Странники моря

Франк Конли ТАИНСТВЕННЫЙ КОРАБЛЬ Морской рассказ

Вдали показалась бригантина с фок-мачтой, оснащенной четырехугольными парусами, и с грот-мачтой, оснащенной спереди и сзади[6]. Наведя на нее подзорную трубу, я в тот же миг заметил, что с судном творится что-то неладное. Правда, оно шло довольно плавно, но у парусов были взяты рифы, как-будто во время сильной бури, между тем, как при высоком стоянии барометра, легком ветре и совершенно безоблачном небе не было причины, почему бы ему не скользить с распущенными парусами.

Но скоро обнаружился другой недобрый признак. Бригантина была на левом галсе и в течение некоторого времени шла вперед довольно твердо, хотя и тяжеловато, как-будто что-то задерживало ее движение. Вдруг она пришла к ветру и остановилась с надутыми и развевающимися парусами. Я думал, что она легла в дрейф, желая подождать нас; быть-может, она нуждалась в помощи, хотя и не подавала никаких сигналов бедствия. Но нет. Скоро она была на другом галсе и вдруг снова пришла к ветру.

— Ни единой живой души у колеса, — заключил я свои наблюдения и послал за капитаном, который был в своей каюте.

Он медленно поднялся на палубу.

— Странное судно какое-то, сэр, — доложил я, передавая ему подзорную трубу.

Капитан Марвин принялся не спеша разглядывать бригантину, а я следил невооруженным глазом, как она продолжала подвигаться тем же нетвердым ходом и с тем же кривляньем — то на одном галсе, то на другом, большую же часть времени стояла, не двигаясь с места.

— Не вижу ни единого человека на палубе, — проворчал капитан.

— Но вы заметали, конечно, сэр, что большая часть шлюпок находится в баканцах, — сказал я.

— Да, на левом борту все целы, но на правом все вышиблены с своих мест и разбиты в щепки.

— Счастье наше, сэр, что теперь день, — проговорил я смело. — Она как раз у нас на дороге, и, если бы было темно, мы, наверное, наткнулись бы на нее; это было бы довершением всех бед, случившихся с нами по выходе из Сиднея.

— Чрезвычайно верное замечание, вы как нельзя более проницательны, мистер Уиггинс, — пробурчал капитан с горькой усмешкой. — Если бросите когда-нибудь морскую службу, из вас выйдет прекрасный проповедник.

Я только усмехнулся в ответ, не дав заметить этого старому капитану, который был в сквернейшем настроении и не без основательной причины. Он был хозяином нашего пароходика в тысячу тонн вместимостью, который назывался «Бомарис», и шел из Сиднея, а нас все время преследовали неудачи. Мы шли теперь обратно в Сидней все так же налегке, как ушли оттуда четыре недели тому назад.

Мы занимались крейсерством между островами Тихого океана, выменивая копру; на судне имелся груз обычного товара для мены: разноцветные стеклянные бусы, коленкор грубых, но ярких цветов, топоры, ножи и т. д.

Дела у нас пошли скверно. Мы прошли больше половины пути к месту нашей обычной торговли, когда нас настиг циклон. Не буду подробно описывать пережитые нами невзгоды. Мы оказались так близко от края этого циклона, что нас едва не выкинуло на воздух из воды, а когда море разбушевалось, наша старая посудина стала испытывать такую килевую качку, что мы побаивались, как бы она не стала на нос; она так накренивалась, что, казалось, никогда больше не выпрямится. Затем, будучи подхвачена сбоку огромной волною, она соскользнула наискось с ее высокого ската и чуть не зарылась носом в соседней волне навсегда.

При всем том, мы благополучно выдержали бы бурю, носясь по волнам подобно пробке, если бы ось нашего гребного винта не подломилась, задребезжав с такою силой, что, казалось, все судно готово было выскользнуть из-под нас.

Мак-Персону с его помощниками удалось кое-как скрепить ее дня через два, однако старший машинист торжественно предупредил капитана, что пробовать итти больше пяти узлов в час не безопасно.

— Полный ход вперед! — скомандовал упрямый капитан, как только машинист удалился к своим машинам.

Мак в точности исполнил команду, и ровно в четверть часа «Бомарис» побил на пол-узла свой собственный рекорд; затем опять послышался дребезжащий треск, и Мак-Персон явился на палубу, ругаясь, как способен ругаться машинист-шотландец, и смело заявляя, что ему нечего больше делать и что капитан Марвин может вести свое поврежденное, негодное судно под парусами.

В конце-концов, капитану удалось смягчить его, и, спустя десять часов, мы снова шли под парами, но теперь только по четыре с половиной узла.

Маку пришлось беречь сломанную ось, вследствие чего мы гораздо больше лежали в дрейфе, чем шли вперед в течение этих четырех дней.

— Посмотрите-ка, мистер Уиггинс, не разберете ли вы, как она называется, — проговорил капитан, указывая в сторону бригантины, шедшей впереди нас, и подавая мне подзорную трубу.

Присмотревшись пристально к дощечке, прибитой на корме, я, наконец, разобрал название суденышка.

— «Прекрасная Алиса» из Сиднея, сэр, — объявил я.

Услышав это, капитан взволновался.

— Она ходит по островам за копрой, — промолвил он, как бы говоря скорее сам с собою, чем ее мною. — Дело пахнет хорошим кушем для нас за спасение корабля и его груза; она погружена до полной вместимости, судя по тому, как она сидит в воде.

— А но моему, дело пахнет чумою, судя по ее внешности, — заметил я.

— Советую вам держать язык за зубами, мистер Уиггинс, — оборвал меня капитан, — не вздумайте сказать чего-либо подобного при команде, если вам дорога ваша шкура.

Бригантина подвигалась вперед нетвердым ходом

Я тотчас же пожалел, что позволил себе высказать слишком свободно свое мнение. Если бы капитан отрядил меня на бригантину, чтобы привести ее в порт, на мою долю достался бы порядочный куш из суммы за спасенье корабля с грузом. «Прекрасная Алиса» имела с виду не больше пятисот тонн вместимости; но если она была нагружена копрой — ядром кокосового ореха, истолченного и высушенного, — то стоила, конечно, того, чтобы ее спасти. Тем временем, капитан послал разбудить мистера Снелля, старшего офицера, — забыл упомянуть раньше, что я был младший — и я решил, что случай выскользнул у меня из рук.

Мистер Снелль пришел на мостик; протирая заспанные глаза и ругаясь про себя, что его потревожили во время отдыха после жестокого напряжения и бессонных ночей, которые пришлось пережить в течение недавних бурь.

— Взгляните-ка вот на это суденышко, мистер Снелль, и скажите, какого вы мнения о нем, — обратился к нему капитан, подавая подзорную трубу.

— Ни души у колеса, ни души на палубе, повреждено на правом борту ударом приливной волны, — начал старший офицер угрюмым тоном.

— У вас очень зоркие глаза, разве мы не видим этого сами, — оборвал капитан Марвин. — Но что случилось с командой. А, как вы думаете?

— А почем я знаю, — воскликнул Снелль с насмешкой, — может их тараканы за борт прогнали, а может русалки в воду заманили. Вернее же всего, команда взбунтовалась, отправила офицеров к акулам, а теперь прохлаждается в офицерской каюте, напившись до положения риз ромом из собственного шкапчика капитана...

— Советую вам отправиться опять на боковую, мистер Снелль, — сказал капитан холодно, и я сразу понял, что Снелль испортил свои шансы еще хуже моего.

Однако слова Снелля, должно-быть, произвели некоторое впечатление на капитана, потому что, когда мы приблизились на расстояние оклика к «Прекрасной Алисе» и не получили ответа на сигналы и оклики в мегафон, он приказал мне взять с собою боцмана и четверых матросов и отправиться на бригантину, вооружившись с боцманом револьверами, а матросов вооружив кафельнагелями перед тем, как сесть в лодку. Мне было приказано осмотреть все, что следует, сделать все, что будет нужно, оставить человека у рулевого колеса и вернуться назад за дальнейшими инструкциями.

В скором времени мы очутились борт о борт с странным суденышком и обогнули его кругом на веслах, высматривая не болтается ли где-либо веревка или что-нибудь в этом роде, с помощью чего мы могли бы вскарабкаться ни борт. Ничего подобного не оказалось, но нам ничего не стоило забросить вверх веревку с кошкой на конце и укрепиться, уцепившись за шкафут правого борта. Через несколько минут я очутился на палубе с револьвером в руке. Между тем, боцман и три матроса взбирались на борт суденышка следом за мной, четвертому я приказал остаться в лодке на всякий случай.

Признаюсь, мною овладело страннее чувство нерешительности, когда все мы оказались на борту и стояли, сбившись со страхом в кучку. За исключением похлопывания парусов и плеска воды о корпус судна, все было тихо, как в могиле... Мне казалось, что я слышу, как сердце мое бьется о ребра.

Когда мы вскарабкались на борт, дул встречный ветер, и суденышко не двигалось с места, но в то время, как мы стояли, оттого ли, что течение повернуло его, или оттого, что ветер изменил свое направление, паруса его надулись, и оно тихо тронулось вперед, как-будто чья-то невидимая рука повернула колесо; я взглянул на матросов и увидел, что лица их побелели.

Я понял, что если буду колебаться и дальше, то мой крошечный отряд охватит паника.

— Вперед, ребята. За мной! — крикнул я смело, и, взведя курок револьвера, направился к кормовой части судна, где помещаются офицерские каюты,

Матросы скучились позади меня, и мы спустились с лестницы, нарочно топая как можно громче ногами. Тишина тяготила и пугала нас, и если нам предстояло сражение, то мы хотели видеть своих противников. Сражение могло завязаться, конечно, только в том случае, если предположение Снелля о бунте было верно.

Дверь офицерской каюты распахнулась, как только мы дотронулись до нее. Мы остановились, как один человек, и заглянули внутрь. В каюте не было ни мертвого, ни живого и никаких признаков борьбы.

— Слышите, сэр, что это, — пробормотал боцман хриплым голосом, хватая меня за руку, когда сверху из отворенной двери послышался резкий свист. Матросы, стоявшие позади меня, обернулись назад к будке, охваченные ужасом, и я сам испугался. Затем мы все рассмеялись и чары, овладевшие нами, исчезли, по крайней мере отчасти.

— Да ведь это канарейка! — воскликнул я и бросился вперед.

Мы обыскали офицерские каюты без всякого результата, затем отправились на нос, к баку. Было совершенно ясно, что если матросы, победившие в предполагаемом мятеже, находились здесь, то они были очень пьяны. Однако, бак оказался таким же пустынным, как и корма. Кроме канарейки, продолжавшей беспечно насвистывать и чирикать, да, пожалуй, крыс, скрывавшихся в трюме, на судне не было ни одного живого существа.

— Что же могло случиться с командой, — пробормотал я, когда мы вышли опять на палубу.

— Лодки все на местах, как те, что висят в баканцах, так и те, что разбиты волной, — ответил боцман с недоумением.

— Уйдемте отсюда скорее, сэр, на судне неладно, — прошептал Блэкстон, один из матросов, которых я взял с собою.

— Идите к колесу, Думмсон, — сказал я строго боцману, — и подведите судно ближе к «Бомарису».

Он беспрекословно повиновался, а испуганные матросы, услышав приказание, несколько успокоились.

— Давайте-ка посмотрим, что нагружено в трюме, — продолжал я, обращаясь к матросам, и они неохотно снова пошли со мной вниз.

Капитан Марвин был прав относительно груза. В трюме оказалось столько копры, сколько могло поместиться в нем, а копра — ценный груз. Было похоже на то, что, вопреки всем напастям, наше путешествие окажется более прибыльным, чем мы ожидали, если только удастся уговорить матросов плыть на суденышке до Сиднея.

А что в этом была причина сомневаться, я увидел тотчас же, как только сказал, что отправляюсь на «Бомарис» один с Уэнрайтом, матросом, которого мы оставили в лодке. Отряд мой отказался наотрез остаться на суденышке.

Я посмотрел на боцмана Думмсона. Он твердо выдержал мой взгляд, повернул колесо на один оборот, чтобы подвести судно к ветру, и презрительно сплюнул.

— Поезжайте, сэр, — сказал он. — Я побуду здесь, пока вы вернетесь назад с несколькими людьми.

Матросам не требовалось другого приказания, чтобы вернуться в лодку. Они стремглав бросились к борту, но ,подбежав к поручням, остановились, как вкопанные. Блэкстон, самый суеверный из всех, упал на колени, и я видел, как его бескровные губы зашевелились...

Встревоженный этой сценой, я поспешил подойти к ним и тут только понял, что нх так сильно напугало. Уэнрайт, оставленный нами в лодке, лежал, весь скорчившись, головой на шкафуте, с остекленевшими глазами, показывая вытаращенные белки; он лежал с открытым ртом, как-будто собираясь крикнуть. Я увидел с одного взгляда, что матрос был мертв.

Бесполезно говорить, что я был потрясен почти не меньше матросов. Оправившись от первого испуга, они спустились в лодку. Последним спрыгнул в нее Блэкстон, за ним спустился и я. Затем я подумал о Думмсоне. Он был храбрый малый, но с нашей стороны было бы нечестно оставить его одного на судне, не дав ему знать о случившемся.

Подняв кверху свой револьвер, я помешал матросам быстро перерезать кабельтов и взяться за весла. Я окликнул боцмана, и он тотчас же подошел к поручням.

— Взгляните-ка сюда, Думмсон, — сказал я, поднимая и опуская руку Уэнрайта, которая тотчас же безжизненно упала вниз.

Боцман смотрел на мертвого, совсем ошеломленный, но миг спустя принял свой обычный бодрый вид.

— Отваливайте, сэр. Уэнрайт всегда праздновал труса, — ответил он и вернулся опять к колесу.

В то время, как мы гребли обратно к своему судну, я старался разъяснить себе тайну покинутой бригантины. Но какие предположения я не делал, ни одно из них не казалось мне более или менее правдоподобным для объяснения этой тайны.

Причалили мы к своему кораблю.

Капитан Марвин стоял на мостике, нетерпеливо ожидая моего донесения. Я направился прямо к нему, предоставив помощнику боцмана присмотреть, как будут поднимать на борт мертвого матроса.

Старый капитан слушал рассказ о наших похождениях скорее с удовольствием, чем с ужасом, пока я не дошел до смерти Уэнрайта. Это известие заставило его призадуматься.

— Умер, — повторил он со страхом, который показывал, что даже он не был свободен от суеверия, составляющего наследие всех моряков.

М-р Снелль пришел на мостик, а мы с капитаном отправились на нос, где несколько матросов приготовляли тело к погребению.

Взглянув на его лицо, на вытаращенные глаза и на опустившуюся нижнюю челюсть, капитан Марвин был поражен ужасным видом покойника. Это тело придавало тайне, окружающей «Прекрасную Алису», более реальный характер. Оно, казалось, наводило на некоторые догадки о добровольном исчезновения команды с судна.

Останки Уэнрайта были торжественно преданы волнам. Сцена была очень трогательной, когда капитан Марвин читал отрывок похоронной службы, а матросы стояли с поникшими головами и бледными лицами. Было как нельзя более очевидно, что история покинутого корабля распространилась между ними и что они считают скоропостижную смерть Уэнрайта чем-то выдающимся из ряда обыкновенного, если не сверх'естественным.

Их настроение на этот счет скоро обнаружилось, когда капитан Марвин приказал мне выбрать несколько матросов, с которыми я мог бы отправиться на «Прекрасную Алису», чтобы плыть на ней в порт.

Зная положение дела, я выстроил людей и стал вызывать охотников. Ни один не отвечал. Старый капитан следил за происходившим.

— Что за глупости, мистер Уиггинс, — закричал он сердито. — Выберите, кого хотите, и прикажите им живо прыгать в лодку, а не то я расправлюсь с ними по своему.

Матросы с угрюмым видом попятились назад, перешептываясь между собою. Смит, помощник боцмана, выступил вперед в качестве делегата.

— Просим прощенья, сэр, — начал он, — но нам думается, что на судне этом что-то неладно. Кое-кто из матросов говорит, будто на нем черти водятся. Подумайте о бедняге Уэнрайте, сэр; он видел что-то страшное и с испуга умер.

— Трусы жалкие — вот вы кто, — крикнул капитан, — я не потерплю бунтовщиков на своем судне. Вы должны исполнять приказания, или я каждого накажу. Идите, Уиггинс, выбирайте людей.

Но Смита не так-то легко было запугать.

— Просим прощенья, господин капитан... — он остановился, заметив что глаза начальника злобно сверкнули, но затем твердо продолжал:

— Мы живо сядем в лодку и съездим за боцманом, если только... — он снова запнулся.

— Ну, что если, что если, договаривай сейчас же, — снова крикнул капитан.

— Если с ним не случилось того же, что с Уэнрайтом.

В рядах матросов послышался ропот при этом предположении, поселявшем тревогу, и глаза мои невольно устремились на «Прекрасную Алису», поднимавшуюся над поверхностью вод за четверть мили от нас.

— Ну, что дальше будет? Продолжайте, — рявкнул старый капитан сердито.

— Мы живо сядем в лодки и съездим за Думмсоном, сэр, но мы подписывались итти в плавание на «Бомарисе» и нельзя заставить нас силой плыть на другом судне, просим прощенья, сэр.

— Долой с глаз моих, — сердито проворчал старый капитан.

Отпустив матросов, он принялся шагать по мостику. Скоро он вызвал к себе Мак-Персона и спросил, с какой скоростью может итти судно, а из его отрывистых приказаний матросу, стоявшему у колеса, я понял, что он собирается догнать бригантину.

— Вызвать всех на палубу!— скомандовал он, и Смит поспешил исполнить приказание. — Мистер Снелль, мистер Уиггинс, действуйте теперь живее. Нам понадобятся кранцы, надо приготовить веревки.

— Что вы собираетесь делать, сэр? — спросил я.

— Если нам придется оставить судно, то из этого еще не следует, что нельзя захватить с собою груз, — возразил он резко. — Поворачивайтесь живее.

Меня, кажется, не удивило бы, если бы оказалось, что Думмсон исчез или умер, подбно Уэнрайту. Я вздохнул с облегчением при виде его простого, выразительного лица, когда он появился у борта, приготовляясь схватить чалку, ловко брошенную ему с судна. Через несколько минут мы сцепились с бригантиной с носа и с кормы.

Если матросы боялись ступить ногою на таинственное судно, то решимость капитана быстро успокоила их.

— Ну, лежебоки, пошевеливайся! — крикнул он. — В чем вы давали подписку, так это помогать грузить, если будет надобность. Теперь вот есть надобность, и первого, кто вздумает спорить, я собью с ног кулаками.

Капитан следил с мостика за происходящим

Люди, достаточно хорошо знавшие своего капитана, понимали, что он говорит то, что думает, и вполне способен, привести в исполнение свою угрозу. Их суеверный страх поддал энергии их усилиям; через четверть часа люки были открыты, и они работали, как негры, перетаскивая копру с «Прекрасной Алисы» на пароход.

Я присматривал за работами, когда капитан Марвин позвал меня на левый борт «Прекрасной Алисы». Старший офицер находился на мостике «Бомариса».

Старый капитан заметил какие-то странные зубчатые следы на палубе и на левом шкафуте.

Следы эти, видневшиеся в бесчисленном множестве, были, очевидно, недавнего происхождения. Я не заметил их во время своего первого осмотра, но это объяснялось тем, что мы взобрались на судно с правого борта и отправились прямо вниз.

— Что это такое по вашему? — проворчал капитан Марвин.

— Несомненно следы топора, — ответил я с убеждением.

— А вот пятна, имеющие такой вид, как-будто была пролита кровь, но затем палубу вымыли, — добавил капитан.

— Похоже на то, что мистер Снелль был прав, в конце-концов, относительно мятежа, — заметил я. — Но куда же девались победители?

— Они там же, где Уэнрайт! — пробормотал старый капитан.

Это был первый намек с его стороны, что он, подобно другим, считает смерть матроса, связанной каким-то образом с тайной «Прекрасней Алисы», а не простым совпадением.

— Оставьте в покое этих бездельников, Уиггинс; они слишком испуганы, чтобы ротозейничать за работой, — продолжал он. — Пойдемте посмотрим шканечный журнал: он может дать кое-какие разъяснения.

Мы отправились в карточное отделение. Шканечный журнал лежал на столе открытый, и мы наклонились над ним.

Особенно интересных записей не было вплоть до той, которая приблизительно совпадала, принимая в расчет разницу в положении, с тем временем, когда «Бомарис» ударило приливною волной.

После обычных подробностей касательно долготы, широты и т. д. запись гласила следующее:

Под следующим числом стояли записи, касавшиеся бури, которая поднялась за приливною волной, а ниже заметка, обратившая на себя наше внимание. Она была написана другою рукой и гласила следующее:

Ниже опять упоминается о Мейгаре, запись сделана через два часа:

На следующий день, в то же самое время, была сделана еще запись, представляющая особенный интерес:

Во время четвертой склянки средней вахты опять сделана тревожная запись:

Последняя запись в шканечном журнале была не подписана, но, сравнивая ее с другими записями, мы без труда узнали, что она также занесена рукою самого капитана Робертса. В конце говорилось:

Запись внезапно прервалась, а дальше тянулся ряд чернильных пятен, показывавших, что перо поспешно бросили. Оно скатилось со страниц журнала и упало на пол. Очевидно, капитан поспешил на палубу, чтобы отразить какую-то опасность, ожидавшую его там. Какова бы то ни была эта опасность, он не вернулся назад докончить свою запись в журнале.

Когда мы кончили чтение этих записей, чреватых тайной — замечу, что все они были сделаны во время ночных вахт — капитан Марвин схватил и сунул под мышку шканечный журнал.

— Если кто-нибудь из матросов заглянет сюда случайно и увидит эти записи, они ни за что не согласятся перегружать груз. Я возьму его к себе на «Бомарис», — сказал он.

Люди трудились до заката солнца, перетаскивая копру с «Прекрасной Алисы» на собственное судно. Капитану Марвину очень хотелось, чтобы они продолжали работу при свете факелов, но матросы отказались наотрез ступать ночью на палубу парусного суденышка после того, как золотой диск солнца скрылся за горизонтом. Нам ничего другого не оставалось, как попрежнему медленно подвигаться вперед. Я сменил Думмсона у колеса «Прекрасной Алисы».

В то время, как я стоял на своем одиноком посту, исполняя команду, доносившуюся с мостика «Бомариса», мысли мои вернулись к неразгаданной тайне покинутого корабля. Мы были, очевидно, также далеки, как прежде, от удовлетворительного решения, и пока медленно тянулся час за часом, я продолжал раздумывать о тайне бригантины... Вдруг я так испугался, что сердце у меня почти остановилось, а на голове появилось то странное стягивающее ощущение, от которого, как говорят, волосы становятся дыбом. Я ясно различил в тусклом полусвете, как над бортом бригантины приподнялся, неверно раскачиваясь в стороны, какой-то призрачный, бесформенный предмет и исчез так же внезапно, как появился. В тот же миг с мостика «Бомариса» раздался крик, в котором я тотчас же узнал голос Снелля.

Спустя минуту, как-будто по волшебству, появились другие бесформенные тени, размахивавшие в воздухе длинными щупальцами, и я догадался, что это такое. Это были щупальцы морского чорта или осьминога. Я в миг сообразил, что ко дну бригантины пристало, должно-быть, не меньше восьми или десяти этих животных, подстерегающих оттуда добычу. Они были, по всей вероятности, выброшены из черных глубин океана, где достигли громадной величины, вулканическим извержением, упомянутым в записи шканечного журнала «Прекрасной Алисы» и сопровождавшимся приливною волной, повредившей наше судно несколько дней тому назад.

Крик смертельного ужаса, вырвавшийся у Снелля, вызвал смятение на пароходе. До меня доносились возгласы и испуганные, пронзительные вскрикивания. Затем послышался грубоватый голос капитана Марвина.

— Зажгите факелы! — приказал он.

Думмсон, должно-быть, уже успел подумать об этом, так как в тот же миг красноватый свет факела озарил картину, и я увидел сурового боцмана, который держал факел, подняв высоко над головою. Через несколько минут были зажжены другие, и все глаза устремились на мостик «Бомариса». Старшего офицера Снелля там больше не было.

Между двумя кораблями извивались щупальцы морских чудовищ, устремляясь то кверху, то в стороны и слепо ища добычи. С другой стороны на палубу лезли, судорожно корчась, другие щупальцы.

В одно и то же время послышались еще два крика, не менее ужасных, чем крик, вырвавшийся из горла погибшего старшего офицера. Чудовища схватили еще двух человек. Другие бросились к ним на помощь, и до меня донеслись удары топоров, которыми люди рубили извивавшиеся гибкие члены смерти.

Из дверей машинного отделения показалось на минуту лицо старшего машиниста, Мак-Персона, затем он повернулся и скрылся в дверях.

— Трус! — воскликнул я и устремился к борту бригантины, порываясь вступить в бой.

Бросив взгляд вниз между судами, я отшатнулся назад, пораженный мрачным блеском множества злобных глаз. Некоторые из чудовищ вскарабкались на борт «Бомариса».

Теперь я понял, что видел Уэнрайт и чего так испугался, что умер; теперь я мог хорошо представить, что случилось на палубе парусного суденышка. Сражаясь, как безумные, чтобы спасти друг друга, члены ее команды погибли, в конце концов, доставшись в добычу осьминогам, кроме некоторых, побросавшихся с испуга за борт лишь затем, чтобы найти смерть в волнах.

Другие щупальцы обвились вокруг нас, при чем одно из них стиснуло мне шею.

Первой моей мыслью было, что чудовища могут увидеть меня, и я инстинктивно попятился назад. Но в мою сторону не тянулось ни одного щупальца. Все осьминоги собрались вокруг «Бомариса». Затем я понял, что меня спасло: привыкнув к вечному мраку подводных глубин, животные эти были слепы.

У меня не было топора, но имелся широкий кинжал, заткнутый за поясом. Вытащив его, я в один прыжок перескочил на палубу парохода и попал в самую жаркую свалку, рубя и полосуя извивавшиеся щупальцы, где только мог достать их.

Позади меня послышался крик, и обернувшись, я увидел Смита, помощника боцмана, в судорожно сжатых тисках исполинского щупальца. Я бросился к нему на помощь и двумя ударами кинжала разрубил конечность спрута. С быстротою стрелы четыре других устремилось ко мне и одна обвилась вокруг меня, сковав мне руки.

На помощь было мало надежды, так как каждый сражался за себя и за ближайших к нему. Смит был в таком же положении, как я. Чудовища быстро подтащили нас к шкафуту, но здесь нам удалось зацепиться за ванты грот-мачты и удержаться на судне.

Другие щупальцы обвились кругом нас. Одно стиснуло мне ноги; другое, холодное и липкое, славило шею, и я чувствовал, как оно присасывается к телу.

Не надеясь на чудо, я знал, что пропал, и любопытно, что как раз в эту минуту на ум мне опять пришел Мак-Персон.

— Трус! — попытался я опять пробормотать со всею горечью своего последнего, как мне казалось, дыхания.

Но в тот же миг я услышал голос Мака и смутно различил его коренастую фигуру, показавшуюся из машинного отделения. Позади его шли младший машинист и несколько кочегаров, тащившие за собою, как мне показалось, какой-то длинный предмет, походивший на змею.

— А ну-ка, угостите их! — крикнул им старший машинист с лестницы.

Послышалось оглушительное шипение, когда из брантспойтов, направляемых Маком и его услужливыми помощниками, вырвались струи кипятка и горячего пара.

Тиски, давившие мне шею и грудь, разжались. На минуту я ухватился за поручни, чтобы перевести дух; затем бросился к старшему машинисту на подмогу.

Мы живо расправились с чудовищами, извергнутыми, казалось, самой преисподней. Как только их обдало кипящими струями — Мак привинтил к паровикам две кишки — они тотчас же выпустили нас, и щупальца их стали сокращаться и пятиться назад. Через пять минут на палубе не оставалось ни одного.

После этого спруты не беспокоили нас больше. Всю ночь два матроса стояли на палубе с брантспойтами в руках, приготовляясь действовать. Но в этом не было надобности. Живые или мертвые, липкие чудовища морских глубин навсегда оставили пас в покое.

Мы благополучно доставили «Прекрасную Алису» в порт, и каждый член команды «Бомариса», оставшийся в живых, получил свою долю из суммы за спасение судна в награду за ужасы, испытанные им на таинственном корабле.