Степень сравнения

Глава 6

Эмине полыхала неудержимым праведным гневом. Этот идиот со странным акцентом, которого она встретила в кафе, просто добил её. Мало того, что ей отказали в шансе на исполнение мечты всей её жизни, так ещё какой-то гад счёл её профурсеткой, готовой прыгнуть в руки совершенно незнакомому иностранцу.

Эмине маршировала в сторону дома на улице Топрак, где она снимала маленькую квартирку. Отсюда было не так далеко до Стамбульского университета, поэтому она мирилась с тем, что жила в крохотной каморке под самой крышей, которая промерзала в холодные зимы и страшно перегревалась на солнце летом.

Эмине прошла мимо комплекса Сюлеймание. В саму мечеть она заходила редко, а вот в библиотеке, которая относилась к тому же самому комплексу, она была завсегдатаем. Эта библиотека была, пожалуй, самой богатой на документы, связанные и историей древней Малой Азии.

Эмине казалось, она перелопатила её всю. Глядя на столь знакомое ей здание, девушка поморщилась. Всё напрасно. Все её мечты пошли прахом. Потом взгляд её невольно упал на саму мечеть, с минарета которой муэдзин начал созывать верующих на Закатную молитву.

Вот и вся суть главного конфликта её жизни. Мечеть и библиотека, расположенные так близко и в то же время так далеко. Её родители были довольно религиозными. В споре о головных платках, [1]шедшем в Турции с самого её основания как независимого государства, родители Эмине занимали весьма четкую позицию. Ту позицию, которую Эмине совершенно с ними не разделяла.

Эмине твёрдо верила, что была рождена в свободной стране, где за женщиной было закреплено право не покрывать голову и не прятать своё лицо. Где за женщиной было закреплено право голоса, право обучаться, право выбирать свою жизнь, право управлять ею. Именно за это Эмине и любила свою страну. Она считала её одной из самых прогрессивных. Права женщин в Турции защищались так же, как и права мужчин. Официально, конечно же.

Но правила на бумаге совершенно не совпали с реальностью для Эмине, и девушке приходилось с боем, кровью и жертвами отвоёвывать право жить согласно законам своей страны. Отца Эмине светские законы интересовали мало, а мать права голоса не имела.

Отец Эмине был «женат» на нескольких женщинах, хотя законодательно в Турции многожёнство было запрещено. Отец считал, что раз шариат разрешает четыре жены, значит, он и будет иметь четыре жены. Мнение её матери отца совершенно не интересовало. Всех своих жён он заставлял носить чарфаш[2] и чёрное свободное платье.

Эмине же, насмотревшись на покрытые синяками лица матери и сестёр, залечив несколько серьёзных травм после «случайных падений», твёрдо решила, что её отец может катиться к шайтанам, и заняла глухую оборону.

Сначала отец не замечал её вольнодумства. Но подумаешь, маленькая девочка не носит платок, это и не обязательно. Подумаешь, маленькая девочка увлекается историей, это — тоже неплохо. Будет, чем развлечь мужа.

Но когда он понял, что свобода мысли уже глубоко укоренилась в разуме Эмине, что-то менять было уже поздно. Ни побои, ни угрозы ни к чему не привели. Эмине на таких воспитательных беседах молчала, как партизан, и только прикрывала лицо, если отец особенно входил в раж.

Девушке было жаль только мать, которой тоже доставалось за поведение дочери. Но это только укрепляло Эмине в мысли, что она не будет жить так, как жила её мать. Она не будет хоронить себя дома, молча сносить измены мужа, выполнять его прихоти, содержать дом в стерильной чистоте, терпеть насилие и подчиняться. Ни за что!

Скандалы в доме не прекращались. Эмине уходила в школу без головного платка, она позволяла себе носить джинсы и блузки, как европейские девушки, она всерьёз собиралась закончить своё обучение и поступить в университет.

Отец был категорически против. Бывали дни, когда Эмине приходилось убегать школу через окно. Ее мать прикрывала девушку, за что часто сама бывала наказана мужем. Воспитательные голодовки стали для Эмине привычным делом.

Отец Эмине всерьёз считал, что после восьмого года обучения, то есть, после окончания средней школы, Эмине уйдёт в религиозную семинарию, отучится вместе с девочками, а после — удачно выйдет замуж с максимальной выгодой для него.

Против этого Эмине сопротивлялась так отчаянно, что родитель побоялся огласки и вынужден был уступить. Тем удивительнее был тот факт, что к двенадцатому году [3]обучения он внезапно смилостивился и начал усердно подталкивать Эмине к тому, чтобы та поступила в Стамбульский университет.

Отлично учившаяся Эмине и сама планировала идти туда. Она без труда сдала вступительные экзамены и поступила на исторический факультет. По своей наивности она не сразу поняла столь резкую перемену настроения отца.

Каково же было её удивление, когда в первый же год обучения на одном из семейных обедов она вдруг увидела декана собственного факультета. Отец тогда подозвал Эмине в столовую, где они трапезничали, и представил его, как её жениха.

Тут Эмине всё стало понятно. Для такого статусного мужчины необразованная жена была бы позором. Так же стало понятно, почему декан взялся лично курировать её курсовые и дипломные работы.

Идейно Эмине не была против брака, но брак с Бора-беем её совершенно не устраивал. На то было две причины. Во-первых, Эмине было девятнадцать, а Бора-бею — около сорока пяти. Но это — ещё полбеды. Самым же страшным было то. Что Бора-бей был Эмине просто невыносимо отвратителен.

При всей его вполне привлекательной внешности, Эмине тошнило от этого человека. Его сальные взгляды, ухмылочки, намеки, то, как он заглядывался на других студенток на молоденьких преподавательниц, не стесняясь присутствия Эмине — всё это было совершенно омерзительно.

В тот вечер отец Эмине решил, что она недостаточно благосклонно смотрела на своего жениха и влепил Эмине такую пощёчину, что голова девушки дёрнулась.

— Я и так ждал достаточно долго. Ты могла выйти замуж уже в тринадцать[4] лет. Но я был добр к тебе!

Услышав это, Эмине едва не расхохоталась ему в лицо.

— Я внял твоей просьбе! С тех самых пор ты живешь на моей шее. Я кормлю пою и одеваю тебя, даю тебе крышу над головой! Как смеешь ты перечить мне⁈

В этот момент с Эмине что-то произошло. Она подняла полный ярости взгляд на красную рожу своего отца и посмотрела прямо ему в глаза. Слова, что она старательно запирала в себе, вдруг прорвались наружу.

— Надеюсь, ты не перетрудился. Что он пообещал тебе? А? Он же старше тебя! Достаточно дорого получилось меня продать? Это покроет расходы на моё содержание?

Он снова избил Эмине тогда. Девушка снесла всё молча, как обычно. Её слова только раззадоривали отца. Но в ту же ночь, как только смогла остановить кровь, она выбралась из окна второго этажа их дома, спустилась по водосточной трубе и сбежала, имея в кармане несколько купюр, которые ей сунула мать.

По турецким законам Эмине была совершеннолетней, ей было восемнадцать, и она надеялась, что у неё не возникнет никаких проблем с тем, чтобы снять жильё. С возрастом проблем и не возникло, но разбитая физиономия начисто отбивала у арендодателей желание предоставить девушке кров.

После нескольких попыток Эмине сдалась и села напротив входа в мечеть Фатих. Она просто не знала, что ей делать дальше. Там её и нашёл хозяин того самого кафе, где она сегодня покупала бублики. Сначала Эмине боялась его, дичилась, как дичатся часто битые звери, но тот был настойчив и добр.

Он мягко расспросил девушку и настоял на том, чтобы Эмине зафиксировала побои документально. А потом он пустил Эмине переночевать в комнату над своим кафе, а следующим же утром она устроилась там на работу мойщицей посуды. Она проработала и прожила там два года, пока не смогла найти работу Стамбульской библиотеке.

Тогда она перестала мыть посуду и переехала в пусть и дешёвую, но отдельную квартирку и почти каждый день захаживала в родное кафе, чтобы съесть лучшие во всем Стамбуле симиты. Она невероятно полюбила их за это время.

Эти два года дались ей тяжело. Её отец всеми силами пытался принудить дочь к порядку и вернуть её домой шантажом, угрозами и силовыми методами. Он перекрыл ей доступ к счетам всех членов семьи, писал кляузы в университет. Однажды даже приехал за ней с полицией, на что Эмине, наверное, впервые в своей жизни взорвалась таким потоком брани, от которой даже у бравых полицейских, покраснели уши.

— Мне восемнадцать лет, и ни один мерзавец на этом свете не имеет права заставлять меня выйти замуж за старика! Понял? Ты! Если посмеешь тронуть меня ещё хоть пальцем, я засвидетельствую побои снова и засужу тебя! Ты избивал меня всю мою жизнь, ты унижал меня, ты унижал мою мать!

Отец стушевался и смотрел на Эмине с изумлением. Он ещё никогда не видел дочь в таком состоянии и ещё ни разу не получал столь яростный отпор. Полицейские же потихоньку переводили неприязненные взгляды с Эмине на мужчину.

— Ты избивал её тоже, и моих сестер! Если ты посмеешь сунуться ко мне ещё хоть раз, я не найду покоя ни на этом свете, ни на том, пока не посажу тебя в тюрьму к таким же негодяям, как ты! Аллах тому свидетель, я больше в жизни не назову тебя отцом и не произнесу твоего имени! Ты слышишь меня⁈ Слышишь⁈

Эмине кричала так, что из соседних квартир высовывались соседи. Полицейским пришлось удерживать её, чтобы она не устроила драку. После этой отвратительной сцены арендодатель попросил её переехать, и Эмине стала жить в том скворечнике под крышей, в который направлялась сейчас.

Больше отец не пытался вернуть дочь силой. Вместо этого Эмине начала звонить мать. Отказать матери в общении Эмине не могла, и тем не менее, она не соглашалась на то, чтобы вернуть жизнь в прежнее русло. Она твёрдо решила выйти из-под гнёта сумасшедшего родителя и жить своей жизнью.

Она продолжила ходить в университет. Лучшую студентку курса, конечно, не тронули, хоть и провели душеспасительную беседу о ценности семьи, но она не смогла сменить научного руководителя. Еще бы! Ведь смена научного руководителя происходила исключительно согласования самого декана. Естественно, он ей этого не позволил.

После того, как Эмине покинула отчий дом, учеба резко стала для неё усложняться. Бора-бей, казалось, слишком близко к сердцу принял идею выкинуть Эмине из университета. Правда, эффект у этой линии поведения получился обратным. Эмине стала учиться так безукоризненно, что Бора-бею просто не к чему было придраться.

Мать призналась ей позже, что жених и отец решили, что если Эмине не сможет закончить университет, то она не сможет и получить профессию. А без профессии она не сможет найти достаточно хорошо оплачиваемую работу, которая позволит ей жить отдельно, и ей придется вернуться в лоно семьи или выйти замуж за Бора-бея.

Услышав это Эмине просто расхохоталась, она хохотала так звонко и громко, что даже мать её хмыкнула в трубку, хотя Эмине давно не слышала её смеха. Эмине с улыбкой говорила матери:

— Мама, я выберусь, я не сдамся, обещаю!

Мать тихо нашёптывала Эмине благословения и слова ободрения, а потом громко, чтобы услышал отец, отчитывала её за непослушание. Эмине кивала и отвечала своё.

— Эмине, ты понимаешь, что ты позоришь нашу семью⁈ — говорила мать.

— Мам я сегодня коллоквиум отлично прошла, высший балл. А ещё такую книгу нашла в библиотеке, ты себе не представляешь!

— Эмине, дочь, твоё поведение просто непозволительно!

— А ещё нам летнюю практику обещали. Говорят, будем исследовать Гёбеклитепе[5].

— Это просто немыслимо! — ответила мать вполне искренне.

— Я сама в шоке, мама! Ты не представляешь! Я ведь мечтала об этом, — сказала Эмине с жаром.

— Я устала от этого разговора! — строго сказала мать.

— Я поняла, мам, я тоже тебя люблю!

Эмине мечтала, чтобы вся её семья освободилась от власти отца. Она с яростью вспоминала те времена, когда она пыталась отвоевать право ходить без платка. Эмине сражалась за своё право быть свободной. Она просто обязана была стать независимой, чтобы стать свободной.

И она успешно это сделала! Но в самый последний момент этот проклятый Бора-бей помешал ей получить разрешение на проведение раскопок. Впрочем, подумала Эмине, она выбиралась и не из таких ситуаций. В конечном итоге, если её выпихивают в дверь, она всегда может найти окно, в которое она влезет, впрыгнет, взлетит для чтобы прийти к своей цели.

Девушка дошла до своего дома и поднялась свою маленькую квартирку. Гёзлеме пахли просто невероятно. Эмине заварила себе крепкий чай и достала лакомство. Девушка с наслаждением вгрызлась в лепёшку и плюхнулась на табуретку перед крошечным столом.

Она открыла ноутбук и ввела пароль, чтобы проверить почту. В её почтовом ящике болталось одно непрочитанное входящее письмо. Эмине открыли его щелчком мизинца, чтобы не испачкать клавиатуру жиром.

Адресант был странный. «Osmanlı[6]», — прочитала она. Обычно Эмине такие письма не открывала, опасаясь заразить компьютер, но тема письма заставила её судорожно сглотнуть и податься ближе к экрану. «Разрешение на раскопки». Эмине забыла, что у неё за щекой остался недожёванный комок вкуснятины, и схватила мышку, не заботясь больше о чистоте.

'Эмине-ханым, прошу простить мне мою невежливость, я не назову Вам своего имени. Но я — истинный сын своей страны, и достаточно люблю историю, чтобы Вы могли называть меня Османцем. Как я уже упомянул, я являюсь горячим поклонником истории нашей с Вами родной страны. Как и Вы.

Я внимательно следил за Вашими успехами в учебе. Не удивляйтесь, некогда я имел непосредственное отношение к Стамбульскому университету и сохранил некоторые полезные знакомства, которые позволили мне наблюдать за Вашими стараниями.

Я могу сказать, что я доселе не видел ещё ни одного студента, столь полного любовью к науке и к истине. Ваше упорство в достижении цели делает Вам честь, и я глубоко уважаю Вас за это.'

Эмине опомнилась и быстро дочавкала комочек гёзлеме и прокрутила колесико мышки, чтобы продолжить чтение.

'Ваша бакалаврская работа была мне чрезвычайно интересна. Также хочу заметить, что я внимательно ознакомился с её содержанием и могу с уверенностью эксперта сказать, что имеющегося в ней материала вполне достаточно для того, чтобы дать вам магистерскую степень. Возможно даже, с этим материалом при некотором дополнении можно было бы даже побороться за степень доктора философии [7].

Я возмущён попытками некоторых членов комиссии снизить Ваш балл. Также я глубоко разочарован и расстроен тем, что Ваш благородный порыв изучать историю нашей страны непосредственно на месте её совершения был срезан на корню. Да. Я осведомлён и об этом.'

Эмине почти прилипла носом к экрану, она неловко сняла очки и бросила их на столик, едва не разбив. У неё почему-то похолодели пальцы.

'Я считаю, что подобные препятствия на пути юных умов выставлять просто преступно. Тем более, что причина для отказа, на мой взгляд, совершенно отвратительна. Я никоим образом не считаю, что женщины должны, как они выражаются, знать свое место.

В связи с этим я с огромным удовольствием применил все имеющиеся у меня связи для того, чтобы Вы получили разрешение на проведение раскопок в Конье, Бурсе и Сёгюте.'

В этот момент Эмине больно икнула. Её глаза, давно вылезли из орбит, она читала письмо с открытым ртом. Девушка с трудом верила, что этот текст ей не мерещится.

'К этому письму я прилагаю электронную копию разрешения на проведение раскопок. Также сообщаю вам, что на Ваш банковский счет перечислена сумма в один миллион турецких лир. Я надеюсь, что этих средств Вам хватит.

Я прошу прощения за столь наглое вмешательство в Вашу жизнь. И прошу в качестве благодарности одного — ни в коем случае не держать в секрете результаты Ваших исследований, какими бы безумными они ни были.

Желаю Вам удачи, Эмине-ханым!'

Эмине дрожащими руками открыла приложенный к письму файл. В нем на гербовой бумаге типографским шрифтом было выведено её имя и города, в которых ей разрешалось проводить раскопки. Эмине смотрела на фотографию, не шевелясь.

И вдруг она горько фыркнула. Кто-то просто подшутил над ней! Ее однокурсники знают о том, как ей хочется организовать собственную экспедицию. Тем более, об этом прекрасно знают Бора-бей и её отец.

Естественно, они оба осведомлены о том, что разрешение она не получила. Добить её — это вполне в духе её отца. Разрешение вполне можно нарисовать в любом графическом редакторе. Эмине захлопнула крышку ноутбука и взялась за телефон, чтобы позвонить матери и спросить, не хохочут ли там Бора-бей с её родителем в этот самый момент.

На экране смартфона висело обновление о непрочитанном смс-сообщении. Эмине открыла его и увидела сообщение от банка.

«Зачисление на счет: 1000000 турецких лир, ваш баланс 1003479,56 турецких лир.»

Мир пошатнулся. Эмине казалось, что пол под её ногами зашатался. Если бы она не сидела в этот момент на стуле, она бы точно упала на пол. Дрожащими пальцами она судорожно открыла приложение банка, ввела пароль и открыла баланс собственного счета.

Когда сумма, высветившаяся на экране, совпала с тем, что было в смс-сообщении, Эмине сглотнула. Во рту у неё мгновенно пересохло. Про деньги этот Османец сказал правду. Значит, возможно? Ведь это возможно, что разрешение на раскопки есть?

А если это правда, то значит, она сможет! Она сможет найти хоть что-нибудь! Она точно что-нибудь найдет! У неё впереди целый месяц до начала нового учебного года! Если она придет в Стамбульский университет, имея на руках хоть какое-то, хоть маломальское археологическое открытие, отношение к ней будет совсем другое, и она сможет общаться напрямую с ректором! Она сможет обойти этого проклятого Бора-бэя!

В её дверь уверенно постучали. Эмине подпрыгнула на месте, её сердце едва не выскочило из груди от испуга. На ватных ногах девушка подошла к двери и сипло спросила:

— Кто там?

— Курьер. Доставка для Эмине Гюлер. Это вы?

Девушка посмотрела в глазок. За дверью стоял молодой человек форме почтальона. Эмине ослабевшими пальцами отодвинула задвижку и открыла дверь. Молодой человек посмотрел на нее скептически и повторил:

— Эмине Гюлер — это вы?

— Да, — шёпотом ответила Эмине.

— Для Вас заказное письмо. Будьте добры удостоверение личности.

Эмине неловко похлопала себя по карманам и вытащила свою библиотечную карточку, в которой была её фотография. Она показала её почтальону.

— Этого достаточно?

Эмине сейчас, в таком состоянии, точно не смогла бы найти свой собственный паспорт. Она была слишком ошеломлена и потрясена внезапно вспыхнувшей надеждой.

— Да, вполне, — улыбнулся курьер и игриво подмигнул Эмине.

Он протянул ей большой белый конверт с несколькими печатями и марками, а потом — планшет и ручку.

— Подпишите, пожалуйста, вот здесь.

Он ткнул пальцем в бумагу, и Эмине, не глядя, поставила какую-то закорючку, мало похожую на её подпись. Не попрощавшись, она захлопнула дверь перед носом курьера и закрыла дверь на замок, после чего перевернула конверт. Адресантом был указан офис министерства культуры Турецкой республики.

Руки Эмине мелко затряслись, когда она открывала конверт. Вскрыв его, она долго не решалась сунуть руку внутрь и посмотреть на вложенные туда бумаги. Наконец, когда часы пробили одиннадцать, она вытащила из конверта, несколько листов.

Верхним в стопке лежал лист с красивой гербовой печатью. И ровно тем же текстом, который Эмине прочитала в электронной версии, приложенной к письму от загадочного Османца. В её руках был билет в её будущее.

Эмине вдруг запрыгала от счастья и запищала на высокой ноте. По её щеке покатилась слеза. Она танцевала добрых полчаса пока не выдохлась. Потом она упала спиной на кровать и уснула прямо в одежде, не выпуская из рук заветный листок.

Утром Эмине отправилась в Бурсу первым же паромом.

[1] Турция — мусульманская страна, тем не менее в момент основания Турецкой республики её законы акцентировали секулярность. В 1937 году, когда Мустафа Кемаль Ататюрк внес поправки в Конституцию, обязательное ношение покровов женщинами было отменено. Позднее отмена обязательного ношения головного платка превратилась в запрет. Долгое время ношение хиджабов было запрещено в государственных и общественных учреждениях. Религиозным турчанкам приходилось идти на хитрость: девушки при входе в учреждение надевали парик. Таким образом, они сохраняли светский вид при том, что сохраняли голову покрытой. В начале 21 века запрет на ношение головного платка был отменен. В данный момент более половины женщин в Турции покрывают голову. Тем не менее 41% женщин заявил о том, что они не носят головного платка. В наше время ношение головного платка оставлено на усмотрение женщин. Естественно, в религиозных семьях влияние родителей на выбор девочек очевидно. В самых советских городах существуют кварталы, в которых женщины носят платки поголовно.

[2] Название головного платка в Турции.

[3] В Турции действует европейская система обучения. В школе дети учатся 12 лет, по 4 года на начальную среднюю и старшую школы.

[4] Законный светский брак в Турции можно заключить девушкам в 17 лет, а юношам — в 18.

[5] Гёбеклитепе, также известный как Пузатый холм. Храмовый комплекс, является одним из крупнейших мегалитических сооружений в мире. Его возраст оценивается в 12000 лет. На данный момент считается одним из древнейших храмов, существующих в мире.

[6] Османец (тур.)

[7] Учёная степень европейской системы. Примерно соответствует нашему званию кандидата наук. К самой философии не имеет отношения. Здесь слово «философия» употребляется в своём прямом значении, в переводе с греческого оно означает «любовь к мудрости»