Сто лет жизни в замке

Глава III Хозяйка замка Шомон

1875 год белым камнем отметил крупные сахарные заводы Франции: именно в этот год хозяин сахаро-рафинадных заводов стал владельцем замка Во-лё-Виконт, а молодая девица Мария Сей, богатейшая наследница Константа Сей, выходит замуж за князя Амадея де Брольи, купив перед этим с завидной легкостью королевский замок Шомон-сюр-Луар, который она тут же принялась оснащать самыми изысканными достижениями комфорта, не нарушая при этом общего декора и того, что принято называть душой замка. Наоборот, она возвращала замку его душу.

Эта малышка Сей была необыкновенной личностью. Ей было шестнадцать, когда она вышла за князя, о котором все говорили, что он «прекрасен, как ангел». Она вовсе не была красавицей, но у нее был шарм, пикантность, масса юмора и еще больше ума. В день своей свадьбы, подъезжая к Ля Маделен в закрытой карете своей сестры, маркизы де Бриссак, с кучером и лакеями с париками на голове, она, бросив взгляд на толпу приглашенных и любопытных, теснившуюся на ступеньках, повернулась к сестре и сказала:

«Жанна, здесь слишком много народу, приедем завтра!»

Годом позже, во время завтрака у герцогини де Ля Тремуй она оказалась рядом с герцогом Шуазёль-Праслен, старшим братом нашего графа Ораса, который неосторожно вылил кофе на ее платье.

— Я очень расстроен, княгиня, сахар оставляет пятна…

— Сахар действительно оставляет пятна, но он отстирывается, господин герцог, в то время как кровь оставляет пятна и не смывается.

Фантастическая, немного экстравагантная, но добрая и щедрая, она была в восторге от того, что стала княгиней, тайно сожалея в глубине души, что не имеет королевского титула. Ну что же, это ничего не значит: она будет жить так, как будто он у нее есть. Ее сказочное состояние позволяет ей вести почти царский образ жизни: помимо замка Екатерины Медичи в ее конюшнях насчитывается двадцать четыре лошади, о ее оранжереях с орхидеями может мечтать король Бельгии, ее яхта готова в любой момент отвезти хозяйку на край света, особняк в Париже на улице Сольферино, вилла в Каннах, не считая слона, подарок магараджи Капуртала, у которого она охотилась на тигров. Этого слона она привезла на своей яхте.

Ее парижская резиденция служила ей только весной. Она постоянно давала там приемы и большие обеды, ибо по праву считалась одной из самых щедрых хозяек дома. Она никогда не вставала раньше часа пополудни и очень любила пробуждение в духе Людовика XIV. Ее кровать стоявшая в центре просторной комнаты была украшена пологом из парчи и куполом со страусиными перьями. Она никогда здесь не спала из-за шума, доносившегося с улицы, ее сюда «приносили после пробуждения». Здесь, лежа на крепдешиновых розовых простынях, она принимала некоторых из своих многочисленных друзей, чтобы услышать от них последние новости, или своего секретаря, бородатого мужчину, важного и холодного, чтобы обсудить дела, отдать распоряжения относительно очередного бала. Ей приносили длинные списки лиц, среди которых княгиня должна была сделать свой выбор. Эти списки имели красноречивые названия: «Люди света и близкие друзья», «Их высочества и принцы», «Послы и иностранцы» «Люди танцев», «Люди театра», «Люди бриджа», и, на конец, «Люди для компании» В последнем списке фигурировали блестящие холостяки, одинокие дамы, часто бедные, но хорошо воспитанные и умеющие поддержать беседу, способные внести оживление в прием Она выбирала приглашенных очень тщательно, в зависимости от почетного гостя, и ни разу не совершила ни одной светской ошибки, ни разу ее не подвел вкус. Приемы княгини отличались изысканностью, но лучшие из них состоялись не в Париже.

Наряду с массой достоинств княгиня была подвержена одному большому недостатку. Ненавидя любые правила и дисциплину, она отличалась такой непунктуальностью, что приводила в отчаяние всех европейских метрдотелей и, особенно, поваров. Будь то герцогский дом (напомним, что у нас титул герцога самый высокий, он идет сразу за королевскими величествами) или иностранное посольство, это ничего не меняло. Так, например, на обед в турецкое посольство, назначенный на 8.30, она приезжала, благоухая свежестью и расточая улыбки, в 10 часов в полной уверенности, что прибыла вовремя. Естественно, все ее ждали, а повар был весь в слезах.

Шеф-повар (я не смогла выяснить его имени, кажется, он был известен во всей Европе), руководивший кухней княгини, был застрахован от таких неприятностей. Давно уже привыкший к подобным опозданиям, он придерживался политики поваров Наполеона I, которые были приучены к постоянной акробатике, ибо император назначал время обеда в зависимости от своего аппетита. К счастью, постоянные опоздания мадам де Брольи не сопровождались фантастическим аппетитом, благодаря которому император начинал обед с телятины Маренго, затем приступал к шоколадному крему в сопровождении овощного супа и карпа а ля Шамбор. Все это запивалось неподражаемым вином Шамбертэн и проглатывалось, сколько бы ни было сотрапезников, за десять минут. После чего, если вы не хотели, увидеть нахмуренного лица императора, нужно было героически выпить очень горячий кофе, чтобы почувствовать его аромат.

Ничего подобного не было у княгини Брольи, но так как шеф-повар никогда не мог определить, когда у нее появится аппетит, то он готовил несколько одинаковых обедов, один из которых всегда был готов для того, чтобы подать княгине в тот момент, когда она захочет присоединиться к своим гостям. Не подумайте, что речь шла о простом меню, состоящем из паштета из дичи, омлета и жаркого. Вот пример того, что этот артист приготовлял в нескольких экземплярах для гостей своей хозяйки:

У меня нет никаких данных о том, какие вина подавали к столу. Как почтенная кулинарка, я восхищаюсь подвигом мастера, однако не могу удержаться от замечания: и в этом меню, и во всех других, дошедших до нас с той эпохи, отсутствует один важный элемент, что делает их непростительными с точки зрения современного гурмана: в них нет сыра!

Я не знаю, кто сказал: «Обед без сыра, что день без солнца или красавица без глаза». Другие времена, другие нравы! Может быть, во время «золотого века», претендовавшего на абсолютную изысканность, считалось, что продукты наших ферм чересчур сильно пахнут стойлом, чтобы быть поданными на торжественных скатертях, где сверкают фарфор, хрусталь, серебро, которые могли бы заполнить два или три музея.

Конечно, сыр — это деревенский продукт, но не является ли он лучшим помощником для того, чтобы сполна оценить бургундское вино. Возвращаясь к меню княгини, которое было предложено в 1913 году герцогу де Монтпесье, замечу, что остается только сожалеть, что к божественному, тоже слегка деревенскому, вкусу, трюфелей в полном их аромате присоединяется банальное ананасовое мороженое, способное полностью отбить воспоминание о предыдущем великолепии. Считайте меня профаном, варваром, круглой идиоткой, но я бы закончила обед вышеназванными трюфелями. Или если вы все же настаиваете на ананасовом пюре с мороженым и кремом, то, мне думается, предварив его свежим козьим сыром со слегка обжаренным хлебом, мы бы гармоничнее перешли от изысканных вин к десертным, которым обычно служило шампанское.

После этого небольшого отступления гурмана, за которое вы, надеюсь, меня простите, вернемся к мадам де Брольи, ее шеф-повару, гостям, а в частности тому, как она обычно проводила свои дни на берегу Луары, где жила три четверти года, если, конечно, не отправлялась на яхте в Турцию, Индию или Северную Европу.

Когда фантазия увлекала ее далеко от берегов Франции, она настаивала, чтобы ее информировали обо всем, что происходит в ее владениях, особенно о горячо любимых ею животных.

Однажды перед самым отъездом в Индию с одной из любимых собак, великолепной борзой по кличке Принц, произошел несчастный случай: выездной лакей, слишком быстро закрывший дверь кареты, прищемил ей хвост. Не могло быть и речи о том, чтобы взять собаку с собой, особенно в столь жаркую страну. Принц остался в замке на попечении ветеринара и трех-четырех слуг. Княгиня так беспокоилась, что требовала, чтобы ей телеграфировали новости каждые два дня. В Порт-Саиде, желая посмеяться, один из матросов принес ей следующую телеграмму: «Хвост Принца чувствует себя лучше!».

О княгине де Брольи ходили тысячи анекдотов, но самые яркие воспоминания о ней сохранились в Шомон.

Граф д'Арамон, мать которого вторым браком вышла замуж за виконта Велт, продал Шомон молодой Марии Сей. Он всегда утверждал, что замок приносит несчастье. «Здесь все всегда заканчивалось трагически, — говорил он. — Замок никогда не принадлежал одной семье больше, чем на протяжении одного поколения».

Будущая княгиня, знала ли она об этом в свои пятнадцать лет, когда просила своих поверенных купить для нее поместье, на котором витают более или менее счастливые тени? Конечно, знала. Но это не могло остановить молодую особу, которая по своему капризу могла отправиться на яхте охотиться на тигров в индийскую саванну. Вполне возможно даже, что темная сторона замка искушала ее фантазию и возбуждала воображение, так как, несмотря на восхитительное расположение на лесистом берегу постоянно переменчивой Луары, Шомон, если подъезжать к нему по дороге, представляет отнюдь не веселое зрелище: массивные круглые башни с голубым шифером, толстые стены с маленькими окнами, подъемные мосты. Короче говоря, крепость, которая, как и все крепости, очень похожа на тюрьму, мало привлекательную для молодой девушки, но позволяющую разыграться воображению. Ведь это замок, настоящий замок! Достойный княгини, воспитанной на Александре Дюма! К тому же, пройдя под темными сводами, вы оказываетесь на широкой лужайке, открытой лучам туренского солнца, окруженной элегантными постройками эпохи Ренессанса, с которой открывается великолепная панорама на царственную реку и окрестности. Что касается привидений, то им будут скорее рады; по крайней мере, в этом можно будет посоперничать с англичанами, страшно помешанными на своих фантомах. А заодно и с привидениями другого замка, де Бриссак, также расположенного на Луаре, где царствует Жанна Сей, старшая, столь же богатая сестра. Можно даже одержать победу над всем миром, так как Шомон является королевским замком, о чем свидетельствуют инициалы Людовика XII и Анны Бретонской.

Чтобы судить о фантомах, заглянем немного в историю.

Князь Жак де Брольи, сын княгини Марии, подробно описал историю похищения невинной молодой девушки, привезенной в Шомон (в X веке это была крепость, позднее разрушенная Людовиком XI) ужасным Фульком Нерра, графом д'Анжу, ассоциировавшимся долгое время у маленьких детей долины Луары с Синей бородой, о котором поведал Шарль Перро. Похищение, затем насилие, убийство, проклятие, посланное на Шомон и реализованное Людовиком XI, давшим почувствовать силу своего гнева после того, как владелец замка, Пьер д'Амбуаз, участвовал в Лиге общественного благоденствия. Король отобрал замок у владельца, его унаследовал сын короля Карл, отстроивший замок заново в 1473 году. В этом замке несколько раз останавливались Людовик XII и королева Анна.

В 1560 году его купила Екатерина Медичи. Сделала она это с задней мыслью заставить Диану де Пуатье, непотопляемую фаворитку умершего супруга, обменять его на очаровательный Шенонсо, из которого Екатерина сделает игрушку. Однако пока царствует Франциск II и его красавица жена Мария Стюарт — привязанная к бывшей фаворитке и открыто пренебрегающая свекровью, нужно будет ждать.

Королева-мать никогда не будет гостить в Шомоне, но оставит здесь потрясающую память о себе: именно в Шомоне, однажды ночью, ее астролог Ружжьери покажет ей будущее в зеркале. Она там увидит трех своих сыновей, Франциска, Карла и Генриха, которые совершат столько поворотов, сколько лет они процарствуют. Первый не совершит и одного: Франциск II, действительно, умрет в декабре того же года.

Сразу после смерти сына и высылки Марии Стюарт в туманную Шотландию, Екатерина заставит Диану де Пуатье уступить любимый замок в обмен на Шомон. Отметим, что Екатерина повела себя благородно: она могла лишить потерявшую власть фаворитку всякой компенсации. Но перед тем, как покинуть замок, она организовала один из своих галантных заговоров: чтобы помешать переходу Гавра, удерживаемого протестантами, в руки Елизаветы Английской, Екатерина приказывает одной даме, принадлежащей к ее знаменитому Летящему эскадрону, соблазнить шефа протестантов Генриха Конде. Белокурая Изабель де Лимёй преуспела сверх всех ожиданий: она не только соблазнила, но и соблазнилась сама. В результате чего она родила буквально в зале штатов Бургундии в Дижоне, совершенно неожиданного ребенка, во всяком случае для всех присутствовавших! Покинутая затем своим любовником, но не королевой, она вышла замуж за богатейшего Сцинио Сардини, преданного Екатерине Медичи. Один из самых влиятельных финансистов Европы, он подарил в качестве свадебного подарка своей жене… замок Шомон, проданный ему наследниками Дианы, предпочитавшими замок Ане. Новые хозяева почти не бывали в Шомон.

Затем сменились еще несколько хозяев: Роффиньяк, Сент-Эньян, Бовилье (владение замком никогда не выходило за рамки одного поколения).

В 1750 году владельцем замка стал Жан-Донатьян Ле Рей, Господин рек и лесов Франции, антский судовладелец и финансист. Он был большим другом Бенджамина Франклина, который по этому поводу истратит большую часть состояния в войне за независимость. Его сын переедет в Америку, но сохранит за собой Шомон, который он в 1810 году предоставит в распоряжение мадам де Сталь: Наполеон запретит ей появляться в Париже.

Это была вторая и, возможно, главная причина, по которой невеста князя Амадея решилась на покупку замка: мадам де Сталь, которой она искренне восхищалась, была одним из предков де Брольи. В Шомон мадам де Сталь провела один из лучших периодов своей бурной жизни. Она вызвала сюда своих детей, их учителя, лучших друзей: Жюльетту Рекамье, Бенжамина Констана, Проспера де Баранта, незаменимого Матьё де Монморанси.

Вот отрывок из ее письма сестре:

«Пишу Вам, моя дорогая сестра, с берегов Луары, которая пленила меня своим дружелюбием, отличающим ее течение между Блуа и Амбуаз, из старого массивного замка-крепости с круглыми несокрушимыми башнями, которым владели и в котором жили короли… Как и на Елисейских полях, нас окружает цветущий лес, где непрерывно поют соловьи. С дворцового двора открывается обширный вид не на швейцарские горы, а на плодородную, густо населенную равнину…».

Мадам де Сталь пробыла в Шомон только шесть месяцев. После появления ее книги «Из Германии» (?) императорский суд решил, что она находится слишком близко от Парижа. Нужно было уезжать. Мадам де Брольи позаботилась о том, чтобы ее тень вернулась в замок: никому из своих гостей она не позволяла забывать о своей великой предшественнице. Поклонение было обязательным.

Когда мадам де Брольи жила в замке, а она проводила здесь, по крайней мере, полгода, у нее постоянно гостило около пятнадцати приглашенных, не считая гостей на уикенд и тех, кого она называла «летающими визитерами» принадлежащих к списку «Их величеств и королевских принцев», если, конечно, это не были король Португалии дон Карлос и королева Испании Изабелла II. Впрочем, почти все европейские монархи могли насладиться ее гостеприимством. В честь таких знаменитых гостей княгиня, не колеблясь, приглашала к себе балет Опера, артистов Комеди Франсэз или самых знаменитых певцов.

В такие дни княгиня, ревностно следившая за протоколом, немного изменяла ритм жизни, которому обычно должны были следовать ее гости. В простые дни она вела себя, как королева в своем замке. Отказываясь видеть в точности «вежливость королей», она устанавливала распорядок дня в зависимости от своих фантазий.

Я уже говорила, что она не покидала постель раньше часа пополудни. Завтрак начинался на полчаса позднее. Она редко на нем присутствовала, что, в сущности, было и неважно, ибо завтрак был очень «домашний»: женщины к нему выходили одетые для прогулок на свежем воздухе, мужчины — в спортивных костюмах. Таким образом, завтракали без нее. Княгиня выходила, когда все уже заканчивали, и, по ее желанию, снова начинался хоровод блюд. Она удерживала около себя одного из гостей, чтобы вести с ним беседу за едой. Обитатели замка научились по определенным признакам узнавать расположение духа хозяйки. Так, если она появлялась с мантильей на голове, это значило, что она не дала времени горничной причесать себя, и барометр показывал плохую погоду.

Второе свидание с гостями, полдник, французский эквивалент английского файв-о-клок, только более обильный. В Шомоне его подавали в большой зале в 5 часов, если княгиня не назначала его на 7. Появлялись два лакея с подносами, на которых было все необходимое для ритуала: самовар, заварные чайники, кофейники, молочники, чашки, приборы, тарелки, не говоря уже об испанских винах, виски, порто, с одной стороны, и богатого ассортимента пирожков, булочек, гусиных паштетов, суфле, сэндвичей, поджаренных хлебцев, фруктов. Гости сами себя обслуживали. Полдник длился ровно до 8 часов, после чего лакеи и подносы отправлялись на кухню.

Так как обед, как правило, начинался в 8.30, то времени на переодевание практически не оставалось. Камеристки и камердинеры показывали чудеса ловкости. Затем все при полном параде, в больших декольте и бриллиантах, в черных фраках с жилетами и белыми галстуками ждали появления хозяйки дома: обед проходил по полному церемониалу, и не могло быть и речи, чтобы начать без нее. Обычно она опаздывала на час. «Все вежливо ждали, — говорит один из завсегдатаев дома, — коротая время за разговором с дамами, изысканно одетыми и надушенными, вдыхая сладкий и пряный аромат орхидей, которыми была наполнена комната».

Когда, наконец, метрдотель объявлял обед, повторно подготовляемый два или три раза, кавалеры предлагали руку дамам, и кортеж направлялся в просторную столовую, где вдоль белокаменных стен, увешанных великолепными гобеленами XV века, стояли лакеи в голубых и желтых ливреях во главе с метрдотелем.

Не вдаваясь в подробности изобилия и качества подаваемых блюд, следует отметить одну особенность кухни Шомон: приготовление павлинов. Эта, в общем-то, декоративная дичь была в моде в средние века, когда к королевскому столу ее подавали в полном оперении. Позднее она уже не так высоко ценилась гурманами. Во владении мадам де Брольи (возможно, она привезла этот рецепт из Индии) в парке специально откармливали великолепных птиц особым кормом, кедровыми почками, что придавало тонкий аромат и мягкость мясу.

В замке часто можно было встретить восточных владык, приезжавших в сопровождении пестрой свиты, и даже поваров. Не то чтобы они боялись, что их плохо накормят, но они хотели, чтобы их французские друзья вновь отведали тех блюд, которые им полюбились во время их путешествий. Так, когда приезжал магараджа Капуртала, то к столу подавали ягненка с рисом и карри с соусом, посыпанным серебряной крошкой.

После обеда все отправлялись в салон пить кофе. Княгиня садилась в свое любимое кресло рядом с камином, чтобы спокойно выпить кофе и ликёр. В этот момент никому не разрешалось подходить к ней до того времени, пока она не подавала знак. Тот, кому, наконец, она делала знак, садился рядом с ней на маленький стул, обитый голубым шелком. Это всегда был мужчина, которому она любезно говорила:

«Ну, дорогой друг, развлеките меня немного».

После аудиенции княгиня переходила к игральному столику, и начиналась игра в бридж, длившаяся с полуночи до зари. Это был обязательный ритуал, независимо от того выступали ли в тот вечер артисты, танцоры и т. д.

Но по воскресеньям хозяйка Шомон разыгрывала из себя королеву с еще большим апломбом. Это было связано с мессой, проходившей в часовне, где покоился кардинал д'Амбуаз. «Это была, — пишет один из свидетелей, — настоящая драма. Каждое воскресенье в 12.15 княгиня из своей кровати звонила священнику и говорила, что он может отправляться к алтарю. Мы, приглашенные, ждали мессы в часовне. Княгиня слушала мессу в полном одиночестве в ложе Екатерины Медичи, соединявшейся с исторической комнатой знаменитой вдовы Генриха II. В 12.30 священник начинал мессу, бросая иногда быстрые взгляды на пустующую ложу. Дойдя до Евангелия и видя, что ложа все еще пуста, он начинал медленно читать святые молитвы. Это продолжалось еще полчаса. Наконец слышался стук высоких каблуков по каменным плитам. Лакей открывал полог, и княгиня, еще непричесанная, с мантильей на голове, появлялась в ночной рубашке и халате, завернувшись в соболиную шубу. Она передавала лакею своего пекинеса, а взамен получала молитвенник, надевала пенсне и покашливанием объявляла о своем присутствии. Задремавший священник вскакивал, бросал взгляд на ложу, и месса продолжалась». Однажды граф д'Обидос, знатный португалец, близкий друг семьи, сказал княгине: «Вы единственная женщина, которая позволяет себе заставлять ждать Бога».

Еще один обычай относился к воскресным: именно по воскресеньям на полдник приглашали владельцев окрестных замков, которых мадам де Брольи называла «местными жителями». Еще немного и она сказала бы «аборигены»! Это вовсе не обозначало, что она относилась к ним с бесцеремонностью, совсем наоборот. Это были люди, принадлежащие к туранжельской аристократии, очень осведомленные, впрочем, о парижской жизни, а княгиня слишком хорошо знала свет, чтобы позволить себе оплошность, которую ей никогда бы не простили. По своему обыкновению она принимала с большой пышностью. Только на этот раз подносы не покидали кухню, а столы накрывали в столовой, где было больше места.

Верная своему обещанию возродить летопись прошлого, княгиня де Брольи увлеклась охотой, особенно псовой, отдавая дань своеобразию южных районов Луары, славившихся лучшими экипажами, среди которых можно назвать охотничьи экипажи господина де Ле Мотт Сен-Пьер в замке Монтгупон, маркиза де Вибрей в Шеверни, герцога Валенсей в замке с тем же именем.

Княгиня мечтала возродить в Шомон погони при факелах, которые больше не устраивали со времен Екатерины Медичи. Как известно, королева любила охоту и была незаурядной всадницей. Именно она придумала посадку «амазонка». Эта поза была более элегантна и женственна, к тому же позволяла ей показать свои великолепные ноги. Уже было столько насмешек по поводу отсутствия красоты у матери последних королей династии Валуа, ее сходства с папой римским, что хочется подчеркнуть ее прелести: великолепные руки и ноги феи.

Но вернемся к знаменитым погоням. Если постараться забыть, кто был в центре этого действа, то спектакль, разыгрывавшийся светло-синей ночью на луге, возвышавшемся под Луарой, освещенном факелами в руках лакеев в голубых и желтых ливреях, расцвеченном охотничьими экипажами, блестящими сбруями лошадей, окрасом собачьей своры, под звуки охотничьих рожков, эхом разносившихся по всей долине, безусловно, не лишен был великолепия. Те, кто это видел сохранят воспоминание на всю жизнь.

Повар замка тоже будет помнить об этом, хотя ему и не удавалось при сем присутствовать, но по совсем другой причине. Обычно после охоты на гигантский «полдник», накрываемый в столовой, прибывала целая орда охотников. Трудность заключалась в том, что количество гостей не всегда совпадало с тем, на что рассчитывала хозяйка дома. Приходилось совершать невероятные подвиги. Как, например, в тот зимний день, когда экипаж Монтгупон, одетый в красную форму с золотыми галунами, состязался с экипажем барона де Валднера в голубых одеждах. Было объявлено о шестидесяти приглашенных. Но, когда охота закончилась, оказалось, что в ней принимали участие по меньшей мере сто пятьдесят человек, в разное время присоединившихся к охотникам. Мадам де Брольи, как всегда по-королевски, пригласила всех перекусить в замок. Один из ее родственников незаметно напомнил, что шеф повар не готов к приему такого количества гостей.

«О боже, — воскликнула княгиня, — как я хочу, чтобы произошло чудо булочек!»

Однако она была не из тех женщин, кто ждёт помощи от неба. Вскочив в свою карету, она приказала вихрем доставить себя в замок. Там она лишь небрежно сказала метрдотелю: «Я заказала полдник на шестьдесят человек. Передайте шеф-повару, чтобы он сделал то же самое на двести…»Час спустя гости с аппетитом ели то, что для них приготовили, даже не подозревая, что их приезд был большой неожиданностью. Если учесть, что во время этих пирушек на столах стояли мясо заливное всех видов, паштет из оленины, различная рыба, лангусты, шофруа из фазанов и рябчиков, знаменитые павлины (фирменное блюдо), фаршированные орехами и трюфелями, плюс десерты, то невольно задаешься вопросом, не было ли у повара мадам де Брольи волшебной палочки. Очевидно одно: он мог распоряжаться по своему усмотрению кладовой съестных припасов, располагавшейся в одной из круглых башен С готического свода свисали три длинных средневековых крюка для подвешивания мясных туш, на которых были нанизаны всевозможные колбасы, дичь и все прочее.

Однако настал день, когда княгиня узнала оборотную сторону медали. В 1905 году разразился финансовый кризис, повлекший за собой разорение рафинадных заводов Сей. Но благодаря уме лому руководству князя Амадея личное состояние его жены удалось сохранить, как и состояние герцогини Жанны у Бриссаков. Несколько слов в связи с этим о князе де Брольи, который в день свадьбы не без сожаления отказался от блистательной карьеры в артиллерии как по политическим мотивам, так и для того, чтобы лучше управлять состоянием жены, следить за реставрацией Шомон и, в конце концов, просто заниматься своей супругой, несмотря на то, что она абсолютно не понравилась его семье.

Брольи, чьи интересы были связаны с наукой, литературой искусством, политикой, не разделяли увлечение Марии Сей шумной светской жизнью, ее страсть к путешествиям и прежде всего ее расточительство Однако это был брак по любви, несмотря на то, что в светской жизни княгиня всегда была на авансцене, оставляя в тени, с его же согласия, своего мужа.

Вернемся все же к финансовому краху. Нужно было что-то решать, и наша роскошная хозяйка созвала семейный совет, на котором вместе с супругами присутствовали их дети: старший сын Альберт, женатый на классической красавице Дэзи д'Аркур, младший сын Жак, в то время еще неженатый, но скоро сделавший это на другой Дэзи, дочери князя де Ваграм, и, наконец, их сестра Маргарита.

После долгих обсуждений, оценивая каждую статью расходов дома, жившего на широкую ногу, княгиня подвела итог: «Так как нам нужно сократить расходы, я решила больше не подавать булочек с печеночным паштетом к полднику».

Без или с печеночным паштетом, повседневная жизнь в Шомон протекала, как и прежде. Как бы не были велики финансовые потери — речь шла о двадцати восьми миллионах золотом! — у мадам де Брольи было достаточное состояние, чтобы она могла вести полюбившуюся ей жизнь в окружении друзей, преданных или корыстных, которых привлекали ее щедрое гостеприимство и, будем справедливы, несомненный шарм.

Однако если она и была гостеприимна, то не допускала (в этом она похожа на других хозяек), чтобы ей навязывались против ее воли. История одной старой американки, осевшей во Франции со времен Наполеона III, очень богатой, но с сомнительной репутацией, может служить горьким уроком.

В тот раз в Шомоне должны были принимать короля Португалии дона Карлоса, и княгиня прилагала все старания, чтобы собрать вокруг него людей и особенно дам, которые, по ее мнению, могут сделать его пребывание в замке еще более приятным. Она не пригласила миссис Моор, несмотря на то (а, может быть, именно поэтому), что она якобы коллекционировала королей в библейском смысле этого слова. Американка напрасно ждала приглашения, которое так и не последовало, и была этим страшно раздосадована. Она всегда принадлежала к той категории женщин, от которых так просто не отделаться, поэтому она выработала целую стратегию. Миссис Моор взяла билеты до Тура для себя и своей камеристки, и, когда поезд подходил к маленькой станции Онзэн, обслуживавшей Шомон, ежа вдруг объявила, что ей стало плохо, и, оставив свою камеристку, сошла с поезда и приказала сообщить в замок, что ей нужна помощь: у нее будто бы болит горло и поднялась высокая температура.

Но княгиню не так легко было провести. Она приехала за больной, выразила свое сочувствие по поводу ее состояния и уложила миссис Моор в постель. Миссис Моор отказалась вызвать доктора, чтобы «его не беспокоить», и уверяла, что немного отдыха и забота быстро поставят ее на ноги. Княгиня оставила больную на попечительство своей верной камеристки, которой был отдан строгий наказ: ни под каким предлогом и любой ценой нельзя было допустить, чтобы миссис Моор, улыбающаяся и наряженная (как она себе это, несомненно, представляла), появилась в 8 часов в салоне.

Приказ был исполнен самым точным образом: строго дозированная порция безобидного рвотного порошка лишила старую даму возможности предстать перед королем и сделать ему элегантный реверанс. На следующее утро миссис Моор в полном здравии и ярости покидала замок под ироничные сожаления своей хозяйки, которой она так никогда и не простит злой шутки. Она была уверена, что ей подсыпали один из древних ядов Екатерины Медичи, хранившихся в ее бывшей спальне. Мадам де Брольи не могла вспоминать об этой истории до того момента, как миссис Моор не покинула этот мир, много лет спустя, оставив некоторые суммы денег всем тем, кто помогал ей подняться вверх по социальной лестнице. По этому поводу Робер де Монтескье сказал: «Миссис Моор покинула этот мир так же, как она покидала Рицу: раздавая чаевые».

В те годы Шомон был внушительным владением. Князь Амадей терпеливо воссоздал прежние землевладения, покупая или меняя земельные участки у крестьян. Теперь Шомон насчитывал две тысячи пятьсот гектаров земли, пересеченной прямыми дорогами, плюс лес и парк при замке. Это великолепное поместье не пострадало после объявления войны 1914 года, но не смогло перенести смерти князя в 1917 году. «Это была для Шомон настоящая катастрофа, — пишет графиня де Панж. — Все было растрачено, продано, не осталось ничего от былого великолепия…». В 1938 году владельцем замка стало государство, слишком толстокожее, чтобы серьезно относиться к колдунам и проклятьям.

В 1907 году девятнадцатилетняя Полина де Брольи, тогда еще и не помышлявшая о браке с Полем де Панжем, была приглашена погостить в замке вместе со своим братом Морисом и золовкой, урожденной Камиллой де Роштайе. Мадам де Брольи приходилась Полине одновременно тетей по мужу и крестной матерью, которую она практически не знала, но которая регулярно присылала ей к дню рождения и рождеству подарки: Обычно это были игрушки «очень сложные и хрупкие, слишком красивые, чтобы ими играть. Их убирали на верх шкафа, откуда они тут же странным образом исчезали». Довольно глупые отношения, лишавшие маленькую девочку из-за какой-то давней семейной ссоры феерических радостей детства, которые никогда не воротишь.

Таким образом, в самый разгар сезона охоты Полина прибыла в Шомон в большой дорожной карете Роше-Шнейдер, принадлежавшей ее брату. Исходя из обстоятельств и потому, что она еще носила полутраур, ей было подарено кремовое муслиновое платье, отделанное серебряной вышивкой, которое показалось ей самым красивым в мире. Но только до того момента, пока она не увидела других приглашенных дам своей тети.

В салоне, кроме своих кузенов Альберта и Жака, она встретила многих из тех, кого видела раньше: графа Александра де Ляборда, Бернара де Гонто, графиню Бланш де Клермон-Тоннер, баронессу де Кассин, маркизу Ротюо и других из списка «Близкие друзья». Здесь она познакомилась со знаменитым Андре де Фукьером, о котором много слышала от «выезжающих в свет» молодых девиц. На протяжении двух лет он был «ведущим игр на всех балах». Это был своего рода расчетливый денди, который слыл «светским арбитром». Надо сразу сказать, что он не произвел большого впечатления на молодую девушку. Она ожидала увидеть высокого, стройного мужчину, обворожительного, как великий русский князь. Но все оказалось не так: Фукьер был маленький, посредственной внешности. В его элегантности, хотя и безупречной, не было никакого блеска. Позднее, однако, они подружились.

Больше всех ее заинтересовал сосед по столу: молодой человек, «не лишенный ума», с кем она едва перебросилась несколькими словами, но зато часто встречалась потом. Его звали Габриэль-Луи Прэнге. Он часто бывал в Шомоне и был верным и искренним другом княжеской четы.

Через несколько лет после смерти супруга княгиня совершила безрассудный шаг, выйдя замуж за королевское величество: инфанта Испании Луиса Фернандо, который был еще более экстравагантный, чем она. Неверный муж и бессовестный человек, он нанес последние удары по состоянию экс-мадам де Брольи. Она была вынуждена продать особняк на улице Солферино, затем замок, который был приобретен государством. Землевладения были разбиты на куски, и от усадьбы, терпеливо собираемой князем Амадеем, остался лишь парк вокруг молчаливого замка.

Став королевским величеством, Мария Сей не получила от этого никакой выгоды. Она умерла во время оккупации в очень преклонном возрасте в грустном жилище на улице Гренель. Через два года ее злополучный супруг последовал за ней.

«Я бы сказал: «зря», — уточняет Андре де Фукьер, также любивший де Брольи и сопровождавший их в путешествиях по Индии, — ибо думаю, что там, наверху, он уже не встретит свою слишком доверчивую супругу».