17

Перевод дошел до Виталия, почтальон принес деньги. Виталий запихал их, не считая, в карман, вылетел из подъезда. Он влюбился. Его любимая смотрела синими, черными, карими, серыми и зелеными глазами; она по-мальчишески стригла волосы, отпускала их до плеч, наворачивала сложные сооружения или крутила примитивную косу; она жила где-то рядом, назавтра переселялась в Марьину Рощу, потом — на Таганку; она бродила по Москве, каталась на такси, вихрем неслась в тоннелях метро, не подозревая, что ее ищут, ее стерегут, ее ждут и что ее любят.

Это было желание любить, жажда слов — их надо услышать, обилие слов их надо высказать. Дипломный проект написан, до конца практики еще полтора месяца. Виталий скитался по Москве. Стояла редкая жара, камни, стены, дома источали жар и запах жара, сухой и пыльный; в городе — ни одной строго правильной линии, все искажалось потоками струй перегретого воздуха. Под вечер налетал короткий бурный дождик, и тогда по улицам прокатывались волны свежих утренних запахов.

Оброненная случайно фраза подхватывалась, перевиралась и возвращалась девушкам. Они оглядывали пристававшего к ним парня, видели его покорные глаза, улыбку — и начинался разговор на грани правды и вымысла, непринужденности и хамства. У первой попавшейся цветочницы вручался букетик, происходил обмен именами. Через час Виталий убеждался, что это — она.

Многие московские девушки услышали в лето 1955 года о курсантской жизни в городе на Волге и о капитане Шелагиие. Виталий знал, что нельзя полузнакомым людям рассказывать это, и говорил, говорил, говорил… Он одурел от счастья.

Девушки выслушивали откровения, почти все они красивого парня называли про себя чокнутым, иным он казался простым, добрым, но с заскоками, с закидоном.

Много пощечин и оплеух заработал Виталий, много обещаний продолжать знакомство, но только завтра; не раз девушки звали па помощь братьев, соседей или знакомых; не раз его спускали с лестниц, дважды легонько поколачивали, и не раз просыпался он в чужих комнатах.

На Солянке он попал в засаду: ревнивая дворовая шпана била его упорно и долго и поломала бы ему руки и ноги, не завизжи в страхе девчонка, которая привела сюда Виталия. Ни один таксист не брал его, избитого, в машину, метро уже закрылось. Виталий, попетляв, пришел к Асе.

— Здрасте! — пропела она. — Надрызгался, стиляга?

Увидела кровь и полетела за водой на кухню. Обмыла лицо, натерла чем-то, подергала вывихнутые пальцы его, ругалась почем зря. Утром допросила:

— Где шляешься, где? Куда тебя черти носят? Зла на тебя не хватает!

Виталий пустился в долгие объяснения. Хочется, говорил он, любить, вот он и искал Джульетту — через многих Розалин, все по науке, так сказать…

— Джульетта — это я!

Такая уверенность заставила Виталия приподнять голову (он лежал), глянуть на Асю, а боль помешала сожалеюще пожать плечами. Тоже мне Джульетта! Халатик поприличнее купить не может, такой халатик в химчистку не примут, отправят в санпропускник.

— Я — Джульетта! — Ася воинственно взмахнула рукой. — Но теперь не танцую ее. Перешла на пение.

Виталий захотел послушать «Лучинушку». Петь Ася отказалась. Голос уже принадлежал не ей, а народу — так выразился худрук. Голос принес ей первую премию на смотре.

Загрузка...