Страхи мудреца. Книга 1

ГЛАВА 68 ПОЧЕМ ХЛЕБУШЕК

Следующие дни выдались довольно приятными. Светлое время суток я проводил с Денной, в Северене-Нижнем, исследуя город и его окрестности. Мы проводили время, катаясь верхом, купаясь, распевая песни или просто болтая целые дни напролет. Я восхвалял ее беззастенчиво и безнадежно: только глупец мог надеяться заарканить ее.

А потом я возвращался к себе и писал письмо, которое сочинял про себя весь день. Или изливал душу в песне. И в этой песне или письме я говорил все то, чего не осмеливался сказать Денне днем. То, что, как я знал, только отпугнуло бы ее.

Закончив письмо или песню, я переписывал все заново. Слегка сглаживал острые углы, убирал чересчур откровенные пассажи. Мало-помалу подгонял и переделывал, пока наконец результат не подходил Мелуан Лэклесс тютелька в тютельку, точно опойковая перчатка.

Это была идиллия. Отыскать Денну в Северене удавалось мне куда лучше, чем когда-либо в Имре. Мы проводили вместе по нескольку часов кряду, иной раз встречались дважды и трижды на дню, иной раз три-четыре дня подряд.

Хотя справедливости ради следует заметить, что все шло не так уж гладко. Было, было несколько репьев в одеяле, как говаривал мой отец.

Первым из репьев был молодой господин по имени Герред, который сопровождал Денну во время одного из первых наших свиданий в Северене-Нижнем. Разумеется, он знал ее не под именем Денны. Он называл ее «Алора», так ее звал и я до конца дня.

На лице Герреда застыло обреченное выражение, которое мне было уже более чем знакомо. Он достаточно давно общался с Денной, чтобы влюбиться в нее, и только что начал понимать, что его время подходит к концу.

Я видел, как он совершал все те же ошибки, которые до него совершали другие. Чересчур властно обнял ее за талию. Вручил ей в подарок кольцо. Когда мы бродили по городу, стоило ей задержать на чем-то взгляд дольше трех секунд, он тут же предлагал ей это купить. Пытался требовать у нее обещание непременно встретиться снова. Быть может, на балу у Деферров? А может, пообедаем в «Золотой доске»? А вот люди графа Абеляра завтра ставят «Десятигрошового короля»…

По отдельности все это могло бы быть замечательно. Может быть, даже привлекательно. Но все вместе давало картину неподдельного отчаяния, с руками, стиснутыми до побелевших костяшек. Он цеплялся за Денну, как будто был утопающим, а она — обломок доски.

Он бросал на меня гневные взгляды, когда она не видела, а когда Денна простилась с нами, пожелав обоим доброй ночи, лицо у него вытянулось и побелело, как будто он уже два дня как умер.

Второй репей был похуже. После того как я помогал маэру ухаживать за его дамой почти два оборота, Денна внезапно испарилась, без следа, без предупреждения, не сказав ни слова. Ни прощальной записки, ни каких-либо извинений. Я ждал ее три часа в конюшне, где мы договорились встретиться. Потом я отправился в трактир, где она жила, и узнал, что накануне вечером она собрала вещи и съехала.

Я отправился в парк, где мы обедали накануне, потом обежал еще десяток мест, где мы обычно встречались. К тому времени, как я сел на подъемник, идущий на вершину Крути, была уже почти полночь. Но все равно какая-то безрассудная часть меня продолжала надеяться, что она встретит меня наверху и снова бросится мне на шею в порыве неудержимого восторга.

Однако ее там не было. В ту ночь я не написал ни письма, ни песни для Мелуан.

На второй день я несколько часов шатался по Северену-Нижнему, озабоченный и уязвленный. В тот же вечер, у себя в комнатах, я долго потел, ругался и портил бумагу и наконец, испортив листов двадцать, выдавил из себя три коротких, относительно сносных абзаца, которые и вручил маэру на его усмотрение.

На третий день сердце камнем лежало у меня в груди. Я попытался было закончить песню, которую писал для маэра, но ничего толкового у меня не вышло. В течение первого часа все ноты, которые я брал, выходили свинцовыми и безжизненными. На второй час они сделались неблагозвучными и разрозненными. Я упорствовал до тех пор, пока каждый звук, издаваемый моей лютней, не сделался скрипучим и мерзким, как ножом по зубам.

Наконец я позволил своей бедной измученной лютне умолкнуть, вспомнив то, что некогда говорил мой отец: «Песни сами выбирают себе час и время. Если у лютни жестяной звук — должно быть, это не без причины. Твоя музыка звучит в тон твоей душе, из грязного колодца не наберешь чистой воды. Подожди, пока муть осядет, иначе звук выйдет гнусный, как у треснутого колокола».

Я положил лютню в футляр, понимая, что это правда. Мне требовалось отдохнуть несколько дней, чтобы вновь успешно ухаживать за Мелуан от имени маэра. Это была слишком тонкая работа, чтобы делать ее через силу или не от чистого сердца.

С другой стороны, я понимал, что маэр будет недоволен заминкой. Мне нужен был повод, и, поскольку маэр весьма неглуп, повод должен был быть хотя бы отчасти законным.

Я услышал знакомый шорох воздуха, говорящий о том, что в моей гардеробной отворилась потайная дверь, ведущая в секретный проход в комнаты маэра. К тому времени, как он показался в дверях, я уже беспокойно расхаживал взад-вперед.

За последние два оборота маэр еще немного отъелся, и его лицо уже не было таким вытянувшимся, с запавшими щеками. Он выглядел весьма внушительно в своем пышном наряде: рубашке цвета сливок и слоновой кости и жестком камзоле темно-сапфирового оттенка.

— Я получил ваше письмо, — резко бросил он. — Так песня готова?

Я обернулся к нему.

— Нет, ваша светлость. Мне пришло на ум кое-что поважнее песен.

— Что касается вас, ничего важнее песен быть не может! — твердо ответил маэр, поправляя манжет рубашки. — Я слышал от нескольких людей, что первые две песни Мелуан очень понравились. Вам следует направить все свои усилия в этом направлении.

— Ваша светлость, мне стало известно, что…

— Довольно! — нетерпеливо перебил Алверон, взглянув на циферблат высоких пружинных часов, что стояли в углу комнаты. — Меня ждут.

— Вашей жизни по-прежнему грозит опасность со стороны Кавдикуса!

Надо отдать маэру должное: при необходимости он мог бы зарабатывать себе на жизнь игрой на сцене. Он почти не дрогнул, лишь слегка замешкался, поправляя второй манжет.

— Каким образом? — осведомился он, стараясь казаться равнодушным.

— У него есть и другие способы причинить вам вред, помимо яда. Способы, которые можно применить на расстоянии.

— Вы имеете в виду заклинания? — спросил Алверон. — Он собирается вызвать призрака и прислать его, чтобы околдовать меня?

«О Тейлу и все прочие! „Призрака“! „Околдовать“!» Как легко было забыть, что этот умный, тонкий и во всех прочих отношениях вполне образованный человек ничем не лучше ребенка, когда речь идет о тайных знаниях! Он небось верил даже в фейри и живых мертвецов, бедолага…

Однако пытаться просвещать его было бы утомительно и непродуктивно.

— Возможно, что и так, ваша светлость. Но существуют и другие, более серьезные опасности.

Он несколько утратил свой невозмутимый вид и посмотрел мне в глаза.

— Что же может быть серьезнее, чем прислать призрака?

Маэр был не из тех, кого можно смутить одними словами, поэтому я взял из вазы с фруктами яблоко, протер его рукавом и протянул маэру.

— Не подержите, ваша светлость?

Он недоверчиво взял яблоко.

— К чему это вы?

Я подошел к стене, где висел мой красивый вишневый плащ, и достал из одного из многочисленных карманов иголку.

— Я покажу вам, ваша светлость, на что способен Кавдикус.

Я протянул руку за яблоком.

Маэр отдал мне яблоко, и я оглядел его. Держа яблоко под углом к свету, я увидел то, на что надеялся: смазанные отпечатки на блестящей кожице. Я пробормотал связывание, сосредоточил свой алар и воткнул иглу в центр отпечатка, оставленного на яблоке указательным пальцем маэра.

Алверон дернулся, издал нечленораздельный изумленный возглас и уставился на свою руку так, словно его неожиданно кольнули булавкой.

Я предполагал, что он укорит меня, но он ничего не сказал. Глаза у него расширились, лицо побледнело. Потом он стал задумчиво наблюдать за капелькой крови, набухающей на кончике пальца.

Маэр облизнул губы и медленно сунул палец в рот.

— Понятно, — негромко сказал он. — От этого можно уберечься?

На самом деле это был не вопрос.

Я кивнул с суровым видом.

— Отчасти да, ваша светлость. Полагаю, я смогу изготовить… э-э… амулет, который вас защитит. Я лишь сожалею, что не подумал об этом прежде, но то одно, то другое…

— Да-да! — маэр жестом велел мне замолчать. — Что вам нужно, чтобы изготовить амулет?

Вопрос был с двойным дном. На первый взгляд, он спрашивал о том, какие материалы мне потребуются. Но маэр был человек практичный. Он, кроме всего прочего, хотел узнать мою цену.

— В мастерской в башне Кавдикуса должно быть все, что мне нужно, ваша светлость. А те материалы, которых в мастерской не найдется, я смогу найти в Северене, только на это потребуется время…

Затем я помолчал, обдумывая другую сторону вопроса. Маэр мог дать мне сотню вещей: денег выше головы, лютню из тех, какие могут себе позволить только короли… Я аж вздрогнул при мысли об этом. Лютня работы Антрессора! Я такой даже не видел никогда, а вот отец мой видел. Он как-то раз играл на Антрессоровой лютне в Анилене и временами, хлебнув винца, любил рассказывать об этом, обрисовывая руками в воздухе ее изящный абрис.

Так вот, маэр мог добыть мне такую в мгновение ока!

И не только это, разумеется. Алверон мог устроить мне доступ в сотню частных библиотек. Да и официальное покровительство такого знатного лорда — тоже дело немалое. Имя маэра способно открывать двери так же легко, как имя самого короля.

— Есть кое-что еще, — медленно начал я, — что я надеялся обсудить с вашей светлостью. У меня есть один проект, но для его завершения мне требуется ваша помощь. И еще у меня есть друг, талантливый музыкант, который нуждается в высокопоставленном покровителе…

Я сделал многозначительную паузу.

Алверон кивнул. Его серые глаза говорили о том, что он все понял. Маэр был не дурак. Он знал, почем хлебушек.

— Я прикажу Стейпсу дать вам ключи от башни Кавдикуса, — сказал он. — Сколько времени вам потребуется, чтобы изготовить талисман?

Я сделал вид, что размышляю.

— По меньшей мере четыре дня, ваша светлость.

Этого должно хватить, чтобы взбаламученные воды моего творческого колодца успокоились. Или чтобы Денна вернулась оттуда, куда она сорвалась так внезапно…

— Если бы я был уверен в его оборудовании, можно было бы и быстрее, но мне придется действовать осторожно. Я не знаю, какие ловушки подстроил Кавдикус, прежде чем бежать.

Услышав это, Алверон нахмурился.

— А вы сможете продолжать свои нынешние занятия?

— Нет, ваша светлость. Работа будет довольно утомительной и потребует много времени. Тем более что, как я предполагаю, вы предпочли бы, чтобы я соблюдал осмотрительность, добывая нужные материалы в Северене-Нижнем…

— Да, разумеется.

Он шумно выдохнул через нос.

— Ад и преисподняя, а ведь так все хорошо шло! Кого же мне приставить писать письма, пока вы будете заняты?

Последнее он произнес задумчиво, разговаривая сам с собой.

Эту мысль надо было уничтожить в зародыше. Я не желал делить честь завоевания сердца Мелуан с кем-то еще.

— Не думаю, что это так уж необходимо, ваша светлость. Дней семь-восемь тому назад — быть может. Но теперь, как вы говорите, мы сумели ее заинтересовать. Она взбудоражена, готова к дальнейшему сближению. И теперь, если она в течение нескольких дней не получит от нас новых вестей, она будет разочарована. Но главное — она захочет вернуть себе ваше внимание.

Маэр огладил бородку. Лицо его стало задумчивым. Я подумал, не пустить ли в ход сравнение с рыбкой, которую надо поводить на крючке, но не был уверен, что маэр когда-нибудь занимался столь плебейским делом, как удить рыбу удочкой.

— Не сочтите за дерзость, но… Ваша светлость, вам когда-нибудь, в юности, доводилось добиваться расположения юной дамы?

Алверон улыбнулся моей осмотрительности.

— Не сочту. Что вы хотели сказать?

— Какие из них казались вам привлекательнее? Те, что сразу бросались вам в объятия, или те, что казались более упрямыми, несговорчивыми, возможно, даже равнодушными к вашим ухаживаньям?

Взгляд маэра сделался отсутствующим — он вспоминал.

— Так вот, у женщин все точно так же. Некоторые не выносят, когда мужчина цепляется за них. И все они ценят, когда им предоставляют свободу и возможность сделать свой собственный выбор. Трудно жаждать того, что у тебя все время под рукой.

Алверон кивнул.

— Отчасти вы правы… Разлука питает страсть…

Он кивнул снова, уже увереннее.

— Хорошо. Три дня!

Он снова взглянул на пружинные часы.

— Ну а теперь мне пора…

— И последнее, ваша светлость! — поспешно сказал я. — Талисман, который я буду делать, должен быть настроен на вас. Мне потребуется ваше сотрудничество.

Я кашлянул.

— А точнее, немного ваших… телесных субстанций.

— Говорите прямо!

— Понемногу вашей крови, слюны, кожи, волос и мочи.

Про себя я тяжко вздохнул, понимая, что для суеверного винтийца это готовый рецепт для вызывания призрака или какой-нибудь подобной чуши.

Как я и ожидал, маэр, выслушав этот список, прищурил глаза.

— Я, конечно, не знаток, — медленно произнес он, — но мне кажется, что это именно то, чем мне ни в коем случае не следует делиться ни с кем. Почему я должен вам доверять?

Я мог бы начать распространяться о своей верности, напомнить о своих былых заслугах, поставить ему на вид, что я уже спас ему жизнь. Но за последний месяц я успел разобраться, как работает голова маэра.

Я улыбнулся ему своей лучшей проницательной улыбкой.

— Вы же умный человек, ваша светлость! Я уверен, что вы и так это знаете.

Он улыбнулся в ответ.

— Ну, предположим, будто я этого не знаю?

Я пожал плечами.

— Если вы, ваша светлость, умрете, мне с вас никакого проку не будет!

Его серые глаза заглянули в мои, потом он кивнул, удовлетворившись ответом.

— И то верно. Напишите мне, когда вам все это потребуется.

Он повернулся, собираясь удалиться.

— Три дня!