Странствие за Фарадоунами (без иллюстраций)

ГЛАВА XV

Животные молча шли по замерзшим полям, каждый в одиночку переживал горе, будто зализывал рану. С потерей дома их словно отпустили на волю течения, и они бесцельно плыли в пустоте; спасательного круга, который всегда выручал их, где бы они ни были, больше не стало, ибо возвращаться было некуда. Они шли как во сне; единственной защитой им теперь служила скрытность в походе, и единственным домом — то место, по которому в этот миг доводилось ступать их ноге. Они только что потеряли все и вся, и еще не успели оценить неуязвимость того, кому больше нечего терять. Им никогда не забыть мук своего горя той ночью; но со временем оно смягчится и просто сольется с ними, вместо того чтобы непрестанно угрожать и давить на них, как нависшая огромная туча, из тени которой не убежишь. А Брок и Наб, хотя так и не могли подумать о Таре без слез на глазах, когда-нибудь будут вспоминать о ней и проведенных с ней днях не без толики радости.

Им пришлось идти медленнее из-за поврежденной ноги Сэма, состояние которой заметно ухудшилось, так что теперь его хромота стала сильно бросаться в глаза, а рана открылась и снова начала кровоточить. Что еще более скверно, он застудил рассеченную голову, и она раскалывалась от боли.

Перрифут оказался вообще неспособен передвигаться, и вскоре, лишь только лес скрылся из их поля зрения, Бет оторвала кусок от одной из своих футболок и устроила импровизированную люльку. Она повязала ее вокруг шеи Наба и посадила в нее зайца, к вящему удивлению мальчика и восторгу Перрифута. Сначала заяц побаивался, но, постепенно привыкнув, начал поглядывать вокруг с прежней бесшабашностью, и Наб уловил знакомые искорки озорства в его черных глазах. Когда он настораживался, его уши вставали торчком и лезли Набу в лицо, но через какое-то время полное изнеможение в сочетании с теплом тела и ритмом шагов Наба убаюкали Перрифута, и он глубоко заснул, а его уши обвисли вдоль спины и больше никому не мешали.

Невысоко над полями — где-то на уровне верха изгороди — впереди них летел Уорригал и Набу, посматривающему, как он скользит словно тень, начало казаться, что он уже провел последние полжизни в подобных странствиях — с неизменно виднеющейся впереди совой, которая ведет их к цели.

Он глянул вниз, на закрытые глаза Перрифута, и улыбнулся про себя при мысли, что хотя бы один из их компании спит себе и в ус не дует. Бет, держа мальчика за руку, давно уже оставила попытки понять, во что ввязалась, и отдалась ритму ходьбы. Ей чудилось, что она покинула коттедж давным-давно, и образ матери, стоящей в дверях и отчаянно зовущей ее, вспыхнул в памяти как воспоминание из забытого мира. Даже волшебное счастье прогулки к Серебряному Лесу, кажется, промелькнуло вечность тому назад — такое темное облако несчастья повисло теперь над животными. И она разделила их горе, потому что в каком-то смысле тоже потеряла свой дом и своих близких. У нее уже появилось чувство, словно она знала мальчика долгие годы, настолько легко и спокойно ей было с ним, несмотря на то, что они не могли сказать друг другу и двух понятных обоим слов. Однако это не имело значения — настолько близкие возникли между ними понимание и сопереживание.

Девочка слегка повернула голову вправо, чтобы посмотреть на шагающего рядом мальчика. Он шел, низко склонив голову, и гнев, некогда наполнявший его темные глаза, сменился глухой печалью, которая выразилась даже в его походке. Раньше им двигала неистощимая энергия, а теперь в его шаге сквозила усталость. Внезапно в Бет поднялась огромная волна сочувствия к мальчику и желание защитить его, позаботиться о нем и сделать снова счастливым. Бет понятия не имела, куда и зачем они держат путь, но чувствовала, что они творят Историю, и что мальчик неким образом находится в самом ее центре и что ему понадобятся вся любовь и забота, которыми она сможет окружить его в грядущие дни. Она легонько сжала его руку, и мальчик посмотрел на нее так, словно понимал все, о чем она думает, и благодарил. Она улыбнулась, он вернул ей улыбку в ответ и на мгновение вырвался из лап кошмара, стискивающих его рассудок. Ее улыбка была как луч света, который пронзил окружающую тьму и дал ободрение и надежду на будущее; отблеск радости в конце мрачного туннеля, побуждающий идти вперед, чтобы встретиться с ним и раствориться в его сверкании.

Наб задумался: если бы не эта девочка, нашел бы он в себе достаточно душевной силы, чтобы продолжить путь? Он быстро оглянулся и увидел хромающего позади Сэма и рядом с ним Брока, измученного и постаревшего. В перевязи на груди Наба лежал Перрифут, неспособный даже передвигаться, и только возглавляющий их Уорригал, казалось, хоть как-то мог справиться с громадой дела, которое им предстояло свершить.

Когда в полночь загудели рождественские колокола, разнося звон над залитыми лунным светом полями, сердце Бет кольнула тоска по дому, но животные остановились и мрачно посмотрели друг на друга в предчувствии резни, которую предвещал этот звон.

В старые времена в Серебряном Лесу был бы созван Совет, чтобы обсудить тактику и подготовить лес. «Почти никого из них больше нет, — подумал Брок. — Остался только Уизен».

С легким трепетом он на миг припомнил то давнее собрание Совета многие сезоны тому назад, когда он выступал с новостями о появлении ребенка-уркку в лесу. А потом барсук, вернувшись в настоящее, понял, как и прочие, что хотя к тому времени, когда начнется резня, они уйдут далеко от леса, тем не менее им придется вести себя предельно осторожно, поскольку бойня пойдет по всей земле.

Так они плелись в молчании, блуждая мыслями между прошлым, будущим и настоящим, слыша лишь хруст обледенелого снега под ногами. Темные, призрачные и таинственные в лунном свете, деревья, казалось, кивали путникам, когда те проходили мимо. Их ветви слегка наклонялись, и в шелесте ветра в сучьях друзьям слышались приветствия и пожелания удачи.

На горизонте, там, куда были прикованы их взгляды, отчетливо выделялась небольшая роща; она окружала внушительный холм, который, словно гигантская кротовина, возвышался над относительно ровными пустошами. Вскоре небо за рощей посветлело, и животные оказались среди пологих увалов, которые вели к плоской вершине холма. Они остановились, озирая унылую вересковую пустошь с рощей и холмом посередине, а в небе первые розовые полосы рассвета уже предвещали начало нового дня — дня Рождества.

Снег здесь был глубже, и дул сильный ветер, наметавший огромные сугробы, так что идти было трудно. Брок с израненным Сэмом теперь шли совсем медленно, и остальным приходилось их дожидаться. Наверху ветер был намного холоднее, и Бет порадовалась, что натянула на себя так много одежды; глянув на босые ноги Наба, она слегка поежилась и плотнее закуталась в бабушкин плащ. Других животных в этих местах они не заметили, но на снегу виднелся одинокий след зайца, и раз или два путники слышали вдалеке квохтанье глухаря.

Наконец, когда на ясном утреннем небе появилось бледное солнце, животные вошли в рощу, растущую на склонах. Они продолжали пробираться между елей и редких покривившихся дубов, пока не достигли лишенной деревьев вершины, где ветер сдувал снег с острых, угловатых скальных выступов. Вересковые кустики, с которых снег тоже сдуло, цеплялись за клочки земли между камнями или росли как бы из самой скалы, находя в трещинах ненадежную опору для корней. Они колыхались под ветром, словно морские водоросли, движущиеся вместе с волнами. Свирепые порывы, казалось, пытались выдрать их окончательно.

Путешественники нашли себе укромные местечки среди скал и уселись, глядя вниз на безрадостные просторы. Пустоши уходили вдаль, а потом резко ныряли в долины и расщелины между холмами, образующими гряду повыше. За этой грядой расстилалась огромная равнина. Хотя звери и не могли этого видеть, но они знали, что в дальнем конце равнины начинается океан, к которому лежал их путь. Они сидели, и ветер дул им в лица, отчего глаза слезились. Внизу перед ними словно расстилался весь мир, и они чувствовали, как энергия этого места наполняет их мощью и силой. Всем чудилось, будто их внутренние «я» начинают расти, пока души не перерастают тела и не освобождаются из телесных оков, чтобы вознестись в горный воздух и радостно затанцевать на ветру. Страдания их физических оболочек более не значили ничего; они как будто очутились вне своих тел и смотрели на них сверху вниз, взлетев с ветрами и паря в небе.

Это место было одним из Ситтелей, или мест Силы, о которых многие догадывались, на существование которых намекают легенды и песни, но которые известны лишь эльфам и тем, кто обладает магической силой. Именно в таких местах эльфы собираются для обновления своей магии. Поговаривают, что в самых могущественных Ситтелях Лорды-эльфы встречаются с Ашгаротом. Вот отчего лорд Викнор выбрал эту рощу в качестве отправной точки: в ней Наб, обладающий магическими силами, обретет чувство направления и способность следовать за токами земли к Повелителям эльфов Моря и Гор. Эти Тайные Пути, соединяющие Ситтели друг с другом, назывались Руусдайк.

Наб и Бет устроились в маленькой скалистой расщелине между двумя огромными валунами, сдвинувшись теснее для защиты от ветра, немного возбужденные энергетикой этого места и ощущением тепла друг друга. Они сидели так до тех пор, пока солнце в голубом небе не поднялось высоко, а затем их одолела усталость и они улеглись рядом, укрывшись за скалой от ветра. Наб отключился, как только закрыл глаза, но Бет некоторое время лежала без сна, размышляя и поглядывая на парящего в отдалении перепелятника. Она чувствовала внутри глубокую удовлетворенность, дивилась ей и наслаждалась спокойствием. Наконец, когда ястреб-перепелятник скрылся с глаз, она повернулась, чтобы взглянуть на лежащего рядом с ней Наба; его грудь медленно поднималась и опускалась в такт глубокому дыханию. Ноги мальчика были поджаты к груди, голова покоилась на сложенных вместе руках, как на подушке. Затем, улыбнувшись, она бережно обняла его сзади, прижалась к нему и уснула.

Прочие животные тоже задремали: Сэм, Брок и Перрифут — вместе в небольшой впадине за валуном чуть ниже Наба и Бет, а Уорригал угнездился на старом корне вереска, выступавшем из стены ложбинки. Они проспали весь первый день Рождества и ночь после него и, проснувшись на следующее утро, почувствовали себя на удивление отдохнувшими. Окутывавшую их скорбь, принесенную ими с собой из Серебряного Леса, как будто унесло с ветром, который оставил их с грустными воспоминаниями, но освободил от прежних страданий, что не давали даже вздохнуть. Их охватило нетерпение — они были готовы продолжить путь. Друзья встали с пригретых мест и, благодарно оглянувшись на свой первый приют в странствиях, начали спускаться со скал.

Они прошли сквозь опоясывающую холм рощу и уже собирались было выйти на покрытый вереском склон у его основания, когда летящий впереди Уорригал сбросил скорость и, усевшись на нижней ветке, медленно повел крыльями вверх и вниз. Это был сигнал затаиться и ждать. Мгновение спустя они увидели строй уркку, медленно шагающих по ровному участку пустоши у подножия холма. Все они держали ружья на сгибах рук, дулом вперед и к земле. Идущие были совсем как та слаженная шеренга палачей, которых звери запомнили проходящими сквозь Серебряный Лес, и издавали они те же самые крики и гиканье, призванные спугнуть животных.

Наб и остальные застыли на месте и медленно присели за деревьями; Бет почувствовала, как ее запястье крепко сжали, и она как можно тише и осторожнее ответила на жест мальчика. Изредка поглядывая влево-вправо, люди неторопливо шествовали мимо и, к облегчению животных, не завернули вверх по холму, в их сторону. Шеренга миновала их, и единственное, что путники могли теперь видеть, были спины охотников, но тут послышался частый испуганный клекот какого-то глухаря и, секунду спустя, раздался треск ружей — утро принесло свою дань смерти. Затем Перрифут, лежавший рядом с Набом, с ужасом увидел, как крупный горный заяц неожиданно вскочил со своей ночной лежки и помчался перед линией ружей. Раздавшиеся выстрелы отбросили зайца назад, как будто к его шее была прикреплена веревка, которая вдруг натянулась и резко его дернула. Они смотрели, как заяц кричал и бился на земле, пока один из уркку не подошел и не пнул его ногой, а затем ударил по голове прикладом ружья.

Перрифут скулил и трясся от страха при виде того, что чуть не случилось с ним самим. Наб почувствовал, как лежащая с другого бока Бет пытается высвободить руку и подняться. В отличие от остальных, она еще не привыкла к таким зрелищам, и гнев разгорелся в ней люто и остро, словно только что вспыхнувшее пламя. Наб жестом велел ей перестать вырываться и лежать на месте, но девочка не обращала внимания. Однако она не могла тягаться с железной хваткой мальчика, и вскоре сдалась и тихо заплакала. Наб и другие с удивлением обнаружили, что контролировать свои эмоции им помогли прощальные слова Уизена: «…и все же перелейте вашу ненависть в решимость достичь своей цели, потому что это приведет к окончательной победе». Так их гнев скрылся в глубинах всеобъемлющего задания; ныне их сражение с уркку состояло в стремлении к более масштабной цели. Это была лишь одна из стычек — они же бились за победу в войне. То, что они только что видели и, несомненно, увидят снова еще не раз, прежде чем настанет конец, только укрепило их решимость добиться успеха.

И все же, смотреть, как великолепное создание, секунду назад полное жизни и грации, медленно забивают прикладом по голове, и оставаться полностью отстраненным и объективным было невозможно. Наб почувствовал, как слезы текут из глаз и катятся по лицу.

В конце концов уркку исчезли вдали, и животные почувствовали, что могут снова расслабиться. Уорригал отлетел назад, к лежащей меж деревьев компании, и все решили оставаться, где были, до Солнца-Высоко — пусть уркку уберутся подальше.

— Отдохнем здесь до середины дня, — сказал Уорригал, — а потом будем идти всю ночь.

Это, конечно, устраивало его и Брока, но Сэм и Перрифут чувствовали себя увереннее при дневном свете. Наб был согласен путешествовать хоть днем, хоть ночью, так как ему было одинаково удобно, но в итоге все согласились с тем, что безопаснее, как правило, бывает вечером и ночью, потому что меньше вероятности наткнуться на уркку. Небо все еще было ясным и чистым, а солнце в начале дня неплохо пригревало — если найти укрытие от холодного ветра. Поэтому они снова устроились за кустиками вереска и стволами деревьев, и вскоре, разморенные солнечным теплом, задремали.

Первым в середине дня проснулся Сэм и разбудил остальных. По сравнению с часом, когда они закрывали глаза, день совсем переменился. Небо заполнилось зловещими черными облаками, и ветер немного стих, изменив направление, так что стало еще теплее.

— Дождь, — сказал Брок, подняв нос и понюхав воздух.

Как только они вышли из-под деревьев, упали первые большие капли влаги. Бет подняла капюшон своего плаща и, услышав, как по нему барабанит дождь, мысленно поблагодарила его. Они направились через участок пустоши, которым в это утро проходили уркку. И снова их вел Уорригал, однако теперь ему приходилось останавливаться и совещаться с Набом, потому что именно мальчик сильнее всех чувствовал токи земли, указывающие, каким путем следовать.

Вскоре дождь стал превращать твердый снежный наст в мокрую рыхлую слякоть. Путники покинули маршрут, по которому шли стрелки, и передвигаться стало еще труднее — они шли по болоту. Под ногами захлюпала зеленая губчатая масса мха и камышей, и Бет обнаружила, что ее резиновые сапоги утопают чуть ли не до самого верха. Перрифут, хотя ему стало намного лучше, все еще не мог идти вровень с остальными, поэтому Наб снова его понес, но идущий за ними Сэм испытывал большие трудности — его лапы постоянно тонули в жиже, и Броку приходилось помогать ему выбираться.

К счастью, они скоро выбрались из болота и начали спускаться через предгорья. Здесь местность была не так крута и камениста, — напротив, их окружали нежные зеленые склоны и пологие долины. И там и сям они видели стада пасущихся овец, по всей видимости не обращающих внимания на погоду. Вскоре звери зашагали по довольно глубокой долине вдоль ручья; их полностью прятали от постороннего взгляда крутые склоны с обеих сторон, которые были покрыты кустами дрока, терновником и остатками прошлогоднего папоротника, ставшими темно-коричневыми от влаги. Небо впереди переливалось розовыми и алыми оттенками заката, темные облака рассеялись, и сквозь них пробивались лучи зимнего холодного солнца. Дождь прекратился, но с его уходом вернулся студеный ветер, и им, не просохшим после дождя, стало еще неуютнее. Уж лучше бы на небе не было солнца! Его обманчивый свет создавал иллюзию тепла и заставлял еще сильнее почувствовать, как же им зябко и мокро.

Они устало тащились вдоль долины по грязной тропинке у ручья. Раны Сэма снова разболелись, и они с Броком отставали все сильнее и сильнее, пока с наступлением сумерек прочим не пришлось остановиться и подождать, иначе пес с барсуком потерялись бы из виду. Волшебная эйфория Ситтеля, где сила камней и ветра наполняла зверей ощущением безграничной энергии и непобедимости, уже прошла. Теперь мысль о том, чтобы брести сквозь ночь, наполняла их невыразимым отчаянием. Что еще хуже, снова полил дождь, и стало так холодно, что капли долетали вниз уже градом и болезненно жалили их щеки и шеи.

И еще они проголодались. Действительно, животные не останавливались перекусить с пор, как давным-давно покинули Элмондрилл, а Бет не ела с обеда два дня тому назад. Как ни странно, она до сих пор этого не осознавала и только сейчас начала чувствовать голод — волнение от всего происходящего не оставляло времени для мыслей о еде. Но теперь, когда в пустом, голодном животе заурчало, она испугалась. «Что я буду есть?» — всполошилась она. Ей придется питаться тем, чем питается мальчик, что бы это ни было. Она подивилась, когда же они наконец остановятся перекусить, и остановятся ли вообще, и, крепко сжав руку Наба, чтобы он посмотрел на нее, указала пальцем на свой открытый рот. К ее облегчению он кивнул и остановился.

Понизив голос, Наб подозвал Уорригала. Филин прилетел назад и уселся на ветке ольхи, под которой они встали. Там все четверо подождали Сэма и Брока, и когда те подошли, было решено, что Перрифут и Сэм останутся под укрытием дерева и постараются по возможности не вымокнуть, пока остальные отправятся на поиски пищи. Уорригал принесет что-нибудь Сэму, Брок — Перрифуту, а Наб и Бет позаботятся о себе. Затем они разошлись, и Бет обнаружила, что мальчик ведет ее к ручью. Они зашлепали вдоль течения, пристально вглядываясь в берега, по которым стекала влага, и подбирая маленькие зеленые побеги и корни — он отдавал их девочке, а она съедала. На вкус они показались ей… в общем, можно сказать, непривычными; некоторые были смутно знакомы и напоминали о салатной зелени, вроде найденного им кресс-салата, который она прежде ела не раз, но другие были острыми и кислыми или же пресными и безвкусными. Иногда она узнавала растение, хотя никогда не ела его раньше, например, звездчатку; но чаще она понятия не имела, что ест. Время от времени мальчик находил свежий гриб и вручал его ей с гордым и довольным видом, потому что найти съедобные грибы в это время года было непросто. Тогда она закрывала глаза, откусывала маленькие кусочки и глотала не жуя. Она любила грибы, но некоторые из них во рту ощущались как слизистые, и ей пришлось изо всех сил стараться, чтобы ее не стошнило, даже если они почти не имели привкуса.

Немного прогулявшись вдоль ручья, они взобрались на крутой склон, и Наб привел спутницу к зарослям кустарников, где снова принялся добывать ей в пищу маленькие кусочки зеленой листвы. Наконец, потратив, по прикидкам Бет, около двух часов на поиски еды, они начали долгий путь обратно к ольхе, где оставили Перрифута и Сэма. Бет стало получше, но лишь немного. Оставалось только надеяться, что съеденное позволит ей пережить ночь. Она с тоской подумала о домашней еде и о чудесном ощущении тепла и довольной сытости после хорошего ужина и немного запаниковала. Тем не менее, если такого рациона хватало мальчику, то должно хватить и ей, подумала Бет, и попыталась выбросить из головы все мысли о еде; однако, к пущей досаде, ей то и дело являлись видения больших кусков шоколада с цельными орехами, отчего рот наполняла слюна, а в животе урчало.

Придя назад к ольхе, они обнаружили, что Уорригал и Брок возвратились, и что Перрифут и Сэм уже отдали должное принесенной для них пище.

— Тогда пошли, — сказал Наб. — К рассвету нам надо преодолеть приличное расстояние. — Он посмотрел на Перрифута, который опустил уши так, что они безвольно повисли по обе стороны морды, и выглядел неописуемо несчастным. — Надо думать, ты-то хочешь, чтобы тебя и дальше несли, — добавил мальчик, и заяц заметно просветлел. Сэм с завистью наблюдал, как Перрифута снова укладывают в перевязь.

Они снова тронулись в путь. Было уже темно, поэтому они двигались медленнее и держались ближе друг к другу. К их облегчению, дождь прекратился и почти весь снег смыло, но ветер все еще оставался очень холодным. Время от времени из-за черной тучи выглядывала луна, а иногда весело подмигивала звездочка. Отдых благотворно подействовал на ногу Сэма, и они упорно двигались всю ночь. Когда рассвет перешел в еще один серый зимний день, они спустились к подножию увалов. Тут перед ними развернулась обширная равнина, простирающаяся докуда видит глаз. Ее однообразие нарушали разбросанные тут и там разрозненные пригорки. На дальнем краю равнины, почти теряясь из вида, среди прочих выделялся своей величиной один холм, и на его вершине они смутно различали несколько крупных стоячих камней.

— Нам туда, — сказал Наб.

Они стояли на вершине небольшого пригорка, который спереди круто спускался в укромную травянистую впадину. Путешественники направились в нее и свернулись калачиком все рядышком в низинке, так что оказались в заветрии. Все они так измотались, что почти сразу уснули и не просыпались до позднего вечера.

Когда они поднялись, Бет почувствовала такую слабость и головокружение, что едва стояла на ногах, и все же она боялась показать это другим. Ей следует быть стойкой и пуститься в дорогу — может быть, на ходу станет лучше. Было ясно, что скорость важна, и она, Бет, не должна задерживать животных на пути к месту назначения, где бы оно ни находилось. В глубине души Бет беспокоилась о том, как они отреагируют, если она станет для них обузой, и впервые задумалась, отчего они вообще взяли ее с собой. Возможно, просто пошли навстречу мальчику, потому что после их знакомства у речушки он захотел, чтобы она была с ним; и если она заболеет, то он решит — а может даже, его заставят — пойти дальше со всеми, а ее бросить позади.

Она двинулась вперед медленно и осторожно, чтобы не споткнуться и не упасть, но ее ноги вместо того, чтобы вести себя лучше, стали еще неустойчивее, чем прежде. Животные тронулись, и она велела себе выдержать суровые испытания, но через несколько шагов Наб поглядел на нее с сочувствием и скрытым беспокойством в глазах. Затем внезапно ноги под нею подкосились, и она почувствовала, что падает на траву. Все происходило словно в замедленном кино: ей казалось, будто она стоит поодаль, вне собственного тела, и наблюдает, как падает кто-то другой. Последним, что она запомнила, прежде чем потеряла сознание, был обрамленный желтым вечерним небом круг озабоченных физиономий, глядящих на нее сверху вниз.

— Нужно доставить ее куда-нибудь, где тепло и сухо, причем быстро, — сказал Наб.

— Я видел каменное строение за тем гребнем, — ответил Уорригал. — Слетаю посмотрю, нет ли рядом уркку и насколько там безопасно. — И он улетел.

Пока он отсутствовал, Наб пытался привести девочку в чувство, баюкая ее голову у себя на коленях, но ее лицо оставалось мертвенно-бледным, и он испугался. Сэм тихо заговорил:

— Она не привыкла жить на природе. Они живут не так, как мы; у них другая еда. Даже мне понадобилось некоторое время, чтобы приспособиться. Все вы были рождены для этой жизни; а я и она — нет.

Они молча подождали, пока из-за края впадины не подлетела обратно темная фигура и филин не приземлился на траве рядом с ними.

— Прекрасно, прекрасно, — сказал Уорригал. — Там полно сена, поэтому будет тепло, и с одной стороны есть небольшая пристройка, где живут несколько кур. Они предупредят нас, если появится какой-нибудь уркку. Я не сказал им ни о девочке, ни о тебе, Наб, поэтому вы с ней не должны показываться. Им, скорее всего, можно доверять, но для нас никакая осторожность не будет лишней. Я рассказал им, что мы, мол, ищем новое жилье; думаю, они мне поверили. Потребовалось, однако, изрядное время, чтобы объясниться с ними — они с большим трудом понимают нашу речь, а я не слишком много разобрал из их языка. Все же с ними есть один старый петух, на вид смелый и мудрый, поэтому нас должны принять радушно.

— Мы могли бы добыть для нее несколько яиц. Люди любят яйца, и это пойдет ей на пользу, — вставил Сэм.

Порядком успокоенный Наб взвалил на плечо обмякшее тело девочки, и вся компания отправилась к сараю для сена. Они скоро добрались до него, толкнули большую деревянную дверь в передней стене, которая, по счастью, была оставлена приоткрытой, и оказались у подножия лестницы, ведущей на сеновал. На первом этаже было полно сельскохозяйственной техники, а вокруг лежала всякая всячина, которой не слишком часто пользовались, судя по висящей на предметах паутине. Наб опасливо взобрался по лестнице и, поднявшись наверх, аккуратно поднял Бет на кучу сена. Вскарабкавшись за ней сам, он стал оттаскивать ее от края, пока не нашел небольшую вмятину в середине, где и уложил девочку поудобнее. Все остальные, кроме зайца, ожидали внизу. Наб оставил Перрифута рядом с Бет, прежде чем вернуться обратно и присоединиться к ним. Он обнаружил, что Уорригал с Сэмом побывали за следующей дверью, где жили куры, и принесли несколько яиц. Пес принес одно в пасти, а филин схватил по яйцу в каждую когтистую лапу и, перед тем как приземлиться, бережно опустил их на пол сарая.

— Взяли, когда никто не смотрел, — объявил Сэм, в его голосе прозвучала легкая нотка тайной гордости, потому что это была его идея.

Все последовали за Набом вверх по старой деревянной лестнице и дальше, к тому месту, где лежала в своем гнезде из сена Бет.

— Укройте ее сверху, чтобы она не мерзла, — сказал Уорригал, и они натаскали сена из окружающих тюков и уложили их на девочку так, что виднелось только лицо, а вокруг него, как золотое озеро, ее спутанные волосы.

— Теперь остается только ждать и надеяться, что она вернется в норму, — сказал Уорригал. — Я сяду в том открытом окне в дальнем конце и присмотрю за округой. — И он вспорхнул в узком пространстве между тюками сена и крышей.

— Я пойду постерегу внизу, — сообщил Сэм, похромал назад через сено и медленно спустился по скользковатой и довольно неудобной лестнице.

Брок свернулся клубком на сене напротив девочки и быстро уснул, а Перрифут прижался к густому меху Брока и тоже вскоре забылся; у него подергивался нос и иногда подрагивала во сне лапа. Наб сидел, чувствуя себя странно умиротворенным. Запах сенного сарая был внове для него; до этого ему случалось слабо чуять в ветре аромат сена, когда его сушили на жарком летнем солнце в полях у речки, но ни на одном из полей вблизи Серебряного Леса сено никогда не заготавливали. Теперь мальчика одолевал его сладкий, пожалуй, даже немного приторный дух. Сюда не проникало ни звука, и поразительная тишина усиливала ощущение, что он попал в другой мир. И здесь было тепло. Если тепло — то, что нужно Бет, тогда ей скоро должно стать лучше. Он посмотрел на лицо девочки; ему представилась редкая возможность сколько угодно разглядывать вблизи каждую его деталь, и он с головой окунулся в эту роскошь. Какие тонкие и деликатные черты! Рот, нос, подбородок — все изысканно, все очаровательно. Внезапно его охватило желание поцеловать ее; ему показалось, что только так он и может выразить все свои смятенные чувства. Он медленно склонился над ее лицом, и с легким поцелуем девочке словно передались все его тепло, сострадание и любовь, наполнили ее новой силой и энергией. Отстранившись, Наб увидел, как подрагивают ее веки, а затем, к его радости, глаза открылись, она посмотрела на него и улыбнулась.

Поначалу Бет было непросто сосредоточиться, и секунду-две девочка с трудом соображала, где же она. Последнее, что она помнила — как встает на ноги, чувствуя слабость, в глубокой зеленой лощине; а теперь она на сеновале. Ах, и так замечательно тепло! Тепло укрывшего ее сена вдохнуло жизнь в ее тело, и она снова закрыла глаза на пару секунд, нежась в его великолепии. Затем она смутно припомнила поцелуй Наба и, глядя на мальчика, выпростала руку из-под сена и сжала его ладонь, лежащую рядом. Она была спокойна, довольна и счастлива. Они долго лежали так, глядя друг другу в глаза и сомкнув руки. Другой рукой Наб нежно гладил ее по щеке и волосам, веером раскинувшимся вокруг ее головы. Тишину на сеновале нарушали только ворчание и посапывание спящих Перрифута и Брока. Единственный свет давало маленькое окошко в дальнем конце сарая, где луна, то появляющаяся, то скрывающаяся, бросала случайный серебряный лучик на сено и Уорригала — тот сидел на подоконнике и всматривался в ночь. Наконец тепло и изнеможение пересилили, Наб свернулся клубком рядом со своей спутницей, и оба уснули.

Когда они проснулись на следующее утро, Бет почувствовала себя намного лучше, и на ее лицо вернулись краски. Наб дал ей вчерашнюю добычу — украденные куриные яйца, и она заставила себя съесть их сырыми: осторожно надламывая скорлупу, а затем быстро выливая содержимое в рот. Они все равно пойдут ей на пользу, подумала она, и действительно через некоторое время почувствовала себя сильнее. Днем Сэм и Уорригал принесли еще три яйца, а позже — еще три на вечер. Весь день лил дождь — стучал по крыше и стекал с карниза. Утром Бет и Наб подошли к окну, где нес вахту Уорригал, и уставились на потоки дождя, которые заливали с небес зеленые поля и долины, наполняли реки и ручьи и пропитывали землю. Было что-то очень успокаивающее и уютное в том, чтобы смотреть на ливень из укрытия. Дома Бет любила смотреть на разразившуюся бурю в окно своей спальни, а Набу это напоминало о тех временах, когда он выглядывал из кустов рододендрона в Серебряном Лесу.

Пока они сидели вместе у окна, Бет решила, что хорошо бы научить Наба своей речи. Может быть, и она тоже сможет выучиться его языку. Надо начать сейчас, когда больше не о чем думать и ничто не отвлекает. Она указала на улицу, а затем сложила ладони под бегущие с карниза капли. «Дождь», — сказала она, а затем указала на рот Наба, надеясь, что он поймет: она хочет, чтобы он это повторил. Он повторил, медленно и тщательно, а затем она указала на него, чтобы он сказал ей свое слово для дождя. Наб быстро понял, чего она хочет. «Ашгарот йи Драйш», — произнес он. Для Бет это прозвучало как сплошные визги и хрюки, ибо у животных нет алфавитов и букв, как их понимают уркку, только звуки. Тем не менее она попыталась скопировать шумы, изданные Набом, хотя это и удалось не без труда, и ее попытка вызвала у него приступ смеха, который был настолько заразителен, что она тоже засмеялась. Затем она попробовала еще раз, и Наб кивнул и улыбнулся, показывая, мол, так лучше.

После этого она научила мальчика своему имени, которое он выговаривал легко, а он научил ее своему, которое, поскольку было коротким и состояло только из одного звука, она нашла относительно простым. Они продолжали в том же духе весь остаток дня, указывая на вещи вокруг или касаясь их. Набу легче давался ее язык, чем девочке — его. А еще для нее оказалось очень трудно — почти невозможно — запомнить его слова. Тем не менее она решила быть упорной и продолжать; по крайней мере, они стронулись с места, и ее удивило, как быстро и легко Наб учится человеческой речи.

Когда подошел вечер, небо начало проясняться и дождь наконец прекратился. Уорригал спустился со стропил, где проспал весь день, и заговорил с Набом.

— Пора в путь, — сказал он. — Как она, что скажешь?

— Гораздо лучше, — ответил Наб. — Попытаюсь спросить, готова ли она.

И он попытался: показал наружу, затем на всю их маленькую компанию, потом снова на улицу. Бет поняла. Она кивнула, показывая, что, по ее мнению, с ней все в порядке, хотя на самом деле ей хотелось бы провести еще одну ночь в сарае. Тем не менее она определенно почувствовала себя намного лучше и, поскольку ночь была ясной, это время, пожалуй, было ничуть не хуже любого другого, чтобы снова пуститься в путь. Все трое вернулись туда, где все еще спали Перрифут и Брок, и разбудили их. А затем, после того как Бет осторожно положила три оставшихся яйца во внутренний карман своего плаща, они спустились по лестнице с опять устроившимся в своей люльке зайцем и, прихватив Сэма, который лежал на нижней ступеньке, протиснулись в полуоткрытую дверь и вышли в ночь.