Старая легенда

11

Сразу после завтрака Гонкура начали мучить сомнения. Многолетняя привычка побуждала его проведать лошадь, а ливень за окном напоминал об уверениях господина Вандесароса в том, что конюшни, где приютили его лошадь, прекрасные и уход за ней обеспечен. Чувство долга всё-таки пересилило, и молодой археолог решил убедиться лично, что его старушка ни в чём не нуждается. Осторожно, чтобы не беспокоить хозяев своими проблемами, он попробовал выспросить у Каремаса дорогу.

— Зачем вам туда идти сейчас, в такую погоду, Гонкур? — удивился тот. — Уверяю вас: там отличные конюхи. И они не оставят вашу лошадь без внимания.

Гонкур был полностью согласен с разумным юношей, но не мог заставить себя остаться. Он начинал жалеть даже о том, что ещё вчера не проверил, в каких условиях будет несколько дней жить его лошадь.

— Можно мне пойти с вами, господин Гонкур? — влез в разговор появившийся неведомо откуда Витас. — Один вы заблудитесь, а я проведу вас кратчайшим путём.

— Как тебе не стыдно вмешиваться в разговоры взрослых? — строго спросил Каремас.

Витас виновато опустил голову, но украдкой бросил на гостя умоляющий взгляд.

— Давай сходим туда вместе в хорошую погоду, — предложил Гонкур, начиная терзаться, что своей навязчивой идеей доставляет людям так много хлопот.

— Ничего, ему полезно прогуляться, — ответил за брата Каремас.

Витас едва не подпрыгнул от восторга. На такую удачу он не рассчитывал. Мало того, что теперь он покатается на лошади, так у него появилась возможность узнать у знаменитого, благодаря дедушкиным рассказам, гостя о всяких страшных приключениях, которые он обязан был пережить.

— Я тоже пройдусь с вами, — решил Каремас, которому хотелось поговорить с гостем о своей будущей профессии.

Витас поубавил радости.

— А тебе-то что там делать? — удивился он. — Нам и вдвоём не будет скучно.

Каремас уже приготовился сурово отчитать мальчишку, но вмешалась подоспевшая некстати Рената.

— И я с вами, — объявила она, чарующе улыбаясь красивому археологу.

Гонкур поспешил прогнать нечаянную мысль о том, что улыбается эта девушка очень приятно.

— Зачем тебе мокнуть? — возразил Каремас, ревность которого вспыхнула с новой силой.

— Чтобы потом высохнуть. Это тебе не стоит мокнуть, — ответила непреклонная Рената, которую больше бы устроила прогулка с Гонкуром вдвоём.

— А меня возьмёте? — спросил подошедший Медас и значительно посмотрел на Гонкура, давая понять, что им есть о чём поговорить дорогой. — Мигелина, пойдёшь с нами?

Девушка подошла к ним, и он с удовольствием поглядел на милые черты её лица, но почему-то прежнего благоговейного трепета не ощутил.

— А куда вы собрались? — удивлённо спросила Мигелина и выглянула в окно.

Медас, слышавший лишь, что Каремас уговаривал Ренату не выходить под ливень, и из этого заключивший, что все куда-то идут, неуверенно поглядел на Каремаса. Рената пожала плечами, потому что заинтересовалась лишь возможностью побыть лишнее время с Гонкуром и не позаботилась узнать, почему это лишнее время надо мокнуть на улице.

— Мы идём проведать лошадь господина Гонкура, — объяснил Витас, смирившийся с необходимостью поделиться гостем со всем обществом. — Пойдёшь с нами?

Гонкур был убеждён, что Мигелина, представлявшаяся ему недоступной для мелочных забот о какой-то пожилой лошади смешанных кровей, холодно откажется от непривлекательной прогулки.

— С удовольствием, — сказала Мигелина. — Будем звать девочек? Витас, сбегай за ними.

Мальчик дёрнулся было к лестнице, но страшная мысль остановила его на полпути. Он представил, что Клодии и Чораде тоже захочется покататься на лошади, ведь от этих вредных девчонок всего можно ожидать, а остальные, разумеется, тоже не преминут посидеть на бедном животном, иначе зачем же они вызвались идти в конюшни. Останется ли ему время хотя бы влезть в седло? Да и лошадь надо пожалеть.

— Иди же быстрее! — поторопила его Мигелина.

— Нет смысла, — объяснил Витас, убеждая себя в правильности и даже гуманности своих действий. — Они играют в карты и вряд ли захотят идти с нами.

— В карты? — переспросил Гонкур.

Мигелина уловила фальшь в голосе брата и хотела настоять на своём, но гость перебил её мысли своим вопросом.

— Они помешаны на картах, — объяснил Каремас и покосился на Витаса. — Как соберутся вместе, так и начинают играть. По-моему, это безобразие надо прекратить.

Витас исподлобья взглянул на него.

Ты же играешь в шахматы с дедушкой! — вызывающе заявил он. — Скажешь, и это безобразие надо прекратить?

— Шахматы развивают логическое мышление, — наставительно сказал Каремас. — Мне бы очень хотелось, чтобы ты научился играть в шахматы.

— А знаешь, сколько логического мышления требуется, когда играешь в карты? — проникновенно спросил Витас. — Больше, чем в шахматах. Наверное, поэтому ты и не любишь карты. Попробуй без логического мышления обыграть Чораду. А особенно Клодию, когда она подсовывает тебе фальшивого короля!

Гонкур почувствовал, что готов присоединиться к смеху Ренаты, а Мигелина поспешила усмирить разошедшегося мальчика.

— Ладно-ладно, никто тебе не запрещает играть в карты, — сказала она. — Только почему же ты сегодня не сел играть с девочками?

Витас скромно промолчал.

— Наверное, девочки выгнали его за то, что жульничал, — высказал предположение Каремас, улыбаясь, и в награду за проницательность получил свирепый взгляд младшего брата.

— Я иду одеваться — объявил Витас, убегая.

— Не знаю, что из него получится, — поведал Каремас. — Пытаюсь его хоть чем-то заинтересовать, но не удаётся. Только грубит.

— Трудный возраст, — сказал Медас.

Мигелина поспешила вступиться за мальчика и объяснила:

— Он серьёзно увлечён рисованием.

— Знаю я, как он увлечён, — возразил Каремас. — Дедушка пытается его обучать, но он ничего не желает слушать и кричит, что истинный талант не нуждается в прописных истинах и сам пробьёт себе дорогу. А в пример ставит Нигейроса". Вот к чему ещё может привести поступок Нигейроса, уничтожившего все свои работы, — подумал Гонкур. — Дед об этом не подумал. Гениальность художника, его жестокость… Интересные, конечно, теории, но всего лишь теории. А Витас демонстрирует практическое доказательство вреда от такого рода поступков".

— Но он очень хорошо рисует, — вмешалась Рената.

— Рисует хорошо, но не знает правил построения рисунка, поэтому часто грешит пропорциями, — менторским тоном объяснил Каремас. — Мы с Мигелиной не претендуем на талант. Однако наши рисунки правильнее и точнее, чем у него, хотя дедушка дал нам всего несколько уроков.

— Вот и займись его воспитанием, — предложила Рената, — а мы пока оденемся и сходим поглядеть на лошадь. Господин Гонкур, надеюсь, вы разрешите на ней прокатиться?

Вернувшийся Витас нахмурился, потому что сбывались самые мрачные его опасения и, если так дело пойдёт и дальше, скоро всем захочется завладеть драгоценной лошадью.

По пути в конюшни Медасу никак не удавалось уединиться с Гонкуром для серьёзного разговора, потому что Каремас, Рената и Витас буквально разрывали археолога на части, но зато он получил возможность мирно и неторопливо побеседовать с давно и безнадёжно нравившейся ему Мигелиной. К сожалению, тема их разговора не переходила на предметы личные и вилась исключительно вокруг поэзии, которой девушка посвящала всё своё свободное время. В изящных искусствах Медас силён не был, поэтому дорога не показалась ему слишком короткой.

При взгляде на чистые удобные стойла, Гонкур подумал, что такой заботы его старушка никогда не видела. Холёные сытые кони с лоснящейся шерстью вызывали восторг, но Гонкуру была гораздо милее его лошадка. Впрочем, только Витас и Рената разделяли точку зрения молодого человека, остальные же деликатно помалкивали, воочию видя разницу между заезженной экспедиционной клячей и породистыми скаковыми лошадьми. Впрочем, всех умилило, когда ласковое животное ткнулось мордой в шею хозяина, а потом обследовало его карманы в поисках лакомства, так что, когда конюх с непроницаемым видом вывел любимицу Конкура в небольшой крытый дворик, в числе желающих прокатиться оказались не только Витас и Рената, но даже Мигелина.

Вернувшись домой. Медас, которого неотступно преследовали воспоминания о ночном кошмаре, отвёл археолога в сторону и тихо спросил:

— Что вы думаете о портрете, Гонкур? Ведь не сошли мы оба с ума?

Гонкуру стоило усилия, чтобы от весёлого посещения конюшен перейти к проблеме мрачного Нигейроса.

— Сам я ничего не понимаю, — признался Гонкур, думая, что Мигелина взобралась в седло хотя и неумело, но очень мило, и отгоняя воспоминание о том, как грациозно смотрелась на его лошади Рената.

После ночного разговора с черноволосой красавицей он не мог относиться к ней с прежней неприязнью, но всё-таки его коробили откровенные попытки девушки ему понравиться.

— Дед Вандесарос сегодня утром попробовал по-своему истолковать наши ощущения, — сказал Гонкур, пытаясь сосредоточиться на разговоре.

Он в общих чертах передал объяснения старика, и Медас задумался.

— Я провёл бессонную ночь, — заметил он. — Всё думал о портрете. Мне даже не приходилось его представлять: Нигейрос стоял у меня перед глазами как живой. Наверное, господин Вандесарос прав, ведь иначе мы скатимся к мистике, но… трудно сразу принять такое простое объяснение после того, как…

— … мы так перетрусили ночью, — подхватил Гонкур, улыбаясь.

— Что касается меня, то я струсил, — серьёзно согласился Медас. — Да и вы тоже, Гонкур.

— А не хотели бы вы сегодня же ночью проверить свои ощущения? — спросил молодой археолог, перестав улыбаться, потому что тревога его нового знакомого наконец-то заглушила в нём легкомысленное настроение, вызванное приятной прогулкой.

— Мне кажется, что нам надо это сделать для собственного спокойствия, — ответил Медас. — Мы теперь знаем, что нам предстоит увидеть, поэтому неожиданностью, как ночью, это для нас не будет. Наберёмся мужества и внимательно обследуем картину. Если господин Вандесарос прав, мы в этом убедимся на месте, а если нет, то не уйдём, пока секрет портрета не будет раскрыт.

— Согласен с вами, — подхватил Гонкур. — Хоть дед и советует мне поберечь нервы и больше не ходить туда ночью, но, мне думается, нам обоим, и правда, будет спокойнее, если мы во всём поскорее разберёмся.

Он считал, что днём, при ярком свете, рассмотреть портрет было бы легче, быстрее и, главное, действеннее, чем при тусклых свечах, но сразу несколько причин не позволили высказать эту мысль вслух. Во-первых, госпожа Кенидес может не показать портрет до того, как молодые люди узнают легенду до конца, во-вторых, если разрешение будет получено, к учёным-исследователям обязательно присоединятся почти все обитатели дома, а присутствие многочисленной публики очень вредит выполнению серьёзных задач, и, наконец, в-третьих и прежде всего, днём с их экскурсии слетит налёт романтики, а портрет может показаться не таким загадочным, как в тишине ночи, в полутьме. Возможно, Медас придерживался того же мнения, что и археолог, потому что он тоже умолчал про самый простой способ знакомства с Нигейросом.

— Значит, сегодня ночью, — повторил Медас. — Я зайду за вами часа в два.

— Тише. Сюда идут, — шепнул Гонкур.

— О чём это вы беседуете, уединившись? — спросила Рената, подойдя к ним. — Обо мне или о Нигейросе?

Гонкур сдвинул брови и уставился в пространство, делая вид, что сосредоточенно думает.

— О вас говорить приятнее, — важно кивнув, сказал он басом. — Таково моё мнение. А ваше, коллега Медас?

Медас повторил мимику приятеля.

— Я согласен с вами, уважаемый коллега. Пожалуй, если рассматривать проблему со всех сторон, то можно совершенно чётко выделить основные причины превосходства Ренаты над Нигейросом в рассматриваемом конкретном вопросе. Вы согласны со мной, коллега Гонкур?

— Полностью, уважаемый коллега, и даже иду дальше вас. Я увязываю ваши основные причины в одну, то есть подхожу к решению проблемы с истинно научным видением предмета.

Гонкур возвёл глаза к потолку, сделал важную мину и поднял указательный палец. Копируя известного академика.

— Какую же причину вы видите, уважаемый коллега? — серьёзно и, как показалось археологу, с любопытством, спросил Медас.

— Моя аксиома проста, коллега Медас, — внушительно произнёс Гонкур. — Говорить о Ренате приятнее, потому что безопаснее.

— Думаю, что следует с вами согласиться, коллега Гонкур, — ответил Медас и склонил голову набок, созерцая живой предмет разговора, — но в опасности всегда таится доля своеобразной привлекательности, и я нахожу, что разговор о Нигейросе тоже не лишён прелести.

Рената не выдержала.

— Как вам не стыдно говорить такой вздор?! — воскликнула она, смеясь и сердясь в одно и то же время. — А ты, Эстаб Медас, никогда, ну никогда не закончишь комплиментом! Сухарь учёный, вот ты кто!

— Эй, кто там обижает Ренату? — спросил Каремас, приближаясь. — Будьте осторожны, я здесь и по-прежнему готов расстаться с жизнью, чтобы вызвать улыбку на её устах.

— Довожу до твоего сведения, — гордо ответила Рената, — что ничья, даже твоя смерть не заставит меня улыбнуться, так что живи спокойно. Дедушка! — крикнула она. — Заступитесь за меня!

Старик Вандесарос быстро объехал вокруг молодых людей, ловко орудуя рычагом, потом въехал в их круг, заставив их расступиться, и завертелся на месте.

— Кто? Кто? Кто зовёт меня на помощь? — свирепо прорычал он. — Чьи мольбы доходят до моего слуха? Я храбрый рыцарь из древнего и славного рода Вандесаросов и готов сразиться с любым, кто осмелится спорить с прекрасной дамой! Кто тебя обидел, о одна из многочисленных дам моего сердца? А! Вон идёт мой племянник, отрок Витас. Витас, неси сюда мои рыцарские доспехи, очисти их от ржавчины и за неимением лучшего позови хотя бы этого недостойного уличного точильщика, который позорит своё благородное ремесло, заодно занимаясь заменой оконных стёкол. Пусть он наточит мой прославленный меч. Я выбираю тебя своим самым смелым оруженосцем.

— Клянусь верно исполнять свой долг перед моим господином, — пообещал Витас и встал на одно колено перед инвалидным креслом.

— Принимаю клятву! — торжественно сказал старик. — Можешь встать, Витас.

— Дедушка, мама и тётя Верфина зовут тебя в кабинет, — доложил мальчик.

— А зачем? — удивился старик. — Впрочем, съезжу, узнаю сам. Рената, я ещё вернусь и защищу тебя.

— Что случилось, Витас? — спросил Каремас, когда господин Вандесарос уехал.

— Не знаю. Только что приехал какой-то человек и вручил тёте Верфине письмо.

— Интересно, о чём? — подумала Рената вслух.

— Это был почтальон? — спросил Каремас.

— На почтальона он не похож, — подумав, ответил мальчик.

— Странно, — сказала Рената. — Наверное, что-то неприятное.

— Да уж, от радости в такую погоду человека с письмом не пошлёшь, — согласился Каремас.

Обычно, когда в семье случается несчастье, гости желанными не бывают, поэтому Гонкур понимающе переглянулся с Медасом, безмолвно соглашаясь с ним, что после выяснения случившегося им обоим, скорее всего надо будет уехать.

— Мигелина идёт, — сообщил Витас. — Может, она что-то знает?

— Мигелина, иди сюда! — позвал Каремас.

— Что-то случилось, — сообщила девушка. — Тётя Верфина очень бледна, а мама послала за дедушкой. Они заперлись в кабинете и запретили подходить к дверям.

— Пойду, узнаю у девчонок, может, они что-нибудь слышали, — предположил Витас и пожаловался. — Они такие проныры, что от них ничего нельзя утаить, а сами развели какие-то секреты и всё время о чём-то шепчутся.

Последние слова он проговорил, глядя на гостя и прикидывая, как бы ему получше повторить перед подругами манеру Гонкура стоять.

Мигелина хотела остановить брата и запретить ему волновать девочек, но мальчик уже исчез.

— Вижу господина Вандесароса, — негромко объявил Гонкур.

— Дедушка, что случилось? — закричала Рената, бросаясь ему навстречу.

— Тише, тише, не урони меня, — проворчал инвалид. — Всё узнаешь после обеда. Гонкур, оставь эту шумную компанию и удели своему старому другу хотя бы час.