Статьи и проповеди. Часть 3 (02.11.2010 – 16.05.2011)

Святитель Димитрий: портрет в стиле барокко (28 марта 2011г.)

Он известен нам и любим нами благодаря главному труду всей своей жизни — «Житиям святых». Труд этот, даже при беглом знакомстве, представляет собой такую глыбу, что поднять её под силу только титану духа.

Слово «подвиг» проще всего и чаще всего ассоциируется с героизмом на войне. Воцерковлённым людям известно и другое значение этого слова. Значение, связанное с корнем «двиг-». Совершает подвиг тот, кто сдвигает себя с мёртвой точки, тот, кто движется в нужном направлении, преодолевая страх, лень и усталость. Жизнь по заповедям Евангелия, жизнь в молитве и воздержании требует непрестанного усилия, то есть подвига. Но и в этом случае «подвиг» ограничен представлениями о монашестве, юродстве, столпничестве, странничестве. То, что существует подвиг умный, думают нечасто, а ведь именно его совершил Ростовский митрополит Димитрий. Чтобы понять глубже эту мысль, возьмём примеры из областей близких, но всё же иных.

Поэт Николай Гнедич, много лет проведя в трудах, перевёл с греческого «Илиаду» и «Одиссею». Современники сочли его труд интеллектуальным подвигом во славу родной словесности и мировой культуры. И это правда. О людях, всю жизнь занимающихся переводами Данте, Шекспира, Вергилия, нужно говорить шёпотом и с уважением. Это почтовые лошадки цивилизации, перевозящие с континента на континент и из эпохи в эпоху драгоценный груз лучших человеческих мыслей. Они часто бывают не приспособленными к жизни, одинокими и лично несчастными. Они могут годами не покидать свои кабинеты, подобно Канту, жившему у моря и ни разу не видавшего его собственными глазами. Физик, химик, философ, писатель — разве это не рыцари, честно служащие своему возвышенному идеалу? Их труд требует жертв, лишений, аскетизма, и они на это готовы. Не зря говорят на Востоке, что чернила учёного подобны крови мученика.

Димитрий Ростовский во всём был похож на учёных затворников. Только его труд выше. Он трудился ради Христа и Церкви. Кроме необходимой усидчивости, терпения, многолетнего напряжения всех душевных сил нужна была горячая вера и большая любовь.

Димитрий был человеком Церкви до последнего ноготка. Он был полностью погружён в Писание и Предание, жил богослужением и дышал ещё на земле воздухом Небесного Царства. Вот записи из его дневника, приоткрывающие его внутренний, глубоко церковный мир. «В лето от воплощения Бога Слова 1705-е, месяца февруария, в 9-й день, на память мученика Никифора, сказуемого Победоносца, в отдание праздника Сретения Господня, изрекшу Симеону свое моление: ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко, в день страданий Господних пятничный, в который на Кресте рече Господь: совершишася, — перед субботою поминовения усопших и пред неделею страшного суда, помощью Божиею и Пречистыя Богоматере, и всех святых молитвами, месяц август написася. Аминь».

Это слова человека, живущего в Церкви так, как рыба живёт в воде. А вот слова святого отца, написанные на смерть матери: «В самый великий пяток спасительныя страсти, мать моя преставися в девятый час дня, точно в тот час, когда Спаситель наш на Кресте страждущий за спасение наше, дух Свой Богу Отцу в руце предал… А и то за добрый знак ея спасения имею, что того же дни и того же часа, когда Христос Господь разбойнику, во время вольныя страсти, рай отверзал, тогда и ея душе от тела разлучитися повелел». Весь внутренний мир, как видим, словно закваскою, заквашен событиями литургического года и ежедневного богослужебного круга.

На «Жития» святого Димитрия сегодня слышится немало нареканий. Диалоги кажутся длинными и пафосными, манера письма — однообразной. Христовы страдальцы первых веков изображены непобедимыми героями, в сравнении с которыми гонители — не более чем злобные и слепые в своём неверии карлики. Человеку, знающему, какой кровью умылась Церковь в ХХ веке, знающему, как не похожи недавние страдания бесчисленных мучеников и исповедников на те, которые описаны у Димитрия, читать его «Жития» бывает тяжело. В чём здесь дело? Дело в духе тогдашнего времени и в образовании, которое получил святой.

«Жития святых» — это словесная икона. Димитрий Ростовский писал свои иконы в барочном стиле. Так он был воспитан. Вся образованность, из киевских школ распространявшаяся по Руси, была полуеретична. Это были те страстные восторги, которые пришли на Русь с Запада. Страстность и восторженность вошла в проповедь — с тех пор она криклива, безжизненна и искусственна. Страстность вошла в архитектуру, и храмы стали снаружи щёгольскими, а внутри полными резьбы, от которой рябит в глазах, дешёвой позолоты и пузатых ангелочков — копий античных амуров. Страстным стало пение, многоголосое, оперное, итальянское. Не хватало только органа или скрипичного концерта посреди службы. И лики на иконах покрылись румянцем то ли стыда, то ли отменного здоровья. Благословляющие персты стали пухлыми, обратная перспектива исчезла, уступая место технике портрета. Это было великое и незаметное (!) отпадение от Православия. Незаметное потому, что Таинства продолжали совершаться, и Символ веры пели в храмах без еретических добавок. Но западное пленение совершилось. Некритично впитав в себя католическую мистику и эстетику, народ через сто лет начнёт некритично впитывать вольтерьянство. А затем — социалистические идеи. А затем.

Димитрий жил в этой атмосфере. На его искреннюю любовь ко Христу и благодатный церковный опыт наложились и католический пиетет, и барочная эстетика. Святость была возможна лишь в случае победы внутреннего опыта над внешним воспитанием. И Димитрий не был одинок. Та же борьба предстояла всем таким, как он. Иоанн Тобольский, Иоасаф Белгородский, Тихон Задонский и другие были людьми, которые изнутри преодолевали внешнее западное давление — и церковное, и государственное.

Новые агиографы напишут проще и точнее. Они уйдут от «плетения словес» и стилистических завитушек. Как Павел, в простоте слова, чтобы не упразднить Крест Христов, они напишут о далёком и близком прошлом Матери Церкви. Но им, как и Димитрию, нужно будет жить в Церкви, и жить Церковью, а не просто «оказывать ей услуги извне». Чтобы написать о святом, нужно войти в общение со святым, и нужно, чтобы святой твоему труду не воспротивился. Труду Димитрия святые не только не противились, но и помогали ему.

Так, 10 августа 1685 года между звоном к заутрене и чтением кафизм явилась святому великомученица Варвара. Димитрий взмолился Варваре о том, чтобы она умолила Бога о грехах его, на что услышал: «Не ведаю, умолю ли, ибо молишься по-римски». Эти слова святитель истолковал в том духе, что к молитве он ленив и молится кратко, как у римлян принято. На слова Варвары он опечалился, но услышал от неё «не бойся» и другие утешительные слова. Вскоре проснулся он с радостью в сердце и надеждой на Варварину помощь. Так же в иное время, после целонощного труда, под утро задремав, увидел Димитрий мученика Ореста, о котором только что писал. Мученик показал ему раны, полученные за Христа, которые у Димитрия остались неописанными.

Так что ответ на труды был ещё при жизни, и ответ не от читателей только, но и от героев святых повествований. Сегодня Димитрий с теми, о которых писал при жизни. Больше других знавший о святых, Димитрий видит сегодня их лица. Любивший при жизни земной воспевать Иисусово имя, он сегодня присоединил свой голос к небесному хору.

Димитрий умел петь и любил пение. «Взирай с прилежанием», «Иисусе прекрасный», «О горе мне, грешнику сущу» — эти и многие другие канты, написанные святителем, поются до сих пор. Незадолго до смерти, почувствовав себя худо, святитель позвал к себе в келью певчих. Он попросил их спеть те песнопения, которые написал в юности. Потом долго рассказывал о том, как молился в молодости, как горел желанием угодить возлюбленному Господу. Затем отпустил певчих, а любимому келейнику поклонился до земли. Эту ночь он провёл в молитве. В положении молящегося человека, на коленях, перед образом, его и нашли утром. Дно гроба, по предсмертной просьбе Димитрия, выстлали черновиками его сочинений.

Не только жития описывают кончину святителя. В скудные и тяжёлые годы изгнания, в конце 20 х годов в Париже писал об этом Иван Бунин. Один из его коротких рассказов так и называется: «Святитель». Автор вспоминает обстоятельства смерти святого и ещё вспоминает одного знакомого мужика из «прошлой», дореволюционной жизни. У этого мужика была икона, изображавшая Димитрия, молитвенно стоящего на коленях. Хозяин иконы имел к святому глубокую любовь, доходящую до нежности. Он часто обращался с молитвой к святому, говоря при этом: «Митюшка, милый!»

«Только один Господь, — заканчивает рассказ Бунин, — ведает меру неизреченной красоты русской души».