Страна грез

Глава 8

Наступил декабрь. Когда я не была на курсах фотографии с мамой и Боу, не боролась с желанием все бросить и уйти на тренировках группы поддержки или не слушала рассказы Рины о её любовных приключениях, я сидела у Коринны. Это место было единственным, где я могла побыть в спокойной обстановке безо всяких волнений и сходящих с ума людей вокруг меня. Я поднималась по ступенькам и тихонько стучала, каждый раз волнуясь, не отвлекаю ли я её от чего-то. Она кричала, чтобы я заходила, и, когда я входила в дом, то всегда заставала её сидящей на диване с сигаретой в одной руке и пультом в другой. Коринна улыбалась, словно ждала меня всё это время, я садилась рядом, и мы курили и смотрели мыльные оперы, размораживали буррито и болтали обо всем на свете.

Как выяснилось, у нас с Коринной было много общего. Как и я, она ходила в Джексонскую школу, закончив её три года назад, а выросла она в Крествуде — небольшом поселке, находившемся невдалеке от шоссе. Она рассказала мне, что в первый год в старшей школе была ботаником и проводила время в разных ученических кружках, пока не познакомилась с Дейвом, который был старше на два года. Она влюбилась в него и стала, как она сказала, «зажигать» — теперь её чаще можно было найти на парковке, чем в классе. В ежегоднике была её фотография: Коринна сидела на капоте чьей-то машины в обрезанных джинсах и майке, на глазах — солнечные очки. Смеющаяся, она была очень красива.

На выпускной она сделала небольшую татуировку на левой лодыжке (веточка зеленой лозы), а Дейв подарил ей первый серебристый браслет, один из тех, что она носила на запястье. Он продолжал дарить их на Рождество, Дни рождения и Дни святого Валентина до сих пор. Они звенели при каждом её движении и перекатывались по руке, когда она поднимала её, чтобы отбросить волосы с лица или тянулась за пультом. Дейв называл это её личным саундтреком.

Что мне нравилось в Коринне больше всего, так это то, что ей нравилась я. Она была милой, умной и смешной, но с ней я не чувствовала, что ухожу в тень, как это было с Риной и Кэсс. Мне нравилась её легкая манера общения, «ужастики», которые она рассказывала о работе в Эпплби или тех годах, которые провела в старшей школе. На мой взгляд, у Коринны была идеальная жизнь: она независима, у нее есть работа, живет с парнем, который любит её, в их собственном домике. Я представляла себе, как и мы с Роджерсоном однажды будем жить вот так же. Только мы — и целый мир нам не нужен! Примерно так же я представляла себе и жизнь Кэсс с Адамом в Нью-Йорке. Когда я была с Коринной, я скучала по Кэсс чуть меньше.

Коринна тоже не виделась и почти не общалась со своей семьей, хотя они жили в том же городе. Однажды мы с Коринной пошли в магазин за чем-то — и в отделе замороженных продуктов натолкнулись на её маму. Выражение её лица было таким же холодным, как и лотки с курицей, и я внезапно почувствовала себя настолько неловко, что отошла за стеллаж. Мать Коринны была чем-то похожа на мою — тоже блондинка с короткой стрижкой, одетая в консервативные брюки цвета хаки и свитер с V-образным вырезом. Она поздоровалась с дочерью и, когда разговор зашел о Дейве, её нос слегка сморщился, как если бы она унюхала что-то дурно пахнущее рядом с собой.

Всю дорогу домой Коринна нервно курила одну сигарету за другой, едва сказав пару слов недружелюбным тоном, словно её мать все еще была здесь.

— Они никогда даже не пытались полюбить его! — сказала она, нажимая на газ и обгоняя школьный автобус. — Возненавидели его с первого взгляда. Но дело-то совсем не в нем. Просто мои родители уже распланировали, какой будет моя жизнь — целомудренность, колледж и работа юриста. Ха!

Она включила новости на радио, пытаясь успокоиться, но через минуту снова выключила.

— Можно подумать, они — как Господь Бог, могут решать, что я должна делать! Да у меня даже права голоса никогда не было!

Я кивнула, она вновь включила радио, и салон наполнился голосами ведущих. Мы ехали необычайно быстро, за окнами машины мелькали поля и пасущиеся на них коровы, ветер врывался в окна, ероша нам волосы.

— А теперь, — гневно сказала Коринна, щелчком выключая радио, — они так разочарованы во мне. Как будто я подвела их, не сделав так, как им хотелось. Нет, вслух они этого не говорили, но по лицам все было ясно. Разве быть официанткой — так ужасно?! Слава богу, теперь я обеспечиваю себя сама. Даже если мне нужно пойти к стоматологу, разве я прошу их о деньгах?

— Нет, — отозвалась я, когда она резко остановилась у домика.

— Нет! — повторила она. — Именно! Я ни о чем их не прошу! — она вышла из машины, с силой захлопнув за собой дверь.

Я последовала за ней в дом, где увидела вернувшегося с работы Дейва, сидевшего на диване с пакетом чипсов.

— Эй, привет, — окликнул он, но Коринна прошла мимо него на кухню и снова хлопнула дверью.

— Ого, — Дейв достал пару чипсов и закинул в рот. — Что произошло?

На кухне что-то упало и разбилось.

— Вот дерьмо! — воскликнула Коринна. — Черт возьми!

— Мы встретили её мать в магазине, — пояснила я.

Он кивнул, отложив чипсы и поднимаясь.

— Я вхожу! — громко предупредил он, медленно открывая дверь.

Коринна стояла, рыдая, и держала в руке осколок разбитой тарелки.

— Она упала, — дрожащим голосом сказала девушка, поднимая осколок, как доказательство. — Я не роняла её.

— Я знаю, — мягко сказал Дейв, забирая его из её рук и бросая в мусорное ведро. — Все в порядке.

Коринна медленно вытерла глаза рукой.

— Я ненавижу себя за то, что позволила ей довести меня. Это так глупо.

— Ты не виновата, — Дейв обнял её, и она опустила голову ему на грудь. Я смутилась, чувствуя, будто подглядываю за каким-то интимным моментом, который не должны видеть посторонние, и направилась обратно в комнату, где по телевизору шло интервью с Брэди Бранчем. Мне вновь вспомнились Кэсс и Адам, и я изо всех сил надеялась, что их отношения точно такие же, как у Дейва с Коринной — теплые, доверительные, полные поддержки и заботы.

Коринна все еще плакала, но уже гораздо тише, а Дейв целовал её в макушку и улыбался, обнимая её и гладя по спине. В какой-то момент он подхватил её и стал кружиться с ней под кухне.

— Прекрати, — попросила она, наполовину смеясь, наполовину плача. — Дэвид, перестань!

Он что-то напевал, какую-то песню, которую я не знала, и продолжал кружить её, пытаясь изобразить то танго, то странный степ.

— Ты ненормальный! — со смехом отбивалась от него Коринна.

Снаружи за окном падал снег, зимнее небо было низким и серым. Но здесь, на кухне, под теплым светом лампы, где Дейв с Коринной кружились вокруг стола и смеялись под его мурлыканье и звон её браслетов, казалось, была весна. Весна лишь для них двоих, лишь в их маленьком мире — и весь остальной мир для них не существовал.

Моя мама все еще покупала кукол и включала «Скандалы Ламонта» каждый вечер, ловя каждый миг в надежде увидеть Кэсс. Адама она видела постоянно, ведь драки или крики были неотъемлемой частью шоу, так что он всегда был поблизости, чтобы вовремя оттащить жен от их неверных мужей или наркоманов, порывавшихся броситься на аудиторию в студии.

Все так же мама продолжала писать сестре письма, и, хотя она по-прежнему не получила ни одного ответа, телефон звонил уже четырежды, причем каждый раз в один и тот же промежуток времени — с шести до шести тридцати, как раз во время нашего ужина. Мама вскакивала со стула и бежала к телефону, повторяла «Алло?» снова и снова, сжимая трубку так сильно, что её пальцы белели, затем на том конце звонок, видимо, прерывали, и она возвращалась за стол с потухшим взглядом, не говоря ни слова, и единственным звуком до конца ужина был звон вилок.

— Маргарет, — говорил, наконец, отец после очередного звонка. — Может, кто-то просто ошибся номером.

— Она почти сказала мне что-то на этот раз, — возражала мама. — Я слышала её дыхание. Она хотела поговорить со мной, я чувствую!

Скорее всего, так оно и было. Кэсс всегда была очень привязана к дому. Даже в детстве, когда мы уезжали в летний лагерь, ее глаза начинали подозрительно блестеть еще на автобусной станции. Насколько я знала свою сестру, единственной причиной, почему она уехала так далеко, был страх, что родители достанут её и заставят вернуться домой. Стоило мне представить безумно влюбленных Кэсс с Адамом, готовящих гамбургеры без начинки, как я понимала, что в глубине души она все же скучает без нас, как бы счастлива с ним ни была.

По субботам я ходила на занятия фотографией в Центр искусств вместе с мамой и Боу. Почти сразу же я начала жалеть о том, что согласилась записаться вместе с ними, ведь теперь к тренировкам и домашним заданиям прибавились еще и эти курсы, и я не могла видеть Роджерсона так часто, как хотела. Но в последнее время занятия стали нравиться мне больше.

Наш учитель, молодой энергичный фотограф по имени Мэттью, носил странную бородку и был хозяином, наверное, сотни огромных дырявых свитеров. Когда он говорил о чем-то, его глаза сияли, словно фокус, перспектива и настройка камеры были светом всей его жизни. Мы выезжали вместе с ним на Верхнее озеро, старое кладбище, даже в супермаркет — Мэттью хотел, чтобы на наших фотографиях было «наше собственное видение этих мест». В супермаркете моя мама провела почти час в цветочном отделе, делая снимки цветочных горшков и рассады, Боу гуляла по зданию в поисках «абстракции» и, наконец, остановилась на отделе мясных продуктов.

— Контраст, — напомнил Мэттью, проходя мимо нее, пытавшейся подобрать хороший ракурс для истекающего кровью стейка. — Заставь зрителя задуматься о том, что ты хочешь до него донести.

Я же чувствовала резкую нехватку вдохновения. Сначала меня привлекли ряды белых бутылок с молоком, но потом я увидела, что уже двое учеников из нашего класса закончили работу и подошли к Мэттью.

— Ребята, у вас еще пять минут! — крикнул он. — Собираемся у химчистки, все слышали? Пять минут!

Решив все же вернуться к молоку, я вдруг заметила старушку, проходящую с тележкой мимо холодильников. Вот она остановилась и достала оттуда упаковку замороженного обеда быстрого приготовления. Она была маленькой и худенькой, в свете люминесцентных ламп ее кожа казалось почти прозрачной. Я сняла крышечку с объектива и приблизила изображение так, чтобы её профиль занимал весь кадр. Потом она наклонилась, потянувшись вперед, её дыхание вылетело небольшим белым облачком, и она чуть прикрыла глаза, словно защищаясь от холода. Я щелкнула затвором, поймав мгновение простым нажатием кнопки.

На следующей неделе, когда мы проявляли наши снимки, на своей фотографии я увидела её лицо, сосредоточенное и серьезное, на безупречном белом фоне. Мэттью поднял мою фотографию над головой, показывая всем в классе, и похвалил мое «чувство момента». Впервые за долгое время я сделала что-то, чем действительно гордилась, поэтому эта фотография заняла почетное место на зеркале в моей комнате, заменив собой все сертификаты и дипломы за вторые места.

Но, если в классе фотографии все было хорошо, дела с чирлидингом в гору не шли. Выбрать Роджерсона вместо Майка Эванса стало, так сказать, началом конца моей карьеры болельщицы. Я была так занята встречами с ним и мыслями о нем, что никак не могла сосредоточиться на кувырках и пирамиде. Плюс к тому, дом Коринны был примерно в миле от школы, так что я предпочитала проводить там те полтора часа, что были между последним уроком и тренировкой. Чаще всего Коринна уже была в форме официантки, лениво наносила макияж и передразнивала клиентов, которые приходили за «хор-рошо прожаренным стейком!» и «двойным-шоколадным-коктейлем-пожалуйста». Я кидала сумку в угол и плюхалась на диван, затем включала телевизор, зажигала сигарету (из пачки, купленной теперь уже на свои деньги), и понимала, что идти никуда не хочу. Лень накатывала на меня высокими волнами, но я успешно боролась с ней, поднимаясь с дивана с протяжным вздохом и поднимая с пола сумку.

Единственной мотивацией ходить на тренировки были встречи с Риной, которую я и так видела все реже и реже. Она все так же продолжала встречаться с Биллом Скерритом, но вместе с тем вот уже месяц время от времени виделась и с другим парнем, Джеффом, тем самым, которого встретила в торговом центре. Билл подарил подруге кольцо дружбы, которое она, впрочем, не носила, а Джефф, по её словам, был «собакой, потому что никогда не звонил, даже если пообещал». Конечно же, она злилась на него.

— О боже мой, — простонала она, когда мы шли после тренировки на парковку, — на самом деле я не хочу быть такой, понимаешь?

— Какой?

— Ну, как полная стерва. Бедный Билл!

Билл, который уже, кажется, был уверен, что они с Риной непременно поженятся, не имел ни малейшего представления о том, что Рина была… хм, связана с Джеффом. Я видела его (Джефффа) на улице как-то раз — высокий, с шапкой светлых волос, беспрестанно откидывающий челку со лба одним движением головы. Рина считала это невероятно сексуальным. Меня же это раздражало.

Несмотря на все происходящее, я старалась проводить с Роджерсоном все свое свободное время, но он все равно ворчал, что видит меня нечасто. Оценки мои снова поползли вниз, ведь он каждый вечер заезжал за мной, я безропотно садилась в его машину, и мы ездили по городу или сидели у него дома. Иногда он приезжал и не говорил мне не слова, и я понимала, что, даже если спрошу, в чем дело, он ничего мне не расскажет. Все чаще я замечала синяки на его лице, красноту и отечность вокруг глаз, но он ловко увиливал он моих расспросов — вежливо, почти грациозно, как и всегда. Меня словно накрывало волной беспомощности, я хотела и не могла защитить его от какой-то ужасной силы, которую даже не знала. По вечерам я не могла заснуть, долго ворочаясь в кровати, и чувствуя себя героем видео-игры, который пытается поймать предметы, сыплющиеся на него с разных сторон, и это был лишь вопрос времени — когда всё рухнет.

Это произошло в пятницу, в день Зимней церемонии награждения спортсменов. После уроков я, предположительно, должна была отправиться на тренировку, затем домой, потом — встретиться с Роджерсоном и помочь ему выбрать подарок для матери на День рождения, после этого снова вернуться домой, быстренько принять душ, переодеться и поехать на церемонию в школу с родителями, Боу и Стюартом, чтобы получить букет от какого-нибудь футболиста. На церемонии мы должны были выслушать бесконечно скучную поздравительную речь директора Хоторна о «духе соревнований» и «уроках, преподнесенных нам работой в команде», которую мы и так хорошо знали еще с прошлого и позапрошлого годов, когда посещали эту церемонию вместе с Кэсс. В конце концов получила бы поздравительную грамоту в рамке, мама сделала бы несколько фотографий (может, теперь наши головы на них уже не будут обрезаны), и, наконец, все закончится.

В 3:15 стало ясно, что мне нужна помощь, чтобы справиться со всем этим. Я приехала к Коринне, беспрестанно поглядывая на часы и страстно желая хотя бы пять минут побыть в покое. Когда я вошла, она, уже одетая в свою форму, заваривала кофе, держа в зубах сигарету, и смотрела повтор «Новобрачной игры».

— Меня ждет напряженный денек сегодня. Нужно заработать хотя бы сотню баксов до того, как я вырублюсь, — пояснила она, одной рукой размешивая кофе, а другой нащупывая в кармане зажигалку. Она уже не спрашивала, не против ли я, если она закурит, все это стало ежедневной рутиной. Роджерсон же время от времени давал мне мои собственные пакетики со знакомым уже порошком, и скручивать сигареты стало привычным делом. Пакетик, сигареты, зажигалка; форма болельщицы, помпоны, кроссовки — я была как кукла Барби, каждый раз с разными аксессуарами.

— Дейв не работает уже неделю, а оплатить счета за дом нужно к понедельнику, — нервно сказала Коринна, заправляя за ухо прядь волос. — Плюс к тому, я выписала чек на продукты, и если мы не заплатим — это будет катастрофа.

Я достала свою сигарету и зажгла её, наблюдая, как молодожены на экране радуются выигранному гарнитуру для спальни. Женщина с прической семидесятых годов прыгала от радости и целовала в щечки всех подряд, кто только находился рядом.

— Мне жаль, — произнесла я. — Это ужасно.

— Ох, да, — Коринна глотнула кофе. — Мы справимся с этим как-нибудь. Всегда ведь справлялись.

Сколько я их знала, Коринна всегда работала и была буквально поглощена этим, но мне до сих пор было не известно, чем именно занимается Дейв. То он подрабатывал плотником, то продавал сигареты и бензин на заправке, но чаще всего он был в соседней комнате — его храп был слышен даже при всегда включенном телевизоре, и мы с Коринной старались говорить потише, чтобы не разбудить его. Как я поняла, Дейву, так же, как и Роджерсону, лучше не задавать слишком много вопросов.

Докурив, я взглянула на часы: начало пятого. Тренировка уже началась, и буквально видела Челси Роббинс, громко объявляющую, кого из болельщиц будет сопровождать тот или иной футболист на сегодняшней церемонии. Дорога до школы внезапно показалась слишком утомительной, и я понадеялась, что, возможно, мое отсутствие сегодня никто не заметит.

— Ты не опоздаешь на тренировку? — поинтересовалась Коринна, заметив мой взгляд.

Я представила Майка Эванса, вручающего мне букет, и провожающего меня на сцену, пока мама делает один снимок за другим.

— Нет, — я села на диван, — сегодня тренировки не будет.

Коринна взяла пульт и стала переключать каналы, как вдруг зазвонил телефон. Остановившись на рекламе машинного масла, она пошла отвечать, по пути прикрыв дверь в спальню, где слышался храп Дейва. С экрана между тем донеслась знакомая мелодия — заставка «Скандалов Ламонта». Видимо, шоу стало настолько популярным, что создатели решили добавить эфирное время, показывая программу дважды в день. Моя мама будет счастлива.

Это был повтор одного из выпусков под названием «Ты переписывалась с моим парнем? Беги, пока не поздно!». На экране появилось лицо ведущего, а позади него, у стены, стояла Кэсс. На ней был бежевый свитер и джинсы, волосы были скручены в узел и заколоты карандашом, как у Боу. В руках она держала планшет, её глаза искали что-то в студии. На один короткий миг, показавшийся мне вечностью, сестра посмотрела в камеру, будто могла увидеть меня. Затем она перевела взгляд куда-то в сторону, подняла руку, потерла лоб…

Позади меня раздались шаги, и я буквально подскочила на месте.

— Ты только послушай! — возмущенно говорила Коринна. — Официантка, работающая с пяти тридцати заболела, так что мне придется выходить раньше и работать вдвое больше. И это в пятницу-то вечером! Можешь себе представить?!

— Нет, — рассеянно ответила я, все еще глядя на экран, где лицо сестры уже исчезло, и теперь показывали гостью программы.

— Неважно. Надо бросать эту работенку, она меня убивает, — Коринна посмотрела на экран. — Что это?

— «Скандалы Ламонта».

— Терпеть не могу это шоу, — она взяла пульт, — устраивают склоки в эфире и гордятся этим! Надеюсь, ты не против, если я…

— Подожди! — быстро сказала я, а камера между тем снова вернулась к ведущему, и за его спиной вновь можно было увидеть Кэсс. Она улыбалась кому-то и качала головой, а я подумала о маме, как она сидит сейчас перед экраном и улыбается в ответ.

— Кейтлин? — позвала Коринна, внимательно изучая мое лицо. — Что ты там увидела?

— Это моя сестра, — тихо сказала я.

— Где?!

— Вон там. У стены, в бежевом свитере.

— Ты серьезно? — Коринна подошла чуть ближе к телевизору. — Ну ничего себе! Ты никогда не говорила, что у тебя есть сестра.

Действительно. И это было странно, ведь Кэсс была частью меня, но тем не менее я никогда не упоминала о ней. Что бы она подумала, если бы сейчас могла увидеть меня, сидящую в незнакомом ей месте с незнакомой ей девушкой? Я вспомнила о другой Кассандре, то, в чью честь назвали мою сестру, провидице и предсказательнице. Может, и моя сестра могла видеть свое будущее, и в нем были лишь Адам, Нью-Йорк и «Скандалы Ламонта»?

— Это так странно, — Коринна повернулась ко мне. — Она очень похожа на тебя. Знаешь, она могла бы быть тобой!

Камера отъехала назад, и лицо Кэсс исчезло, но я все еще видела его перед собой.

— Да, я знаю.

Я знаю, как сильно Роджерсон ненавидел ждать. Единственный раз, когда он вышел из себя при мне, случился, когда Дейв назначил встречу у себя дома и появился только через полчаса. Роджерсон всегда был пунктуален и требовал этого от других, так что без пятнадцати пять я уехала от Коринны, и у меня как раз были десять минут, чтобы спокойно доехать до дома и вовремя встретиться с ним. На светофоре у школы пришлось остановиться, и я уже начала нервно поглядывать на часы, как вдруг увидела Рину — её машина стояла невдалеке от моей. На пятом уроке она не появилась, но пропускать уроки и приходить на тренировки было в её стиле. В этом, несмотря на все недостатки, назвать Рину безответственной было невозможно. Глядя на нее в окно, даже на расстоянии трех машин, я поняла, что с подругой что-то не так. Она курила, стряхивая пепел в окошко нервными движениями, вытирала глаза каждые несколько секунд и без конца приглаживала волосы руками. В какой-то момент она замерла, а затем её плечи начали вздрагивать, и стало ясно — она плачет.

После каждого «кризиса», как она сама называла это, будь то разрыв или ссора, Рина садилась в машину, включала радио и ехала куда глаза глядят. Обычно её маршрут пролегал по всему городу, она объезжала все места, где раньше жила, приезжала на озеро и оставалась там на какое-то время. Не то что бы она конкретно куда-то направлялась, просто, как мне думалось, она пыталась сбежать от проблемы — и от всех, кто мог увидеть её слабой. Впрочем, я в число тех, от кого Рина бежала, не входила, поэтому часто была рядом с ней, на пассажирском сиденье, оглушенная «Люблю-тебя/Да-пошел-ты» песнями. Я была нужна ей сейчас — но также меня ждал и Роджерсон, на встречу с которым я уже едва успевала. Рина не видела меня, и, когда движение возобновилось, она резко нажала на газ, и ее машина сорвалась с места. Скорее всего, она направлялась на озеро.

Она справится без меня, подумала я, но представив её дрожащие плечи и руки, беспрестанно пробегающие по волосам, я поняла, что не смогу вот так просто поехать домой. Я поехала за ней, подрезав какую-то пожилую женщину, гневно засигналившую мне вслед.

— Рина! — крикнула я, опустив стекло, когда оказалась невдалеке от нее, но радио в её машине играло слишком громко, чтобы подруга могла меня услышать. Я дважды нажала на гудок, и мини-вэн, ехавший рядом с ней, резко сбросил скорость. Она по-прежнему ничего не слышала. Я прибавила скорость и вот уже ехала возле нее.

— Рина!

Не слышит.

Мой взгляд упал на пустую бутылку от колы, валяющуюся рядом на сиденье. Недолго думая, я взяла её и швырнула в окно, угодив точно в лобовое стекло Рининой машины. Она подскочила на месте, затем обернулась, чтобы посмотреть, кто был способен на такую наглость.

— Твою мать! — заорала она, увидев меня. — Какого черта ты делаешь?!

— Остановись! — крикнула я в ответ.

Слева показалась заправка. Рина послала мне убийственный взгляд, затем включила поворотный сигнал и свернула к заправке. Я последовала за ней.

— Ты могла убить меня! — закричала она, выходя из машины и хлопая дверью. — На ней была черная юбка и пушистый свитер, волосы красиво распущены по плечам. Несколько ребят в оранжевых комбинезонах, работающих на заправке, оторвались от дел и заулыбались, глядя на нее и подталкивая друг друга локтями.

— Я о тебе беспокоилась! — воскликнула я. — Рина, что произошло?

Она тяжело вздохнула, внезапно остыв, обхватила себя руками и прислонилась к дверце машины.

— Всё, — начала она драматичным голосом, — всё кончено.

Четыре пятнадцать. Я официально опоздала. А Рине, безусловно, понадобится время, чтобы выговориться.

— Ты про Билла? — спросила я. Она кивнула, взяла прядь волос и стала накручивать её на палец.

— Вчера вечером я пошла в «Йогуртовый рай», чтобы встретиться с Джеффом и, наконец, разобраться в наших отношениях.

— Продолжай, — я подошла чуть ближе.

— По большей части мы просто разговаривали. Но в конце концов, понимаешь, все немного… Вышло из под контроля.

— В «Йогуртовом рае»? — осведомилась я.

— Мы просто поцеловались! — воскликнула Рина. — И надо же было такому случиться, что Билл как раз проходил мимо всех этих кафешек и увидел нас!

— Ой…

— Да нет, не «ой», все было гораздо лучше! С ним была вся его семья, Кейтлин, — тихо сказала Рина, и слезы снова полились из её глаз. Она внимательно уставилась на ногти, делая вид, что страшно заинтересована рисунком на них.

— Они отмечали День рождения его бабушки, Нинель. Ей девяносто. Билл познакомил нас несколько недель назад, и я понравилась ей! — плакала Рина. — Но нужно было видеть её взгляд, когда она увидела нас с Джеффом. Она просто прошла мимо, но… — она сорвалась на тихий плач, не в силах больше говорить.

— Ох, — произнесла я, не зная, что и сказать, и попыталась незаметно взглянуть на часы: прошло пять минут.

— Я просто разбита, — сказала подруга, вытирая глаза. — Понимаешь, там были его тётя Камилла, его мать и отец, его Ба-Ба…

— Ба-Ба?

— …и сам Билл, конечно. Они все видели меня, а я просто сидела рядом с Джеффом, и его рука лежала у меня на колене! Он ничего не сказал. Просто повернулся и ушел. Это было ужасно, — она скрестила руки на груди и откинула волосы с лица, мотнув головой прямо как Джефф.

— Так что, понятное дело, я не могла встретиться с ним сегодня в школе. Но на тренировку я пришла, хотя пришлось пробираться через черный ход.

— Я пропустила тренировку, — виновато сказала я ей.

— Я заметила. И знаешь, говорю, как друг, — ее голос стал серьезным, — тебе лучше следить за ситуацией. Девчонки сегодня голосовали, и все, кроме меня, считают, что твой уровень серьезно упал, и ты подрываешь дух команды.

— Господи, — пробормотала я. Воинствующие болельщицы, прекрасно. Только этого мне еще не хватало!

Половина пятого. Ничего, Роджерсон поймет, к тому же, он знает о церемонии, если что, я все объясню ему, и мы сможем купить подарок завтра.

— Так вот, — Рина глубоко вдохнула, готовясь продолжить рассказ. — Билл ждал меня после тренировки.

— И что он сказал?

— А что он мог сказать? — раздраженно взглянула она на меня. — Он забрал назад свое кольцо, — она подняла руку, и я увидела, что на пальце, где раньше был тонкий серебряный обруч, осталось лишь небольшая вмятинка. — Он вернул мне все мои фотографии и ту футболку, что я подарила ему на День рождения. А потом… — она замолчала и махнула рукой, не в состоянии продолжать.

Я ждала. Сейчас, наверное, Роджерсон отъехал от моего дома, спрашивая себя, куда же я провалилась. Вдруг проснулось неприятное предчувствие.

— …потом, — вновь начала она, судорожно всхлипнув, — он сказал, что разочаровался во мне. И это было хуже всего! Я имею в виду, называй меня стервой, шлюхой или еще как-то — с этим я могу справиться, понимаешь? Но сказать так…

Рина опустила голову, волосы упали ей на лицо. Начинало темнеть, огни заправки становились ярче. Я подошла к подруге и положила руку ей на плечо, затем обняла её.

— Он все равно тебе не подходил, — сказала я. — Он был слишком…

— Хорошим, — прервала она, вскидывая голову. — Слишком хорошим! Слишком… правильным?

— Точно.

— Да, слишком правильным, — она снова всхлипнула.

Мы стояли рядом, обнявшись, и я миллион раз повторила ей то, что подруги говорят друг другу после расставания с парнями — всё будет в порядке, не переживай, я здесь, отпусти это, пошел он, и так далее. Но все это время в моих мыслях был Роджерсон, я представляла, как он, сердитый, едет по шоссе, так же разочаровавшись во мне, и неприятное предчувствие внутри становилось все сильнее.

Когда я приехала домой к шести часам, Роджерсона поблизости не было, как и следовало ожидать. Родители и Боу со Стюартом уже заканчивали ужин, и по дому носились аппетитные запахи стейка, а в гостиной были включены «Скандалы Ламонта»

— Милая, где ты была? — поинтересовалась мама, услышав мои шаги. — Я уже начала волноваться. Церемония начинается через час, и, если мы хотим занять нормальное место на парковке, то…

— Ты голодна? — перебила её Боу, откладывая вилку.

— Я положила для тебя голубое платье на кровать, а еще купила новые колготки, — повысила голос мама.

— Хорошо, — я скинула туфли и уже направилась в комнату, когда мама крикнула мне вслед:

— Роджерсон заезжал, искал тебя. У вас, кажется, были планы на сегодня?

Я обернулась и просунула голову в дверь.

— Он сказал еще что-нибудь?

Мама пожала плечами, вытирая губы салфеткой.

— Я передала ему, что ты все равно заедешь домой перед церемонией. Он обещал позвонить тебе позже.

— О. Ну, ладно, спасибо.

Я тихонько закрыла за собой дверь, пытаясь успокоить странное волнение и говоря себе, что волноваться не о чем. Мы ведь просто собирались в магазин. Он все поймет, это ведь не катастрофа!

Церемония награждения спортсменов была в точности такой, как я и предполагала: бесконечные поздравления, дипломы, ленты и букет для меня. Рина пришла в себя, во всяком случае, внешне, и улыбалась своей фирменной сияющей улыбкой, поднимаясь на сцену и спускаясь обратно в зал. Билл сопровождал Элизу Дрейк, а меня объединили в пару с нападающим нашей футбольной команды, низкорослым парнем по имени Тед Уикер, который без конца жевал жвачку, что, впрочем, ничуть не помогало ему решить проблему дурного запаха изо рта.

Роджерсон появился как раз во время речи директора Хоторна. Я увидела, как открывается дверь, и он проскальзывает в зал, затем останавливается у стены. Я была удивлена, увидев его, и бесконечно счастлива — все же он был заинтересован, раз пришел! Его волосы были влажными, видимо, теплый солнечный день превратился в дождливый. Роджерсон оглядел собравшуюся толпу и, заметив меня, поднял подбородок, затем снова обвел взглядом зал и засунул руки в карманы.

— Многие люди, — говорил Хоторн, — спрашивают о значении спорта в системе образования. По моему мнению, здесь не требуется лишних пояснений, ведь…

Я знала Роджерсона всего три месяца, но уже легко могла увидеть те признаки, по которым становилось ясно, что его раздражение растет с каждой секундой: я побывала на достаточном количестве вечеринок, где он с нетерпением наблюдал за мной, в ожидании, когда же я оторвусь от своих друзей и присоединюсь к нему. По одному его взгляду на часы было понятно — он считает все происходящее пустой тратой времени. Неприятное предчувствие, мучившее меня сегодня днем, вернулось, и я снова стала пытаться успокоить себя, ведь поход в магазин не был таким уж важным делом, верно же?

Директор Хоторн говорил и говорил, так что мне оставалось лишь терпеливо сидеть на месте и наблюдать за Роджерсоном. Вот он посмотрел на часы. Переступил с ноги на ногу. Провел рукой по волосам. Посмотрел на часы.

— И сейчас, перед всеми учениками и родителями нашей школы, я хочу поблагодарить всех спортсменов и их семьи за прекрасный сезон…

Я уставилась на директора, мысленно приказывая ему заканчивать свою речь, но он едва ли мог услышать мои мысленные просьбы, его голос громко разносился по залу. Рина ткнула меня сзади в плечо. Я обернулась, и она улыбнулась мне, глазами показав на Роджерсона. Я вежливо улыбнулась в ответ.

Директор все никак не умолкал.

— Благодарю вас за вашу работу, за ваш командный дух, за вашу любовь к спорту. Мы очень, очень гордимся вами!

Я закатила глаза и перевела взгляд на Роджерсона… ровно в ту секунду, когда дверь за его спиной закрылась.

— Спасибо вам — и хорошего всем вечера! — и все начали аплодировать, аудитория будто ожила, и спортсмены, болельщицы и их семьи рванули к выходу.

— Кейтлин, дорогая, — позвала мама, — давайте сфотографируемся!

Я застыла на месте, заставив себя улыбнуться. Мама в недоумении посмотрела на камеру в ее руках.

— Хм, почему-то она не работает, — сказала она, и Боу подошла к ней, чтобы посмотреть, в чем дело.

— Крышка объектива, — пояснила я.

— Что? — не поняла мама.

— Нужно снять крышку, — я нетерпеливо выхватила камеру у нее из рук и сняла крышечку.

— Да-а, Маргарет, приятно видеть, как много нового ты узнала на курсах, — рассмеялась Боу.

— Боже мой, — засмеялась мама вслед за ней, — ну, это же я! Со мной постоянно случается что-то такое!

Я кивнула, стараясь скрыть раздражение.

— Ладно, так лучше… Хорошо, Кейлин, внимание. Улыбнись!

Я улыбнулась. С трудом. Мне нужно было идти.

— Хорошая церемония, — Стюарт появился за моей спиной, — такая… Вдохновляющая.

— Покажи нам свой сертификат, — попросила мама. Я протянула ей грамоту, уже и забыв, что держу ее в руках. — Это замечательно! Джек, разве это не замечательно?

Папа, сидевший в нескольких рядах от нее, выглядел уставшим и явно чувствовал себя некомфортно в зеленом галстуке с черными полосками, который я подарила ему несколько лет назад.

— Замечательно, — отозвался он, поправляя узел.

— Мне нужно бежать, мам, — быстро сказала я. — Роджерсон здесь, я поеду домой с ним, хорошо?

— Ой, ну я даже не знаю, — обеспокоенно ответила мама, вопросительно посмотрев на отца. — Я думала, мы поедем домой и отметим это за кофе и десертом…

— Отпусти её, — сказал папа, уже готовый ехать куда угодно, лишь бы не сидеть на месте. — К тому же, мы вполне можем попасть в пробку, так что пусть лучше едет с другом.

— Ну хорошо, — согласилась мама, все еще с надеждой глядя на папу, но он уже искал в кармане ключи от машины. — Но, Кейтлин, постарайся не задерживаться, чтобы мы все вместе могли отпраздновать дома, хорошо?

— Конечно, — закивала я.

— Пойдемте, — позвал папа и первым направился к выходу из зала.

— Очень хорошо, — одобрительно похлопал меня по плечу Стюарт, глазами показав на грамоту в маминых руках. — Мы гордимся тобой, Кейтлин, — он обнял меня за плечи одной рукой, а Боу, за талию, другой.

— Спасибо, — ответила я. Мы вышли из школы, и я заторопилась к Роджерсону.

Его машина стояла у ограждения хоккейного поля. Я постучала в стекло, и он взглянул на меня, затем открыл мне дверь. Забравшись внутрь, я потянулась, чтобы поцеловать его, но он отпрянул, отвернувшись от меня. Радио уже было включено, но в этот раз я не стала менять станцию.

— Что случилось?

— Ничего.

Снаружи снова начался дождь, крупные тяжелые капли падали на стекла машины.

— Мне так жаль, что все это шло так долго. Но я ничего не могла поделать!

— Неважно, — он сжал руками руль, все еще не глядя на меня. — Где ты была сегодня днем?

— Ох, боже мой, — пробормотала я. — Я была с Риной, она… Понимаешь, ей было очень плохо. Она рассталась с Биллом, и на этот раз все действительно серьезно, — я попыталась рассмеяться, но смех вышел нервным и неловко повис в воздухе.

— О, — наконец произнес Роджерсон, — а я долго ждал тебя.

Он смотрел прямо перед собой, на хоккейное поле. Я же видела только капли дождя, стекающие по лобовому стеклу, и размытые пятна света от фонарей.

— Мне жаль, — извиняющимся голосом сказала я. — Она была так расстроена, и я была нужна ей.

— Ладно, неважно, — он выдавил подобие улыбки, наконец посмотрев в мою сторону, и все вроде как было нормально, он как будто бы был готов забыть обо всем. С минуту мы просто сидели молча и смотрели на дождь за окном.

— Я просто хотел, чтобы ты была здесь, — он начал постукивать пальцами по рулю. — Ты же обещала.

Он снова улыбнулся, и я поняла, что все в порядке, вздохнув с облегчением. Теперь, когда все было хорошо, я наконец-то могла расслабиться.

— Ой, да ладно, — я шутливо похлопала его по коленке и рассмеялась. — Ты же большой мальчик!

Удар был неожиданным. Я лишь успела заметить краем глаза какое-то быстрое движение, а в следующий миг правая сторона моего лица словно взорвалась, когда его рука опустилась на мою щеку. Звук был оглушительно громким, как выстрел или треск. И это было совсем не похоже на сцены в фильмах, когда человек выдерживает удар, не дрогнув: моя голова непроизвольно мотнулась назад, ударившись о спинку сиденья. В ушах стоял звон, лицо горело, а из глаз полились слезы.

— О господи! — вскрикнула я через долю секунды, показавшейся мне вечностью.

— Никогда больше не смей говорить со мной таким тоном, — очень тихо произнес Роджерсон. Затем он завел машину и невозмутимо выехал с парковки, встраиваясь в поток машин, едущих в город. Свет фонарей за окном скользил по нам, фары встречных машин мигали и причудливо освещали капли дождя на стеках. Я сосредоточилась на машине, едущей перед нами. Синяя Хонда с наклейкой «Я люблю своего Скотч-терьера!». Я читала надпись снова и снова, повторяя слова мысленно, нараспев и скороговоркой. Кто-то засигналил. Мы попали в пробку, машины ехали очень медленно.

Роджерсон включил дворники, и видимость стала чуть получше, но дождь все еще лил не переставая, струи воды стекали по стеклу.

— Черт подери, почему так долго? — раздраженно воскликнул он, пристукнув по приборной панели. — Господи Иисусе!

Я сидела, все еще прижав руку к лицу. Слёзы все еще текли, хоть я и приказывала себе перестать плакать и начать думать о чем-то другом. Что иногда называют Малыми планетами? Астероиды. Что такое сиборгий? Новый транс-урановый элемент. Что измеряет тонометр? Кровяное давление.

Машины перед нами потихоньку начинали двигаться быстрее, дорога становилась свободнее. Вдруг на тротуаре я увидела машину моих родителей. Обе двери были открыты, отец сидел на корточках возле колеса, мама стояла рядом. Рядом с ней — Стюарт, а Боу стояла прямо посреди дороги, кажется, высматривая что-то на земле. Дождь лил с неумолимой силой, но вот она подняла что-то и пошла к машине, двигаясь очень осторожно, бережно прикрывая руками то, что было в ее ладонях. Когда мы проезжали мимо, я увидела, что это была черепаха, невесть каким образом оказавшаяся на проезжей части. Машины объезжали Боу и гневно сигналили. Роджерсон выкрутил руль и выругался сквозь зубы: «Чокнутая старуха!».

Он не произнес ни слова, когда мы свернули на главную улицу, а я внезапно почувствовала себя беззащитной черепашкой, случайно выползшей на опасную дорогу, полную слепых беспощадных машин.

Никто из нас не произнес ни слова о том, что произошло. Роджерсон остановился у МакДональдса, как делал в любой другой обыкновенный день, и купил себе БигМак, а мне — шоколадный коктейль, хотя я не просила его об этом. Затем он повез меня домой, а его рука лежала на моем колене, в машине играла моя любимая радиостанция, и все было так, словно ничего не случилось. Произошедшее казалось странным, сумасшедшим, как если бы все просто приснилось мне в кошмарном сне. Роджерсон остановился напротив моего дома, что действительно удивило меня, ведь он никогда не парковался прямо перед нашими окнами. Он притянул меня к себе и поцеловал очень нежно и осторожно, поглаживая мой подбородок пальцами. Как бы странно это ни было, его прикосновения и поцелуи были невероятно приятны, они все еще казались чем-то необыкновенным, фантастическим.

— Я люблю тебя, — произнес он, тихонько отстранившись, и посмотрев мне прямо в глаза. — Все хорошо?

Он впервые сказал это, и, несмотря ни на что, этот момент был очень важен. Но все, о чем я могла думать — пульсирующая боль в щеке. Кожа вокруг глаза начала опухать, и мне с трудом удавалось моргать. Тоска по Кэсс словно кольнула в сердце больнее, чем когда-либо раньше, мне очень хотелось, чтобы сейчас она была рядом, спустилась по ступенькам крыльца, протянула руку, чтобы коснуться шрама над моей бровью и поняла, что произошло, даже не спрашивая.

Роджерсон внимательно смотрел на меня, как если бы хотел заключить со мной некий пакт, согласовать истории, подписать договор. Он мягко положил руку мне на затылок, и я почувствовала себя в безопасности, окруженной заботой и теплом. Я могла бы отбросить его руку и выйти из машины, закрыть за собой дверь и навсегда оставить его в прошлом.

Все было бы иначе, если бы я поступила именно так, но я этого не сделала. Я любила Роджерсона. И не только его, я любила и ту себя, которой становилась возле него. Не младшей сестрой, не милой девочкой-болельщицей, не той, что вечно на вторых ролях. Всё, чего мне хотелось — найти свой собственный путь, выйти из тени Кэсс. И, когда это, наконец, произошло, я была не готова вот так отказаться от всего.

— Всё хорошо, — ответила я Роджерсону, и, когда он снова поцеловал меня, я закрыла глаза, чувствуя лишь пульсирующую боль в щеке.

Машина Роджерсона стояла перед нашим домом, пока я поднималась по ступенькам к нашей двери, и вот, когда я зашла внутрь, он, наконец, уехал. Я все еще не могла выбросить из головы воспоминание о его взгляде — темном и злом, о его руке, приближающейся ко мне, о невозможности увернуться или остановить её. Глубоко вдохнув, я подумала, что не знаю, что скажу маме, когда она увидит мое лицо и начнет паниковать.

Из коридора был слышен ее голос, она, кажется, говорила с кем-то по телефону. Я увидела спину отца, он стоял рядом, наблюдая за ней. Никто из них пока меня не заметил.

— Ох, детка, — голос мамы дрожал и в то же время был невероятно счастливым, — я так рада, что ты позвонила! Нет-нет, милая, нет. Конечно же, мы не сердимся! — мягко сказала она, и я увидела ее в дверном проходе, она вытирала рукой глаза и улыбалась. — Мы просто волновались, как ты там, вот и все, — её голос прервался. — Я знаю, моя хорошая, я знаю.

Не включая свет, я прошла в гостиную и села в кресло отца, глядя на всех этих кукол, уставившихся пустыми стеклянными глазами в пространство. Машинально я подняла руку и коснулась щеки, чувствуя, что кожа вспухла.

— Мы просто не хотим потерять тебя, милая, — говорила мама. — Мы никогда не смогли бы этого пережить.

Раздались шаги, и я поняла, что отец вышел из кухни и направился на внутренний дворик. В окно я увидела его, стоявшего под очистившимся уже небом, смотрящим на звезды. Мама шмыгала носом, слушая, что говорит Кэсс. Она коротко засмеялась и сказала:

— Ничего, Кассандра, у нас есть время, много времени, ты можешь сказать все, что захочешь, когда будешь готова, мы понимаем.

Я закрыла глаза. Роджерсон. Потемневшие глаза. Неумолимо приближающаяся рука. Звон.

Мама все говорила и говорила, смеялась и плакала, когда я на цыпочках прошла по коридору и вышла на улицу. Я понятия не имела, куда поеду, может быть, к Рине. Я просто завела машину и поехала вперед, где-то поворачивая, и остановилась, наконец, напротив Эпплби. В окне я увидела Коринну, сидевшую на барной стойке с сигаретой в руке, пересчитывающую деньги и складывающую их в кошелек. Бариста пододвинул к ней напиток, и она с улыбкой приняла чашку, откинув волосы с лица, её браслеты перекатились по руке, и я почти могла услышать, как они звякнули.

Когда я вошла, она взглянула на дверь, и ее глаза округлились.

— Боже правый, Кейтлин! — воскликнула она, — Что произошло?

Она соскочила со стойки и подбежала ко мне, осторожно коснулась моей щеки. Но я не могла сказать ни слова, и просто села за один из столиков. Она опустилась рядом и обняла меня, а я положила голову на ее плечо, и Коринна стала легонько укачивать меня, повторяя, что все хорошо, теперь все в порядке.