Страна игроков

1

Сразу несколько обстоятельств повлияли на то, что после встречи с Большаковым Ребров решил поехать в Серебряный Бор – самую известную и престижную зону отдыха на берегу Москвы-реки.

Во-первых, он покинул Союз молодых российских предпринимателей уже в шестом часу вечера, когда возвращаться в редакцию не имело смысла. Во-вторых, штаб юных капиталистов находился в районе Хорошевского шоссе, неподалеку от Серебряного Бора.

Но прежде всего Виктор решил поехать туда потому, что, в очередной раз перебирая свои архивы, связанные с компанией «Русская нефть», он обнаружил в старом блокноте любопытную пометку, которую сделал во время беседы с Владимиром Медведевым. На уже исписанном листе, сбоку, были добавлены и обведены кружочком несколько слов: «Дом в Серебряном Бору у пристани. С вертолетной площадкой на крыше». А в конце он поставил три восклицательных знака.

Ребров вспомнил, что записал это в одну из первых встреч с повелителем куриных окорочков. Все еще болезненно переживавший свой уход из «Русской нефти» Медведев со злой иронией называл недавно пришедших туда людей не иначе как бандитами, словно сам занимался разведением роз. Особенно его раздражал новый заместитель Лукина Георгий Дзгоев, являвшийся якобы «ставленником кавказской мафии».

– Я не понимаю, как Лукин мог взять на работу и приблизить к себе человека, который раньше занимался подпольным разливом водки! – возмущался Медведев. – Это же просто неприлично! Кстати, у этого Дзгоева есть дом в Серебряном Бору, рядом с пристанью. Хм, дом – целый замок. А на крыше вертолетная площадка. Ясно, что никакие вертолеты туда никогда садиться не будут. Просто он так выпендривается… Тоже мне, Икар нашелся! Чтобы построить такой дом, надо иметь не крылья, а птичьи мозги…

После этого эмоционального пассажа как раз и появилась пометка в блокноте. Для статьи она не пригодилась, но теперь, когда никакой новой информации о расследовании трагических случаев с Лукиным и Медведевым не было, а Дзгоев пустился в бега, запись на полях никак не шла из головы Реброва.

Несколько раз он подумывал над тем, чтобы смотаться в Серебряный Бор и попытаться найти там родных, знакомых, челядь исчезнувшего «ставленника кавказской мафии», но путь был не близкий – в другой конец Москвы, а толку от такого «следственного эксперимента» вряд ли могло быть много. И только оказавшись в десяти минутах езды от этого места, Виктор, без особых колебаний, направился искать дом Георгия Дзгоева.

Серебряный Бор представлял собой фактически искусственный остров, с трех сторон окруженный петлявшей Москвой-рекой, а с четвертой – каналом. Еще до войны здесь стали строить дачи представители советской элиты. И хотя со временем этот – когда-то загородный – район поглотила бурно разраставшаяся столица, однако он сохранил за собой славу самого престижного дачного места, только все больше домов здесь скупали и строили заново «новые русские».

Оказавшись в Серебряном Бору, Ребров остановился на обочине и еще раз сверился с дорожной картой. В соответствии с ней искусственный остров имел три пристани: одну – на юге и две – на севере. Но Виктор знал, что в южной части жилых построек было гораздо меньше. Московским властям удалось сохранить здесь приличный участок хвойного леса – с сухими, пыльными тропинками и толстой подушкой из сосновых иголок под деревьями, – за которым шли широкие пляжи. А в соответствии с пометкой в блокноте дом должен был находиться рядом с пристанью.

Зато в северной части Серебряного Бора дачные участки подходили практически к самой воде, оставляя под пляжи узкую полоску земли. И начинать поиск жилища Георгия Дзгоева логично было именно отсюда.

Бросив свою «Ладу» на обочине, Виктор отправился дальше пешком – ему хотелось все внимательно рассмотреть. На первом же перекрестке он свернул направо – в соответствии с дорожной картой эта улица вела прямо к одной из пристаней. И вскоре Ребров очутился у пустого деревянного причала, в обе стороны от которого шла узкая полоска пляжа.

Кое-где на полотенцах, а то и просто на траве расположились отдыхающие. Их было немного – скорей всего, сюда приходили лишь жители близлежащих домов. Виктор подумал, что ему придется выбирать, в какую сторону пойти; однако, поднявшись по пандусу на причал и оглядевшись, сразу понял, что уже нашел то, что искал.

Справа от него, в ряду стоявших вдоль берега домов, высилось нечто невообразимо громадное и уродливое. Это сооружение казалось пародией на средневековый замок. По четырем углам торчали круглые башни с черепичными крышами, но еще выше поднималась какая-то гигантская труба с плоской площадкой наверху. Именно на нее, очевидно, и должны были садиться вертолеты.

Вокруг этого псевдозамка была отгорожена довольно большая территория, но из-за высокого забора она просматривалась плохо. Хозяева дачного участка явно не хотели, чтобы соседи совали нос в их дела.

С видом праздношатающегося человека, который не знает, как убить время, Ребров не спеша побрел по пляжу. Напротив нескромной обители Георгия Дзгоева рос старый тополь с вылезшими на поверхность корнями, похожими на изуродованные подагрой руки старика. Виктор присел под деревом, закурил и стал лениво смотреть по сторонам.

Метрах в двадцати от него расположились четверо мужчин средних лет они были в плавках, а их одежда, обувь, какие-то сумки, пакеты как попало лежали рядом. Мужчины пили пиво и играли в карты, постоянно взрываясь смехом. Возможно, они работали где-то поблизости и после окончания трудового дня заскочили в Серебряный Бор искупаться и позагорать.

Чуть ближе к Виктору на большом розовом полотенце сидела молодая женщина в купальнике, а рядом с ней стояла детская коляска. В одной руке женщина держала журнал, а в другой – веточку. Не отрываясь от чтения, она помахивала веточкой, отгоняя мух и комаров от спавшего в коляске ребенка.

С другой стороны дерева две девицы лет по восемнадцать загорали без лифчиков. Их маленькие дерзкие грудки очень привлекали и в то же время вгоняли в краску двух таких же молодых парней, которые то шумно плескались в воде, то выбегали на берег, маскируя свое смущение бодрым, жеребячьим гоготом. Они явно хотели познакомиться с девушками, но не решались подойти к ним.

Ребров просидел минут двадцать, выкурил две сигареты, но так и не заметил, чтобы кто-то входил или выходил из ворот, за которыми высился дом с вертолетной площадкой над крышей. Наконец он встал и, словно разминая затекшие ноги, подошел к забору.

Слева от ворот в забор было вмонтировано переговорное устройство с кнопкой. Виктор огляделся по сторонам – никто не обращал на него внимания. Приободренный, он нажал на кнопку, однако из переговорного устройства не донеслось ни гудков, ни даже шума.

Тогда Ребров попытался заглянуть в щель между воротами и столбом, на который они навешивались. Эта щель была совсем небольшой, но она позволила разглядеть кусок дороги, подходившей к дому, редкие деревья и большую лужайку перед крыльцом. Людей не было видно. Хозяева, скорей всего, отсутствовали, но вряд ли такой большой дом может оставаться без присмотра, подумал Виктор. Наверняка здесь должен жить кто-то из прислуги или хотя бы сторож.

Азарт охватил Реброва. Он еще раз оглянулся на занятых своими нехитрыми делами отдыхающих, потом подпрыгнул, ухватился за край ворот и, подтянувшись, перемахнул на другую сторону. Неровная верхняя кромка оставила на его ладонях несколько глубоких порезов, но, главное, он все сделал достаточно быстро и тихо. Подув на пальцы, Виктор глянул в щель, теперь уже наружу. На пляже ничего не изменилось, только у другого берега реки широкий вираж закладывала неизвестно откуда взявшаяся моторная лодка.

Сначала он хотел спрятаться за росшими у ворот деревьями, чтобы немного оглядеться, но тут же подумал, что если за ним кто-то наблюдает, то этому человеку вряд ли понравятся его маневры, и пошел по дороге совершенно открыто. По мере приближения к дому он все больше поражался дешевой помпезности и даже уродливости этого недавно построенного здания – башни из красного кирпича, пластиковые окна, окованная железом деревянная дверь. Эту дикую смесь можно было сравнить разве что с коктейлем из пива и мороженого.

Ребров отыскал кнопку звонка у входа в дом, нажал на нее и опять никаких звуков не услышал. Он подождал, позвонил еще раз и даже постучал костяшками пальцев по деревянной двери. Полная тишина. Тогда Виктор решил обойти дом – если кто-то из прислуги все же живет здесь постоянно, то вход в отведенные ей помещения находится где-то с тыла, предположил он.

С обратной стороны дома и в самом деле имелись две небольшие двери, но обе оказались закрыты. На стук никто не вышел. Виктор продолжил свой обход по кругу и обнаружил еще одну дверь. Даже на расстоянии было видно, что кто-то взломал ее обыкновенной фомкой – из доски у замка вырвали куски дерева, на дверной коробке остались глубокие вмятины.

Ребров опять постучал на всякий случай и, не дождавшись ответа, легонько потянул за ручку. Дверь открылась. Сразу за ней начиналась небольшая лестница. Виктор поднялся по ступенькам и очутился в полутемной комнате с маленькими окошками. Очевидно, это была кладовка – на стеллажах лежали какие-то коробки, ящики, стояли стеклянные банки.

Из кладовки он попал в просторную кухню, соединенную арочным проемом со столовой и гостиной.

– Есть здесь кто-нибудь?! – крикнул Виктор.

И вдруг ясно осознал, что зашел слишком далеко. Но остановиться уже не мог.

Из гостиной куда-то вверх вела широкая лестница с деревянными перилами, и Ребров поднялся на второй этаж. В обе стороны шел коридор с многочисленными дверями. Виктор на несколько секунд замялся, решая, куда идти, и вдруг услышал, как внизу, в только что оставленной им гостиной, кто-то неловко сдвинул стул. Там кто-то был.

2

Ребров понял, что влип, и быстро спустился по лестнице.

В гостиной стояли два высоких, крепких парня, на вид лет по двадцать пять – двадцать семь. Виктор почему-то сразу подумал, что это – охранники, присматривавшие за домом. В их позах чувствовалось напряжение, хотя, похоже, парни нисколько не удивились, обнаружив незнакомца. Возможно, они видели, как он входил в дом или даже перелезал через забор.

– Ради бога, извините меня! – начал оправдываться Ребров. – Я пытался звонить, стучать, но мне никто не отвечал. И тут я увидел эту взломанную дверь. Я подумал: что-то случилось, возможно, кому-то нужна помощь, поэтому и зашел. Честное слово, вы имеете дело не с грабителем. Я – журналист. Недавно я написал статью о «Русской нефти» и даже как-то беседовал с хозяином этого дома. Георгий Дзгоев ведь здесь живет? Мне нужно было задать ему еще несколько вопросов. Вот и все. А вы, наверное, охранники?

Виктор, весь красный от смущения, почти вплотную приблизился к ним. Он глупо улыбался.

Парни переглянулись.

– У вас есть какие-нибудь документы? – спросил один из них.

У него была короткая стрижка и сломанный нос, смотревший куда-то в сторону.

– Конечно-конечно, – засуетился Ребров.

Он достал удостоверение сотрудника редакции газеты «Народная трибуна». Парень со сломанным носом взял документ и внимательно изучил его, не забыв сверить имевшуюся там фотографию с оригиналом.

– В самом деле журналист, – сказал он напарнику, лицо и руки которого были густо покрыты крупными веснушками.

Было видно, что напряжение собеседников Реброва резко пошло на убыль.

– Я же вам говорил. Зачем мне врать?! – тоже с облегчением вздохнул он.

Веснушчатый ответил ему дружелюбной улыбкой и повернулся к парню со сломанным носом.

– Он нас видел, – произнес он тоном, каким обычно констатируют, что светит солнце или на лугу растут цветы.

Еще до конца не осознав смысл этих слов, Виктор стал пятиться, словно рак, которого пытаются поймать на мелководье. Причем несколько последующих секунд показались ему вечностью, и все, что уложилось в этот крохотный отрезок времени, происходило как в очень замедленной съемке.

Казалось бы, Виктор упирался ногами изо всех сил, но его передвижение в пространстве было чрезвычайно незначительным. Во всяком случае он не успевал опередить руку веснушчатого, который откинул полу куртки и стал вытаскивать из-за пояса тускло блестевший пистолет.

В этот момент действия Реброва определялись не разумом, а пронизавшим его с головы до ног страхом. Он не кричал, не звал на помощь, а просто пятился, хотя это был самый неэффективный способ передвижения. Даже когда рука с пистолетом поднялась и круглое, темное отверстие уставилось ему прямо в грудь, он не попытался отпрыгнуть в сторону, присесть, укрыться за чем-нибудь, а продолжал пятиться. Он четко видел, как начал сгибаться палец на спусковом крючке, и реакцией на это стало последнее сумасшедшее усилие правой ноги. Но как раз в этот момент он добрался до края тонкого шелкового ковра, и хорошего упора не получилось – нога вместе с ковром заскользила по идеально отшлифованному, покрытому лаком деревянному полу, и Виктор упал навзничь.

Это его и спасло. Падая, он почувствовал упругую волну воздуха от пролетевшей буквально в нескольких миллиметрах от лица пули. Второго выстрела не последовало, так как Виктор упал за маленький диванчик, и веснушчатый его уже не видел.

– Да прикончи ты его! – раздраженно крикнул громила со сломанным носом.

Эти слова как-то сразу вернули Реброву способность соображать. Он понял, что для спасения у него есть всего несколько секунд или даже долей секунды. И если прежде все происходящее вокруг он воспринимал в замедленном темпе, то теперь события закрутились с сумасшедшей скоростью.

Из-за диванчика Виктор звериным прыжком метнулся влево, за обеденный стол, и тут же рванул вправо, на лестницу, которая вела на второй этаж. За эти несколько мгновений веснушчатый успел выстрелить три раза. Первая пуля скользнула по поверхности стола и рикошетом, с противным завыванием ушла вверх, вторая – вдребезги расшибла деревянные перила на лестнице, что свидетельствовало о внушительном калибре пистолета, а третья – прорвала Реброву штанину.

Взлетев на второй этаж, Виктор бросился по коридору туда, где был виден дневной свет. Он не сделал и двух шагов, как снизу раздался властный крик:

– Стоять! Бросай оружие!

И тут же все звуки утонули в грохоте выстрелов. Это была грандиозная перестрелка, в ней участвовало несколько человек – три, четыре, а может, и больше.

Коридор на втором этаже заканчивался небольшим холлом, где стояли пара кресел и кадка с фикусом. Ребров сразу понял, что выбраться отсюда он может единственным способом – через окно. Однако на раме не было ни шпингалетов, ни ручки – очевидно, она открывалась специальным ключом, – и пока он лихорадочно размышлял над тем, чем высадить окно, снизу раздался звон разбитого стекла, и выстрелы переместились на улицу.

Взглянув в окно, Ребров увидел, что к воротам бежит тот коротко стриженный парень со сломанным носом. Он петлял из стороны в сторону видно, пример Виктора оказался заразителен, – и наугад стрелял назад из пистолета.

Его преследовали два человека, отстав метров на тридцать. У них в руках также были пистолеты, и они тоже стреляли, явно пытаясь попасть убегавшему в ноги, так как рядом с ним поднимались фонтанчики пыли. В конце концов им это удалось: уже у самого забора громила со сломанным носом вдруг заковылял. Очевидно, он сообразил, что перемахнуть через ворота ему не удастся, поэтому выстрелил несколько раз в замок, а потом с разбега всем телом навалился на створки. Ворота распахнулись, и он выпал наружу.

На пляже перед особняком уже никого не было. Побросав свои вещи, немногочисленные отдыхающие разбегались в разные стороны. Зато прямо напротив ворот, метрах в пяти от берега, болталась лодка, которую Ребров заметил раньше на другой стороне реки. В ней стоял человек с автоматом, махал рукой и что-то кричал убегавшему, видимо призывая его поднажать. Но тому было трудно – он припадал на одну ногу и чуть не падал.

Тогда человек в лодке дал очередь из автомата. Это в какой-то степени помогло: преследователи залегли, но зато теперь они явно стреляли на поражение. Когда кривоносый уже прыгнул в воду, на его спине появились два темных пятна, и он упал на борт, согнувшись пополам.

Его товарищ, не переставая поливать из автомата берег свинцовым дождем, попытался одной рукой втащить безжизненное тело в лодку. В конце концов ему это удалось. Но он потерял слишком много времени и сам подставился: одна пуля задела ему плечо, и он выронил автомат. А следующее ранение, видимо, оказалось более серьезным, и он упал на дно, скрывшись за бортом.

Тем не менее он все еще был жив, так как мотор взревел и, оставляя за собой пенный след, лодка пошла к другому берегу. Казалось, ее уже не достать, но вдруг она подпрыгнула от сильного взрыва – очевидно, пуля попала в бензобак.

Столб огня поднялся метров на десять над поверхностью воды. На мгновение показалась охваченная пламенем фигура, однако тут же исчезла. Впрочем, бензин быстро выгорел и огненный столб огня резко уменьшился в размерах. Теперь вверх потянулись жирные, черные клубы дыма – горела краска и еще что-то. Лодка же проплыла по инерции несколько метров, а потом безжизненно закачалась на мелкой волне.

Ребров завороженно, в каком-то оцепенении наблюдал из окна второго этажа за этим фейерверком, как вдруг почувствовал, что в затылок уперся твердый, холодный предмет.

– Не шевелись! – негромко, но очень убедительно прозвучал голос за его спиной. – Иначе вышибу тебе мозги!

Ему быстро и больно заломили за спину руки, надели на них наручники, а потом профессионально обшарили рубашку и брюки. После этого грубо развернули.

Ребров сразу узнал стоявшего перед ним человека с пистолетом в руке. Это был один из тех мужчин, что играли на пляже в карты. Тогда он много балагурил и смеялся, но теперь его лицо было жестким и холодным.

– Кто ты, сукин сын, такой?! – играя желваками, спросил он Виктора.

3

– Сукин ты сын! – заорал следователь Рукавишников, когда охранник ввел Реброва в небольшую комнату в следственном изоляторе, специально предназначенную для допросов. – Я так и знал, что ты будешь путаться у меня под ногами! Ах ты сукин сын! – повторил он.

– Ко мне уже обращались недавно так же изысканно, – тяжело садясь на подвинутый ему стул, сказал Виктор. – И, представьте, какое совпадение это тоже был человек из органов…

Последние два часа Ребров провел в маленькой, пропахшей запахами всех возможных человеческих выделений одиночной камере. За это время он почти полностью отошел от стресса, парализовавшего сознание после первой в его жизни перестрелки. Спасительное для организма состояние заторможенности сменилось на какое-то время крайним нервным возбуждением. Он опять слышал свист пуль, мышцы непроизвольно сокращались, и мозг с ужасающей четкостью осознавал, что у него была почти стопроцентная возможность оказаться сейчас в морге. Но потом ушло и возбуждение, уступив место непомерной усталости.

Поэтому, когда его повели на встречу со следователем, Виктор едва передвигал ноги. Увидев же Рукавишникова, он немного оживился. Тонизирующее воздействие оказало и приветствие, которым он был встречен.

Комната для допросов в следственном изоляторе представляла собой тесное прямоугольное помещение, где из мебели были стол и два стула. Маленькое, зарешеченное окошко, грязный плафон под потолком и темно-синие стены – все это в совокупности давало какое-то специфическое освещение, похожее на рассвет в хмурое зимнее утро. В комнате не за что было зацепиться взгляду, и попадавшим сюда людям невольно приходилось выбирать такое малоинтересное занятие, как смотреть в глаза следователю.

– Меня чуть инфаркт не хватил, когда я узнал, что задержали именно тебя! – продолжал бесноваться, окончательно переходя на «ты» и тем самым выказывая крайнюю степень презрения, Рукавишников. – Теперь-то я тебя уж точно посажу! – злорадствуя, добавил он.

– За что? – устало поинтересовался Ребров.

– За то, что ты меня достал!.. Наши люди несколько недель пасли этот дом в Серебряном Бору, и что мы имеем на сегодняшний день? Три трупа! Причем два из них обгорели так, что их невозможно даже идентифицировать… Благодари еще бога, что никто из наших не пострадал. Это просто чудо!

Это и в самом деле казалось чудом. Когда Реброва в наручниках вели со второго этажа на улицу, он увидел незабываемую картину. В гостиной было разбито и перевернуто почти все, что только можно было разбить и перевернуть. А ведь на то, чтобы устроить такой кавардак, понадобилось не больше минуты. На полу беспорядочно валялись стулья, цветы в кадках, книги, посуда, а у выбитого окна в месиве из стеклянных осколков и крови лежал тот веснушчатый громила, который стрелял в Виктора.

– Насколько я понимаю, независимо от того кто пришел бы в этот дом: я или кто другой, – попытался поспорить Ребров, – ваши люди все равно схлестнулись бы с этими бандитами. Так в чем же вы меня обвиняете?! В том, что я подставился, рисковал жизнью, чтобы помочь вам засветить киллеров?

– В том, что ты спутал нам все карты. Ждали не тебя. И когда ты поперся туда, это для всех стало полной неожиданностью. Пришлось срочно менять план, на ходу выпутываться из ситуации.

– И под какую статью уголовного кодекса подпадает то, что я совершил? – с явной издевкой спросил Ребров.

Рукавишников запнулся, словно хватанул стопку спирта, а его внушительный кадык от такой наглости спрятался за воротник.

– Хочешь показать свое остроумие?! – наконец выдохнул он. – Думаешь, нельзя подобрать подходящую статью для человека, забравшегося в чужой дом?!

– Но ведь хозяин дома в Серебряном Бору не заявлял на меня в милицию?!

– Откуда тебе это известно? Или ты с ним недавно встречался? Знаешь, где он, что делает? Только в том случае у тебя появится шанс выбраться из дерьма, если ты мне скажешь, где сейчас находится Дзгоев!

Из всех приемов, которые Рукавишников использовал в разговорах с Ребровым, этот выглядел самым дешевым. Очевидно, и сам следователь понял это, так как перешел на откровенную грубость.

– Учти, – угрожающе заявил он, – если будешь мне врать, я обещаю, что тебя не только посадят, но еще и отрежут яйца.

Ребров впервые видел, чтобы Рукавишников так плохо контролировал себя.

– Каждый раз, когда мы встречаемся, вы меня подозреваете, по меньшей мере, в сотрудничестве с бандитами, – сокрушенно развел руками Виктор. – Ну не знаю я, где сейчас вице-президент «Русской нефти»! Когда я последний раз видел Медведева, он сказал, что Георгий Дзгоев сбежал после смерти Лукина и прячется где-то у себя на родине, на Северном Кавказе…

– Почему же ты поехал в Серебряный Бор и вломился в его дом?

– Не знаю. Честно… Интуиция.

Следователь скептически закивал:

– Странная у тебя интуиция. Она все время помогает тебе искать на свою задницу приключения! – Он походил из угла в угол тесной комнаты, а потом грохнул рукой по столу. – Ты меня что, за идиота считаешь?! Кто тебя туда послал? Давай говори!

– Кто меня мог туда послать?! – возмутился Ребров.

– Есть много людей, которые хотели бы свести счеты с Дзгоевым.

– Где же логика?! Если вы считаете, что я послан бандитами, то почему они хотели меня пристрелить? – искренне удивился Ребров. – Или это были другие бандиты?.. Вы не перетрудились на своей следовательской работе?

Рукавишников сел за стол и начал раздраженно листать свои бумаги.

– Эти головорезы… ну, которые на тебя напали, что им было надо?

– Понятия не имею… Они спросили, кто я такой, а потом почти сразу стали палить в меня… Скорей всего, они не хотели оставлять свидетеля.

– Стреляли в тебя оба?

– Нет, только тот, рыжий, которого ваши люди убили в доме.

– А другого, сгоревшего в лодке – ты хорошо запомнил?

– Думаю, что да.

– Завтра, – он посмотрел на часы, – нет, уже сегодня попробуешь с нашим сотрудником составить фоторобот. – У него вдруг опять запрыгали желваки. – Зачем ты вообще туда пошел?! Ты можешь это сформулировать четко? Учти, если сейчас соврешь, то, просидев месяц-другой в камере, все равно скажешь правду!

– Месяц-другой?! – возопил Виктор.

Этот крик отчаяния явно доставил Рукавишникову удовольствие. Ухмыляясь, он не спеша достал пачку сигарет.

– А ты сколько думал? – спросил он одной половинкой губ, одновременно прикуривая. На его лице отразилось искреннее любопытство. – Ах, так ты думал, что все это – детские игры?

– Я вам клянусь, что пошел туда совершенно случайно. У меня в блокноте осталась запись о том, что сбежавший вице-президент «Русской нефти» имеет громадный особняк в Серебряном Бору, и я решил поискать его близких, знакомых… В конце концов, я хотел просто прогуляться…

– Так-так-так! – саркастически запричитал следователь, выпуская дым в лицо Реброва. – Вполне банальная история: человек идет собирать одуванчики, а потом незаметно для себя залезает в чужой дом и нарывается на перестрелку. С кем такого не бывало?

– Как я вам могу доказать, что говорю правду?

С лица Рукавишникова сползла ухмылка, и оно окаменело.

– Я не верю ни одному твоему слову! – не выпуская зажатой во рту сигареты, произнес он. – Отправляйся в камеру. Я сгною тебя здесь!

4

Несмотря на страшную усталость, Виктору так и не удалось заснуть в эту ночь. Он лежал в одиночной камере следственного изолятора и пытался услышать хоть какие-нибудь звуки. Это было очень странно для большого города: ни шума машин, ни шороха дождя, ни даже противного карканья ворон абсолютная тишина. Она так же ударяла по ушам, как если бы под ним кто-то пробивал пол отбойным молотком.

Ребров ворочался на жесткой, скрипучей железной кровати, постоянно перекладывая еще лет сто назад окаменевшую ватную подушку, и давал себе клятвы, что, начиная с этого дня, он больше никогда в жизни не будет заниматься делами, имеющими хотя бы отдаленное отношение к истории с компанией «Русская нефть», к ее живым и мертвым сотрудникам. А если ему когда-нибудь удастся попасть домой, то первое, что он сделает, – это разорвет на мелкие кусочки, а потом сожжет все документы из своей заветной папки и развеет пепел над Москвой.

Утром принесли завтрак – чай, хлеб и какую-то кашу. Из всего этого Виктор смог влить в себя только чай, а потом стал ждать. Больше всего раздражало то, что он не знал, как будет складываться его день, когда вызовут на допрос и вызовут ли вообще. Он представлял, как сотрудники прокуратуры приходят на работу, делятся новостями, рассказывают анекдоты, курят, пьют кофе, и ему хотелось закричать так, чтобы они услышали: ну когда же вы займетесь мной? Однако в этих казематах кричать было так же бессмысленно, как и строить планы на ближайшее будущее.

Первый раз за Ребровым пришли только часов в двенадцать. Его отвели в комнату, где висел небольшой экран и стоял проектор. С помощью этих приспособлений составлялся фоторобот преступников, а иногда и их жертв.

Симпатичная молодая женщина в форме проецировала на экран фрагменты человеческих лиц, и в конце концов из мешанины носов, ушей, глаз, бровей и подбородков Виктору удалось довольно точно создать портрет того парня с короткой стрижкой и перебитым носом. Когда дело было сделано, в голову пришла довольно мрачная шутка: так как оригинал сильно обгорел и, возможно, личность его не будет установлена, то на надгробном памятнике вполне можно использовать рукотворное изображение.

Потом Реброва опять отправили в камеру и вскоре принесли обед. Он состоял из рассольника с перловкой, отвратительно пахнувшего огурцами прошлогоднего засола, разваренной гречневой каши с коричневой подливкой, которую только под гипнозом можно было принять за мясную, и бледно-фиолетового киселя. В этот раз Виктор съел уже несколько ложек каши и выпил полстакана киселя.

После обеда к нему ненадолго заскочил Рукавишников. Он был по-прежнему мрачен, и его интересовали всего лишь некоторые детали. В частности, в каком контексте упоминал Медведев об исчезновении Георгия Дзгоева.

– Он убеждал меня, что Лукина именно убили. Я не верил. И тогда Медведев как раз и сообщил мне о бегстве Дзгоева, тоже, мол, опасавшегося за свою жизнь, – пояснил Ребров.

– Можно ли было понять Медведева так, что все руководство «Русской нефти» в чем-то замешано? Ну, например, скрыли деньги от партнеров, нарушили какие-то договоренности? Может, не сейчас, а раньше…

– Похоже на то, – неопределенно кивнул Виктор.

– А может, он имел в виду каких-то бандитов? Может, это – обыкновенное вымогательство?

Рукавишников словно читал записи Виктора с разработанными им тремя версиями.

– Я думаю, что речь идет о ком-то более солидном. Это не просто уголовники… Хотя действуют они, как отморозки. Это-то и смущает…

Следователь задумчиво покивал головой.

– Попытайтесь еще раз вспомнить, – он опять обращался к Виктору на «вы», – не говорил ли Медведев конкретно, в каком месте на Северном Кавказе скрывается Дзгоев?

– Нет. Точно, нет.

– Ну хорошо. – Рукавишников поднялся. – Больше нет вопросов.

– Вы долго еще будете меня здесь держать?

– Сколько надо, столько и будем, – флегматично отпарировал следователь.

– Я требую адвоката! – сорвался на фальцет Ребров.

– Всему свое время…

– Позвоните хотя бы мне на работу, редактору отдела экономики Хрусталеву, – попросил Виктор. – Вы ему звонили раньше, когда разыскивали меня после смерти Лукина, да и Медведева. Ведь он решит… что я запил, что меня убили… Может быть, он уже обзванивает морги…

– Вы не преувеличиваете значения своей персоны? Прямо-таки все кинулись искать. Вы у нас всего-то сутки… Ладно, позвоню вашему начальнику, – неохотно пообещал Рукавишников.

Вторую ночь в камере Ребров проспал как убитый. Теперь кровать и подушка уже не казались ему такими жесткими. Не мешала и тишина.

Следующим днем была суббота, и Виктор решил, что выходные ему уж точно придется провести в следственном изоляторе. Однако часов в двенадцать дня лязгнул железный засов и охранник хорошо поставленным голосом гаркнул:

– На выход!

В комнате с деревянным барьером пожилой лейтенант, насмотревшийся всякого и поэтому никак не реагировавший на глуповатую улыбку Реброва, выдал ему отобранные при водворении в камеру ремень, бумажник, ключи и еще всякую мелочь. Виктор расписался за что-то, и ему указали на дверь.

На улице он сразу увидел Романа Хрусталева и Игоря Стрельника. Они стояли под деревом, метрах в пяти от входа в приемную следственного изолятора. Хрусталев бросился Виктору навстречу и заключил его в восторженные объятия.

– Ну как ты? Как?! – несколько раз повторил он.

Зато Стрельник всего лишь снисходительно пробубнил:

– Поставишь мне бутылку. Чтобы тебя выпустили сегодня, пришлось звонить отцу. А кому уж он звонил – одному богу известно…

– Вымогатель, – счастливо рассмеялся Ребров.

– Кстати, – сухо заметил Игорь, – я на машине и могу подвезти. Это тебе тоже будет стоить недорого.

– Если можешь, подбрось меня в Серебряный Бор, – попросил Виктор, там осталась моя машина.

– Я поеду с вами, по дороге поговорим, – заявил Хрусталев.

У Игоря был хотя и подержанный, но все же классный двухдверный спортивный БМВ. Он очень любил свою машину и притворно жаловался, что она не позволяет ему проявлять интеллект: мол, любая девчонка, лишь немного покатавшись с ним, сразу прыгает в его постель.

Пока они неслись в Серебряный Бор, Ребров вкратце рассказал, что произошло с ним за последние два дня.

– Ты упрямый, как сто ослов!! – подытожил его историю Игорь. – Когда видишь, как человек пытается пробить головой стенку, это порядком раздражает.

– Газеты писали об этой перестрелке, – задумчиво произнес Хрусталев, но твое имя нигде не упоминалось. Представляю, что было бы, если бы Семипалатинский узнал о твоих приключениях… Скажи спасибо следователю. Скорей всего, он не хочет тебя подставлять.

– Чтоб он лопнул! – беззлобно ругнулся начавший оттаивать Ребров.

– В общем, так! – перебил Роман. – Дело принимает совсем уж хреновый оборот. Отстреливают всех, кто имеет хоть какое-то отношение к этой компании. И милиция пока здесь бессильна. Послушай, – он повернулся с переднего сиденья назад, где расположился Виктор, – если я узнаю, что ты продолжаешь заниматься этим делом, то сам тебя прикончу! Понял?!

– Можешь не беспокоиться. Теперь меня об этом не надо просить, заверил Ребров.

Его машина стояла там же, где он ее припарковал. На прощание Хрусталев традиционно поныл, что отдел стал работать совсем плохо, и приказал всем как штык выйти в понедельник на работу. Потом они с Игорем уехали, а Виктор сел в свою родную «Ладу», разбитую практически так же, как сейчас и он сам.

5

По дороге домой Ребров строил нехитрые, но приятные планы: как он приедет, побреется, примет душ, выпьет чего-нибудь крепкого, а потом завалится спать. Однако, оказавшись у своей квартиры, он вдруг с удивлением обнаружил, что кто-то врезал в дверь другой замок.

– Что-то эти шутки с чужими домами начинают мне надоедать, пробормотал Виктор.

Он оглянулся, дабы убедиться, что не ошибся ни этажом, ни подъездом. Все было правильно: соседняя дверь обита ядовито-красным дерматином – такой еще нужно поискать, а на стене напротив красуется рисунок мужского полового органа.

В полной растерянности Ребров спустился на лифте вниз, залез в свою машину и порылся в бардачке. Ему удалось отыскать клочок бумаги с номером телефона, который Лиза сунула ему в руки, уезжая с «другом детства».

Отыскав телефон-автомат, Ребров дрожащими руками набрал номер. Ему было не очень уютно от мысли, что он может нарваться на «друга детства». К счастью, ответила сама Лиза. Узнав Виктора, она сразу перешла в наступление:

– Куда ты исчез?! – В ее голосе пробивались интонации директора школы. – Почему я не могла тебя найти?!

На какое-то время Ребров потерял дар речи.

– Не понимаю, почему ты меня об этом спрашиваешь, – наконец совладал он с собой. – Где бы я ни был – это мое, понимаешь, мое личное дело! Ответь мне только на один вопрос: это ты сменила замок в двери?

– Да! – гордо подтвердила Лиза. – Сегодня утром я приехала с рабочими и сменила замок. А что мне было делать, если ты отсутствовал двое суток?! Я искала тебя и на работе, и дома, чтобы подать заявление о разводе. Звонила и в четверг, и в пятницу, и сегодня утром… Я подумала, что ты где-то таскаешься со своими друзьями… или с девицами и ключи от квартиры могут теперь быть у кого угодно…

Ребров, по своему обыкновению, досчитал до десяти, выпустил из легких воздух и только после этого сказал:

– Пожалуйста, ничего мне больше не рассказывай о том, чем ты руководствовалась, меняя замок. Я этого все равно не пойму. Ты дашь мне ключи от квартиры? Ведь там лежат мои вещи.

– Хорошо, приезжай. – Теперь она говорила голосом глубоко оскорбленной женщины.

– Куда?

Она назвала адрес, и Виктор повесил трубку.

По пути он никак не мог успокоиться, руки у него дрожали, и пришлось даже остановить машину. Оказалось – в неположенном месте, и его оштрафовал дорожный инспектор. Помятый вид Виктора и его двухдневная щетина заставили подозрительного милиционера с особой тщательностью проверить документы и даже обследовать багажник.

Квартира «друга детства» находилась на пятом этаже нового дома с подземным гаражом и вестибюлем, отделанным мрамором. Такие дома повырастали в Москве сразу же, как только на волне экономических реформ появились люди, сделавшие огромные деньги.

Дверь открыл первый заместитель Реброва по супружеской жизни, одетый по-домашнему – в голубые джинсы и майку.

– Входите, входите, – засуетился он.

Из прихожей был виден просторный холл со светлым паркетом. Оттуда, цокая когтями, вышел громадный черный дог. Для порядка он грозно заворчал, но, среагировав на окрик хозяина, спокойно разлегся на полу.

– Что же вы стоите? Проходите, – с максимальным радушием повторил приглашение «друг детства».

– Я только на секунду, – не уступая сопернику в благородстве и дружелюбии, расплылся в улыбке Виктор. – Мне нужна Лиза.

– Сейчас, сейчас… – Он крикнул в глубь квартиры: – Лиза!

Появилась жена – в халате, с полотенцем на голове. Очевидно, она недавно приняла ванну, что ужасно разозлило Виктора. В вытянутой руке Лиза несла ключ, зажав его между пальцами с только что накрашенными ногтями.

– Простите, у меня дела… – ретировался «друг детства».

Ребров молча взял ключ и собрался уйти, но все же не вытерпел.

– Чего ты добиваешься? – кивнул он в сторону роскошной квартиры. Неужели тебе опять скучно?