Статьи и проповеди. Часть 3 (02.11.2010 – 16.05.2011)

Литургия Преждеосвященных даров (19 апреля 2011г.)

Субботы и воскресенья Великого поста постными днями не считают. И не потому, что позволяется в эти дни есть что-то скоромное. (Скоромное для здоровых телесно людей запрещено до самой Пасхи.) А потому, что в субботние и воскресные дни служится полная, настоящая литургия. Так литургия помещается Церковью во главу угла, и от ее наличия или отсутствия дни становятся праздничными или скорбными соответственно.

Если ходить во все время Великого поста только на воскресные службы, то пост не почувствуешь, несмотря на воздержание в пище. Нужно посещать также и особые службы поста, чтобы ощутить контраст этих святых дней с прочими днями года, чтобы глубоко вдохнуть в себя целительный воздух Четыредесятницы. Главная из числа особых служб — это литургия Преждеосвященных даров.

Она отличается от традиционной литургии тем, что на ней не приносится Богу Бескровная Жертва. Жертва принесена заранее, дары освящены, и ими можно причаститься. Вся служба — это приготовление к причастию заранее заготовленными дарами.

Главная мысль, которая должна родиться от внимания к поднятой теме, — это тоска по причащению, скорбь разлуки. Это нежелание оставаться даже в течение одной седмицы без святых таин. Пусть нельзя торжествовать, а надо смиряться и плакать. Но все равно не причащаться нельзя, и, значит, надо причаститься хотя бы заранее приготовленными дарами.

Невозможно понять литургию Преждеосвященных даров, ее чин, ее происхождение, необходимость в ней без любви к таинствам и практики частого причащения. Что хотите, говорите, и, что хотите, думайте, но если бы в Древней Церкви была традиция причащаться пять-шесть раз в год, то литургия Преждеосвященных даров никогда не возникла бы. Не возникла бы сама нужда в ней. А нужда эта называется: не могу без Христа и причастия. «Для меня жизнь — Христос, и смерть — приобретение».

Если причащаться редко, то и литургию служить надо редко, заполняя остальные дни чтением обедницы, псалмопением, акафистами, поучениями и проповедями. Но это — честный путь в никуда, что и незрячему должно быть понятно. Литургию оставлять нельзя. Она — наше единственное богатство. Нужно, напротив, так крепко полюбить литургию, чтобы через нее понять церковную жизнь вообще. А. С. Хомяков совершенно справедливо говорил, что «христианство понимает лишь тот, кто понимает литургию».

Мария Египетская не иначе ушла в пустыню на долгие годы, как причастившись. Еще не очищенная от страстей, она словно в залог на будущее получила причащение и благодать, чтобы там, в пустыне, иметь Божественную помощь.

Вот и мы, по слову Андрея Критского, должны вселиться «в пустыню страстей покаянием».

Во время поста страсти обнаруживают себя, просыпаются, томят и тревожат душу. Временами не просто тревожат, но жгут и опаляют. Нужда в Божественной помощи становится более востребованной, более ощутимой. Для таких благопостящихся тружеников, ощутивших особо остро свою немощь, и создана литургия Преждеосвященных даров.

По своему чину она соединяется с вечерней, и служить ее хорошо бы вечером. (Не спешите возражать — дайте договорить.)

Собственно сложность вечернего служения только одна — долгий евхаристический пост. Все остальное — технические детали. Отговорка, что, мол, так уже давно не делали, не работает. У нас много чего хорошего не делали, а ко многому плохому привыкли. Что ж нам, все ошибки маркировать значком «не тронь», а от всего забытого наследия отмахиваться?

Непривычно длинный евхаристический пост — единственное серьезное вопрошание на пути к вечерней литургии Преждеосвященных даров. Но разве не для этого и существует пост, чтобы ощутить голод и жажду, некую тонкую слабость в теле и легкую сухость во чреве? Разве мы совсем уже отказались от трудов, усилий, воздержания и годны только на то, чтобы ублажать свои немощи? Стоит только попробовать, и людей, готовых к борьбе и молитве, окажется больше, чем мы думали. Дети на этой службе не причащаются. Для них есть суббота и воскресенье. Скажут: мол, старики не могут долго без лекарств и еды. Но и для них есть суббота и воскресенье. А те, кто может не есть и не пить до вечера, кто силен и крепок, кого по молодости и по избытку сил тревожат плотские страсти, пусть терпят и борются с собой. Скажу вам больше: на поверку оказывается, что старики готовы не есть и молиться в ожидании причащения нередко чаще молодых. Да и молодые люди жаждут подвига чаще, чем нам кажется.

Больше сложностей нет. Дальше одни наслаждения.

Стоит однажды в жизни отслужить эту службу вечером, хотя бы ради опыта и ощущения контраста. Стоит пропеть: «Пришедше на запад солнца, видевше свет вечерний», — не в 8:30, а в 18:00, когда солнце действительно пришло на запад. Стоит ощутить, насколько лучше сочетать свой ум со словами псалма: «Воздеяние руку моею — жертва вечерняя», — во мраке храма, освещенного лишь лампадами, а не при ярком солнечном свете. И «Исполним вечернюю молитву нашу Господеви» несравненно лучше и естественнее произносить поздним вечером, а не до полудня. Стоит телом понять, насколько лучше молиться на совершенно пустой желудок, чтобы потом избрать путь древний и лучший, хотя и более трудный.

Все пения, каждения, коленопреклонения, все хождения со свечами и фимиамом вокруг Евхаристического Агнца, все молитвы святого Ефрема предназначены здесь для вечерней поры. Эта служба таинственна и по-особому интимна. Она чуждается прямых солнечных лучей и электрического света, поскольку на ней причащаются Христу люди, решившиеся на усиленный подвиг, люди, стеснившие себя ради широты Небесного Царствия.

Литургия вообще не для чужих глаз. Сущая болезнь и истинное наказание — это наши всегда открытые на службе двери и случайный народ, покупающий свечи и торгующийся у столов с записками в любой момент службы. Читается ли Евангелие, поют ли Херувимскую, всегда кто-то будет блуждающим взглядом искать места на подсвечнике для своей свечи. Дал бы Бог, чтоб мы повзрослели, стали серьезнее и когда-нибудь на возгласе «Двери, двери!» действительно закрывали входные двери, чтоб никто уже до конца службы не вошел и не вышел.

Так на обычной литургии.

Но на литургии Преждеосвященных даров это еще серьезнее. Тут совсем не место случайным людям, забредшим на огонек, «не могущим молиться с нами». Их сразу видно. Они не преклоняют со всеми колен, они пялятся на священника при возгласе «Свет Христов просвещает всех!» и, что еще хуже, при входе с дарами. Их точно нельзя причащать.

Она, литургия Преждеосвященных даров, поднимает планку требований к духовенству. Нужно многое объяснить, рассказать. Нужно научиться толковать тексты Бытия и Притчей, читаемые на этих службах. Нужно успокоить и тех, кто во всем непривычном видит след обновленчества.

Обновленчество — это понижение церковной дисциплины ради угождения духу времени. А возврат к традиции — это противоположное движение: от расслабленности — к собранности, от потворства себе — к борьбе с собою. Это движение от простого вычитывания текстов к постижению духа текстов. Вот, например, на литургии Преждеосвященных даров положены частые молитвы об оглашенных и о «иже ко святому просвещению готовящихся». Это след древней эпохи, когда люди долго готовились к крещению и проходили оглашение. Мы сегодня, чтобы не выпускать эти молитвы за ненадобностью и не читать ради простого вычитывания, должны найти им применение. У многих ведь есть родственники, друзья и знакомые, слышавшие о Христе, но не принявшие крещения. Многие почти согласны, но еще колеблются. Так, может, нам принимать записки с именами тех, кто стоит на пороге крещения, кому нужен Божественный толчок? Особенно если это родственники наших постоянных прихожан. А если нет таких, то можно было бы молиться о просвещением светом Христовой веры многих народов, доныне пребывающих во тьме язычества.

Не везде все это получится. По крайней мере, не везде получится сразу. Это и хорошо. Потому что все люди разные, и не надо нам революций, коренных реформ и моментального единообразия. Но нужна любовь к Церкви и горячее желание, чтобы все было правильно, а не так, «как мы привыкли». Если же все «как мы привыкли», то это — всего лишь любовь к себе и страх всколыхнуть привычную среду, а не ратование за истину.

Великий пост пролетает быстро. А пролетев, часто оставляет по себе осадок неудовлетворенности. Дескать, опять постное время миновало, а я не успел ни потрудиться, ни измениться. Пасха близится, а я чувствую, что пролукавил всю Четыредесятницу, жалел себя, постился в полсилы. И вроде знаю, что «Царство силою берется», что «узок путь и тесны врата», но повторяю по привычке, что «времена не те», что сил нет. Сам расслабляюсь, других расслабленных успокаиваю.

Оттого и Пасха Красная вечной жизнью нас не наполняет до краев, что за время поста мы нутро вычистить не успеваем. Не наливает нам Господь «вино молодое в мехи ветхие». И виноват не Господь, но мы, удобно усевшиеся за частоколом из различных отговорок.

Не хорошо это. Некрасиво. Нечестно.

Планеты кружат свой хоровод вокруг Солнца.

Наше Солнце — Христос. «Для вас, благоговеющие перед именем Моим, взойдет солнце правды и исцеление в лучах его», — говорит пророк Малахия (Мал. 4: 2).

Так на литургии Преждеосвященных даров мы со страхом прикасаемся к Агнцу и звоним в колокольчик, чтоб преклонили колени люди; и кладем поклоны: и много поем покаянных и хвалебных песен. И небесные силы служат Царю Славы с нами вместе невидимо. И все это дает в результате такое молитвенное ощущение и настрой, такую жажду к предстоянию перед Христом, что этого надолго должно хватить.

И пост пройдет, а благоговение останется. И вслед за Пасхой наступят другие праздники, а желание молиться со слезами, класть поклоны и поститься не уйдет из души. Поэтому нужно вдыхать полной грудью скорбный и целебный воздух Великого поста, чтобы целомудрие и строгость, в этом воздухе растворенные, глубоко проникли в каждую клеточку нашего духовного организма.