Страна игроков

1

Еще на подходе к секретариату редакции Ребров понял, что в стране произошло что-то особенное. Количество выбегающих из кабинета ответственного секретаря «Народной трибуны» Николая Головко и вбегающих туда журналистов явно превышало среднедневную норму. И это так же однозначно свидетельствовало о наличии суперновостей, как ударившие в Москве двадцатиградусные морозы – об окончательном приходе зимы.

Виктор зашел в кабинет и увидел за длинным, как командировка в провинциальный город, столом все руководство газеты, начиная от главного редактора и заканчивая редакторами отделов. А вдоль стен на стульях сидели рядовые «журналистские штыки», готовые в любой момент броситься в бой и добыть во славу любимой редакции необходимую информацию.

В этом бардаке на появление Реброва никто не обратил внимания. Оглядевшись, он подсел к одному из лучших репортеров «Трибуны» Гаязу Ситдикову, тоскливо дожидавшемуся очередного невыполнимого задания типа «Срочно дозвонись до министра внутренних дел и спроси его…» или «До подписания газеты выясни номера счетов, открытых в швейцарских банках нашими коррумпированными чиновниками…».

– Привет, – поздоровался Виктор. – Хочешь, с двух раз отгадаю, что случилось?

Ситдиков без особого энтузиазма кивнул головой.

– Кто-то проворовался в родном российском правительстве?

Теперь много повидавший на своем веку репортер покачал головой из стороны в сторону.

– Тогда… кого-нибудь убили. Скорей всего, крупного бизнесмена…

Предположение оказалось верным.

– Кого? – не отставал Ребров.

– Нашего алюминиевого короля… – Ситдиков назвал фамилию директора одного из крупнейших в стране металлургических комбинатов, который во времена ударно проведенной приватизации государственного имущества успел передать крупный пакет акций предприятия подконтрольным ему же финансовым структурам.

– Снайпер?

– Нет. Два бойких паренька поджидали директора во дворе его московской квартиры – сидели за мусорными баками. И когда он вчера поздно вечером приехал домой, эти ребята всего лишь с помощью автоматов искромсали два новехоньких «мерседеса». В одном ехал директор, а в другом – охрана. Жалко…

– Ты его знал? – поинтересовался Виктор.

– Я о машинах, – грустно уточнил огрубевший на своей работе душой Ситдиков. – Каждая из них стоила тысяч по сто баксов.

– Ну да, – попытался Ребров подлизаться к репортеру. – Как будто эти идиоты не могли выйти из машин и построиться перед киллерами, чтобы «мерседесы» остались в целости и сохранности…

Обычно такого рода события сталкивали с первой, а то и нескольких последующих газетных полос множество вполне приличных материалов, а коллектив редакции делился на две группы. Одни журналисты просиживали в буфете за чашкой кофе, так как что бы они сейчас ни писали, было работой на корзину. Другие же почти в буквальном смысле слова рыли землю в поисках информации, которая если и не проливала свет на убийство, то позволяла хоть в чем-то обскакать конкурентов.

– А ты чего сюда пришел? – потеплевшим голосом поинтересовался Ситдиков в благодарность за то, что Виктор также не одобрял расстрела «мерседесов».

– Хотел пристроить заметку на экономическую тему, – вздохнул Ребров.

– Интересную?

– Ну… смотря для кого.

– Понятно. Если в твоей заметке никого не убивают, тогда повесь ее на гвоздик в туалете и иди пить кофе, – дружелюбно посоветовал бывалый репортер.

2

Ребров послонялся по редакции, а потом и в самом деле поплелся в буфет. Но и там все разговоры вращались вокруг главного события дня. На этой почве даже серьезно поспорили два признанных редакционных авторитета редактор отдела культуры Ольга Трубина и маститый публицист Игнат Дробинкин, известный тем, что его мнение никогда не совпадало с мнением других.

– Самое страшное, что эти убийства уже стали совершенно обыденным явлением в России! – восклицала маленькая, незаметно для себя самой состарившаяся Трубина.

Не признавая современного искусства, она, как и тридцать лет назад, продолжала писать о состарившихся вместе с ней немногих титанах театра и кино. На их фоне Трубина все еще чувствовала себя молодой, что отражалось в ее когда-то легкомысленных, а теперь смешных нарядах, в прическе, в излишнем жеманстве привыкшей к обожанию галантных поклонников женщины.

– Вас потому страшит пусть и уродливая, но реальная жизнь, что вы привыкли к театральным мелодрамам и искусственным чувствам, – подначивал ее Дробинкин. – Поймите, страна переходит от коммунизма к примитивным формам капитализма, а это не может быть без крови. Я бы даже сказал, без большой крови… Идет колоссальный процесс передела собственности, и именно он, а не ваши театральные постановки определяет сегодня нравы людей.

– Игнат Федорович, побойтесь Бога! – изображая предынфарктное состояние не хуже актеров МХАТа, откинулась на спинку стула Трубина. Оказывается, теперь не моральные устои, не традиции и не воспитание определяют взаимоотношения между людьми, а какой-то процесс… этого вашего передела собственности. Значит, и вы, если вам пообещать кусок пожирнее, тоже пойдете убивать?!

– Не знаю, не знаю. Человек слаб… – дурачился публицист.

– Конечно, чего можно ждать, если вместо Бога нашим соотечественникам подсовывают ваш пресловутый рынок. Мол, молитесь на него, а он сам все отрегулирует, в том числе и взаимоотношения между людьми. И самое страшное, что эти бредовые идеи поддерживаете вы – человек умный, образованный, – с горьким сарказмом бросила Трубина.

– Может, я и молюсь на рынок, зато вы молитесь на иконы из папье-маше и на церкви, нарисованные на кулисах! – парировал Дробинкин.

– Попомните мое слово, Игнат Федорович, меркантильность скоро опять будет не в моде! Тем более в православной России. Сделав ставку на золотого тельца, вы и ваши единоверцы погрузили все наше общество в атмосферу коррупции, страха и… пошлости. Фу! – брезгливо сморщилась Трубина. – Ваши же единомышленники засели в правительстве, в парламенте, но скоро их всех оттуда повыбрасывают и люди на руках принесут туда тех, кого нельзя купить. Это только поначалу ваши молодые реформаторы могли заморочить людям головы своим экономическим экстремизмом. Теперь же опять в почете становятся люди благородные, высоконравственные, способные пожертвовать собой, чтобы защитить других…

Из буфета Виктор возвратился в свою комнату, сел за стол и надолго погрузился в задумчивость. Он чувствовал, что какая-то новая, интересная идея вот-вот должна посетить его, и почти физически ощущал ее присутствие где-то здесь, рядом. Однако она постоянно ускользала.

Ему не давала покоя та дискуссия, свидетелем которой он стал в буфете. При всей ее эпатированности и избытке эмоций, при всей гипертрофированности суждений и категоричности выводов, без чего люди, давно работающие в журналистике, просто не могли обойтись, там было и что-то по-настоящему ценное. Как раз это главное он и пытался выделить, выкристаллизовать, сформулировать.

Помучившись, Ребров взял лист бумаги и написал сверху слова, сказанные Трубиной: «Благородные люди». Подумав еще немного, он дописал: «Защитники общественных интересов». Дальше со словами было туго, зато на листе появилось множество геометрических фигур – квадратов, прямоугольников, ромбов. Размышляя, Виктор всегда что-то рисовал. Наконец, когда практически весь лист бумаги был заштрихован и только в самом низу оставалось совсем немного места, он медленно вывел: «Защита интересов предпринимателей с помощью общественного расследования». И поставил несколько жирных восклицательных знаков.

После этого он взялся за телефон.

К счастью, Алексей Большаков оказался на месте. Поздоровавшись, Виктор прямо спросил:

– Тебе еще нужно, чтобы я генерировал идеи для твоего Союза не очень молодых предпринимателей?

Большаков, не ожидавший такого вопроса, коротко хохотнул:

– Да, конечно.

– Тогда нам надо срочно встретиться. У меня есть очередная идея. Пожалуй, она даже поинтереснее, чем идея создания Института рынка. Во всяком случае внимания к твоему союзу может привлечь гораздо больше. Только действовать надо немедленно!

3

Через полчаса Ребров примчался в союз, переговорил с Алексеем Большаковым и остаток дня провел в страшной запарке, занимаясь сразу несколькими делами, в которых ему помогали уже немного разленившиеся эксперты-рыночники.

Неудавшемуся брокеру Кузьмянкову и его флегматичному другу экс-банкиру Ивакину было поручено собрать информацию обо всех нашумевших убийствах последних лет, где жертвами стали крупные бизнесмены. Другая половина сотрудников Института рынка, состоявшая из несостоявшихся журналистов Точилина и Баля, рассылала по редакциям факсы с приглашениями на экстренную пресс-конференцию.

Как следовало из написанного Виктором текста, Союз молодых российских предпринимателей собирался сделать важное сообщение по поводу убийства директора алюминиевого комбината. Никаких других подробностей в факсе не содержалось, и всем экспертам-рыночникам было строго-настрого запрещено давать по телефону какую-нибудь дополнительную информацию.

Пресс-конференцию назначили на двенадцать часов следующего дня. Впрочем, после беседы с Ребровым Большаков хотел организовать ее немедленно, но потом согласился отложить это мероприятие на сутки. Виктор убедил его в том, что за несколько часов вряд ли можно собрать много журналистов. Тем более что сразу после подобных громких и наглых убийств репортеры обивают пороги милиции, прокуратуры в надежде найти сногсшибательные факты. Но, как правило, им перепадают лишь крохи, которых явно не хватает, чтобы соорудить что-то вкусненькое. И вот когда журналистская братия окончательно изголодается по новостям, заманить ее на пресс-конференцию можно будет даже не конфеткой, а фантиком от нее.

Расчет оказался абсолютно точным. На следующий день в двенадцать часов дня самая большая комната из тех, что арендовал в химическом институте Союз молодых российских предпринимателей, была забита до отказа. Все журналисты выпытывали друг у друга: что за сообщение о нашумевшем убийстве должно быть сделано? А так как никому ничего не было известно, звучали самые фантастические предположения. Кто-то даже распустил слух, что сейчас будут названы имена организаторов и исполнителей преступления, и это до предела возбудило собравшихся.

Перед этой бурлящей толпой полукругом стояли штативы телевизионных камер, образовывавшие такой густой частокол, что попавший внутрь человек только по наивности мог надеяться вырваться на свободу прежде, чем журналисты полностью удовлетворят все свои, в том числе самые низменные, интересы.

Алексей Большаков вошел в этот магический полукруг с не меньшей решительностью, чем дрессировщик входит в клетку к тиграм. Он был абсолютно спокоен, а его твердый взгляд мог пригвоздить к месту даже катящийся с горы грузовик со сломанными тормозами.

Предводитель подрастающих российских капиталистов дождался, пока утихнет шум, и начал негромким, трагическим, полным скорби голосом, уничтожившим последние шорохи в зале:

– Все вы знаете, что немногим более суток назад в Москве убили директора крупнейшего алюминиевого комбината. Это уже не первый подобный случай. Вот цифры и факты! – Большаков помахал перед телекамерами справкой, подготовленной Ребровым и его командой. – Только за последний год в России были расстреляны, взорваны, зарезаны, отравлены и даже замучены до смерти тридцать шесть известных предпринимателей. Я подчеркиваю, известных! Речь идет о наиболее нашумевших случаях. И самое ужасное заключается в том, что ни одно из этих преступлений не было раскрыто. Вдумайтесь: ни одно! Именно поэтому…

Тут Алексей сделал продолжительную паузу. Он обвел своим честным, открытым взглядом всех присутствующих, и было удивительно, как много боли и страданий за все человечество могут вместить эти глаза.

– …Именно поэтому Союз молодых российских предпринимателей решил провести собственное расследование этого трагического случая! Наша организация была создана для того, чтобы помогать инициативным людям нормально работать. Но сегодня, когда один за другим гибнут наши товарищи, мы считаем своим долгом защитить их от захлестнувшего страну насилия! Теперь это главная, я бы даже сказал, первостепенная наша задача!

Когда Большаков закончил свою краткую вступительную речь, по комнате прокатился рокот возбужденных голосов. Все стали оживленно обмениваться мнениями об услышанном.

– Скажите, а как практически будет проходить расследование? – задал вопрос один из тележурналистов, перекрикивая шум и подсовывая ближе микрофон. – Кто конкретно этим займется?

– У нас сформирован специальный штаб. Как раз он и будет заниматься сбором всей возможной информации по этому делу. Кроме того, практически в любое время суток мы будем по телефону принимать сообщения от людей, которые что-то видели или, возможно, что-то знают о сокрытых пока от общественности причинах смерти известного предпринимателя. Вот номера «горячей линии»! – Большаков показал журналистам листок с крупно отпечатанными телефонными номерами. – Я буду вам очень благодарен, если вы сообщите их своим читателям, зрителям. Убежден, нам помогут десятки, сотни наших сограждан. И только так, объединившись, мы можем поставить заслон на пути преступников.

– А как отнесутся к этой затее милиция, прокуратура? Вдруг в ваши руки попадут какие-то важные сведения? – донеслось из угла комнаты. – Нет ли здесь повода для конфликта с правоохранительными органами?

– Мы не собираемся скрывать те документы, которые попадут к нам, замалчивать какие-то факты. Наоборот, всю поступившую в штаб общественного расследования информацию мы будем систематизировать и передавать в Генеральную прокуратуру.

– Тогда зачем нужны вы? – крикнул кто-то.

Эти слова вызвали смех в зале.

– Вопрос очень правильный. Так сказать, в самую точку, – одобрительно кивнул Большаков. – Я абсолютно уверен, что все ранее совершенные преступления, о которых здесь говорилось, не были раскрыты не из-за нехватки информации или отсутствия необходимых свидетельских показаний. Их всегда больше чем достаточно. Просто, как правило, важнейшие улики скрываются коррумпированными чиновниками – естественно, не бескорыстно. Эти люди и здесь сделали себе кормушку. Уверен: если бы не коррупция, то хотя бы двадцать, десять процентов преступлений раскрывалось бы. Сегодня же этот показатель равен нулю! Абсолютному, круглому нулю! – еще раз подчеркнул он. – Вот почему так важно поставить расследование только что совершенного убийства под общественный контроль, чтобы ни один факт, ни одна деталь не были уничтожены, спрятаны. И в этом средства массовой информации могут оказать неоценимую помощь. Хотел бы сообщить вам, что штаб общественного расследования будет ежедневно проводить пресс-конференции. На них вы сможете получать самую свежую информацию об этом деле.

– А если вы все-таки не найдете убийц? – последовал еще один вопрос.

Именно это больше всего смущало Большакова, когда вчера вечером они с Ребровым обсуждали целесообразность начала новой шумной кампании. Алексей боялся, что общественное расследование окажется большим мыльным пузырем, который, лопнув, забрызгает его предпринимательский мундир.

«Я был бы просто смешон, если бы стал убеждать тебя, что у нас есть хотя бы малейший шанс найти убийц и превратиться в народных героев, сказал тогда Ребров. – Однако тебе это и не надо».

«Но когда-то же мы должны будем признать, что у нас ничего не получилось», – сомневался Большаков.

«Никогда! – решительно отверг его страхи Виктор. – Абсолютно все генеральные прокуроры, которые были в России с начала перестройки, раз в неделю сообщали журналистам о том, что следствия по самым нашумевшим делам успешно продвигаются вперед, что есть уже конкретные подозреваемые и что кого-то уже даже арестовали, но это так ничем и не заканчивалось. Поверь, ты сможешь рекламировать свой союз столько, сколько будет интерес к этому делу в обществе. А потом все умрет само собой. Зато набранные тобой очки останутся навсегда!».

И сейчас, отвечая на вопрос, смогут или не смогут они поймать преступников, Большаков не проявил даже малейшего сомнения.

– Мы абсолютно уверены в успехе общественного расследования! – сказал он. – Иначе никогда бы не взялись за него.

4

Если об открытии Института рынка сообщили в свое время не более десяти газет, то информация о начатом Союзом молодых российских предпринимателей независимом расследовании убийства алюминиевого магната прошла практически по всем средствам массовой информации.

Алексей Большаков раздавал интервью налево и направо, заставляя завистливых конкурентов кусать локти. Лидеры других общественных объединений, партий и всяческих ассоциаций, пытаясь перехватить инициативу, при каждом удобном случае вылезали со своими комментариями и клялись, что они тоже не позволят продажным властям оставить преступников безнаказанными. Однако на фоне набиравшего обороты общественного расследования их потуги вызывали разве что жалость. Да и как можно было угнаться за наглыми, самозваными защитниками предпринимательских интересов, если уже на старте они обставили всех на целый круг.

Вся основная работа в так называемом штабе легла на плечи Реброва и его команды. В связи с этим Институт рынка на время был закрыт, а эксперты-рыночники срочно переквалифицировались в следователей, что их порядком забавляло. Хотя веселиться особо было некогда – дел навалилось выше головы.

Виктор даже не предполагал, какой широкий отклик его идея найдет в сердцах обычных российских граждан. Каждый день в штаб звонило множество людей, которых можно было разделить на три большие группы.

В первую входили якобы очевидцы убийства. Как правило, они говорили, что в тот день находились где-то рядом с местом преступления и видели каких-то подозрительных мужчин, с визгом отъезжавшую машину или, в конце концов, просто слышали выстрелы. Такого типа активисты не доставляли много хлопот: им достаточно было сказать, что «свидетельские показания» зафиксированы, что они являются чрезвычайно важными, и после этого можно было вешать телефонную трубку.

Вторая категория звонивших была более многочисленной, и общаться с ними оказалось неизмеримо сложнее. Эта группа сплошь состояла из экзальтированных граждан, склонных к политическим дискуссиям и страдающих от отсутствия благодарных слушателей. Ничего конкретного об убийстве алюминиевого короля они не знали, но абсолютно все выражали уверенность, что, мол, при нынешних президенте и правительстве другого нельзя было и ожидать. «Как же у нас не будут убивать, когда у власти в стране стоят бандиты?!» – вопрошали они, и прервать их монологи было так же трудно, как остановиться после третьей кружки пива.

Но больше всего хлопот доставляла третья группа добровольных помощников следствия. Эти энтузиасты считали своим долгом лично прийти в штаб, и выпроводить их было практически невозможно. Реброву иногда казалось, что некоторые «свидетели» кошмарного расстрела двух «мерседесов» по несколько дней, как призраки, слоняются по бесконечным темным коридорам приютившего союз института – уже примелькавшиеся лица он встречал на лестничной клетке, в приемной Большакова, в туалете. Понятно, что эти люди отнимали больше всего драгоценного времени, которого и так было немного.

Разделавшись с делами в редакции «Народной трибуны», Виктор каждый вечер мчался в штаб, чтобы переработать в единый отчет все, что было собрано его командой следователей за день. Он отсеивал откровенный бред, политические декларации, доносы на соседей и коллег, а все остальное служило основой для ежедневных интервью Большакова средствам массовой информации. А так как работники милиции и прокуратуры не могли сказать журналистам ничего путного, то оперативные сводки штаба, сдобренные красноречием вожака молодых российских капиталистов, расходились как горячие пирожки. И такая активность какой-то общественной организации не могла, конечно, не раздражать официальные органы.

5

Как-то в конце первой недели расследования, осуществлявшегося с помощью обыкновенного телефона и шариковой ручки, Ребров сидел в штабе и просматривал поступившие за день сообщения, когда к нему кто-то деликатно постучал и открыл дверь. Полагая, что это очередной добровольный информатор, допоздна проблуждавший в их коридорах, Виктор недовольно поднял голову, уже собираясь выпроводить нежданного гостя, и вдруг увидел знакомое лицо старшего следователя по особо важным делам Генеральной прокуратуры Рукавишникова.

Последний раз они встречались в следственном изоляторе, где Ребров в течение двух суток проходил курс психологической реабилитации после перестрелки в доме с вертолетной площадкой на крыше. И за прошедшие несколько месяцев ничего в облике следователя не изменилось: он не стал выше и не уменьшился его громадный кадык.

Оба некоторое время удивленно рассматривали друг друга.

– Вы что, уже не работаете в прокуратуре? – наконец нарушил молчание Ребров.

– Почему вы так решили?

– А разве ваши коллеги стучат при входе?

– В самом деле, – сокрушенно затряс головой Рукавишников. – Чувствую, я совершил что-то такое, за что хочется извиниться. Ну а вы-то здесь как оказались? – перехватил он инициативу. – Мне сказали, что в этой комнате я найду руководителя так называемого штаба общественного расследования. И вот встречаю вас! Никогда не думал, что наше знакомство оставит в вашей душе такой глубокий след и вы, как говорится, будете лепить жизнь с меня.

– Мне нет нужды вам подражать. Вы когда-нибудь слышали о такой вещи, как журналистское расследование? – начал позорно юлить и выгораживать себя Ребров.

– Как же, как же! – юродствовал Рукавишников. – Я слышал, что вообще для журналиста менять профессию – это обычное дело. Сегодня он может быть сталеваром, а завтра влезает в шкуру… скажем, того же следователя… А в женщину вам не приходилось переодеваться? – полюбопытствовал он.

– К сожалению, нет. А чем это мы обязаны визиту такого дорогого гостя? – постарался не отстать в любезности Виктор.

– Меня включили в состав группы, расследующей убийство директора алюминиевого комбината. И коллеги послали меня посмотреть: кто это собирается утереть нам нос? Теперь вижу, что конкуренты у нас серьезные.

– Как же я забыл! – всплеснул руками Ребров. – Вы же – старший следователь по особо важным делам. Ваших коллег еще называют «важняками». То есть это те люди, которым поручают самое-самое. Значит, порасследовали немного дело, связанное с «Русской нефтью», а теперь взялись за это…

Было видно, что Рукавишникову начинает надоедать состязание в остроумии и, будь он не в гостях, а у себя в прокуратуре, он давно бы осадил Реброва.

– Давайте перейдем к делу, – сказал он. – Значит, это вы всем здесь заправляете или над вами еще кто-то есть?

– Посидите у меня, я сейчас, – буркнул Виктор и пошел к Большакову.

Самозваный вождь и защитник отечественных предпринимателей, узнав о приходе следователя Генпрокуратуры, поморщился, но отступать было некуда, и он согласился поговорить с Рукавишниковым.

Встреча прошла очень церемонно и весьма позабавила Реброва. И Большаков, и Рукавишников не знали, чего им ждать друг от друга, присматривались, сопровождая знакомство потоком не очень убедительных заверений в симпатиях. В общем, все было похоже на прием послов с вручением верительных грамот.

Объясняя причины общественного расследования, Большаков опустил слова о продажности милиции и прокуратуры, на которых делал акцент во время первой пресс-конференции. Наоборот, он решительно заявил, что возглавляемый им Союз молодых российских предпринимателей имеет единственную цель помочь героическим работникам следственных органов.

А еще он долго и живописно рассказывал, как сотни людей выразили готовность оказать им содействие и якобы именно это массовое проявление гражданской ответственности лучше всего свидетельствует, что, несмотря на трудности переходного периода, Россия еще не умерла. В конце концов Большаков сам так обалдел от всей этой галиматьи, что признался, будто бы в детстве тоже хотел стать следователем.

В свою очередь Рукавишников не менее горячо заверил Большакова, что прокуратура с благодарностью примет любую помощь в расследовании нашумевшего убийства, внимательно рассмотрит всякую дополнительную информацию. И добавил: если бы у них было больше таких добровольных помощников, то с преступлениями в России они давно бы уже покончили.

После обмена любезностями, следователю ничего не оставалось, кроме как принять от Большакова толстую пачку отчетов, подготовленных в штабе. Однако по его кислому лицу было видно, что он выбросит всю эту макулатуру в ближайшую урну.

Виктор пошел провожать гостя до лифта. Рукавишников, вырвавшись на сквозняки длинных коридоров химического института, постепенно начал приходить в себя.

– Не думал, что вы будете заниматься такой ерундой, – наконец сказал он.

– А от ваших расследований больше толку?

Они помолчали, прислушиваясь к тарахтению старого лифта, уходившего куда-то вверх.

– Кстати, я слышал, что дело об убийстве… или самоубийстве президента «Русской нефти» закрыто, – поинтересовался Ребров.

– За отсутствием состава преступления. Но я уже опасаюсь вам что-либо говорить.

Виктор засмеялся:

– Если на всех следователей напала куриная слепота, значит, на вас надавили очень серьезные люди… А вы не интересовались, как идут дела у бывшего вице-премьера Владимира Шелеста, который очень хорошо разбирался в делах компании «Русская нефть»? Вы знаете, он недавно перешел работать в банк «Московский кредит». Не интересовались, как он прижился на новом месте? Может, человеку помочь чем-то надо?

Рукавишников резко повернулся к Реброву:

– Я вам настоятельно советую не совать нос в дела этого человека! Это может быть очень опасно. И запомните: я вам ничего не говорил!

– Спасибо, – серьезно поблагодарил Виктор. – Я ваш должник.

Ему хотелось задать следователю еще несколько вопросов, но тут подошел лифт.

– Ну да, как только заработаете кучу денег на этой вашей афере с общественным расследованием, так сразу и отдадите свой должок, – сказал Рукавишников, заходя в кабину и дружелюбно помахивая на прощание рукой.