Справедливость для всех, т.I "Восемь самураев"

Глава 1

Том I

Восемь самураев

'Книга истории пишется кровью,

клинком на забытых могильных камнях'

Рок-опера «Дорога без возврата»

'У нас были только надежда и плохая идея.

Два главных ингредиента великих перемен'

Сериал «Короли» (2009)

Глава 1

«Я слишком уж много работаю…»

Курцио вздохнул и отложил в сторону очередной лист. За прошедшие месяцы движение стало механическим, как в портах, где «аисты» кранов днем и ночью цепляют крюками бочки, сети, ящики, тюки, перемещая их с кораблей на сушу и обратно, чтобы неустанно билось крепкое сердце морской торговли Острова. Бумага. пергамент, папирус… Из одной стопки в другую. Со стола на стол, из шкафа в шкаф.

Монвузен встал, потянулся, чувствуя, как едва слышно хрустят суставы. Потряс руками, так, чтобы получилось волнообразное движение, начинающееся от плеч и нисходящее до кончиков пальцев. Походив немного вдоль окон, Курцио вынул из оружейной стойки длинный меч с гардой в виде восьмерки, сделал несколько легких, пружинящих шагов. В памяти сами собой всплыли строки наставления мастера, учившего юных (и бедных) дворян искусству абордажной схватки.

«Тот, кто собирается носить с собой или сражаться двуручным мечом, должен многое держать в уме и хорошо запомнить. Мы наблюдали, как в битвах многие проигрывали из-за того, что забывали правила, а не от того, что роняли оружие, будучи ранеными…»

Шаг, поворот, еще два шага, выполнение заученной последовательности действий «охрана прекрасной дамы, неспособной себя защитить». Легкая, едва уловимая вибрация клинка сразу дает понять, что положение меча не идеально — «ошибка весла», когда полотно движется чуть под углом, не рассекает воздух лезвием, а продавливает плоскостью. Несовершенство следует исправить.

«… ибо вместо истинных правил они начинали вращать мечом и делать пируэты, на которые способны только истинные мастера, в то время как для простых бойцов существуют правила, коим нужно следовать»

Теперь «охрана мешка с добром, оставленного на палубе или тесной улице». Другой выбор действий, потому что можно рубить поверх защищаемой ноши, не рискуя снести ей голову. Быстрое перемещение по кругу с одновременным вращением вокруг собственной оси. Паркет едва слышно поскрипывал под стремительными шагами, гудел воздух, рассекаемый длинным клинком.

«Если вы желаете наносить удары с выгодой для себя, исполняйте правила с твердым и размеренным шагом, не подражая танцорам. И нет необходимости в том, чтобы делать все в большой спешке»

Боец завершил разминку серией приемов, исполненных в чисто островной манере и рассчитанных как раз на такую гарду без выраженного перекрестья и с широкими кольцами — вторая рука ложится на витую «восьмерку», а не пяту клинка. Фехтовальщики с материка называли это «косьбой» и считали низким искусством. Впрочем, чего ждать от дикарей, которые по сей день предпочитают двуручные сабли прямому обоюдоострому клинку…

Курцио выровнял участившееся дыхание и в то же время, подобно требовательному счетоводу, провел инвентаризацию тела, отмечая изменения. Увы, оные имели место и все клонились к худшему. Одышка от упражнений подкрадывается слишком быстро. Меч кажется тяжеловатым уже после сотого взмаха, а то и раньше. Предплечья тоже устают прежде обычного, а мечник, лишенный сильных кистей — посмешище, не воин. Все как обычно — лучше многих, но горше прежнего. А хуже всего — глаза. Курцио несколько раз уже ловил себя на том, что склоняется ниже обычного над литирами донесений, сообщений, писем, доносов. Записи приходится разбирать дольше, а по ночам надо жечь больше свечей. Сейчас же он убедился в том наглядно. Это, разумеется, еще не преддверие слепоты, удела стариков, однако зрению, закаленному некогда созерцанием безбрежных просторов Моря, не пошли на пользу кабинеты, буквы и ночные бдения над документами.

Надо обратиться к магу-целителю… однако чародеям нет нынче веры. Скверная, ненадежная гильдия, заискивающая перед мирскими владыками, но при этом всегда себе на уме, пытающаяся играть свои потаенные игры. Поэтому…

Курцио подошел к окну, посмотрел на закат, подкравшийся рано и коварно. Солнце на треть скрылось за горизонтом, но свет казался особенно ярким, чистым, проникая сквозь разоблачающиеся от листьев кроны осенних деревьев. Зима близко… Астрологи все, как один, говорят, что будет мало хлада и много снега. Это добрые вести, лучик надежды на то, что все-таки удастся собрать хоть какой-то урожай. Исчезающе малый лучик, но все же…

Очки, решил он. Сначала следует заказать себе очки, благо Мильвесс, помимо прочего, это еще и лучшие шлифовщики стекол на всем континенте. превосходят их лишь островные мастера, однако с нелюбимой и брошенной родины сын-изменник теперь не получит и пригоршни пыли.

Решено. Прямо завтра, не откладывая, следует вызвать к себе достойного, проверенного мастера.

Утвердившись в намерениях, Монвузен ощутил небольшой прилив хорошего настроения и легкого, в умеренной дозе, оптимизма. Главное — не смотреть на простые, без всякой резьбы и других украшательств (иначе не успели бы изготовить к сроку), шкафы, готовые подобно беспощадным захватчикам заполонить без остатка огромный кабинет наилучшего соглядатая и главы всех лазутчиков Его Императорского Величества.

На прошлой неделе Курцио предоставил Оттовио прошение о передаче для нужд императорской разведки Фиолетового дворца. Он располагался дальше всех и пребывал в запустении после большого пожара, к тому же окружен лесом, где имелось несчитанное множество тропинок, редко посещаемых или попросту заброшенных охотничьих домиков, а также иных мест, где можно со всей пользой для дела и без чужого пригляда устраивать тайные встречи, наставлять шпионов и так далее. Оттовио пока не дал ответа, но Курцио в оном не сомневался, потому что император, будучи как-никак выходцем с Острова, понимал выгоду знания перед неведением. А Монвузен заслуженно пользовался репутацией человека, способного извлекать полезные для трона сведения из самых причудливых источников.

Только в бархатную тьму чертогов Сальтолучарда, где принимались окончательные решения, Курцио проникнуть чужими глазами и ушами не смог. Увы, здесь он играл против равных оппонентов на их поле. И это… нервировало. Он привык знать или хотя бы с приемлемой точностью догадываться обо всем, что представляло интерес и выгоду. Однако происходящее на Острове пока оставалось сплошным пятном чернил. Что-то там определенно менялось, но что именно?..

Проблема решалась просто — нужно больше золота. Серебро тоже сойдет, но золото лучше. Потому что вся разведка в конечном итоге сводится к одному лишь действию: ты находишь человека, который знает больше тебя, и платишь ему за знание. Знание чужой тайны, страха, вожделения — не имеет значения. Всегда происходит обмен звонкого «царя металлов» на слова, невесомые, как пух.

А вот с золотом у Империи дела обстояли, прямо скажем, не блестяще…

Тихо скрипнула неприметная дверца. Курцио специально не смазывал петли, чтобы никогда не оказаться застигнутым врасплох. Этим ходом пользовалась лишь одна персона, следовательно, островитянина-ренегата почтила вниманием указанная личность или убийцы, прознавшие секрет.

— Добрый вечер, — сказала Биэль, подойдя на расстояние шага, коснулась лица мужчины самыми кончиками пальцев. Курцио отметил, что ногти маркизы как обычно покрыты лаком с золотой пылью.

— Бесконечно рад, жемчужина моего сердца, — ответил мужчина приветствием по традициям родины. Он осторожно, как хрупкий фарфор, взял вторую руку женщины и поцеловал запястье.

— Хм… — Биэль продолжала водить кончиками ногтей по лицу Монвузена, слегка царапая скулу, щеку и, наконец, краешек губы.

В конце концов, он обнял ее, выдохнув в темные волосы:

— Я скучал. И тосковал.

— Я знаю.

Ему не нужно было видеть ее лицо, чтобы воочию представить выражение — спокойную уверенность и едва уловимый триумф победителя.

Он отстранился, поправил ей чуть выбившийся из прически локон, осмотрел любовницу с головы до ног, зная, что ей это нравится и чувствуя особенное, изысканное удовольствие эстета-ценителя.

Маркиза, как обычно, избегала роскошных и многоцветных одежд, приличествовавших бы ей по праву рождения и состоянию. Это роднило всех Вартенслебенов — они культивировали дорогую скромность, выделяясь среди любого общества. По легенде один из основателей благородного дома заметил как-то, что в нынешние времена низкородный сброд одевается с роскошью королей, поэтому хороший вкус требует отличаться от черни. Ирония заключалась в том, что автор сентенции был гастальдом всего лишь во втором поколении.

Биэль надела серое платье с очень высоким воротником, который заменял шарф, но в то же время приоткрывал белоснежную подкладку из паучьего шелка. Серебряные пуговицы не шли равномерно, а группировались по четыре, Широкий пояс был завязан выше обычного, под самой грудью, подчеркивая идеальную фигуру. Молва гласила, что старшая дочь Вартенслебенов никогда не ела досыта, ежедневно принимала ванну, полную колотого льда и, разумеется, продала душу Ювелиру, потому что невозможно сохранить такую свежесть, миновав третий десяток прожитых лет. Курцио в точности знал, что первые два пункта — чистая правда и пребывал в сомнении насчет третьего.

— Охрана? — спросил он, чуть поморщившись от необходимости думать о суетном. повседневном.

— Как обычно. Будет ждать снаружи. Полагаю, здесь мне ничто не угрожает?

— Определенно.

— Я рада.

Она скользнула взглядом по мечу, который мужчина после разминки небрежно положил на угол стола. Посмотрела дальше на бумаги, сложенные в несколько стопок на манер донжонов, спросила:

— Заботы?

В одном лишь слове маркиза высказала деловой интерес, а также искреннюю заботу, пожалуй, даже с легчайшим оттенком тревоги.

Какая женщина, вновь, как и множество раз до того, подумал Курцио. Боже… или боги, это награда или испытание? А может быть кара за превеликие грехи? Боги во всем установили равновесие: свет и тьма, добро и зло, достоинства и ущербность. Тот, кто обретает богатство, получает в довесок и заботы по удержанию оного — интриги, заговоры, происки врагов и, что стократ хуже, близких. А завоевавший благосклонность такой фемины обречен пить каплями страшный яд сомнений — удастся ли удержать ее симпатию и привязанность? Страсть, которая больше похожа на пытку…

И все же оно того стоит, определенно, стоит.

— Как всегда, — он был краток. Хотелось пожаловаться на упадок зрения, однако Монвузен решил, что не стоит. Когда недостаток уже нельзя будет скрывать, и очки станут повседневным предметом, тогда…

Биэль села на стул, все еще хранивший тепло сидевшего прежде мужчины. Посмотрела на заметки Курцио, приподняла бровь, изобразив немой вопрос.

— Можешь почитать, — Монвузен пожал плечами. — Все как обычно.

Он уже привык, что женщина редко интересуется вопросами, оказавшимися за гранью ее практических забот. Однако Биэль время от времени комментировала текущие заботы любовника, ее суждения, как правило, оказывались весьма мудры и своевременны.

— Безыскусный портрет, — с этими словами она аккуратно подняла на просвет небольшой и смазанный рисунок, сделанный углем на клочке плохой бумаги. — Это человек или потустороннее существо? И какое странное платье…

— Это повод учить лазутчиков живописи, — поморщился Курцио. Здесь мой доверенный попробовал изобразить некую персону, которая очень ярко отметилась в Пайте и настораживает меня одним лишь существованием.

Курцио хотел развить идею, но женщина с легкой гримасой положила рисунок обратно. Воспоминания о событиях в столице Закатного Юга не доставляли маркизе удовольствия, хотя ее деятельность там и нельзя было назвать провальной.

Она оперлась локтями на стол, сложила пальцы домиком, положила на них подбородок. Курцио едва заметно улыбнулся под ее внимательным взглядом снизу вверх.

— Что тебя гнетет? — спросила Биэль.

— Что меня гнетет?.. — повторил эхом императорский лазутчик, оглядываясь, представляя тысячи листов донесений, сводок, доносов и кляуз, окружавших его. И ведь это лишь самое главное, тщательно просеянное канцелярией и вдумчивыми секретарями.

— Все, — исчерпывающе ответил он.

— А именно?

Он подумал немного, шагнул вдоль стола, с мнимой рассеянностью перебирая пальцами в воздухе, будто не мог решиться.

— «Трактат о скотской сущности земледельца, оестествлении владения землей и возвращении правил оного к благородным порядкам старины, а также об учреждении домашних судов людей чести как естественного следствия вышеуказанных сущностей и деяний, необходимость коих превеликой следует поименовать». Написан одним из членов семьи Эфитуаль, который прежде ничем особенным не славился. Явно подставной автор.

— Я слышала об этом, — качнула головой маркиза. — В лучших домах Мильвесса стало модным обсуждать сей трактат. Людям приятно, когда их превосходство не только утверждено по рождению, но и доказывается обилием красивых, солидно звучащих слов. Но я не вникала в содержание. Не до того…

Она досадливо качнула рукой, и этот жест сказал мужчине больше, чем донес бы громкий вопль. Курцио знал, что у герцогства Вартенслебенов возникли существенные проблемы, которые семья с переменным успехом старается разрешить…

— Смысл этого, прости Пантократор, «трактата» на самом деле очень прост. Упрощение сословного деления Империи, отмена привилегий лично свободных земледельцев. Передел земли с тем, чтобы у мелких людей осталось лишь право аренды. И… полное закрепощение пейзан.

— Любопытно, — произнесла маркиза после некоторого раздумья. — Похоже на то, что Эфитуали хотят разжечь большую крестьянскую войну и расшатать трон Готдуа. Это такая извращенная компенсация за смерть Малиссы Пиэвиелльэ?

— О чем идет речь? — нахмурился Курцио, как обычно, когда понимал, что не ведает чего-то, что знать обязан.

— Малисса родилась под гербом Таинственного Зверя, — пояснила Биэль. — Ее девичья фамилия Эфитуаль.

— То есть она вошла в семью Пиэвиелльэ со сменой фамилии? — уточнил Курцио. Он злился на себя за то, что упустил столь интересную и важную деталь — непростительно для того, кто участвовал в непосредственной разработке плана по смене династии. Конечно, всегда можно оправдаться тем, что его заботы лежали в стороне от окончательного решения вопроса соперников Оттовио. Но все же… Черт бы побрал этих материковых дворян с их запутанной системой «сохранения имени» и другими заморочками… Как все-таки просто, понятно и логично организована семья Алеинсэ!

— Да. С этим собственно и связана коллизия, обеспечившая Артиго некие права на трон. Я расскажу тебе после, — пообещала маркиза. — Но зачем ты тратишь время на изучение этой… писульки?

— Эфитуали предлагают решение принципиального вопроса, который решать, так или иначе, придется. Лучше бы нам, чтобы оседлать бурю и не позволить ей развеять Империю.

— Объясни.

Курцио, разумеется, понял, что это не просьба, вернее просьба, но такого вида, что возможность отказа не предполагает.

— Все благородное сословие держится на взаимных обязательствах вооруженных людей, — он старался объяснять как можно понятнее и короче, но так, чтобы не это не выглядело снисходительным упрощением для неразвитого ума.

— Понимаю, — согласилась дочь и сестра военных дворян, сколачивавших достояние семьи огнем и мечом.

— Господь и мудрые предки оставили нам простой, понятный и организованный наилучшим образом порядок вещей. То есть отношения сюзерена и вассала. Военная служба, а также иные повинности вкупе с добровольными обязательствами в обмен на всевозможные милости, дарования и защиту.

Курцио подошел к стене, где висела большая карта Ойкумены. Как обычно при взгляде на сие творение, похожее на зуб с тремя корнями, подумал, насколько все же отличаются материковая и островная картографии. Сальтолучард отталкивался от морских перевозок и дальнейших путей всевозможных товаров, опять же преимущественно по водным жилам. Островные карты тщательно показывали береговую линию и реки, все же остальное изображалось сугубо схематично, как несущественное, а Столпы вообще представляли собой белое пятно в центре обитаемого мира. Материковые схемы вели свой род от традиций Старой Империи, где все измерялось расстоянием до столицы и дорогами. Удобная, хорошая дорога рисовалась короче, скверная и долгая, соответственно, длиннее, а вся прочая география без колебаний подгонялась под эти условия.

И получается, внезапно подумал Курцио, что никто из нас понятия не имеет, как выглядит мир на самом деле, каким его можно было бы увидеть, поднявшись выше любой птицы… Не в этом ли изначальная причина фиаско красивого, элегантного плана Алеинсэ по захвату власти? Когда вселенная, коей ты желаешь править, представляет собой лишь образ удобных для торговли городов и портов, а также схемы важных семей и гильдий — вИдение оказывается усеченным, оно помрачено и не дает истинной картины вещей. Но в таком случае и «материковый» взгляд столь же ущербен, только с другой стороны?

Впрочем, невежливо заставлять маркизу ждать ответ.

— Но весь благословленный Господом сложный механизм вращается, подобно мельничному колесу на реке, питаемый из одного источника. Это земля и крестьяне, обрабатывающие оную. Их труд лежит в основе способности кавалеров нести военную службу. До сих пор никто не смог посчитать в точности, сколько нужно крестьянской работы, чтобы обеспечить одного достойного воина. Слишком много следует учесть. Но в целом принято считать, что сотня человек кормит и снаряжает одного простого воина. Для достойной жизни кавалера-латника требуется не менее тысячи селян. Десять тысяч работников, возделывающих поля от зари до зари, позволяют собраться должным образом одному жандарму с его «копьем» и обозом. Так что все рыцарство Ойкумены — это прекрасный карлик, стоящий на плечах немого большинства, миллионов безвестных крестьян, чьи ноги запачканы в навозе.

Курцио сделал паузу, дав собеседнице время, чтобы оценить масштаб.

— Забавно, — промолвила маркиза. — Я никогда не смотрела на проблему в таком… аспекте. Хотя нет. Правильнее сказать, я никогда не думала о том, насколько тесна связь между блеском военного, благородного сословия и презренным трудом земледельца. Если убрать из этого уравнения Великого Посредника.

Лазутчик едва заметно склонил голову, оценив, как изящно маркиза показала, что сведуща в особом торговом языке Острова, где «Великим Посредником меж людьми» именовались деньги. Курцио хотел продолжить, но Биэль остановила его, подняв руку.

— Нет. Я испытываю чувство некоторого стыда из-за того, что, будучи потомком своего отца, так поверхностно знаю суть его бытия как дворянина. Дальше попробую разгадать эту загадку сама.

Курцио молча кивнул, принимая желание собеседницы.

Мы обменялись незнанием, подумал он. Происхождение Малиссы Эфитуаль против земельного вопроса… Взаимный баланс слабостей и силы, вот фундамент, на котором строится прочная связь между мужчиной и женщиной. Интересно, опасается ли маркиза Вартенслебен потерять благосклонность Монвузена в той же мере, как он боится разочаровать ее? Тайна, которую один никогда не раскроет другому.

— Кавалеры беднеют уже столетие подряд, — нахмурилась тем временем означенная маркиза, ее тонкие, угольно-черные брови сошлись изящным уголком, будто крылья морской чайки. — Крупные землевладельцы, «выдающиеся» дворяне скупают их земли, разоряют, низводят в ловагов, а то и сержантов. А если нет земель… и крестьян, то нет и положения. Благородный человек превращается в обычного всадника с копьем.

— Совершенно верно.

— Эфитуали предлагают посадить всех крестьян на землю без права свободного распоряжения. Превратить в рабов, пусть и наделенных ограниченными правами, чтобы люди чести получили гарантированное обеспечение. Верно?

— Да, так и есть.

— Но даже если предположить, что обойдется без великой смуты подлого сословия… Или что таковая будет успешно подавлена без чрезмерного ущерба… это лишь временное решение, — задумалась маркиза. — На одно или два поколения, может быть и больше, однако не намного. Ведь корень зла не в том, что крестьяне вольны покидать землю, а в постоянном сосредоточении этой земли в руках знатных и сильных. А его прервать невозможно. Если только не покуситься на сами основы мироустройства, дарованного нам Божьим провидением.

— Все так, — Курцио обозначил вежливый поклон, стараясь, чтобы движение не казалось снисходительным или саркастическим. — Это решение вопроса на считанные поколения. И черт бы с ним, буду откровенен, у Империи хватает забот сегодняшнего и завтрашнего дней, поэтому я не слишком забочусь о грядущем, которое заведомо не увижу. Но всеобщее закрепощение потрясет основы державного устройства и дастся очень уж дорогой ценой.

— До которой Эфитуалям дела нет, — подхватила мысль женщина. — Равно как и прочим ценителям сего трактата. Их волнует лишь желание заполучить крепостных рабов, которые умножат силу высшего дворянства и вернут блеск тем, кто обеднел. К тому же издержки, а также всеобщая ненависть низших обратятся в первую очередь на Двор.

— Сегодня мне приходится умерить свое красноречие, — Монвузен эффектно развел руки, как в театре. — Мой удел в этой беседе лишь выражать согласие!

— О, меньше демонстративной скромности, — улыбнулась маркиза. — Тебе не идет. Что ж, соболезную.

— Принимаю соболезнование, — проговорил Курцио, глядя в пустоту. — К сожалению, проблема повсеместного обнищания и разорения всадников действительно имеет место. И всем нужны войска, особенно теперь. Нам в первую очередь. Если сюзерен не может прокормить вассалов земельным содержанием, за службу придется платить. Как Двор платит роте Шотана и пехоте Столпов… А тратиться никто не желает, поэтому глупые и радикальные идеи обретают все больше сторонников. И обуздывать их становится все труднее…

Они обменялись понимающими взглядами, а затем Биэль негромко выразила общую заботу, что витала в воздухе уже не первый день и даже не первую неделю, словно запах ладана — неуловимо и в то же время достаточно ощутимо:

— Кажется, правление Оттовио становится не таким блестящим, как мы пытаемся всем продемонстрировать.

— Что поделать, — пожал плечами Курцио. — Нет великих правителей без соответствующих задач. Мелкие заботы порождают мелких людей, таков закон истории.

— О, мой милый, ты философ, — мягко произнесла Биэль, снова проведя пальцами по щеке Курцио, на этот раз, спустившись по шее почти до ключицы. — А теперь скажи, какова твоя главная забота?

Лазутчик императора подавил желание от всей души поцеловать любовницу, задумался над ее вопросом. С лисьей улыбкой предложил:

— Обмен?

Она лишь вновь приподняла бровь и чуть повернула голову, глянув чуть искоса, приглашая объяснить более развернуто.

— Расскажи о своей главной заботе. И я назову свою. Справедливый обмен.

Биэль помолчала немного и, когда мужчина уже был готов узреть изящный маневр уклонения, негромко и очень серьезно произнесла одно лишь слово:

— Пираты.

Теперь настала очередь Курцио изобразить немой вопрос. Он в какой-то мере догадывался о сути проблемы, однако хотел услышать больше и непосредственно от заинтересованного лица.

Баланс, повторил сам себе лазутчик. Всегда и во всем сохранение равновесия. Даже с женщиной, которую хотел бы назвать своей до конца земного существования. Ты что-то даешь, но что-то необходимо получить взамен, и принцип равноценности должен соблюдаться неукоснительно.

— Пираты, — недобро повторила маркиза. — Они стали действовать слишком успешно.

— Это неизбежное зло, — подал мяч Курцио, однако вместо облегчения беседы получилось обратное.

— Ты будешь учить меня семейному делу? — раздраженно бросила она.

— Нет, — смиренно ответил Курцио. — Я лишь напомню, что пираты основали семью Алеинсэ. Их кровь — моя кровь. Морской разбой был и пребудет до того времени, пока суда выходят в море. А в смутные времена его существенно больше.

Биэль тяжело вздохнула, явно превозмогая приступ искренней злости. Справилась и вымолвила почти спокойно:

— Нет. Потери слишком велики, — она сделала паузу и повторила с отчетливым ударением. — Слишком!

— Сказывается ваша прежняя связь с Островом? — дипломатично предположил Курцио, зная, впрочем, ответ. — Вы посвятили Тайный Совет во многие секреты.

— И, разумеется, мы учли это, когда приняли сторону истинного государя. Нет, — решительно отрезала маркиза. — Против нас играет кто-то посвященный во все тайны, знающий все маршруты, секретные укрытия и стоянки, места встреч и обменов. Это член семьи или кто-то из ближайшего окружения. Но мы не можем найти этого «кого-то». Пока не можем.

— Я могу помочь, — серьезно предложил Курцио.

— Нет, — качнула головой Биэль. — Это наша семейная забота.

— Как скажешь.

— Милый, — слабо улыбнулась она с легчайшей ноткой извинения. — Я доверяю твоим способностям, однако сейчас тебе лучше заниматься делами Империи, сжимая их в кулаке, а не хватая растопыренными пальцами. Устоит Оттовио, удержимся и мы, пусть не без потерь.

Она замолчала, однако невысказанное тоже было очевидным: старый герцог хоть и принял выбор старшей дочери, а также оценил важность верховного шпиона для императора и Ужасной Четверки, однако сохранил более чем прохладное отношение к островному ренегату. Если Курцио запустит щупальца в дела Малэрсида дальше положенного, хоть и с внешне благими целями, это вызовет… последствия. Бог знает какие, учитывая, что возраст не умножил доброту и человеколюбие Удолара.

Курцио молча поклонился, ниже и дольше прежнего.

— Что ж, ты получил желаемое. Обмен, — мягко напомнила маркиза.

Курцио подумал немного и нехотя промолвил:

— Арсенал.

— Островной Арсенал, — уточнила она. — Главная верфь Сальтолучарда?

— Да. Самое охраняемое место в Ойкумене.

— Даже ты не в силах заглянуть внутрь чужими глазами?

— Даже я, — без тени обиды или смущения признал Курцио. — Но я могу следить за тем, что происходит вокруг. И мне поступают донесения о том, что численность рабочих начала расти. Обычно их около двух тысяч, не считая двухсот мастеров. Но пошли слухи, что набор должен удвоить число. По меньшей мере, удвоить. Платят щедро. Парусные мастерские работают едва ли круглые сутки. Остров покупает пеньку, смолу, паклю, не торгуясь. И в таких размерах, да еще в начале зимы это может говорить лишь об одном…

— Они собирают галеры, что хранятся на складах разобранными, — тут же догадалась Биэль. — Чтобы умножить военный флот.

— Не просто, — щелкнул пальцами Монвузен, не стыдясь плебейского жеста. — Если мои шпионы, оставшиеся с прежних времен, передают истину… А я в этом не уверен, к сожалению… Сплошные догадки, неявные признаки, пересказанные слухи… Но если я все-таки не ошибаюсь, толкуя пляску теней…

Он обдумал слова, которые намеревался произнести, проверяя их еще раз, взвешивая догадку на весах сомнения, измеряя придирчивой мерой неуверенности. И все-таки сказал, впервые озвучив эту мысль кому-то еще:

— Они собирают все. Во всяком случае, готовятся.

— А «все» это сколько? — уточнила Биэль.

— По традиции и закону, принятому по представлению Военного Совета, на складах Арсенала в разобранном состоянии должно храниться не менее чем сто галер. Последнее известное мне число — сто сорок восемь. Во всяком случае, на момент, когда моя связь с Алеинсэ… претерпела изменения.

Биэль встала и подошла к настенной карте, почти минуту молча смотрела на нее. Курцио не было нужды заглядывать ей в лицо, чтобы знать — маркиза смотрит на острова Сальтолучард. Главный, похожий на двойную каплю, разделенный в стародавние времена пополам с помощью рукотворного канала, а также несколько более мелких, давно превращенных в крепости. Еще Биэль видит Малэрсид — самую дальнюю точку на западном побережье материка, столицу и порт «Герцогства Запада». А между этими пунктами на карте нет ничего, лишь рисунки стилизованных волн, ветров и морских чудищ. Только море. И флот Острова, что вскоре пополнится без малого полутора сотнями галер — сила, остановить которую Империи нечем.

— Когда? — глухо спросила, не оборачиваясь, маркиза.

— Нескоро. Но это неизбежно. Если…

Она повернулась, взгляд женщины был прям, спокоен и преисполнен уверенности. Впрочем мужчину она обмануть не смогла, Курцио все-таки хорошо разбирался в людях и неплохо изучил благородную и прекрасную любовницу.

— Я занимаюсь этим, — лаконично вымолвил он, отвечая на невысказанный вопрос. — Но пока не готов ничего пообещать.

Она кивнула с благодарностью, услышав больше чем сказано вслух, намного больше, потому что маркиза тоже была искушена в чтении людей, а познавая кого-либо, ты сам открываешься ему.

— Не стоит ли об этом сообщить императору? — осведомилась она. — И… отцу? К обороне следует готовиться загодя.

— Рано. Это пока всего лишь догадка. Кроме того, подобное пополнение флота стоит очень дорого. Собрать корабли из заранее подготовленных «скелетов» дешево, однако снарядить их и обеспечить командами — дело иное. А казна Сальтолучарда отнюдь не бездонна. Быть может, все это лишь приманка, отравленное мясо, брошенное мне островными мастерами шпионажа. Если мы ее проглотим, если вложимся целиком в отражение морского удара, проиграем все остальное.

— Хорошо, — трезво и по-мужски согласилась она, без колебаний и сомнений, положившись на суждение более искушенного в тайных делах.

Вдали прозвонил колокол, отмечая завершение очередной стражи.

— Мы слишком много работаем, — сказала Биэль, порывисто обняв мужчину. — Жизнь проходит, сгорает в суетных заботах, а ведь каждый день бесценен.

— Хм… — он широко улыбнулся в ее темные волосы, пахнущие ирисом. — Быть может, я сумею развлечь тебя. Сбросим груз тягот и усталости? Повеселимся, чтобы вернуть вкус к жизни, вновь почувствовать ее остроту?

Они слегка отстранились друг от друга, не размыкая объятий, так, чтобы наслаждаться телесной близостью, но в то же время видеть лица.

— Это развлечение для двоих? — с любопытством спросила она.

— Нам понадобится корабль, обученная команда и несколько праздных дней. Корабль и свита мои, от тебя же потребуется лишь время, чтобы занять его.

— Думаю, это мне по силам.

— А еще… будет опасно.

Глаза женщины будто светились сами по себе, изнутри. У всех Вартенслебенов радужки были окрашены в насыщенный синий цвет, но Биэль от рождения достался такой специфический оттенок, что ее глаза казались почти черными.

— О, дорогой, разве могу я теперь устоять перед таким соблазном? О… — она чуть поморщилась. — Я попрошу об одолжении.

— Да? — Курцио чуть не пообещал «все, что угодно!», однако сдержался в последнее мгновение.

— Флесса завтра прибывает в столицу. Она будет вести переговоры о делах герцогства. Нам нужно уменьшить подати и забрать несколько кораблей, а также наемные отряды.

— Пираты…

— Да. И соседи. Девочка измучена до предела. Этот год выдался непростым, хотя и небесполезным. Думаю, помимо прочего ей захотелось отдохнуть в столичном обществе.

Курцио сдержал ухмылку, вспоминая, как выгодно младшая сестра Вартенслебен распорядилась смутным временем и положением вице-герцогини, обкусав немало спорных земель у соседей, не столь быстрых умом, не так нужных Двору. Легко устать после таких забот.

— Хочу, чтобы перед Оттовио она предстала в должном виде, а не изможденным призраком самой себя.

— Понимаю, — согласился Курцио. — Поищу корабль побольше. Однако ей придется взять лишь самых доверенных спутников. Я наслышан о ее манере путешествовать в окружении жандармов и девок, непременно шатенок и рыжих…

Он запнулся и нахмурился, будто внезапная и очень важная мысль ударила прямо в голову, как молния с неба. Взгляд Курцио метнулся к столу и тут же вернулся обратно, зацепив изображение, раскритикованное женщиной ранее.

— Три дня, начиная с завтрашнего, — решительно подвел итог мужчина. — На четвертый мы выйдем в море еще до рассвета. Будь готова, я пришлю слуг, чтобы они разбудили тебя. Точнее вас.

— Мой сон крепок, — со значением промолвила Биэль. — Полагаю, когда придет время, лучше мне заснуть в таком месте, куда не нужно будет слать пажей, ведь они могут и не достичь цели…

— Но Флесса, — с деланой задумчивостью предположил Курцио, принимая правила шаловливой игры. — Как же она?

— Да и черт с ней, — отмахнулась маркиза. — Если девчонка проспит, это ее заботы.

И они наконец-то слились в поцелуе.

Цитаты, вспоминаемые Курцио, позаимствованы из шестой главы книги Do Arte de Esgrima, то есть «Искусство Фехтования», изданной португальцем Доминго Луисом Годиньо в 1599 году. Текст дан в переводе В. Сеничева