Странствие за Фарадоунами

ГЛАВА XVIII

Когда на следующее утро странники проснулись и выглянули из устья пещеры, то увидели, что чистое голубое небо вчерашнего дня исчезло. Теперь над морем громоздились серые угрожающие тучи, а воздух полнился мелкой туманной моросью. Прилив прошел, и животные вышли подышать воздухом. Они медленно прогулялись вдоль полосы водорослей, оставленных приливом минувшей ночью, и нашли куски деревяшек, отшлифованных и отбеленных морем до тускло-серебристого цвета. Бет прихватила их с собой, чтобы унести в пещеру. Еще они подобрали на берегу несколько камешков и ракушек, примерно таких же, какие вчера пришлось бросить на мысу.

Уорригал отважился полетать над водой, используя свои новоприобретенные навыки, а Сэм, Перрифут и Брок побегали наперегонки вдоль берега, прежде чем тихонько присоединились к Набу и Бет на скалах, где те сидели и глядели на серое море. Все было, как и сказал Фарайд: они действительно больше не слышали волн, разбивающихся о берег, вместо этого звук превратился в часть их самих, и прекратись он внезапно — они бы его хватились. Животные долго сидели, наблюдая, как море подходит и наполняет промоины между скалами, снова оживляя поникшие водоросли, плоские и тусклые — те расправлялись в воде и к ним возвращался цвет.

Затем, когда моросящий дождь усилился и животные начали намокать, они окликнули Уорригала и побежали обратно в свою пещеру. Эльфы оставили им немного еды и питья и, сидя прямо у входа, за которым снаружи капал дождь, они неторопливо и раздумчиво поели подогретых водорослей и выпили горячее содержимое кубков-раковин. Еда была той же самой, что им давали прошлой ночью, но вкус ее изменился, и всякое ощущение холода или сырости, казалось, пропадало, когда по телам растекалось тепло напитка.

От морского воздуха и шума дождя зверей снова потянуло в дремоту, и очень скоро все свернулись у задней стены, заснув беспробудным сном, а море тем временем билось о камни, взметывая в воздух огромные фонтаны брызг. Проснувшись, Наб увидел стоящую у входа и глядящую наружу Бет, тихо встал и подошел к ней; остальные все еще крепко спали. Проходя через пещеру, он заметил, что собранные ими камешки и коряжины аккуратно расставлены по стенам в маленьких трещинках и на уступчиках. Бет вздрогнула и обернулась, услышав за собой его шаги, а затем улыбнулась, обнаружив, что это он. Наб с ужасом увидел, что глаза у нее покраснели, а по щекам текут слезы.

— Что с тобой? — мягко спросил он, и, не отвечая ни слова, она обняла его и, рыдая, уткнулась головой ему в плечо. Он попытался успокоить девочку, поглаживая по волосам и прижимая к себе. В конце концов всхлипы утихли, она посмотрела на него блестящими от слез глазами и заговорила:

— Я думала о том, что будет с нами. Что случится в будущем. Я боюсь. Не понимаю почему, но здесь, у эльфов на Элголе, я чувствую себя такой счастливой! Здесь спокойно и безопасно, а там, в окружающем мире, все представляется кошмаром. Я хочу остаться, Наб. Я не хочу никуда идти. И я хочу, чтобы у нас был дом; у нас когда-нибудь будет дом? Где закончится наше путешествие?

— Не знаю, — сказал он, — но понимаю, что ты хочешь сказать. Я был счастлив в Серебряном Лесу, это был мой дом. Я думаю об этом все время. Хотя мне легче, конечно. Меня готовили к этому почти всю мою жизнь, и… и у меня там дома больше нет. Но ты — совсем другое дело! Бросить все ради этого… — Он умолк, потому что чувствовал себя в ответе за ее боль; ведь именно он увел ее из родного дома. У него не было сомнений, что ему следовало делать, и история, рассказанная лордом Викнором, была просто завершающей деталью мозаики. Но девочка была воспитана среди уркку; стоит ли ожидать от нее, что она поверит в истинность их задачи?

Бет уловила, о чем он думает, но плакала она не из-за этого.

— Наб, — позвала она, но он не поднял глаз. — Наб, посмотри на меня. Дело не в этом. Я, как и ты, знаю, что это правда. Я чувствую это сердцем. И я бы пошла с тобой куда угодно. Я только вот что говорю: я хочу, чтобы у нас с тобой был дом — когда-нибудь в будущем, — и я боюсь, как все повернется. Мы не знаем конца. Мы не знаем, что должно произойти. Вот в чем трудность.

Они долго стояли, тесно обнявшись, — два темных силуэта на фоне пасмурного неба. Затем, словно Ашгарот увидел их страхи и решил придать им сил, серые облака начали рассеиваться, в просветах стали проглядывать синие лоскутки и пробиваться лучи золотого вечернего солнца. Внезапно луч солнечного света изловил их у входа в пещеру и искупал в золоте; подняв глаза, они увидели, что туман рассеялся и море засверкало на солнце. Все их сомнения и страхи показались теперь нелепыми; с чего это они вдруг заколебались? Дети переглянулись и радостно засмеялись, а потом выбежали из пещеры и бросились по гальке вниз, туда, где о берег разбивались волны. Рука об руку пошли они вдоль прибоя, шлепая по воде и позволяя ветру с моря дуть им в лица и лохматить волосы.

Они вернулись и увидели, что все остальные слоняются у пещеры снаружи. У Брока, который сквозь пелену сна смутно слышал плач Бет, отлегло от сердца, когда он увидел их смеющиеся лица. Странствие давалось непросто каждому из зверей; но Брок понимал, что Бет труднее всего, и сквозь сон его изводила и не давала покоя мысль, что девочке плохо. Барсук проникся к ней почти такими же любовью и уважением, как к Набу. Он подбежал к детям, и те наклонились, чтобы погладить его. Затем все трое присоединились к остальным у входа в пещеру.

— Ну что, — сказал Перрифут, — пойдем, найдем эльфов? В пещере их нет — мы тут поискали, пока ждали вас.

Путешественники прошлись по скалистому острову и обнаружили, что эльфы собирают водоросли по другую его сторону. Еще там были тюлени, они играли в воде или грелись на камнях, и эльфы переговаривались с ними на языке моря. Аурелон сидел немного в стороне от других и, увидев странников, подозвал их к себе. Он поинтересовался, как прошел их день, как они себя чувствуют, и попросил Наба рассказать ему побольше о Викноре, Повелителе Лесных Эльфов.

— Много, много сезонов минуло с тех пор, как мы виделись, — сказал Аурелон. — Он был молод тогда, и могучи были его силы. Не было никого более достойного, кому было бы под силу исправить весь ущерб, нанесенный Аммдаром, и навести порядок в хаосе, оставшемся после него. Ашгарот вызвал меня вместе с Малкоффом и спросил, кто, по нашему мнению, преуспеет после низвержения Аммдара. То была бурная ночь. Он призвал нас в Леса Смуу, это на востоке; хлестал ливень, все вокруг промокло. Мы стояли, ожидая, под тамошними огромными деревьями, заросшими лозой и лианами, а с листьев стекала вода, и в небе грохотали раскаты грома. Тогда перед нами явился Ашгарот. Тогда я видел его всего лишь во второй раз. Мы говорили о Дреагге и Аммдаре и о зле, которое они породили. Его переполняла скорбь, но он поклялся нам тогда, что однажды пошлет Спасителя. «Будьте терпеливы», сказал он, и мы были терпеливы. — Он посмотрел на Наба, сидевшего рядом с ним, и положил руку на плечо мальчика. Наб ответил взглядом, и Аурелон улыбнулся. — Мы были терпеливы, — повторил он, скорее говоря сам с собой.

Они немного посидели в тишине, пока солнце почти не исчезло за горизонтом. Затем все вернулись в эльфийскую пещеру, где наелись и напились досыта. Когда с едой было покончено, Аурелон принялся рассказывать истории и легенды о землях на далеком замерзшем севере, откуда он прибыл, где огромные белые медведи бродят по ледяным пустыням, а гигантские киты играют в стылых водах среди айсбергов. Великое волшебство вложил он в повествование, и так зачаровал зверей, что они, слушая саги, переживали рассказанное в них и сами становились их частью. Наконец, когда луна поднялась высоко в ночном небе и прилив готов был залить их, они проползли через маленький туннель в собственную пещерку, где сразу уснули, спокойные и довольные, и все их сны были белым-белы.

Наверное, времен счастливее пребывания в Шейгре не знавал никто из друзей. Мгновения, которые они там проводили, казались особенно драгоценными, потому что, в некотором смысле, они их словно бы украли у судьбы. Не могло быть и речи о том, чтобы задержаться здесь надолго; они знали, что, уйдя, снова будут жить в непреходящей тени страха. Но покуда звери чувствовали себя в безопасности, чувствовали себя укрытыми от любого зла Дреагга, и поэтому пользовались каждым дарованным им мигом: лазили по заводям в камнях, или бродили по берегам, или просто сидели, глядя на могучее море. Один или два раза они отправлялись на мыс на спинах морских котиков, и там бродили среди дрока, вереска и мертвого коричневого папоротника, разговаривая о прошлом, о Серебряном Лесе и о тех, кого знали. Потом они ложились на мягкую траву, глядя на утесы и скалы внизу и на Элгол, очертания которого смазывали брызги от волн, и на тюленей, греющихся на скалистых выступах. Когда наступал вечер, Наб дул в раковину-рог, которую дал ему Фарайд, и они видели, как кто-то из тюленей плюхается со скалы в море. Затем животные спускались вниз, встречались с пловцами, и вскоре возвращались на их спинах в свою пещеру, где были расставлены миски с теплой морской капустой и кубки игристого напитка, чтобы они подкрепились, прежде чем присоединиться к эльфам.

Каждый вечер кто-нибудь из эльфов брал на себя роль сказителя, а прочие слушали. Иногда сам Аурелон рассказывал им о Древних днях, о днях До Человека, когда эльфы сражались с Дреаггом. Могучи были эльфийские герои тех времен, но велика была их трагедия. Он рассказал им об Эмбо и Друиме, об Уригилле и Мауэн, но больше всего он рассказывал им об Аммдаре, Серебряном Воине, еще не павшем тогда, и животные слушали с удивлением и трепетом, внимая рассказам о его величии и борьбе против Владыки Зла. Затем, все еще блуждая мыслями в тех туманных далеких днях, они возвращались в свою маленькую пещеру и спали, пока их не будило врывающееся в нее утреннее солнце.

Они оставались на Элголе почти до конца весны. Погода стояла в основном ясная, но холодная, а с утра часто бывала очень влажной и туманной, проясняясь к середине дня. Некоторое время животные пытались проникнуться идеей ухода, но это оказалось нелегко, поскольку пускаться в путь никому не хотелось. Наконец Аурелон поговорил с ними и мягко, но решительно объявил, что, если они полностью оправились, им следует идти дальше, к Малкоффу и горным эльфам. Затем он отвел Наба в сторону и уложил маленький, похожий на ракушку, флакон с Фарадоуном морей в футляр на Поясе Аммдара.

— Выйдете завтра, — сказал он. — Погода для путешествия вполне сносная, а времени в обрез. Задерживаться больше нельзя. Когда увидишь Малкоффа, передай ему мои приветствия.

Это было вчера, и вот звери проснулись утром своего последнего дня на Элголе. Над морем нависла влажная туманная морось, из-за чего все вокруг казалось серым и печальным, и море покрылось мелкой рябью и кругами там, где над водой сеялся дождь. Хуже дня для отъезда они бы не смогли выбрать даже нарочно. Они как раз собирались выйти из пещеры на берег, когда услышали странные звуки, разносящиеся над водой. Они доносились как бы издалека и, секунду-две внимательно прислушавшись, животные поняли, что они шли со взморья на мысе, и смогли различить в шуме моря среди других, менее знакомых тонов, голоса уркку. Внезапно шум стал громче — там явно шла какая-то потасовка и что-то таскали по булыжникам. В голосах уркку появились уже знакомые грубые ликующие интонации, а в их крики стал вплетаться чей-то негромкий плач, стоны и поскуливание. Самым же неотвязным звуком, однако, было тяжелое трескучее буханье, пробивавшееся сквозь прочий шум. После каждого из этих отвратительных ударов разражался шквал криков и повизгивания, за которым следовал хруст гальки, словно по ней что-то волочили.

Странники уставились в сторону мыса, но ничего не могли рассмотреть. Отчего-то, однако, у них похолодело на сердце, и страх, о котором они забыли за дни, проведенные на Элголе, вцепился в них ледяной хваткой. Загипнотизированные шумом животные стояли и прислушивались, не зная, что делать, пока Наб не заметил приближающихся к ним Фарайда с Аурелоном.

— Что это? Что происходит? — спросил Наб, когда эльфы остановились рядом с ним.

— Это уркку, — с гневом в голосе ответил Аурелон. — Время от времени они приходят и убивают тюленьих детенышей, пока те еще на земле и не способны уйти в воду.

Шум затих, а потом они услышали, как что-то столкнули в море, и зазвучал кашель запускающегося мотора. Потом наступила тишина, если не считать визгливого гудения двигателя и плеска, с которым пробивалась сквозь волны маленькая лодка.

— Судя по звуку, они как будто переправляются на Элгол! Раньше такого не бывало. Немедленно вернитесь в пещеру. Я пойду с вами. Фарайд, уведи эльфов, пусть они рассеются между скал. Наб и другие подождут, пока уркку не уберутся подальше, но может быть, им придется уйти раньше, если что-то пойдет не так. Я хочу постоянно знать, где уркку, пока они на острове. Собери вместе пять тюленей и держи их в укрытии где-нибудь здесь поблизости. Скажи им, чтобы были готовы двигаться быстро. Докладывай мне как можно чаще.

Фарайд ушел, чтобы забрать остальных эльфов, а Аурелон быстро повел животных в их пещеру. Устье было ýже самой пещеры, таким образом по обеим сторонам от него тянулся довольно большой кусок каменной стены, за которым звери могли прятаться и наблюдать за берегом незамеченными. Аурелон поставил Наба, Бет и Перрифута по одну сторону входа в пещерку, а Брока, Сэма и Уорригала — по другую. Сам он оставался сзади в тени так, чтобы, двигаясь из стороны в сторону, получить максимально широкий обзор.

Не произнося ни слова, они ждали с колотящимися от страха сердцами. Наконец услыхали, как лодка скребет по невидимым отсюда камням справа от них, после чего, судя по звукам, ее втащили на берег. Громкие голоса уркку звучали очень близко, но ни с одной из сторон из пещеры самих их видно не было. Лодку затащили еще дальше, а затем голоса стали слабее, и звери услышали тяжело бухающие шаги людей, идущих вдоль берега и удаляющихся вверх по скалам.

— Ушли, — со вздохом облегчения сказал Перрифут.

— Они вернутся, — ответил Наб. — Их лодка все еще тут.

Прошло совсем немного времени, и раздались те же звуки, что они слышали ранее с материка, только намного ближе и яснее. Животных, понимавших, что происходит, душил гнев. В пещеру вбежал Фарайд.

— Они с тыльной стороны острова, но заворачивают по направлению к этому пляжу. Аурелон, мы ничего не можем предпринять? Они вырезают всех щенков. Мы не можем стоять в стороне.

Как раз в этот момент животные заметили, что снаружи поднялась страшная суматоха. Они осторожно выглянули из входа в пещеру и увидели, что один из уркку отделился от группы и несется по берегу к маленькому белому тюлененку. Путники с ужасом смотрели, как мать неуклюже шлепает позади, тщетно пытаясь догнать их и предотвратить неотвратимое. А потом уркку догнал детеныша и, подняв над головой огромную деревянную дубину, опустил ее на череп щенка, который заскулил и заплакал. Уркку снова поднял и опустил дубину, и тюлененок, дернувшись, рухнул на землю. Из раны в его голове лилась кровь, в море потекла красная струйка. Мать все еще пыталась дотянуться до своего ребенка, когда уркку достал нож и начал снимать с него шкуру, хотя хвостик малыша все еще трепетал.

Вся ужасающая сцена закончилась в считанные секунды. Бет рыдала за спиной Наба, закрыв лицо руками, плечи ее тряслись. Мальчик обернулся, чтобы успокоить ее, и вдруг увидел, что Сэм мчится к выходу из пещеры.

— Сэм, нет! — вскрикнул он, но было слишком поздно; собака вцепилась в руку мужчины. Уркку закричал и попытался стряхнуть собаку, но Сэм не сдавался. Мужчина попытался воспользоваться своим ножом, но не смог, потому что Сэм ухватился как раз за вооруженную руку, и в конце концов, когда зубы пса вонзились в плоть глубже, человек выронил нож — тот со стуком упал на камни. Мужчина снова закричал, и на этот раз животные в пещере услышали топот уркку по камням и их голоса, перекрикивающиеся с человеком на берегу.

— Уберите эту собаку! Она бешеная! — отчаянно взвыл тот. — Не стреляйте, можете попасть в меня! Огрейте ее дубиной!

Аурелон теперь стоял поперек входа, пытаясь не дать остальным выскочить на помощь Сэму.

— Нет! — велел он. — Я требую, чтобы вы остались! Если выйдете, вас убьют, и мы пропали навеки.

— И что — пусть, значит, убьют Сэма?! — возразил барсук, обозленный и полный решимости не дать другу погибнуть, пока он, Брок, рядом.

Аурелон не ответил ему. За всю свою долгую жизнь ему редко доводилось принимать такие трудные решения, но он не сомневался, что прав, не давая им выйти, пусть даже самому ему это стоило неимоверных мук.

Животные не видели, как опустилась дубина, но услышали и удар, и рык боли, когда Сэм отпустил руку и откатился на гальку. Затем дубина снова опустилась, и раздалось слабое поскуливание.

Сквозь горестное смятение они расслышали голоса уркку снаружи:

— Чертова собака. Как она сюда попала? Как твоя рука?

— Она выбежала из той пещеры. Интересно, может, это та стая, из-за которой все беды? Ну, помните, про них было в новостях — они охотились на овец и воровали пищу, и говорят, что с ними два беглеца.

— Может быть, — сказал другой голос. — Ну что, пойдем посмотрим в пещере?

Животные слишком оцепенели от страдания, чтобы толком уразуметь сказанное, зато Аурелон разобрал все четко, и к тому же услышал хруст гальки под тяжелыми шагами людей, направлявшихся ко входу в пещеру. Именно в этот момент разразилась буря. Ветер, который начался, когда уркку только прибыли на Элгол, и отнес туман в сторону, теперь внезапно пугающе усилился и теперь не просто задувал, а сметал всё стоящее на пути. Он налетал на море, вздымая огромные волны, увенчанные белыми гребнями. Бухту затянуло туманом водяной пыли. А затем грянул ливень, обрушиваясь потоками на море и на берег. Уркку приходилось налегать на ветер и кричать, чтобы быть услышанными.

— Нам лучше вернуться, пока не стало хуже. Уходим! — крикнул один, и другой, тот, с кем схватился Сэм, откликнулся:

— Барбоса возьмем с собой! У него могут найтись хозяева на материке. Я с них что-нибудь стрясу за то, что он сделал с моей рукой.

Тогда вклинился третий голос:

— Нет. Шторм слишком скверный. Посмотрите на волны. Давайте укроемся в пещере, пока он не стихнет. В шторм нам ни за что не выбраться.

Прочие согласились. Они подобрали мокрое, замызганное тело Сэма. У Наба все сжалось внутри, когда оно, брошенное в лодку, приземлилось с тяжелым ударом.

— Возьмем шкуры в пещеру. Смотрите не намочите их! — снова велел третий голос, а затем раздался грохот бегущих по гальке ног.

Аурелон проговорил:

— Быстро! Уходим в эльфийскую пещеру. Уркку уже почти здесь!

Но поздно. Ошеломленные и сбитые с толку животные реагировали медленно, а люди, спасающиеся от бури, бежали довольно прытко. В пещере внезапно потемнело, когда на входе встали пятеро уркку, и животные с ужасом осознали, что оказались в ловушке. Сначала уркку не могли ничего рассмотреть внутри, потому что их глаза не привыкли к темноте, но затем один из них заметил маленькую группу животных, припавших к стене, и дрожащих от напряжения мальчика и девочку с загорелыми, обветренными лицами; дети смотрели на него расширившимися от страха глазами. Охотник издал крик торжества.

— Смотрите, это они! Поди сюда, парень. Посмотрим, что ты за птица!

Когда человек двинулся к животным, у тех прошел шок испуга и они выскочили из-за скалы. Тут они услышали, как Аурелон окликает их из тени в глубине пещеры:

— Бегите! К тюленям! Бегите! — И с Фарайдом во главе они промчались мимо изумленных уркку, ударяясь об их ноги. И вот уже они несутся по берегу, а дождь что есть сил бьет им в лица. Сквозь рев ветра они услышали вопли из устья пещеры:

— Ну же, за ними!

Оглянувшись назад, Наб увидел уркку, бегущих по пляжу. Фарайд был уже у скал, и Броку с Перрифутом, которые держались сразу за ним, пришлось притормозить, потому что от дождя скалы стали довольно скользкими. Наб и Бет, подбежав, помогли им, и очень скоро все оказались у кромки моря. Наб придерживал Бет за руку, пока она спускалась по скалистому откосу, чтобы взобраться на спину одного из ожидающих в воде тюленей. Затем он передал ей Перрифута и, подхватив Брока рукой, наполовину спустился, наполовину соскользнул вниз сам, и они с барсуком тоже благополучно очутились в море. Наконец в тот миг, когда уркку достигли скал, Фарайд спрыгнул вниз и с лёту уселся на своего тюленя, Эйнорта, названного в честь великого эльфийского воина. Шторм был слишком жесток, чтобы Уорригал рискнул лететь, поэтому он спорхнул вниз и присоединился к Фарайду. А затем тюлени хлестнули хвостами и были таковы. Они плыли, пробивая себе путь сквозь волны или перепрыгивая через их гребни. Седоки, закрыв глаза, изо всех сил цеплялись за «скакунов». Наб оглянулся, увидел уркку, стоящих на скалах с вытаращенными глазами и смутно расслышал обрывки криков сквозь шум ветра и моря. Шторм чересчур разгулялся, чтобы уркку отважились пуститься за зверями в своей лодке, и, когда Наб глянул снова, люди бежали обратно в пещеру.

Наб мало что видел впереди сквозь хлеставшие по лицу потоки дождя. Он опустил взгляд на Брока со слипшейся сосульками шерстью; барсук не пошевелил и мускулом с момента отплытия. Мальчик знал, о чем думает его друг. Им тоже владела лишь одна мысль: они бросили Сэма. Мысленным взором он все время видел, как тело бедного Сэма взлетает в воздух, и слышал жуткий шлепок, с которым оно упало на деревянный настил лодки. Наба раздирали вина и раскаяние; оглядываясь назад, он не мог постичь, как же все это случилось. Казалось, все произошло так быстро: в первое мгновение они были еще в пещере, а в следующее Сэм уже лежал бездыханный на берегу. Затем он вспомнил: Аурелон помешал им помочь Сэму, когда пес сражался с уркку; если бы он не остановил их, быть может, Сэм сейчас был бы с ними. Когда в голове Наба застучала эта мысль, а с пониманием накатила слабость, то внутри него стала подниматься волна горечи и злости на Аурелона и Ашгарота, Фарайда и Викнора, его «миссию» и все, что с ней связано, и он изо всех сил закричал, стремясь освободиться от бурлящих эмоций.

— Почему? — выкрикивал он в шторм раз за разом до мучительной боли в горле; но ветер вытягивал всю силу из его криков, и они, едва вылетев из его уст, тут же терялись в реве бури. Он впал в глубокую мрачную задумчивость. В последовавшие дни это ощущение гнева и предательства слегка приглушилось осознанием неотложности их миссии, но прошло долгое время, прежде чем Наб смог истинно постичь, почему Аурелон остановил их.

Путешествие через бушующее штормовое море оказалось одним из самых пугающих переживаний в жизни зверей. Дождь и ветер били по ним с устрашающей силой, будто пытаясь стащить со спин тюленей и утопить в море. Однако, казалось, какая-то иная сила удерживала их против их воли — ибо все они были так напуганы, подавлены и несчастны, что почти охотно сдались бы на милость шторма.

Наконец, целую вечность спустя, они завидели перед собой неясные очертания земли, и очень скоро тюлени сбавили ход на прибрежном участке, который с двух сторон частично прикрывали скальные выходы, так что волны здесь были не слишком высоки. Котики медленно подплыли к небольшой каменистой отмели, выступавшей в море, животные облегченно сползли с их спин и, пошатываясь, вышли на сушу. Было чудесно снова оказаться на твердой земле, но потребовалось некоторое время, чтобы привыкнуть к мысли, что они больше не ныряют и не перекатываются через волны. Поначалу им с трудом удавалось сохранять равновесие, и они шатались и вертели головами, пытаясь держаться прямо при ходьбе по скальному выступу. Тюлени покачивались в воде и с любопытством глазели на них. Путники грустно попрощались с ними и последовали за Фарайдом по крутой тропе, почти совершенно залитой дождем, вдоль рискованных изгибов, которые шли вверх по скале к вершине мыса, где они остановились и повернулись к морю.

Ливень все не прекращался, и повсюду текли сотни маленьких струек и ручейков, но небо начало немного проясняться, и вдали на горизонте показались первые лучи того загадочного золотистого света, который всегда приходит вслед за штормом. Элгол еле виднелся, его очертания размывало дождем; животные не видели ни уркку, ни их лодки, потому что те находились на обращенной к морю стороне острова. Элгол будет вспоминаться им со смешанными чувствами — с огромным счастьем и страшной болью, ибо в их памяти остров всегда будет связан с Сэмом. Сейчас же они следили, как огромные волны набегают на остров и разбиваются, подымая огромные столбы брызг, а затем ливнем осыпаются на скалы. Животным казалось, что эти неистовые сине-зеленые буруны с зазубренными гребнями белой пены несут в себе весь гнев Ашгарота.

Фарайд, который стоял немного поодаль, чтобы не мешать им свободно перебирать в мыслях события дня, теперь тихо подошел и заговорил с ними, понизив голос из уважения к невзгодам, через которые прошли эти звери. Для них же его голос прозвучал как трель первого весеннего жаворонка после долгой тяжелой зимы и возвратил их обратно от отчаяния к жизни.

— Идемте, друзья мои. Настало время для последнего этапа вашего путешествия. Когда все закончится, у вас будет время отдохнуть и порадоваться.

Животные неохотно отвернулись от моря и утомленно последовали за эльфом, который повел их с заросшего орляком и вереском мыса к зеленым лугам, полным овец; там им пришлось перелезать через множество каменных стенок, пока Фарайд вел их обратно к Болотам Блора. Когда они подошли к краю болота, стоял уже поздний вечер, буря улеглась. Везде было мокро, и трава пахла свежестью и чистотой. Свет, который они видели раньше на горизонте, теперь разошелся по небу так, что все было залито нежно-золотым сиянием. Взглянув вверх, животные увидели, что небо почти полностью очистилось.

Наб спросил Фарайда, нельзя ли им немного отдохнуть, прежде чем податься на болота, однако эльф счел разумным поторопиться, поскольку вполне вероятно, что уркку уже покинули Элгол и вернулись к своим. Он пересказал друзьям, что уркку говорили снаружи пещеры о «стае животных» и «двух беглецах».

— Вас теперь станет высматривать каждый уркку в стране, — сказал он, — и если заметят, то будут преследовать без устали, пока не настигнут. Дреагг кормит их ложью и слухами, которые будут искажаться и раздуваться по мере распространения, пока байки о ваших злодеяниях не будут у всех на слуху. Так действует Владыка Зла — он пользуется обманом и подлогом, чтобы играть на умонастроениях уркку. Вы близки к завершению своей миссии, и он пустит в ход все, чтобы остановить вас. Если прежде вы были осторожны, то теперь должны быть осторожны вдвойне, потому что он снова использует гоблинов, а им дана способность при желании принимать вид уркку, чтобы работать заодно с ними против вас. А значит, времени просто не осталось.

Они преодолели болота к вечеру следующего дня, и отчего-то на этот раз дорога показалась не такой страшной. Они не видели никаких гоблинов и, хотя шли тем же путем, что и раньше, не встретили ни следов Голконды, ни дерева, на котором ее оставили. Звери вышли из болотных туманов навстречу спокойному золотому вечеру далеко от того места, с которого заходили на болота в первый раз. Некоторое время они постояли, глядя на холмистый ландшафт, слегка поднимающийся к далеким пустошам. Весна кончалась, скоро наступит лето. Деревья — огромные вязы, платаны и ясени, — покрывала зелень множества разнообразных оттенков: от глубокого темного изумруда до нежно-зеленого лайма. Стволы вздымались в небо, листья мягко волновались на вечернем ветерке. Деревья, словно гигантские стражи земли, рядами тянулись вдоль узких долин между холмами, где маленькие ручейки с журчанием стекали со склонов, усеянных первоцветами и колокольчиками и сквозь густой темный торфяной мох пробивались зеленые побеги папоротника.

Фарайд повернулся к ним и указал на небольшой холм на горизонте:

— Это ваш первый Ситтель. От него дорогу к обители горных эльфов вам укажет ваше чувство Руусдайк. Прощайте, и да направит вас безопасно Ашгарот к концу странствия.

Сказав так, он повернулся, и не успели животные глазом моргнуть, как Фарайд растворился в туманах Блора. Тогда они молча поглядели друг на дружку, но уже через несколько секунд Перрифут встопорщил уши.

— Идем, — сказал он. — Вокруг весна, и земля зелена и обильна.

И он припустил вверх по склону, другие последовали за ним.