Сто лет жизни в замке

Глава II О некоторых знатных домах

По своей красочности, яркости, блеску, граничащим с крайностью, феерия Бони де Кастеллана являет собой особый случай. Десять лет сверкала она на небе Франции подобно фейерверкам, которые он так любил, оставляя в памяти людей лишь воспоминания о незабываемых мгновениях. Однако это вовсе не означает, что роскошь была лишь его уделом. Жизнь аристократической знати, промышленных и финансовых магнатов в парижских особняках и замках отличалась великолепием, достойным королевских дворов и во многом превосходившим роскошь времен Республики, когда дома были не слишком элегантны, а их хозяева мало заботились о блеске приемов и свежести подаваемого печенья. Высшая магистратура, биржевики, промышленники также могли позволить себе купаться в роскоши. Париж, с наслаждением переживавший свой золотой век, видел великолепные приемы, блистательные праздники, очаровательные балы, организованные знающими в этом толк хозяйками дома при помощи хорошо обученных и компетентных слуг. Не будем также забывать и о таланте знаменитых артистов.

Жизнь в замках несколько отличалась, сохраняя свою сеньориальность, она приобрела более семейный и гостеприимный характер. В замках гостили подолгу, в отличие от парижских домов, где часто места хватало лишь для хозяев и их многочисленных слуг. Большие праздники в замках были связаны с событиями повседневной жизни: крестины, обручение, свадьба, первая конфирмация, приезд знаменитого гостя и, конечно, охота, обязательный атрибут сельской жизни, помимо этого местные светские и религиозные праздники, на которых владельцы замков веками соседствовали с крестьянами.

Расположенный в Мэв-и-Луаре, недалеко от Шолэ, Ля Жюмельер не относится к старинным замкам. Он был построен в 1860 году архитектором Парэном. 27 лет спустя стараниями архитектора Самсона и маркиза де Майе к нему было пристроено еще одно крыло. Во время своего пребывания в замке маркиз де Майе превратил парк в череду лужаек и, вырубив некоторые деревья, устроил огромные цветники.

Чтобы упорядочить все эти работы, нужно быть сильно привязанным к земле. Именно этим и отличался Урбэн-Арманд, маркиз де Майе, урожденный этих мест, сделавший блестящую политическую карьеру. Будучи депутатом от провинции Мэн-и-Луара, после войны 70-го года он принял горячее участие в попытке роялистов восстановить монархию во главе с графом Шамбором. Его высоко ценили в дипломатических кругах, но он отказался от нескольких назначений послом; он был депутатом от Шолэ, затем, до самой смерти в 1903 году, сенатором от Мэн-и-Луары. Его старший сын, Луи-Арманд, носивший в соответствии с декретом Наполеона III титул маркиза де Плезанса, дал угаснуть этой младшей ветви огромного семейства, расселившегося после крестовых походов на западе Франции.

Старейшим именем в истории семейства является некий Гозбер, судившийся в XI веке с монахами Мармутья. Во все времена де Майе славились своим трудным характером и смелостью. К знаменитостям семьи относится и Жаклин де Майе, маршал тамплиеров, нашедший достойную смерть 3 июня 1187 года в битве при Тибернаде. До этого он насмерть разругался со своим Великим учителем. Смелость этого вспыльчивого тамплиера так поразила сарацинов, что они подумали, будто к ним явился святой Георгий. Когда они наконец смогли поразить его возле груды трупов своих погибших братьев, они отдали ему странные почести: некоторые из них собирали песок, пропитанный его кровью, и посыпали им голову, чтобы обрести хоть часть его героической доблести. Кое-кто пошел еще дальше, стараясь завладеть его мужскими достоинствами…

Но вернемся к нашему маркизу и его патриархальной жизни в окружении многочисленного семейства.

Каждое утро в 9 часов, тщательно выбритый, так как не хотел показываться «перед своими войсками» в неглиже, он усаживался за письменный стол, чтобы принимать жителей деревни и окрестных мест, желавших с ним говорить.

«Мой дед, пишет герцог де Ле Форс, усаживал собеседника в удобное кресло, внимательно и доброжелательно выслушивал его. Посетитель уходил удовлетворенный приемом, советом, полученной услугой или помощью».

Между визитами маркиз работает со своей обширной корреспонденцией. В 11 часов, если есть охота, или в полдень, если охоты нет, маркиз направляется в малый зал, где «Майе, Ле Брюн, Ваграм соседствуют друг с другом на стенах в позолоченных рамках». Здесь вокруг супруги маркиза уже собралось все семейство, человек десять: сыновья, дочери, зятья, невестки, принадлежащие к лучшим семействам Франции, около дюжины внуков — те, по крайней мере, которые уже достаточно взрослые, чтобы сидеть за общим столом, то есть в возрасте от 7 лет, — некоторых из них сопровождает гувернантка, а также аббат Оклер, который заботится о всем этом обществе.

После торжественного объявления метрдотеля, Анри Дагонно, господа предлагают руку дамам, «соответствующим им по рангу и возрасту», и кортеж направляется в столовую, большую квадратную комнату с окнами на север, где слуги в голубых фраках или ливреях следят за малейшим вашим жестом. Сегодня их больше, чем обычно. В Ля Жимельере постоянно живут не все члены семьи, и каждая чета привозит с собой двух или трех слуг.

Роскошный стол сервирован на французский манер, с серебряными нагревателями и пирамидами фруктов. Столовое серебро времен Людовика XV — мечта любого антиквара, тарелки старинного фарфора большой ценности. Обычная посуда не покидает Парижа, где у Майе есть частный особняк на бульваре Малесерб. Хрустальные графины на серебряных подставках равномерно расставлены на столе.

В дни охоты завтрак заканчивается быстро, в другие дни он затягивается. В первом случае охотники возвращаются в 16.30, чтобы хозяин дома мог еще поработать в кабинете до 19 часов. Во втором случае прогулки, бильярд, крокет, если стоит хорошая погода, длятся до пяти часов. В это время приходят утренние парижские газеты. Те, кто не слишком привязан к беседам, музыке, салонным играм, углубляются в чтение, следуя предписанию Робера де Монтескье для приглашенных в деревню: «С 5 до 7 изучение газет; пересказ с 8 до 11».

Обед всегда проходит при полном параде: мужчины во фраках с черными галстуками, женщины в декольтированных платьях с украшениями. И все, кто их сопровождает, усаживаются за сверкающий стол, украшенный цветами и освещенный серебряными канделябрами и большими лампами на мраморных подставках. Блюда еще более многочисленные, чем в полдень, а кухня еще более изысканная, если это только возможно. Непринужденная беседа продолжается в салоне, где иногда одна из дам присаживается к фортепьяно, чтобы более или менее удачно исполнить произведение великого композитора или аккомпанировать другой мастерице bel canto. Если в замке нет приглашенных, не принадлежащих к семье, то вечер обычно заканчивается в 11. Все расходятся по своим апартаментам с чувством хорошо проведенного дня, чтобы утром начать все сначала.

Герцог де Ля Форс сделал несколько беглых юмористических набросков случайных гостей замка. Вот маркиз де Бондаг: «полный истории любитель прогуливаться по бульварам. Он кажется горожанином, затерявшимся в деревне». Можно было наблюдать, как он гуляет по парку с труб кой во рту и золотыми очками на носу Он одет в черное, на голове котелок. Овдовев, он женился на дочери барона д'Эсне, большого оригинала, называвшего его не иначе, как «мой дурак зять» Будучи на военной службе в Африке, он участвовал в нескольких дуэлях в Алжире…»

Своеобразием отличалась и герцогиня де Майе золовка деда:

«Она гостила обычно три недели летом, и чтобы доставить ей удовольствие, мы обедали при открытых дверях и окнах, канделябры при этом обливались восковыми слезами. Среднего роста, довольно полная, со смуглым цветом лица и живыми черными глазами, она всегда держалась очень прямо. Ее седые взбитые волосы напоминали трехэтажный парик… В Ле Жюмельер она ела за четверых, за обильным полдником в ее честь, накладывая себе кусок пирога, она говорила какой-нибудь молодой даме, не обладавшей подобным аппетитом «Моя дорогая, нужно себя поддерживать!..»

Иногда на обед приходил аббат Панэн из соседней деревни. У него были «внушительный живот и лицо большого ребенка, на котором блестели удивительно умные глаза. Тройной подбородок и шепелявость не мешали ему, когда он хотел произносить замечательные речи и проповеди. Писал он с большой элегантностью и легкостью…»

По воскресеньям вся семья, конечно же, отправлялась на мессу в деревенскую церковь. Члены семьи устраивались в ложе напротив входа, остальные приглашенные — как придется.

Религиозные обряды очень почитаются в этом вандомском крае, где некогда во времена Великой революции крестьяне вооружались и шли за своими господами, чтобы отомстить за угнетенных священников и замученных королей. Владельцы замков подавали пример. Во время Вечного поклонения (три дня в сентябре) они несли ночную службу наравне с деревенскими мужчинами, а дамы днем разделяли заботы простых крестьянок.

О, эти крестьянки были не так уж миролюбивы! Одна из них во время праздника «тела господня», не поладив с соседкой, сказала ей в ходе причастия: «Вот сейчас Иисус пройдет, и я тебе покажу!..»

Однако эта блистательная жизнь в, замке не была уж столь комфортабельной, как это могло показаться. В замке была всего одна ванная комната. Обычный туалет совершался на столах, покрытых мрамором, их хорошо помнят наши почтенные современники. На них ставили большой таз, кувшин с водой и мыльницу, за которыми так гоняются наши антиквары благодаря отличному качеству их фаянса. Горничные должны были приносить горячую воду каждое утро. К началу века почти в каждой спальне была своя туалетная комната. По крайней мере, так было в Ля Жюмильер, считавшемся одним из самых оснащенных замков Франции, здесь насчитывалось не меньше 16 WС, установленных в упомянутых туалетных комнатах, что было трудно представить, например), в Англии.

По этому поводу я не могу отказать себе в удовольствии еще раз послушать рассказ герцога де Ля Форса, описывающего сценку в одной из английских резиденций графини Парижской, которая была в то время инфантой Мари-Изабель:

«В этой королевской резиденции был один туалет. Маркиз де Ганей воспользовался благоприятным случаем, чтобы его посетить. Он не провел там и трех минут, когда нетерпеливая рука резко нажала на ручку двери. Уверенный в надежности запоров, он тихо посмеивался над тщательностью этих усилий, как вдруг дверь поддалась… Перед «королевой Франции» предстал неожиданный спектакль: восседавший на троне маркиз де Ганей показывал нос…»

Возвращаясь к единственной ванной комнате с душем (!), отметим, что попасть туда было довольно трудно: чтобы ей воспользоваться, нужно было задолго предупредить сторожа замка.

Отопление осуществлялось двумя калориферами, паровым нагревателем и великолепными каминами. Здесь никогда не страдали от холода, чего нельзя сказать о всех замках, особенно тех, которые сохранили башни и феодальные куртины. Как пример можно привести замок Сюлли-сюр-Луар. Моя старая приятельница, к сожалению, уже умершая, маркиза Босэ-Рокфор, урожденная Бетюн-Сюлли, часто рассказывала мне, что в молодости, зимой, чтобы умыться, ей приходилось разбивать лед… Дети получали в то время спартанское воспитание, от которого наши нынешние неженки просто взвыли бы. В Ля Жюмильер наш герцог де Ля Форс в детстве жил вместе с братьями в мансарде, выходящей на север, которую они покидали лишь для того, чтобы отправиться в колледж.

И никакого электричества! К этому новшеству относились с большим недоверием. Даже в Париже Майе освещали свой дом или керосиновыми, или масляными лампами, как во времена Римской империи. В деревне лестницы и коридоры иногда освещали ацетиленом для того, «чтобы оказать услугу деревне, где не могли пользоваться тем, что не было принято в замке».

В высшем обществе неукоснительно следуют правилу: неделю спустя после Большого Приза, в Сен-Жерменском предместье, Ласси, Отёй, Монсеан закрывают парижские особняки и отправляются в загородные замки. Здесь обычно проводят все лето — за исключением поездок в Дьепп, Трувиль или другие курорты, — осень, сезон охоты, и начало зимы, завершающееся празднованием Рождества и Нового года. Затем спешное возвращение в Париж, где нужно успеть сделать все приготовления для ливарских балов.

Таким образом, с первых июльских дней в особняке маркиза д'Аркура, бывшего депутата от Луарэ, расположенном на углу улиц Сен-Доминик и Константин, царит суматоха. В особняке живут маркиз, его супруга, трое детей и многочисленные слуги. Это совершенно новый дом, в котором семья поселилась в 1900 году. Он входит в ансамбль из четырех, стоящих по одной линии огромных особняков, недавно построенных герцогиней де Кастри, вышедшей замуж за виконта д'Аркура. Жители квартала прозвали их «стеной д'Аркур». Семья маркиза чувствует здесь себя намного лучше, чем в доме № 148 по улице Грепелль, который она занимала вместе с князем де Монтолон.

Отъезд в Сент-Эзорж — это настоящее переселение, которым руководит метрдотель Феликс. Помимо многочисленных вещей, начиная с посуды до большого рояля, которые нужно взять с собой, есть еще тысячи других, которые следует упаковать до возвращения хозяев. За личный багаж маркиза отвечает штатный камердинер Нарсисс. Личные вещи маркизы собирает сварливая камеристка Леони. Что касается детей, то здесь царствует странный дуэт, который можно наблюдать почти во всех знатных семьях: английская кормилица и немецкая гувернантка, соперничающие и ревнующие друг друга.

Именно им надлежит упаковать в коробки учебники и игрушки, увязать в большие узлы одежду и белье. Вместе с багажом родителей все это составляет внушительное количество разнообразных свертков, которые фургоном будут доставлены на вокзал и отправлены «малой скоростью» за три-четыре дня до отъезда семейства, в то время как нанятая в транспортной компании карета, запряженная четырьмя першеронами, займется перевозкой ценного багажа, пианино и т. д.

За два дня до отъезда хозяев в путь отправлялись конюхи с экипажами. Каждый из трех конюхов управлял либо ландо, либо открытой коляской, либо двухместной каретой. Вместе с ними уезжали конюший, два поваренка, выездные лакеи, ламповщик, в обязанность которого входило освещать замок так же, как он это делал в парижском особняке. Проведя ночь в одном из трактиров между Фонтенбло и Немуром, кортеж должен был вовремя прибыть на вокзал, чтобы встретить хозяев и слуг, ехавших в одном поезде, но в разных вагонах. Метрдотель, г-н Феликс резервировал два купе первого класса и одно купе второго для себя, шеф-повара, слуги маркиза и двух-трех менее значительных лиц. Только камеристка маркизы Леони, отказывавшаяся покидать хозяйку, имела право путешествовать в первом классе, что оскорбляло достоинство кормилицы и гувернантки. Впрочем, это была лишь временная привилегия: в Монтаржи, где делали пересадку на Брето, все обычно отправлялись перекусить в привокзальный буфет, что доставляло настоящее мучение шеф-повару и восхищало детей; что касается Леони, то она, к облегчению «воспитателей», возвращалась к столу своих коллег.

Окруженный дубравами и озерами, замок Сент-Эзорж не имеет исторической ценности. В бытность представителем департамента Луарэ в палате депутатов, маркиз Бернар приобрел в местности, богатой дичью, большой, в буржуазном стиле дом. Пристроив два крыла и уступы из кирпича и камня, он получил просторное жилище, но отнюдь не произведение искусства. В одиннадцати километрах находится замок Пон-Шеврон, «великолепная резиденция в стиле Людовика XVI, недавно построенный Луи д'Аркуром, а также великолепный замок Сен-Фарго, на этот раз настоящий, истинное королевское жилище, принадлежащее кузенам Буасжелэн, живущим на широкую ногу.

Жизнь в Сент-Эзорж тоже, впрочем, отнюдь не однообразна и скучна. Светская жизнь здесь, возможно, еще более блистательна, чем в Париже (именно этим и объясняется столь шумный переезд). В замке часто гостят те, кого принято называть «великими». Например, семья Орлеанской династии: королева Португалии Амелия, герцог д'Омель, герцог де Шартр, герцогиня д'Аост и т. д. Маркиз д'Аркур очень близок к графу Парижскому, которого он сопровождает во всех поездках. Помимо этих титулованных особ дом всегда полон родственников, друзей, просто знакомых, которых нужно разместить, накормить, развлечь, что требует еще более многочисленной прислуги. Вот почему парижские слуги присоединяются к ним и постоянно живут, в поместье под присмотром управляющего. Но и этого недостаточно: приходится в деревне нанимать прачек, кастелянш, посудомоек.

В некотором смысле жизнь в деревне чревата большими трудностями, чем в Париже, не только для прислуги, всегда с радостью отправляющейся в обратный путь, но и для хозяев, которые обязаны постоянно заниматься гостями, не забывая при этом о повседневных заботах: уход за огромным имением плюс организация охоты. Но это дела маркиза! Для его супруги, помимо визитов, которые нужно принимать и наносить, остаются все обязанности, связанные с благотворительностью и выпадающие на долю владелицы замка. По приезде она обходит всех бедняков и новорожденных, для которых у нее припасено приданое, а также подарки для их матерей, не забывает она и пожилых людей. Одиноким матерям, если такие находятся, она читает назидания, дарит четки и молитвенник и старается уладить дело. Иногда ей удается убедить строптивого молодого человека взять на себя всю полноту ответственности. Наконец, ей надлежит поддерживать отношения с г-ном кюре, который, по крайней мере, раз в неделю обедает в замке, и выполнять все другие религиозные обязанности, требующие немало времени.

Только дети имеют право на настоящие каникулы, такие, как их описывает графиня де Сегюр. Даже если им и нужно заниматься с фрейлейн, то уроки уже не так насыщены, и потом есть целая ватага кузенов и кузин, приглашенных детей, сопровождаемых также учителями и гувернантками, но с которыми можно организовать полдники в парке, прогулки, рыбную ловлю и, наконец, поездить верхом. В замке есть конюшни и манеж, где младшие д'Аркур учатся держаться в седле, где они, под присмотром строгих конюхов, совершенствуют свои навыки до тех пор, пока не смогут участвовать в псовой охоте, не опозорив родителей. Сент-Эзорж никогда не знал ни донжонов[1], ни подземелий. Это скорее относится к Сен-Фаржо кузенов Буасжелэн. Речь идет о поисках некой картины, написанной Луи Давидом, и исчезнувшей сто лет тому назад.

Хорошо известна история Мишеля Ле Пельтье де Сен-Фаржо. В эпоху Революции он был избран президентом Ассамблеи, а до этого являлся депутатом знатного сословия в генеральных штатах. Он проголосовал за смерть королю и был убит на следующий день одним из телохранителей. Его тело было торжественно выставлено в Пантеоне, а затем перевезено в часовню замка. Давид сделал портрет, где изобразил Ле Пельтье с бюллетенем для голосования в пользу цареубийства. Единственная дочь, мадам Ле Пельтье де Мортефоитэн предложила художнику купить у него картину и уничтожить ее, чтобы стереть воспоминание, оскорблявшее ее роялистскую преданность. Художник отказался, но его наследники позднее отдали картину за огромную сумму, предложенную мадам Ле Пельтье, взяв с нее обещание не уничтожать картины. Она дала такое обещание, но приказала замуровать картину и тайну этого места унесла с собой в могилу.

Так до сих пор никто и не нашел картину-обвинительницу…

Одним из самых больших событий в Сент-Эзорж был праздник, данный в честь двадцати пятилетия супружеской жизни хозяев замка. По этому поводу из Парижа прибыли все обитатели, «стены д'Аркур», плюс все родственники из Нормандии, плюс многочисленные приглашенные, которых нужно было частично поселить в Сен-Фаржо или Пон-Шеврон. Почетным гостем был герцог де Шартр, крестный отец младшей дочери Мэй. Этот удивительный человек, страстно любивший лошадей и фотографию, никогда не ездил в гости без внушительной фотоаппаратуры. Он горел желанием в торжественный день сфотографировать все семейство на ступенях замка. Довольно эксцентричный, он любил поражать окружающих заглатыванием пауков. Красавец-мужчина, он охотно волочился за горничными. После сказочного обеда, куда были приглашены все слуги, начался большой бал, открытый герцогом и Леони, в то время как маркиз пригласил одну из кастелянш. Кучер Жан Шабо мучился вопросом: должен ли он пригласить маркизу? Человек большой рассудительности и достоинства, он решил воздержаться от этого шага, полагая, что есть все-таки «границы, через которые не следует переступать».

Фантастический фейерверк, ради которого из Парижа приехали братья Рюжжери, озарил освещенный парк и ночную деревню, после чего всем приглашенным и просто присутствующим — деревенским жителям и прохожим, привлеченным ярким зрелищем, было подано шампанское.

В этом месте нашего исследования следует сделать кое-какие уточнения. Было бы ошибкой считать, что недавно построенные замки Сент-Эзорж и Пон-Шеврон единственные, принадлежащие семье д'Аркур. Семья имеет нормандские корни, и именно там находятся лучшие из ее замков. Но сначала немного истории.

Основатель рода Бернар, прозванный Датчанином, в сопровождении своего родственника Роллона, однажды утром сошел с борта своего корабля. Его первый нормандский дом скорее походил на жилище викингов. Эти суровые предки были одновременно моряками и воинами, и неудивительно, но на протяжении многовековой истории семьи среди ее представителей было четыре маршала Франции и три адмирала. Естественно, Гийом Завоеватель пересекал Ла Манш в окружении многочисленных членов своей семьи. Некоторые из них, после битвы при Гастингсе, полюбив английский климат, станут основателями рода лордов Аркур, представители которого вернутся во Францию в качестве посланников. Удивительная вещь: между двумя ветвями, английской и французской, всегда будут существовать родственные отношения, временами они будут достаточно натянутыми, но никогда не дойдут до разрыва. И это на протяжении целого тысячелетия! Где можно найти другой такой достойный пример, разве что семейство Ротшильдов?

Со своей стороны, французы в XV веке разделились на две ветви: старшая, так называемая ветвь Олоидов, к которой принадлежат интересующие нас маркизы д'Аркур, и младшая ветвь Бёвронов, в которой немного позднее появятся герцоги: Людовик XIV в ноябре 1700 года присвоил герцогский титул Анри д'Аркуру, маркизу де Бёврон, ставшему соответственно правителем Нормандии.

Имея предназначение олицетворять с этого времени славу Короля-солнца, их замок Тсори-Аркур, построенный при Людовике XIII, заметно увеличился в размерах и превратился в одно из красивейших строений этого края. Когда в 1777 году граф д'Артуа, будущий король Карл X, посетил эти места, то он не мог скрыть, насколько он был поражен тем образом жизни, который вели обитатели замка:

«Дом герцога д'Аркура был великолепен: рота стражников в красной униформе с галунами, наподобие той, что носит королевская стража, большое количество офицеров с жезлами, оруженосцы, пажи, благородные господа и дамы. Все они жили в замке. Здесь были музыканты, охотничьи экипажи. В своей резиденции маршал д'Аркур сумел соединить высочайшее достоинство, огромное состояние, удивительную простоту и трогательную скромность…»

К концу следующего столетия из этого описания следует убрать лишь военные атрибуты; все остальное осталось по-прежнему, только благородные господа делятся на постоянных обитателей, если речь идет о членах семьи, и гостей, но все комнаты также заняты. Вот красноречивый перечень постельных и кухонных принадлежностей, сделанный накануне войны 1914 года: 270 пар простыней, из которых 32 для взрослых и 12 для детей украшены вышитой короной; 478 наволочек, из которых 86 украшены кружевами ручной работы; 326 дамасских скатертей с гербом д'Аркуров; 1036 столовых салфеток; 478 фартуков, из них 255 белых для горничных и шеф-повара.

Было бы любопытно узнать о количестве прислуги, в наши дни только редкие английские замки, принадлежащие принцам и принцессам, имеют такой штат слуг.

Почти полное уничтожение этой благородной усадьбы, ее богатств, особенно архива с ценными нормандскими документами заставило герцога обратить свое внимание на другой сказочный замок, который в разные исторические периоды также принадлежал семье д'Аркуров. Замок Ле Шан-де-Батай (дословно: поле битвы), его воинственное имя звучит как квартерон труб, но в его построении, величественном и просторном, размеренном и лаконичном, нет ничего от суматохи боя. Здесь все соразмерно и красиво. Что касается биты, о которой идет речь, ее история восходит к древности, когда славный викинг Бернард Датский во главе войск герцога Нормандии Гийома Длинная шпага должным образом потрепал Риуфа, графа де Котентэна и сразу стал властителем края, который ему принадлежал лишь частично. В нескольких километрах отсюда существует феод XI века, первый замок, носивший имя д'Аркур. Сегодня он служит лишь украшением дендрария, но напоминает о том, что еще до того, как д'Аркурам были присвоены громкие титулы, они вовсе не были малозначительными людьми.

Именно в Шан-де-Батай в 1966 году герцог отметит тысячелетие своего рода. Это празднование заслуживает того, чтобы о нем поговорили отдельно. Сейчас же мы рассматриваем «золотой» век.

Чтобы быть абсолютно точной, я должна упомянуть еще один замок, принадлежащий д'Аркурам: замок в Шовиньи, недалеко от Пуашье, а также находящийся за Ла Маншем, очень аристократический замок Станшон-Аркур, недалеко от Оксфорда. Перечисленные замки являются самыми значительными, которые можно отнести к основным владениям, ибо семья Аркур, рассеявшись по всему свету, владеет еще и другими замками. Только в Нормандии их у нее три: Ошер, Мэзон и Бофосэ…

Большая провинция, некогда завоевавшая Англию, что позволило язвительному Клемансо сказать о ней Ллойд Джорджу «эта старая французская колония, сыгравшая такую злую шутку», занимает особое место в истории замков. Прежде всего потому, что в эпоху Революции эмиграция ее почти не затронула. Ради сохранения своих громких имен уехали только самые знатные семьи и последние представители родов, озабоченные их продолжением. Кроме того, между аристократами, привязанными к этой земле, и крестьянами, ее обрабатывавшими, существовали тесные узы. Проведенное исследование позволяет утверждать, что здесь почти не было разграбленных и сожженных замков, что банды горожан, творивших свое черное дело, часто должны были противостоять местным жителям. Сколько интендантов, фермеров, преданных слуг и даже кормилиц прятали гонимых хозяев и спасали их дома! Когда буря улеглась, жизнь стала возвращаться в былое русло, почти как при старом режиме, разве что сеньоры превращались в мэров, генеральных советников и других избранников народа.

Даже огромный замок Брольи, насчитывающий двести сорок два метра по фасаду, не был разрушен. Разграблен, да. Это произошло после смерти на эшафоте маршала, арестованного за то, что он покинул армию после казни Людовика XVI, и вынужденной ссылки его сына. Когда сын вернулся на родину, замок стоял на месте, но представлял совсем не радостное зрелище: «Замок, обстановка которого была распродана во время конфискации, был непригоден для жилья, не было ни перекрытий, ни рам. Я жил у нотариуса…»

Деревня гостеприимно встречала возвратившегося господина. К сожалению, в самый разгар катастрофы интендант вынужден был отдать архивы воинствующим молодчикам, иначе они грозились поджечь дом. Этим интендантом был отец Проспера Мериме. Сколь благородны были эти деревенские жители, не поддавшиеся соблазну незаконной наживы и беспорядков! Ничего общего с членами революционного правительства, продавшего английскому королю Георгу IV, заклятому врагу, севрский фарфор, принадлежавший Людовику XVI и Марии-Антуанетте. Нормандия, открытая всем ветрам, сурово хранила все, что ей принадлежало.

Она дорожила и своими богатствами, и своими великими именами, а они возникали на каждом повороте, ибо на этой земле на каждый квадратный километр приходится самое большое количество герцогов. Уже названный д'Аркур, а также Брольи, о котором я вскользь упомянула и вернусь к нему позднее, Куани с замком и тем же именем в Катентэн и еще один Франкето, породивший «Молодую пленницу», его брат спокойно вернулся после революции в замок и занялся там садоводством и разведением редких деревьев. Однако это герцогство вскоре перешло в женские руки: в конце XIX века графиня де Банар, последняя представительница рода, продолжала здесь семейные традиции.

Еще одно герцогство: Монморанси-Лаваль, владевшее несравненным Бомениль, из белого и розового камня с огромным мадреноровым кораллом. Безусловно, это самый красивый замок времен Людовика XIII во Франции… и самый разрушенный. Такому шедевру требуется целая армия слуг, примерно около ста, в то время как в конце века большие владения обычно обслуживали тридцать человек. Герцог Монморанси-Лаваль вел очень яркую жизнь, поддерживал постоянные контакты со своими соседями, часто принимая у себя соседа де Брольи и его супругу, которая была дочерью мадам де Сталь. Состояние «первых христианских баронов» позволяло по-царски содержать эту жемчужину, перешедшую после его смерти в собственность семьи Мэстр. Они жили в Бомениле до конца «золотого» века, а затем вынуждены были продать замок, но не кому-нибудь, а великому князю Дмитрию из России.

В замке Глизолль, который ныне не существует после пожара при странных обстоятельствах в 1939 году, жил герцог Гаспар де Клермон-Тоннер. Уклад его жизни соответствовал прекрасному замку. В замке Сасси жил и, слава богу, живет и теперь герцог д'Одиффрет-Паское, потомок знаменитого юрисконсульта Этьена Ласкье и Этьена-Дени Пасье, бывшего канцлером Франции в 1837 году, герцогом и мэром в 1844. Из белого и розового камня, как и Бомениль, но младше его на сто лет, замок де Сасси, расположенный на террасах и украшенный узорными цветниками, был предназначен для разведения лошадей с момента своей постройки, предпринятой графом де Жермини, капитаном драгунского полка, в 1761 году. Семья Одиффер-Паскье организовала здесь самый большой конный завод в Нормандии. Она поддерживала тесные связи с английской короной: последними гостями были Елизавета II и принцесса Анна.

Есть еще герцог Поззо ди Борго, которого никак нельзя назвать нормандцем, ибо у него корсиканские корни. Но это ему нельзя поставить в упрек в Нормандии, где семейство Брольи, приехавшее из Италии в 1658 году, играет важную роль, к тому же образ жизни ди Борго всегда отличался самым высоким вкусом. Недовольные старым поместьем XV века, купленным ими у семьи Ферриер, Поззо ди Борго тщательно его отреставрировали во времена «золотого» века и добавили к нему еще одну постройку XVII века, привезенную по камню из Сен-Клу. Этот герцог Шарль Поззо ди Борго был любопытным человеком, в нем уживались две страсти: строить и переезжать с места на место! Не успокоившись после переноса в Ёр клуалдийской постройки, он поступает еще лучше: в 1891 году в самом высоком месте бухты Ажассио он открывает свой замок Ля Пуита… который является не чем иным, как одним из трех центральных павильонов дворца Тюильри, сгоревшего во времена коммуны. Он также по камню был перевезен на Корсику. Чтобы осуществить этот проект, герцог, не задумываясь, строит семикилометровую дорогу. Злые языки говорили, что это был последний акт своего рода вендетты, столкнувшей с раннего детства из-за женской ссоры Наполеона и того, кто, будучи близок к царю, пришел во Францию вместе с его казаками. Надпись на замке гласит о другом: герцог хотел «сохранить для Корсики воспоминание о Франции».

Наконец с 1909 года здесь живут герцоги д'Альбюфера. В их роде сконцентрирована целая армия. Они восходят к четырем маршалам: Сюсие, Даву, Масена и Рей, обосновавшимся в Нормандии, в великолепном замке де База. Это величественное сооружение в духе итальянских дворцов было построено в середине XIX века на месте поместья маршала де Бель-Иль, сына суперинтенданта Рука, который после смерти отца сумел преодолеть предубеждение Людовика XIV против Бель-Иль, ревностно сохраняемого его матерью, госпожой Фуке. В поместье остались только конюшни и служебные помещения, но ансамбль не утратил своей грандиозности.

Эти роскошные, но принадлежащие другой эпохе поместья не были лишены простоты деревенской жизни. Здесь жили тесным кругом, принимали гостей, большей частью состоявших в той или иной степени родства. Приемы отличались точностью в соблюдении традиций и щедростью гостеприимства, что не исключало возможности использования гостей благодаря родственным связям.

Так, во время больших празднеств в том или ином нормандском замке было принято, чтобы приглашенные приезжали в сопровождении слуг, мужчин в парадных ливреях. Метрдотель сердечно и чинно распределял слуг: «вы, Монморанси, за десерт! Вы, Доде, занимаетесь столовым серебром! Вы, Бериберг, анонсируете!» В дни праздников изобилие выходило далеко за рамки поместья, и вся округа им пользовалась. То же самое относилось и к охотам. Например, в замке Бомон-лё-Роже, а также в Сен Фагю, маркиза Буажелин требовала от мужа точную сумму расходов на каждое мероприятие, связанное с охотой, на собак, лошадей, охотничьи экипажи для того, чтобы раздать такую же сумму беднякам.

Можно быть князем, владеть сверхкоролевским замком и вести при этом жизнь, диаметрально противоположную той, о которой мы рассказали Видит бог, что Бово-Крао были со всем не простых кровей. Они восходят по прямой к графам Анжуйским, в 1711 году они получили титул «кузенов короля» и в 1722 году титул князей Святой империи. Они могли бы претендовать на трон в каком-нибудь европейском государстве. Однако дед Элизабет де Грамон в последние годы XIX столетия выбрал для себя патриархальный образ жизни. Внучка трогательно и просто описала его портрет.

Прежде всего замок. Это Сент-Асиз, очень красивое сооружение времен Людовика XVI, построенное около Мелюк, на берегу Сены герцогом Орлеанским, отцом будущего Филиппа-Равноправие, для своей второй, морганатической (!) жены, маркизы де Монтесон. Тот факт, что в наше время замок превращен в радиостанцию, отнюдь не умаляет роскоши, с которой тут жили в прошлые времена, и которая была достойна королевских дворцов и состояния герцогов Орлеанских. В своих салонах и садах мадам де Монтесон содержала своего рода двор, где было достаточно художников, певцов, танцовщиков, блестящих умов, куртизанок. Владелица замка была в отчаянии от пренебрежения Марии-Антуанетты. Ее коварный шурин, граф Прованский, попытался сыграть с ней злую шутку: зная, что беременная королева направляется в Фонтенбло по реке, он тайно прислал госпоже Монтесон огромную серебряную сеть, чтобы она натянула ее через Сену, чем остановила бы корабль королевы и заставила бы ее посмотреть спектакль, специально приготовленный по этому поводу. К счастью, герцог Луи-Филипп и его маркиза отказались воспользоваться сеткой.

Ни о каком подобном великолепии нельзя было и подумать во времена князя Бово! Несмотря на то, что с ним в поместье жили около тридцати человек, он славился «французской скупостью». Никаких больших приемов. Здесь жили тесным семейным кругом, у княгини, урожденной Адель де Гонто было не меньше двадцати братьев и сестер. Вместе с ближайшими родственниками мужа они составляли, по его мнению, вполне достаточное общество. За столом гостям подавали «кислое виноградное вино, которое посылали герцогу с его виноградников в Сарте. В замке были великолепные гобелены и мебель, но они никогда не реставрировались. Комнаты, часто облицованные плиткой, были совершенно неуютны». При этом князь, ненавидевший одиночество, не выносил, чтобы кто-либо из детей удалялся от дома. «Я лишу вас наследства», — кричал он. Эта угроза заставляла задуматься, так как его землевладения, несмотря на потерю замка Арус, «лотарингского Версаля», вследствие немецкой оккупации Лотарингии, были поистине внушительными. У него была собственность в провинции Сена-и-Мари, Сарте, Нивернэ, долине Урк, не считая огромного участка на проспекте Монтень в Париже. Он яростно запрещал что-либо там строить и любил любоваться этим местом из окон скромной квартиры напротив, где он иногда останавливался. Только в 1913 году здесь был построен особняк Плаза-Атенэ.

В конечном счете он был великолепным управляющим и сумел настолько увеличить свое состояние, что обеспечил после смерти своим потомкам достойное существование. В сущности, его самой большой радостью была охота на молодых куропаток и зайцев, устраиваемая по осени, но он никогда не доходил до того, чтобы выращивать фазанов.

Среди обычных сотрапезников в Сент-Асизе первыми были сестра князя Беатрис и ее супруг, граф Орас де Шуазель. Они жили не в замке, а в павильоне в Сен-Порт, где они появлялись только на ночь. Все свое время они проводили в Сент-Асиз, и князь был, возможно, единственным мужчиной, которого граф Орас не ненавидел. Зато он обожал женщин. Не то чтобы у него были любовницы, хотя он и считался последним любовником Гортензии Шнейдер, просто он не мог обойтись без женской атмосферы вокруг себя.

Это мужененавистничество, которое граф преодолевал всю жизнь (он ушел из армии на дипломатическую работу, занялся политикой: был даже первым республиканским депутатом среди людей своего круга), было следствием страшной драмы, которую он пережил в детстве. Ему было всего 9 лет, когда его отец, герцог Теобальд де Шуазёль-Праслэн 17 августа 1847 года убил тридцатью ударами ножа свою жену. Это произошло в предместье Сен-Оноре, в особняке, принадлежащем маршалу Себастиани, бывшему соратнику Наполеона I, отца молодой женщины. Орас и восемь его братьев и сестер были отданы на попечительство близкой родственницы, вдовствующей герцогини Клемон-Тоннер, затем они разъехались по разным колледжам и монастырям. Причиной драмы была гувернантка детей, некая Генриетта Делюзи-Депорт, в которую герцог страстно влюбился. После этих событий она уехала в Америку, где очень удачно вышла замуж. Убийца был заключен в Люксембургскую крепость, где он отравился, чтобы избавить близких от позора суда присяжных. Существует легенда, по которой тайно сбежавший герцог жил отшельником среди нормандских болот и лесов, поддерживаемый одной из дочерей, овдовевшей графиней де Роберсарт, а также под молчаливым покровительством герцога де Куани, дядюшки жертвы.

Фамильным замком семьи Шуазёль-Праслэн был замок Во-лё-Виконт, принадлежавший некогда суперинтенданту Фуке. Старший брат графа Ораса унаследовал его, но никогда в нем не жил. В 1875 году он продал его очень богатому «сахарному магнату», господину Альфреду Соммьеру. Замок был в плачевном состоянии! Его коллекций больше не существовало, кроме двух столов из мрамора и резного дерева, которые никто не мог сдвинуть из-за их веса, знаменитые сады одичали.

Большой любитель старины, господин Соммьер истратил большую часть состояния на реставрационные работы и поиски старинной мебели. По праву гордясь своим домом, он испытывал к замку такое почтение, что яростно отказывался проводить там электричество, опасаясь, что это малознакомое новшество может привести к пожару. Лишь приблизительно в 1900 году шефу жандармерии Мелуна удалось ему доказать, что лампы, имеющиеся в замке, достойны освещать вокзалы, и что они представляют большую опасность для деревянной мебели и ценных картин. Господин Соммьер, его жена — дочь историка Проспера де Баранта, их дети жили в Во, почитая и любуясь красотой, которую они скрупулезно воссоздавали, не впадая в искушение возродить разрушительный образ жизни прошлых лет. Когда Альфред Соммьер умер, реставрация была почти завершена, и сады приобрели былую ухоженность.

Но вернемся к графу Орасу. Он так никогда и не решился окончательно удалиться от Во. Вот почему он жил в скромном жилище в Сен-Порт и избирался депутатом от Сена-и-Марн до тех пор, пока граф Греффюль не начал претендовать на это место. Они крепко поссорились, но, несмотря на корсиканскую кровь, граф Орас не стал превращать это дело в кровную месть.

После смерти князя де Бово, он продал дом в Сен-Порт и обосновался в замке Виру-Шатийон, где занимался исключительно садоводством. Благодаря его стараниям парк превратился в букет цветов, где благоухали лучшие розы и росли самые вкусные плоды. «Его садовники, — рассказывает Элизабет де Грамон, — носили в Барбье первые овощи с его знаменитого огорода».

После смерти жены он жил в своем саду «под огромным каштаном в окружении целой коллекции племянниц, молодых и красивых», скрашивавших его траур. Мужья строго изгонялись из этого земного рая, где Орас расточал своим гостьям плоды живого ума, образованности, хорошего художественного вкуса (он мог бы, как Бони де Кастеллан, быть антикваром или декоратором), не считая многочисленных подарков.

В 69 лет он женился на одной из них, маркизе Мари д'Адда, которой было 40 лет, и которую он страстно полюбил. Он был таким нежным супругом, что, когда спустя девять лет безоблачного счастья он умер, его жена, еще молодая женщина, так и не смогла утешиться.