Статьи и проповеди. Часть 5 (06.01.2012 – 11.06.2012)

Первый Вселенский Собор: победа Истины (26 мая 2012г.)

Узнавание Христа рождает радость. И тогда кажется — вот теперь все и навсегда будет по-другому, светло и удивительно. Все действительно будет по-другому, вот только не всегда светло и удивительно.

В свой черед придут страхи, усталость, недоумения. Придет труд свидетельства и боль предательства, придут нечаянные тяжести, споры, темные загадки продолжающейся истории. Так бывает в жизни отдельного человека. Так бывает и в жизни всей Церкви.

Когда перед Церковью возникает проблема, Церковь должна решать ее церковно, то есть совместно, соборно, молитвенно. Уже вскоре после распространения евангельской проповеди Церковь столкнулась с первой серьезной проблемой — как относиться к принимающим веру язычникам?

Весь багаж наработанного молитвенного и обрядового повседневного еврейского опыта язычникам нужен или нет? Ярмо закона им на себя поднимать? Как в духе любви жить теперь и молиться вместе тем, кто вчера еще друг друга за людей взаимно не признавал? Ведь именно так относились друг к другу израильтяне и язычники.

Для решения всех этих вопросов в Иерусалиме был собран апостольский собор. Таков закон: есть проблема, степенью сложности превышающая любую личную гениальность — должно быть собрание многих, чтобы был Сам Христос там, где собраны во имя Его. Чтобы Сам Христос и решил недоумение.

Так было и в отношении Первого Вселенского собора. Только проблема была серьезней, чем вопросы приема язычников. Все же там были вопросы отношения к обрядам и религиозной практике. А Первый Вселенский вызван к жизни вопросом, угрожающим самой вере. Такие вопросы называются ересями.

Некий священник отказал Единородному Сыну в единстве сущности с Отцом. И хотя священник (Арий имя его) расточал Христу всяческие похвалы, он низвел Его в проповеди до уровня творения. Самые неискушенные в богословии сердца встревожились вопросом: Кто спас нас? Существо сотворенное или Сам Творец, одетый в человеческую немощь? В кого и как мы верим?

Вопрос тем более жгучий, что только-только закончились гонения. Еще вокруг было много людей, потерпевших за Христа биения, гонения и мучения. И когда объявлен был собор, они пошли туда, чтобы их выжженные глазницы, их шрамы, их изувеченные тела были свидетельством того, что они страдали за Бога, а не за творение.

Собор был жарок и тяжел. Собор обнаружил одну сложнейшую проблему. А именно: Писание нельзя понять из самого Писания. Умело жонглируя цитатами, еретики приводили множество аргументов в защиту своих мыслей. И они, и православные читали одни и те же тексты, но понимали их различно.

Чтобы объяснить православный смысл Писания, пришлось ввести в Символ веры слово, в самом Писании не содержащееся. Это слово — Единосущный. Оно ясно говорит о Христе, Каков Он в отношении к Отцу.

Если раньше угрозу для Церкви представляли люди вообще не разделяющие веру и преследующие ее, то теперь начиналась длинная и тяжелая эпоха разномыслия о вере. Ее, веру, теперь в течение долгих столетий не будут отбрасывать вовсе, но ее будут искривленно толковать на всевозможные лады, и трудно сказать, что горше.

Вырастает цена богословия. Оно становится подвигом и исповедничеством. Веру апостольскую приходится глубоко исследовать, защищать, изъяснять. Отцы, способные на это, обрекаются временами на жизнь беглецов и скитальцев, поскольку они разумно хранят Православие, и за это их ищут уб ит ь .

Таков, к примеру, Великий Афанасий, который за сорок шесть лет своего епископства много раз на долгие годы покидал кафедру и скрывался от гонений и смерти. Друг египетских монахов, человек, на которого Антоний Великий видел сходящего Духа Божия, он был чаще беглецом, чем епископом в привычном понимании. Его слово ценилось православными так, что советовали в отсутствие бумаги записывать его мелом на одежде. Ради победоносной борьбы за Истину его именовали «Тринадцатый апостол».

Афанасий был одним из тех, кто оттачивал богословствующий ум не только постом и молитвой, но и философией. Святые простецы и тогда, и после защищали веру чудом. Но со времен Афанасия Церковь знает и еще одно чудо в деле заграждения еретических уст — слово веры, отточенное философским знанием.

Никейский собор совершился, и Истина облеклась в слова. Облечь Истину в слова и стоять за Нее означает Истину исповедовать. Но ереси никуда не исчезли. Более того, ереси затем множились и разрастались, как многочисленные побеги от ядовитого корня.

Временами их последователи превосходили православных во много крат, и внешне ничто не указывало на победу правоверия. Это очень важно понимать и, понимая, задаваться вопросом: а что вообще означает победа Истины?

Победа Истины никак не означает количественное преобладание ее исповедников над различными врагами веры. Тем более она не означает полное исчезновение врагов веры — их физическое уничтожение или принуждение к изменению мнения.

Истина — не количественная категория, она не требует для своего выяснения урны с бюллетенями. Для ее торжества (по внешности с мирским торжеством не совпадающего) нужно, чтобы она была понята, принята и полюблена хоть самым скромным числом людей.

Еще она должна быть высказана и, в случае необходимости, аргументировано объяснена. Все. Если это есть, то Истина победила. Теперь великому множеству людей предстоит к ее голосу прислушиваться, на ее свет идти и к ней приобщаться.

Все сказанное относится не только к вопросу единосущия Отца и Сына. Сказанное относится ко многим вопросам веры и жизни. Просто Собор в Никее был первым событием в истории, когда Церкви пришлось совершить вселенское усилие и напрячь все интеллектуальные и духовные силы для противостояния искажению евангельского учения.

Полным покоем Церковь не наслаждалась никогда, не наслаждается она им и сейчас. Полный покой Церкви не оставлен и не заповедан. Но раз за разом призывается Церковь к мобилизации духовных и интеллектуальных сил, чтобы засвидетельствовать и «право править слово Христовой истины» перед лицом не уменьшающихся в количестве обманов и соблазнов.

И когда Церковь совершает подобные труды, то светлые лики Афанасия, Спиридона и прочих отцов Первого Собора встают перед ее глазами.