Страна игроков

1

Теплый майский вечер окончательно опустился на Москву. По Тверской двигался сплошной пестрый поток людей. Летние кафе были переполнены, отовсюду слышались смех, музыка. И если бы кто-то попытался найти в этой праздной толпе самого несчастного человека, то долго мучиться с выбором ему бы не пришлось.

Ребров брел куда-то вверх по Тверской, никого и ничего не замечая вокруг. Ощущение жестокой несправедливости, помноженное на бессильную злобу, перехватывало ему горло. Он уже забыл, что всего час назад сам хотел уйти от Большакова, и теперь чувствовал себя так, будто бы его предали или по крайней мере использовали в своих целях, а потом без всякого сожаления выбросили, как пустой спичечный коробок.

Он считал, что сделал для Большакова немало хорошего и, безусловно, заслуживал хотя бы формального объяснения причин увольнения, а может быть, даже откровенного разговора и извинений. Но никак не уничижительной фразы за спиной: «Себя он уже исчерпал!»

Виктор дошел до Пушкинской площади, свернул на Бульварное кольцо и побрел в сторону Арбата. Кое-как ему удалось взять себя в руки, и он попытался спокойно обдумать ситуацию, в которую попал. Ему всегда было проще справиться с проблемой, когда он раскладывал ее на составляющие.

«Давай разберемся, что тебя так поразило и чего ты так кипятишься?! мысленно спрашивал он себя. – Неужели ты когда-нибудь думал, что Большаков – образец честности, порядочности? Или ты считал его носителем высоких нравственных идеалов?» И без всякого колебания Ребров отвечал на это решительно: «Нет!» «Тогда, может быть, тебе казалось, что между вами существуют какие-то особые отношения, что вас связывает крепкая мужская дружба?» – следовал очередной вопрос. И он тоже вызвал у него лишь кривую ухмылку.

Убеждая себя, что ничего удивительного, неестественного в предательстве Большакова в общем-то нет, Виктор пытался облегчить свои страдания, избавиться от мук уязвленного самолюбия, но, как ни странно, добился совершенно противоположного результата. Он вдруг отчетливо понял, что по-настоящему разобрался в самозваном вожаке юных предпринимателей не сейчас и не неделю, не месяц назад. Да и слово «разобрался» было в данном случае неточным.

С той самой их первой встречи в Сочи, Ребров прекрасно знал, что представляет собой Большаков. И тем не менее согласился работать на него, помогал ему во всем. Другими словами, Виктор добровольно пошел на унизительные компромиссы с совестью, и результатом этого могло стать только новое унижение. Так что винить ему сейчас некого.

Анна была абсолютна права, когда говорила, что Ребров сам «помогал надувать тот мыльный пузырь, который будет сидеть сейчас в парламенте». И неважно, чем Виктор при этом руководствовался: желанием доказать себе и другим, что он чего-то стоит, подобраться через Большакова поближе к Шелесту или какими-то другими соображениями.

Но самым смешным и глупым ему сейчас показалось то, что мысленно он всегда дистанцировался и от Большакова, и от Союза молодых российских предпринимателей. На деле же это был всего лишь самообман. Ребров подумал, что за последние десять-двенадцать месяцев он вообще сделал довольно много вещей, преследовавших вроде бы благородные цели, но результаты оказывались совершенно противоположные.

Вначале он написал разоблачительную статью о «Русской нефти», и именно она во многом отвела подозрение от организаторов и исполнителей убийства Лукина, убедила всех, что президента компании затравили. Потом он занялся сбором компрометирующих материалов на Шелеста, даже в Заборск ездил, но в итоге, пусть лишь фактом своего присутствия, агитировал акционеров металлургического комбината отдать голоса в пользу «Московского кредита». Наконец, именно он свел Большакова и Шелеста, от чего выиграли оба. Без всяких натяжек благими намерениями Реброва и в самом деле была устлана дорога в ад.

Это было довольно печальное подведение итогов целого года жизни, окончательно добившее Виктора. Причем, когда после статьи о компании «Русская нефть» у него начались проблемы, ему было больно, неприятно, обидно, но хотелось сражаться, доказывать что-то себе и другим, защищаться. Сейчас же, узнав, что Большаков решил выбросить его, Ребров чувствовал лишь безмерную усталость и опустошение.

Он понял, что так и не смог победить своих врагов, быть вне тех правил игры, вне той системы, которую они создали. Однако так же, как тонущий человек делает последнее отчаянное усилие, прежде чем сдаться окончательно, Виктор вдруг весь внутренне сжался от ярости и желания все-таки что-то изменить.

«Я должен найти выход из ситуации! – сказал он себе. – Я должен исправить все, что наделал за последний год!!» Возможно, эта мысль была лишь спасительным самообманом, позволявшим не умереть немедленно от стыда, боли и унижения, но внезапно его голова и в самом деле заработала четко и яростно.

Весь погруженный в свои поиски, Ребров прошел бульварами мимо Никитских Ворот, Арбата, Пречистенки и очнулся только на набережной Москвы-реки, недалеко от почти уже восстановленного храма Христа Спасителя. Именно здесь, облокотившись на парапет и смотря на медленно бегущую, почти черную в ночи воду, отражающую свет фонарей на другом берегу, Виктор понял, что ему надо сделать. Решение было простым и ясным, как путеводитель фирмы «Полиглот».

– Ты хотел, чтобы я был генератором идей для тебя? – с усмешкой пробормотал он. – Хорошо, я им буду!

Часам к двум ночи он вернулся домой, заварил крепкий чай, тихонько включил любимого Рахманинова, а потом долго стоял у окна, шлифуя детали своего плана.

Спал в эту ночь Ребров всего несколько часов, но утром поднялся абсолютно свежим. Он на скорую руку выпил кофе и пошел в Думу. Виктор знал, что Большаков приезжает на работу примерно в половине десятого утра, и хотел встретить его первым. Апатия последних полутора месяцев улетучилась бесследно. Он был полон энергии и планов.

2

Большаков открыл дверь своей приемной без двадцати десять. В это время здесь были только Виктор и Левон. Помощник по всем вопросам всегда приходил пораньше, чтобы прикрыть даму своего сердца Люсю, имевшую обыкновение опаздывать на работу.

– Доброе утро! – энергично поздоровался Большаков, стремительно проходя к себе в кабинет.

Очевидно, он торопится сделать какие-то дела до начала заседания нижней палаты парламента, тем не менее Ребров вошел следом.

– Алексей, – сказал он, – мне нужно с тобой поговорить.

– Это срочно? – поинтересовался Большаков. На его озабоченном, но вполне дружелюбном лице не было даже намека на то, что не далее как вчера вечером он дал команду избавиться от Виктора. Чтобы показать степень своей занятости, Алексей похлопал ладонью по толстой бумажной кипе на краю стола. – Я хотел кое-что просмотреть…

Ежедневно парламентские комитеты и комиссии плодили целые горы макулатуры и, размножив все это, рассылали депутатам. Однако вряд ли нормальный человек способен был не только глубоко разобраться, но даже бегло ознакомиться с этими бумажными завалами.

– У меня появилась одна неплохая идея, – заявил Виктор. – Думаю, она наконец-таки поможет тебе заняться серьезным делом.

– Серьезным? – поднял глаза Большаков. – Выгляни в окно. Мы с тобой сидим не в скобяной лавке, а в здании российского парламента.

– И кто ты в этом парламенте?! – усмехнулся Ребров.

Бледные выпуклые глаза Большакова окостенели.

– Мы с тобой давно друг друга знаем, – он говорил с подчеркнутой вежливостью, – но между нами все же есть определенная дистанция. Так вот, мне кажется, ты эту дистанцию перестал чувствовать.

В воздухе повеяло флюидами неприязни. Их концентрация на один кубический метр явно превышала допустимую экологами норму.

– Я всегда думал, что моя главная задача – помочь тебе разобраться с проблемами, а не лизать задницу, – отпарировал Виктор.

Когда Ребров готовился к этому разговору, он решил, что должен постоянно владеть инициативой, нападать и постараться как можно сильнее разозлить Большакова. В общем-то Виктору была приемлема любая реакция на его слова – раздражение, ярость, издевка, саркастический смех, – но только не равнодушие, что автоматически разрушало разработанный им план.

– И какие же проблемы, по-твоему, у меня есть? – холодно спросил Алексей.

– С тех пор как ты попал в Думу, у тебя появился комплекс неполноценности. Ты перестал быть лидером – заискиваешь здесь перед всеми, пытаешься пристроиться к различным фракциям, пролезть в их руководство. Кто же тебя туда пустит?! А из-за этой мелкой суеты ты просто теряешь лицо. Вот твоя главная проблема!

В этот момент дверь приоткрылась и в комнату заглянул Ринат Садиров. Увидев, что здесь все свои, он сделал шаг вперед, но его остановил Большаков.

– Извини, нам надо поговорить, – сказал он и, когда Садиров с обиженным и недоуменным лицом вышел, спросил у Виктора, изображая доброго доктора, готового выслушать любой бред пациента: – Ну и что, по-твоему, я должен делать?

– Перехватить инициативу! Тебе нужна свежая идея, которая позволила бы вести собственную игру в парламенте… и, может быть, вообще на политической сцене России.

– И ты хочешь сказать, что у тебя такая идея есть?

– Да, – кивнул Ребров.

– Ну?

– Хочешь, чтобы я начал рассказывать прямо сейчас? – Виктор ломался, чувствуя, что Большаков уже сгорает от любопытства. – Ты же торопился на заседание.

– Заседание подождет, – нетерпеливо отмахнулся Алексей.

– Хорошо, – согласился Ребров. – В общем, я думаю, что ты должен взвалить на свои плечи историческую миссию: помочь российским демократам покончить с романтическим периодом в их недолгой истории.

Большаков невольно улыбнулся:

– Начало – неплохое.

– Постарайся точно понять то, что я тебе сейчас буду говорить, гипнотизируя собеседника, сказал Виктор. Ему и в самом деле было очень важно, чтобы Большаков понял его с первого раза. – Не мне тебе рассказывать, что демократы пришли к власти, используя недовольство людей коммунистами и той экономической системой, которая существовала в стране семьдесят лет: огромные государственные предприятия, монопольное производство, а страну прокормить невозможно. Демократы пообещали народу капитализм и свободный рынок. Так вот от этого свободного рынка в первую очередь и пострадали промышленные гиганты. А ведь на них работают сотни тысяч, миллионы людей, и они впали в еще большую нищету, чем прежде. Поэтому, если ты организуешь, ну, скажем, патриотическое движение и фонд для оказания помощи в структурной перестройке отечественным промышленным гигантам – это будет беспроигрышный вариант. Тебе, как президенту предпринимательского союза, такая роль особенно подходит, и, развернув новую шумную кампанию, ты можешь превратиться в одну из самых заметных политических фигур страны.

По лицу Большакова пробежала тень разочарования.

– Ну и что тут нового? Сразу несколько фракций в Думе ратуют за оказание государственной помощи крупным предприятиям…

– Я так и знал, что ты скажешь это, – удовлетворенно кивнул Виктор. Да, за помощь крупным предприятиям выступают, скажем, коммунисты. Но у них сейчас нет ни власти, ни денег, и их никто не принимает всерьез. Какие-то средства можно найти в правительстве, но сидящие там правые все еще очарованы идеей свободного рынка. Они надеются, что он сам все в России отрегулирует, и боятся даже заикнуться о поддержке промышленных гигантов, потому что считают, что это бросит тень на их доброе имя. Тем самым они настраивают против себя и влиятельных директоров, и региональные власти, и вообще миллионы людей. Должен найтись кто-то ни правый и ни левый, а просто умный, к тому же имеющий выход на правительство, то есть на деньги, кто будет эксплуатировать эту идею. И лучше ее, для того чтобы делать политическую карьеру, сегодня ничего не может быть!

– Но, во-первых, у меня нет выхода на правительство! – воскликнул Большаков. – А во-вторых, ты очень наивен – у самого правительства нет сейчас денег.

– Чтобы помочь всем предприятиям, денег в стране и в самом деле нет. Но их вполне достаточно, чтобы закрутить масштабную, шумную кампанию, возразил Ребров. – А что касается выходов на правительство, то у тебя есть Шелест! У вас с ним сложились прекрасные деловые отношения. Как раз вы можете провернуть всю эту затею. В основе ее, как я уже говорил, будут две составляющие – патриотическое движение и специальный фонд для оказания помощи структурной перестройке предприятий.

– А почему Шелест должен быть заинтересован в реализации этой идеи? упрямствовал Большаков.

– Да потому, что он только такими вещами и занимается. Для него это еще одна крупная игра, и на ней можно хорошо заработать. Как человек по-настоящему масштабный, побывавший в правительстве, он понимает: помимо продажи государственной собственности и распределения бюджетных счетов между частными банками, крупные деньги можно срубить разве что на таких фондах, которые чиновники сначала накачивают государственными деньгами, а потом разворовывают. Только под это нужна красивая идея. Ну не на производстве же зубной пасты наши олигархи делали себе капиталы. Чего ты дурака валяешь! – всерьез разозлился Виктор. – Я уверен: как только ты предложишь мою… нашу идею Шелесту, он в нее сразу вцепится. Тебе даже не надо будет объяснять ему детали. А он знает, на кого в правительстве выйти, чтобы добыть для фонда деньги, тем более часть из них в виде взяток уйдет назад.

– Сбавь обороты, – предостерегающе поднял руку Большаков. – И вообще, выбирай выражения.

– Хорошо, – понизил тон Виктор, – но давай для большей наглядности разложим все то, что я говорю, на элементарные составляющие. Итак, что нужно тебе? Тебе необходимо набрать дополнительный политический вес и, в идеале, создать свою фракцию. Так?

– Ну, допустим…

– Прекрасно. А фракция в парламенте возможна, когда имеется красивая объединяющая идея и, естественно, деньги. Насчет идеи мы вроде бы договорились: помогать промышленным гигантам, за которыми стоят миллионы людей – что может быть благороднее? А если появится фонд, способный хотя бы чуть-чуть поддерживать предприятия, то от желающих вступить в твою фракцию не будет отбоя, так как финансовые вливания в регионы гарантируют твоим депутатам переизбрание в Думу на новый срок. Ты согласен?

Виктор замолчал, ожидая реакции Большакова, и тот в конце концов кивнул.

– Теперь, что нужно Шелесту? – продолжил Ребров. – Ему тоже необходима благородная, привлекательная для общественности идея, чтобы он мог пойти к своим друзьям в правительстве и убедить их найти финансовые источники для накачки фонда, пообещав часть денег вернуть. Кроме того, в случае успеха деньги фонда могли бы храниться в банке Шелеста, что даст ему живую копейку… Таким образом, выигрывают все: казнокрады из правительства получают крупные взятки, Шелест накачивает свой банк деньгами, ты становишься главой фракции, твои депутаты получают возможность переизбираться множество раз… Выиграет даже экономика, так как не весь же фонд будет разворовываться – какие-то крохи до предприятий все же будут доходить. И ко всему прочему, как я говорил вначале, ты выполнишь важную историческую миссию: поможешь российским демократам из правительства покончить с их гнусной романтической юностью, с безграничной верой во всесилие свободного рынка. То есть ты спустишь их с небес и помиришь с промышленными генералами, которых до сих пор у нас презрительно называют «красными директорами», намекая на их коммунистическое прошлое. Конечно, нужно будет еще поработать над деталями, и кое-что я уже продумал. Так что, когда у тебя будет время, мы можем поговорить подробнее. Поверь, идея настолько плодотворная, что если ее не реализуешь ты, то уже завтра ее реализует кто-то другой. Уф-ф-ф! Даже устал, агитируя тебя.

Алексей какое-то время молчал и рассеянно грыз свой большой палец. Потом посмотрел на часы. Было уже пятнадцать минут одиннадцатого.

– Мне нужно бежать, – сказал он. – Давай договоримся так: во время перерыва между заседаниями, если я смогу, конечно, мы встретимся здесь же и обсудим твои фантастические планы еще раз. Хотя, по правде говоря, дел у меня сегодня выше головы.

3

Несмотря на занятость, сразу же после окончания утреннего заседания Большаков прибежал в свой кабинет и затащил туда Реброва.

Виктор надеялся, что так оно и будет, поэтому всю первую половину дня болтался поблизости, пил с Левоном кофе и действовал на нервы Ринату, безуспешно пытавшемуся выведать, о чем это Ребров разговаривал утром с Большаковым. И совсем уже откровенно Садиров обиделся, когда его не пригласили на очередные таинственные переговоры.

Закрыв дверь кабинета, Алексей закурил сигарету и подошел к окну, наблюдая, как на Москву накатывается весенний ливень. С одной стороны небо еще было голубым, веселым, с пушистыми белыми облаками, а с другой зависло что-то иссиня-черное, страшное. После таких «банных дней», обязательно случающихся два-три раза в мае, город окончательно избавляется от сотен тонн песка и соли, высыпанных за зиму на обледенелые дороги и тротуары, и тогда кажется, что в этом гигантском мегаполисе можно и в самом деле найти один-другой глоток свежего воздуха.

– Знаешь, в твоей идее что-то есть, – задумчиво сказал Большаков, возвращаясь к своему столу, чтобы загасить сигарету. – Весь вопрос: а согласится ли Шелест? Без него у меня ничего не получится.

– Как и у него без тебя, – подал голос Ребров, чувствуя, что приманка проглочена. – Чем грандиознее затея, тем внушительнее у нее должно быть информационное, политическое сопровождение. А Шелест – не политик. Тогда как ты уже примелькался на телеэкранах, ты можешь придать всей этой кампании необходимый общественный резонанс. Возможно, тебе надо будет подтянуть в новое движение каких-то известных людей из своего союза и даже со стороны… Вообще я думаю, что вам с Шелестом пора заглядывать дальше. Первое поколение политиков-демократов, сменивших в стране коммунистов, обрюзгло, погрязло в коррупции. Скоро эти люди сойдут с дистанции. Во власть должны прийти новые команды. Движение, имеющее благородную цель, а именно помощь промышленным гигантам, – хороший трамплин для пути наверх, для решения самых больших задач. Вы получите колоссальную поддержку в провинции.

Чувствовалось, что бескрайние горизонты уже захватили Большакова. Он сначала осторожно, а потом все более и более оживленно стал обсуждать с Виктором детали предложенного плана, но потом вдруг сказал:

– Знаешь, все эти разговоры бессмысленны, если Шелесту наше предложение покажется неинтересным. Нужно встретиться с ним как можно быстрее. У меня есть номер его мобильного телефона… – Он достал записную книжку и, порывшись в ней, удовлетворенно кивнул. – Нашел! – Не откладывая, Большаков набрал номер и, когда дозвонился, расплылся в дружелюбной улыбке. – Владимир Петрович, здравствуйте! Это – Большаков… Спасибо, все нормально… Да, не спим день и ночь, куем для страны законы… Отгадали, звоню по делу. Мне нужно с вами поговорить. Не по телефону… Сегодня? Это было бы отлично… Да, удобно. Договорились, в семь вечера я буду у вас. Он положил трубку и довольно улыбнулся. – Ну вот, сегодня мы с ним все и обсудим.

Виктор с простецким видом почесал затылок.

– Послушай, возможно, то, что я сейчас скажу, покажется тебе странным, но… только спокойно… – Он умиротворяюще поднял руки ладонями вперед. В твоих интересах записать ваш разговор с Шелестом на диктофон. Естественно, тайно…

Алексей выпучил глаза.

– Ты что, с ума сошел?! – рявкнул он.

– Еще раз спокойно, – внятно произнес Ребров. – Важно, чтобы Шелест потом не смог ничего переиграть. Когда начнется дележ денег фонда, может произойти все, что угодно. В таких больших делах друзей не бывает. Ты должен подстраховаться, чтобы тебя на полном ходу не сбросили с подножки поезда. – Большаков молчал, и Виктор попытался его дожать: – Ты хочешь быть чистоплюем в то время, когда все газеты забиты изложениями подслушанных телефонных переговоров между первыми лицами страны, а по телевизору показывают сделанные скрытой камерой кадры, как министр юстиции трахается с проститутками в бане?! Ты как будто живешь не в России! То, что я тебе предлагаю, настолько невинно в большой политике, что если ты к этому не склонен, то, может быть, тебе и не стоит туда идти?!

Большаков продолжал молчать. Тогда Виктор взял свой портфель и достал оттуда маленький диктофон, купленный им рано утром в ГУМе.

– Работает абсолютно бесшумно, помещается даже в наружном кармане пиджака. – Он не спеша протянул Алексею чудо звукозаписывающей техники.

Это был решающий момент – то, ради чего, собственно говоря, и была затеяна вся комбинация.

Большаков усмехнулся и, помедлив немного, взял диктофон. Взвесил его на ладони, повертел в руке.

– Ну хорошо, оставь мне его. Я подумаю, – со смехом и в то же время с легким раздражением сказал он.