Странники между мирами

Глава двадцатая ОСВОБОЖДЕНИЕ

— А как это было в тот раз? — спросил Хессицион. — Не могла же ты ничего не почувствовать!

— Не знаю, — ответила Фейнне. — Просто шла по саду и вдруг оказалась в каком-то другом месте.

— Шла? Шла? — забормотал Хессицион. — Ты уверена, что именно шла?

Фейнне схватилась за голову. За время плена ее волосы свалялись. Девушка даже перестала их расчесывать и теперь под пальцами ощущала какую-то чужую сальную паклю, меньше всего напоминающую тот чудесный волнистый шелк каштанового цвета, который так пленял ее однокурсников по Академии.

— Я ни в чем не уверена, господин Хессицион! -закричала Фейнне сипло. Она успела сорвать голос, пока они со старым профессором спорили и пререкались, сидя взаперти в охотничьем домике, посреди леса. — Не знаю. Может быть, я и не шла, а просто сидела под каким-нибудь кустом. Не помню,

— Почему ты, дура и идиотесса, не запомнила важнейшие составные элементы эксперимента? — наседал Хессицион.

— Потому что... Скажите, господин профессор, вам нарочно приплачивали за глупость?

— Что? — взревел он. — Как ты смеешь? Дура! Дура! И в третий раз — дура!

— Сами вы — дура. Я понятия не имела о том, что происходит какой-то эксперимент. Во всяком случае, лично я никаких опытов не ставила. Ни над собой, ни над другими людьми.

— И напрасно, — проворчал Хессицион. — Нет ничего забавнее, чем опыты над живыми объектами. Сидит такой вот молодой кусок одушевленной говядины, пьет пиво и даже не подозревает о том, что он — объект. И тебя даже краем глаза не замечает. Думает — ну, мельтешит тут какой-то старикашка. То ли дело я, думает этот болван, я-то пун вселенной и центр бытия. Ан нет, голубчик! Ты — раздавленное насекомое, зажатое между двумя приборными стеклами, разрезанное на образцы, препарированное и помещенное в раствор... А я — сверху, Созерцаю, делаю выводы. И, кстати, совершаю ошибки. И, осмыслив свои ошибки, беру другой объект, дабы поставить новый эксперимент и проанализировать новые результаты. Вот у меня — настоящая жизнь! А у объектов — только существование, призванное обеспечивать меня материалом для изучения.

Поначалу Фейнне содрогалась, слушая подобные рассуждения, но через неопределенное время сидения взаперти вместе с Хессиционом даже реагировать на них перестала. Напротив, приобрела собственное мнение и начала его высказывать.

— Между прочим, — заявила она, — нам, кускам молодой говядины, плевать и на вас, и на ваши эксперименты! Мы — живем, потому что ощущаем жизнь. В нас так много жизни, что остается даже для вашего изучения. Изучайте, на здоровье! Нам не жалко! Нас хватит и на себя, и на вас, и на ваши опыты — и еще останется для любовника!

— Можно подумать, у тебя есть любовник, — проскрипел на это Хессицион,

Фейнне торжествующе завопила:

— Ага! Проняло! Уже начал ехидничать! У вас, между прочим, тоже любовницы нет.

— Моя возлюбленная — наука, — отрезал Хессицион.

— Ну да, конечно.

— Ты не веришь? — Он тряхнул ее за плечо. — Не веришь? Ну и дура!

— Конечно не верю! Вам сколько лет? Двести? Триста? И за все эти годы вы ни разу не любили женщину? Ха!

Она вдруг почувствовала, как ее старый собеседник поник, но жалеть его не стала.

— То-то же, — проговорила Фейнне, успокаиваясь. — И нечего выплескивать на меня свою злобу за то, что вы уже старый сморчок, а я еще молодая.

— Посидишь в кутузке еще пару месяцев без еды и питья — и тоже будешь старым сморчком, — предрек Хессицион мрачно.

И погладил девушку по тому же плечу, за которое только что тряс.

— Не огорчайся. Давай лучше вспоминай, как тебе удалось перейти из одного мира в другой. Ты шла или сидела под кустом? Вспоминай. Сосредоточься.

Фейнне задумалась. Ужасно хотелось есть. Это отвлекало. Она неуверенно проговорила:

— По-моему, я все-таки шла...

Хессицион не ответил. Он вдруг сделался таким бесшумным, что Фейнне испугалась: не исчез ли старик, пока она копалась в воспоминаниях и пыталась вызвать в мыслях тот волшебный день — бесконечно далекий, счастливый день в Академии...

Она застыла, прислушиваясь. Ни отзвука дыхания, ни шороха одежды — ничего. Хессицион словно растворился в воздухе.

Когда его голос зазвучал почти над самым ее ухом, девушка вздрогнула.

— А знаешь что, — проскрипел Хессицион, — пожалуй, это неважно, шла ты или сидела. Гораздо существеннее — фазы обеих лун и конкретное место пересечения лучей. Имеет значение баланс между кривизной земной поверхности и углом преломления невидимых лучей... Ты уверена, что ничего не чувствовала?

— Ничего болезненного или неприятного, — повторила Фейнне.

Хессицион вновь погрузился в безмолвные расчеты.

Герцог Вейенто не был жестоким человеком. Скорее напротив: его подданным жилось гораздо лучше, чем многим из южан. На землях герцогства не существовало крепостного права. Правда, имелись другие ограничения личной свободы простолюдинов, однако формы и срок действия этих ограничений человек мог выбирать самостоятельно, без принуждения со стороны властей. К примеру, любой имел возможность приобрести в собственность дом с садом или мастерской, и в зависимости от размеров и ценности приобретения с рудниками заключался контракт — на десять, пятнадцать, двадцать, сорок лет. Если человек умирал, не успев расплатиться за приобретение, наследники получали выбор: либо продолжить выплаты, либо утратить имущество, не выкупленное до конца. А можно было и не приобретать имущества вовсе и до конца дней своих снимать угол в общем бараке.

Вейенто поддерживал при своих рудниках систему образования: у него почти не было неграмотных рабочих, и даже многие женщины в его владениях умели читать и писать.

Система наказаний в герцогстве также отличалась от той, что применялась во всем остальном Королевстве: ни одно преступление, кроме особо тяжких, подлежащих личному суду ее величества, не каралось таким образом, чтобы виновный чувствовал себя униженным. Здесь никого не подвергали публичной порке, не обривали наголо, не выставляли у позорного столба, не изгоняли из дома, обрекая на нищенство, — словом, не делали ничего из того, на что бывали горазды бароны-самодуры в южной части Королевства. Очень вежливо виновному называли по очереди, в порядке убывания, его проступки, после чего тщательнейшим образом начисляли сумму штрафа и предлагали наилучшую схемы выплат.

Герцог до сих пор не был женат. У него имелась официальная любовница, но о брачном союзе с нею он никогда не заговаривал. Впрочем, с женитьбой Вейенто мог пока не торопиться, поскольку был еще сравнительно молод. Многое зависело от того, кто из знати Королевства будет признан им наилучшим союзником на следующем этапе борьбы за власть. У Вейенто имелись на примете по крайней мере двое таковых, и оба располагали дочерьми на выданье.

Но прежде чем приступать к активным действиям, Вейенто должен был завершить начатую интригу, а именно: лишить противника главного преимущества — эльфийской крови. Талиессин, как доносили герцогу, уже почти ни на что не годен, обычный выродившийся потомок древней семьи, типичный «последний в роду», после которого фамилия попросту исчезает — навсегда.

Вейенто чувствовал странное удовлетворение, когда думал о принце.

Странный. Людям такие не нравятся.

Безвольный. Настроение у него так и скачет. Сегодня хочет одного, завтра — прямо противоположного. Читает много, но бессвязно. Ненавидит учение. Фехтует яростно, иногда недурно, но чаще — берет слишком быстрый для себя темп и мгновенно выдыхается. И весь он — в этом.

Избегает женщин. Об этом говорят уже открыто. Скоро Талиессин сделается предметом общих насмешек, и Вейенто приложит руку к тому, чтобы это произошло как можно быстрее.

И если принц случайно погибнет на охоте или во время верховой прогулки — или даже в ходе учебного поединка на шпагах, — никто по нему особенно убиваться не станет. Разве что его мать, которую печаль по сыну скоро сведет в могилу.

И тогда настанет пора переходить к завершающей стадии долговременного плана...

Только одно обстоятельство могло разрушить эту четкую схему. Если Талиессину найдут невесту чистейших эльфийских кровей и совершат обряд обручения новой королевской четы с Королевством прежде, чем Талиессин умрет. В таком случае друзьям принца (если таковые еще существуют) следовало бы поторопиться.

Известие о том, что обнаружилась девушка, способная совершать переход в мир Эльсион Лакар, прозвучало для Вейенто как гром среди ясного неба. Магистр Алебранд был не на шутку встревожен, когда отсылал сообщение, это чувствовалось в каждой фразе его письма. У сторонников Талиессина появился живой ключ к другому миру! Нельзя допустить, чтобы этим ключом завладела королева. Фейнне из Мизены должна исчезнуть.

Но будет еще лучше, если Фейнне из Мизены перейдет на сторону герцога и передаст ему бесценный дар своего умения перемещаться за невидимую границу.

В общем и целом Вейенто рассчитал все правильно. Такая девушка, как Фейнне, внезапно вырванная из привычной для нее жизни и помещенная в незнакомые условия, неизбежно должна была утратить привычные представления о людях и жизни, сломаться и перейти под покровительство первого же человека, который проявит к ней доброту.

Он не понимал причин ее упрямства. Не понимал, почему она с самого начала решила видеть в нем своего врага и упорно держалась первоначального мнения. Он ведь не предлагал ей предать любимого человека или изменить Королевству — перейти на сторону кочевников, например, атакующих сейчас северно-западные границы. Он лишь хотел, чтобы эта девушка признала в нем союзника, доброго друга, в конце концов.

У него были вполне рациональные причины поступить именно так, как он поступил: похитить девушку, ничего не сообщив о ее местонахождении ни в Академию, ни в Мизену. Что ж, если бы Фейнне не была такой упрямой, ее родителям даже не пришлось бы волноваться: они получили бы известие о дочери еще прежде, чем закончился бы учебный семестр.

Но Фейнне продолжала вести себя необъяснимо. И Вейенто пошел на крайние меры: он ужесточил условия ее содержания.

У герцога больше не было времени ждать, пока девушка согласится с его доводами и начнет помогать ему. Вейенто и так слишком задержался в охотничьем домике. Разумеется, он не сомневался в том, что и без него дела на севере идут как надо: управление заводами остается на высоте, в рудниках за порядком совместно следят союзы рабочих и местная администрация, а связи с дружественным подземным народом вряд ли ухудшатся за столь короткий срок: гномы — существа медлительные; что бы ни произошло, они сперва десять раз поразмыслят и сделают дюжину-другую взаимоисключающих выводов, прежде чем начнут действовать каким-либо новым для себя образом.

И все же чересчур затянувшееся отсутствие герцога может вызвать нежелательное внимание. С Фейнне следовало заканчивать.

Сперва исчезла нянюшка. Девушка отнеслась к этому с поразительным равнодушием. Она несколько раз спрашивала тюремщиков — где старушка, но, не получая ответа, спрашивать перестала. Перестала она и следить за собой. Больше не требовала ни воды для умывания, ни свежего белья. Не прикасалась к гребню.

Вейенто понадеялся было на то, что внезапная неряшливость пленницы — некая форма протеста. «Очень хорошо, — говорил герцог, потирая руки, — протестующий узник обычно желает вступить в диалог со своим тюремщиком. Он надеется на то, что ему начнут задавать вопросы и делать предложения. Протест — способ обратить на себя внимание».

Однако Алефенор, начальник стражи, держался иного мнения. «Полагаю, вы ошибаетесь, ваше сиятельство, — возражал он, — она и не думает протестовать. Ей все сделалось безразлично. Ей неважны теперь даже запахи, а ведь для слепых обоняние играет чрезвычайно важную роль. Она и без всяких протестов не обделена нашим вниманием. Нет, ваше сиятельство, эта особа просто-напросто махнула на себя рукой. Теперь ее не пронять ничем, даже пытками».

Алефенор оказался прав. Фейнне все больше замыкалась в себе. Она как будто исследовала свой внутренний мир и по мере этого исследования погружалась в него все глубже. Звуки извне почти не достигали ее сознания.

И тогда Вейенто решился на новый шаг: он заставил внешний мир стать агрессивным. Лишенная общества, питья, еды, девушка не могла не высунуться из той жесткой, непроницаемой скорлупы, которую создала вокруг себя, чтобы не поинтересоваться: что происходит? Не собираются ли тюремщики попросту уморить ее голодом?

Вейенто не верил в то, что Фейнне всерьез решилась умереть.

И здесь Алефенор поддержал его: «Полагаю, вы правы. Она еще не готова. Ей безразлично почти все — но не собственная жизнь. Она до сих пор на что-то надеется, и пока мы каким-нибудь неосторожным словом не убьем в ней последнюю надежду, она будет доступна управлению извне».

Они оставили в ее комнате воду. Не слишком свежую не слишком чистую, но все же пригодную для питья. Пяти дней без пищи и денька без воды будет достаточно, чтобы Фейнне кинулась в объятия своих избавителей и начала наконец относиться к ним с доверием.

Им оставалось только ждать.

— Она бросится к вашим ногам, ваше сиятельство, — утверждал Алефенор, — будет плакать от радости просто потому, что услышит живой человеческий голос. Она молода, избалована. Она умеет быть упрямой, потому что, видимо, именно таким способом добивалась от родителей желаемого. Дети из богатой семьи отличаются иногда довольно сильной волей. Но — только до тех пор, пока рядом с ними взрослые. Оставшись наедине с собой, они теряются.

Вейенто кивал, однако в глубине души испытывал страх: что будет, если Фейнне окажется еще более крепким орешком, нежели предполагает Алефенор? Сейчас Вейенто не был уже уверен ни в чем.

На второй день лесного житья ему доложили о том, что пропала нянюшка.

— Старуха куда-то ушла, — сообщил солдат, — и до сих пор не вернулась.

— Должно быть, и не вернется, — сказал герцог безразлично. — Это не имеет значения. Кто упустил ее?

— Я, — сказал солдат и опустил глаза.

— Лишаешься жалованья за два дня. — Герцог махнул рукой. — Невелика потеря. Она, мне кажется, была немного не в себе.

— Может совсем пропасть, в лесах-то, — заметил солдат, несколько опечаленный наложенным на него штрафом. — Не поискать ли?

— Не надо, — велел герцог. — Суждено ей пропасть — пускай. Я не буду тратить силы на какую-то старуху, которой давно уже пора на покой. В любом случае она ничего не сможет связного рассказать. Ступай, дурак.

И солдат удалился.

Вторая пропажа оказалась серьезней первой. Тут уж герцог не на шутку встревожился.

Без всякого следа исчез Хессицион.

За стариком отправили весь отряд, и сам Вейенто тоже принял участие в поисках. По мнению Алефенора, безумного профессора хватились довольно быстро. За такой короткий срок старичок не смог бы уйти далеко. Рассыпались по лесу веером, каждый в своем направлении, и рыскали до вечера, пока не стемнело. Тогда собрались у старого костра, в лагере, разбитом в стороне от охотничьего домика.

— Никого.

— Никого.

— Ни следочка.

Вейенто кусал губы с досады. Старуха — ладно. Кому она нужна! Ни толку от нее, ни особого вреда. Но Хессицион... Если Фейнне представлялась Вейенто «ключом» от незримых ворот в мир Эльсион Лакар, то Хессицион обладал «замочной скважиной», подходящей для этого «ключа».

— Завтра я уезжаю, — объявил Вейенто. — Алефенор остается. Если будет результат — доложить.

— Я доложу о любом результате, — сказал Алефенор.

Вейенто глянул на него с нескрываемым раздражением: невозмутимый вид начальника стражи выводил герцога из себя. Еще бы! Алефенору, по большому счету, наплевать — получится у него сломать волю пленницы или нет, узнает герцог способ, которым Фейнне перешла незримую границу, или же останется в неведении. Алефенор перенес за свою жизнь достаточно много испытаний, чтобы еще одна удача или неудача могла повлиять на его отношение к миру и себе. Этому человеку не важен результат его деятельности. Он получает удовольствие просто от того, что добросовестно и отчасти творчески выполняет приказы.

Хотел бы герцог позволить себе то же самое! Быть таким же невозмутимым. Относиться к жизни с той же отрешенностью.

Невозможно.

Спать устраивались возле костра, на голой земле, по-походному. Только для герцога натянули полог — Алефенор предположил, что ночью может пойти дождь (кстати, не ошибся).

Вейенто уже погружался в сон, когда рядом с ним очутился тот солдат, что упустил девушкину няньку.

— Я вот подумал, — зашептал солдат, наклонившись к уху Вейенто, — что этого сумасшедшего старикана можно и не разыскивать.

— Что ты себе позволяешь? — вскинулся герцог. — Что за наглый тон?

— Простите, ваше сиятельство, — солдат заговорил еще тише, теперь он почти шелестел, — только вот какая мысль у меня...

Герцог сел. Он сам поощрял инициативу у подчиненных. Что ж теперь жаловаться, если они мешают ему спать!

— Говори, болван.

— Ходил такой слух, что старик придет, если позвать его трижды.

Герцог в темноте уставился на солдата. Тот переступал с ноги на ногу, ежился — чувствовал себя неуютно; однако желание угодить его сиятельству пересиливало даже страх.

— Хочешь выслужиться? — спросил герцог.

— Ради общего дела, — пробормотал солдат.

— Штраф все равно с тебя не сниму, — предупредил герцог.

— Я не ради штрафа... — сказал солдат.

— Ну ладно тебе. — Голос Вейенто чуть смягчился. — Откуда ты знаешь, что профессора нужно позвать трижды?

— Слух...

— И ты веришь слухам?

— Господин Алефенор так говорит: проверь да убедись, а после уж утверждай.

— Ну а если ошибка?

— И что мы потеряем, если это ошибка?

— Ничего, кроме твоей репутации, — сказал Вейенто. — Впрочем, какая репутация у солдата! Зови.

И тихий голос трижды произнес:

— Хессицион, Хессицион, Хессицион!

И наступила тишина, которую вдруг нарушил чей-то громкий храп.

Ничего не произошло.

— Ступай, — молвил герцог, — ложись спать. Благодарю тебя за попытку помочь. И не буди меня больше, хорошо? Я желаю отдохнуть перед завтрашним.

Герцог снова улегся. Дождик тихо зашелестел по навесу. Было очень спокойно вокруг, уютно, безмятежно. Вейенто давно не ощущал такого покоя. Странно, подумал он. Еще вчера он думал о своей пленнице, о юной девушке, которая сейчас испытывает муки голода и полна невыразимого страха. Ему казалось, что он улавливает ее ужас даже через стены, через разделяющее их расстояние. Не то чтобы Вейенто сильно сочувствовал дочке владельца мануфактуры, Но юность, красота и увечье делали Фейнне странно притягательной. Она ни в чем не была виновата! Только в своем непонятном упрямстве, к которому ее никто не принуждал.

«Неужели она умерла? — подумал вдруг Вейенто, и его окатила волна жара. — Итак, я уморил молодое существо, которое ни в чем не погрешило против меня. Вот откуда этот покой. Никто больше не страдает».

Он с трудом совладал с волнением и начал размышлять дальше.

«Если она действительно мертва, то следует избавиться от трупа. И что-нибудь сделать со свидетелями. Разумеется, убивать оставшихся солдат и Алефенора не следует. Не такой уж я злобный бессердечный зверь, каким меня рисует дражайшая кузина — ее величество. Довольно с меня одной невинной жертвы. Солдаты завтра же отправятся на поиски старухи. Объявлю ее опасной для нашего дела. Алефенор останется со мной и поможет похоронить тело...»

Вот как все просто разрешилось. Вейенто удовлетворенно вздохнул и повернулся на другой бок.

И тут совсем близко кто-то чихнул.

— Дрянь погода! — произнес ворчливый голос. — Что я тут делаю? Сидел бы в Академии, вертел бы пальцем глобус...

— Хессицион! — Вейенто подскочил, едва не своротив шест, к которому крепился навес над его спальным местом.

— Когда только вы оставите меня в покое... А ты кто, глупый дурак? — Хессицион плюхнулся на одеяло, как был в мокрой одежде. — Мне так хорошо... — продолжал старый профессор. — Он растянулся, вытеснив герцога, заложил руки за голову. — Ты недурно устроился. Ты сдал зачеты?

— Сдал, — хмуро отозвался Вейенто.

— Ну и молодец... Кому сдавал?

— Кому надо.

— Не груби! — Хессицион показал ему кулак. — Иначе устрою тебе в следующем семестре... Ты у кого на практических семинарах?

— У вас, — сказал Вейенто.

— Ну и молодец...

Неожиданно старик погрузился в сон, чуть приоткрыв рот и слегка похрапывая. Вейенто посмотрел на него искоса. Спать расхотелось. Странным образом сумасшедший профессор явился на троекратный зов. Свалился неизвестно откуда. И ничуть этим, кстати, не удивлен. Вейенто вышел под дождь, на середину лагеря, и закричал:

— Подъем!

Кругом зашевелились, начали просыпаться. Алефенор пробудился мгновенно и побуждал к активности прочих, подходя к лежащим и с силой ударяя их ногой под ребра.

Подъем, ленивые скоты! Подъем, животное, тебе сказано!

Наконец он приблизился к герцогу, держа в руке зажженный факел.

— Каковы распоряжения, ваше сиятельство?

— Идем в домик. Хессицион нашелся. Я должен поговорить с Фейнне напрямую. Полагаю, она готова к подобной беседе.

— Старика берем с собой?

Алефенор оглянулся на навес, под которым безмятежно, несмотря на поднятый шум, храпел профессор.

— Нет, теперь я знаю, как его вызвать в любой момент.

Произнося эти слова, Вейенто нарочно не смотрел на солдата, который подсказал ему «волшебный» способ. И все равно уловил блеск его глаз. Ладно, пусть радуется, что угодил своему герцогу. Возможно, это станет лучшим воспоминанием его жизни.

Охотничий домик встретил их тишиной, и Вейенто как-то сразу ощутил, что тишина эта — мертвая, не притворная. Алефенор, похоже, думал о том же самом, потому что сказал:

— Вы уверены, что она еще жива, ваше сиятельство?

— Хочу убедиться в этом, — сквозь зубы отозвался Вейенто.

Они отворили дверь в комнату Фейнне. Алефенор отпрянул, едва лишь заглянул внутрь. Помещение не имело окон, и воздух там был таким спертым, что с непривычки сразу начинала кружиться голова. Все вещи девушки валялись как попало, многие были разломаны или разорваны. Гребень с клоком волос, сломанный пополам, лежал на постели. Черепки разбитой посуды хрустели под ногами. На некоторых виднелись следы крови. Платья, простыни — все изодрано в клочья. И тоже кое-где коричневые пятна старой крови.

Девушки в комнате не было.

— Что здесь произошло? — прошептал Вейенто, озираясь. Взгляд его остановился на Алефеноре. — Ваши соображения. Любые!

— Она не могла отсюда сбежать, — пробормотал Алефенор. — Дверь была заперта, окон нет.

— Почему все вещи испорчены? По-вашему, она сумела вызвать сюда адского духа?

— Единственный, кого она могла бы вызвать, — сказал Алефенор, — это старый профессор Хессицион. Если он действительно отзывается на свое имя.

— Практика показала, что это так, — заметил Вейенто.

— Возможно, простое совпадение, — указал Алефенор. — Не следует чересчур полагаться на солдатские бредни.

— Бредни в данном случае не солдатские, а студенческие, — возразил Вейенто. — Впрочем, от этого они не перестают быть бреднями... Хессицион, Хессицион! — позвал он и добавил: — Подождем. Может быть, придет и что-нибудь объяснит.

— Не проще ли вернуться к нему под навес? — предположил Алефенор. — Вряд ли Хессицион что-либо услышит во сне. Да и хорошо ли это — будить старика, гонять его, сперва к нам в лагерь, потом сюда, в домик?

— Лично я не намерен таскаться взад-вперед, да ещё под дождем, — заявил герцог. — Рано или поздно наш ученый сподвижник расслышит свое имя и явится. Подождем здесь. Устроимся в охотничьем зале. Кажется, здесь ещё оставалось вино — вот и выпьем, чтобы скрасить мрачные ночные часы. Я желаю докопаться до истины. Девчонка не могла пропасть просто так.

Вслед за герцогом все вышли из комнаты Фейнне и расселись за длинным столом в охотничьем зале. Здесь ещё сохранялись старинные мозаичные картины с изображением охотничьих сцен. Согласно сентиментальной легенде, на одной из картин — впрочем, неизвестно, на какой именно, — был изображен король Гион, самый первый владелец этого уединенного домика в лесу.

Вейенто поймал себя на том, что совершенно не беспокоится. Так или иначе, скоро вся история перестанет быть для него загадкой.

Им пришлось просидеть здесь довольно долго, под осуждающими стеклянными взорами двух искусственных оленьих голов с настоящими рогами. На мозаичных картинах вспыхивали и гасли красноватые огоньки, отраженные отполированными кусочками разноцветных камней. Дождь то переставал, то вновь принимался шелестеть за закрытыми ставнями; иногда ветер вдруг менял направление, и тогда капли начинали стучать прямо в ставни, и этот звук был таким недовольным, как будто ночь была капризной женщиной и время от времени принималась демонстрировать все неприятные извивы своего нрава.

Вейенто не то задумался слишком глубоко, не то задремал. Он очнулся от голоса Алефенора — как показалось герцогу, чересчур громкого:

— У двери скребутся, ваше сиятельство!

— Ну так пусть отворят, — откликнулся герцог. — Здесь полно здоровых мужчин, способных выполнить столь нехитрую операцию. — Он указал пальцем на первого попавшегося солдата: — Ты! Встань! Ступай к двери и впусти того, кто за ней.

По лицу парня герцог видел, что тот боится. Вейенто криво улыбнулся.

— Мне почудилось, или ты испытываешь страх?

Солдат опустил голову и, не отвечая, побрел к выходу.

Герцог хмыкнул. В самом деле, основания побаиваться имеются. Кто знает, что там такое просится в домик? Частокол давно уже перестал быть препятствием для всякого лесного зверья, не говоря уж о людях.

В одном герцог был убежден точно: это не телохранитель Фейнне. Не тот проклятый негодяй, который ухитрился перебить половину отряда. Кто угодно, только не он.

Скреблось под дверью действительно неприятно. Не то заблудившееся животное, не то вообще какой-нибудь упырь. Хотя, насколько было известно, никаких упырей в этом лесу не водилось. Лес — чистый, благословенный, каждое дерево сияет здесь первозданным светом.

Солдат помедлил мгновение и, зажмурившись, отворил дверь.

На пороге никого не было.

То есть так показалось сначала. Затем нечто переползло через порожек и втянулось в дом, Солдат отступил назад, растерянно глядя себе под ноги.

Из леса, весь мокрый, в дом вползал Хессицион. Его редкие волосы пропитались водой, влажная полоса тянулась за ним по полу, пока он подбирался к комнате, где сидел герцог с прочими.

Солдат наконец пришел в себя и, наклонившись, подхватил старика.

— Отстань! — сипло пискнул тот и начал отбиваться. Он колотил сразу обеими ногами, размахивал руками и тряс головой, так что солдат в конце концов уронил его. Хессицион упал с глухим стуком.

Вейенто встал, желая положить конец отвратительной сцене. Быстро приблизившись, он отстранил солдата и присел на корточки рядом со стариком. Хессицион повернул к нему лицо. В каждой морщине старика стояла вода, как в овраге, и не выливалась — такими узкими эти морщины оказались. И в глазах у него тоже была дождевая вода. И в ушах, и в ноздрях. При каждом вдохе из носа выходил пузырь, который держался несколько мгновений, а после с тихим звоном лопался.

Хессицион открыл рот и выдул исключительного размера радужный пузырь. Вейенто коснулся этого пузыря пальцем. Раздался хлопок. Пузырь исчез.

— А, наконец-то ты догадался освободить мне рот, — пробулькал старик, выплевывая все новые и новые пузыри. Розоватые, полные слюны, они множились возле его головы на полу. Некоторые угодили на сапоги герцога, но Вейенто даже не поморщился.

Он наклонился еще ниже и коснулся плеча Хессициона.

— Где она?

— Кто? — осведомился старик, глядя на герцога снизу вверх.

— Фейнне. Та девушка. Слепая.

— Она больше не слепая. Там, где она сейчас, она может видеть... А ты не знал? Дурак! Бездельник! Кто поставил тебе зачет? Я напишу ходатайство, чтобы его уволили...

Он закашлялся. Пузыри, исходящие из его горла, наполнились кровью, и, когда они коснулись пола, тяжелая красная жидкость запятнала пестрые плитки.

— Фейнне, — повторил герцог. — Куда ты ее дел?

— Она ушла... — Хессицион затрясся. Он откинул голову назад, невидяще уставился в потолок и начал дрожать всем телом. Затылок его мелко стукался об пол. Ритмичный звук неприятно отзывался в ушах, и неожиданно Вейенто понял: Хессицион смеется.

Герцог схватил Хессициона за плечи, приподнял, приблизил трясущееся лицо к своему. Сжатая внутри морщин вода подпрыгивала, точно желе.

— Где Фейнне?

— Там... Эльсион Лакар. Она — там. Среди них.

— Она — Эльсион Лакар?

— Просто человек.

— Как же простой человек попал к Эльсион Лакар?

— Соотношение нескольких величин. Я искал — много лет искал. Показатели преломления лунных лучей, показатели земной кривизны на данном участке. Соединение пяти факторов. Пятый — время...

Улыбка проступила на сухих губах, и вместе с улыбкой из трещин в углах рта вытекла кровь.

— Я нашел формулу...

— Говори. — Вейенто положил голову старика себе на колени. — Говори.

— Я уже все сказал. — Он продолжал блаженно улыбаться.

Кровь стекала из его рта непрерывной струей, пачкала одежду Вейенто, проникала в его сапоги, но герцог не шевелился.

— Говори!

— Мое дело закончено. Я нашел все, что искал... Фейнне — лучшая. Лучшая! Из моих учениц — точно. Лучше тебя, глупый болван! Я уверен, ты украл чужие результаты, а письменную работу за тебя писал кто-нибудь другой, — мстительным тоном добавил старик. На мгновение к нему вернулись силы, но они слишком быстро иссякли. — Ставлю тебе «неудовлетворительно», — пробормотал он, обвисая на коленях у герцога. — А еще моя женщина — она тоже была хороша... давно. Очень давно! — добавил он, погружаясь в сон.

— Формула! — вскрикнул герцог.

— Ненавижу левитацию, — шепнул Хессицион и затих.

Напрасно Вейенто тряс его и умолял, напрасно плакал, повторяя имя «Хессицион» трижды, и трижды, и ещё раз трижды: старик, который прожил неведомое количество лет в поисках формулы, позволяющей рассчитать время и место прямого перехода из мира людей в мир Эльсион Лакар, умер.

Девушка, «объект» его последних изысканий, бесследно пропала. Объяснение этому исчезновению нашлось, однако оказалось абсолютно бесполезным. Вейенто вновь очутился там, где находился в самом начале истории с похищением Фейнне. Только теперь дело обстояло еще хуже: в любой момент девушка могла объявиться и потребовать у королевы справедливости — для себя и Хессициона.

И не хватало еще, чтобы герцога Вейенто обвинили в смерти старого ученого!

Он встал. Мертвец с глухим стуком упал на пол, завалился на бок и затих, нелепо подвернув под себя безвольную руку.

— Похороните его, — приказал Вейенто. — На рассвете уезжаем отсюда.

Он вышел на двор и подставил лицо струям затихающего дождя. Небо уже сделалось светлее; ветер поднялся выше и еле слышно шевелил кроны деревьев.

В маленьком городке Томеэн, что в полутора днях пути от древнего лесного массива, все жители были наперечет. Здесь люди жили на виду друг у друга, и, если к вечеру кто-нибудь не являлся домой, весь город выходил на поиски. Обычно пропавший обнаруживался где-нибудь в болотах возле озера Томея — места там хорошие, и в отношении охоты, и в том, что касается рыбной ловли, но довольно коварные. Увлекшись погоней за мясистыми рыбами с их жирным розовым мясом, недолго оказаться в трясине. Рыбы эти обитали на мелководье, в болотной воде, и ловили их сачком. Случалось, охотники погибали, но большинство благополучно возвращалось с уловом.

Во всех домах Томеэна имелись заготовленные факелы и специальные гибкие решетки, сплетенные из лозы — чтобы бросать их поверх болота и тащить уцепившегося в них человека, вызволяя бедолагу из цепкого плена.

Что касается чужаков, то городок видел таковых крайне редко — разве что люди герцога или сам его сиятельство проедут по здешней дороге, направляясь дальше, на земли Вейенто. Дважды за историю городка его посещали короли, и память об этом хранилась столетиями. Королевские визиты запечатлены художниками — две гигантские (по меркам Тимеэна, разумеется) фрески украшают здание ратуши уже более столетия.

Иногда проходили торговцы. Очень редко, но случались здесь и бродяги — таковых изгоняли как можно скорее, особенно после истории с женой скорняка, которая удрала из дома вместе с прохожим человеком: чем, спрашивается, он успел ее пленить за те несколько часов, что сшивался возле здешней пивной? Каких только чудес не бывает!

Словом, если жители Тимеэна чего и страшились, так это подобных чудес. И появление в городке непонятной старушки тоже восторга ни у кого не вызвало. Старушка, правда, не выглядела опасной, но что-то неприятное в ней, несомненно, было.

Она возникла, можно сказать, ниоткуда. Просто в одно превосходное утро городок проснулся и увидел, что на главной площади, возле ратуши, сидит сухонькая бабушка, весьма прилично одетая, хоть и запыленная, и сосет узелок, свернутый из носового платка.

Первыми подбежали к старушке дети. Они окружили ее, точно какую-то диковину, принялись показывать пальцами, обсуждать, пересмеиваться и бросать в нее мелкими предметами, дабы привлечь ее внимание.

Старушка молча встала и пересела в другое место, но тоже недалеко от ратуши.

Затем к ней приблизилась первая любознательная женщина, а почти сразу вслед за той — и другая.

— Не помочь ли вам, почтенная матушка? — спросила первая дама.

Старушка вытащила изо рта свой узелок и проговорила слабеньким голоском:

— Благодарю вас. Я второй день сосу хлебный мякиш — весь он уже съелся, даже запаха не осталось. Мне бы, пожалуй, хотелось покушать, да только можно ли?

Женщины засуетились и тотчас обрели старушку в свою собственность. Едва не поссорились — кому вести ее к себе домой. Каждой хотелось раньше остальных узнать новости. А еще женщины боялись, что мужчины отправят непонятную гостью подальше из города прежде, чем та поведает какую-нибудь увлекательную и ужасную историю.

И потому они быстренько увели ее в тот дом, который стоял ближе к ратуше, усадили за стол на кухне, дали миску вчерашней похлебки — чтобы не терять времени на приготовление свежей, накрошили туда зелени и хрустящих овощей и еще налили немного молока.

Старушка осторожно принялась за еду. Она скушала совсем мало, совершенно как птичка, а после, едва переведя дух, спросила — далеко ли отсюда до Мизены.

— Так далеко, что мы и о городе-то таком не слыхивали! — с готовностью ответила хозяйка.

— Может, здесь найдутся мужчины, которые слыхивали? — настаивала старушка.

— Мужчины могут знать, — подтвердили женщины. — А кто вы такая, почтенная матушка, откуда вы появились и что делаете одна на дороге? Мыслимое ли дело, чтобы в таком преклонном возрасте бродяжничать? Или у вас случилось какое-то ужасное горе, которое выгнало вас из дома? Расскажите нам все-все-все, а мы отыщем способ доставить вас в Мизену.

Но старушка оказалась далеко не так проста, как представлялось этим добрым кумушкам. Едва только она насытилась — а для этого, как уже упоминалось, потребовалось совсем немного пищи, — как обрела чрезвычайно строгий вид.

— Что это вы меня допрашиваете! — произнесла она. — Я приличная дама и знаю себе цену! Особы и получше вас относились ко мне с уважением, так что нечего задавать вопросы. Нужно будет — сама скажу. Теперь же найдите мне толкового парня с хорошей телегой — пусть отвезет меня в Мизену.

Этот тон возымел волшебное действие. Кумушки почувствовали себя одновременно и уязвленными, и причастными к какой-то важной тайне. И одна отправилась за своим сыном, а вторая осталась с гостьей и начала льстить ей и подлаживаться под нее в тайной надежде выведать что-нибудь еще.

Старушка сказала:

— В Мизене вашему возчику хорошо заплатят.

— У нас и сомнений в том нет, — заторопилась хозяйка дома, — сразу видно, что вы — дама основательная и со средствами. Нас только то удивило, что подобная дама оказалась в затруднительном положении.

— С дамами такое происходит сплошь и рядом, — фыркнула старушка.

— Да, но не в вашем же возрасте! — выпалила любопытная женщина.

— В любом возрасте, — отрезала ее собеседница и замолчала.

Парню с телегой тем временем давались последние наставления:

— Смотри во все глаза, слушай во все уши, Все запомни — потом мне расскажешь.

— Да понял уж, понял, — бурчал парень, которому совершенно не хотелось тащиться до Мизены в компании с какой-то полоумной старухой.

— По дороге спросишь — куда ехать, — продолжала мать.

— Да соображу как-нибудь, — отзывался сын.

Впоследствии обеим достопочтенным хозяйкам сильно попало от их мужей и прочих мужчин городка за то, что они отправили непонятную старушку в путешествие, не показав ее прежде городским властям и даже толком ничего о ней не разузнав. И ни одна, ни другая так и не смогли объяснить, почему повиновались этой старушенции так слепо и без возражений.

А как бы у них получилось противиться ее приказаниям, если она даже бывшим сержантом армии Ларренса помыкала? Только Фейнне и могла ей приказывать, но Фейине была далеко, бедная голубка, и старушка-няня понятия не имела, где ее искать.