Старик Хоттабыч

LII. Мечта о «Ладоге»

Тут нам необходимо сделать некоторое отступление и рассказать, как они очутились на «Ладоге».

Читатели, конечно, не забыли, что Волька в значительной степени по собственной вине (не надо было рассчитывать на подсказку!) позорно провалился на экзамене по географии. Такое событие трудно забыть. Помнил, конечно, и Волька, помнил и тщательно готовился к пересдаче экзамена. Он решил обязательно сдать на «пять».

Но, несмотря на самое искреннее желание Вольки как можно лучше подготовиться к экзамену, это оказалось совсем не так просто. Мешал Хоттабыч. Ведь Волька так и не решился поведать старику истинные последствия его роковой подсказки. Приходилось поэтому также скрывать и то, что Вольке нужно готовиться к переэкзаменовке. Он опасался, как бы Хоттабыч не решил наказать учителей и в первую очередь Варвару Степановну за Волькин провал на экзамене.

Особенно обидно получилось в тот день, когда так необыкновенно закончилась игра между «Шайбой» и «Зубилом».

Преисполненный раскаяния за огорчения, доставленные им Вольке на стадионе, Хоттабыч в этот день не отступал от Вольки ни на шаг, всячески к нему подлизывался, расточал комплименты и всё время навязывался с самыми соблазнительными предложениями. Только часов в одиннадцать вечера Волька получил возможность взяться за учебник.

— С твоего позволения, о Волька, я лягу спать, ибо меня что-то клонит ко сну, — промолвил наконец Хоттабыч, позёвывая, и полез на своё обычное место — под кровать.

— Спокойной ночи, Хоттабыч! Приятных снов! — ответил Волька, усаживаясь поудобнее за столом и с искренним сожалением поглядывая на свою постель.

Он устал и был весьма не прочь соснуть, как он выражался, минут пятьсот — шестьсот. Но надо было заниматься, и Волька скрепя сердце углубился в учебник.

Увы! Шелест страниц возбудил внимание засыпавшего джинна. Он высунул из-под кровати свою всклокоченную бороду и сонным голосом осведомился:

— Почему ты не в постели в столь поздний час, о стадион моей души?

— Что-то мне не спится. Бессонница, — соврал Волька.

— Тс-тс-тс! — сочувственно прищёлкнул Хоттабыч языком. — Это весьма прискорбно. Бессонница губительна в твоём нежном возрасте. Но не печалься, ибо для меня нет ничего невозможного.

Он выдернул из бороды несколько волосков, дунул на них, прошептал какое-то слово, и Волька, не успевший возразить против несвоевременной и ненужной помощи Хоттабыча, тут же заснул, склонив голову на стол.

— Ну вот, слава аллаху, всё в порядке, — пробормотал Хоттабыч, выбираясь из-под кровати. — Да будешь ты в объятиях сна до самого завтрака!;

Он легко поднял на руки спящего Вольку, бережно уложил его на постель, прикрыл одеялом и, удовлетворённо бормоча и кряхтя, забрался к себе под кровать.

А свет настольной электрической лампочки всю ночь бесполезно падал на учебник географии, сиротливо раскрытый на одиннадцатой странице…

Можете себе представить, каких трудов и скольких хитростей и уловок стоило Вольке подготовиться как следует к переэкзаменовке! Именно она и была той важной причиной, из-за которой Волька, а вместе с ним и Хоттабыч и Женя должны были полететь из Генуи не на побережье Атлантического океана, а обратно в Москву.

Но оказалось, что хорошо подготовиться к переэкзаменовке — это только половина дела. Надо было ещё придумать, как отвязаться от Хоттабыча на время, которое требовалось для того, чтобы пойти сдать переэкзаменовку.

Тут автор этой правдивой повести считает необходимым отметить для сведения читателей, что в квартире Костыльковых проживали ещё два жильца, о которых мы до сего времени не упоминали лишь потому, что они никак не участвовали в описываемых нами событиях, да и в дальнейшем никакого интереса для нас не будут представлять. Если же мы считаем нужным отметить их существование, то лишь потому, что как раз накануне вечером по их просьбе телефон из кабинета Костылькова-старшего был перенесён для всеобщего удобства в прихожую.

Это незначительное, на первый взгляд, событие, как сейчас убедятся наши читатели, неожиданно привело к серьёзному перелому в настроениях и мечтаниях старика Хоттабыча.

Итак, Вольку не на шутку волновал вопрос, как ему незаметно для Хоттабыча вырваться из квартиры, когда в прихожей раздалась трель телефонного звонка. Звонил Женя.

— Слушаю! — сказал Волька. — Здравствуй… Ну да, сегодня. Ровно в двенадцать… Ещё спит. Что?.. Ну да, совсем здоров. Он вообще очень здоровый старик… Что? Нет, ещё не придумал… Что? Ты с ума сошёл! Он ужасно огорчится, обидится и такого натворит, что и в триста лет не расхлебаешь… Значит, ты будешь у меня в пол-одиннадцатого? Добро!

Из дверей Волькиной комнаты высунулся Хоттабыч. Он укоризненно прошептал:

— Почему ты, Волька, беседуешь с твоим и моим лучшим другом Женей ибн Колей в прихожей? Это неучтиво. Не лучше ли было бы, если бы ты пригласил его к себе в комнату?

— Да как он войдёт сюда, если он сейчас у себя дома?

Хоттабыч обиделся:

— Не понимаю, что побуждает тебя насмехаться над старым и любящим тебя джинном! Мои уши никогда ещё меня не обманывали. Я только что слышал, как ты беседовал с Женей.

— Да я с ним по телефону разговаривал, понимаешь ты или нет? По те-ле-фо-ну! Ох, и беда мне с тобой! Нашёл, на что обижаться! Идём, я тебе сейчас всё покажу.

Они вышли в прихожую. Волька снял телефонную трубку, с рычажка, быстро набрал знакомый номер и сказал:

— Будьте любезны, позовите, пожалуйста, Женю.

Затем он передал трубку Хоттабычу:

— На, можешь поговорить с Женькой.

Хоттабыч осторожно прижал трубку к уху, и лицо его расплылось в растерянной улыбке:

— Ты ли это, о благословенный Женя ибн Коля?.. Где ты сейчас находишься?.. Дома? А я думал, ты сидишь в этой чёрной трубочке, которую я держу у своего уха… Да, ты не ошибся, это я, твой преданный друг Гассан Абдуррахман ибн Хоттаб… Ты скоро приедешь? Да будет, в таком случае, благословен твой путь!..

Сияя от восторга, он возвратил трубку ухмыляющемуся Вольке.

— Поразительно! — воскликнул он. — Я беседовал, даже не повышая голоса, с отроком, находящимся от меня в двух часах ходьбы!

Вернувшись в Волькину комнату, Хоттабыч хитро оглянулся, щёлкнул пальцами левой руки, и на стене, над аквариумом, тотчас же появилось точное подобие телефона, висевшего в прихожей.

— Теперь ты сможешь сколько угодно беседовать с друзьями, не покидая своей комнаты.

— Вот за это спасибо! — с чувством промолвил Волька, снял трубку, прижал её к уху и долго тщетно прислушивался.

Никаких гудков не было слышно.

— Алло! Алло! — крикнул он.

Он встряхнул трубку, потом стал в неё дуть. Гудков всё равно не было.

— Аппарат испорчен, — объяснил он Хоттабычу. — Сейчас я открою крышку. Посмотрим, в чём там дело.

Но коробка аппарата, несмотря на все усилия Вольки, никак не открывалась.

— Он сделан из цельного куска самого отборного чёрного мрамора! — похвастался Хоттабыч.

— Значит, внутри там ничего нет? — разочарованно спросил Волька.

— А разве внутри этого аппарата тоже должно что-нибудь быть? — забеспокоился Хоттабыч. — Вроде как в тех часах?

— Ну да, в таком случае понятно, почему этот телефон не действует, — сказал Волька. — Ты сделал только макет телефона, без всего, что полагается внутри. А внутри аппарата как раз самое главное.

— А что там должно быть, внутри? Особая начинка? Такая, как в часах? Колёсики всякие? Объясни, и я тотчас же сделаю всё, что необходимо.

— Не как в часах, а совсем другая. Но этого так просто не объяснишь, — важно ответил Волька. — Для этого нужно сначала пройти всё электричество.

— Так научи же меня тому, что ты называешь электричеством!

— Для этого… — вдохновился Волька, — для этого нужно ещё раньше пройти всю арифметику, всю алгебру, всю геометрию, всю тригонометрию, всё черчение и ещё много разных других наук.

— Тогда обучи меня и этим наукам.

— Я — я… я сам ещё не всё это знаю, — признался Волька.

— Тогда обучи меня тому, что ты уже знаешь.

— Для этого потребуется много времени.

— Всё равно я согласен, — решительно ответил Хоттабыч. — Так отвечай же, не томи меня: будешь ли обучать меня наукам, которые дают каждому человеку такую чудесную силу?

— Только чтоб аккуратно готовить уроки! — строго отвечал Волька. — На, покуда почитай газету, а я сбегаю по одному дельцу.

Он сунул в руки Хоттабычу свежий номер «Пионерской правды» и уехал в школу.

Светло-серое здание школы было непривычно тихо и пустынно. Только в кабинете на первом этаже директор, заведующий учебной частью и Варвара Степановна о чём-то толковали, да двумя этажами выше гулко раздавались весёлые голоса маляров и штукатуров: начинался летний ремонт.

— Ну, дорогая Варвара Степановна, что же вам сказать, — улыбнулся директор, — такому отпуску можно только позавидовать. И надолго это?

— Кажется, на месяц или что-то около этого.

Волька обрадовался, что Варваре Степановне хоть месяц не будет грозить опасность попасться на глаза Хоттабычу. Фу, хоть бы скорее она уезжала!

— А-а-а, хрустальный купол небес! — шутливо приветствовал директор Вольку. — Ну как, выздоровел?

— Выздоровел, Павел Васильевич. Я совсем здоров.

— Ну вот и отлично! Подготовился?

— Подготовился, Павел Васильевич.

— Ну что ж, давай, в таком случае, потолкуем.

Они толковали по всему курсу географии за шестой класс. Если бы Волька догадался засечь время, он убедился бы с удивлением, что беседа продолжалась почти двадцать минут. Но он не имел времени смотреть на часы. Ему казалось, что директор недостаточно подробно его спрашивает, ему хотелось на каждый вопрос отвечать пять, десять минут. Он испытывал томительное и в то же время блаженное чувство ученика, который знает предмет назубок и больше всего боится, как бы это не осталось не замеченным теми, кто его экзаменует. По лицу Варвары Степановны он давно уже видел, что та довольна его ответами, и всё же, когда Павел Васильевич наконец сказал: «Молодец! Теперь видно, что тебя не зря учили», Волька почувствовал, как по его телу пробежал приятный холодок, а его веснушчатая физиономия, помимо его желания, расплылась в такую широкую улыбку, что и директор, и завуч, и учительница географии тоже заулыбались.

— Да, — сказал завуч, — сразу видно, что Костыльков серьёзно поработал, по-пионерски.

О, если бы директор, Варвара Степановна и завуч знали, в каких неслыханно трудных условиях пришлось Вольке готовиться к этой беседе! Как он хитрил, прятался, бегал от Хоттабыча, чтобы иметь возможность спокойно засесть за учебник географии, какие необыкновенно трудные преграды, сам того не ведая, ставил ему Хоттабыч всё это время! Насколько возросло бы тогда их уважение к успехам, достигнутым Костыльковым!

Волька хотел было похвастать и своими педагогическими успехами (не всякий может похвастать, что выучил грамоте джинна), но вовремя удержался.

— Ну, Костыльков, — торжественно промолвил Павел Васильевич, — поздравляю тебя с переходом в седьмой класс! Отдыхай до сентября. Набирайся сил! Будь здоров!

— Спасибо, Павел Васильевич, — ответил Волька солидно, как и надлежит отвечать ученику седьмого класса. — До свидания, Варвара Степановна! До свидания, Сергей Семёнович!..

К тому времени, когда он вернулся на речку, Хоттабыч, удобно устроившись в тени могучего дуба, бойко читал Жене «Пионерскую правду».

— Сдал! На «пять»! — шёпотом сообщил Волька своему приятелю и прилёг возле Хоттабыча, испытывая одновременно по крайней мере три удовольствия: первое — оттого, что он лежал в холодке, второе — оттого, что он отлично сдал испытания, и третье, не менее важное, а пожалуй, и самое главное удовольствие, — гордость учителя, наслаждающегося успехами своего ученика.

Между тем старик, читавший всё подряд, перешёл к отделу «Спортивные новости». Первая же заметка заставила приятелей грустно и завистливо вздохнуть.

— «В средних числах июля, — читал Хоттабыч, — из Архангельска отправляется в Арктику зафрахтованный Центральным экскурсионным бюро ледокольный пароход «Ладога», на котором проведут свой отпуск шестьдесят восемь лучших производственников Москвы и Ленинграда. Рейс обещает быть очень интересным».

— Вот это да! — мечтательно произнёс Волька. — Вот это поездочка! Всё отдай — не жалко!

— Только прикажите, о превосходнейшие мои друзья, и вы поедете, куда только захотите! — пылко сказал Хоттабыч, горевший желанием отблагодарить чем-нибудь своих юных учителей.

Но Волька вместо ответа только снова вздохнул. А Женя печально пояснил старику:

— Нет, Хоттабыч, нам на «Ладогу» не попасть: на неё, брат, только знатные люди могут рассчитывать попасть.