Стихотворения. Рассказы. Пьесы

145

ПЬЕСЫ

БАРАБАНЫ В НОЧИ

Пьеса была написана вскоре после восстания «Спартака» в Берлине в январе 1919 года. Вспоминая о своем знакомстве с Брехтом, Лион Фейхтвангер писал в 1928 году: «На рубеже 1918–1919 годов, вскоре после начала так называемой германской революции, в мою мюнхенскую квартиру явился очень молодой человек, худощавый, плохо выбритый, небрежно одетый. Он жался к стенке, разговаривал на швабском диалекте, написал пьесу, звался Бертольтом Брехтом. Пьеса называлась «Спартак»… Позднее, уже добившись постановки «Спартака», я убедил Брехта назвать пьесу «Барабаны в ночи».

Премьера «Барабанов в ночи» (режиссер Отто Фалькенберг) состоялась в Мюнхенском камерном театре 29 сентября 1922 года. Ее успех принес Брехту литературную премию имени Клейста. За мюнхенской премьерой последовали премьера в Берлине и постановки в ряде других городов. В 1923 году пьеса вышла отдельным изданием в Издательстве трех масок в Мюнхене. В начале 50-х годов, готовя многотомное издание своих пьес, Брехт подверг «Барабаны в ночи» довольно существенной переработке, смысл которой объяснил в статье «Перечитывая мои первые пьесы» (см.: Бертольт Брехт, Театр, т. 5/1, «Искусство», М. 1965, стр. 286–292). В настоящем издании мы помотаем именно эту позднюю, переработанную автором редакцию пьесы. В русском переводе она выходит впервые.

Как и другие произведения Брехта конца 10-х — начала 20-х годов, пьеса «Барабаны в ночи» была внутренне полемична по отношению к экспрессионизму, прежде всего к его абстрактно-гуманистическим идеалам и этическим представлениям. Брехт считал невозможным правдивое изображение революции, если не исходить при этом из рассмотрения социальных и материальных интересов лиц и общественных слоев, в ней участвующих. Его возмущала идеалистическая позиция тех писателей, которые «отказывались принимать во внимание подлинные, повсеместно наблюдаемые явления и изображали революцию как чисто духовный, этический подъем людей». Эта полемичность, заключенная в самой пьесе, была в дерзкой, вызывающей форме подчеркнута и при ее сценическом воплощении в Мюнхенском камерном театре. Так, в зрительном зале были развешены транспаранты с изречениями из заключительного монолога Краглера: «Нечего глазеески так романтически!» и т. д.