«Что ж, и я Россию люблю. Она занимает шестую часть моей души».

Венедикт Ерофеев


О женщинах поговорили, теперь – о Родине. Вряд ли Венедикт Ерофеев писал это слово с большой буквы. У него к ней было двойственное отношение, как у Лермонтова, к примеру. Его горькая фраза: «И еще угораздило родиться в стране, наименее любимой небесами» – явно восходит к пушкинской: «Чорт догадал меня родиться в России с душой и талантом!..»

Ерофеев хорошо знал не только русскую литературу, но и русскую историю, от Ивана Грозного до Иосифа Сталина, и со знанием дела говорил: «За кровавую блажь нескольких параноиков должна платить вся нация».

К патриотам-невротикам типа Зои Космодемьянской Ерофеев испытывал ненависть. Их подвиги, вос

петые пропагандой, служили, по его мнению, лишь укреплению власти, режима, а надо жить не для родины, а для себя – вот позиция Венички. «Политикой партии и правительства не интересуюсь. Газет не читаю, скрыт, замкнут, способен на любое преступление» – такую он давал себе шутливо-серьезную оценку в духе практиковавшихся в стране доносов.

Нет, газеты и журналы как раз он читал и очень интересовался происходящим в стране, особенно в горбачевский бурный период гласности и перестройки. Незадолго до смерти Веня как-то сказал Шмельковой: «Меня-то скоро не будет, а ты когда-нибудь испытаешь гордость за то, что жила в это время».

Своими проницательными глазами он видел все, что происходит в стране и с народом. Примечателен его воображаемый разговор с Василием Розановым в его знаменитом эссе:

«Не зная, чем еще высказать свои восторги (не восклицать же снова: «О, шельма!»), я пересел на стул, предоставив ему свалиться на мое канапе. И в трех тысячах слов рассказал ему о том, чего он знать не мог: о Днепрогэсе и Риббентропе, Освенциме и Осоавиахи- ме, об истреблении инфантов в Екатеринбурге, об упорствующих и обновленцах (тут он попросил поподробнее, но я подробнее не знал), о Павлике Морозове и о зарезавшем его кулаке Данилке.

Это его раздавило, он почернел и опустился. И только потом опять заговорил: об искривлении путей человеческих, о своем грехе против человека, но не против Бога и Церкви, о гефсиманском поте и врожденной вине.

А я ему – тоже о врожденной вине и посмертных реабилитациях, о Пекине и кизлярских пастбищах, о Таймыре и Нюрнберге, об отсутствии всех гарантий и всех смыслов…»

Вот как понимал Венедикт Ерофеев свою родину – как страну без всех гарантий и всех смыслов, то есть бесчеловечную.

Ему звонили. Угрожали: «Ерофеев, если вы не оставите свои семитские штучки, мы и вас не пожалеем,

когда сила будет на нашей стороне». На этот счет Веничка говорил: «Если начнутся еврейские погромы, то в знак протеста переименую себя в Венедикта Моисеевича».

Запись из дневника Натальи Шмельковой от 17 февраля 1989 года:

«Вечер Вени в Литературном институте… Выступали Битов, Еременко, потом Веня. Много вопросов. Последний – про «Мою маленькую Лениниану». Вот тут и началось!!! «…Этого плешивого мудака давно пора убрать из мавзолея». Под смех и аплодисменты парторг, вытянув шею, с пунцовыми пятнами на щеках, по ногам сидящих в ряду стремительно пробирается к выходу. «Коммунисты не способны решить никаких задач, – продолжает Веня. -¦ Вот разве что СССР выиграл войну. Но коммунисты здесь ни при чем. Выиграл войну народ». Реакцией студентов остался доволен. Особенно когда садился в такси, а они на прощание махали ему вслед руками».

«Моя маленькая Лениниана» – это еще один маленький шедевр Ерофеева. О пастве Ильича Веничка писал:

Не одолев их буйной дури,

Он встал под знамя Ильича,

Теперь, мятежный, просит бури,

Как морда просит кирпича.

И еще один Веничкин прикол: «Да мало ли от чего дрожит рука? От любви к отечеству».


Болезнь и смерть
Загрузка...