Стихийное бедствие

СИДОРОВ И. П., 32 лет…

В месткоме распределяли билеты в театр, и жена Сидорова отхватила два прямо на сегодня.

Сидоров сначала идти не хотел — не любил он этих театров. Представляют там каких-то несерьезных испанцев с перьями, плетут какие-то интриги стихами… Уж лучше по телевизору «Кругом 16» глядеть. Тоже ерунда, но привычная.

Согласился пойти только ради жены. Лида себе платье кримпленовое справила, и ей не терпелось обкатать его на публике.

В театр пришли тик в тик. Успели только программку купить и, не заходя в буфет, вынуждены были сесть в ложу бенуара.

Пока Лида искала глазами знакомых с завода, Сидоров от нечего делать раскрыл программку.

Пьеса называлась «Слесарный цех» и была, наверно, насчет производства.

Сидоров сам был слесарем, поэтому снисходительно усмехнулся: «Ну-ну, чего они тут про наше дело насочиняли? Небось напильника от рашпиля отличить не могут, а туда же…»

Ниже шли действующие лица, и тут Сидоров, к своему удивлению, среди действующих лиц обнаружил себя — Сидорова Николая Павловича, тридцати двух лет, в исполнении артиста Почкина Л. С.

Хотел было посмеяться такому совпадению, но свет в зале погас, а на сцене, наоборот, зажегся…

И тут — даже Лида, почуял, вздрогнула — на сцену вышел артист Почкин Л. С., точная копия сидевшего рядом с ней ее родного мужа Сидорова Н. П.

Лида про Почкина ничего не знала, программки не читала, поэтому тихо ойкнула:

— Ко-оль…

— Тихо. Дай поглядеть, — осадил ее Коля и, сдвинув брови, стал смотреть на сцену.

А на сцене тем временем Сидоров Н. П., тридцати двух лет, ругался с мастером насчет заготовок.

«Точно, вчера с Михеичем поцапались, — отметил про себя Сидоров, — гляди, пронюхали уже…»

Потом театральный Сидоров стал нахально ловеласничать с технологом Кудрявцевой:

— A y меня для вас сюрприз, Зоечка. Совершенно случайно достал два билета в кино…

Настоящий Сидоров тут же вспотел: «Чертовщина какая-то. Мы же с Зойкой без свидетелей разговаривали…»

Зоя на сцене хихикнула:

— Какое кино? Какое еще кино-то? Твоя сегодня в месткоме два билета в театр вырвала.

— А я скажу ей, что не люблю этих театров…

— Любишь, не любишь, а пойти придется. Ей же надо своим платьем кримпленовым похвастаться…

Лида быстро скосила на Сидорова глаза. Коля весь покрылся холодным потом и начал потихоньку выделять адреналин. Он знал, что будет дальше…

И театральный Сидоров тоже знал. Он вдруг привычно взял технолога Кудрявцеву за талию, притянул к себе и прошептал со скрытым смыслом:

— Ладно, отложим кино до завтра…

Лида в ложе совсем развернулась в его сторону и стала пристально рассматривать мужа, будто увидела впервые.

— Ты чего? — буркнул Коля.

— Значит, до завтра?..

— Так это ж театр, — хотел было хмыкнуть Сидоров, но не сумел.

— Я те покажу театр. Дома!

Тем временем на сцене появились другие действующие лица, стали проводить производственную летучку, но Сидоров на сцену уже не глядел. Он как-то вдруг стал понимать мышей, попадающих в мышеловку… «Вот холера. И откуда только вызнали все?» Еле дождался антракта.

— Пойду, — глухо сказал Лиде.

— Куда это? — ехидно прищурив глаза, спросила жена.

— За кулисы… Похабщину всякую показывают. Лучше бы про испанцев… Я им щас устрою.

За кулисами он сразу наткнулся на артиста Почкина Л. С., разговаривавшего с каким-то человеком.

— Извините, — сказал он человеку и перенес тяжелый взгляд на Почкина. — Играете, да?.. Доиграетесь!

Почкин с удивлением посмотрел на Сидорова и стал на всякий случай торопливо гасить сигарету:

— А что такое?

— Почему вы играете на сцене про меня? Кто дал вам такое право и откуда у вас такие сведения?

— Какие сведения? Я ничего не понимаю.

В разговор вмешался человек, с которым стоял Почкин.

— Простите, я автор пьесы… Вы что, узнали на сцене свою жизнь?

— Хм, узнал… — дернул головой Сидоров. — Показывают буквально интимные секреты и еще спрашивают, узнал или нет! Я спрашиваю, откуда у вас эти сведения?

Тут только автор обратил внимание на сходство Сидорова с артистом Почкиным.

— О!.. Выходит, что Леня играл сегодня на сцене вас?! Так вот почему… Простите, как вас зовут?

— Сидоров Николай Павлович, тридцати двух лет.

— Наваждение какое-то, — ахнул артист Почкин.

— Вот вам, Леня, прототип своей персоной, — автор церемонно представил Колю Почкину, — а вы говорили, что таких не бывает…

— Кто прототип, кто прототип? — стал заводиться Сидоров. — Я требую, чтобы вы прекратили спектакль.

— Как вы не хотите понять, — стал горячиться в ответ автор, — если вы узнали в пьесе себя, это значит, нам удалось достичь правды жизни, узнаваемости, достоверности…

— Я требую прекращения спектакля, — упрямо повторил Сидоров.

— Почему?

— Я в театре с женой, а вы показываете черт знает что… Мои двусмысленные взаимоотношения с технологом Кудрявцевой.

— Но они существуют, эти взаимоотношения?

— Именно поэтому я требую занавеса… Я там во втором действии вообще с Зойкой целоваться начинаю. В подсобном помещении. В рабочее время…

— Ничего подобного, — возразил Почкин, — в пьесе этого нет.

— Как нет, когда я сам, вот этими губами с ней целовался, — вспылил Коля.

— Да? — Округлил глаза автор.

— Вы этого не знали? — скривился в саркастической ухмылке Сидоров. — Жизни вы, товарищ автор, не знаете. А беретесь писать. Да еще о правде жизни…

Когда Сидоров вернулся в ложу бенуара, уже начиналось второе действие. Артист Почкин на сцене вовсю целовался с технологом Кудрявцевой. Лида зловеще поглядывала в сторону мужа.

Дома после спектакля явно намечался разбор пьесы.