Стилет

Глава 24

Около десяти вечера они вышли из отеля.

— Здесь недалеко, — сказал Чезарио, и они пошли пешком.

С Парк-авеню свернули на Сто Шестнадцатую и направились к Мэдиссон-авеню. Покружили по переулкам. Наконец он взял ее за локоть и указал через дорогу:

— Вон там, напротив.

Лук увидела приземистое кирпичное здание с маленькой неоновой вывеской над дверью. Бело-зеленая надпись гласила: «Четвертинка луны. Бар и гриль».

Они прошли мимо салуна и поднялись по лестнице, ведущей в дом. Через открытую дверь попали в пустынный коридор, залитый неверным желтым светом одинокой лампочки под потолком.

Лук подняла к нему лицо:

— Куда мы идем? — Он повернулся:

— К Маттео, конечно.

— А я-то думала, ему нельзя здесь появляться… — недоуменно протянула она.

— Многие так думают, — он усмехнулся и подхватил ее под руку. — Идем!

Этажом выше они остановились. Чезарио постучал.

— Не заперто, входите! — послышался голос Маттео.

Чезарио толкнул дверь. Увидев роскошно обставленную комнату, Лук была немало удивлена. Она совсем не ожидала увидеть в обветшалом старом доме богатые апартаменты.

Маттео сидел за столом.

— Дон Чезарио! — воскликнул он. — Мисс Никольс! Приятно удивлен такой встречей.

Оставив Лук стоять у двери, Чезарио приблизился к столу. Какое-то время он молча смотрел на Маттео.

Лук с интересом оглядывала комнату. В углу стоял еще один стол с пишущей машинкой. Рядом — шкаф, начиненный какими-то бумагами. В глубине помещения — задрапированный гардинами альков. Вероятно, оттуда была дверь в уборную. Эта комната отличалась от других только тем, что в ней не было окон.

Маттео заговорил первым.

— Ты просил о встрече, мой племянник? — Чезарио кивнул.

— Насколько я понял, между нами произошло недоразумение.

— Вот как? — Маттео склонил голову набок.

— Когда мы виделись в последний раз, вы мне сказали, что я сделал свою работу хорошо. И что Общество осталось мною довольно.

— Это правда, — Маттео кивнул.

— Тогда почему меня пытаются убить? — спокойно спросил Чезарио.

Сложив руки на животе, Маттео откинулся в кресле. Он выглядел невозмутимо.

— Ты слишком молод, мой племянник, и не понимаешь многих важных вещей.

— Например?

— Общество существует благодаря одному исключительно простому правилу, — вкрадчиво продолжал Эмилио. — Это золотое правило помогало нам перенести множество невзгод, выжить в нескольких войнах и сохранить могущество по сей день… Оно гласит: «Человек, существование которого становится более опасно для Общества, нежели для него самого, не должен оставаться в живых».

— Но я не нарушал этого правила! — возразил Чезарио. — Разве я представил недостаточно доказательств того, что Обществу нечего беспокоиться на мой счет?

Голос Маттео был мягок и терпелив, будто он говорил с малым ребенком:

— Это достойно сожаления, но факт остается фактом: то, что ты теперь знаешь, равноценно кинжалу, приставленному к нашему горлу. О тебе известно полиции. Ты обладаешь информацией, представляющей для них огромный интерес.

— Я же говорил вам, от меня они ничего не получат!

— Я верю тебе, мой племянник, — согласно кивал Маттео. — Но если мы с тобой оба ошибемся, делу будет нанесен непоправимый ущерб. К тому же, не все братья доверяют тебе так, как я.

— Но почему? — допытывался Чезарио. — Я держу свою клятву! И мне от них ничего не нужно!

— Вот-вот, тебе ничего не нужно! — подхватил Эмилио. — В этом все и дело! Членов Общества связывает общий интерес. Но человеку, которому ничего не нужно, нечего защищать! Ты совсем не то, что Большой Датчанин и Денди Ник. Они знали, что теряют, и у них были причины быть лояльными. Они участвовали в прибылях. От тебя же, племянник, мы не имеем ни прибыли, ни пользы. Ты просто дилетант. Собственные прихоти для тебя — превыше всего.

— Итак, они хотят устранить меня, опасаясь за Денди Ника?

Эмилио состроил беспомощную физиономию и развел руками.

— Чезарио! Оглянись! — вскрикнула Лук. Она заметила движение в алькове.

Стилет тут же появился в его руке. Он молнией метнулся к занавешенному алькову и пронзил человека, скрывавшегося там. Вцепившись в гардины, умирающий сорвал их и рухнул на пол. Склонившись над убитым, Чезарио отбросил ткань с его лица.

— Но это же Денди Ник! — воскликнул он и оглянулся на Эмилио. — Итак, согласно вашему правилу, я больше никому не угрожаю?

— Ты не прав, мой племянник, — мягко возразил Эмилио. — Есть еще один человек.

— Кто же он?

В руке Эмилио блеснул револьвер.

— Я!

Он, не торопясь, взвел курок. «Досадно, — подумал не без сожаления. — Мальчишка мог бы стать одним из Донов Общества. Как глупо…»

Размышляя, он не заметил, что Лук подобрала с пола револьвер Денди Ника. Раздался выстрел. Пуля попала в плечо и отбросила Маттео в кресло. Он выронил оружие.

Одним прыжком Чезарио оказался над ним. Сверкнул стилет.

— Нет! Нет!.. — визжал Эмилио, пытаясь увернуться от удара. — Чезарио, я поговорю в Совете… Они меня послушают!..

Чезарио захохотал.

— Поздно, дядюшка! — крикнул он. — Твои же правила тебя и погубили. Я свободен! Свободен!

Окаменев от ужаса, Лук смотрела, как поднимается и опускается, вонзаясь в уже неподвижное тело, окровавленный нож.

— Чезарио, довольно! — будто во сне, не слыша собственного голоса, закричала она.

Он медленно выпрямился. Обернувшись, встретился с ней взглядом. Безумие светилось в глубине его зрачков.

Наконец он схватил ее за руку, распахнул дверь, и они стремительно сбежали вниз по лестнице.

— Ты представляешь, — он коротко хохотнул, — похоже, Эмилио и вправду верил, будто он — мой дядя!

Чезарио отворил дверь конторы, и они вошли. Он сел за письменный стол, отодвинул скопившуюся за эти дни почту, кипой сложенную на столе, взял чековую книжку и стал ее заполнять.

Лук подошла сзади и принялась легкими движениями массировать ему затылок и шею.

— Хорошо бы теперь вернуться домой! — мечтательно проговорила она.

Чезарио закончил писать и, обернувшись, подал ей чек.

— Это тебе! — жестко сказал он.

Лук машинально взглянула на листок.

— Зачем? — спросила удивленно.

Он глядел чужими холодными глазами. Голос был так же холоден и бесцветен.

— Ты говорила, что хочешь купить «феррари». Можешь забирать свои вещи и отправляться на все четыре стороны.

Она оцепенела. Она не верила своим ушам! Внезапно начались сильнейшие спазмы в животе. К горлу подступила тошнота. Опять! Опять все то же!

— Ты думаешь… — она поперхнулась. В горле мгновенно пересохло. Откуда-то снизу поднималась невыносимая горечь. — Ты думаешь, я осталась с тобой из-за этого?!

Чезарио резко встал и, оттолкнув кресло, направился к бару.

— Какое тебе дело, что я думаю! — бесцеремонно ответил он. — У меня с тобой все кончено.

Она должна сказать! Быть может, узнав, что она беременна, он не станет с ней так обращаться… Он не виноват! Он так много испытал!

— Чезарио, что же мне делать теперь?.. Я… Мне не…

Он стоял к ней спиной. Открыв бар, вынул маленькую темную бутылочку и поставил на стол.

— Делай, что хочешь. Мне безразлично, — перебил он. — У тебя есть выбор. Ты знаешь, что здесь находится, — он указал на бутылочку. — Несколько капель, и через три минуты — полное забвение. Вполне безболезненно. Я дарю тебе это.

Он направился к выходу. Лук бессознательно шагнула следом.

— Чезарио! — воскликнула она в слезах. — Куда ты? К ней?

Он медленно улыбнулся. Особая жестокая нежность проникла в его голос.

— Да! Ты меня утомила. Мне осточертело жить с тобой на грязных простынях. Мне опротивела твоя плебейская манера любить. Ты верно сказала тогда, что Илина за десять минут даст мне больше в сексе, чем ты за десять дней. Что ж, ты и на деле это доказала!

Лук схватила его за отвороты пиджака:

— Ты больше не хочешь меня? — Чезарио стряхнул с себя ее руку.

— Не совсем так, — проговорил он жестко. — Я больше не нуждаюсь в тебе.

Он вышел. Лук стояла и тупо смотрела на дверь.

Потом она медленно повернулась и пошла к дивану.

Снова. Снова то же самое… Бутылочка с ядом попалась ей на глаза. Он прав. Для нее это лучший выход.

Она стремительно поднялась — и вдруг со страшной силой к горлу подкатила тошнота… Она едва успела доползти до ванной. Ее рвало. По лицу, обжигая глаза, струились слезы. Ее рвало, пока не вывернуло наизнанку.

Лук обессиленно опустилась на колени и прижалась щекой к холодному фарфору. От слез она ничего не видела перед собой. Она уже больше не сомневалась в том, что с ней происходит.