Странствие за Фарадоунами (без иллюстраций)

ГЛАВА II

Реакция Тары на находку оказалась в точности такой, как ожидал Брок. Когда он со своим крохотным грузом влез в главную камеру, барсучиха попросту поднялась на задние лапы, уложила передние на бедра и стала в молчаливом изумлении покачиваться из стороны в сторону. Она-то думала, ее больше не удивит ни одна выходка ее барсука с тех самых пор, как он ушел с двумя их щенками, Зиндди и Синккой, порыскать по улицам близлежащей деревни, и привел домой пса, с которым они там подружились. С тех пор пес этот, по имени Сэм, довольно часто навещал их с новостями из деревни. Его хозяин был из людей, воюющих с лесом, и Сэм заранее давал барсукам знать, когда они с другими уркку появятся в лесу. Дружба с Сэмом, стало быть, обернулась большой пользой. Но это!..

— На этот раз ты зашел слишком далеко! Это же уркку, тварь из рода, который преследовал и мучил наших предков многие поколения, и не только наших, но предков всех живых существ в этом лесу! Ты что, забыл историю своего прапрадедушки, которого привязали цепью к бочке, а потом спустили свирепых псов, чтобы они порвали его в клочья? А когда он справился с одной сворой, они спустили на него других, и еще, и еще, пока они не растерзали его! И неужели ты так скоро забыл дошедшую до нас историю об истреблении всего логова в Высоком Лесу десять полных лун назад? Люди накачали в их логово какого-то ядовитого воздуха, и он мучил их рвотой и жег им легкие, и они умерли самой ужасной смертью. И эта маленькая тварь, когда вырастет, станет одним из Великих Врагов! Что мы будем с ней делать? Как мы ее защитим от других лесных жителей, которые ненавидят уркку еще сильнее, чем мы, если только есть такие? И чем она будет питаться?

Но как-то так вышло, что тут она взглянула на маленькое беззащитное существо, лежащее на земляном полу логова. Оно выглядело таким далеким от племени, про которое говорила барсучиха, что казалось совсем другим животным. И она его пожалела. Существо встретило ее взгляд широкой улыбкой и счастливым лопотанием, хватая вытянутой ручонкой воздух. Тара посмотрела опять на Брока, который никак не отвечал на вопросы, потому что ему нечего было сказать. Не из таких барсуков был Брок, чтобы оставить живое существо умирать на морозе, и единственное, что он мог сделать, — это принести малыша домой. Вдобавок (и этого барсук пока еще не объяснил, частью потому, что не знал как выразиться, а частью потому, что не был уверен, поймет ли его Тара) Брок чувствовал, что всей этой истории каким-то образом было предназначено случиться и что сам он всего лишь играл в ней некую определенную ему роль.

Брок встал на задние лапы, потянулся навстречу Таре, и барсуки потерлись носами; она закрыла глаза от удовольствия, и Брок подумал, как сильно он ее любит. Он стал поглаживать ее по голове передней лапой.

— Щенки у нас появятся только к Пробуждению, вот я и подумал: может, до той поры можно уделить ему немного твоего молока? Пусть живет здесь, с нами, пока не вырастет слишком большим, и, я уверен, ягодами, фруктами и грибами он будет лакомиться не хуже нас. Не беспокойся, все будет в порядке. — Он хотел добавить что-то еще, но был так измотан, что глаза у него против воли закрылись, и Брок начал уплывать в мир снов. — Разбуди меня ближе к Солнцу-Высоко, — успел пробормотать он, прежде чем завалиться на кучу сухого папоротника-орляка в углу и захрапеть.

Тара перенесла ребенка к дальней стороне их большой круглой пещерки и положила отдыхать на подстилку из лабазника[1], который собрала и отложила в прошлом году для собственных щенков. Запах лабазника обычно перебивает все прочие — как раз то, что надо для щенят, а значит, решила она, сгодится и для человеческого детеныша. Затем она сняла все слои одежды и ткани, в которые ребенок был закутан, и сложила в углу, чтобы позже вынести и зарыть. Нашелся, однако, предмет, который она решила сохранить, — прекрасная многоцветная шелковая шаль. Таре она понравилась и на цвет, и на ощупь. Спустя годы маленький зверек, так мирно лежащий здесь, быть может, обрадуется напоминанию о прошлом, какой-то связи со своим наследием. Она отнесла шаль в их спальню, вырыла в одной из стен небольшую нишу, поместила туда шаль и присыпала землей.

К тому времени, как она закончила, ребенок снова начал кривить маленькое личико, а затем закричал. «Должно быть, изголодался», — подумала Тара и легла к нему. Она надеялась, что в ее сосцах достаточно молока. А вдруг нет? Тогда беда! Она не знала, чем еще его можно кормить. Впрочем, собственных щенков, как сказал Брок, ждать осталось не слишком долго, так что с молоком у Тары вроде бы должен быть порядок. Она подтянула детеныша к себе и лапой повернула его лицо к соскам. Пару томительно тянувшихся минут ничего не происходило, но потом, к бурному облегчению Тары, он начал сосать. По физическим ощущениям человечек для барсучихи был словно любой из ее собственных щенков-сосунков, но с эмоциональной стороны она чувствовала себя нелепо, ведь ее тело сейчас питало человеческого детеныша. Если бы ее сосал щенок другой самки, и то было бы уже довольно необычно, а тут совсем другое животное, и притом уркку!

Несмотря на странность происходящего, Тара испытывала к ребенку те же тепло и нежность, которые раньше испытал Брок. Она сидела, баюкала на лапе эту непонятно-чуждую головку, чувствовала, как детеныш сосет, и постепенно ее охватывал восторг: в ее жизнь вошло настоящее приключение!

Малыш скоро насытился, и Тара бережно положила его на лабазник и прикрыла полосками бересты, поверх которых натаскала сухого папоротника-орляка. Ребенок довольно быстро заснул, и Тара принялась за уборку камеры: вытащила старую запачканную подстилку и положила на пол новую из куч за стеной жилой комнаты. Время от времени она проводила лапой по крову, чтобы очистить его от паутины, поскольку потолок был расчерчен корнями Старого Бука, и пауки любили устраиваться между ними. Наконец она добралась до входа в туннель и прошлась лапами по трем большим корням, обрамлявшим входной проем: один сверху и два по сторонам. За столетия их чистили так часто, что они приобрели чудесный густо-коричневый оттенок, стали блестящими и гладкими. Еще на них виднелись снизу легкие запилы — там точили свои когти барсуки, когда особенно темные и промозглые ночи не давали им пойти и поскрести что-нибудь снаружи логова. Эти отметки-царапины всегда напоминали Таре о поколениях барсуков, которые жили здесь. Она задумалась, как они умерли: скольких из них убил Великий Враг, а сколько просто мирно отошли во сне.

Покончив с уборкой, барсучиха направилась вверх по короткому проходу, ведущему в лес. Она высунула нос на свежий воздух, и ей немедленно пришлось сощуриться, потому что с голубого неба ярко светило солнце; оно отражалось от снега, ровно лежавшего повсюду толстым белым покровом. Она и не глядя на солнце могла сказать, что оно стоит высоко, сияя сквозь ветви Старого Бука. Настало время поднимать Брока с постели. Тара задом вернулась по проходу (поскольку развернуться было негде) и подождала, пока глаза не приспособятся к свету в комнате. Подойдя к Броку, она мягко тронула кончиком носа его нос. Барсук спокойно проснулся, зевнул, потянулся и встал.

— Привет, — сонно сказал он, а потом увидел ребенка. — Ох ты!.. — воскликнул он, когда к нему начали возвращаться события прошедшей ночи и до него в полной мере дошло, что он натворил.

— Ты хотел, чтобы я разбудила тебя к Солнцу-Высоко, — сказала Тара.

— Да. Дел полно, а времени маловато. Прошлой ночью я слышал Полночные Колокола, и ты знаешь чем они обернутся завтра, поэтому сегодня вечером я должен созвать Совет. И еще этот детеныш уркку. Ты смогла покормить его? — Тара кивнула. — Хорошо. Но кое-кому из них он не понравится, и они могут даже решить прикончить его. Им, разумеется, придется всё рассказать; мы ни за что не сохраним детеныша в тайне, когда он станет больше, и лучше сказать им сейчас, когда он такой беззащитный и безобидный, чем позже, когда он подрастет и станет сильнее походить на уркку. Момент, конечно, неудачный, если вспомнить, что завтра Враг придет калечить и убивать нас. Мне нужно пойти и сказать Уорригалу, чтобы он собрал Совет, а потом нам лучше поговорить с остальными членами нашей семьи. — Он пошел к дверному проему. — Везде так чисто прибрано, — заметил он и исчез в проходе.

Он вынырнул навстречу свету дня, и его, как и Тару, ослепил блеск снега. «Слишком ярко, — пробормотал он, — слишком ярко». Однако ощущать мордой и спиной солнечное тепло было чудесно; казалось, оно расходится по всему телу и наполняет его новой жизнью. Он дважды негромко тявкнул, глядя вверх на Старый Бук. Ответа не последовало. «Дремлет, наверное», — подумал он, и тявкнул снова. Внезапно Брок почувствовал, что за спиной кто-то есть, и обернулся. Это стоял и моргал, глядя на него, Уорригал Мудрый.

— Не делай так, — сказал Брок. — Ты напугал меня!

Уорригала не услышишь; было что-то сверхъестественное в том, как он мог летать даже среди ветвей и густых рододендронов, не издавая ни звука.

— Ты хочешь, чтобы я созвал Совет, — сказал Уорригал. — Я тоже слышал колокола прошлой ночью.

— Да, — сказал Брок. — Собери их к ночи. И послушай, Уорригал, есть еще одно дело, о котором я намерен рассказать на Совете, и я бы хотел сразу вкратце переговорить с тобой.

Брок чувствовал, что благоразумнее рассказать Уорригалу о странном госте и привлечь филина на свою сторону прежде, чем извещать остальных. Все восхищались знаниями Уорригала, и к его советам в лесу всегда уважительно прислушивались, хотя некоторые одиночки, вроде Руфуса Красного, делали это не слишком охотно. Еще он чувствовал, что конфиденциальный разговор с Уорригалом поможет ему прояснить для самого себя кое-какие детали до того, как все дело выйдет наружу.

Барсуки и Совы были союзниками по охране Леса с легендарных времен. Барсуки знали землю, а Совы распоряжались в воздухе, и комбинация выходила очень даже неплохой. И те и другие были созданиями с неимоверно древними родословными и традициями — не то, что более свежие пополнения, такие, как фазаны и белки, — и могли друг у друга набираться немалых знаний и интуитивной мудрости. Поэтому Брок полагал, что если кто-то и может понять его переживания прошлой ночью, то именно этот доверенный друг. Кроме того, тот факт, что в эту самую минуту в его логове находится детеныш уркку, представлял собой довольно взрывоопасную новость. Вдобавок выдавался прекрасный случай сообщить Уорригалу, который, кажется, вечно узнавал все новости первым, кое-что, ему еще не известное.

К удивлению и досаде Брока, филина новость не потрясла. Уорригал лишь внимательно слушал, изредка медленно моргая, пока Брок излагал свою историю. Когда барсук закончил, Уорригал уставился вниз на снег и слегка переступил лапами по корню, на котором сидел. Проведя так несколько секунд, он повернул голову сперва направо, затем налево, как будто высматривал, не подслушивает ли кто. Потом пристально посмотрел на барсука.

— Ну, — нетерпеливо сказал Брок, — что скажешь?

— Если мои догадки верны, — ответил Уорригал со своей извечной важной миной всезнайки, — то ты, старина, избран для дела, которое войдет в легенды как самое важное событие в истории животного царства. Станешь Достославным Барсуком, чье имя будет жить вечно вместе с именами великих героев До-Людских времен. А может, даже превзойдешь их.

— Стоп-стоп, ради всего святого, — перебил барсук.

Он начал не на шутку тревожиться: одно дело быть Стражем Леса, делящим ответственность с Уорригалом и обязанным созывать Совет на экстренные собрания, но совершенно другое, когда тебе рассказывают всю эту чушь про легенды и историю да каким ты станешь знаменитым. Филин, конечно, преувеличивал; Уорригал все воспринимал серьезно и норовил простейшему событию придать внушительные масштабы. И все же, судя по виду, он и вправду не шутил.

— Но ведь я только и сделал, что спас человеческого детеныша от холодной смерти, — сказал Брок. Он не то чтобы действительно не понимал беспримерности такого события, но пытался теперь принизить его важность, упоминая о нем как о чем-то не слишком значительном. — Охо-хо, — только и примолвил он, поскольку Уорригал лишь стоял да таращился на него.

— Легенды говорят о Спасителе-уркку, который явится тем путем, каким прибыл прошлой ночью твой юный друг, — сказал наконец Уорригал. — Сверх этого мне ничего не известно. Твой дед, Бруин Храбрый, вероятно, тоже об этом знает, но эту историю рассказывают редко; отчасти потому, что она слишком невероятна, а отчасти потому, что ее окончание затерялось в туманах времени. Никто не знает ее конца, — добавил он, со вздохом припоминая, что поэтические обороты в его речи, которыми он крайне гордился, иногда бывали поняты неверно. — Следует сообщить Повелителю эльфов; он, конечно, знает легенду и подскажет нам, как поступить. Я об этом позабочусь. Пока что мы должны просто уговорить Совет оставить ребенка здесь и не трогать его. Никому ни слова, кроме Тары, о легенде или Лорде-эльфе. Мы должны по возможности держаться неприметно и вести себя как обычно, иначе уркку могут учуять, что в лесу что-то не так, и начнут тут шнырять. Предоставь мне действовать этим вечером, я знаю, как обращаться с Советом. Итак, до Луны-Высоко! — сказал он и бесшумно полетел прочь.

Брок сидел оглушенный, уставясь вдаль и раздумывая. Он пока не хотел возвращаться в логово, ему нужно было время, чтобы собраться с мыслями. При упоминании о Повелителе эльфов по спине у него пошли мурашки от предчувствий и опасений. Он вспомнил свое чувство предназначения и судьбы, когда впервые увидел ребенка, но ему и не снилось, что дойдет до такого. Все звери, конечно, знали о Королевстве Эльфов, но очень немногие действительно видели эльфа, не говоря уже о том, чтобы побеседовать с одним из них, и мысль о том, что его имя станет известно Повелителю, пугала Брока. Уорригал упомянул о разговоре с Лордом-эльфом так небрежно, словно они каждый день обедали вместе, но Броку не верилось, что филин знаком с ним настолько близко. По существу, это был первый раз, когда Уорригал упомянул об эльфах, хотя по косвенным приметам в разговоре Брок догадывался, что между эльфами и его другом есть какой-то контакт. Все же барсук был крайне обескуражен, услышав об этом вот так впрямую.

Как и все в лесу, он чувствовал подспудный страх перед эльфами, даже несмотря на то, что они ни разу не причинили ему вреда. Поговаривали, что они обладают странными силами и могут творить магию и что, хотя они обычно используют эти силы для помощи, иногда они могут воспользоваться ими против животного, которое угрожало стабильности леса и тем вызывало неудовольствие эльфов. Ходили истории о зверях, которых находили мертвыми без видимых ранений. Потому Брок предпочитал придерживать такие мысли на задворках сознания. И вот теперь внимание эльфов обращалось к нему — благодаря происшествию, которое, как он начинал подозревать, может оказаться первым из крайне неблагоприятной цепочки событий.

Солнце стало клониться вниз с высоты, которую занимало в середине дня, начало бледнеть и размываться, как это с ним бывает зимними послеобеденными часами. Чистое голубое небо уступило место росчеркам серых облачков, и теперь Брок мог оглядывать снежное пространство перед собой, не боясь ослепнуть.

Единственное, что он услыхал, — троекратное, через равные промежутки, «ку-гу!» Уорригала, который бесшумно, как тень, скользил меж деревьев. Это был призыв на Совет нынешней ночью, на котором вожаки лесных зверей обсудят тактику перед завтрашней Бойней. Деревья выступали на фоне бледного неба непреклонными черными фигурами, каждая ветвь выделялась собственным рисунком и характером, сучья казались костлявыми старушечьими пальцами. Пейзаж перед Броком дышал глубоким покоем, и это давало ему силу и решимость, которых он ранее не испытывал, — может быть, оттого, что никогда не нуждался в них. Он медленно повернулся и пустился обратно через земляной проход в родное логово, в его домашний уют.