Странствие за Фарадоунами

ГЛАВА VII

Одиннадцатая зима Наба была долгой и холодной: снег не сходил целую вечность, и стояли злющие морозы, убившие множество юных птиц-первогодков. Когда особенно холодными ночами свирепые северо-восточные ветры грозились разорвать животных на части и бросить на промороженной земле, Брок вдвоем с Тарой пробирались из логова в заросли Наба и ложились по обе стороны от мальчика, чтобы согреть его своим мехом. Короткими днями Наб отваживался на вылазки за какими-нибудь свежими зелеными растениями, чтобы добавить их к своим запасам орехов и сушеных грибов, и тогда, если полуденное солнце достаточно пригревало, сидел у зарослей снаружи и глядел вдаль поверх мерзлых полей, где ничто не двигалось, лишь грачи да вороны. Порой так хлестали дожди, что остаться сухим не было возможности; сквозь рододендроновые листья просачивались маленькие капли и заливали пол его убежища — темно-коричневую торфянистую смесь почвы с листьями, и мальчик все свое время проводил в поисках сухого места, где можно было бы приткнуться. При этом ему приходилось заботиться, чтобы сушеные грибы, рассеянные по жилищу повсюду, где их можно было разложить на ровном месте или наколоть на веточку, находились подальше от сырости; в противном случае, как Наб обнаружил прошлой зимой, они начнут портиться и гнить, а сам он останется голодным.

Иногда из своего дупла в Старом Буке слетал вниз Уорригал, усаживался на толстой ветви в зарослях и толковал с мальчиком, а то и просто молча сидел рядом, и оба смотрели, как стелется снаружи пелена дождя; было что-то очень уютное и успокаивающее в том, чтобы сидеть в укрытии, когда снаружи всё один сплошной ливень. Когда дождь наконец прекращался и тяжелые черные тучи уходили, частенько выглядывало солнце, и Наб покидал заросли, чтобы побродить среди промокшего леса и порадоваться свежести, идущей от травы, кустов и деревьев. В рассеянных повсюду дождинках посверкивало солнце, и мысли Наба терялись в волшебном мире золотистых отражений и искрящегося серебристого хрусталя.

Холодные мартовские ветра продолжали дуть и в апреле, так растягивая зиму, что казалось, она продлится вечно, пока наконец однажды над полями не отозвался эхом крик кроншнепа, и при этом торжествующем трубном зове весны по всему лесу в предчувствии перемен затрепетали сердца. Вскоре появились ржанки, и в полях зазвучали их переливчатые трели. Птицы то прохаживались, гордо вертя великолепными хохлатыми головками, то порхали в воздухе, заявляя свои права на небо над полями. По мере того, как дни теплели, стали запевать свои характерные однотонные симфонии жаворонки, порой так высоко паря в синей вышине, что Наб еле мог разглядеть мелко трепещущую крохотную черную точку.

В один из этих весенних дней Наб впервые увидел своих сородичей. Он с закрытыми глазами сидел на потрясающе удобной травянистой кочке, слушая жаворонков и ощущая, как солнечное тепло наполняет тело энергией и жизнью, как вдруг его сбоку легонько шлепнули по лицу. Он открыл глаза и увидел скачущего туда-сюда перед ним Перрифута, с нахально торчащими стоймя ушами и весело сверкающими глазами.

— Привет, — сказал заяц. — Пойдем, прогуляемся?

Наб зевнул и потянулся.

— Я так нежился, пока не появился ты, — проговорил он и вдруг выбросил вперед руку, чтобы схватить зайца за ляжку, но Перрифут отпрыгнул в сторону, и рука промахнулась.

— Шустрее нужно, шустрее, — заявил он, и, пока Наб восстанавливал равновесие, сунулся вперед и еще раз передней лапой ловко шлепнул мальчика по щеке. — Пошли, это тебе пойдет на пользу — выгонит из костей хоть немного зимней скованности.

Наб согласился — при условии, что они прихватят с собой Брока. Оба отправились к логову. Наб встал на колени перед туннелем и позвал, потому что уже много сезонов миновало с тех пор, как он мог вползти в логово. Теперь там было только трое барсуков; два подростка покинули жилище и ушли в Ближний Лес, а других щенков после появления Наба уже не было. Брок считал, что это дело рук Лорда-эльфа — на это ему намекнул Уорригал, когда они разговорились как-то вечерком. Причина, сказал ему филин, в том, что так они с Тарой смогут все свои силы посвятить заботам о мальчике.

Покричав несколько раз и не услышав никакого отклика, Наб в конце концов углядел черный кончик носа и белые полосы на морде выбирающегося из туннеля барсука. Брок согласился пойти с ними на послеобеденную прогулку. Наб надергал пригоршню нежных молодых буковых листьев, которые только начали пробиваться, и принялся их жевать, пока вся троица пробиралась от логова к старому перелазу. Потом они зашагали вдоль дальней стороны ручья туда, где в насыпи посреди молодых берез устроил нору Руфус. Достигнув ограды на обратной стороне леса, они двинулись вдоль нее, и пришли к живой изгороди через все поле. Спускаясь к ручью, животные могли использовать изгородь для защиты от посторонних взглядов. Тут друзья решили сделать привал в тени большого ясеня и поглазеть на греющийся на весеннем солнце лес. Наб ушел побродить в одиночку, оставив других медитировать под деревом. Он спустился к зарослям рододендронов и молодых берез, пробрался через них и оказался на ковре из колокольчиков, который тянулся по лесной подстилке и заканчивался у огромных вязов.

Наб встал на колени и зарылся лицом в пьянящее благоухание синих цветов — еще немного, и их аромат можно было бы пить; и, когда запах заполонил все его органы чувств, перед мысленным взором Наба замелькали былые прекрасные весенние деньки. Он долго стоял так на коленях, опустив лицо к земле, будто в молитве, а солнце разбрасывало сквозь ветви деревьев лучики золотого света. Наконец он поднял голову и восторженно огляделся; бывали такие моменты, когда все тело, кажется, так переполняла энергия, что можно было вот-вот взорваться, а душа пела от радости. Мальчик встал и полетел как ветер обратно к ясеню, где Брок дремал, а Перрифут сидел и спокойно размышлял, уложив длиннющие уши плашмя вдоль спины. Они разбудили барсука и пробрались под ржавой проволокой старой ограды в поле, под защиту изгороди. Звери миновали лабиринты кроличьих нор в небольшой песчаной впадине, где какой-то кролик их поприветствовал и спросил, как там Пиктор и лесные кролики, а затем поднялись по сравнительно крутому склону, пока не достигли вершины насыпи. Лес теперь по отношению к ним был довольно далеко позади и ниже, а впереди тянулся пологий спуск к речушке. Стоял прекрасный день; по синему небу неслись белые облачка, и дул легкий ветерок, обдававший их приятными порывами теплого воздуха. На сердце у Наба было легко и свободно.

— Наперегонки до речки! — скомандовал он, и они с Перрифутом понеслись вниз по склону через строй маленьких ив, по зеленому бархатному ковру молодой травки, в то время как Брок плелся сзади. Добравшись до низа, Наб с зайцем затанцевали, стараясь шлепнуть легонько друг друга по щекам. Они часто играли в эту игру, хотя Перрифут почти всегда побеждал; его громадные задние ноги таким стремительным рывком относили зайца на недосягаемое расстояние, что Наб редко мог его подловить, а потом, пока мальчик обдумывал следующее движение, заяц подскакивал и отскакивал, и шлепал — шлепал прежде, чем Наб успевал моргнуть. Это, впрочем, не имело значения, они оба обожали играть, и сегодня днем Наб чувствовал себя так уверенно, что сумел раз или два достать зайца. Брок сидел в прохладной тени ивы рядом с потоком и с удовольствием наблюдал за ними. После той ночи так много сезонов тому назад, когда он нашел ребенка, жизнь Брока была посвящена заботе и уходу за мальчиком. С тех пор о Повелителе эльфов, или спасителях, или о каких-то «великих целях» почти не говорили, хотя Уорригал иногда намекал, что Лорд-эльф очень доволен развитием мальчика, и порой Брока и Тару навещал Уизен, чтобы посмотреть, как они справляются, и наставить их в сложных вопросах.

Через некоторое время, когда Перрифут и Наб устали от игры, животные решили пройтись немного дальше по течению. По другую сторону речки был еще один зеленый луг, круто спускающийся вниз к обрывистому берегу, поэтому особой осторожности не требовалось — их бы и так не увидели ни с одной из ферм, и, в любом случае, даже если бы они увидели уркку, вокруг хватало подлеска, чтобы спрятаться. Так что они прогуливались безо всякой опаски, то и дело останавливаясь, чтобы сорвать и пожевать немного ягод или молодых листьев, когда вдруг, повернув за изгиб речки, застыли. Небольшая долина с крутыми склонами, по которой они шли, распахивалась впереди так, что склоны становились намного более пологими; по их же сторону речки росла небольшая группа желтых кустов дрока, окружающих с трех сторон небольшую ложбину. Из ложбины до них донеслись смех и разговоры и еще какие-то незнакомые звуки, которых они не смогли узнать.

Троица, выждавшая значительное время и удовлетворенная тем, что их не увидели и не услышали, расслабилась. Все они приютились позади большой ивы и куста падуба, выросшего из семени, вероятно, оброненного какой-то птицей много сезонов назад. Единственным звуком, не считая тех, что доносились из ложбины, было непрерывное журчание струй, бегущих между камешками на песчаном дне ручья.

— Что будем делать? — тихо спросил Наб, повернувшись лицом к остальным.

— Это уркку, — сказал Перрифут. — Так, пошли обратно. Давай, Брок, поворачивай. — И он слегка подтолкнул барсука лапой.

— Нет, — твердо ответил Брок.

— Что значит «нет»? Это уркку, и у них, наверное, ружья. Не дури. Давайте пойдем назад, — яростно прошептал заяц.

— Нет. Я совершенно уверен, что они неопасны. Не могу объяснить, но они ведут себя не так, как те уркку, которых мы обычно видим. И, кроме того, звуки голосов другие — выше и мягче. Нет, опасности нету. Прекрасный случай для тебя, Наб, посмотреть на уркку воочию. Слушайте, вот что мы сделаем. Перрифут, ты профланируешь по передней стороне ложбинки поближе к ним, так, чтобы они тебя увидели, но не слишком близко, чтобы зря не рисковать. И пока они смотрят на тебя, Наб сможет перебежать сзади и укрыться за кустами дрока. Я остаюсь здесь и наблюдаю.

— Хм-м-м. Мне это совершенно не нравится, — пробормотал заяц. — Ни капельки. Все же, если мой искушенный друг говорит, что опасности нет, значит, ее нет. Я просто понадеюсь, что он прав. А почему бы тебе не пойти пофланировать, Брок?

— Потому что, если я неправ, ты убежишь быстрее, — лукаво усмехнулся Брок.

— Ну хорошо, — сказал Перрифут. — Пожелайте мне удачи.

Заяц неторопливо поскакал по травянистому берегу, и, когда он появился в поле зрения перед ложбиной, двое оставшихся животных услыхали доносящиеся из-за дроковых кустов слабые восторженные взвизги. Перрифут остановился и принялся прихорашиваться, и по звукам веселья Брок догадался, что уркку увидели зайца и полностью погрузились в созерцание его выходок.

— Порядок, теперь ты, Наб. Но будь осторожен и держись не на виду, — прошептал Брок, и мальчик, согнувшись чуть ли не вдвое, стремительно метнулся к укрытию за кустами над ложбинкой. Он на мгновение бесшумно присел, не решаясь даже вздохнуть, а потом, сжигаемый любопытством, пополз вдоль кустов, покуда не нашел просвета, через который открывался хороший обзор. Там он впервые в жизни увидел другое существо своего племени.

Собственно, существ было двое — сидели спинами к Набу и разглядывали Перрифута. Даже несмотря на то, что они сидели, Наб заметил, что одно больше, чем другое, и смекнул, что это родитель и детеныш. Припомнив рассказы Римуса и Биббингтона, он заключил, что они обе самки. Он и сам не знал, что готовился увидать, но узнав себя в них, удивился куда меньше, чем ожидал. Тем не менее его очаровало то, как они разговаривали и как выглядели; и по мере того как он смотрел, его внимание все больше и больше приковывала маленькая девочка, которая прижималась к матери, крепко держа ее за руку, возбужденная тем, что видит зайца так близко.

Перрифут, похоже, уже сам начал наслаждаться, оказавшись — и притом безо всякой опасности — объектом такого пристального внимания: он сделал несколько прыжков и остановился, поднявшись на задние лапы и подняв стоймя уши — ни дать ни взять высокомерный царек, а затем еще несколько раз подпрыгнул и повторил представление. Девочка обернулась посмотреть на Перрифута, и Наб рассмотрел ее лицо; судя по росту, она, вероятно, видела столько же сезонов, сколько и он, и, глядя на ее большие голубые глаза, нежный рот и мягкий румянец щек, обрамленных спутанным каскадом золотых волос, он был заворожен. Ее лицо словно вобрало всю магию весеннего дня, и когда она смеялась, у него от неподдельной радости замирало сердце; девочка была Принцессой Золотого Полдня, и всю оставшуюся жизнь ему не забыть своих чувств в тот день, когда он впервые увидел ее.

Зайцу забава уже наскучила и, чувствуя, что долг исполнен, он медленно запрыгал обратно туда, где из-за куста падуба наблюдал Брок. Наб, однако, был не в силах оторваться от зрелища и явно даже не заметил, что Перрифут скрылся.

— Что с ним? — раздраженно зашептал заяц. — Он что, не насмотрелся?

— Не знаю; наберись терпения и попробуй представить, как бы ты себя чувствовал, если бы в его возрасте впервые увидел зайца.

Перрифут хмыкнул и вытянулся, чтобы вовсю насладиться теплом солнца и прикинуть, какую историю расскажет своей зайчихе. Тем временем мечтательное оцепенение Наба внезапно нарушилось, потому что девочка вскочила, что-то сказала и убежала из ложбины к воде, где принялась собирать первоцветы. Следуя за извивами потока, она вскоре скрылась из поля зрения своей матери и подошла довольно близко к тому месту, где лежал Наб; в сущности, он мог бы приблизиться к ней не замеченным из ложбины. Его внезапно охватило непреодолимое желание показаться девочке и поговорить с ней, несмотря на предупреждение Брока и все проснувшиеся звериные инстинкты, велящие ему оставаться неприметным. Как подступиться к ней? Как она отреагирует? Позовет маму? Сотня подобных вопросов проносилась у него в голове, а сердце билось так громко, что девочка наверняка слышала, как оно стучит, пока он медленно полз по насыпи прочь от укрытия за дроковыми кустами до мелкой канавки, которая вела к большой иве у речушки, где сейчас гуляла девочка. За кустом падуба Брок растолкал Перрифута, и оба с ужасом наблюдали, как Наб подползает ближе и ближе к девочке.

— Что он делает? Мне пойти остановить его? — спросил заяц.

— Нет, — отвечал Брок. — Уже слишком поздно; он сделает то, что решил, а мы можем только надеяться, что оно обернется к лучшему.

Наб теперь добрался до подножия дерева и присел между корнями, едва дыша и слушая, как бежит вода по песчаному руслу как раз у его левого локтя. Медленно-медленно, как учил его Брок, он поднял голову так, чтобы чуть заглянуть поверх края канавы. Девочка была шагах в восьми, спиной к нему. Что-то тихо напевая, она собирала первоцветы и красные зорьки, которые росли на прибрежной кочке, и, по-видимому, с головой ушла в это занятие. За речкой зеленые луга мягко подымались кверху, встречаясь с огромными буками на краю Высокого Леса. Там с довольным видом паслись овцы, их белая шерсть отчетливо выделялась на зелени травы, а над головой парили жаворонки, распевая весенние песни, как пели всегда с незапамятных времен.

Наб встал и, беззвучно пройдя по травянистому берегу речки, оказался в шаге от девочки. Почувствовав, что рядом кто-то есть, она перестала напевать, быстро выпрямилась и обернулась.

— Ой! — встревоженно вскрикнула она. — Ты меня напугал. Ты кто? Я тебя в деревне, по-моему, не видела. Ты в игру какую-то играешь — в смысле, одет так? Ну, скажи мне, кто ты?

Девочка разглядывала его с растущим изумлением. Его волосы темного золотисто-коричневого цвета мягкими волнами ниспадали на плечи и, чтобы не лезли в глаза, были перевязаны на лбу тремя-четырьмя свежими зелеными камышинами. Вокруг талии шла широкая полоса бересты с серебристой березы, прошитая молодой, тонкой, как тростник, ивовой ветвью и непонятно как застегнутая сбоку. Ноги были босы, а по сторонам туловища свободно болтались большие руки с длинными пальцами и обломанными ногтями. Но его лицо! Его лицо было цвета осенних буковых листьев, и на нем сияли темные жгучие глаза. Горящий взгляд мальчика без остановки скользил по ее фигурке. Наверное, ей следовало бы испугаться, но инстинкты подсказывали, что бояться нечего, к тому же она была слишком загипнотизирована его беспокойными глазами, и только и могла, что стоять и рассматривать его.

— Кто ты? — медленно и мягко спросила она снова. — Почему ты боишься? Откуда ты пришел?

Наб весь дрожал от страха, и все же — он сам не знал почему — его сжигала потребность поговорить с ней, рассказать о своем доме и друзьях, о лесе и тяжелых днях прошлой зимы, и обо всем-всем, что он когда-нибудь делал, видел, слышал. Но когда он попытался заговорить на языке лесов, она покачала головой и, кажется, не поняла; она просто продолжала открывать рот и издавать странные звуки и шумы, каких он никогда раньше не слышал; это, должно быть, тот самый язык уркку, о котором ему рассказывали. Но ему пришлись по душе звуки ее голоса; он мог бы слушать эти нежные веселые тона вечно.

Девочка изумленно вслушивалась в подвывания, повизгивания, лай и ворчанье, исходившие от этого странного мальчика. Она решила, что он пытается с ней говорить; происходящее явно не было розыгрышем, однако озадачило ее так, что словами не передать. Он, видимо, тоже не понимал ее; значит, надо проявить доброту, ласку и терпение, как с животными. Она решила попытаться отвести его к матери — быть может, та смогла бы все объяснить. Девочка медленно двинулась к нему с протянутой ладошкой и попыталась поймать его за руку; подойдя поближе, она ощутила, что от него пахнет мхом, листьями, солнцем и травой, и тогда она каким-то образом догадалась, что мальчик не из их деревни, и вообще не из какой не деревни. Когда она коснулась ладонью его руки, он ее отдернул, и его темные глаза сверкнули.

Когда девочка дотронулась до него и Наб почуял ее нежный аромат, им с такой силой овладели смущение, растерянность и страх, что он в конце концов совершенно запаниковал. Только сейчас до него дошло, что он, собственно, делает. Он резко отшатнулся от ее руки и оглянулся на куст падуба, где оставил Брока и Перрифута; тех не было видно. Бросив беглый взгляд назад на девочку, которая внимательно смотрела на него с выражением крайнего изумления, он помчался обратно вдоль канавы и вверх по пологому склону, к гребню ложбины и кустам дрока, из-за которых вначале разглядывал мать и дочку. Мальчик глянул вниз в ложбину и увидел женщину, разлегшуюся на травке и наслаждающуюся солнцем, потом обернулся обратно туда, где оставил девочку. Та стояла, глядя прямо на него; ее красное платье в клеточку раздувалось под легким послеполуденным ветерком, а волосы отблескивали золотом на солнце. Она подняла руку и помахала ему, и Наб, сам не понимая, что делает, помахал в ответ. Он все же пообщался с ней! — с радостным волнением осознал он. Наконец, после краткого мгновения, показавшегося ему вечностью, а на самом деле продлившегося всего один удар сердца, Наб бросил прощальный взгляд на эту изящную фигурку, и, сделав над собой усилие, оторвал взгляд и побежал вниз по склону к кусту падуба.

— Ну что, наболтался, наконец, с уркку? — яростно прошептал Перрифут. — Что-то ты не больно торопился! Мы думали, ты вообще не придешь.

— Пойдем, — сказал Брок, — но без паники; она еще ничего не рассказала матери. Отходим осторожно, тихо и быстро.

Услышав голоса друзей, Наб ощутил тепло, которое встречает тебя только дома, когда возвратишься из отлучки; и от охватившей его любви к двум стоящим перед ним животным на глаза его навернулись слезы.

— Пойдем, — мягко повторил Брок, повернулся и стал пробираться обратно вдоль потока. Наб последовал за ним, Перрифут замыкал с тыла.

Был поздний вечер, когда три утомленных зверька оказались на гребне холма, выходящего на Серебряный Лес. Они сели, и Наб рассказал спутникам о происшествии на берегу; по крайней мере, попытался, но оказалось, что ему трудно выразить пережитые им чувства и объяснить, почему он так безрассудно приблизился к уркку. Но Брок вроде бы понимал и, несмотря на непослушание Наба, кажется, не сердился. По правде говоря, на самом деле Брок был очень доволен: все произошло чисто случайно, однако решило проблему знакомства Наба с сородичами самым удачным образом. Опасность была незначительной или ее вообще не было, и Наб сошелся лицом к лицу с уркку своего возраста; единственное, чего стоило опасаться, — это что девочка расскажет матери, и новости о существовании Наба пойдут по деревне. Тем не менее, они решат эту проблему, когда (и если) она возникнет. Первоначальный гнев Перрифута улегся, и теперь заяц наслаждался, заново переживая собственную часть дневного приключения и прикидывая, как именно преподнести ее своей зайчихе, когда они встретятся позже. Должна получиться хорошая история.

Так и вышло, что луна, взойдя той ночью, нашла мальчика, барсука и зайца все еще сидящими и смотрящими на лес; все они молча погрузились в мысли — каждый в свои. За полями из окна своей спальни смотрела на луну маленькая девочка и думала, думала с самой середины дня о таинственном и прекрасном мальчике, которого встретила у речки. Сейчас казалось, что ей это приснилось, но она знала, что все случилось в действительности. Конечно, она ни с кем не может поделиться; это испортило бы все очарование встречи, и это ее секрет, который она сохранит навсегда.