Странствие за Фарадоунами

ГЛАВА V

Следующий день выдался ярким, ясным и прохладным; с синего безоблачного неба, если не считать нескольких деловито пересекавших его белых клочков, сияло солнце. По всему лесу слышалась капель, и ледяная корка, образовавшаяся на поверхности, начала оборачиваться рыхлым слоем больших влажных ледяшек, утопавших под ногой в снегу.

Брока внезапно разбудило настойчивое совиное уханье. Он кинул взгляд на Тару и ребенка; когда барсук ночью пришел с Совета, она крепко спала, и он не сообщил ей добрых вестей — что Совет согласился подержать уркку в лесу, по крайней мере, пока он не станет взрослеть. Сейчас она бодрствовала и, услышав его рассказ, порадовалась и успокоилась.

— Как необычно, — тихо сказала она, чтобы не разбудить дитя, — всего за одни сутки я к нему в самом деле привязалась, и, кажется, он мне доверяет, ему уютно со мной. Я так ужасно беспокоилась, что Совет может отобрать его.

— Вот что, — сказал Брок, — ты слышала оповещение Уорригала? Он у пруда; мы все условились, что он усядется там и громко заухает, когда увидит уркку на подходе. Ты, конечно, должна оставаться здесь внизу, пока они в лесу, и утихомиривать ребенка. Хотя шанс очень невелик, что они сверху услышат, как он кричит, но мы не должны рисковать.

— А ты куда собираешься? — спросила Тара.

— Поднимусь на поверхность посмотреть, что там делается. Не волнуйся; я останусь в проходе, просто высуну нос ровно настолько, чтобы что-то видеть. Очень хочется поглядеть, что выйдет из планов, которые ночью составлял Совет. Кроме того, Бруин уже слишком стар, чтобы днем выйти наружу — ему нужен сон. Он просил меня рассказать ему что и как.

Достигнув верха лаза, Брок осторожно высунул наружу черный кончик носа и взглянул влево-вправо, прежде чем двигаться дальше. Он делал по шажочку за раз, пока не увидел почти все поле впереди. Вокруг него оторвавшиеся от утренней кормежки кролики сотнями забегали в лес и исчезали в норах. Их предводитель Пиктор кричал им пошевеливаться, скакал вслед за ними и погонял, как пастушья собака, пока и сам наконец не исчез в дыре в центре рододендроновых кустов слева от Старого Бука. Еще барсук различил вдали нескольких зайцев, убегающих по полям, хотя не мог сказать, с ними ли Перрифут. Если бы только они могли опускать на бегу уши, подумал Брок, их было бы куда труднее высмотреть. Впрочем, они находились достаточно далеко от уркку, чтобы их не подстрелили, поэтому жертв не было.

Он видел, как уркку приближаются по полю. Зрелище устрашало. Их, похоже, было очень много, и все они вытянулись в одну прямую линию, как раз поперек поля. Они медленно шли в сторону Серебряного Леса со смертельными палками, направленными вперед и вниз. От строя шел гул разговоров, нарушавший утренние мир и спокойствие. Брок чуял неповторимый едкий запах самих уркку и другой, часто сопутствующий им: навязчивую дымную вонь, режущую нос и застревающую в горле так, что становилось трудно дышать. Эти запахи застаивались в лесу иногда на целые сутки, отравляя воздух и служа жутким напоминанием о смерти и страданиях, которые приносили уркку, ибо они исключительно редко заходили в Серебряный лес с иными целями, кроме убийства.

Достигнув самой кромки леса, линия остановилась и уркку на одном ее конце оглушительно закричали; воздух внезапно наполнился какофонией непривычных свистов, галдежа, гортанных выкриков и треском ломающегося подлеска. Этот шум шел из-за спины Брока, с тыльной стороны леса, и медленно приближался. То были загонщики.

Брок ждал с колотящимся сердцем.

Совсем близко от себя он увидал одного из уркку — тот стоял, расставив ноги и подняв к плечу смертельную палку, готовый убить все, что выбежит наружу; под расстегнутой курткой Брок видел здоровенное пузо, нависшее над ремнем; с багрово-красного лица свешивались дряблые брыли.

Стерндейл собрал своих фазанов в самой глубине леса, где рододендроны и подлесок росли так густо, что загонщики не могли сквозь них пробиться. Они засели там еще до зари, и Стерндейл тихо кудахтал, веля им оставаться на земле, держать головы низко, не задирать хвосты и, превыше всего, не двигаться, как бы близко ни подошли загонщики. Если они останутся на месте, то будут в безопасности, но если потеряют выдержку и взлетят, то считай погибли. Часть фазанов была из прошлогоднего выводка, имелось и несколько ветеранов — двух- и трехлеток; эти опытные птицы знали порядок, с ними было несложно иметь дело.

Выводок нынешнего года — вот с кем всегда трудно; их разводили и вскармливали уркку, держа их в клетках, пока достаточно не подрастут. Потом их выпускали в поля и леса вокруг поселений уркку и дважды в день кормили зерном с рук, поэтому они привыкли доверять врагам и ожидали от них только пищи и защиты. Молодняк, скорее всего, побежит к загонщикам, а не прочь от них, и поголовно неспособен уразуметь факт, что если они взлетят и их увидят, то в них будут стрелять и ранят или убьют. Стерндейлу много раз приходилось подолгу проводить с ними беседы и запугивать, но доходить до них начинало только тогда, когда очередному молоденькому заносчивому петушку, попрекавшему Стерндейла за старомодность и утерю хватки, в один прекрасный день разносил выстрелом пол-груди тот же самый недавно сыпавший ему зерно уркку. Трудность заключалась в том, что Стерндейл не мог объяснить (поскольку и сам этого не понимал), зачем уркку так утруждаться — сначала защищать птиц от отравления или смерти от любых естественных врагов, а потом, когда они полностью вырастут, собираться в группы и целеустремленно стараться перебить как можно больше фазанов. Как-то в беседе Уизен поведал ему, что уркку — раса созданий, наслаждающихся убийством и что они оберегали фазанов только затем, чтобы позже получить удовольствие, убивая их, но Стерндейл долгое время не мог в это поверить.

Загонщики приближались. Какофония завываний, свиста, криков понемногу придвигалась, хруст крошащегося подлеска оглушал. Это была самая трудная часть: постараться удержать свою стаю от паники. Стерндейл видел, как кое-кто нервно переминался с лапы на лапу, а в остекленевшем взоре безошибочно читался ужас.

— Не двигаться, — прокурлыкал он так громко, как только осмелился, но его команда потерялась в гуле, потому что уркку подходили ближе, пока шум не вытеснил все и не ожил, казалось, сам окружающий подлесок. Закрыв глаза, Стерндейл почувствовал, как колотится у него сердце и клокочет в ушах ток крови, и с огромным усилием заставил себя отрешиться от звуков и сконцентрироваться на том, чтобы врыть лапы в землю и преодолеть все естественные инстинкты, понукающие его улететь прочь.

Худшее произошло. Один из петухов помоложе решил, что представился шанс оспорить лидерство Стерндейла и проявить себя, и взмыл прямо в сторону ружей. Перепуганные юные курочки внезапно окончательно запаниковали и, видя, как взлетает их петух, последовали за ним. Только Стерндейл, другие ветераны и три-четыре менее пугливые курочки сохранили присутствие духа и остались, где были. Старый фазан, у которого на душе словно кошки скребли, прождал несколько душераздирающих секунд, и на лес внезапно навалился жуткий хаос грохота, когда уркку выпалили и птицы с тошнотворными ударами посыпались на снег. Воздух был полон пронзительных криков боли и страха — это подраненные птицы отчаянно пытались скрыться в подлеске, оставляя на снегу яркий алый след. Ружейный треск прекратился, уркку кричали и смеялись, радуясь размерам своей добычи. Стерндейл и прочие, боязливо припавшие к земле в рододендронах, слышали громкий хруст подлеска — это собаки ринулись туда, чтобы подобрать подранков и мертвых и принести их своим хозяевам. Внезапно Стерндейл увидел в нескольких шагах от себя высокую золотистую фигуру с угрюмым выражением на морде. Фигура остановилась, развернулась и побежала обратно туда, откуда пришла.

— Сэм, — как можно тише прохрипел Стерндейл, и пес остановился, огляделся, и, приметив фазана, осторожно подошел к нему.

— Резня, — провыл пес, — избиение. Что пошло не так?

— Неопытность и паника, Сэм, но тебе лучше вернуться обратно, или твой человек оставит тебя сегодня без еды, или, того хуже, может даже тебя выгнать. Ты должен держаться у него в милости; нам отчаянно нужна твоя информация. Смотри, там молодая курочка, она мертва как камень, подбери ее и быстро уноси к своим.

Пес отошел и подобрал мертвого фазана. Бросив последний грустный взгляд на Стерндейла, он побежал обратно сквозь кусты. Стерндейлу была видна обмякшая голова фазанихи, безвольно болтающаяся сбоку от челюстей Сэма. Он в ярости отвел взгляд.

С передней кромки леса за происходящим в страхе наблюдал Брок. Он очень четко видел уркку рядом с ним; видел, как толстяк нажимал на спусковой крючок; был оглушен пальбой и почувствовал дурноту от звука, с которым вокруг него падали птицы. Последней каплей ужаса стал момент, когда человек приметил раненого фазана — молодого петуха, волочащего крыло по земле и спешащего убраться в кусты недалеко от Сэма. Человек ликующе рассмеялся и побежал за ним, к великому восторгу и забаве для его дружков, которые с криками потешались над тем, как он неуклюже трусит по снегу, пытаясь схватить перепуганную птицу. Наконец он поймал ее и, триумфально воздев вверх, свернул ей шею.

После этой сцены охотники продолжали двигаться в лес, все еще сохраняя линию, и Брок с огромным трудом удержался от того, чтобы выскочить наружу и напасть на человека, который проходил в нескольких шагах от логова. Люди медленно прошли сквозь лес, миновали уголок, где все еще прятались Стерндейл и прочие, и перепрыгнули через ручей, чтобы перебраться на другую сторону. С каждым выстрелом, раздававшимся в заснеженном лесу, на Брока, представлявшего себе ужас и муку, которые испытывало очередное животное, накатывала волна боли и гнева. Снова и снова в его голове раздавался вопрос: «За что?».

Других смертей в тот день было не так много. Три молодых и неопытных кролика, самец и две самочки, ускользнули из-под контроля Пиктора и отважились выйти наружу — посмотреть, что происходит; стоило им только покинуть нору, как их осыпал свинцовый град, оставив двух самочек лежать убитыми, а самца корчиться на снегу с раздробленными задними лапами. Он на передних лапах дотащился до прикрытия в кустах, где его, умирающего, нашел позже Пиктор, уже после ухода уркку. Он ужасно страдал всю ночь и, к счастью для себя, на рассвете умер.

Прочие потери составили пятеро лесных голубей и заяц, которого уркку спугнули, когда возвращались через поле. Наконец они ушли, оставив лес после своего грубого вторжения изнасилованным и оскверненным. Долгие дни животные не смогут забыть о нашествии: запахи не выветривались, и в воздухе, казалось, висела смерть; нельзя было не наткнуться на растоптанный подлесок или на следы уркку вроде красных гильз, все еще пахнущих порохом, или клочки бумаги, или остатки белых палочек, которые они используют для рта. Иногда попадались разбросанные перья подстреленной птицы или пучки коричневой шерсти кролика — немые свидетельства страданий их владельцев. Животные, испуганные и нервные, прятались в тенях, скрывались в норах или взлетали при малейшем шуме.

После того, как строй людей в неярком свете послеобеденного солнца прошагал обратно по полю, мысли Брока обратились к детенышу-уркку; трудно было поверить, что ребенок принадлежит к той же расе. Печальный и утомленный, Брок отправился по проходу внутрь и нашел младенца неистово кричащим и размахивающим ручками.

— Это из-за шума, — сказала Тара. — Я не смогла его успокоить. Тебе его было слышно?

— Нет, — тихо ответил Брок. — Нет, не было слышно.

— Плохо было? — спросила Тара, вставая и подходя к нему. Она потерлась с ним носами, а потом прижалась головой к его шее, пытаясь утешить его.

— Да, — прошептал Брок, — оно всегда плохо и, похоже, становится все хуже. И что мы можем поделать? Ничего, Тара, абсолютно ничего. — Он лег на земляной пол, привалился к стене спиной и уснул. Тара какое-то время поглядела, как он то и дело ворочается, а потом отправилась обратно к ребенку, который теперь, с уходом уркку, успокоился. Скоро в камере снова настала тишина.

Снаружи небо заволокло облаками, и стало теплеть. К концу дня начался дождь, и алый потек на снегу, оставленный молодым петушком, медленно расплывался, пока наконец не исчез с последним снегом.