Странствие. Книга I

Глава XII Перевал, часть 1

Утро разбудило всех запахом рассвета, который не сравнить ни с чем. Где — то высоко в небе несмело пролетела птица, как будто разминая крылья после ночного сна. Первые солнечные лучи медленно скользило по еще сонной земле. Постепенно солнце поднимается все выше, озаряя своим светом все вокруг. Вот уже слышится щебетание птиц, радостно встречающих новый день. Утренняя тишина начинает исчезать. Приятный теплый ветерок чуть заметно подталкивал растительность, раскачивая ее из стороны в сторону.

Старик, укутавшись в плащ, проспал от заката до восхода как убитый. За всю ночь у него совсем не было воспоминаний о недавней битве, участником которой ему пришлось стать. Но постепенно из мира безмятежного сна к реальной жизни Натана вернули жужжащие над ухом пчелки и жучки. Лотара разбудила навязчивая травинка, которая никак не желала прекращать щекотать его нос. Он попытался отбиться от нее, но все было тщетно, а перекатившись на другой бок, Лотар столкнулся с муравьишками, которые облюбовали клочок земли рядом с его головой. Фин уже готовил завтрак (как и в первое утро, после их знакомства).

Дорога через горы была значительно короче, но при этом и более опасной. Эти заботы хоть немного отодвигали переживания, связанные с битвой накануне, но для Лотара ничто не могло затмить предыдущий день. Ему удавалось ненадолго отвлечься от своих мыслей, отвечая на вопросы попутчиков, но потом его сердце вновь пожирала совесть из-за того, что он спрятался во время битвы и никак не помог своим товарищам. Он не решался смотреть в глаза кому-либо из своих друзей — то и дело отводил взгляд, рассматривая горы вдали, спрятавшиеся в синей дымке, темные грозовые тучи, повисшие далеко на востоке, белые шапки из снега на вершинах гор, сверкающих как клыки хищных зверей.

Весенний снег еще не сошел, и лавины то и дело сползали со склонов, увлекая за собой огромные камни — это одна из серьезных опасностей, поджидающих их в горах. К ним можно было смело прибавить и высокие перевалы, узкие каменистые тропы, обрывы и глубокие расщелины, камнепады — все это навевало ужас на человека, знающего об этом не понаслышке. Но Лотар и Натан не относились к этой группе людей, в отличие от Фина. Натана смущали в большей степени высокие подъемы, с которыми они уже встречались и в долине, а потому он сделал вывод, что так будет везде.

После полудня компания достигла последней развилки перед горами, и тут страх опоздать победил разум — Лотару удалось убедить компанию повернуть в горы.

— Ох, пожалеем мы, друзья мои, что сделали такой выбор, — недовольно бормотал Фин, но послушно повел своих подопечных по дороге, которая медленно, но, верно, поднималась все выше и выше.

— Неужели никто не ходит этой дорогой? — все допытывался у Фина Натан, а тот отвечал: «Ходят, ходят, да только не все доходят», на что Натан все время ссылался на некоторых жителей из Ребелы: — Был же там тот мужик с кудрявыми волосами и усами до пола — он же перешел горы будто бы два дня назад, значит можно сделать это безопасно.

— Повезло ему, — проворчал Фин.

— Мы — то уж точно не менее везучие! — попытался пошутить Натан, но вовремя понял, что шутка прозвучала как-то двусмысленно.

— Ну увидим, насколько мы везучие, — тихо отозвался Фин.

Натан молчал и наблюдал, как величественные горы надвигаются на них, а дорога все чаще стала петлять между растущими холмами. Все чаще на пути стали появляться глубокие лощины, обрамленные обрывами. «Ух, не напороться бы случайно на один из этих обрывов…» — пробормотал Фин.

Нельзя было сказать, что Фин не любит горы, хотя выглядело это именно так. Он любил их, но на то, что он жил вдвоем с отцом в трактире недалеко от Содерберга, были свои причины.

— Фин, ты такой здоровый и вроде как из валлийцев, — Натан подшучивал над Фином, пытаясь вывести его из мрачного настроения, — но для валлийца ты так нерешителен.

Но Фин не отвечал на его провокации, игнорировал.

На второй день странствия по горам они забрались уже на приличную высоту и пересекли несколько перевалов, то поднимаясь из одной долины, то спускаясь в другую. И вот к вечеру они прибыли в долину Суздолгарских озер. Эти озера лежали высоко над уровнем моря, и в Южных землях считались самыми высокогорными. Их воды были наполнены чистотой ледников и горного воздуха, и не было ничего, что могло бы потревожить там ни водную гладь, ни прибывших туда людей. На вершинах и склонах лежал снег. Вокруг озер возвышались величественные кресловины[41], на склонах которых также было много снега, годами слежавшегося под своим весом. Путники остановились у одного из озер. Натану это место напомнило театр — высокие стены гор окружали место стоянки буквой «С», будто величественные кавеи[42], на которых должны были восседать тысячи зрителей. Ощущение, что они на сцене, не покидало Натана до самого вечера.

Озеро было довольно большим, и чтобы его обойти вокруг требовалось не меньше получаса. Солнце посылало свои лучи, они ярко отражались и зайчиками сверкали на ряби, слепили путников. Они решили разбить лагерь у самого берега, но никому, кроме Натана, не было дела до лагерных забот. Ледяная вода горных озер чиста, как кристалл. Воду из них можно пить, не задумываясь о последствиях. Фин и Лотар скинули с себя всю одежду и с разбега прыгнули в ледяную воду. Холодный воздух и вода обволакивали их тела — бодрящая смесь, перезаряжающая организм. Эхо радостных вскриков смельчаков, преодолевших все преграды, и главный из них — страх, разносилось над озером. Эти мгновения были достойны того, чтобы о них можно было вспоминать в старости.

После того, как друзья покинули воду, над озером опустилась тишина и покой. Больше ничьи крики не тревожили окружающую природу. Не было ни звука, кроме тихих шепотов товарищей и ржания лошади, которая неожиданно для себя забралась так высоко в горы. Дымок от костра — единственное, что было чужеродным для здешних мест. Даже дрова были заблаговременно прихвачены с собой из долины. Фин знал, что на такой высоте трудно встретить даже кусты, а вместо травы тут и там были голые камни и столетний ягель, который хранил на себе следы всех, кто по нему когда-либо ходил.

На ужин была баранина, которую им любезно предоставили в Анхофе, а пили крепленное фруктовое вино. Под такое вино любой выложит свою историю за милую душу.

Лотар никому не сознался, что в тот момент, когда Фин произносил свою пламенную и воодушевляющую речь, он испытывал немой страх перед смертью. И когда он выбежал на поле боя и попал в самое пекло, ему было так страшно, как никогда ранее. Его поджилки дрожали, как нити паутины на ветру, и в то мгновение ему почудилось, что из него ушел весь дух. Он так и не нанес ни одного удара по кому-либо, ведь страх сковал его сердце и тело, и слабость не дала ему что-либо сделать. В гуще битвы он спрятался под телегу, где пробыл все время, пока сражение не утихло. Но сказать об этом своим друзьям он не посмел. Теперь ему было еще и стыдно, и стыд этот был продолжением страха. Лотар говорил себе: «Как я смею поучать кого-либо, если сам являюсь последним трусом, который уже дважды совершил оплошность? Как мне теперь исправиться? И как не поддаться своим повадкам вновь?» Совесть грызла Лотара, и он в смятении смотрел на своих товарищей. Он хотел быть в их глазах смелым героем, умным, сообразительным и честным, но понимал, что никак не соответствует этим меркам, и от того его боль становилась сильнее.

Его размышления прервали призывы его спутников присоединиться к ужину. Натан и Фин обсуждали вчерашнее побоище, и они не обратили внимание на то, что Лотар был постоянно погружен в свои мысли. Вино полилось по кружкам, а после и в животы, и сразу стало кому-то как-то веселее, а кому-то еще более горько.

Фин никогда не попадал в серьезную передрягу до этого. Он был под таким впечатлением, что не знал, как обуздать свой разум. Он побил нескольких стражников и сразил Тита. Вряд ли он знал, кто это был, потому что, если бы знал, то гордился этим до конца своих дней. Тит был великим воином, и Фину просто повезло оказаться в нужном месте. Фин впервые ощутил, как он близко был к смерти, как он рисковал своей жизнью. Под впечатлением от того, что он возможно был в шаге от смерти, Фин все-таки рассказал и свою историю:

— Горы — место прекрасное и очень опасное, — пробормотал он неожиданно даже для самого себя, будучи слегка навеселе. — В горах случается всякое. Я потерял мать в горах… Это было в детстве. — Его товарищи приковали свои взгляды к рассказчику. Началось неожиданное откровение. — Мы тогда путешествовали по весне всей семьей. С нами были мулы и слуги, везли всякую утварь, товары, на продажу. И вот мне вдруг стало очень плохо. Мы должны были тоже обогнуть горы, только Содраберг. Это те, что мы проходили перед Валлисом, но мой отец, увидев, как мне дурно, решился пойти напрямую через горы, чтобы скорее поспеть в ближайший город. Мать все время подгоняла отца, требовала, чтобы мы торопились, так как мне становилось все хуже. Мы поднимались выше и выше, и всюду были отвесные скалы. Содраберг на высоте стоит отвесной стеной во многих местах, и лишь в некоторых уголках его есть тропки да хоть какие-то уклоны. Но была ранняя весна, и на высоте погода лютовала. Ветер завывал так, что никакие волки не были нужны, а снег летел в лицо и, казалось, резал кожу, будто нож. Мы заплутали в метели и свернули не туда. Над нашими головами нависли снежные короны гор, и в какой-то момент одна обрушилась. Нас с отцом засыпало снегом. Он откопал меня и сразу принялся искать остальных, но никого больше найти так и не смог. Тропа была на уступе, который шел вдоль отвесной стены. Снег просто унес остальных в пропасть. Среди них была и моя мама…

Никто не думал, что за плечами Фина такая грустная семейная история. Натан решил поддержать друга и положил ему руку на плечо. Фин чуть заметно улыбнулся и продолжил:

— Теперь понимаете, почему я с такой неохотой иду в горы в это время? — спросил он остальных и, не дождавшись ответа, продолжил, — После того, как все это случилось, мы поселились в домике внизу гор. Отец открыл трактир, где мы с вами и познакомились. Он до сих пор тоскует по матери, я точно знаю. И я тоскую. Я думаю, что не охвати меня тогда лихорадка, мать была бы жива, и у нас была бы счастливая семья.

— Сынок, ты не можешь знать, как оно было бы, и не ты виноват, что тебя охватила лихорадка, — подхватил Натан, на что Фин с сомнением вздохнул.

— Одно я понял: что, если ты идешь на большой риск, он должен быть оправдан. Цель должна быть столь же значимой. Идти на смертельный риск имеет смысл только в том случае, если на кону что-то действительно важное, без чего ты не сможешь жить.

— Вот твои родители и рискнули. Они не могли жить без тебя.

— Наверно. Я потому вчера и вступил в бой. Если бы я этого не сделал, возможно, стражники победили бы и, возможно, нас не укрыли бы стены Анхофа. Нас могли убить или поработить. А я истинный житель Валлиса, хоть мы с отцом и поселились за пределами долины. Не могу я принять рабство и помирать пока не хочу — жизнь дорога.

Лотар оценил сказанное, но ему стало совсем не по себе. Он находился в кругу людей, с более высокими нравами — он чувствовал это и пока еще он думал о том, как приблизиться к ним.

— А ты, Лотар, чего приуныл? — вдруг обратился к нему Фин. Взгляд его был с какой-то хитринкой, будто он что-то знает. — С битвы ты будто язык проглотил. Из тебя не вытянуть и клещами слова лишнего.

— Я не приуныл, — коротко ответил Лот. — И язык не глотал. Просто выпали дни тяжелые, вот и не до болтовни.

— Что-то с тобой точно случилось в битве, раз ты так сразу потерял расположение духа! — усмехнулся Фин. Натан наблюдал за беседой товарищей.

— Ничего не случилось. Обычная битва и, хорошо, мы остались целы. — Лотар пытался ответить, насколько было возможно, не конкретно, чтобы не было в его словах ничего прямо говорящего о его участии во вчерашнем сражении. Он не мог понять: вопросы Фина — это простое любопытство или попытка вывести его на чистую воду.

— Ладно, друг! Коли у тебя нет сил и настроения — отдохни. — медленно протянул Фин. — Я так всегда делаю. Лягу и ни о чем не думаю.

Лотар посмотрел внимательно в лицо Фина и подумал: «Он точно что-то знает. Но почему не говорит прямо? Ну и пусть не говорит. Хорошо, что мы избавимся от него после гор, главное, чтобы до того момента ничего лишнего не сболтнул». Лот опустил взгляд. Он укутался в одеяло, но никак не могу уснуть. Остальные продолжили тихо болтать. Натан рассказывал про то, как добивался мастерства в шитье, и вроде бы дело нехитрое, но для тех, кто не способен совладать с собой, не способен проявить терпение, оно окажется очень даже хитрым.

— Я думаю, так во всем, — решил сделать дополнение Фин. — Любое дело кажется интересным, до тех пор, пока оно новое. Возьми ты и стань кузнецом — новое и интересное? А если станешь конюхом — тоже новое! Конечно, к чему-то человек больше склонен, а к чему-то меньше. Но как только ты начнешь делать однообразную работу, то все — поминай лихом этот интерес.

— Да откуда тебе знать, Фин? — ухмыльнулся Натан. — Ты ведь всю жизнь трактирщиком у отца был.

— Я был, а отец мой нет. Он мне и сказал, — обиженно ответил Фин. — Он поделился со мной этой мудростью, потому я и не перебираю работами, а делаю по его наставлениям. А чтобы интересно было всегда, надо стараться в своем деле что-то новое искать. Вот я, например, напитки разные ищу, придумываю новые рецепты, помогаю отцу решить хозяйские вопросы необычным образом — вот он гордится мной, и мне хорошо. Правда, один раз я учудил — разбил бочку с дорогим вином. Батя мне эту бочку до сих пор вспоминает.

Натан сначала улыбнулся, а потом задумался.

— Не знаю даже, был ли я все это время счастлив. И честно говоря, ничего я не искал в своем деле, а просто шил, как желали люди. Может, конечно, в этом и была доля открытий, но, сдается мне, была эта доля очень скромной. — Натан глубоко вздохнул. — Не думаю, что вообще это то, чему я должен был посвятить жизнь. Я с самой молодости грезил о путешествиях и горел только одной мечтой, которую лишь сейчас решился воплотить.

— И что же это за мечта? — полюбопытствовал Фин.

— Не знаю даже как об этом и сказать, — стал увиливать от ответа Натан. Видимо, когда он в молодости всем рассказывал о титанах, Таврианской Закраине и тому подобном, все смотрели на него как на глупца, а сейчас, прожив жизнь человека уважаемого, он не хотел почувствовать вновь на себе этот взгляд.

— А ты попробуй! Что тебя смущает? — улыбнулся Фин.

Фин был добрым малым и производил впечатление человека, которому можно было довериться, а Натан опасался именно насмешек и издевок, потому и держал при себе все свои сокровенные мечты, но Фину решил открыть тайну. Он рассказал ему все, и Фин впечатлился.

— Ну, теперь, Натан, я совсем буду мучиться, — задумчиво произнес он. — Я и сам буду гореть желанием отправиться с тобой в странствие, да как же мой отец, как же битва валлийцев… Эх, жаль, что душа моя держит меня в долине. Судьба…

— Конечно, раз такова твоя судьба, то возвращайся домой. Негоже родителя в неведении оставлять о своем пути и не теряй его, не повторяй моих ошибок.

После этих слов товарищи сидели молча, смотря на костер, а после улеглись спать. Так закончился славный день, первый день пути через горы и пятый в их путешествии.

В горах поселился таинственный дух. Слабых и трусливых дух в горы не пускает. Они теряют все свои силы еще на подходах к подножью, либо пугаются тайн, сокрытых за уступами и скалами. Он любит людей смелых, целеустремленных и сильных. Только их он допускает в самое свое сердце, открывается им. Он дарит награду за преодоления себя — он показывает красоты девственной природы для своих.

Воспоминания об увиденном в таких местах закрадываются глубоко в сердце и греют душу в течение всей жизни. Но нужно быть очень осторожным. Нравы этого духа очень переменчивы. В одно мгновение он может быть добрым, гостеприимным, а в другое мгновение он возненавидит и обрушит всю свою ярость на смельчака, не пожалеет и заберет жизнь. Совладать с переменчивостью духа невозможно, как невозможно укротить силы природы, потому что именно силы природы движимы этим духом. Именно он повелевает горами. Этот дух поселился не только в Норрабергских горах. Он живет везде и всюду, где есть ледяные вершины. В некоторых землях и народах на далеком-далеком неизвестным никому в Южных землях Востоке его зовут Тоги[43]. Где-то о его существовании совсем не думают или не знают, а в Валлисе его зовут Монс.