Глава девятнадцатая КУКЛА, ПО ИМЕНИ ЭЙЛЕ

Тандернак открыл глаза и сразу вспомнил: сегодня. В присутствии двора, в малом зале для аудиенций королева вручит ему табличку с отпечатком своей ладони. Это произойдет сегодня. Дело решилось в его пользу еще несколько дней назад: все предоставленные Тандернаком свидетели дружно рассказывали о том, каким трудным было их путешествие, как намаялись они в дороге, в том числе и от скверной еды, и каким истинным домом для путника является любой постоялый двор, на котором красуется вывеска Тандернака — взнузданная свинка с девочкой в седле.

Сам Тандернак произвел на королеву благоприятное впечатление во время коротенькой личной аудиенции. Королева выглядела величавой: темное платье, скрадывающее фигуру, зрительно увеличивало ее рост, убранные в тугую прическу и скрытые сеткой волосы заставляли взгляд сосредотачиваться на ее лице. Тандернак с изумлением отметил, что черты королевы неправильны, почти некрасивы: раскосые глаза, словно бы искусственно растянутые к вискам, длинный нос, резко очерченный рот.

Но она и не имела намерения быть красивой. Она лишь посмотрела на него рассеянно — мысли ее были заняты совершенно другими делами — и медленно кивнула.

Тандернак. Владелец постоялых дворов. Добросовестный хозяин. Отличная кухня, мягкие постели, чистота, заботливая прислуга. Очень хорошо. Королевству нужны такие люди. Разумеется.

Пожалуй, он даже понравился ей. Не так, как нравились другие, также удостоенные дара ее руки, нет. Те — торговцы тканями, например, — вели себя иначе: показывали ей товар, рассказывали о долгих путешествиях. Королеве было интересно с ними. Она приказывала подать легкого вина и сладких фруктов, усаживалась со своими просителями на низкие диванчики, и заканчивалось тем, что они начинали смешить ее разными историями из собственной жизни.

Тандернак, напротив, старался не привлекать ее внимания к своей персоне. Был крайне сдержан, собран, деликатен. Как всякий хороший трактирщик, отлично знал свое место и не досаждал клиенту. Во всяком случае, так это выглядело.

Эта неназойливость тронула королеву, и она назначила ему аудиенцию на следующий день.

Скрывая ликование, Тандернак почтительно склонился в поклоне и осторожно исчез — почти испарился; во всяком случае, королева не отметила мгновения, когда он скользнул за дверь.

Итак, это случится. Человек, пробивавшийся наверх с такими потерями, ценой таких усилий, достиг наивысшего успеха. Теперь больше не будет судорожных рывков, теперь дорога пойдет плавно. Знак Королевской Руки — это волшебный ключ к любой двери.

Тандернак, вопреки опасениям Ренье, не принадлежал к числу врагов эльфийской династии. Династические распри были ему безразличны. Он слишком хорошо знал, что любая власть нуждается и будет нуждаться в хорошей кухне и мягкой постели. Трактирщика можно ограбить, но нельзя уничтожить. Не говоря уж о содержателе домов продажной любви.

Другое дело, что знак Королевской Руки на подобном заведении будет означать девальвацию любви, ценности, которую в эльфийском Королевстве провозгласили наивысшей. Разумеется, в Королевстве никогда не переводились женщины, которые брали деньги за свою любовь. Но никогда прежде эти услуги не получали благословения священной королевской власти. Тандернак будет первым.

Он полежал еще немного в постели, предвкушая все радости наступающего дня. Затем оделся и начал спускаться вниз.

Одна вещь показалась ему странной: возле его комнаты тянуло сквозняком. Тандернак слишком доверял собственным ощущениям, чтобы не заподозрить неладного. Он вернулся к своей спальне и остановился, прислушиваясь. Так и есть — сквозняк ползет по ногам. Этого быть не должно. Неужели он не запер вчера дверь?

Обычно Тандернак тщательно задвигал засовы, отгораживая свои апартаменты от других помещений дома. Никому не дозволено входить сюда самочинно. Еще не хватало, чтобы воспитанники или прислуга начали подглядывать за ним! Покушений на свою жизнь Тандернак не боялся, но тем не менее тщательно оберегал собственное одиночество. Хозяин должен быть человеком без слабостей, без недостатков, без уязвимых мест. Если кто-нибудь из юных существ, уже достаточно испорченных, чтобы отдаваться клиентам и плести интриги за первенство в ремесле, увидит Тандернака спящим, то образ непогрешимого господина может рухнуть. Спящий человек — беспомощен. Он лежит в неловкой позе, он может пустить слюну. Тандернак станет в глазах воспитанников похожим на одного из клиентов, что получили удовлетворение и теперь храпят на постели рядом с молодым продажным телом.

Впервые за несколько лет Тандернак не сделал того, что вошло у него в привычку и исполнялось бессознательно: не заложил засов. Как такое вышло? Что ж, он исправит ошибку теперь. И Тандернак закрыл свою дверь, после чего опять начал спускаться.

В передней комнате мерцала одна-единственная лампа. Ее тусклого света, однако, оказалось достаточно, чтобы Тандернак заметил странное темное пятно в углу, под стеной. Этого пятна здесь также быть не должно.

Он насторожился, стал прислушиваться. Дом молчал. Везде спали. Тростник, которым был устлан пол, безмолвствовал. Тандернак спустился ниже и приблизился к пятну.

Разумеется, ему и прежде доводилось видеть мертвецов, но вид собственного охранника, убитого в собственном его доме, поразил Тандернака. Лицо детины было изуродовано и залито кровью, в зубах застряли стебли тростника. Тяжелый держатель для факела валялся рядом.

Тандернак склонился ниже.

— Кто? — пробормотал он.

Ответа, естественно, не последовало.

Он выпрямился, задумался. И тут еле слышно стукнула за спиной входная дверь. Тандернак подпрыгнул от неожиданности: эту-то дверь он точно запирал!

За спиной никого не было. Дверь шевельнулась под порывом ветра. Опять сквозняк! Тандернак быстро приблизился к входу и распахнул дверь. Выглянул на улицу. Никого. Улица была пуста.

Он закрыл дверь. Повернулся к убитому. Придется вывозить тело за город и там закапывать. Хорошо еще, что этого детину никто не станет разыскивать: Тандернак нанял его в одной деревне, очень далеко отсюда, и там об этом парне уже и вспоминать забыли.

До вечера труп придется оставить там, где он лежит. Сейчас нет времени заниматься им: нужно переодеться и привести себя в порядок перед аудиенцией у королевы. Тандернак усмехнулся: странно начинается великий день его жизни!

Оставался последний вопрос: кто воспользовался незапертой дверью, кто прошел незамеченным, кто убил охранника и выбрался из дома продажной любви? Ответ напрашивался сам собой, но казался слишком уж невероятным: эта вчерашняя девчонка выглядела достаточно слабенькой и напуганной, чтобы осмелиться на подобные действия. Но если не она, то кто же?

Тандернак прошел на кухню, где спала стряпуха, и, не обращая на нее внимания, несколько раз ударил в гонг. Звук разнесся по всему дому. Стряпуха вскочила, плохо соображая от ужаса, и бессвязно завопила: «Спасите, я не виновата, где хозяин?»

Тандернак по-прежнему безмолвствовал. Заметив его с колотушкой в руке, стряпуха успокоилась и снова улеглась. Если хозяин здесь, значит, все в порядке, рассудила она.

Молодые люди появлялись в кухне друг за другом, последним пришел мальчик, очень недовольный тем, что его разбудили. Тандернак посмотрел на них несколько секунд, а потом сказал:

— Ладно. Теперь убирайтесь. Каждый к себе.

Ни о чем не спрашивая, они разбрелись.

Итак, все на месте. Нет только той девчонки. Или она, или кто-то из ее друзей... но откуда у нее друзья? и как эти друзья узнали, куда она направилась? и как они, эти друзья, вошли в дом?

В конце концов Тандернак пришел к выводу, что все это неважно. Важно другое: Эйле сбежала и теперь сделалась опасной. Если она расскажет о том, чем занимается господин Тандернак, то все его планы рухнут.

Нужно спешить.

До аудиенции еще оставалось время. Поэтому Тандернак приступил к поискам Эйле немедленно. Он рассуждал здраво: девушка живет в столице недавно и, по ее же собственным словам, до сих пор чувствует себя здесь одиноко. Куда она могла пойти, чтобы спрятаться? Вряд ли к кому-то из придворных: эти любезные кавалеры, пожалуй, согласятся приютить у себя красотку лишь с одним условием — ей придется ответить согласием на их ухаживания. Как раз этого-то Эйле и пыталась избежать Следовательно, она попробует закрыться у себя в комнате. Проникнуть в дом, где живут белошвейки, не составит большого труда: Тандернак умел нравиться людям так что союзники у него найдутся очень быстро.

И он начал поиски именно с этого. По его словам, белошвейка Эйле обещала изготовить для него тесьму, дабы украсить костюм, но почему-то задержала работу. А для Тандернака очень важно получить заказ именно сегодня, ведь ему назначена аудиенция, он должен получить знак Королевской Руки...

Дверь в комнату Эйле отворили. Девушки там не оказалось, и, судя по всему, она и не ночевала дома.

Тандернак рассыпался в извинениях и ушел, скрежеща зубами.

Он отправился гулять по саду: возможно, девчонка прячется здесь. Денег на то, чтобы снять комнату в самом городе, у нее нет. Расплачиваться своими работами она не осмелится: нитки, ткани, да и сам ее труд — все это принадлежит королевскому двору. Ей не захочется быть арестованной за кражу.

Нет, она где-то рядом, Тандернак чуял ее присутствие, подобно тому, как зверь догадывается о близости жертвы. Интуиция никогда его не подводила. Эйле — здесь, во дворце.

Где?

Ему хотелось кричать и плакать. Простая деревенская девчонка дурачит его! Как ей удается? Что за силы ее охраняют? Неужели она обладает способностью превращаться в невидимку?


* * *

Этот же вопрос задал ей Ренье, когда они вместе возвращались во дворец.

Девушка тихо засмеялась:

— Нет, но я умею проходить там, где другие находят лишь запертые двери и глухие стены.

Ренье вспомнил:

— А ведь точно! Я помню, как вы впервые появились на «малом дворе»... Стало быть, когда вы подошли к дворцовой ограде, ворота стояли открытыми?

— Только одна дверца. Тогда я об этом не задумывалась. Взяла и вошла.

— Дверца была открыта... боковая дверца... — задумчиво протянул Ренье. — У стражников тоже бывают слабости. У королевских охранников случаются свидания... И они настолько радуются встрече, что забывают запереть маленькую боковую дверцу... И как раз в эти минуты одна перепуганная белошвейка, не замечая преград, минует эту дверцу и входит туда, где ей быть не полагается...

— Что-то в этом роде, — согласилась Эйле. — Я толком не помню, что в точности произошло. Я слишком перепугалась.

— Э... — начал Ренье и поглядел на девушку искоса. — Можно, я задам неприличный вопрос?

Она очень мило хлопнула ресницами.

— Насколько неприличный?

— Запредельно, — уверил ее Ренье.

— Спрашивайте! — храбро позволила Эйле.

— Где вы провели эту ночь? Ну, где вы спали?

— Не знаю, — сказала она. — Там был один юноша. Какой-то парень. Я его не разглядела. Он схватил меня за руку и стал успокаивать, а потом привел в какую-то комнату и уложил в постель.

— И вы заснули?

— Ну, да...

— А тот парень?

— Погладил меня по волосам... кажется. И ушел.

— Знаете, это был не я, — сказал Ренье.

Она робко спросила:

— Вы ведь спрячете меня?

— Нет, отдам на съедение Тандернаку... Просто нужно решить, как это лучше сделать.

Она замедлила шаг, и Ренье догадался: она испугалась.

— Почему вы все время вздрагиваете? — досадливо проговорил он. — Я ведь сказал, что мы с вами теперь друзья навеки, даже если вы и не окажете мне честь и не станете моей возлюбленной. Поверьте, это совершенно не обязательно. Я умею дружить с женщинами и без этого. Верите?

Она кивнула.

— Вот и хорошо, — строгим тоном молвил Ренье.

— Почему бы нам не пойти к королеве и не рассказать ей все?

— ' Что — все? Ее величество необходимо оградить от этой грязи.

— Но она вручит ему знак...

— Плевать. Знак можно и выкрасть — потом. И никто ничего не докажет.

— Он может подать ходатайство...

— Нет, — оборвал Ренье, — такое невозможно. Знак Королевской Руки — священная реликвия, обладающая абсолютной ценностью. В архивах не содержится сведений о людях, которые его получают, потому что удостоенные этой награды обязаны хранить ее сами и передавать из поколения в поколение. Знак Королевской Руки невозможно отнять у тех, кому он вручен, его надлежит передавать по наследству, его нельзя осквернить — за это полагается серьезное наказание... Продолжать?

Эйле кивнула.

— Если награжденный утрачивает знак — теряет его, уничтожает, позволяет ворам выкрасть его, словом, допускает небрежность по отношению к предмету абсолютной священной ценности, то знак не подлежит восстановлению. Каждая пластинка с отпечатком ладони ее величества — единственная, неповторимая, ее невозможно вернуть. Человек обязан обладать той самой, его собственной. Любая другая, в том числе и сделанная заново, будет недействительна.

— И подделки невозможны?

— Не-а, — сказал Ренье. — Подлинная обладает рядом свойств. Фальшивку установить проще простого. Подлинная содержит в себе частицу эльфийской крови — со всеми качествами эльфийской крови...

— Я правильно поняла — вы намерены позволить ему получить этот знак, а затем украдете его?

Ренье весело кивнул.

— Но как вы проникнете в его дом?

— Вы сохранили ключи? — спросил Ренье. — Ну, те самые, что вы свистнули в хозяйской спальне?

— Кажется, да... Я их оставила! — спохватилась Эйле.

— Где?

— В той комнате, где ночевала...

— Будем искать ту комнату! — решил Ренье. — Жаль, что вы не запомнили лицо вашего парня, ну да ладно. Как-нибудь отыщем, либо комнату, либо его самого. Стало быть, мы возвращаемся во дворец. Не боитесь? Тандернак сегодня будет там.

Она покачала головой.

— Если вы будете рядом — нет, не боюсь. — Эйле остановилась посреди улицы и взяла Ренье за обе руки. — Какое удивительное чувство! — проговорила она. — Вы — мой первый друг, за всю мою жизнь! У нас в деревне не принято было, чтобы девушки дружили с кем-нибудь. Даже друг с другом. Мы все были заняты работами или замужеством.

— А тот молодой человек, — напомнил Ренье, — ваш возлюбленный?

— Я любила его, — просто сказала Эйле. — Это не было дружбой. Я не могла без него жить.

— Но ведь живете! — напомнил Ренье.

— Я верю, что мы встретимся. Поэтому и живу.

Ренье немного подумал.

— Получается, что без меня вы жить сможете, да?

Эйле лукаво фыркнула.

— Может быть... не хочу проверять!

— Вот слова разумной женщины. Не будем проверять, в самом деле... Полагаю, вы — вполне полноценное человеческое существо, Эйле, способное и любить, и дружить, и ненавидеть, что бы там ни говорили о девчонках из простонародья... А скажите, вы действительно умеете ненавидеть?

— Да, — сказала Эйле, сразу становясь серьезной. Она чуть прикусила губу, глаза ее потемнели. По мнению Ренье, ненавидящая Эйле выглядела не столько грозной, сколько несчастной.

— Кто же тот убогий, который вызвал в вас столь мрачное чувство? — спросил Ренье мягко. Он начал жалеть, что его болтовня привела их к столь неприятной теме. — Тандернак?

— Тандернак? Он ведь скоро получит по заслугам... Нет, не он. Человек, который имел власть над моей жизнью и воспользовался этой властью, чтобы разрушить все, что я любила...

— Не понимаю, — признался Ренье.

— Мой хозяин, — пояснила Эйле. — Владелец нашей деревни. Тот, кто позволил продать меня. Если бы он запретил... Если бы он хотя бы поинтересовался людьми, чью судьбу он решает — вот так запросто, просто поставив подпись!

— А что он мог сделать? — удивился Ренье. — По-вашему, дворянин должен оставлять все свои дела и отправляться в отдаленную деревеньку, чтобы лично переговорить с крестьянкой, которую староста предлагает продать? Добро бы вас отсылали на медные рудники или куда-нибудь в глушь, где вам предстояло бы убирать навоз... Знаете, как он рассуждал?

— Как? — хмуро спросила она.

— Староста для того и назначен, чтобы решать подобные мелкие вопросы, не тревожа хозяина необходимостью навещать отдаленные владения. Староста, рассуждал ваш хозяин, лучше понимает, что хорошо для дела, а что плохо. Если не доверять старосте — то нужно самому жить в деревне и с утра до вечера заниматься крестьянскими проблемами. Уверяю вас, ни один дворянин на это не согласится.

— Конечно, — сказала Эйле, кривя губы.

— Продолжаю. — Ренье слегка коснулся ее губ кончиками пальцев, заставляя сменить недовольную гримасу на более благосклонную. — К вашему господину приходит письмо. Давайте продадим юную, одаренную особу королевскому двору! Это сулит нам такие-то и такие-то выгоды. А, думает ваш хозяин, молодая девушка наконец-то покинет унылое житье в деревне и сможет устроить свою жизнь в столице. Ну какая бы не запрыгала от радости! И он подписывает документы. Вот как обстояло дело.

— Вы уверены?

Ренье кивнул.

— Ни один дворянин не желает зла своим крестьянам, поверьте. В самом крайнем случае мы бываем равнодушны...

— Наверное, вы правы, — произнесла Эйле со вздохом. — Но мне трудно забыть...

— Я попробую выяснить, нельзя ли прислать в столицу заодно и вашего возлюбленного, — сказал Ренье.

Ее глаза сверкнули.

— А такое возможно?

— Почему же нет? Вероятно, потребуется заплатить, но если ваш хозяин разумный человек, он, конечно, согласится... Могу заняться этим сразу же после того, как мы покончим с Тандернаком.

Эйле прижалась к боку Ренье, потерлась головой о его плечо.

— А, вот вы как теперь заговорили! — обрадовался он. — Хорошо. Вы знаете имя вашего бывшего хозяина?

— Конечно. Его зовут Адобекк.

Ренье остановился так внезапно, словно споткнулся о невидимую преграду.

— Как?

— Адобекк, королевский конюший...


* * *

Им удалось пройти на «малый двор» незамеченными. Ренье привел девушку в апартаменты, которые занимал в те дни, когда жил при особе принца: две комнатки, битком набитые мебелью, преимущественно детской. Там были крохотные стульчики, игрушечные столы, за которыми можно было угощаться только лежа на полу, маленькие шкафчики содержали миниатюрную посуду. Ренье так и не понял, были ли то игрушки или же этими вещами пользовался сам принц, когда был еще ребенком.

В любом случае, комнаты пришлись Ренье по душе. Здесь имелась очень широкая низкая кровать, на которой вполне помещался взрослый человек; что касается одежды, то Ренье разбрасывал ее по всему помещению и поиски той или иной части туалета превращались в увлекательное приключение среди лабиринтов игрушечной мебели.

Эйле уставилась на комнату изумленно.

— И вы здесь живете?

— Иногда. Когда его высочество желает видеть всех своих придворных непременно подле себя. В других случаях я обитаю у моего дяди, в столице.

— Но ведь это все — для кукол!

— Возможно, дорогая, для принца мы и есть куклы. Никто этого в точности не знает, поскольку его высочество принц Талиессин — загадка для всех, даже для собственной матери.

— Вы так свободно об этом говорите! — поражалась Эйле.

— Это потому, что я дворянин, — сообщил Ренье. — Поживёте с мое при королевском дворе, и вы тоже научитесь говорить о подобных проблемах легко. Так легко, словно это ваши проблемы, а не династические.

Эйле опустилась на игрушечный стульчик.

— Точь-в-точь куколка! — восхитился Ренье. — Кстати, у меня есть настоящая фарфоровая кукла. Подарок принца.

— Принц подарил вам куклу?

— Сидите. Не вскакивайте. Сломаете мебель. И вообще... — Ренье вдруг засиял обаятельнейшей из своих улыбок. — Раздевайтесь!

— Что? — пискнула Эйле.

— Я ваш друг?

— Да...

— Раздевайтесь!

Эйле вздохнула.

— Только не надо этих умудренных вздохов, — предупредил Ренье. — Вы больше не деревенская кумушка, сколько можно твердить. Вы — столичная штучка! Бельё можете оставить... А обувь — долой!

Он подошел к Эйле и сдернул с нее верхнее платье. Потрогал чулки — шелковые.

— Сойдет, — пробормотал он. — А вот прическа никуда не годится...

Он подскочил к одному из шкафчиков и распахнул дверцы. Шкафчик был изумительной работы, из темной породы дерева, с перламутровыми инкрустациями, изображающими битву птиц и лягушек. Внутри обнаружилось множество платьиц с оборочками, сшитых по старинному фасону.

— Знаете, дорогая, сейчас мне пришло на ум, что эти вещички принадлежали вовсе не Талиессину, — сказал Ренье, копаясь среди шелкового тряпья. — Здесь хранятся детские вещи самой королевы! Представляете?

На мгновение он вынырнул из шкафа, с рук свешиваются ленты и чепцы, на голове примостились нижние юбки с кружевами.

— Ее величество играла здесь, когда была малюткой! Можете поверить? Ее пальчики трогали все эти ленточки, завязывали здесь бантики...

— Нет! — вырвалось у Эйле.

— Почему же нет? — удивился Ренье. — Полагаете, ее величество никогда не была девочкой?

— Это слишком невероятно...

— Будем рассуждать здраво. — Ренье уселся на полу, скрестив ноги. — Вы сами только что утверждали, будто ваш прежний хозяин относится к крестьянам так, словно они — его игрушки. Продает, не задумываясь об их чувствах. Ну? Было? Утверждали?

— Кажется...

— Не кажется, а утверждали. Продолжим. Любой, даже самый могущественный человек, даже такая хитрая гадина, как Тандернак, есть игрушка судьбы. И вы, и я — в равной мере. Так почему бы игрушкам судьбы не поиграть в игрушки королевы?

— Вы меня запутали, — жалобно сказала Эйле.

— Это называется силлогизм, — поведал Ренье и снова погрузился в шкаф.

Наконец выбор был сделан, и Эйле облачилась в забавное платьице с кружевами по подолу, с корсажиком и широченным воротником. Ренье самолично соорудил ей фантастическую прическу, пользуясь огромным количеством гребешков и лент, а сверху прикрыл свое творение прозрачным покрывалом, которое прикрепил золотыми заколочками.

— Где вы так научились? — поражалась Эйле.

— Дорогая, всему, что я знаю в жизни, меня обучили несколько профессоров в Академии и десятка три жизнерадостных женщин... — рассеянно молвил Ренье, отходя в сторону и любуясь своим творением. — Теперь вы вполне сойдете за куклу.

Заявление оказалось для Эйле столь неожиданным, что она только ахнула и села на пол, раскинув ноги.

— Превосходно! — восхитился Ренье.

— Любой сразу заметит, что я не кукла! Я ведь дышу. — сказала девушка.

— Это последнее, на что люди обращают внимание, — ответствовал Ренье. — Мужчины — такие скоты! Оборочки и розовое личико — стало быть, кукла! А дышит она или нет — дело десятое.

— Я не понимаю, — жалобно протянула Эйле, — вы это всерьез?

— Почти. Вставайте. Если возникнет опасность разоблачения — я сразу беру вас на руки, а вы свешивайтесь, как неживая. Мои соратники по благородному делу потакания капризам его высочества знают, что у меня есть кукла. Иногда я ломаю шута и таскаю ее с собой. В подробности они не входят. Они ведь — настоящие мужчины. Они могут даже позволить себе презирать Талиессина за то, что он не похож на них. Ну, и уж конечно, они презирают меня. Я ведь тоже на них не похож, да к тому же не являюсь наследником престола. Видите, как все запутано!

— Я только одно поняла, — сказала Эйле, — никто не станет разыскивать меня здесь, потому что в «малом дворе» не бывает женщин.

— Умница, — отозвался Ренье и пощекотал ее за ухом. — Для куклы вы устрашающе сообразительны.


* * *

Все эти дни королева почти непрерывно думала об одном: с ее сыном творится что-то неладное. Он не покидает библиотеку. Иногда его видят переодетым в простое платье — он торчит в каком-нибудь кабаке и пьет Умеренно, не напиваясь и не учиняя безобразий. Случается, он просто бродит по улицам. Ни разу его не замечали с женщиной.

— Если он не ищет женского общества или приключений с неизбежным кровопусканием, — говорил, омрачаясь, Адобекк, — следовательно, его высочество занят поисками истины, а это опасно. Истина имеет множество обличий, и некоторые из них уводят на ложный путь...

Затем принц появился во дворце. Нанес визит матери. Попросил прощения за то, что был невнимателен к ней в последнее время.

— Что с тобой происходит? — осторожно спросила королева. — Я интересуюсь не из любопытства. Мне это по-настоящему важно.

— Знаю, — сказал Талиессин, отводя глаза. — Я и сам пока не знаю. Как только выясню, предоставлю полный отчет.

Королева вздохнула и отпустила сына.

Она почти не помнила, как прошла церемония вручения знака Королевской Руки. Кажется, этого трактир' щика зовут Тандернак. Сдержанный человек, очень деликатный. Был краток, почти не занял у королевы времени. Не вынуждал ее устраивать длительный прием — сейчас ей этого совершенно не хотелось. Быстро ушел. Она невольно ощутила благодарность к нему.

Тандернак торопился поспеть домой. Ему предстояло еще закопать труп, а для этого следовало выехать в крытой повозке за город засветло. Человек, пускающийся в путь на ночь глядя, вызовет подозрения. Во всяком случае, стражникам таковой запомнится, а это — лишнее. Оставлять же мертвеца в доме еще на одну ночь Тандернаку и вовсе не хотелось.


* * *

Талиессин заглянул в покои, где, как ему доложили слуги, находился Эмери, но придворного там не оказались. Несколько секунд принц стоял в дверях, прислушиваясь: нет, тишина. Хотя мгновение назад ему показалось, будто он улавливает чье-то дыхание. На всякий случай Талиессин позвал:

— Эмери!

Ответа не последовало.

Принц вошел, бросился на кровать. Заложил руки за голову.

— Разбежались! — проговорил он, слушая, как голос вязнет среди множества крошечных предметов бывшей детской. — Все разбежались! Впрочем, я сам виноват — зачем распустил их... Но покататься верхом хочется. Поеду один.

Он шевельнулся, с силой ударил обеими ногами разом по кровати, изогнулся и вскочил.

Прямо перед ним сидела на полу кукла.

Принц удивленно посмотрел на нее.

— Вот это да! — сказал он. — Эмери переодел ее...

Он снова уселся на кровать. Воззрился на игрушку.

— Странный он человек, этот Эмери, не находишь? — обратился Талиессин к безмолвной кукле. — Я думал, что это я один тут странный, но он меня превзошел. Нехорошо, когда придворный превосходит своего господина. Это нужно решительно пресечь! Молодой мужчина играет в кукол... Может быть, он такой молодой мужчина, который предпочитает быть молодой женщиной?

Принц замолчал. Кукла из последних сил старалась не моргать.

Талиессин рассмеялся.

— Да нет, что я говорю! — произнес он. — Сам-то я не лучше — сижу тут и болтаю с куклой. С кем не начнешь болтать, если все кругом — болваны. Куклы по крайней мере не лезут со своим мнением.

Он наклонился вперед и взял Эйле за талию.

— Теплая, — сказал он.

Эйле виновато улыбнулась.

— И живая, — добавила она.

Талиессин отдернул руки так, словно обжегся.

— Ты живая! — вскрикнул он. — Что ты здесь делаешь? Ты любовница Эмери?

— Нет...

— Тогда что ты здесь делаешь?

— Прячусь...

— От кого?

— От врагов.

— Разве у кукол бывают враги? — поинтересовался принц.

— У таких кукол, как я, — да, — сказала Эйле.

— Ого! А какая ты кукла?

— Живая.

— Это я уже понял. А еще какая?

— Глупая.

— Не такая уж глупая, если понимаешь это, — заметил принц. — Ну, что еще добавишь?

— Я узнала ваш голос, — сказала Эйле.

— Где же ты слышала мой голос? — удивился Талиессин. — Не помню, чтобы я недавно посещал тряпичника.

— Не там.

— В лавке диковин? Там я тоже не был.

— И я там не бывала.

— Интересная игра, кукла. Может быть, ты дочка часовщика? По слухам, у него заводная дочка, и он по утрам вкладывает ключ в скважину у нее на спине.

— У меня нет скважины.

— Повернись, — приказал Талиессин.

Эйле встала, затем подняла одну ногу и ловко повернулась на второй. Она медленно развела руки в стороны и застыла. Правой рукой Талиессин обхватил ее за талию, чтобы она не упала, и ладонью левой провел по ее спине.

— И вправду — нет, — объявил он, оборачивая девушку лицом к себе.

Он слегка надавил на ее лодыжку, понуждая куклу опустить ногу. Эйле послушно замерла перед ним в новой позе — ножки в шелковых башмачках чуть расставлены, руки прижаты к бокам, ладони растопырены.

— Ну так где же мы виделись? — спросил Талиессин.

— Мы не виделись, а слышались, — ответила Эйле.

— Ты говоришь загадками, а я не могу понять, нравится мне это или раздражает... Должно быть, я слышал твой голос в буфетной. Это ты воровала сладости?

— Нет.

— Вероятно, это я их воровал... Ты уверена, что Эмери не твой любовник?

— Он мой друг.

— Вот еще одна странность: он не только играет с куклами, но еще и дружит с ними...

— Вы тоже, — сказала Эйле.

— Возможно, — не стал отпираться принц. — Что ты умеешь делать?

— Танцевать.

— Покажи!

— Хлопайте, — попросила Эйле. — Вот так: раз — раз-два — раз-два-три!

Он принялся отбивать ритм — то топая в пол, то стуча кулаком в стену, то насвистывая, а Эйле принялась танцевать: шажок влево, шажок вправо, поворот и три быстрых прыжка из стороны в сторону.

Как

резвый

жеребец

тут

лошадь

увидал,

как

боров

удалец

тут

свинку

повстречал,

что

скажет

молодцу

та

девка

молода?

«Нет»

девке

не к лицу,

ей

надо

молвить «да»!

— Ну и песенка! — сказал Талиессин, переставая хлопать. — В первый раз такое слышу.

Эйле остановилась, застыв в той позе, в которой застала ее пауза: подбоченясь, отставив одну ногу и чуть присев на другую.

— Ты можешь сесть на пол, кукла, — позволил Талиессин.

Она уселась, как и прежде, вытянув ноги и сложив ручки на коленях.

— Хорошая кукла, — задумчиво молвил Талиессин. -Какие же могут быть у тебя враги?

— Я ночевала у вас в комнате, — сказала Эйле.

Он так и подскочил.

— Так вот где я тебя видел! Ты ворвалась в сад сама не своя и с ног валилась от усталости.

— Я сбежала, — сказала Эйле.

— Одна загадка за другой. — Талиессин вздохнул. — Пожалуй, мне это перестает нравиться... Хочешь быть моей куклой? Или ты лучше останешься куклой господина Эмери?

— Разве кукла может выбирать?

— Пожалуй, ты права, так что я тебя забираю... Мне нравятся куклы, которые поют глупые песни, танцуют нелепые деревенские танцы, говорят загадками и носят такие смешные панталоны с оборочками...

Талиессин встал и протянул к Эйле руки:

— Иди сюда.

Она поднялась, сделала шажок, другой, и тут Талиессин подхватил ее за талию и взял на руки.

— Можешь болтать головой, как будто у тебя тряпичная шея, — сказал ей принц. И когда она подчинилась, добавил с легким подозрением в голосе: — А ты уверена, что не сшита из тряпок?

— Нет, — ответила Эйле. — Я больше ни в чем не уверена.

Загрузка...