Среди свидетелей прошлого

ИХ ВТОРАЯ МОЛОДОСТЬ

же много раз в научно-популярной да и художественной литературе мелькали сравнения книг с людьми, библиотек с жилищами и т. п. Вероятно, эти сравнения очень точные, раз авторы не боятся повторений. А вот архивные документы? Их, наверное, тоже можно сравнить с людьми, их судьбами.

В архивах старость измеряется многими столетиями, молодость насчитывает десятки лет. Но и «старые» и «молодые» жильцы архивов имеют одну общую черту — они одинаково «капризны». Все они любят воздух, но не очень влажный. И не переносят пыли. Не терпят микробов и, не дай бог, сернистого газа, которого так много в атмосфере городов.

Любят они приятную полутьму. От солнечного света съеживаются, морщатся, у них исчезает мягкость клетчатки и появляется болезненный, «старческий» желто-коричневый оттенок, они становятся хрупкими.

Потому-то в «общей квартире» — архиве всегда царит рассеянный свет, или, вернее, просветленный полумрак.

Стеллажи повернулись боком к окнам, и кажется, что их длинные полки стараются убежать от света. Наиболее «капризные» жильцы забрались в картонные коробки — так спокойнее и пыли меньше, хотя ныне архивисты утверждают, что бумагам спокойнее не в коробках, а под переплетами, как у книг. Наверное, в будущем здания архивов построят где-нибудь на опушках лесов, вблизи водоемов. Ведь городская пыль и химические примеси буквально «на глазах» съедают бумагу. Достаточно, чтобы в воздухе содержалось от 2 до 9 частей газа на 1 миллион частей воздуха, и бумага уже не способна как следует сопротивляться изломам, ее ломкость повысится на 4–5 процентов!

В архиве хлопотливые домохозяева неустанно заботятся о том, чтобы их жильцам было удобно. Чтобы жили они вечно и вечно служили людям. Эти заботы не преходящи. Уходит одно поколение архивистов, приходит другое, а заботы остаются, передаются по наследству.

Только меняются методы.

На Большой Пироговской улице в столице, где сосредоточены важнейшие центральные исторические архивы Советского Союза, есть и «архивный профилакторий». Он не единственный. В нашей стране более 50 реставрационных мастерских, но он — центральный и самый большой. В течение года Центральная реставрационная мастерская обрабатывает 500 тысяч листов документов и несколько тысяч квадратных метров карт и планов.

Сюда попадают буквально все документы, предназначенные для хранения в архивах, расположенных поблизости. Документы прибывают в мастерскую и как случайные странники, долгое время бродяжничавшие по шкафам личных библиотек, заветным ящикам старинных семейных комодов, прибывают и как новоселы, переехавшие из временных хранилищ ведомственных архивов на место своего постоянного жительства.

Но все они пока опасно больны, хотя многие и выглядят свеженькими здоровяками.

Работников лаборатории нельзя обмануть. Они сразу же отправят письма и записки, деловые бумаги, книги, приказы, дипломатические акты в стеклянный вытяжной шкаф. Там струя сжатого воздуха и щетка не дадут затаиться в бумажных складках ни одной пылинке. И если нужно, то книгу разошьют, пройдутся по каждому листочку меховой кисточкой — тут нельзя экономить время и труд. Ведь документ попадет на полку, в коллектив ему подобных. И если на нем зацепится пыль, если в пылинках совьют себе гнезда микробы, то такой сосед будет «заразным», от него могут заболеть сотни других, «здоровых».

Но сжатый воздух, щетка не всегда в силах справиться со спорами плесени, твердыми поверхностными наслоениями. Бормашина быстро разделается с твердыми наростами. Хуже, когда имеются споры плесени. Они уцепились своими щупальцами за бумагу, притаились в надежде, что их не заметят. Но это напрасные надежды. Документ уже в вакуум-формалиновой дезинфекционной камере. Пары формалина безжалостно истребляют плесень микробов, личинки паучков, любящих лакомиться бумагой.

Теперь на стол, на самый обычный стол. Его сервировка очень нехитра — большая банка, таз с клеем и широкая кисть. Старые документы, особенно написанные во второй половине XIX и XX веков, когда бумагу стали делать не из тряпичной, а из древесной массы, потеряли клейкость, а значит, и гибкость. Они стали хрупкими. Теперь их проклеивают специальным составом. Потом сушат на деревянных решетчатых противнях, как листы раскатанного теста, сушат в своеобразной духовке высотой в два метра.

Это самый начальный процесс консервации. Иногда документы бывают настолько грязны, что их приходится буквально стирать в специальных «дождевых ванных», и стирают не простой водичкой, а раствором формалина, чтобы уже больше не пропускать через дезокамеру. В современных лабораториях, особенно в мастерской при Ленинградском архиве Академии наук СССР, пользуются тонами высокой частоты, они прекрасно справляются и с пылью и с микробами.

И вот документ чистенький. Но сколько еще в нем изъянов! Края поистрепались, кое-где оторваны углы, чернила выцвели, а переплет и попросту напоминает боевой щит, искромсанный сабельными ударами.

Нужна восстановительная «хирургическая» операция.

Но нет, «хирургическое отделение» на другом этаже, и прежде чем в «живое тело» войдет скальпель, пострадавшим сделают всевозможные анализы. Для начала надо узнать кислотность бумаги. Это очень важно. Ведь если процент содержания кислоты высок, бумага быстро разрушится. Ее нужно нейтрализовать раствором слабых щелочей. Документ помещают в герметический шкаф над раствором аммиака. Именно «над». А если наоборот, значит повышенная щелочность, и документ висит над раствором уксусной кислоты.

Так как в «хирургической» придется «пришивать» истерзанные клочки документа, и пришивать с помощью клея, необходимо подобрать и его состав. Один клей, высохнув, может очень натянуть бумагу, и она лопнет; другой, попадя на текст, наверняка со временем обесцветит его, «погасит». Спиртовой раствор полиамидного клея склеивает все виды материалов — кожу, бумагу, воск — и не портит их.

Теперь можно и наверх.

Здесь мы найдем и биомикроскопы, электронные осциллографы, оптиметры и другие приборы. В глаза бросаются белые халаты. Много здесь винтовых прессов.

Столы длинные, покрыты стеклами. У каждого рабочего места за столом снизу имеется подсветка. Тазы с клеем, куски различной бумаги, кисти, лупы, ножницы, палочки. Вот, пожалуй, и все.

Но здесь творят чудеса. Еще внизу мы приметили одну книгу. Толстую-толстую, драную-драную, но ей цены нет. В нее записывали входящие и исходящие бумаги одной из петровских коллегий. Книга в переплете, картонном, чем-то даже обтянутом. Он тоже драный и скоробленный.

И вот эта книга в «хирургической»; она расшита по листам. Смотрите, как бережно лаборантки подклеивают недостающие уголки листов. Чистые уголки, без текста, из другой, но очень схожей бумаги. Это называется наращиванием отсутствующих частей. За границей отказались от этой трудной работы. Ее надо вести очень осторожно, чтобы не повредить текста. До него здесь никто не дотрагивается, да и в других отделениях лаборатории тоже. Даже если текст почти совсем угас. Казалось бы, очень просто обвести его карандашом или чернилами. Ни-ни, это преступление!

Вы, вероятно, слышали, а быть может, и даже наблюдали работу художника-реставратора. Она во многом схожа с работой реставратора-архивиста. Реставратор-художник определяет состав красок, выявляет утраченные части картины и ее общую тональность. А затем восстанавливает, дорисовывает. Вот этого-то реставратор-архивист делать не имеет права.

Однако закрепить текст, если он еще читается, обязан. Черно-графитные карандашные тексты закрепляют раствором натриевой соли карбоксиметил-целлюлозы. Анилиновые чернила — раствором фосфорнокислого натрия.

Вернемся в лабораторию, там уже успели подклеить листы и взялись за переплет.

Переплет — это не просто украшение книги. Его придумали в глубокой древности, стремясь предохранить документы хотя бы от механических повреждений.

Переплеты бывают самые различные, и те, что на древних книгах, очень отличаются от современных.

Попробуйте сейчас приобрести книгу в дубовом переплете. О них только память сохранилась в выражении «прочел книгу от доски до доски». В архиве таких книг тоже не столь уж много, они очень древние, и только незначительное их число уцелело. Переплет, конечно, тяжелый, но зато он полностью соответствует своему назначению — охранять листы от механических повреждений, чего нельзя, сказать о некоторых современных обложках. В древности деревянные переплеты обтягивали кожей, сафьяном, бархатом. Иногда, на наиболее ценных книгах, переплет заключали в резной оклад очень тонкой ювелирной работы, со вставленными в специальные гнезда по четырем углам и в середине драгоценными камнями.

Конечно, реставрировать подобные переплеты отдают мастеру-ювелиру, но, повторяем, в архивах таких немного. Чаще их встретишь в рукописных отделах публичных библиотек.

Архивисты в последние годы все чаще и чаще выступают в защиту переплета твердого, но, разумеется, не деревянного.

Действительно, ведь в библиотеках имеются книги, которым уже более 400 лет, и листы не обтрепались, не обветшали и у некоторых даже не пожелтели. А в архивах? Те документы, которые хранятся связками в коробках, очень быстро треплются от употребления. Между тем картонные коробки, которые обычно делают сами архивисты, требуют и много времени, и средств, и картона, из которого с тем же успехом можно было бы сделать переплет.

Но оторвемся от переплетов и посмотрим, что это за машина стоит здесь, в лаборатории.

И ЗДЕСЬ НЕ БЕЗ ХИМИИ

Это последняя новинка архивной техники. После того как документ очищен, проклеен, если нужно, то и смонтирован из отдельных кусков на микролентной или конденсаторной бумаге, его закладывают в этот аппарат. Ну, примерно так, как закладывают бумагу на валик пишущей машинки.

Аппарат заряжен специальной полиэтиленовой или ацетатцеллюлозной пленкой. Когда включается ток, пленка в аппарате нагревается и даже немного растапливается, становится вязкой. Поворот рукоятки — и пленка под большим давлением соединяется с документом, покрывая его с двух сторон.

Нет, мы не оговорились, именно соединяется. Оторвать пленку от бумаг невозможно. Операция эта называется ламинированием.

Теперь уже документу не страшны ни вода, ни пыль, не боится он и механических повреждений, если, конечно, не пустить в ход ножницы. Даже солнечный свет уже не так опасен для этого документа.

Сейчас архивисты в содружестве с химиками ищут новые рецепты пленки, более стойкие и более дешевые.

Ныне кажется, что ламинировать документы просто. А ведь только современная техника и современная химия позволили архивистам решить сложнейшую проблему сохранения, консервации документов на очень долгое время.

Рукописи старились. Рукописи рассыпались, превращались в прах. Рукописи обесцвечивались.

И ничего не удавалось сделать.

В XIX веке в отчаянии стали искать рецепт какого-то пахучего порошка, приготовленного из трав, растущих в Средней Азии. Древние хранители восточных архивов этим порошком посыпали бесценные фолианты.

Рецепта не нашли.

Но химики подсказали, что бумагу можно предохранить от порчи всевозможными клейкими составами. Конечно, не пропитывать ее, а покрывать тонкой пленкой. Кажется, выход был найден. Тонкая пленка водного раствора желатина плотно схватывала бумагу, не давала ей рассыпаться.

Но увы! Вскоре выяснилось, что желатин ухудшает именно механическую прочность бумаги. И что главное — трудно придумать лучшую питательную среду для множества видов микробов.

Хорошо, что успели испортить раствором желатина незначительное количество документов.

Химики снова подсказывают — синтетические смолы, пластмасса. Из них легко приготовить тончайшую прозрачную пленку.

Особенно по душе пришлась архивистам пленка, которая образовывалась из раствора целлулоида в смеси ацетона и амилацетона. Это была нитроцеллюлозная пленка.

И вновь архивисты воспрянули духом.

И снова ненадолго. Нитроцеллюлозная пленка была не чем иным, как пироксилином. Более сильного взрывчатого вещества в XIX веке не знали. Вот и представьте себе двух-трехэтажное здание, сверху донизу заполненное взрывчаткой!

Пришлось отказаться. Потом выяснилось, уже из практики хранения кинофильмов, снятых на подобной пленке, что пленка эта очень недолговечна, через 75–80 лет она погибает.

Прямо безвыходное положение.

Но опять-таки «нашли выход», то есть подумали, что нашли. Где-то в начале XIX века были сделаны первые попытки фотографирования. А во второй половине столетия фотография стала модным увлечением.

Решили было переснять документы на негативную пластинку, пленку. Но пластинки тяжелы, громоздки, хрупки. Небольшая книжечка, переснятая на них, в пять раз «увеличивается» в своем весе. К тому же пленка, как известно, недолговечна.

А тексты угасали.

Уже нашли способ укрепления текстов, написанных чернилами с примесью солей железа — теми древними чернилами, которые выглядят сейчас так, будто документ написан разведенной ржавчиной. Такие чернила стали восстанавливать парами сернистого аммония: соли железа и сернистого аммония, вступая в реакцию, образуют сернистое железо, имеющее яркий черный цвет. И текст, угасающий текст, появлялся, как будто его писали заново.

Но не все тексты можно закрепить, восстановить с помощью химии.

И вот в конце XIX века русский фотограф Е. Ф. Буринский сфотографировал утраченный текст времен Дмитрия Донского. Текст был написан на коже, но сырость, железная ржавчина сделали свое черное дело. Буринский сфотографировал документ под углом, так, чтобы легкие тени очертили незаметные вмятины, оставшиеся от текста на коже.; Опыт удался. И по сей день метод Буринского применяется в реставрационных мастерских.

СТРАННЫЕ НА ВИД МАШИНЫ

Но мы забыли, что в нашей мастерской есть еще очень большое отделение, где производится и фотографирование и микрофильмирование текстов.

Здесь и восстанавливают угасшие тексты фотографическим методом. Но не тем, который открыл Буринский. Ведь текст иногда может почти не отличаться от фона бумаги, так что даже светочувствительные эмульсии не в состоянии его выявить. Вот тогда пускают в ход светофильтры, снимают в невидимых инфракрасных, ультрафиолетовых лучах. Но не бывает случаев, чтобы тексты не прочли.

300 лет тому назад один рьяный испанский инквизитор-цензор работал свинцовым карандашом. В тех местах, где он что-то вычеркивал, слой этого карандаша можно было ощущать пальцами. Но стоило только эти зачеркнутые места снять в инфракрасных лучах — и текст их был восстановлен.

Во время Великой Отечественной войны известный советский писатель Юрий Крымов был военным корреспондентом. Он погиб на фронте. В кармане его гимнастерки нашли неоконченное письмо, залитое кровью. Оно местами стало совершенно нечитаемо. Письмо сфотографировали в инфракрасных лучах и прочли весь текст.

А теперь последняя комната, или, вернее, целый зал, длинный, полутемный. Яркими пятнами вдоль стен светятся какие-то странные машины. За стеклянными столами возле них сидят люди.

Машины эти — гигантские фотокомбайны. На одном — марка «Докуматор», сделано в ГДР; на другом — «ЦДМ-2», сделано в СССР.

Это аппараты для микрофильмирования документов. В последние годы микрофильмирование стало важной заботой архивистов. И это понятно. Заснятый на пленку документ прежде всего охраняет подлинник от частого употребления. А это продлевает живучесть документа.

Микрофильм очень транспортабелен. По затребованию различных архивов, библиотек, учреждений его можно почтой отослать в любой уголок нашей страны и за границу. Многие же подлинные документы не разрешается выносить даже из помещения архива.

Московская микрофотолаборатория Главного архивного управления с каждым годом увеличивает выпуск микрофильмов, а заодно снижает количество фотокопий документов — они громоздки и дороги.

Степень уменьшения текста в микрофильмах или 1: 8, или 1: 20, в зависимости от формата подлинника.

А как четко, как быстро работают эти фотогиганты! Объектив наведен на резкость и закреплен. Чистое полотно стеклянного стола ровно и сильно освещено. Нажата педаль — и под стеклянным столом перемещается своего рода платформочка, на которой лежит документ или книга. Лаборант переворачивает страницу, нажимает педаль, платформочка поднимается, и в момент соприкосновения ее со стеклянной поверхностью стола автоматически срабатывает спусковой механизм фотоаппарата, платформочка вновь отходит вниз — снова перевернута страница. И за день можно сфотографировать на одном аппарате несколько тысяч страниц.

Какая экономия времени, средств! Представьте себе, что все эти документы нужно было бы издать типографским способом. В архиве Министерства обороны СССР подсчитали, что за последние 4 года архивная фотолаборатория подготовила 22 различных микрофотосборника, отпечатав документы, источники по всем важнейшим операциям Великой Отечественной войны. В эти сборники вошло 76 тысяч документов. Если бы их печатали в типографии, по 3 тома в год (случай редчайший), то и тогда понадобилось бы не менее 60 лет, чтобы закончить издание. И обошлось бы оное в один миллион рублей!

И если хорошенько проявить, закрепить, промыть пленку, она сохраняется очень долго.

Вот и вся мастерская. Остается еще побывать в городе Красногорске, где расположился Центральный государственный архив кинофотофонодокументов.

Само название архива уже говорит о том, какие документы в нем хранятся.

Кино- и фотодокументы очень молоды, но не менее капризны, чем старые. Особенно неуживчивые среди кинодокументов — ленты, отснятые на заре кинематографа.

Они горят, просто великолепно горят. И ничего нельзя сделать, чтобы они не горели. Поэтому кинофотофоноархив очень отличается от остальных архивных зданий.

Его основные хранилища — под землей. Длинные узкие подземные туннели ведут нас к боксам — отделениям, где лежат пленки. Кончается коридор — и перед глазами стена, а в ней белые эмалированные дверцы, почти такие же, как дверцы современных домашних холодильников. За каждой дверцей — полки, иногда одна, иногда две. И какое-то сооружение на задней стенке, что-то вроде клапана.

Это и есть клапан. Если в боксе загорается пленка, то сразу внутри его повышается давление, клапан откидывается и мощная струя воздуха, включаемого автоматически, выбрасывает горящую пленку наружу — прямо в красивый бассейн, с бьющим посередине фонтаном.

Между боксами устроены водоструйные защиты. При опасных пожарах они тоже включаются автоматически, и иногда пять-шесть мощных водяных струй стеной отгораживают горящее помещение от остальных боксов.

Кинодокументы, документы звукозаписи с каждым годом приобретают все большее и большее значение, как памятники эпохи, как самые точные свидетели процессов, происходящих в самых различных, буквально во всех областях нашей жизни.

Давайте теперь, после того как мы забежали далеко вперед, опять вернемся к прошлому. Нам предстоит вместе с исследователями-историками произвести любопытные экспертизы над своеобразными памятниками, которые архивисты иногда называют фальсификатами или просто подлогами.