надеются дождаться Его Величества, — криво хмыкнул герцог.

— Разве он им не дал аудиенции? — озадачилась молодая женщина. — Мне казалось, повелитель благосклонен к Людям Молитвы. Особенно после перехода в истинную веру.

— Когда ты, в конце концов, научишься различать движения внутри Церкви? — досадливо поморщился отец. — Это не архонты, а Демиурги. Да еще провинциальные, нового устава. Полемархия их пока не ущемляет, но и не одобряет. Эти явились с перечислением вин и обид, чинимых дворянством. Разграбленные монастыри и церкви, отобранные угодья, поборы, и так далее.

— Обиды, — пробормотала Флесса, чувствуя определенную неловкость. Череда усобиц, которые герцогство запада развязало с приходом новой управляющей, включала и все перечисленные деяния. Война требует солдат, воинам надо платить, а денег всегда не хватает. Так удобно восполнять недостачу за счет паразитов, которые не пашут, не сражаются, а лишь бормочут красивые словеса и обирают прочие сословия якобы во славу Господа. Как будто Пантократору, Создателю всего на свете, нужно серебро и золото, Им же сотворенные… Так что в списке обидчиков нищих «лапотников» наверняка значится и ее, Флессы Вартенслебен, имя.

Отец истолковал ее смущение по своему, кратко пояснил:

— Счет разоренных монастырей пошел на десятки. У нас пока не хватает сил, чтобы защитить всех. Да и полемархия не стремится наводить порядки. Провинциальное духовенство зарвалось, ударилось в ереси, возомнило, что знает лучше, как молиться Господу нашему. Архонты полагают, что смутьянам полезны страдание и бедствия. Чтобы в будущем они проявляли больше послушания и ценили защиту от местечкового произвола. Поэтому жалобщики ждут…

— И не дождутся, — негромко закончила мысль Флесса. Ей не нравилась новая мода церковников на полувоенные стрижки, было что-то глубоко неправильное в том, как безобидные трепачи, способные лишь гудеть в дудки да рассказывать сказки черни, начали подражать благородному сословию. Тем более женщины.

— Именно так, — согласился герцог.

Дорожка привела к небольшой, но изящной беседке под высокими яблонями. Охрана и свита обеих благородных персон осталась поодаль, чтобы не мешать господам. Наготове были напитки, в том числе подогретые, подушки, шерстяные пледы, однако дочь и отец игнорировали удобства.

— Не одобряю, — брюзгливо сообщил герцог, аккуратно уместив седалище на деревянную скамью, покрытую изящной резьбой. Зад болел так, будто кости желали прорвать истонченную кожу и плоть, лишенную жира. Анатомическая кираса из смолы, скрытая под мантией, давила на грудь и плечи, словно кольчуга. Хотелось закричать и сделать что-нибудь страшное, дабы окружающие содрогнулись. Однако… не время и не место.

— Когда в семье добрый десяток детей, не суть важно, больше одним или меньше, — продолжил он. — Но Вартенслебенов не так много, и нет пользы в том, что из тебя вышибут дух на манеже.

— Это полезно для меня, — аккуратно подбирая слова, не согласилась дочь. — Как водить в сражение войско, если ты не готов предводительствовать и увлекать за собой рыцарей?

— Уроки такого свойства несут риск и не дают пользы, — сурово указал герцог.

— Я учусь… Мурье великолепный коневод и знаток всевозможных…

— Плохо учишься! А Мурье обычный дурак. Боевой конь должен поворачивать, слушаясь одного лишь движения мизинца на поводе и касания ногой без шпоры! Даже этому ты еще не научилась.

Флесса промолчала, стиснув зубы, понимая, что сейчас надо перетерпеть несправедливые замечания.

Герцог также немного помолчал, глядя сквозь еще не опавшие листья вдаль. Флесса откинулась на твердую спинку, чувствуя резьбу сквозь стеганую ткань кафтана и стараясь дышать неглубоко — кажется, пара ребер все же не выдержали последнего столкновения. Не переломы, но явно трещины. Да, отец, по большому счету, прав, сегодня она перебрала, притом серьезно. Поединок с Мурье Горбуном опасно приблизился к настоящему бою и, по совести говоря, жизнь вице-герцогине спас лишь доспех, один из лучших в столице. Но Флесса раньше откусила бы язык, чем признала это вслух, тем более перед отцом.

— Ты не возвращаешься домой, — приказал герцог.

— Да?..

— Дела Малэрсида пока будет вести Кай.

Гримаса Флессы отчетливо сообщила все, что сестра думала об управленческих талантах брата. Отец со вздохом согласился:

— При помощи моих и твоих советников.

— Нужно решить беду с пиратскими налетами, — на всякий случай припомнила женщина. — Кай не силен в морских баталиях и делах шпионских.

— Я знаю. Но ты нужна здесь. Есть заботы поважнее пиратов… Где расчеты, о которых я говорил?

Повинуясь жесту вице-герцогини, безмолвный секретарь приблизился, положил перед господином раскрытую папку из тончайших дощечек, обтянутых кожей. Пятясь, удалился, чтобы не утомлять взоры людей чести дольше необходимого.

— Ну… что тут… — отец близоруко сощурился, глядя на первый лист, исписанный четким, крупным почерком. — Расчеты на двадцать тысяч воинов? Почему именно столько?

— Наилучшее число, — отозвалась Флесса. — Армия бОльшего размера — неуправляемый сброд, который бредет огромной толпой и ни к чему не пригоден. А двадцать тысяч, хорошо организованных и оснащенных, могут делать половину пешего перехода в день, а то и больше. Они сломят любое сопротивление в битве. А еще такая армия хорошо делится на три-четыре отряда. Как показывает мой опыт и действия Кая, пять тысяч с успехом делают все, что необходимо на войне, от разорения чужих краев до штурма городов. То есть можно вторгнуться во вражеские земли растопыренной ладонью, сокрушая все на пути, а затем собраться в один кулак для главного сражения у королевской столицы.

— Ее опыт… — брюзгливо процедил герцог, поджав губы. — Дети поиграли в войну и решили, что все могут, все им по силам.

Флесса не ответила, повернув голову к солнцу. Если она и чувствовала обиду или что-то еще, на лице молодой женщины не отразилось и тени эмоций.

Герцог забормотал под нос уже совсем неразборчиво, вдруг неожиданно и сердито вопросил:

— Что это за крючки… точки… колдовские знаки?

— Нет. Это разделители текста.

— Что? — не понял старик.

— Точки разделяют фразы. Крючки называются «запятые», они делят длинные предложения на внутренние части. Две точки одна над другой означают, что дальше будет вывод из сказанного ранее или перечисление однородных сущностей. Точка и палочка над ней — символ восклицания.

— Зачем?

— Удобно. Текст понятен, можно поместить больше слов на один лист.

— Глупая идея, — проворчал герцог. — Мы не нищие, чтобы экономить на бумаге. Если так уж необходимо, достаточно писать каждую фразу с новой строки. Или выделять первую букву цветом. Ты бы еще чернила предложила сберегать… Взгляд спотыкается об эту мазню. Я как будто читаю разгаданный лишь наполовину шифр.

— Поначалу кажется непривычным, но глаз быстро свыкается. К тому же императору нравится, — сообщила вице-герцогиня.

— Биэль?

— Да. Она оценила, как удобно стало писать длинные и сложные послания, например отчеты. Меньше путаницы. Оттовио почитал ее бумаги, теперь начал поступать так же.

— Слишком уж много лишних изменений, — буркнул герцог. — Что было хорошо для предков, сгодится и нам. Откуда ты набралась этого? Кто выдумал пачкать листы дурацкими точками?

Флесса промолчала. Старик внимательно глянул на дочь поверх листа и тоже ничего не сказал. Пожевал тонкими губами, вновь углубившись в чтение. Комментировал по ходу ознакомления:

— На день восемьсот крючных мешков хлеба… Двести бочек мяса… лучше пересчитать в овец, коз и волов. И скотину правильнее гнать своим ходом. Это будет примерно сто забитых голов на день…

— Многовато, — усомнилась дочь. Она достала из поясной сумки маленький блокнотик на шнурках и быстро посчитала оловянным карандашом. — Вместе с лошадьми эта орда станет объедать не меньше двухсот арпанов пастбищных угодий. В день! Сало и солонина выгоднее.

— Не меньше двухсот арпанов? Скорее четверть тысячи, — усмехнувшись, поправил герцог. — Но поверь мне, так лучше. Хорошая телега — ценное имущество, на войне особенно, ее всегда найдется чем заполнить. Поэтому все, что может перемещаться своим ходом, пусть идет ногами. В том числе провиант.

Флесса сделала новую пометку.

— Семьсот бочек пива, — продолжал читать вслух герцог. — Мало, добавь сотню.

Он внимательно дочитал до конца, сделав еще с пяток важных дополнений, Флесса кропотливо записала. Завершив ознакомление с очередным трудом вице-герцогини, Удолар еще немного покорчил язвительные физиономии, затем неожиданно вымолвил:

— Хорошо. Я доволен.

Флесса опять промолчала, но ее тонкие брови удивленно поднялись домиком. Сейчас фамильное сходство со старшей сестрой казалось особенно явственным. Легко было представить, как будет выглядеть младшая Вартенслебен лет через двадцать, только лицо у Биэль немного шире, а глаза темнее.

— Я доволен, — повторил герцог, отвечая на немой вопрос. — Хорошие расчеты. Двадцатитысячное войско — да, разумно. Учет дневного потребления вместо сорокадневок — тоже согласен. Но ты не посчитала обоз.

Флесса изобразила на лице вежливое непонимание, едва заметно шевельнула бровью, красноречиво глядя на последний лист расчетов.

— Мало, — покачал головой Вартенслебен. — На западе вы сражались небольшими отрядами на малых расстояниях. А этот поход станет большим. Очень большим. Сапог такого размера не топтал Ойкумену с полвека, может и дольше. За войском всегда тянется обширный маркитантский отряд. Он может быть равен собственно армии, может превосходить ее числом двукратно, бывает и вчетверо.

— Вчетверо, — пробормотала Флесса, изобразив умеренный скепсис.

— Много наемников, — деловито пояснил отец. — А они всегда тащат за собой семьи. Много жандармов, за каждым опять же пойдет собственный табор, вплоть до личных борделей. Ремесленники. Аптекари да прочая лекарская сволочь, ведь в походах люди все время болеют. Астрологи, маги. Стенобои, мостоукладчики, мародеры, торговцы. Проститутки. Беженцы, которые в разоренных краях могут прокормиться лишь объедками со столов завоевателей. Скупщики трофеев, ростовщики. Даже ювелиры, ведь ценности дешевле всего на поле боя и дорожают с каждым шагом в тыл.

— И всех тоже надо кормить? — упавшим голосом уточнила Флесса.

— Не то, чтобы… — пожал плечами герцог. — Но учитывать придется. Время от времени полезно будет устраивать им кое-какие раздачи. Бунт голодных шлюх с легкостью оборачивается возмущениями их «мужей». Усобицы в середине похода вредят общему делу.

Слово «мужей» герцог вымолвил с нескрываемым презрением, так что едкий сарказм аж сочился кислотой.

— Поняла, — Флесса опять черкнула карандашом. — Четверть сверху?

— Добавь треть. Перепиши все с учетом правок, покажешь мне. Затем отдать писцам, красиво переплести в дерево и кожу. Управиться нужно быстро. Когда будет готово, я устрою нам общую аудиенцию у Оттовио. И представлю тебя как создателя лучшей росписи снабжения для будущего похода.

— Смотрины? -с нескрываемым недовольством уточнила женщина.

Герцог посмотрел на нее бриллиантово холодными невыразительными глазами. Прежде это напугало бы кого угодно, Флессу в том числе. Прежде, однако, не сейчас.

— Хочешь продать меня по наивысшей цене? — скривила губы дочь. — Оттовио должен оценить не только тело, но и ум… брачного товара?

— Дура, — с удивительным спокойствием ответил герцог, кажется, вообще не рассердившись на строптивицу.

— Э… — вырвалось у Флессы, она закрыла и открыла рот, не в силах подобрать слова.

Вартенслебен откинулся на спинку дивана, размял пальцы без колец и перстней — от них у старика начинались отеки и боли в суставах.

— Конечно, император — не Шотан, которому с его родословной место в мусорной куче, а не в достойном обществе. Выдать тебя замуж за Оттовио было бы выгодно и полезно для семьи, — рассудил вслух герцог с таким видом, будто за свиное стадо торговался, всесторонне оценивая качество сала и перспективы забоя. — Но сейчас это невозможно. По многим причинам. В первую очередь — император хорошо понимает, что впереди долгая и тяжелая смута. Его рука и женитьба — высшая ценность, крайнее средство. А мы, увы, никуда не денемся, семья Вартенслебен накрепко связала свою судьбу с Троном. Это дает обширные преференции, однако и верность нашу покупать уже не надо.

Флесса молча слушала, сильные руки, обтянутые перчатками из тонкой черной кожи, крепко сжались в кулаки. Женщина никак не могла понять, стоит ли ей прийти в бешенство или подражать отцу в хладнокровной, расчетливой бухгалтерии возможностей.

— Сделать не супругой, но любовницей Оттовио… Тоже неплохо, — рассуждал тем временем герцог. — Немного усилий, и это вполне можно устроить. Наш золотой мальчик… хотя скорее уже блистательный юноша… определенно испытывает слабость к брюнеткам с коротко стрижеными волосами, а также при сильной воле и уме. Но и здесь я бы не торопился… Что чересчур, то не во благо. Слишком уж много Вартенслебенов окажется непосредственно у престола. И слишком уж многие решат, что баланс представительства нарушен. Те же Фийамоны, скажем… Тебя, скорее всего попробуют убить. Скорее всего, удачно, хоть и не с первого раза. А я не готов рисковать тобой ради сиюминутных выгод.

— Благодарю, чтимый отец, — склонила голову Флесса и скрипнула зубами, чувствуя, что ее попытка сыронизировать оказалась лишь жалким подобием великолепного сарказма патриарха.

— Всегда к твоим услугам, — благосклонно ответил герцог. — Поэтому я не желаю греть тобой постель Оттовио, ни в коем виде.

— Но… — Флесса развела руками в жесте предельного непонимания.

— Королевство, глупая девчонка, — по-мужицки хмыкнул старик.

Женщина пару мгновений размышляла, некрасиво хмурясь, затем вдруг ее синие глаза расширились от внезапного понимания.

— Ну, наконец-то, — вновь покровительственно улыбнулся отец.

Герцог устроился поудобнее, безмолвно кляня скрытую под мантией броню. Легкая смоляная кираса была наилучшим компромиссом защиты, бремени, а также незаметности, но для старика даже такой вес казался непомерным.

— Малэрсид — наше владение, наш домус, — начал он развернутое пояснение, больше похожее на лекцию. — Беда в том, что по воле Господа оно бедно и мало. Даже с учетом приращений, коими семья обязана тебе… и Каю. Слишком близко к врагам, слишком далеко от поддержки Мильвесса. Даже при том, что супруги Сибуайенн теперь верные союзники Двора.

Герцог не удержался от злобной гримасы при мысли о вопиющей аморальности союза трех семей, по итогам которого на престол королевства Закатного Юга воссели две женщины, связанные узами брака.

— А милость и дарения Оттовио при всей ценности, увы, не являются безусловно прочным фундаментом процветания семьи.

— Но королевство дело иное… — Флесса покачала головой так, будто через силу признала некие важные соображения.

— Если Оттовио победит, — с предельной откровенностью рассуждал герцог. — СемьяЧайитэ будет упразднена, — диковатый оскал старика не оставлял сомнений в том, какая судьба постигнет королевское семейство. — А это значит, трон Восходного Севера окажется свободен. Кто на него воссядет?

— Желающие найдутся, — негромко предположила Флесса.

— Это так, — кивнул отец. — Потому обычные люди планируют грядущую войну и рассчитывают, как смогут нажиться на ней. А умные — заглядывают дальше. Намного дальше. Я бы предпочел, чтобы это был Кай, — откровенно признался герцог. — Так проще. Но… к сожалению он не справится. Тот же ублюдок Шотан вполне может уступить моему сыну на поле боя, но с легкостью переиграет в подлых интригах.

Отец и дочь обменялись понимающими взглядами. Здесь не требовалось лишних слов, да, по совести говоря, вообще никаких слов. Блестящие воинские таланты первенца Удолара могли сравниться лишь с абсолютным безразличием к вопросам управления семейными владениями.

— Тебе нужно проявить себя в этой кампании, — с беспощадной откровенностью приказал герцог. — Причем и как организатору, и как воину. А мы с Биэль, в свою очередь, поработаем над тем, чтобы грядущая победа оказалась неразрывно связана с твоим именем. И когда встанет вопрос, кому Оттовио передаст управление королевством…

Он многозначительно умолк.

— Разве бономы не воспримут это как нарушение баланса? — нахмурилась Флесса. В душе молодой женщины кипел настоящий котел амбиций, надежд, внезапно открывшихся возможностей и одновременно естественного опасения. — Какая разница, Вартенслебен в императорской постели или на королевском троне?

— Если ты задаешь этот вопрос, значит я, быть может, ошибся в выборе, — сдвинул седые брови старик.

— А… — Флесса кивнула. — Понимаю. Дальше от интриг близ Трона и в то же время больше средств под личным управлением.

— Да. Нам нужны не просто милости Оттовио, драгоценные подарки, кошели с золотом и привилегии на откупы. Нам нужна земля с крепостями, городами, крестьянами, податями, вассалами. Место, где ты сможешь быстро укрепиться, окружить себя лично преданными людьми, завлечь и купить приверженцев…

Герцог снова умолк едва ли не на полуслове и склонился ближе к дочери, будто предлагая ей обдумать услышанное и, быть может, добавить нечто важное. Флесса, машинально копируя ненавидимого и в то же время уважаемого родителя, тоже сдвинулась вперед, опуская голову. Теперь Вартенслебены сидели как заговорщики, готовые обменяться зловещими планами. Легкий ветерок шевелил позднюю листву яблонь, и казалось, невидимый хор шепчет одобрительные речи во славу зубастой семейки герцогов запада.

— И если все покатится к чертям, а это, к сожалению, вполне вероятно… — начал старик, словно предлагая Флессе закончить мысль.

— У нас останутся возможности, — подхватила дочь. — Подальше от столицы. С опорой на могущество целого королевства… В крайнем случае можно будет… — она запнулась и все-таки закончила, едва слышно, чтобы не могло послушать даже усиленное магическим образом ухо. — Поднять мятеж и начать новую династию конге.

— Именно, — улыбка старика больше походила на оскал морского хищника. — Из герцогов — в короли.

— Непросто, — качнула головой Флесса, не то, чтобы решительно сомневаясь, скорее оценивая задачу, которую предстояло решить.

— Покажи себя, — приказал Удолар. — Прояви себя. Дай мне повод приблизить тебя к грядущему разделу власти на северо-востоке. Получится усадить твой изящный зад на трон — хорошо. Не получится — тоже неплохо… Если окажешься достаточно близка к нему. В конце концов, там, где свергли одного короля, можно будет, со временем, повторить фокус.

— Достать… кролика.

— Именно так.

— Значит, я иду на войну, — улыбка Флессы могла бы заворожить любого.

— Да, моя дорогая, — кивнул старик. — Мы все идем на войну, каждый своим путем… Но в этой партии главную роль предстоит сыграть именно тебе. Шотан будет коннетаблем, здесь ничего не поделать и это правильно. Пусть мясник руководит своими ротами нового устава и делает то, что у него получается лучше всего. Но Биэль, используя твой расчет снабжения и кормления войск, добьется назначения Флессы аусф Вартенслебен маршалом обозов. А я сделаю тебя не только управляющей герцогством, но и капталем. И получу от императора утверждение сего.

— Маршал, — эхом повторила Флесса. — Капталь…

— Ну что за чудо наша умная затворница, не так ли? — ощерился герцог. — Она нашла замечательные прецеденты. Ты будешь командовать и всем обеспечением императорского войска, и дружиной Малэрсида в его составе. Остальное зависит лишь от тебя.

— А в придачу — ненависть каждого с мудями под железной юбкой, — с грубой откровенностью предположила Флесса. — Баба в латах на коне и во главе армии. Наушничество, провокации, доносы.

— Что поделать, — развел руками старик. — Путь наверх всегда тернист. И чем выше насест, тем больше желающих залезть на него. А выбор у нас невелик. Кай не справится. Биэль Господь наградил блестящим умом, но в придачу дал отвращение к паутине каверз. Я… я слишком стар. И кто-то должен защищать наши интересы у Трона, не позволяя умалить твои заслуги в глазах императора. Остается лишь один человек, обладающий необходимыми достоинствами, чтобы возвысить нашу семью. Конечно, если возьмешься за это.

— Благодарю, отец, — Флесса поклонилась уже с неприкрытым почтением. В голове у нее стучала звонкая, жгуче-опасная и привлекательная мысль: «королева!» Пусть не сейчас, не сразу, но со временем… так или иначе, милостью императора или против нее. Но — королева! Одна из пяти человек, что верховодят над Ойкуменой. И хотя власть королей во многом номинальна, конге Вартенслебен заставит всех и каждого повиноваться беспрекословно. О, нет, она не будет лишь одной среди равных!

— И еще.

Резкий оклик герцога выбил младшую дочь из опасных и сладких рассуждений.

— Да, господин мой?

— Мне плевать, по большому счету, кого ты затаскиваешь в постель, — с прежней откровенностью сообщил старый дьявол. — Переделывать тебя поздно, ломать — несвоевременно. Однако если у нас получится… когда у нас получится, тебе придется выйти замуж. Выгодно и расчетливо, за достойного человека, по крайней мере, из приматоров. Чтобы упрочить положение, укрепить основу нового домуса. А это подразумевает надлежащую репутацию. После победы тебя должны упоминать как ту, что наравне с «Безземельным» подарила нашему любимому императору изумруд Северо-востока. По меньшей мере, наравне! А не как распутницу, о которой мечтают, высунув языки, все мужчины и половина женщин-бономов. Про которую в изобилии режут похабные гравюры на все восемь сторон света. Поэтому больше никаких любовников.

— Я не сплю с мужчинами, — пробормотала Флесса. — После…

Она осеклась.

— Вот и не начинай, — одобрил жуткий старик. — Озорство с девками для тебя отныне тоже под запретом. Сегодня можешь развлекаться, как пожелаешь, попрощайся с прежним бытием. Но если ты после этого нарушишь мое повеление, то пожалеешь об этом.

— Я… — женщина качнула головой, оттянула в сторону слишком высокий и тесный воротник. — Это чересчур.

— Ты станешь маршалом и капталем, — с холодной непреклонностью приговорил старый герцог. — Храбрая воительница, талантливый организатор, завидная партия, чья рука стоит очень дорого. И так далее. Но вот «блудница» — это лишнее слово в длинном перечислении твоих многочисленных достоинств. Ступай. Прощайся с прежней жизнью, готовься к новой.

Пеший переход — примерно 24 км, расстояние, которое в среднем проходит груженый поклажей пешеход на протяжении светового дня. Соответственно Флесса говорит о дистанции в 10–12 км.

Арпан — французская мера площади, примерно треть гектара.

Под «маршалом» в данном случае понимается начальник службы тыла.

Капталь (изначально «capitales domini», «главный сеньор») — специфическое определение, в широком смысле применявшееся к выдающимся дворянам Аквитании. Впоследствии его сделали своим уникальным титулом сеньоры Бюша в Гаскони. В данном случае имеется в виду, что патриарх Вартенслебен официально признал дочь не просто своим заместителем и управляющей, но и первым, наилучшим дворянином владения, который достоин командовать всей армией герцогства.