Стиховорения и драмы

Итак, настал сей день победы, славы, мщенья;

Итак, свершилися мечты воображенья,

Предчувствия души, сны юности златой;

Желанья пылкие исполнены судьбой!

От северных морей, покрытых вечно льдами,

До средиземных волн, возлюбленных богами,

Тех мест, где небеса, лазурь морских зыбей,

Скалы, леса, поля — все мило для очей, —

Во всех уже странах давно цвели народы,

Законов под щитом, под сению свободы.

Лишь Греция одна стонала под ярмом.

Столетья протекли: объяты тяжким сном,

В ней слава, мужество, геройский дух молчали,

И, мнилося, они навеки чужды стали

Своей стране родной, стране великих дел, —

Стране, где некогда свободы гимн гремел

В долинах, на холмах, в ущельях гор глубоких

И с кровью в жилах тек источник чувств высоких.

Пришлец с Алтайских гор, сын дебрей и степей,

Обременил ее бесславием цепей.

Тиранства алчного ненасытимый гений

Разрушил чудеса минувших поколений,

И злато и труды голодной нищеты,

И сила юности, и прелесть красоты —

Все было добычей владык иноплеменных, —

Но небо тронулось мольбами угнетенных,

И Греция, свой сон сотрясши вековой,

Возникла, как гигант, могущею главой.

О други! как мой дух пылает бранной славой,

Я сердцем и душой среди войны кровавой,

Свирепых варваров непримиримый враг,

Я мыслью с греками, сражаюсь в их рядах...

Так! все великое в Элладу призывает!

Эллада! О друзья, сей звук напоминает

Душе, забывшейся средь суетных страстей,

О добродетели, о славе древних дней,

О всем, что с детских лет наш пылкий дух пленяло

И жар высоких чувств в груди воспламенял.

Там, там любимец муз, слепец всезрящий, пел,

Там бурный Демосфен, как сам Зевес, гремел;

И Леонида тень, расторгши плен могилы,

Еще средь вас живет, священны Фермопилы!

Где жили сильные, досель их видим след:

В Элладе каждый холм есть памятник побед.

О прежних подвигах в ней тихий лес вздыхает,

И перелетный ветр всечасно повторяет

Героев и певцов бессмертны имена:

В ней славой прежних лет природа вся полна;

Восторг еще живет среди уединенья,

И каждый ручеек — источник вдохновенья.

Так, я пойду, друзья, пойду в кровавый бой

За счастие страны, по сердцу мне родной,

И, новый Леонид Эллады возрожденной,

Я гряну как Перун! — Прелестный, сладкий сон!

Но никогда, увы, не совершится он!

И вы велите мне, как в светлы дни забавы,

Воспеть свирепу брань, деянья громкой славы, —

Вотще: одной мечтой душа моя полна.

Сошлись на землю ночь и мрак и тишина,

И сон, несчастных друг, глаза мои смыкает;

Заря ли ранняя к заботам пробуждает,

Иль полдень пламенный горит на небесах, —

Одно мой внемлет слух, одно в моих очах:

Лишь стоны, смерть и кровь, ужасный вид сраженья

И гибель эллинов средь праведного мщенья.

Нет, нет, лишь тот певец, кто музам в дар несет

Беспечный пылкий дух, свободный от забот.

О дщери юные суровой Мнемозины!

Дубравы мирные и мирные долины,

Спокойствие полей, ручья пустынный глас

И сердце без страстей — одни пленяют вас.

И мне ли петь, друзья, с душою угнетненной.

Но ты с младенчества от Феба вдохновенный,

Ты верный жрец его, весны певец младой,

Стремись к бессмертию; пой, юный Томсон, пой!

Пой, Дмитрий! твой венец — зеленый лавр с оливой;

Любимец сельских муз и друг мечты игривой,

С душой безоблачной, беспечен как дитя,

Дни юности златой проходишь ты шутя;

Воспой же времена, круговращенье года,

Тебя зовет Парнас, тебя внушит природа!

Но друга твоего оставил прежний жар,

Исчез, как легкий сон, высоких песней дар;

И ах! навек унес могущий грусти гений.

И чашу радостей, и чашу вдохновений.

О, если б глас царя призвал нас в грозный бой!

О, если б он велел, чтоб русский меч стальной,

Спаситель слабых царств, надежда, страх вселенной,

Отмстил за горести Эллады угнетенной!

Тогда бы грудью став средь доблестных бойцов,

За греков мщенье, честь и веру праотцов,

Я ожил бы еще расцветшею душою

И, снова подружась с каменою благою,

На лире сладостной, в объятиях друзей

Я пел бы старину и битвы древних дней.

Средь опустенья и развалин,

Над быстрой волховской струей,

Лежит он мрачен и печален,

К земле приникнув головой.

Обнажены власы седые;

Совлечены с могущих плеч

Доспехи грозные, стальные,

И сокрушен булатный меч;

Широкий щит, разбитый в брани,

Вдали лежит среди полей,

И на бросавшей молньи длани

Гремит бесславие цепей.

Тебя ли зрю, любимец славы?

Веков минувших мощный сын,

Племен властитель величавый,

России древний исполин?

Ах, не таков в минувши годы

Являлся ты своим врагам!

Тогда покорные народы

Носили дань к твоим стопам;

Ты средь толпы сынов стоял

И твой венец из мшистых башен

Чело свободное венчал.

О друг мой, ты пойдешь на край земли со мною,

К пределам Азии, где бурные моря

Всечасно бьют о брег шумящею волною,

Где часто в небесах полнощная заря

Дрожащий блеск свой простирает,

Где вихря глас не умолкает,

Где вечный снег в полях лежит

И бедный самоед с пернатыми стрелами

За ланью робкою, за дикими волками

С веселой песнию летит.

Со мной ты преплывешь и бездны океана,

Пойдешь в страну исчезнувших чудес,

Где спит в безмолвии Ливии степь песчана

И пламенный самум — дыхание небес;

Где змей в пустыне обитает,

Где слышен гидры свист в полях;

Лев дебри ревом оглашает

И тигр скрывается в кустах.

Но сердцу твоему не нужно исытанье,

Не нужно нам на край земли лететь, —

У друга твоего одно, одно желанье:

В отечестве спокойно умереть.

Под кровлею моей драгого нет убора,

Здесь роскошь не блестит,

Ничто не привлекает взора

И к неге не манит.

Нет у меня столбов, из яшмы иссеченных,

Нет у меня парчи златой,

Нет редких янтарей, нет камней драгоценных...

На что они? Не им сопутствует покой.

Египт не шлет сюда кораллов,

Китай фарфора не дарит,

Британец не несет ко мне златых бокалов,

Токай в кристалле не кипит.

Но здесь сады, поросшие травою,

Но здесь река, кристальный светлый пруд,

И ручейки извивистой стезею

С холмов, журча, по камушкам падут;

Вкруг дома липовые рощи,

Куда не проницал палящий солнца свет,

Где всякий час хор птиц поет,

И соловей во время нощи

Лиет повсюду светлый глас,

Доколе не придет веселый утра час.

Когда пылает полдень знойный

И свод небесный раскален,

Тогда вкусим мы сон спокойный,

Где ильм и ель, широколистый клен,

И древний дуб, сплетаяся ветвями,

Склонят свою главу и зашумят над нами.

Приди сюда, вернейший из друзей,

Под кров уединенный; Приди сюда, приди скорей!

Мы дружбе здесь воздвигнем храм священный

И музам в честь алтарь простой.

Они нас в грусти утешали;

Их песни тяжкого Сатурна окрыляли;

Мы будем им служить признательной душой.

Ты не страшись забот; поверь, благие боги

Наш мирный кров от них освободят;

Они летят в богатые чертоги,

Но нас, мой друг, не посетят.

Жилище их — где яхонты сияют,

И в злате и в парчах

Где жадные льстецы толпами поспешают

Пред божеством своим склонить главу во прах.

Но бледный их кумир, терзаемый тоскою,

Средь блеска роскоши добыча злых забот,

Теперь смеется пред толпою;

Толпа рассеялась — счастливец слезы льет.

А мы — друзья уединенья —

Спокойно будем жить,

И каждый миг нам будет наслажденья

И радости живейшие дарить.

Как быстро с гор стремятся воды,

Так быстро плетят для нас крылаты годы;

И мы, счастливые, забыты от других,

Как два ручья в муравчатой долине,

Мы будем течь к морям, к кончине,

Без шума, без валов седых.

Как быстро облака несутся в высотах,

И воды с гор бегут в сребристых ручейках,

И вешний ветерок летает над цветами!

Но ах! быстрее облаков,

И струй, и вешних ветерков

Мелькают дни за днями.

Когда средь тишины промчится легкий челн

По лону светлому ильменских синих волн,

За ним среди зыбей, на миг один блеснувших,

Вновь исчезает беглый след;

Так гибнут в темной бездне лет

Следы времен минувших.

Счастлив, кто век провел златой

И с тихой дружбою, и резвою мечтой.

Счастлив, кто, избранный богами и судьбою,

Не знавши старости туманных хладных дней,

Сошел в безмолвный дом теней,

Простившись с радостью и жизнью молодою.

Он видел мир, как в сладком сне,

Цветною радугой сквозь занавес тумана;

На темной сердца глубине

Он не читал притворства и обмана;

И упованья юных лет

Пред ним во мгле не исчезали;

Счастливца в жизни не встречали

Ни длань судьбы, ни бремя лютых бед,

Ни чувство тяжкое, ужаснее печали, —

Души увядшей пустота;

Нет! радость дни его цветами усыпала,

Надежда сладкая пред юношей летала,

И, дочь благих небес, лелеяла мечта.

Но счастливей стократ, кто с бодрою душою

За родину летел в кровавый бой

И лучезарною браздою

Рассек времен туман густой.

Он лег главой, непобежденный,

В объятьях гроба отдохнуть,

Не так, как старец утомленный,

Свершивший многотрудный путь,

Но так, как царь светил, спокойный, величавый,

Нисшедший в рдяные моря;

Он лег — и вслед за ним вспылала вечной славы

Неугасимая заря.

И имя витязя, гремя в веках далеких

Как грозный глас трубы на вторящих горах,

Пробудит в гражданах весь пламень чувств высоких

И ужас в дерзких пришлецах.

Налей, налей в бокал кипящее вино!

Как тихий ток воды забвенья,

Моей души жестокие мученья

На время утолит оно!

Пойдем туда, где дышит радость,

Где бурный вихрь забав шумит,

Где глас души, где глас страстей молчит,

Где не живут, но тратят жизнь и младость.

Среди веселых игр, за радостным столом,

На миг упившись счастьем ложным,

Я приучусь к мечтам ничтожным,

С судьбою примирюсь вином.

Я сердца усмирю роптанье,

А думам не велю летать;

На тихое небес сиянье

Я не велю глазам своим взирать.

Сей синий свод, усеянный звездами,

И тихая безмолвной ночи тень

И в утренних вратах рождающийся день,

И царь светил, горящий над водами, —

Они изменники! Они, прельщая взор,

Пробудят вновь все сны воображенья;

И сердце робкое, просящее забвенья,

Прочтет в них пламенный укор.

Оставь меня, покоя враг угрюмый,

К высокому к прекрасному любовь

Ты слишком долго тщетной думой

Младую волновала кровь.

Оставь меня! Волшебными словами

Ты сладкий яд во грудь мою влила,

И вслед за светлыми мечтами

Меня от мира увлекла.

Довольный светом и судьбою,

Я мог бы жизненной стезей

Влачиться к цели роковой

С непробужденною душою.

Я мог бы радости с толпою разделять;

Я мог бы рвать земные розы,

Я мог бы лить земные слезы

И счастью в жизни доверять.

Но ты пришла: с улыбкою презренья

На смертных род взирала ты,

На их желанья, наслажденья,

На их бессильные труды.

Ты мне с восторгом, друг коварный,

Являла новый мир вдали

И путь высокий, лучезарный

Над смутным сумраком земли.

Там все прекрасное, чем сердце восхищалось,

Там все высокое, чем питался мой,

В венцах бессмертия являлось

И вслед манило за собой.

И ты звала: ты сладко напевала

О незабвенной старине,

Венцы и славу обещала,

Бессмертье обещала мне.

И я поверил: обаянный

Волшебным звуком слов твоих,

Я презрел Вакха дар румяный

И чашу радостей земных.

Но что ж? Скажи: за все отрады,

Которых я навек лишен,

За жизнь спокойную, души беспечный сон,

Какие ты дала награды? —

Мечты неясные, внушенные тоской,

Твои слова, обеты и обманы,

И жажду счастия, и тягостные раны

В груди, растерзанной судьбой.

Прости... Но нет! Мой дух пылает

Живым, негаснущим огнем,

И никогда чело не просияет

Веселья мирного лучом.

Нет, нет! Я не могу цепей слепой богини,

Смиренный раб, с улыбкою влачить.

Орлу ль полет свой позабыть?

Отдайте вновь ему широкие пустыни,

Его скалы, его дремучий лес.

Он жаждет брани и свободы,

Он жаждет бурь и непогоды,

И беспредельности небес!

Увы! Напрасные желанья!

Возьмите ж от меня бесплодный сердца жар,

Мои мечты, надежды, вспоминанья,

И к славе страсть, и песнопенья дар,

И чувств возвышенных стремленья,

Возьмите все! Но дайте лишь покой,

Беспечность прежних снов забвенья

И тишину души, утраченную мной.

Он в разных видах мной замечен,

Противоречий много в нем:

Он скрытен сердцем, но умом

Уж как зато чистосердечен!

Тебя меж нощию и днем

Поставил бог, как вечную границу,

Тебя облек он пурпурным огнем,

Тебе он дал в сопутницы денницу.

Когда на небе голубом

Ты светишь, тихо догорая, —

Я мыслю, на тебя взирая:

Заря! Тебе подобны мы —

Смешенье пламени и хлада,

Смешение небес и ада,

Слияние лучей и тьмы.

Не грустью, нет, но нежной думой

Твои наполнены глаза,

И не печали след угрюмой,

На них — жемчужная слеза.

Когда с душою умиленой

Ты к небу взор возводишь свой,

Не за себя мольбы смиренной

Ты тихо шепчешь звук святой;

Но светлыми полна мечтами,

Паришь ты мыслью над звездами,

Огнем пылаешь неземным

И на печали, на желанья

Глядишь как юный серафим,

Бессмертный, полный состраданья,

Но чуждый бедствиям земным.

Красавец остров! предо мною

Восходишь гордо ты в водах,

Поставлен смертного рукою

На диких мраморных скалах,

Роскошным садом осененный,

Облитый влагой голубой,

И мнится, изумруд зеленый

Обхвачен чистой бирюзой.

Меня манит твой брег счастливый;

Он сладких дум, он неги полн.

Спеши, спеши, пловец ленивый!

Лети в зыбях, мой легкий челн!

Там, меж ветвей полусокрыты,

Лимоны золотом горят;

Как дев полуденных ланиты,

Блистает пурпурный гранат;

Там свежих роз благоуханье;

Там гордый лавр пленяет взор

И листьев мирта трепетанье,

Как двух влюбленных разговор.

Прелестный край! все дышит югом —

И тень садов, и лоно вод;

И Альпов цепь могущим кругом

Его от хлада стережет,

И ярко в небе блещут льдины,

И выше сизых облаков

Восходят горы-исполины

Под шлемом девственных снегов.

Не так ли в повестях Востока

Ирана юная краса

Сокрыта за морем, далеко,

Где чисто светят небеса,

Где сон ее лелеют пери

И духи вод ей песнь поют;

Но мрачный Див стоит у двери,

Храня таинственный приют.

Небо, дай мне длани

Мощного титана!

Я схвачу природу

В пламенных объятьях;.

Я прижму природу

К трепетному сердцу,

И она желанью

Сердца отзовется

Юною любовью.

В ней все дышит страстью,

Все кипит и блещет,

И ничто не дремлет

Хладною дремотой.

На земле пылают

Грозные вулканы;

С шумом льются реки

К безднам океана,

И в лазурном море

Волны резво плещут

Бурною игрою.

И земля и море

Светлыми мечтами,

Радостью, надеждой,

Славой и красою

Смертного дарят.

Звезды в синей тверди

Мчатся за звездами,

И в потоках света

Льется по эфиру

Тайный страсти голос,

Тайное признанье.

И века проходят,

И века родятся, —

Вечное боренье,

Пламенная жизнь.

Небо, дай мне длани

Мощного титана:

Я хочу природу,

Как любовник страстный,

Радостно обнять.

Скорей, скорей сомкнитесь, очи:

Зачем вы смотрите на свет?

Часы проходят, дни и ночи,

И годы за годами вслед,

А в мире все, что было прежде,

Желанье жадно, жизнь бедна,

И верят смертные надежде,

И смертным вечно лжет она.

Я видел вещие скрижали,

Заветы древности седой,

И что ж? исполнен был печали

Времен минувших глас святой.

С тех пор, как мир из колыбели

Воспрянул в юной красоте

И звезды стройно полетели

В небесной, синей высоте, —

Как в бурном море за волною

Шумя к брегам бежит волна,

Так неисчетны над землею

Промчались смертных племена;

Восстали, ринулись державы,

Народы сгибли без следов,

И горькая намешка славы

Одна осталась от веков.

Страстей неистовых волненье,

И горе, властелин земли,

И счастья светлое виденье,

Всегда манящее вдали, —

Для взоров старца все открылось.

Постыла жизнь его глазам.

Душа в обманах утомилась,

Она изверилась мечтам

И ждет в томленьи упованья:

Придет ли час, когда желанья

В ее замолкнут глубине

И океан существованья

Заснет в безбрежной тишине?

Хотел бы я разлиться в мире,

Хотел бы с солнцем в небе течь,

Звездою в сумрачном эфире

Ночной светильник свой зажечь.

Хотел бы зыбию стеклянной

Играть в бездонной глубине

Или лучом зари румяной

Скользить по плещущей волне.

Хотел бы с тучами скитаться,

Туманом виться вкруг холмов

Иль буйным ветром разыграться

В седых изгибах облаков;

Жить ласточкой под небеами,

К цветам ласкаться мотыльком

Или над дикими скалами

Носиться дерзостным орлом.

Как сладко было бы в природе

То жизнь и радость разливать,

То в громах, вихрях, непогоде

Пространство неба обтекать!

Все звезды в новый путь стремились,

Рассеяв вековую мглу,

Все звезды жизнью веселились

И пели божию хвалу.

Одна, печально измеряя

Никем не знанные лета,

Земля катилася немая,

Небес веселых сирота.

Она без песен путь свершала,

Без песен в путь текла опять,

И на устах ее лежала

Молчанья строгого печать.

Кто даст ей голос? — Луч небесный

На перси смертного упал,

И смертного покров телесный

Жильца бессмертного приял.

Он к небу взор возвел спокойный,

И богу гимн в душе возник;

И дал земле он голос стройный,

Творенью мертвому язык.

Я знаю, в гроб его сокрыли

И землю сыпали над ним, —

Но встанет он из хладной пыли,

Он явится глазам моим.

Когда-нибудь в часы полночи,

Когда все стихнет на земле

И, как недремлющие очи,

Зажгутся звезды в синей мгле, —

Он молча предо мною станет,

Неслышим, будто легкий сон,

И томно на меня он взглянет,

И томно улыбнется он.

Но не прострет он длани хладной...

Стеснится горем грудь моя,

И то заплачу я отрадно,

То горько улыбнуся я.

Что ж медлишь, друг? Я жду тебя.

Не думай, чтобы я страшился

Увидеть свет твоих очей!

Пусть скажут, что ты в гроб сокрылся, —

Ты все живешь в груди моей.

Другой меня с улыбкой встретит,

И темен мне ее привет;

Но взор твой все мне дружбой светит,

Он светит счастьем прежних лет.

Ты молод был, когда прощанья

Ударил неизбежный час,

И звуки грозного призванья

Тебя похитили у нас.

В тебе кипели жизни волны,

В тебе пылал огонь страстей,

И ты сошел, надежды полный,

В жилище дедовских костей.

Счастлив! там персть твоя сокрыта

От стрел мучительных забот,

И от судеб тебе защита

Могилы каменный оплот.

Но горе мне! я здесь скитаюсь;

Я раб судьбины, раб страстей,

В бессильи гордом пресмыкаюсь

Под грузом тягостным скорбей.

И старость грустная настанет,

Она потушит жар ланит,

Морщины по челу протянет,

Мой черный волос убелит.

Она холодною рукою

Исторгнет из груди моей

Мечты, любимые тобою,

Порывы юношеских дней,

Восторги, радости, желанья,

Отымет всё... Нет, страх пустой!

Я воскрешу твои мечтанья,

Надежды, сердца жар святой

Волшебной силой вспоминанья;

Я буду жизнью жить двойной,

И, юностью твоею молод,

Продливши краткую весну,

Я старости угрюмый холод

От сердца бодро отжену;

Не презрю я мечты мгновенной,

Восторгов чистого огня,

И сон, тобою разделенный,

Священным будет для меня.

Тот, кто не плакал, не дерзни

Своей рукой неосвященной

Струны коснуться вдохновенной:

Поэтов званья не скверни!

Лишь сердце, в коем стрелы рока

Прорыли тяжкие следы,

Святит, как вещий дух пророка,

Свои невольные труды.

И рана в нем не исцелеет,

И вечно будет литься кровь;

Но песни дух над нею веет

И дум возвышенных любовь.

Так средь Аравии песчаной

Над степью дерево растет:

Когда его глубокой раной

Рука пришельца просечет, —

Тогда, как слезы в день страданья,

По дико врезанным браздам

Течет роса благоуханья,

Небес любимый фимиам.

Когда Сивиллы слух смятенной

Глаголы Фебовы внимал

И перед девой исступленной

Призрак грядущего мелькал, —

Чело сияло вдохновеньем,

Глаза сверкали, глас гремел,

И в прахе с трепетным волненьем

Пред ней народ благоговел.

Но утихал восторг мгновенный,

Смолкала жрица — и бледна

Перед толпою изумленной

На землю падала она.

Кто, видя впалые ланиты

И взор без блеска и лучей,

Узнал бы тайну силы скрытой

В пророчице грядущих дней?

И ты не призывай поэта!

В волшебный круг свой не мани!

Когда вдали от шума света

Душа восторгами согрета,

Тогда живет он. — В эти дни

Вмещает всё существованье;

Но вскоре, слаб и утомлен,

И вихрем света увлечен,

Забыв высокие созданья,

То ловит темные мечтанья,

То, как дитя сквозь смутный сон,

Смеется и лепечет он.

Ах! я хотел бы быть в степях

Один с ружьем неотразимым,

С гнедым конем неутомимым

И с серым псом при стременах.

Куда ни взглянешь, нет селенья,

Молчат безбрежные поля,

И так, как в первый день творенья,

Цветет свободная земля.

Там не просек ее межами

Людей бессмысленный закон;

Людей безумными трудами

Там божий мир не искажен;

Но смертных ждет святая доля:

Труды, здоровие, покой,

Беспечный мир, восторг живой,

Степей кочующая воля.

Ах! для чего ж я не в степях

Один с ружьем неотразимым,

С гнедым конем неутомимым

И с серым псом при стременах?

Но кто ж сей юный победитель,

Варягов бич, славян спаситель?

Не князь, не вождь, — но вслед за ним

Толпы послушные летают!

Не старец он, — но пред бойцом младым

Вожди и старцы умолкают.

Его был счастливый удел:

Владеть покорными сердцами;

В душе возвышенной горел

Огонь, возжженный небесами;

Ему от ранних детских дней

Дажбог внушил дар чувств высоких,

И мудрости, и дум глубоких,

И сладкий дар златых речей.

Его и силой, и красою

Блестящий света царь одел,

И на младом челе могущею рукою

Черты владычества Перун запечатлел.

Как в сонме звезд денница золотая,

Стоял ли он в кругу богатырей,

Их всех главою превышая,

Прекрасен был и тихий свет очей

И стана стройность молодая;

Прекрасен средь седых вождей,

Когда он силой слов могущих

Готовил гибель для врагов,

Победу новградских полков

И славу подвигов грядущих.

Когда ж он к битвам выступал

И на врагов остановлял

Свои сверкающие очи,

Кто взор бы встретить сей возмог?

Не столь ужасен брани бог,

Когда мрачнее черной ночи

Несется в вихрях он меж небом и землей,

Одетый ужасом, сопутствуем враждой!

Пробил полночи час туманной,

Сын времени свершил свой ход,

И вот в приют мой, гость незваный,

Спустился тихо Новый год.

Слетая в мир, он ждал привета,

И света плеском встречен был,

Но что же? стройный глас поэта

Его досель не освятил.

И он с улыбкою лукавой

«Чего ты просишь?» — мне сказал, —

Я подружу тебя со славой,

Дам кучи злата». — Я молчал.

«Я утолю твои печали, —

Шепнул он с ласковым лицом, —

И сердца грустные скрижали

Забвенья смою я ручьем.

Ты вспомнишь прежние утраты,

Как помнят сон с восходом дня,

И вновь, надеждами богатый,

Полюбишь жизнь!» — Оставь меня,

Ты слышишь: там рукоплесканья,

Веселье, шумные пиры;

Поди там сыпать обещанья,

Там расточай свои дары.

Давно ль, когда твой брат коварный

Мне те же речи говорил,

Я жертвой песни благодарной

Его приход благословил?

И что ж? — питомец вдохновенья,

Мой друг, мой брат был взят землей,

И чистый гений песнопенья

Любимый храм покинул свой.

Но многих горесть утолится,

Ты многим счастье можешь дать;

Но что в груди певца таится,

Того не в силах ты отнять.

Не как другие, дни проводит

Душа, любимица мечты:

В ней, как в воде, резец проходит,

Как в камне, вечны в ней черты.

О, сжальтесь надо мной! о, дайте волю мне!

Из края дальнего волшебный зов несется,

И кровь моя кипит, и сердце бурно рвется

В тот дальний край, к войне, к войне.

Вы видите, стремятся ополченья,

И взоры их блестят надеждою побед.

Туда, туда, в кровавые сраженья,

Я полечу за ними вслед.

Противны мне дремота неги праздной

И мирных дней безжизненный покой,

Как путь в степях однообразный,

Как гроб холодный и немой.

Противны мне безумное веселье,

Неупоенных душ притворное похмелье,

И скука вечная, и вечный переход

Младенческих забав и нищенских забот.

О, сжальтесь надо мной! отдайте меч блестящий,

Отдайте бодрого и легкого коня!

В тот край, куда летит мечты порыв горящий,

Как вихрь, как мысль, он унесет меня...

На миг один судьбины злой оковы

Рукой я смелою расторг, —

И сердцу памятны сражений блеск суровый

И торжества воинственный восторг...

В час утренней зари, румяной и росистой,

Услышать пушки глас, зовущий нас к боям,

Глядеть, как солнца луч златистый,

Играя, блещет по штыкам;

Как вождь седой, отваги юной полный,

На сретенье врагам ведет покорный строй,

И движутся полки, как бурь осенних волны, —

И чувствовать тогда, что верен меч стальной,

Что длань сильна, что вихрем конь несется

Под свистом пуль, средь дыма и огня,

Что сердце гордое в груди спокойно бьется,

Что этот дольний мир не дорог для меня;

Что я могу с улыбкою презренья

На жизнь, на смерть и на судьбу взирать!

О, эти сладкие мгновенья!

Отдайте мне, отдайте их опять!

Я не хочу в степи земной скитаться

Без воли и надежд, безвременный старик;

Как робкая жена, пред роком не привык

Главой послушной преклоняться,

Внимать, как каждый день, и скучен и смешон,

Всё те же сказки напевает

И тихо душу погружает

В какой-то слабоумный сон.

Я не рожден быть утлою ладьею,

Забытой в пристани, не знающей морей,

И праздной истлевать кормою,

Добычей гнили и червей.

Но я хочу летать над бурными волнами

Могущим кораблем с дружиной боевой,

Под солнцем тропика, меж северными льдами

Бороться с бездною и с дикою грозой,

Челом возвышенным встречать удар судьбины,

Бродить по области и смерти и чудес,

И жадно пить восторг, и из седой пучины

Крылом поэзии взноситься до небес.

Вот счастливый удел, давно желанный мною.

Отдайте ж мне коня, булат отдайте мой!

В тот дальний край я полечу стрелою

И ринуся в кровавый бой.

Зачем печальный и угрюмый

Мой друг молчание хранит?

Какой смущен мятежной думой,

Куда мечтами он летит?

Летит ли он в тот край далекий,

Где светел синий небосклон,

Где воды льет Дунай глубокий,

Трубою бранной оглашен?

Туда, где русские палатки

Покрыли скат крутых холмов

И жажда битв и близкой схватки

Тревожит смелу грудь бойцов?

И ты томим желаньем брани,

И ты алкаешь бурных сеч,

К мечу падут невольно длани,

В ножнах трепещет верный меч.

Но нет! Судьбы тебя сковали,

Мечу назначен долгий сон,

И тяжким облаком печали

Недаром взор твой омрачен.

Ты проклинаешь рок суровый,

Столицы дремлющей покой

И рвешь железные оковы

Увы! бессильною рукой.

Я видел сон, что будто я певец,

И что певец — пречудное явленье,

И что в певце на все свое творенье

Всевышний положил венец.

Я видел сон, что будто я певец,

И под перстом моим дышали струны,

И звуки их гремели как перуны,

Стрелой вонзалися во глубину сердец.

И как в степи глухой живые воды,

Так песнь моя ласкала жадный слух;

В ней слышен был и тайный глас природы,

И смертного горе парящий дух.

Но час настал. Меня во гроб сокрыли,

Мои уста могильный хлад сковал;

Но из могильной тьмы, из хладной пыли,

Гремела песнь и сладкий глас звучал.

Века прошли, и племена другие

Покрыли край, где прах певца лежал;

Но не замолкли струны золотые,

И сладкий глас по-прежнему звучал.

Я видел сон, что будто я певец,

И что певец — пречудное явленье,

И что в певце на все свое творенье

Всевышний положил венец.

Эдырне! прощай! уже более мне

Не зреть Забалканского края!

Ни синих небес в их ночной тишине,

Ни роскоши древней Сарая!

Ни тени густой полуденных садов,

Ни вас, кипарисы, любимцы гробов!

Эдырне! на стройных мечетях твоих

Орел возвышался двуглавый;

Он вновь улетает, но вечно на них

Останутся отблески славы!

И турок в мечтах будет зреть пред собой

Тень крыльев Орла над померкшей Луной!

Червь ядовитый скрывался в земле,

Черные думы таились во мгле.

Червь, изгибаяся, землю сквернил;

Грех ненавистный мне душу тягчил.

Червь ядовитый облит янтарем,

Весело взоры почиют на нем.

К небу подъемлю я очи с мольбой,

Грех обливаю горячей слезой.

В сердце взгляну я: там божья печать,

Грех мой покрыла творца благодать.

«Досель безвестна мне любовь

И пылкой страсти огнь мятежной;

От милых взоров, ласки нежной

Моя не волновалась кровь». —

Так сердца тайну в прежни годы

Я стройно в звуки облекал

И песню гордую свободы

Цевнице юной поверял;

Надеждами, мечтами славы

И дружбой верною богат,

Я презирал любви отравы

И не просил ее наград.

С тех пор душа познала муки,

Надежд утрату, смерть друзей

И грустно вторит песни звуки,

Сложенной в юности моей.

Я под ресницею стыдливой

Встречал очей огонь живой,

И длинных кудрей шелк игривый,

И трепет груди молодой,

Уста с приветною улыбкой,

Румянец бархатных ланит,

И стройный стан, как пальма, гибкой,

И поступь легкую харит.

Бывало, в жилах кровь взыграет,

И сердце шепчет: вот она.

Но светлый миг очарованья

Прошел как сон, пропал и след.

Ей дики все мои мечтанья,

И не понятен ей поэт.

Когда ж?.. И сердцу станет больно,

И к арфе я прибегну вновь,

И прошепчу, вздохнув невольно:

«Досель безвестна мне любовь»

В тени садов и стен Ески-Сарая

При блеске ламп и шуме вод живых,

Сидел султан, роскошно отдыхая

Среди толпы красавиц молодых.

Он в думах был, — главою помавая,

Шумел чинар, и ветер, свеж и тих,

Меж алых роз вздыхал, благоухая,

И рог луны был в сонме звезд ночных.

« Чтоб кисть писца на камнях начертала,

Что всё пройдет»! — воскликнул падишах.

Я зрел Сарай и надпись на стенах,

И вся душа невольно тосковала,

И снова грусть былое воскрешала,

И мысль моя носилась в прежних днях.

Не презирай клинка стального

В обделке древности простой

И пыль забвенья векового

Сотри заботливой рукой.

Мечи с красивою оправой,

В златых покояся ножнах,

Блистали тщетною забавой

На пышных роскоши пирах;

А он в порывах бурь военных

По латам весело стучал

И на главах иноплеменных

Об Руси память зарубал.

Но тяжкий меч, в ножнах забытый

Рукой слабеющих племен,

Давно лежит полусокрытый

Под едкой ржавчиной времен

И ждет, чтоб грянул голос брани,

Булата звонкого призыв,

Чтоб вновь воскрес в могущей длани

Его губительный порыв;

И там, где меч с златой оправой

Как хрупкий сломится хрусталь,

Глубоко врежет след кровавый

Его синеющая сталь.

Так не бросай клинка стального

В обделке древности простой

И пыль забвенья векового

Сотри заботливой рукой

«Много в Олимпе богов сильней златовласого Феба;

Что ж ты, других позабыв, жертву приносишь ему?»

— «Много сильных богов восседает на горнем Олимпе,

Все же подвластны они воли Фортуны слепой;

Феб златовласый один от дерзкой Фортуны свободен,

Жертвы ему одному гордый приносит певец».

Прощай, прелестный край, где токи вод целебных,

Ключи кипучие и вечные снега,

И скалы дикие среди долин волшебных,

И хищников стопой измятые луга;

Ты дал мне много наслаждений,

Ты радость возвратил и силу юных лет;

И много новых впечатлений

В часы безмолвных размышлений

Припомнит счастливый поэт.

Пришлец святой Москвы, он не забудет встречи

С пришельцами из дальних крымских стран,

Радушный их привет, и дружеские речи,

И песнь волшебную про дивный талисман.

Поля покрылися пушистыми снегами,

И солнце, скрытое туманными зыбями,

Как будто крадется невидимой стезей

От утра позднего до ранней тьмы ночной.

Прощайте, осени разгульные забавы!

Прощай, призывный рог в безмолвии дубравы,

И легкий скок коня по долам и горам,

И звучная гоньба по утренним зарям!

Когда пройдет зима? когда увидим снова

Веселый цвет лугов и поля озимнова,

Леса, согретые дыханием весны,

И синеву небес над зеркалом волны?

Вотще, исполненный невольного томленья,

Чтоб разогнать тоску и скуку заточенья,

Гляжу в замерзшее и тусклое окно:

Вокруг всё холодно, и мертво, и темно!

Вдали шумит метель, и на земле печальной

Раскинут белый снег как саван погребальный;

Вокруг всё холодно, но что ж? В груди моей

Теплее кровь бежит, и взор души светлей.

Мечта проснулася, и чудные виденья

Рисует предо мной игра воображенья.

Мне помнятся края, где, путник молодой,

Я с мирным посохом и пылкою душой

Бродил среди картин и прелестей природы;

Скалы Швейцарии, убежище свободы,

И роскошь Франции, и ты, страна чудес

И пламенных искусств, и радужных небес,

Страна Италии, где луг, и лес, и волны,

И диких гор верхи восторгов сладких полны!

Мне битвы помнятся, гусаров шумный стан

Блестящей сабли взмах, погибель мусульман,

Марицы светлый ток, Эдырне горделивый

И стройный минарет в пустыне молчаливой.

Но чаще помню я, забывши внешний мир,

На лоне юности мой беззаботный пир,

Надежды смелые, веселые мечтанья,

Давно увядшие цветы существованья;

И брата, и певца, любимца чистых муз,

И смертью раннею разорванный союз;

И с памятью утрат и прежних наслаждений

Бегут потоки слез, стихов и вдохновений.

Внимайте голос истребленья!

За громом гром, за криком крик!

То звуки дальнего сраженья,

К ним слух воинственный привык.

Вот ружей звонкие раскаты,

Вот пешей рати мерный шаг,

Вот натиск конницы крылатой,

Вот пушек рев на высотах,

И крик торжеств, мне крик знакомый,

И смерти стон, мне плач родной...

О замолчите, битвы громы!

Остановись, кровавый бой!

Потомства пламенным проклятьям

Да будет предан тот, чей глас

Против славян славянским братьям

Мечи вручил в преступный час!

Да будут прокляты сраженья,

Одноплеменников раздор

И перешедший в поколенья

Вражды бессмысленной позор;

Да будут прокляты преданья,

Веков исчезнувших обман,

И повесть мщенья и страданья,

Вина неисцелимых ран!

И взор поэта вдохновенный

Уж видит новый век чудес...

Он видит: гордо над вселенной,

До свода синего небес,

Орлы славянские взлетают

Широким дерзостным крылом,

Но мощную главу склоняют

Пред старшим северным орлом.

Их тверд союз, горят перуны,

Закон их властен над землей,

И будущих баянов струны

Поют согласье и покой!..

Есть час блаженства для поэта,

Когда мгновенною мечтой

Душа внезапно в нем согрета

Как будто огненной струей.

Сверкают слезы вдохновенья,

Чудесной силы грудь полна,

И льются стройно песнопенья,

Как сладкозвучная волна.

Но есть поэту час страданья,

Когда восстанет в тьме ночной

Вся роскошь дивная созданья

Перед задумчивой душой;

Когда в груди его сберется

Мир целый образов и снов,

И новый мир сей к жизни рвется,

Стремится к звукам, просит слов.

Но звуков нет в устах поэта,

Молчит окованный язык,

И луч божественного света

В его виденья не проник.

Вотще он стонет исступленный;

Ему не внемлет Феб скупой,

И гибнет мир новорожденный

В груди бессильной и немой.

Прелестна песнь полуденной страны!

Она огнем живительным согрета,

Как яркий день безоблачного лета;

Она сладка, как томный свет луны,

Трепещущий на зеркале лагуны;

Все в ней к любви и неге нас манит,

Но не звучат отзывно сердца струны,

И мысль моя в груди безмолвной спит.

Другая песнь! то песнь родного края,

Протяжная, унылая, простая,

Тоски и слез, и горестей полна.

Как много дум взбудила вдруг она

Про нашу степь, про звонкие метели,

Про радости и скорби юных дней,

Про тихие напевы колыбели,

Про отчий дом и кровных, и друзей.

Не там, где вечными слезами

Туманится печальный взор,

Где часто вторится устами

Судьбе неправедный укор;

Где слышны жалобные звуки,

Бессилья праздного плоды, —

Не там, не там душевной муки

Найдешь ты тяжкие следы.

Иди туда, где взор бесслезный

Исполнен молчаливых дум;

Где гордо власть судьбины грозной

Встречает непреклонный ум;

Где по челу, как будто сталью,

Заботы врезана черта,

Но над смертельною печалью

Хохочут дерзкие уста.

Тут вечно горе, тут глубоко

Страданье в сердце залегло;

И под десницей тяжкой рока

Все сердце кровью изошло.

Давно уж за полночь, я лягу отдохнуть.

Пора мне мирным сном сомкнуть

Глаза, усталые от бденья,

И от житейского волненья

На время успокоить грудь.

Ложуся спать... Какою негой чудной

Все дышит здесь!.. Как сладко думать мне,

Что кончен день, заботливый и трудный,

Что я могу в беспечной тишине

Лелеять до утра веселые виденья,

И вольною мечтой свой новый мир творить,

И средь роскошного творенья,

Другою, дивной жизнью жить.

Пусть завтра вновь привычные волненья!..

Пусть завтра вновь!.. Да кто ж порукой в том,

Что встанет для меня денница золотая?

Кто скажет мне, что, засыпая,

Не засыпаю вечным сном?

Быть может, что Восток туманный

Зажжется в утренней заре,

А на немом моем одре

Найдут лишь труп мой бездыханный.

Подумать страшно. Сон лукав!

Что, если жизненные силы

Коварной цепию связав,

Он передаст их в плен могилы?

Что, если чувство бытия,

И страсти бурное волненье,

И мыслей гордое паренье

В единый миг утрачу я?

Я в море был, в кровавой битве,

На крае пропастей и скал

И никогда в своей молитве

Об жизни к богу не взывал.

Но в тихий час успокоенья

Удар нежданный получить,

На ложе темного забвенья

Украденным из мира быть. ..

Противно мне... Творец вселенной!

Услышь мольбы полнощный глас!

Когда, тобой определенный,

Настанет мой последний час,

Пошли мне в сердце предвещанье!

Тогда покорною главой,

Без малодушного роптанья,

Склонюсь пред волею святой.

В мою смиренную обитель

Да придет ангел-разрушитель

Как гость, издавна жданный мной!

Мой взор измерит великана,

Боязнью грудь не задрожит,

И дух из дольнего тумана

Полетом смелым воспарит.

К чему поешь ты? Человек

Страдает язвою холодной,

И эгоизм, как червь голодный,

Съедает наш печальный век.

Угасло пламя вдохновенья,

Увял поэзии венец

Пред хладным утром размышленья,

Пред строгой сухостью сердец.

Нет, нет! Два знака примиренья

Издревле миру дал творец:

Прощения символ заветный

Один на тверди голубой

Блестит дугою семицветной

Над успокоенной землей;

Другой гремит во всей вселенной,

Для всех племен, для всех веков:

То звуки лиры вдохновенной

И глас восторженный певцов.

Мечта, мечта! Для звучных песен

Где чувства, страсти, где предмет?

Круг истин скучен нам и тесен,

А для обманов веры нет.

Науки верные расчеты;

Глупцами движимый народ;

Властолюбивцев темный ход;

Купцов смышленые заботы;

На них любуйся, их воспой!

И побежит твой стих обильный

Струею мелкой и бессильной,

Как люди в век наш роковой.

К чему хулой ожесточенной

Поэта душу возмущать?

Взойдет, я верю, для вселенной

Другого века благодать.

И песнь гремит, блестит, играет,

Предчувствий радостных полна;

И звонкий стих в себе вмещает

Времен грядущих семена.

Там были шум и разговоры,

И блеск ума, и смех живой;

И юных дев сияли взоры

Светлей, чем звезды в тьме ночной;

И сладки речи слух ласкали,

И был приветен блеск очей, —

Но думы бурные роптали

Во глубине души моей.

«Проснись! проснись! Мы призываем

Тебя от снов, от грез пустых.

Проснись! Мы гаснем, увядаем,

Любимцы лучших дней твоих.

Проснися! радость изменяет;

И жизнь кратка, и хладен свет,

И ненадолго утешает

Его обманчивый привет.

А мы бессмертными венцами

Могли б главу твою венчать,

Могли бы яркими цветами

Меж лавров Руси пасцветать.

Мы крыльями тебя обнимем

И в край Поэзии святой

Твой дух восторженный поднимем

Мечтами, песнью и мольбой.

Проснись! проснись! Мы призываем

Тебя от снов, от грез пустых.

Проснись! Мы гаснем, увядаем,

Любимцы лучших дней твоих».

Молчите, пламенные думы!

Засните вновь на краткий срок!

Твердит напрасный мне упрек

Ваш голос строгий и угрюмый.

Меня не свяжет свет холодный;

Настанет вдохновенный час:

И к жизни звучной и свободной,

Могучий, вызову я вас.

Лови минуту вдохновенья,

Восторгов чашу жадно пей

И сном ленивого забвенья

Не убивай души своей!

Лови минуту! пролетает,

Как молньи яркая струя;

Но годы многие вмещает

Она земного бытия.

Но если раз душой холодной

Отринешь ты небесный дар

И в суете земли бесплодной

Потушишь вдохновенья жар;

И если раз, в беспечной лени,

Ничтожность мира полюбив,

Ты свяжешь цепью наслаждений

Души бунтующей порыв, —

К тебе поэзии священной

Не снидет чистая роса,

И пред зеницей ослепленной

Не распахнутся небеса.

Но сердце бедное иссохнет,

И нива прежних дум твоих,

Как степь безводная, заглохнет

Под терном помыслов земных.

Вокруг нее очарованье;

Вся роскошь Юга дышит в ней,

От роз ей прелесть и названье;

От звезд полудня блеск очей.

Прикован к ней волшебной силой,

Поэт восторженный глядит;

Но никогда он деве милой

Своей любви не посвятит.

Пусть ей понятны сердца звуки,

Высокой думы красота,

Поэтов радости и муки,

Поэтов чистая мечта;

Пусть в ней душа, как пламень ясный,

Как дым молитвенных кадил;

Пусть ангел светлый и прекрасный

Ее с рожденья осенил, —

Но ей чужда моя Россия,

Отчизны дикая краса;

И ей милей страны другие,

Другие лучше небеса.

Пою ей песнь родного края;

Она не внемлет, не глядит.

При ней скажу я: «Русь святая» —

И сердце в ней не задрожит.

И тщетно луч живого света

Из черных падает очей, —

Ей гордая душа поэта

Не посвятит любви своей.

О дева-роза, для чего

Мне грудь волнуешь ты

Порывной бурею страстей,

Желанья и мечты.

Спусти на свой блестящий взор

Ресницы длинной тень!

Твои глаза огнем горят,

Томят как летний день.

Нет: взор открой. Отрадней мне

От зноя изнывать,

Чем знать, что в небе солнце есть

И солнца не видать.

Она лукаво улыбалась,

В очах живой огонь пылал,

Головка милая склонялась;

И я глядел, и я мечтал!

И чудная владела греза

Моей встревоженной душой;

И думал я: «О дева-роза,

Печален, жалок жребий твой!

За душною стеной теплицы

Тебе чужда краса лугов,

Роса ночей, лучи денницы

И ласки вольных ветерков.

В твоей пустыне, полной шума

Людских волнений и забот,

Скажи, кому знакома дума

И мыслей творческий полет?

Кто вольный, гордый и высокий,

Твоей плененный красотой,

С душою девы одинокой

Сольется пламенной душой?

Святыне чувства ты не веришь,

Ты как безбожник перед ней,

Улыбкой, взором лицемеришь

И томной нежностью речей.

Ты будишь пылкие желанья,

Души безумные мечты;

Но холодна, без состраданья

Словам любви внимаешь ты.

Играй же с слабыми сердцами!

Но знай: питомец ясных дум

Тебя минет, сверкнув очами,

Безмолвен, мрачен и угрюм».

Не горюй по летним розам;

Верь мне, чуден божий свет!

Зимним вьюгам и морозам

Рады заяц да поэт.

Для меня в беспечной лени,

Как часы ночного сна,

Протекли без вдохновений

Осень, лето и весна.

Но лишь гулкие метели

В снежном поле заревут

И в пушистые постели

Зайцы робкие уйдут,

Песен дева молодая

В буре мне привет пришлет,

И, привету отвечая,

Что-то в сердце запоет.

Здесь, где гранитная пустыня

Гордится мертвой красотой, —

Для сердца чистого святыни

Есть мирный кров, любимый мной.

Там дружества привет радушный

И ум в согласии с душой,

И чувству разговор послушный

Отрадной дышат теплотой.

Так в недрах степи раскаленной

Среди губительных песков

Отрадны оазис зеленый,

И пальмы тень, и ключ студеный,

И песнь счастливых пастухов.

Высоко ты гнездо поставил,

Славян полунощных орел,

Широко крылья ты расправил,

Глубоко в небо ты ушел!

Лети, но в горнем море света,

Где силой дышащая грудь

Разгулом вольности согрета,

О младших братьях не забудь!

На степь полуденного края,

На дальний Запад оглянись:

Их много там, где гнев Дуная,

Где Альпы тучей обвились,

В ущельях скал, в Карпатах темных,

В балканских дебрях и лесах,

В сетях тевтонов вероломных,

В стальных татарина цепях!..

И ждут окованные братья,

Когда же зов услышат твой,

Когда ты крылья, как объятья,

Прострешь над слабой их главой...

О, вспомни их, орел полночи!

Пошли им звонкий твой привет,

Да их утешит в рабской ночи

Твоей свободы яркий свет!

Питай их пищей сил духовных,

Питай надеждой лучших дней

И хлад сердец единокровных

Любовью жаркою согрей!

Их час придет: окрепнут крылья,

Младые когти подрастут,

Вскричат орлы — и цепь насилья

Железным клювом расклюют!

Когда проснувшися светлеет

Восток росистою зарей,

Незримый жаворонок реет

В равнине неба голубой;

И, вдохновенный, без науки

Творит он песнь и свысока

Серебряные сыплет звуки

На след воздушный ветерка.

Орел, добычу забывая,

Летит, и выше сизых туч,

Как парус крылья расстилая,

Всплывает — весел и могуч.

Зачем поют? Зачем летают?

Зачем горячие мечты

Поэта в небо увлекают

Из мрака дольней суеты? —

Затем, что в небе вдохновенье,

И в песнях есть избыток сил,

И гордой воли упоенье

В надоблачном размахе крыл;

Затем, что с выси небосклона

Отрадно видеть край земной

И робких чад земного лона

Далёко, низко под собой.

Когда вечерняя спускается роса,

И дремлет дольний мир, и ветр прохладой дует,

И синим сумраком одеты небеса,

И землю сонную луч месяца целует, —

Мне страшно вспоминать житейскую борьбу,

И грустно быть одним, и сердце сердца просит,

И голос трепетный то ропщет на судьбу,

То имена любви невольно произносит...

Когда ж в час утренний проснувшийся Восток

Выводит с торжеством денницу золотую

Иль солнце льет лучи, как пламенный поток,

На ясный мир небес, на суету земную, —

Я снова бодр и свеж; на смутный быт людей

Бросаю смелый взгляд; улыбку и презренье

Одни я шлю в ответ грозам судьбы моей,

И радует меня мое уединенье.

Готовая к борьбе и крепкая как сталь,

Душа бежит любви, бессильного желанья,

И одинокая, любя свои страданья,

Питает гордую безгласную печаль.

О, грустно, грустно мне! Ложится тьма густая

На дальнем Западе, стране святых чудес:

Светила прежние бледнеют, догорая,

И звезды лучшие срываются с небес.

А как прекрасен был тот Запад величавый!

Как долго целый мир, колена преклонив

И чудно озарен его высокой славой,

Пред ним безмолвствовал, смирен и молчалив.

Там солнце мудрости встречали наши очи,

Кометы бурных сеч бродили в высоте,

И тихо, как луна, царица летней ночи,

Сияла там любовь в невинной красоте.

Там в ярких радугах сливались вдохновенья,

И веры огнь живой потоки света лил!..

О! никогда земля от первых дней творенья

Не зрела над собой столь пламенных светил!

Но горе! век прошел, и мертвенным покровом

Задернут Запад весь. Там будет мрак глубок...

Услышь же глас судьбы, воспрянь в сияньи новом,

Проснися, дремлющий Восток!

Сокрыт в глуши, в тени древесной,

Любимец муз и тихих дум,

Фонтан живой, фонтан безвестный,

Как сладок мне твой легкий шум!

Поэта чистая отрада,

Тебя не сыщет в жаркий день

Копыто жаждущего стада

Иль поселян бродящих лень;

Лесов зеленая пустыня

Тебя широко облегла,

И веры ясная святыня

Тебя под кров свой приняла;

И не скуют тебя морозы,

Тебя не ссушит летний зной,

И льешь ты сребряные слезы

Неистощимою струей.

В твоей груди, моя Россия,

Есть также тихий, светлый ключ;

Он также воды льет живые,

Сокрыт, безвестен, но могуч.

Не возмутят людские страсти

Его кристальной глубины,

Как прежде холод чуждой власти

Не заковал его волны.

И он течет, неиссякаем,

Как тайна жизни невидим,

И чист, и миру чужд, и знаем

Лишь богу да его святым.

Но водоема в тесной чаше

Не вечно будет заключен.

Нет, с каждым днем живей и краше

И глубже будет литься он.

И верю я: тот час настанет,

Река свой край перебежит,

На небо голубое взглянет

И небо все в себя вместит.

Смотрите как широко воды

Зеленым долом разлились,

Как к брегу чуждые народы

С духовной жаждой собрались!

Смотрите! мчатся через волны

С богатством мыслей корабли,

Любимцы неба, силы полны,

Плодотворители земли.

И солнце яркими огнями

С лазурной светит вышины,

И осиян весь мир лучами

Любви, святыни, тишины.

Гой красна земля Володимира!

Много сел в тебе городов больших,

Много люду в тебе православного!

В сини горы ты упираешься,

Синим морем ты омываешься,

Не боишься ты люта ворога,

А боишься лишь гнева божия.

Гой красна земля Володимира!

Послужили тебе мои прадеды,

Миром разумом успокоили,

Города твои изукрасили,

Люта ворога отодвинули.

Помяни добром моих прадедов!

Послужили тебе службу крепкую,

Службу большую я служил тебе,

От меня ль в степях мужички пошли,

Мужички пошли все богатые.

Знают чин свой, знают добычу,

Братьев любят, богу молятся.

От меня ль в судах правда-суд пошли,

П равда-суд пошли неподкупные, —

Правда в слушанье, суд в видение!

От меня ль пошла в целый мир молва,

Что и синего неба не выглядеть,

Что и синего моря не вычерпать:

То красна земля Володимира,

Полюбуйся ей не насмотришься,

Черпай разум в ней — не исчерпаешь.

Ходит по небу солнце ясное,

Греет, светит миру целому,

Ночью теплятся звезды частые,

А траве да песчинкам счету нет.

По земле ходит слово божие,

Греет жизнию, светит радостью;

Блещут главы церквей золоченые,

А господних слуг да молельщиков,

Что травы в степях, что песку в морях.

Остров пышный, остров чудный;

Ты краса подлунной всей,

Лучший камень изумрудный

В голубом венце морей!

Грозный страж твоей свободы,

Сокрушитель чуждых сил,

Вкруг тебя широко воды

Океан седой разлил.

Он бездонен и просторен,

И враждует он с землей;

Но смиренен, но покорен,

Он любуется тобой;

Для тебя он укрощает

Свой неистовый набег

И, ласкаясь, обнимает

Твой белеющийся брег.

Дочь любимая природы,

Благодатная земля!

Как кипят твои народы,

Как цветут твои поля!

Как державно над волною

Ходит твой широкий флаг!

Как кроваво над землею

Меч горит в твоих руках!

Как светло венец науки

Блещет над твоей главой!

Как высоки песен звуки,

Миру брошенных тобой!

Вся облита блеском злата,

Мыслью вся озарена,

Ты счастлива, ты богата,

Ты роскошна, ты сильна.

И далекие державы,

Робко взор стремя к тебе,

Ждут, какие вновь уставы

Ты предпишешь их судьбе.

Но за то, что ты лукава,

Но за то, что ты горда,

Что тебе мирская слава

Выше божьего суда;

Но за то, что церковь божью

Святотатственной рукой

Приковала ты к подножью

Власти суетной, земной...

Для тебя, морей царица,

День придет — и близок он —

Блеск твой, злато, багряница —

Все пройдет, минет как сон:

Гром в руках твоих остынет,

Перестанет меч сверкать,

И сынов твоих покинет

Мысли ясной благодать.

И забыв твой флаг державный,

Вновь свободна и грозна,

Заиграет своенравно

Моря шумная волна.

И другой стране смиренной,

Полной веры и чудес,

Бог отдаст судьбу вселенной,

Гром земли и глас небес.

Когда гляжу, как чисто и зеркально

Твое чело,

Как ясен взор, — мне грустно и печально,

Мне тяжело.

Ты знаешь ли, как глубоко и свято

Тебя люблю?

Ты знаешь ли, что отдал без возврата

Я жизнь свою!

Когда умрет пред хладной молньей взора

Любви мечта,

Не прогремят правдивого укора

Мои уста.

Но пропою в последнее прощанье

Я песнь одну;

В ней все любовь, все горе, все страданье,

Всю жизнь сомкну.

И слыша песнь, каким огнем согрета

И как грустна,

Узнает мир, что в ней душа поэта

Схоронена.

Благодарю тебя! Когда любовью нежной

Сияли для меня лучи твоих очей,

Под игом сладостным заснул в груди мятежной

Порыв души моей.

Благодарю тебя! Когда твой взор суровый

На юного певца с холодностью упал,

Мой гордый дух вскипел; и прежние оковы

Я смело разорвал.

И шире мой полет, Живее в крыльях сила;

Все в груди тишина, все сердце расцвело;

И песен благодать святее осенила

Свободное чело.

Так после ярых бурь моря лазурней, тише,

Благоуханней лес, свежей долин краса,

Так раненный слегка орел уходит выше

В родные небеса.

Лампада поздняя горела

Пред сонной лению моей,

И ты взошла и тихо села

В слияньи мрака и лучей.

Головки русой очерк нежный

В тени скрывался, а чело —

Святыня думы безмятежной —

Белело чисто и светло.

Уста с улыбкою спокойной,

Глаза с лазурной их красой,

Всё чудным миром, мыслью стройной

В тебе сияло предо мной.

Кругом — глубокое молчанье;

Казалось, это дивный сон,

И я глядел, стаив дыханье,

Бояся, чтоб не скрылся он.

Ушла ты — солнце закатилось,

Померкла хладная земля;

Но в ней глубоко затаилась

От солнца жаркая струя.

Ушла! но, боже, как звенели

Все струны пламенной души,

Какую песню в ней запели

Они в полуночной тиши!

Как вдруг и молодо, и живо

Вскипели силы прежних лет,

И как вздрогнул нетерпеливо,

Как вспрянул дремлющий поэт!

Как чистым пламенем искусства

Его зажглася голова,

Как сны, надежды, мысли, чувства

Слилися в звучные слова!

О верь мне! сердце не обманет:

Светло звезда моя взошла,

И снова новый луч проглянет

На лавры гордого чела.

Не верь, что хладными сердцами

Остались чужды мы тебе,

Что ты забыт, не понят нами,

Что брошен в жертву злой судьбе.

Твоей молитвы гимн прекрасный,

Твоих страданий тихий глас —

Всё жизнью светлой, мыслью ясной,

Чаруя, оживило нас.

Ты пел — и Обь, Иртыш и Лена

В степях вилися предо мной;

Белела их седая пена,

Леса чернели над волной.

Ты пел — и под крылом бурана

Гудела степь и гнулся бор,

И, прорезая зыбь тумана,

Росли вершины снежных гор.

Вставал Алтай, весь полон злата,

И тайны и видений полн;

А песнь твоя звучала свято,

Прекрасней гор, степей и волн.

Ты наш, ты наш. По сердцу братья

Тебе нашлись. Тебя зовут

И дружбы теплые объятья,

И музам сладостный приют.

«Гордись! — тебе льстецы сказали. —

Земля с увенчанным челом,

Земля несокрушимой стали,

Полмира взявшая мечом!

Пределов нет твоим владеньям,

И, прихотей твоих раба,

Внимает гордым повеленьям

Тебе покорная судьба.

Красны степей твоих уборы,

И горы в небо уперлись,

И как моря твои озеры...»

Не верь, не слушай, не гордись!

Пусть рек твоих глубоки волны,

Как волны синие морей,

И недра гор алмазов полны,

И хлебом пышен тук степей;

Пусть пред твоим державным блеском

Народы робко клонят взор

И семь морей немолчным плеском

Тебе поют хвалебный хор;

Пусть далеко грозой кровавой

Твои перуны пронеслись —

Всей этой силой, этой славой,

Всем этим прахом не гордись!

Грозней тебя был Рим великой,

Царь семихолмного хребта,

Железных сил и воли дикой

Осуществленная мечта;

И нестерпим был огнь булата

В руках алтайских дикарей;

И вся зарылась в груды злата

Царица западных морей.

И что же Рим? и где монголы?

И, скрыв в груди предсмертный стон,

Кует бессильные крамолы,

Дрожа над бездной, Альбион!

Бесплоден всякой дух гордыни,

Неверно злато, сталь хрупка,

Но крепок ясный мир святыни,

Сильна молящихся рука!

И вот за то, что ты смиренна,

Что в чувстве детской простоты,

В молчаньи сердца сокровенна,

Глагол творца прияла ты, —

Тебе он дал свое призванье,

Тебе он светлый дал удел:

Хранить для мира достоянье

Высоких жертв и чистых дел;

Хранить племен святое братство,

Любви живительной сосуд,

И веры пламенной богатство,

И правду, и бескровный суд.

Твое всё то, чем дух святится,

В чем сердцу слышен глас небес,

В чем жизнь грядущих дней таится,

Начало славы и чудес!..

О, вспомни свой удел высокой!

Былое в сердце воскреси

И в нем сокрытого глубоко

Ты духа жизни допроси!

Внимай ему — и, все народы

Обняв любовию своей,

Скажи им таинство свободы,

Сиянье веры им пролей!

И станешь в славе ты чудесной

Превыше всех земных сынов,

Как этот синий свод небесный —

Прозрачный вышнего покров!

Высоко передо мною

Старый Киев над Днепром,

Днепр сверкает под горою

Переливным серебром.

Слава, Киев многовечный,

Русской славы колыбель!

Слава, Днепр наш быстротечный,

Руси чистая купель!

Сладко песни раздалися,

В небе тих вечерний звон:

«Вы откуда собралися,

Богомольцы, на поклон?»

— «Я оттуда, где струится

Тихий Дон — краса степей».

— «Я оттуда, где клубится

Беспредельный Енисей!»

— «Край мой — теплый брег Евксина!»

— «Край мой — брег тех дальних стран,

Где одна сплошная льдина

Оковала океан».

— «Дик и страшен верх Алтая,

Вечен блеск его снегов,

Там страна моя родная!»

— «Мне отчизна — старый Псков».

— «Я от Ладоги холодной».

— «Я синих волн Невы».

— «Я от Камы многоводной».

— «Я от матушки Москвы».

Слава, Днепр, седые волны!

Слава, Киев, чудный град!

Мрак пещер твоих безмолвный

Краше царственных палат.

Знаем мы, в века былые,

В древню ночь и мрак глубок,

Над тобой блеснул России

Солнца вечного восток.

И теперь из стран далеких,

Из неведомых степей,

От полночных рек глубоких —

Полк молящихся детей —

Мы вокруг твоей святыни

Все с любовью собраны...

Братцы, где ж сыны Волыни?

Галич, где твои сыны?

Горе, горе! их спалили

Польши дикие костры;

Их сманили, их пленили

Польши шумные пиры.

Меч и лесть, обман и пламя

Их похитили у нас;

Их ведет чужое знамя,

Ими правит чуждый глас.

Пробудися, Киев, снова!

Падших чад своих зови!

Сладок глас отца родного,

Зов моленья и любви.

И отторженные дети,

Лишь услышат твой призыв,

Разорвав коварства сети,

Знамя чуждое забыв,

Снова, как во время оно,

Успокоиться придут

На твое святое лоно,

В твой родительский приют.

И вокруг знамен отчизны

Потекут они толпой,

К жизни духа, к духу жизни,

Возрожденные тобой!

Бывало, в глубокий полуночный час,

Малютки, приду любоваться на вас;

Бывало, люблю вас крестом знаменать,

Молиться, да будет на вас благодать,

Любовь вседержителя бога.

Стеречь умиленно ваш детский покой,

Подумать о том, как вы чисты душой,

Надеяться долгих и счастливых дней

Для вас, беззаботных и милых детей,

Как сладко, как радостно было!

Теперь прихожу я: везде темнота,

Нет в комнате жизни, кроватка пуста;

В лампаде погас пред иконою свет.

Мне грустно, малюток моих уже нет!

И сердце так больно сожмется!

О дети, в глубокий полуночный час

Молитесь о том, кто молился о вас,

О том, кто любил вас крестом знаменать.

Молитесь, да будет и с ним благодать,

Любовь вседержателя бога.

Ты вихрем летишь на коне боевом

С дружиной твоей удалою;

И враг побежденный упал под конем,

И пленный лежит пред тобою.

Сойдешь ли с коня ты? поднимешь ли меч?

Сорвешь ли бессильную голову с плеч?

Пусть бился он с диким неистовством брани,

По градам и селам пожары простер;

Теперь он подъемлет молящие длани;

Убьешь ли? о стыд и позор!

А если вас много, убьете ли вы

Того, кто охвачен цепями,

Кто, стоптанный в прахе, молящей главы

Не смеет поднять перед вами?

Пусть дух его черен, как мрак гробовой;

Пусть сердце в нем подло, как червь гноевой; —

Пусть кровью, разбоем он весь знаменован:

Теперь он бессилен, угас его взор;

Он властию связан, он ужасом скован...

Убьете ль? о стыд и позор!

Как темнота широко воцарилась!

Как замер шум денного бытия!

Как сладостно дремотою забылась

Прекрасная любимая моя!

Весь мир лежит в торжественном покое,

Увитый сном и дивной тишиной;

И хоры звёзд как праздненство ночное,

Свои пути свершают над землёй.

Что пронеслось как вешнее дыханье?

Что надо мной так быстро протекло?

И что за звук, как арфы содроганье,

Как лебедя звенящее крыло?

Вдруг свет блеснул, полнеба распахнулось;

Я задрожал, безмолвный, чуть дыша...

О, перед кем ты, сердце, встрепенулось?

Кого ты ждёшь? — скажи, моя душа!

Ты здесь, ты здесь, владыка песнопений,

Прекрасный царь моей младой мечты!

Небесный друг, мой благодатный гений,

Опять, опять ко мне явился ты!

Всё та ж весна ланиты оживлённой,

И тот же блеск твоих эфирных крыл,

И те ж уста с улыбкой вдохновенной;

Всё тот же ты, — но ты не то, что был.

Ты долго жил в лазурном том просторе,

И на челе остался луч небес;

И целый мир в твоём глубоком взоре,

Мир ясных дум и творческих чудес.

Прекраснее, и глубже, и звучнее

Твоих речей певучая волна;

И крепкий стан подъемлется смелее,

И звонких крыл грознее ширина.

Перед тобой с волненьем тайным страха

Сливается волнение любви.

Склонись ко мне; возьми меня из праха,

По-прежнему мечты благослови!

По-прежнему эфирным дуновеньем,

Небесный брат, коснись главы моей;

Всю грудь мою наполни вдохновеньем;

Земную мглу от глаз моих отвей!

И полный сил, торжественный и мирный,

Я восстаю над бездной бытия...

Проснись, тимпан! проснися, голос лирный!

В моей душе проснися, песнь моя!

Внемлите мне, вы, страждущие люди;

Вы, сильные, склоните робкий слух;

Вы, мёртвые и каменные груди,

Услыша песнь, примите жизни дух!

Небо ясно, тихо море,

Воды ласково журчат;

В безграничном их просторе

Мчится весело фрегат.

Молньи сизые трепещут,

Бури дикие шумят,

Волны бьются, волны плещут;

Мчится весело фрегат.

Дни текут; на ризах ночи

Звёзды южные зажглись;

Мореходцев жадны очи

В даль заветную впились.

Берег! берег! Перед ними

К небу синему взошла

Над пучинами морскими

Одинокая скала.

Здесь он! здесь его могила

В диких вырыта скалах:

Глыба тяжкая покрыла

Полководца хладный прах.

Здесь страдал он в ссылке душной,

Молньей внутренней сожжён,

Местью страха малодушной,

Низкой злостью истомлён.

Вырывайте ж бренно тело —

И чрез бурный океан

Пусть фрегат ваш мчится смело

С новой данью южных стран!

Он придёт, он в пристань станет,

Он его храним судьбой;

Слыша весть о вас, воспрянет,

Встретит пепел дорогой, —

С шумом буйных ликований,

Поздней ревности полна,

В дни несчастий, в дни страданий

Изменившая страна!

Было время, были годы —

Этот прах был бог земли:

Взглянет он — дрожат народы,

Войска движутся вдали.

А пойдёт он, строгий, бледный,

Словно памятник живой —

Под его стопою медной

Содрогнётся шар земной,

В поле вспыхнет буря злая,

Вспыхнут громы на морях,

И ложатся, умирая,

Люди в кровь и царства в прах!

И в те дни своей гордыни

Он пришёл к Москве святой,

Но спалил огонь святыни

Силу гордости земной.

Опускайте ж тело бренно

В тихий, тёмный, вечный дом,

И обряд мольбой смиренной

Совершите над вождём.

Пусть из меди, пусть из злата,

Камней, красок и резьбы

Встанет памятник богатый

Той неслыханной судьбы!

Пусть над перстью благородной

Громомещущей главы

Блещет саван зим холодный,

Пламя жаркое Москвы;

И не меч, не штык трёхгранный,

А в венце полнощных звёзд —

Усмиритель бури бранной —

Наша сила, русский крест!

Пусть, когда в земное лоно

Пренесён чрез бездну вод,

Бедный прах Наполеона,

Тленью отданный, заснёт, —

Перед сном его могилы

Скажет мир, склонясь главой:

Нет могущества, ни силы,

Нет величья под луной!

Когда мы разрыли могилу вождя

И вызвали гроб на сияние дня,

В нас сердце сжалось от страха:

Казалось, лишь тронем свинец гробовой,

Лишь дерзко подымем преступной рукой

Покров с могучего праха —

Сердитые волны вскипят на морях,

Сердитые тучи взбегут в небесах

И вихрь средь знойного поля!

И снова польётся потоками кровь,

И, вставши, всю землю потребует вновь

Боец — железная воля!

Мы сняли покровы: глядим — небеса

Спокойны, безмолвны поля и леса

И тихи, зеркальны волны!

И всё озлатилось вечерним лучом,

И мы вкруг могилы стоим и живём,

И сил, и юности полны;

А он недвижим, он — гремящий в веках,

Он, сжавший всю землю в орлиных когтях,

Муж силы, молния брани!

Уста властелина навеки молчат,

И смертью закрыт повелительный взгляд,

И смертью скованы длани.

И снова скрепляя свинец роковой,

Тогда оросили мы горькой слезой

Его доску гробовую:

Как будто сложили под вечный покров

Всю силу души, и всю славу веков,

И всю гордыню людскую.

Не сила народов тебя подняла,

Не воля чужая венчала,

Ты мыслил и властвовал, жил, побеждал,

Ты землю железной стопой попирал,

Главу самозданным венцом увенчал,

Помазанник собственной силы!

Не сила народов повергла тебя,

Не встал тебе ровный соперник;

Но тот, кто пределы морям положил,

В победном бою твой булат сокрушил,

В пожаре святом твой венец растоптал

И снегом засыпал дружины.

Скатилась звезда с омраченных небес,

Величье земное во прахе!..

Скажите, не утро ль с Востока встаёт?

Не новая ль жатва над прахом растет?

Скажите!.. Мир жадно и трепетно ждёт

Властительной мысли и слова!..

Москва-старушка вас вскормила

Восторгов сладостных млеком

И в гордый путь благословила

За поэтическим венком.

За песен вдохновенных сладость,

За вечно свежий ваш венец,

За вашу славу — нашу радость,

Спасибо, наш родной певец!

Да будет ваше небо ясно;

Да будет светел мир труда;

И да сияет вам прекрасно

Любви негаснущей звезда.

Певец-пастух на подвиг ратный

Не брал ни тяжкого меча,

Ни шлема, ни брони булатной,

Ни лат с Саулова плеча;

Но, духом божьим осенённый,

Он в поле брал кремень простой —

И падал враг иноплемённый,

Сверкая и гремя бронёй.

И ты — когда на битву с ложью

Восстанет правда дум святых —

Не налагай на правду божью

Гнилую тягость лат земных.

Доспех Саула ей окова,

Саулов тягостен шелом:

Её оружье — божье слово,

А божье слово — божий гром!

Не говорите: «То былое,

То старина, то грех отцов,

А наше племя молодое

Не знает старых тех грехов».

Нет! этот грех — он вечно с вами,

Он в вас, он в жилах и крови,

Он сросся с вашими сердцами —

Сердцами, мертвыми к любви.

Молитесь, кайтесь, к небу длани!

За все грехи былых времён,

За ваши каинские брани

Ещё с младенческих пелён;

За слёзы страшной той годины,

Когда, враждой упоены,

Вы звали чуждые дружины

На гибель русской стороны;

За рабство вековому плену,

За робость пред мечом Литвы,

За Новград и его измену,

За двоедушие Москвы;

За стыд и скорбь святой царицы,

За узаконенный разврат,

За грех царя-святоубийцы,

За разорённый Новоград;

За клевету на Годунова,

За смерть и стыд его детей,

За Тушино, за Ляпунова,

За пьянство бешеных страстей;

За слепоту, за злодеянья,

За сон умов, за хлад сердец,

За гордость тёмного незнанья,

За плен народа; наконец,

За то, что, полные томленья,

В слепой терзания тоске,

Пошли просить вы исцеленья

Не у того, в его ж руке

И блеск побед, и счастье мира,

И огнь любви, и свет умов,

Но у бездушного кумира,

У мёртвых и слепых богов,

И, обуяв в чаду гордыни,

Хмельные мудростью земной,

Вы отреклись от всей святыни,

От сердца стороны родной;

За всё, за всякие страданья,

За вский попранный закон,

За тёмные отцов деянья,

За тёмный грех своих времён,

За все беды родного края,—

Пред богом благости и сил

Молитесь, плача и рыдая,

Чтоб он простил, чтоб он простил!

Не дай ей рабского смиренья,

Не дай ей гордости слепой

И дух мертвящий, дух сомненья

В ней духом жизни успокой.

Не гордись перед Белградом,

Прага, чешских стран глава!

Не гордись пред Вышеградом,

Златоверхая Москва!

Вспомним: мы родные братья,

Дети матери одной,

Братьям братские объятья,

К груди грудь, рука с рукой!

Не гордися силой длани

Тот, кто в битве устоял;

Не скорби, кто в долгой брани

Под грозой судьбины пал.

Испытанья время строго,

Тот, кто пал, восстанет вновь:

Много милости у бога,

Без границ его любовь!

Пронесётся мрак ненастный,

И, ожиданный давно,

Воссияет день прекрасный,

Братья станут заодно:

Все велики, все свободны,

На врагов — победный строй,

Полны мыслью благородной,

Крепки верою одной!

Беззвёздная полночь дышала прохладой,

Крутилася Лаба, гремя под окном;

О Праге я с грустною думал отрадой,

О Праге мечтал, забываяся сном.

Мне снилось — лечу я: орёл сизокрылый

Давно и давно бы в полете отстал,

А я, увлекаем невидимой силой,

Всё выше и выше взлетал.

И с неба картину я зрел величаву,

В уборе и блеске весь западный край,

Мораву, и Лабу, и дальнюю Саву,

Гремящий и синий Дунай.

И Прагу я видел: и Прага сияла,

Сиял златоверхий на Петчине храм:

Молитва славянская громко звучала

В напевах, знакомых минувшим векам.

И в старой одежде святого Кирилла

Епископ на Петчин всходил,

И следом валила народная сила,

И воздух был полон куреньем кадил.

И клир, воспевая небесную славу,

Звал милость господню на Западный край,

На Лабу, Мораву, на дальнюю Саву,

На шумный и синий Дунай.

Ты сказал нам: «За волною

Ваших мысленных морей

Есть земля; над той землею

Блещет дивной красотою

Новой мысли эмпирей».

Распусти ж свой парус белый —

Лебединое крыло —

И стремися в те пределы,

Где тебе, наш путник смелый,

Солнце новое взошло.

И с богатством многоценным

Возвратившись снова к нам,

Дай покой душам смятенным,

Крепость волям утомленным,

Пищу алчущим сердцам.

Я видел, как посланник рая

Две души в небо уносил,

И та прекрасна, и другая,

Но образ их различен был:

Одна небес не забывала,

Но и земное все познала,

И пыль земли на ней легла,

Другая чуть земли коснулась

И от земли уж отвернулась,

И для бессмертья сберегла

Всю прелесть юного чела.

Гаснет месяц на Стамбуле,

Всходит солнышко светло,

У маджар и турки злого

Никнет гордое чело.

Спишь ли ты, наш королевич?

Посмотри-ка, твой народ

Расходился, словно волны,

Что ломают вешний лёд!

Спишь ли, спишь ли, королевич?

Посмотри-ка, в чьих руках

Блещут копья и пищали

На дунайских берегах!

Слушай! Трубы загремели;

Бьет в раскатах барабан;

Сербы с гор текут, как реки,

Кроют поле, как туман.

Просыпайся, королевич!

Знать, великий час настал:

У твоей могилы темной

Богатырский конь заржал...

Пойте, други, песнь победы!

Пойте! Снова потекут

Наши вольные беседы,

Закипит свободный труд!

Вавилона царь суровый

Был богат и был силён;

В неразрывные оковы

Заковал он наш Сион.

Он губил ожесточенно

Наши вечные права:

Слово — божий дар священный,

Разум — луч от божества.

Милость бога забывая,

Говорил он: всё творят

Мой булат, моя десная,

Царский ум мой, царский взгляд!

Над равнинами Диера

Он создал себе кумир,

И у ног сего кумира

Пировал безбожный пир.

Но отмстил ему Иегова!

Казнью жизнь ему сама:

Бродит нем губитель слова,

Траву щиплет враг ума!

Как работник подъяремный,

Бессловесный глупый вол,

Не глядя на мир надземный,

Он обходит злачный дол!..

Ты скажи нам, царь надменный,

Жив ли мстящий за Сион?..

Но покайся, но смиренно

Полюби его закон,

Дух свободы, святость слова,

Святость мысленных даров, —

И простит тебя Иегова

От невидимых оков.

Снова на престол великий

Возведет тебя царем

И земной венец владыки

Освятит своим венцом!..

Пойте, други, песнь победы!

Пойте! снова потекут

Наши вольные беседы,

Закипит свободный труд!

В безмолвии, под ризою ночною,

Москва ждала; и час святой настал:

И мощный звон промчался над землею,

И воздух весь, гудя, затрепетал.

Певучие, серебряные громы

Сказали весть святого торжества;

И, слыша глас, её душе знакомый,

Подвиглася великая Москва.

Всё тот же он: ни нашего волненья,

Ни мелочно-торжественных забот

Не знает он, и, вестник искупленья,

Он с высоты нам песнь одну поёт, —

Победы песнь, песнь конченного плена.

Мы слушаем; но как внимаем мы?

Сгибаются ль упрямые колена?

Смиряются ль кичливые умы?

Откроем ли радушные объятья

Для страждущих, для меньшей братьи всей?

Хоть вспомним ли, что это слово — братья —

Всех слов земных дороже и святей?

«Мы род избранный, — говорили

Сиона дети в старину. —

Нам божьи громы осушили

Морей волнистых глубину.

Для нас Синай оделся в пламя,

Дрожала гор кремнистых грудь,

И дым и огнь, как божье знамя,

В пустынях нам казали путь.

Нам камень лил воды потоки,

Дождили манной небеса,

Для нас закон, у нас пророки,

В нас божьей силы чудеса».

Не терпит бог людской годыни;

Не с теми он, кто говорит:

«Мы соль земли, мы столб святыни,

Мы божий меч, мы божий щит!»

Не с теми он, кто звуки слова

Лепечет рабским языком

И, мертвенный сосуд живого,

Душою мертв и спит умом.

Но с теми бог, в ком божья сила,

Животворящая струя,

Живую душу пробудила

Во всех изгибах бытия;

Он с тем, кто гордости лукавой

В слова смиренья не рядил,

Людскою не хвалился славой,

Себя кумиром не творил;

Он с тем, кто духа и свободы

Ему возносит фимиам;

Он с тем, кто все зовет народы

В духовный мир, в господень храм!

О царь и бог мой! Слово силы

Во время оно ты сказал,

И сокрушен был плен могилы,

И Лазарь ожил и восстал.

Молю, да слово силы грянет,

Да скажешь «встань!» душе моей,

И мертвая из гроба встанет

И выйдет в свет твоих лучей!

И оживет, и величавый

Ее хвалы раздастся глас

Тебе — сиянью отчей славы,

Тебе — умершему за нас!

Солнце сокрылось; дымятся долины;

Медленно сходят к ночлегу стада;

Чуть шевелятся лесные вершины,

Чуть шевелится вода.

Ветер приносит прохладу ночную;

Тихою славой горят небеса...

Братья, оставим работу денную,

В песни сольем голоса...

Ночь на востоке с вечерней звездою;

Тихо сияет струей золотою

Западный край.

Господи, путь наш меж камней и терний,

Путь наш во мраке...Ты, свет невечерний,

Нас осияй!

В мгле полунощной, в полуденном зное,

В скорби и радости, в сладком покое,

В тяжкой борьбе —

Всюду сияние солнца святого,

Божия мудрость и сила и слово,

Слава тебе!

Жаль мне вас, людей бессонных!

Целый мир кругом храпит,

А от дум неугомонных

Ваш тревожный ум не спит:

Бродит, ищет, речь заводит

С тем, с другим, — все прока нет!

Тот глазами чуть поводит,

Тот сквозь сон кивнет в ответ.

Вот, оставив братьев спящих,

Вы ведете в тьме ночной,

Не смыкая вежд горящих,

Думу долгую с собой.

И надумались, и снова

Мысли бурные кипят:

Будите того, другого, —

Все кивают и молчат!

Вы волнуетесь, горите,

В сердце горечь, в слухе звон, —

А кругом-то поглядите,

Как отраден мирный сон!

Жаль мне вас, людей бессонных:

Уж не лучше ли заснуть

И от дум неугомонных,

Хоть на время отдохнуть?

Вставайте! оковы распались,

Проржавела старая цепь!

Уж Нил и Ливан взволновались,

Проснулась Сирийская степь!

Вставайте, славянские братья,

Болгарин, и серб, и хорват!

Скорее друг к другу в объятья,

Скорей за отцовский булат!

Скажите: «Нам в старые годы

В наследство господь даровал

И степи, и быстрые воды,

И лес, и ущелия скал!»

Скажите: «Мы люди свободны, —

Да будет свободна земля,

И горы, и глуби подводны,

И долы, и лес, и поля!

Мы вольны, мы к битве готовы,

И подвиг наш честен и свят:

Нам бог разрывает оковы,

Нам бог закаляет булат!»

Смотрите, как мрак убегает,

Как месяц двурогий угас!

Смотрите, как небо сияет

В торжественный утренний час!

Как ярки и радости полны

Светила грядущих веков!..

Вскипите ж, славянские волны!

Проснитеся, гнезда орлов!

Глас божий: «Сбирайтесь на праведный суд,

Сбирайтесь к Востоку, народы!»

И, слепо свершая назначенный труд,

Народы земными путями текут,

Спешат через бурные воды.

Спешат, и, кровавый предчувствуя спор,

Смятенья, волнения полны,

Сбираются, грозный, гремящий собор,

На Черное море, на синий Босфор:

И ропщут, и пенятся волны.

Чреваты громами, крылаты огнем,

Несутся суда — и над ними:

Двуглавый орел с одноглавым орлом,

И скачущий лев с однорогим конем,

И флаг под звездами ночными.

Глас божий: «Сбирайтесь из дальних сторон!

Великое время приспело

Для тризны кровавой, больших похорон:

Мой суд совершится, мой час положен,

В сраженье бросайтеся смело.

За веру безверную, лесть и разврат,

За гордость Царьграда слепую

Отману я дал сокрушительный млат,

Громовые стрелы и острый булат,

И силу коварную, злую.

Грозою для мира был страшный боец,

Был карой Восточному краю:

Но слышу я стоны смиренных сердец,

И ломаю престол, и срываю венец,

И бич вековой сокрушаю».

Народы собрались из дальних сторон:

Волнуются берег и море;

Безумной борьбою весь мир потрясен,

И стон над землёю, и на море стон,

И плач, и кровавое горе.

Твой суд совершится в огне и крови:

Свершат его слепо народы...

О боже, прости их! и всех призови!

Исполни их веры и братской любви,

Согрей их дыханьем свободы!

Спала ночь с померкшей вышины.

В небе сумрак, над землёю тени,

И под кровом тёмной тишины

Ходит сонм обманчивых видений.

Ты вставай во мраке, спящий брат!

Освяти молитвой час полночи!

Божьи духи землю сторожат;

Звёзды светят, словно божьи очи.

Ты вставай во мраке, спящий брат!

Разорви ночных обманов сети!

В городах к заутрене звонят:

В божью церковь идут божьи дети.

Помолися о себе, о всех,

Для кого тяжка земная битва,

О рабах бессмысленных утех!

Верь, для всех нужна твоя молитва.

Ты вставай во мраке, спящий брат!

Пусть зажжётся дух твой пробуждённый

Так, как звёзды на небе горят,

Как горит лампада пред иконой.

Тебя призвал на брань святую,

Тебя господь наш полюбил,

Тебе дал силу роковую,

Да сокрушишь ты волю злую

Слепых, безумных, буйных сил.

Вставай, страна моя родная,

За братьев! Бог тебя зовёт

Чрез волны гневного Дуная,

Туда, где, землю огибая,

Шумят струи Эгейских вод.

Но помни: быть орудьем бога

Земным созданьям тяжело.

Своих рабов он судит строго,

А на тебя, увы! как много

Грехов ужасных налегло!

В судах черна неправдой чёрной

И игом рабства клеймена;

Безбожной лести, лжи тлетворной,

И лени мёртвой и позорной,

И всякой мерзости полна!

О, недостойная избранья,

Ты избрана! Скорей омой

Себя водою покаянья,

Да гром двойного наказанья

Не грянет над твоей главой!

С душой коленопреклоненной,

С главой, лежащею в пыли,

Молись молитвою смиренной

И раны совести растленной

Елеем плача исцели!

И встань потом, верна призванью,

И бросься в пыл кровавых сеч!

Борись за братьев крепкой бранью,

Держи стяг божий крепкой дланью,

Рази мечом — то божий меч!

Не в пьянстве похвальбы безумной,

Не в пьянстве гордости слепой,

Не в буйстве смеха, песни шумной,

Не с звоном чаши круговой;

Но в силе трезвенной смиренья

И обновленной чистоты

На дело грозного служенья

В кровавый бой предстанешь ты.

О Русь моя! как муж разумный,

Сурово совесть допросив,

С душою светлой, многодумной,

Идёт на божеский призыв,

Так, исцелив болезнь порока

Сознаньем, скорбью и стыдом,

Пред миром станешь ты высоко,

В сияньи новом и святом!

Иди! тебя зовут народы!

И, совершив свой бранный пир,

Даруй им дар святой свободы,

Дай мысли жизнь, дай жизни мир!

Иди! светла твоя дорога:

В душе любовь, в деснице гром,

Грозна, прекрасна, — ангел бога

С огнесверкающим челом!

В час полночный, близ потока

Ты взгляни на небеса:

Совершаются далеко

В горнем мире чудеса.

Ночи вечные лампады,

Невидимы в блеске дня,

Стройно ходят там громады

Негасимого огня.

Но впивайся в них очами —

И увидишь, что вдали

За ближайшими звездами

Тьмами звезды в ночь ушли.

Вновь вглядись — и тьмы за тьмами

Утомят твой робкий взгляд:

Все звездами, все огнями

Бездны синие горят.

В час полночного молчанья,

Отогнав обманы снов,

Ты вглядись душой в писанья

Галилейских рыбаков, —

И в объеме книги тесной

Развернется пред тобой

Бесконечный свод небесный

С лучезарною красой.

Узришь — звезды мысли водят

Тайный хор свой вкруг земли.

Вновь вглядись — другие всходят;

Вновь вглядись — и там вдали

Звезды мысли, тьмы за тьмами,

Всходят, всходят без числа, —

И зажжется их огнями

Сердца дремлющая мгла.

Земля трепещет: по эфиру

Катится гром из края в край.

То божий глас; он судит миру:

«Израиль, мой народ, внимай!

Израиль, ты мне строишь храмы,

И храмы золотом блестят,

И в них курятся фимиамы,

И день иночь огни горят.

К чему мне ваших храмов своды,

Бездушный камень, прах земной?

Я создал землю, создал воды,

Я небо очертил рукой;

Хочу, и словом расширяю

Предел безвестных вам чудес;

И бесконечность созидаю

За бесконечностью небес.

К чему мне злато? В глубь земную,

В утробу вековечных скал,

Я влил, как воду дождевую,

Огнем расплавленный металл.

Он там кипит и рвется, сжатый

В оковах темной глубины;

А ваши серебро и злато

Лишь всплеск той пламенной волны.

К чему куренья? Предо мною

Земля со всех своих концов

Кадит дыханьем под росою

Благоухающих цветов.

К чему огни? Не я ль светила

Зажег над вашей головой?

Не я ль, как искры из горнила,

Бросаю звезды в мрак ночной?

Твой скуден дар. — Есть дар бесценный,

Дар, нужный богу твоему:

Ты с ним явись, и, примиренный,

Я все дары твои приму.

Мне нужно сердце чище злата,

Иволя крепкая в труде,

Мне нужен брат, любящий брата,

Нужна мне правда на суде».

Как часто во мне пробуждалась

Душа от ленивого сна,

Просилася людям и братьям

Сказаться словами она!

Как часто, о боже! рвалася

Вещать твою волю земле,

Да свет осияет разумный

Безумцев, бродящих во мгле!

Как часто, бессильем томимый,

С глубокой и тяжкой тоской

Молил тебя дать им пророка

С горячей и крепкой душой!

Молил тебя в час полуночи,

Пророку дать силу речей, —

Чтоб мир оглашал он далеко

Глаголами правды твоей!

Молил тебя плачем и стоном,

Во прахе простерт пред тобой,

Дать миру и уши, и сердце

Для слушанья речи святой!

Народом полон Кремль великий,

Народом движется Москва,

И слышны радостные клики,

И звон и громы торжества.

Наш царь в стенах издревле славных,

Среди ликующих сердец,

Приял венец отцов державных —

Царя-избранника венец.

Ему господь родного края

Вручил грядущую судьбу;

И Русь, его благославляя,

Вооружает на борьбу.

Его елеем помазует

Она живых своих молитв,

Да силу бог ему дарует

Для жизненных, для царских битв.

И, преклоненны у подножья

Молитвенного алтаря,

Мы верим: будет милость божья

На православного царя.

И даст всевышний дар познанья

И ясность мысленным очам,

И всердце крепость упованья,

Несокрушимую бедам.

И верим мы, и верить будем,

Что даст он дар — венец дарам,

Дар братолюбья к братьям-людям,

Любовь отца к своим сынам;

И даст года он яркой славы,

Победу в подвигах войны

И средь прославленной державы

Года цветущей тишины...

А ты, в смирении глубоком

Венца приявший тяготу,

О, охраняй неспящим оком

Души бессмертной красоту!

Широка, необозрима,

Чудной радости полна,

Из ворот Ерусалима

Шла народная волна.

Галилейская дорога

Оглашалась торжеством:

«Ты идешь во имя бога,

Ты идешь в свой царский дом.

Честь тебе, наш царь смиренный,

Честь тебе, Давыдов сын!»

Так, внезапно вдохновенный,

Пел народ; но там один,

Недвижим в толпе подвижной,

Школ воспитанник седой,

Гордый мудростию книжной,

Говорил с насмешкой злой:

«Это ль царь ваш? слабый, бледный,

Рыбаками окружен?

Для чего он в ризе бедной?

И зачем не мчится он,

Силу божью обличая,

Весь одеян черной мглой,

Пламенея и сверкая,

Над трепещущей землёй?»

И века пошли чредою,

И Давыдов сын с тех пор,

Тайно правя их судьбою,

Усмиряя буйный спор,

Налагая на волненье

Цепь любовной тишины,

Мир живит, как дуновенье

Наступающей весны.

И в трудах борьбы великой

Им согретые сердца

Узнают шаги владыки,

Слышат сладкий зов отца.

Но в своем неверьи твердый,

Неисцельно ослеплен,

Все, как прежде, книжник гордый

Говорит: «Да где же он?

И зачем в борьбе смятенной

Исторического дня

Он проходит так смиренно,

Так незримо для меня,

А нейдет как буря злая,

Весь одеян черной мглой,

Пламенея и сверкая

Над трепещущей землей?»

Счастлива мысль, которая не светила

Людской молвы приветная весна!

Безвременно рядиться не спешила

В листы и цвет ее младая сила,

Но корнем в глубь врывалася она.

И ранними и поздними дождями

Вспоенная, внезапно к небесам

Она взойдет, как ночь темна ветвями,

Как ночь в звездах, осыпана цветами,

Краса земле и будущим векам.

О мудрый друг! от стран полночи,

С прибрежья царственной Невы,

Ты кротко обращаешь очи

На наши темные главы.

Ты кубок роскоши ленивой

Испил до дна; но ты ж подчас

Речами ласки небрезгливой

На подвиг поощряешь нас.

Мудрец, с улыбкой благосклонной

За чашей хвалишь круговой

Наш строгий пост, наш труд бессонный —

Плебейской веры быт простой.

Прими ж привет от черни темной,

Тобою взысканных людей,

И приношенья дани скромной

Их благодарственных речей.

Прими мольбу! Твоей лазури,

Твоих безоблачных высот

Да не смущают крылья бури

И мрак житейских непогод.

Да мысль железною рукою

Твоей главы не тяготит,

И вечной да цветет весною

Румяный пух твоих ланит.

По жестким глыбам сорной нивы

С утра, до истощенья сил,

Довольно, пахарь терпеливый,

Я плуг тяжелый свой водил.

Довольно, дикою враждою,

И злым безумьем окружен,

Боролся крепкой я борьбою...

Я утомлен, я утомлен.

Пора на отдых. О дубравы!

О тишина полей и вод

И над оврагами кудрявый

Ветвей сплетающийся свод!

Хоть раз один в тени отрадной,

Склонившись к звонкому ручью,

Хочу всей грудью, грудью жадной,

Вдохнуть вечернюю струю.

Стереть бы пот дневного зноя!

Стряхнуть бы груз дневных забот!...

«Безумец, нет тебе покоя,

Нет отдыха: вперед, вперед!

Взгляни на ниву; пашни много,

А дня не много впереди.

Вставай же, раб ленивый бога!

Господь велит: иди, иди!

Ты куплен дорогой ценою;

Крестом и кровью куплен ты;

Сгибайся ж, пахарь, над браздою:

Борись, борец, до поздней тьмы!»

Пред словом грозного призванья

Склоняюсь трепетным челом;

А ты безумного роптанья

Не помяни в суде твоем!

Иду свершать в труде и поте

Удел, назначенный тобой;

И не сомкну очей в дремоте,

И не ослабну пред борьбой.

Не брошу плуга, раб ленивый,

Не отойду я от него,

Покуда не прорежу нивы,

Господь, для сева твоего.

Парус поднят; ветра полный,

Он канаты натянул

И на ропщущие волны

Мачту длинную нагнул.

Парус русский. Через волны

Уж корабль несется сам.

И готов всех братьев челны

Прицепить к крутым бокам.

Поднят флаг: на флаге виден

Правды суд и мир любви.

Мчись, корабль: твой путь завиден...

Господи, благослови!

Подвиг есть и в сраженьи,

Подвиг есть и в борьбе;

Высший подвиг в терпеньи,

Любви и мольбе.

Если сердце заныло

Перед злобой людской,

Иль насилье схватило

Тебя цепью стальной;

Если скорби земные

Жалом в душу впились, —

С верой бодрой и смелой

Ты за подвиг берись.

Есть у подвига крылья,

И взлетишь ты на них

Без труда, без усилья

Выше мраков земных,

Выше крыши темницы,

Выше злобы слепой,

Выше воплей и криков

Гордой черни людской.

Поле мертвыми костями

Все белелося кругом;

Ветер бил его крылами,

Солнце жгло его огнем.

Ты, пророк, могучим словом

Поле мертвое воздвиг;

И оделись плотью кости,

И восстал собор велик.

Но не полно возрожденье,

Жизнь проснулась не сполна;

Всех оков земного тленья

Не осилила она;

И в соборе том великом

Ухо чуткое порой

Слышит под румяной плотью

Кости щелканье сухой.

О, чужие тайны зная,

Ты, певец, спроси себя —

Не звенит ли кость сухая

В песнях, в жизни у тебя?...

Помнишь по стези нагорной

Шли мы летом: солнце жгло,

А полнеба тучей черной

С полуден заволокло.

По стезе песок горючий

Ноги путников сжигал,

А из тучи вихрь летучий

Капли крупные срывал.

Быть громам и быть ударам!

Быть сверканью в облаках,

И ручьям по крутоярам,

И потопам на лугах!

Быть грозе! но буря злая

Скоро силы истощит;

И, сияя, золотая

Зорька в небе погорит.

И в обьятья кроткой ночи

Передаст покой земли,

Чтобы зорко звездны очи

Сон усталой стерегли;

Чтоб с Востока, утром рано,

Загораясь в небесах,

Свет румяный зрел поляны,

Все в росинках и цветах.

И теперь с полудня темной

Тучей кроет небеса,

И за тишью вероломной

Притаилася гроза.

Гул растет, как в спящем море

Перед бурей роковой;

Вскоре, вскоре в бранном споре

Закипит весь мир земной:

Чтоб страданьями-свободы

Покупалась благодать;

Что б готовились народы

Зову истины внмать;

Чтобы глас её пророка

Мог проникнуть в дух людей,

Как глубоко луч с Востока

Греет влажный тук полей

Днем наигравшись, натешившись, к ночи забылся ты сном;

Спишь, улыбаясь, малютка, весеннего утра лучом

Жизнь молодая, играя, блестит в сновиденьи твоем.

Спи!

Труженик, в горести, в радости, путь ты свершаешь земной;

Утром отмеренный, к вечеру кончен твой подвиг дневной;

Что-нибудь начато, что-нибудь сделано: куплен твой отдых ночной.

Спи!

С светлым лицом засыпаешь ты, старец, трудом утомлен.

Видно, как в ночь погружается жизни земной небосклон:

Дня замогильного первым сияньем уж твой озаряется сон.

Спи!