Стихотворения

"Смелей! — воскликнул он. — Вон там, в туманной дали,

Причалим мы к земле". Чуть пенилась вода.

И в сумерки они к чужой стране пристали,

Где сумеречный час как будто был всегда.

В тревожно-чутких снах дышала гладь морская,

Вздымался круг луны над сумраком долин.

И точно бледный дым, поток, с высот сбегая,

Как будто замедлял свой путь, изнемогая,

И падал по скалам, и медлил меж; теснин.

О, тихий край ручьев! Как бледный дым, иные,

Скользили медленно по зелени лугов,

Иные падали сквозь тени кружевные,

Роняя дремлющий и пенистый покров.

Огнистая река струила волны в море

Из глубины страны; а между облаков

Три мертвые горы в серебряном уборе

Хранили след зари, и сосны на просторе

Виденьями росли среди немых снегов.

На Западе закат, навек завороженный,

Горя, не погасал; и сквозь провалы гор

Виднелась глубь страны, песками окаймленной,

Леса из пышных пальм сплеталися в узор,

Долины и луга в сверканьи бледной влаги,

Страна, где перемен как будто нет и нет.

И бледнолицые, как тени древней саги,

Толпой у корабля сошлися лотофаги, —

В их взорах трепетал вечерний скорбный свет.

Душистые плоды волшебного растенья

Они давали всем, как призраки глядя.

И каждый, кто вкушал, внимал во мгле забвенья,

Как ропот волн стихал, далеко уходя;

Сердца, в сознаньи всех, как струны трепетали,

И если кто из нас друг с другом говорил,

Невнятные слова для слуха пропадали,

Как будто чуть звеня во мгле безбрежной дали,

Как будто приходя из сумрака могил.

И каждый, хоть не спал, но был в дремоте странной,

Меж: солнцем и луной, на взморьи, у зыбей,

И каждый видел сон о родине туманной,

О детях, о жене, любви, — но всё скучней

Казался вид весла, всё больше тьмой объята

Казалась пена волн, впивающая свет,

И вот один сказал: "Нам больше нет возврата!"

И вдруг запели все: "Скитались мы когда-то.

Наш край родной далек! Для нас возврата нет!"

Есть музыка, чей вздох нежнее упадает,

Чем лепестки отцветших роз,

Нежнее, чем роса, когда она блистает,

Роняя слезы на утес;

Нежней, чем падает на землю свет зарницы,

Когда за морем спит гроза,

Нежней, чем падают усталые ресницы

На утомленные глаза;

Есть музыка, чей вздох — как сладкая дремота,

Что сходит с неба в тихий час,

Есть мшистая постель, где крепко спит забота

И где никто не будит нас;

Там дышит гладь реки в согретом полумраке,

Цветы баюкает волна,

И с выступов глядя, к земле склонились маки

В объятьях нежащего сна.

Зачем душа болит, чужда отдохновенья,

Неразлучимая с тоской,

Меж: тем как для всего нисходит миг забвенья,

Всему даруется покой?

Зачем одни лишь мы в пучине горя тонем,

Одни лишь мы — венец всего,

Из тьмы идя во тьму, зачем так скорбно стонем

В терзаньи сердца своего?

И вечно и всегда трепещут наши крылья,

И нет скитаниям конца,

И дух целебных снов не сгонит тень усилья

С печально-бледного лица?

И чужды нам слова чуть слышного завета:

"В одном покое — торжество".

Зачем же только мы томимся без привета,

Одни лишь мы — венец всего?

Вон там, в глуши лесной, на ветку ветер дышит,

Из почки вышел нежный лист,

И ветер, проносясь, едва его колышет,

И он прозрачен и душист.

Под солнцем он горит игрою позолоты,

Росой мерцает под луной,

Желтеет, падает, не ведая заботы,

И спит, объятый тишиной.

Вон там, согрет огнем любви, тепла и света,

Растет медовый сочный плод,

Созреет — и с концом зиждительного лета

На землю мирно упадет.

Всему есть мера дней: взлелеянный весною,

Цветок не ведает труда,

Он вянет, он цветет, с землей своей родною

Не разлучаясь никогда.

Враждебен небосвод, холодный, темно-синий,

Над темно-синею волной,

И смерть — предел всего, и мы идем пустыней,

Живя тревогою земной.

Что может длиться здесь? Едва пройдет мгновенье —

Умолкнут бледные уста.

Оставьте нас одних в тиши отдохновенья,

Земля для нас навек пуста.

Мы лишены всего. Нам ничего не надо,

Всё тонет в сумрачном Былом.

Оставьте нас одних. Какая нам отрада —

Вести борьбу с упорным злом?

Что нужды восходить в стремленьи бесконечном

По восходящей в высь волне?

Всё дышит, чтоб иметь удел в покое вечном,

Всё умирает в тишине.

Всё падает, мелькнув, как тень мечты бессильной,

Как чуть плеснувшая волна.

О, дайте нам покой, хоть черный, хоть могильный,

О, дайте смерти или сна.

Глаза полузакрыв, как сладко слушать шепот

Едва звенящего ручья

И в вечном полусне внимать невнятный ропот

Изжитой сказки бытия.

И грезить, и дремать, и грезить в неге сонной,

Как тот янтарный мягкий свет,

Что медлит в высоте над миррой благовонной

Как будто много-много лет.

Отдавшись ласковой и сладостной печали,

Вкушая лотос день за днем,

Следить, как ластится волна в лазурной дали,

Курчавясь пеной и огнем.

И видеть в памяти утраченные лица,

Как сон, как образ неживой, —

Навек поблекшие, как стертая гробница,

Полузаросшая травой.

Нам память дорога о нашей брачной жизни,

О нежной ласке наших ясен;

Но всё меняется — и наш очаг в отчизне

Холодным прахом занесен.

Там есть наследники; и наши взоры странны;

Мы потревожили бы всех,

Как привидения, мы не были б желанны

Среди пиров, где дышит смех.

Быть может, мы едва живем в мечте народа,

И вся Троянская война,

Все громкие дела — теперь лишь гимн рапсода,

Времен ушедших старина.

Там смута может быть; но если безрассудно

Забыл народ завет веков,

Пусть будет то, что есть: умилостивить трудно

Всегда взыскательных богов.

Другая смута есть, что хуже смерти черной, —

Тоска пред новою борьбой,

До старости седой — борьбу и труд упорный

Везде встречать перед собой, —

Мучение для тех, в чьих помыслах туманно,

Кто видел вечную беду,

Чей взор полуослеп, взирая неустанно

На путеводную звезду.

Но здесь, где амарант и моли пышным цветом

Везде раскинулись кругом,

Где дышат небеса лазурью и приветом

И веют легким ветерком,

Где искристый поток напевом колыбельным

Звенит, с пурпурных гор скользя, —

Как сладко здесь вкушать в покое беспредельном

Восторг, что выразить нельзя.

Как нежны голоса, зовущие оттуда,

Где шлет скала привет скале,

Как нежен цвет воды с окраской изумруда,

Как мягко льнет акант к земле,

Как сладко здесь дремать, покоясь под сосною,

И видеть, как простор морей

Уходит без конца широкой пеленою,

Играя светом янтарей.

Здесь лотос чуть дрожит при каждом повороте,

Здесь лотос блещет меж; камней,

И ветер целый день в пленительной дремоте

Поет неясней и всё неясней.

И впадины пещер, и сонные долины

Покрыты пылью золотой.

О, долго плыли мы, и волны-исполины

Грозили каждый миг бедой, —

Мы ведали труды, опасности, измену,

Когда средь стонущих громад

Чудовища морей выбрасывали пену,

Как многошумный водопад.

Клянемтесь же, друзья, изгнав из душ тревоги,

Пребыть в прозрачной полумгле,

Покоясь на холмах, — бесстрастные, как боги, —

Без темной думы о земле.

Там где-то далеко под ними свищут стрелы,

Пред ними — нектар золотой,

Вкруг них везде горят лучистые пределы

И тучки рдеют чередой.

С высот они глядят и видят возмущенье,

Толпу в мучительной борьбе,

Пожары городов, чуму, землетрясенье

И руки, сжатые в мольбе.

Но в песне горестной им слышен строй напева —

Иной, что горести лишен,

Как сказка, полная рыдания и гнева,

Но только сказка, только сон.

Людьми воспетые, они с высот взирают,

Как люди бьются на земле,

Как жатву скудную с полей они сбирают

И после — тонут в смертной мгле.

Иные, говорят, для горечи бессменной

Нисходят в грозный черный ад,

Иные держат путь в Элизиум — блаженный —

И там на златооках спят.

О, лучше, лучше спать, чем плыть во тьме безбрежной,

И снова плыть для новых бед.

Покойтесь же, друзья, в отраде безмятежной —

Пред нами странствий больше нет.