Столетов

II. В двух школах

И вот второй Столетов начал получать высшее образование.

Занятия шли не только в аудиториях, где с кафедр читали профессора, — существовала и другая школа. Классами в ней были широчайшие подоконники в коридорах, университетский садик, куда выбегали во время перерывов затянуться папиросой, номера, в которых жили студенты на четвертом этаже старого здания, да и те же аудитории в часы, свободные от лекций, а иной раз и во время, отведенное для лекций.

В великой школе товарищества форм преподавания было даже больше, чем в университете. Там лекции да практические занятия. Здесь же занятиями были и беседы с товарищами, чтение передаваемой тайком из рук в руки литературы, читка вслух и обсуждение новой злободневной статьи и книги, листовки и прокламации, горячий спор, диспут, сходка, коллективное выступление, даже бой с полицией. Занятия в этой школе товарищества шли очень хорошо. Местом занятий в этой школе становились даже московские улицы, далеко находившиеся от университета.

В один из сентябрьских дней 1857 года Сретенскую полицейскую часть окружила шумная толпа студентов университета. Юношей собрала сюда весть о возмутительном деле, учиненном полицейскими. Накануне квартальные Сретенской части избили студентов, собравшихся у товарища, и троих из них арестовали. Возмущенные произволом полиции, студенты ворвались в Сретенскую часть и заставили полицейских освободить арестованных товарищей.

С триумфом, вместе с освобожденными, студенты вернулись в университет.

Но дело этим не окончилось. На студенческих сходках выступавшие требовали положить конец произволу. Передовая общественность встала на сторону студентов. Правительство было вынуждено наказать зарвавшихся «блюстителей порядка» — квартальных разжаловали в солдаты.

Вся вторая половина пятидесятых годов проходила под знаком роста студенческого движения. Русские университеты, по выражению Н. И. Пирогова, оказались в те годы чуткими «барометрами общества».

Россия жила в обстановке нараставшего подъема.

В селах все чаще вспыхивают крестьянские волнения. Крестьяне выступали не только против того или иного помещика, они боролись против самой крепостнической системы: отказывались от крепостных повинностей, от барщины, от платы оброков. В стране складывалась революционная ситуация. Общественное движение охватывает и русскую интеллигенцию.

Даже умеренно либеральные круги осознают необходимость отмены крепостного права.

В обществе начинают ходить рукописные листки со всевозможными проектами. Авторы их говорят о конституции, обличают злоупотребления чиновников, выдвигают планы социально-политических преобразований.

Огромным влиянием пользуется издаваемый Герценом в лондонской «Вольной русской типографии» «Колокол». К «Колоколу» прислушиваются даже в правительственных кругах. «Колокол» — власть», — это говорили Герцену «Т[ургенев], и А[ксаков], и С[амарин], и К[авелин], генералы из либералов, либералу» из статских советников, придворные дамы с жаждой прогресса и флигель-адъютанты с литературой»[7].

Со страниц «Современника» начинают греметь голоса великих революционных демократов Чернышевского и Добролюбова, клеймивших самодержавие, несмотря на все цензурные препоны, ратовавших за переустройство всей русской жизни, звавших народ к революции. Россия зачитывается обличительными стихами Некрасова. Все резче начинает звучать гневный смех Салтыкова-Щедрина. Появляются первые статьи Писарева, одного из властителей дум поколения шестидесятников.

Испуганное ростом революционного движения и ослабленное неудачами в Крымской войне, правительство вынуждено отступать. Оно отменяет многие запрещения Николая I, ослабляет цензуру, разрешает новые периодические издания.

Празднование столетнего юбилея Московского университета, происходившее еще в январе 1855 года, превратилось в своеобразную общественную демонстрацию. На юбилее прозвучало требование изменить политику в области просвещения. Недаром Чернышевский назвал 12 января 1855 года «днем блестящей победы науки над холодностью или неприязнью».

Правительство возвращает университетам многие из льгот, отнятых у них при Николае I. Университетам разрешают посылать за границу студентов, оставленных для подготовки к профессуре. Правительство упраздняет подопечность университетов генерал-губернаторам.

В 1857 году правительство открыло доступ в университеты лицам, вышедшим из низших сословий. Приток этих людей способствовал усилению студенческого движения.

В университетах разгорается упорная борьба. Студенты выступают против реакционной профессуры, против произвола начальства, засилья формализма и казенщины, борются за право на самоуправление, за свободу студенческих корпораций.

Не дожидаясь соизволения свыше, студенты организуют кассы взаимопомощи, создают свои собственные библиотеки. Возникают многочисленные кружки самообразования. Начинают издаваться студенческие журналы и газеты. Многие студенты вступают в тайные революционные организации.

Студенты в эти годы становятся, как говорил в своих воспоминаниях Б. Н. Чичерин, «хозяевами университета».

Инициаторами многих выступлений и начинаний студенчества были казеннокоштные студенты, пансионеры университета.

Казеннокоштные составляли особую прослойку студенчества. Это были дети бедных родителей, выходцы из демократических слоев населения.

Казеннокоштные жили в самом университете, в казенных номерах, помещавшихся на четвертом этаже библиотечного корпуса. Там же жил и Александр Столетов — студент математического отделения физико-математического факультета. Он очень недолго находился на частной квартире. Приехав в Москву, он вначале жил в прославленных «Челышах»— дешевых меблированных комнатах Челышевского подворья на Театральной площади. Но вскоре же стал пансионером университета.

Несмотря на то, что казеннокоштные жили «бедно и голодно», вспоминал один воспитанник университета, они «работали серьезно и приготовлялись к полезной обществу жизни». Они были хорошими товарищами, «от них можно было пользоваться книжками и записками лекций».

Казеннокоштные издавна отличались смелостью своих убеждений.

Вот что писал Н. И. Пирогов, учившийся в университете еще в двадцатых годах XIX века. «В 10-м нумере (общежития казеннокоштных. — В. Б.), — вспоминал Пирогов, — я наслышался таких вещей о попах, богослужении, обрядах, таинствах и вообще о религии, что меня на первых порах, с непривычки, мороз по коже пробирал… Все запрещенные стихи, вроде «Оды на вольность», «К современнику» Рылеева, «Где те, братцы, острова» и т. п., ходили по рукам, читались с жадностью, переписывались и перечитывались сообща и при каждом удобном случае».

На четвертом этаже университета жил когда-то и казеннокоштный студент Виссарион Белинский. Здесь, в тесной комнате, он читал свою антикрепостническую пьесу «Дмитрий Калинин». Здесь далеко за полночь, собравшись в кружок, засиживались молодые патриоты, здесь раздавались речи о свободе, о служении народу, о необходимости борьбы за его освобождение.

Молодежь много и жадно читала.

«Студенческая библиотека, существовавшая при университете, не могла удовлетворить нашей умственной жажды, — вспоминал студент, учившийся в одно время со Столетовым. — Мы стали искать себе образования и развития вне стен своего университета, на Никольской улице, в лавочках букинистов. Там мы рылись в разном книжном хламе, покупали журналы за старые годы, вырезывали из них статьи Белинского, Чаадаева, Искандера (Герцена. — В. Б.), Салтыкова, переплетали все это в отдельные книжечки, которые и истрепывались в студенческих руках. В каждом студенческом кружке была своя маленькая библиотека из таких книжек, которые наиболее удовлетворяли потребностям, накипавшим в юных головах. Статьи в стихах или в прозе, в которых затрагивался крестьянский вопрос, собирались всеми с особенным старанием».

Во времена Столетова властителями дум молодого поколения становятся Герцен, Чернышевский, Добролюбов, Писарев.

«Содействовать славе не преходящей, а вечной своего отечества и благу человечества, — что может быть выше и вожделеннее этого» — эти слова Чернышевского становятся жизненным девизом шестидесятников.

Студенты не желали мириться с проявлениями произвола, реакционности и невежества и в своем доме — в университете.

В 1858 году во время лекции невежественного и грубого профессора славянских наречий Майкова все студенты один за другим демонстративно покинули аудиторию. Декан историко-филологического факультета С. М. Соловьев попробовал убедить студентов продолжать слушать лекции Майкова, но безуспешно. Студенты добились того, что Соловьев сам стал ходатайствовать об устранении Майкова, который вынужден был подать в отставку. Вскоре студенты добились устранения и профессора Орнатского, в лекциях которого раздавалась «самая бесшабашная хула всему человеческому, всему научному».

В том же году произошла и так называемая «варнековская история».

Однажды сквозь массивные двери аудитории медицинского факультета в коридор донеслись свист, шикание и топот. Дверь распахнулась, и из аудитории выскочил бледный и растерявшийся профессор Варнек.

Студенты возненавидели его за то, что он постоянно оскорблял и их достоинство и их национальную гордость.

Варнек устраивал на своих лекциях настоящие шутовские комедии. Однажды он целый час ломался перед слушателями, изображая медведя и говоря, что такими же он представляет себе русских людей. В другой раз Варнек, объявив, что он устроит репетицию экзаменов, вслед за этим добавил: «Всех спросить не успею, поэтому кто с «о» (циничный намек на слово «осел»), может идти домой».

Наконец терпение студентов лопнуло, и они решили выгнать Варнека из аудитории. Освистывать его явились не только медики, но и студенты других факультетов. Деятельное участие в изгнании Варнека приняли казеннокоштные студенты, и, кто знает, быть может, среди них был и Столетов.

Начальство устроило следствие.

Объявив о временном закрытии первого курса медицинского факультета, оно стало вызывать в правление университета студентов, с тем чтобы заставить их дать подписку о согласии слушать лекции Варнека. Но на следующей лекции студенты опять выгнали ненавистного профессора. 17 человек были исключены из университета, но студенты все же добились отставки Варнека.

Участники «варнековской истории» ставили себе более широкие цели, чем изгнание ненавистного профессора. «Разве мы из-за одного Варнека затеяли такую историю? — писала студенческая газета «Искра». — В этом случае игра не стоила бы свеч». Изгоняя Варнека, студенты требовали изменения всей университетской жизни.

«Варнековская история» получила широкую огласку. В «Колоколе» Герцен поместил несколько статей о волнениях в Московском университете.

Пытаясь заглушить растущее студенческое движение, правительство в конце пятидесятых годов вводит «охранительные меры». Студентам запрещают «публичное изъявление знаков порицания или одобрения» в стенах университета. Затем их обязывают повиноваться полицейскому надзору вне стен университета. В последующем разъяснении говорилось, что полицейский надзор должен быть дополнен надзором со стороны университетского начальства. Вслед за этим следует новое ущемление — для поступающих в университеты повышен возрастной ценз.

В 1860 году совет университета выработал правила, которые Герцен назвал «подлой иезуитской полицейской мерзостью». Студентам запрещалось устраивать собрания, организовывать корпорации, произносить публичные речи, распространять «злонамеренные сочинения». Запрещалось даже курить, носить усы, бороду, длинные волосы. Правила требовали от студентов ежегодного говенья и причащенья. Но студенческое движение продолжало разгораться.

В студенческом деле Александра Столетова нет документов, которые бы упоминали о его участии в демонстрациях и других выступлениях студенчества; он, видимо, не был зачинщиком. Погруженный в занятия наукой, Столетов не принимал активного участия в политической жизни, хотя в те годы она била ключом. Может быть, действительно он даже и не участвовал в сходках и демонстрациях, но и для него эта школа товарищества не прошла даром. Дышать свежим воздухом свободы — уже много значило. Характер Столетова, весь его нравственный облик, каким мы его знаем по последующей жизни, показывают, что, первый ученик у профессоров, он не был последним и в школе товарищества.

К концу студенческих лет Столетова столкновения между студентами и властями становились все острее. В 1861 году — Столетов тогда уже. был (Магистрантом — произошло событие, которое получило название «Битвы под Дрезденом». Началось все с того, что полиция начала арестовывать студентов.

«Весть о ночных арестах, — писал Ашевский, — привлекла к университету массы молодежи, которая обратилась к попечителю с просьбой походатайствовать об освобождении арестованных, но снова получила отказ. Тогда решено было обратиться прямо к Тучкову, и несколько сот студентов отправились к генерал-губернаторскому дому на Тверскую площадь. Остановившись перед крыльцом генерал-губернаторского дома, студенты отправили к Тучкову четырех депутатов с ходатайством об освобождении арестованных товарищей; но прежде чем депутаты вернулись, на Тверской площади разразилось «Дрезденское сражение» (против гостиницы «Дрезден») или, вернее, настоящая бойня, рассказы о которой нельзя читать без содрогания и ужаса даже в наше притупляющее нервы время. Студенты подверглись неожиданному нападению со стороны конной и пешей полиции; до двухсот человек были загнаны на ближайший полицейский двор, студенты, желавшие спастись бегством, подверглись самой беспощадной травле, распространившейся с Тверской площади чуть ли не на всю Москву и сопровождавшейся самым грубым насилием, издевательствами и побоями».

«Началась ужасная травля по всем улицам города; где только показывалась студенческая фуражка, полиция и жандармы устремлялись на несчастных жертв и били их бесчеловечным образом. Конные жандармы на полном скаку нагоняли студентов, хватали их за шиворот или за волосы и, продолжая скакать, волочили их за собой, так что ноги их стучали по камням…»

Герценовский «Колокол» в статье «Третья кровь» гневно отозвался на репрессии против студенчества,