Страсти по Луне. Книга эссе, зарисовок и фантазий

Париж – это любовь на всю жизнь

Смею утверждать, что у каждого русского есть свой Париж. В мечтах или реальный. Воссозданный по прочитанным книгам, альбомам, кинофильмам. А для избранных – увиденный воочию и исхоженный вдоль и поперек.

С давних времен русского интеллигента тянет в Париж, как простолюдина – на водку, чтобы немного ошалеть, да простят меня патриоты за сравнение.

писал молодой парижанин Илья Эренбург. Очарование французской столицы таково, что в недавние советские времена только и говорили: «Рига – это маленький Париж», «Тбилиси – это маленький Париж»… как будто Советский Союз состоял из маленьких парижей. Но всем почему-то хотелось именно в большой, настоящий Париж, который, увы, был для простого человека недостижим: «железный занавес» скрывал и Елисей- ские поля, и Эйфелеву башню.

Признаюсь откровенно, что в те годы я в отчаянии написал «в стол» (излюбленное хобби советских времен) исследование-эссе «Моя мечта: Франция!» в сто машинописных страниц. Без всякого гонорара, просто так, по велению сердца. Более того, облек все это в форму поездки некой группы журналистов из отраслевых журналов: «Архив патологии», «Лен и конопля», «Физика горения и взрыва», «Вопросы ревматизма», «Огнеупоры» и других изданий – тогда в СССР их издавалось множество, и все они даже тихо процветали, как это ни покажется сегодня странно.

Да, раньше была такая практика: сколачивали группы из проверенных товарищей, тщательно их инструктировали, подсаживали к ним стукачей и – вперед, но только тихо-тихо, попарно, а еще лучше всего – четверками и – «Не поддаваться ни на какие провокации!»

Ах, Боже ты мой, куда все это ушло!.. Ну ладно, обрываю затянувшийся зачин и приступаю к делу, к Парижу то есть. Сегодня все просто: есть деньги – есть Париж. Нет денег – токуешь в Марьиной роще или на Соколе, к примеру. Лично я деньги собрал (прощай, ремонт в начале мая, а в сентябре и покупка стиральной машины!) и отправился в очередной вояж.

Ныне о загранице пишут много и скучно. Скучно в том смысле, что очень сухо и информационно: где что купить и где что посмотреть. Единственная лирическая фраза, которая вырывается из груди журналисток (пишут в основном почему-то женщины), это: «Увидеть Париж и умереть». Однако никто в Париже не умер, и все пишущие дамочки благополучно получили гонорар за свои тур-опусы. И еще. Часто можно услышать фразу, что-де Париж – город маленький и его легко можно обойти пешком за один день. Очередная чушь. Конечно, Париж – не Москва, он значительно меньше, но по насыщенности историческими реликвиями намного превосходит Белокаменную. В Париже каждая улица, каждый дом, каждый камень дышат историей – с жизнью и похождениями королей, генералов, поэтов, художников и актрис. Все ли знают, например, что любимому нами д’Артаньяну король предложил быть директором Бастилии, а славный мушкетер отказался, произнеся крылатую фразу: «Пусть лучше я умру последним солдатом короля, чем стану первым его тюремщиком!»

Парижские улицы полны очарования, по ним можно ходить без конца. И это не только популярные бульвары и улицы типа Османа, Сен-Дени, Фобур-

Сен-Оноре, Фобур-Монмартр, Бомарше, Сен-Жермен… Это и совсем маленькие улочки, своеобразные каменные ущелья, такие как улицы Ахилла, Вавилона, Ада, Красивых листьев, Маленького монаха, Кота, который удит рыбу… А еще – Арфы, Шахматной доски, Лисы, Бабочки.

«Прогулки по улицам Парижа, в смысле разнообразия, не уступают прогулке по любой выставке», – отмечал когда-то давно Михаил Салтыков-Щедрин.

Привлекательны дома со старинным декором и лепниной, с узорчатым узким балкончиком вдоль всего здания, цветами в окнах – все создает особую атмосферу города. И, конечно, множество разноцветных кафе с вынесенными на улицу столиками. Многочасовое сидение в кафе – непременный парижский ритуал, о чем надо говорить особо. Кофе, чай, пиво, вино и бесконечные разговоры про жизнь, про деньги, про любовь…

неожиданно вырвавшееся двустишие.

Надо заметить, что парижане дружат иначе, чем мы. У нас это поговорить. Высказаться, Излить душу, причем громко и шумно. Вывалить на голову друга все свои проблемы и непременно добиться сочувствия: «Ты меня понимаешь?!», «Ты меня уважаешь?!». У парижан дружба – это возможность поделиться чем-то приятным. Удачная финансовая сделка. Любовная интрижка. Поездка к морю. И никаких неприятных известий, которые могут омрачить настроение собеседника.

В Париже очень легко найти приятное занятие. Это не только хождение по бульварам и сидение в кафе, это и выход к набережным Сены, где можно уютно посидеть и поглазеть на проплывающие прогулочные пароходы. Вечером они все в гирляндах огней, как новогодние елки. Есть пароходы-рестораны, на которых сидят-пьют-жуют-гуляют. Но вот что удивительно: это не вызывает никакого раздражения у тех, кто находится на набережной, напротив, они бурно приветствуют оттягивающихся пассажиров поднятием руки, и те в

ответ радостно улыбаются. Классовая гармония? Или просто каждый уважает жизнь другого и не знает, что такое зависть?..

А еще на Сене знаменитые книжные развалы. Можно часами рыться в них, выискивая раритеты, а то и просто интересующие вас книги, старые фотографии, афиши, значки, марки, открытки… Роешься, устанешь, поднимешь глаза кверху, а на тебя смотрят каменные химеры собора Парижской богоматери и несколько угрюмый замок Консьержери, где когда-то во времена Французской революции томилась королева Мария Антуанетта.

Непременная часть культурной программы – музеи Парижа. Они многочисленны и разнообразны. Конечно, Лувр с Джокондой и, разумеется, музей Орсэ, где главная достопримечательность – обнаженная «Олимпия» Эдуара Мане. Помимо них есть целое созвездие других музеев: автомобилей, вина, духов, табака, замков, ключей, керамики, моды, кино и даже трав (интересно, представлена ли там наша осока, к примеру?).

Любителей королевской роскоши притягивает Версаль, да, тот самый, в который спешил славный д’Артаньян с бриллиантовыми подвесками королевы. Первый охотничий домик на Версальском холме был построен для Людовика XIII в 1624 году. 6 мая 1682 года указом Людовика XIV Версаль объявляется официальной резиденцией правительства и двора. А 10 июня 1837 года Луи Филипп открывает в Версале музей истории Франции. Это действительно удивительный музей, ярко рассказывающий о жизни королевских особ и представляющий работы замечательных архитекторов, художников, скульпторов и садовников, творивших здесь ради великой страны.

Не буду описывать красоты дворцового паркового ансамбля Версаля и интерьеры дворца – все эти салоны Изобилия, кабинеты с канапе, покои мадам де Ментенон и все прочее. Одна Зеркальная галерея чего стоит! В ней принимали иностранных послов. По этикету того времени гость после окончания приема должен был сделать три шага назад пятясь, чтобы не поворачиваться к королю сразу спиной. Один из инозем-

цев так восхитился Зеркальной галереей, что забыл об этикете и пятился задом аж 75 шагов, что и зафиксировали придворные летописцы Версаля.

В Версале не иссякает поток туристов: японцы, немцы, англичане, американцы, русские… Все с восхищением взирают на королевские апартаменты, на скуль- птуру, картины и гобелены. Но особым вниманием пользуются покои королевы с грандиозным ложем под балдахином (сексодром, как говорят сегодня). Как остроумно заметил гид Александр Браиловский: «Здесь всегда давка». Оно и понятно: всем хочется взглянуть на широченную, как море, королевскую кровать. Кстати, именно на ней первые дамы Франции рожали своих детей. И представьте себе: в присутствии всего двора, чтобы не было никакой подмены королевского отпрыска…

В книге «Люди, годы, жизнь» Илья Эренбург вспоминает, как он в юности рвался в Париж: «“Только в Париж”, – сказал я родителям. Мать плакала: ей хотелось, чтобы я поехал в Германию и поступил в школу; в Париже много соблазнов, роковых женщин, там мальчик может свихнуться…»

Сложился стереотип, что парижанки – исключительно роковые женщины. Красивы, надменны и губительны для мужчин. Наверное, образ всесильной мадам Помпадур преобладает над образом бедной мадам Бо- вари.

Медноголосый Владимир Маяковский в стихотворении «Парижанка» декларировал: «Мадемуазель, ваш вид, извините, жалок…» Правда, в одну парижанку Маяковский без ума влюбился, но это была русская парижанка, Татьяна Яковлева.

Поспорю с классиком. Жалких женщин в Париже не видел нигде. Все они с разной степенью ухожены и элегантны. Почти во всех есть особый парижский шик. Красивых не заметил (может быть, их держат во дворцах взаперти и не выпускают на улицы?), но изыс

канных женщин довольно много. Шарм в небрежной прическе, в какой-то детали туалета, в косыночке, в манере и жестах – сидеть, ходить, разговаривать, улыбаться (парижанки очень улыбчивы). И еще: днем не встретил ни одной женщины, ярко накрашенной и размалеванной, какие встречаются у нас. Косметика минимальная и совершенно не бросается в глаза, хотя Париж – настоящая столица косметики и парфюмерии.

Как строит свои отношения парижанка с мужчинами? На этот счет есть такой анекдот. Француженка приходит на свидание ровно в 8 часов. В хорошем настроении, хорошо одета, с красиво уложенными волосами и радостно говорит: «Как я рада вас видеть!» Когда мужчина приглашает ее к себе, она отвечает, что ей интересно побывать у него в гостях. Когда приходят домой и он гасит свет, она говорит, что давно мечтала об этом интимном моменте. Когда свершилось то, что должно было свершиться, парижанка воркует: «Мне так было хорошо с тобой, милый…» Когда он утром просыпается, то видит записку: «Если я тебе доставила такое же удовольствие, какое ты мне, то позвони, и я тут же буду у тебя. Целую, любимый…»

Ну, а русская женщина? Нет, дальше рассказывать не буду. Сами знаете, как ведет себя наша уставшая и вечно раздраженная женщина.

В Париже я поселился в маленькой гостинице «Парротель» на улице Пьера Семара. Обладая любознательностью историка, бросился к справочникам: кто такой? Ирония судьбы: Семар – один из основателей французской компартии. Улочка узкая, типично парижская, и напоминает каменистое ущелье: каждая проезжающая машина издает жуткий грохот, который не прерывается даже ночью. Услышать Париж и умереть от шума?!

Итак, гостиница маленькая, номер крохотный, это вам не апартаменты какого-нибудь роскошного отеля

«Риц» на Вандомской площади, где любит, кстати, останавливаться кинозвезда Шарон Стоун. Всего в Париже гостиниц на любой вкус и любой кошелек более 1400, что подтверждает образ города как туристской Мекки: сюда стекаются туристы со всех стран мира.

На улицах и площадях народа много, но опять же меньше, чем в Москве. У нас настоящее толковище, беспрерывно снующая, спешащая, нервическая публика. В Париже люди (парижане и быстро офранцузива- ющиеся туристы) ведут себя иначе: степенно, чуть небрежно и вальяжно, с самоуважением и почти полным игнорированием соседа. Индивидуализм в чистом виде и никакого нашенского колхозного коллективизма. Самодостаточность и уверенность – вот, пожалуй, самые главные черты парижан, на мой взгляд.

Предвижу возмущенный вопрос: всем ли хорошо в Париже?! Конечно, не всем. И в Париже есть свои бомжи (по-парижски «клошары»), бедолаги, алкоголики и аутсайдеры. Но я говорю об основной массе горожан, о среднем классе. За свою многовековую историю французы, и парижане в частности, научились уважать себя и любить, а главное – решать проблемы сами, не уповая на государство, на помощь извне. В них нет ни грана социального иждивенчества.

И еще одна черта: отсутствие жалоб. Встречаются две парижанки и после обязательных поцелуев начинают ворковать о делах насущных. Во время воркования повторяется многократно слово «сова».

– Как дела?

– Сова.

– Как дети?

– Сова.

– Как работа?

– Сова.

Любовь? Сова.

И так далее. «Сова» (собственно, да. va) означает «нормально». Коротко и динамично. Никаких излишних проблем. Прилетел в Москву, позвонил старому приятелю, и он вывалил на меня кучу своих забот: как себя чувствует, как лечится, что говорит врач, что он думает сам по этому поводу… И все серьезно, обстоятельно и со слезой. Нытье – это на

ша, увы, национальная черта. И вообще мне кажется, что Россия – это страна Уныния.

Еще раз подчеркну, что Париж – не обетованный город, там у каждого круг своих проблем (они тоже мечутся в кольце забот «dodo-Metro-boulot», т. е. сон- метро-работа). Но парижане их не жуют, а стараются решать. А может, иногда и не решают, пускают на самотек: проблемы частично рассасываются сами собой.

Что еще поражает в Париже? Еще раз скажу: кафе.

Лично я оттягивался в кафе Сары Бернар. Знаменитая парижанка, актриса, сыгравшая роль Гамлета. За бокалом пива я сидел в кафе и вспоминал ее слова: «…Жизнь слишком коротка, даже для долгожителя. Жить стоит лишь для тех, кто хорошо вас знает и ценит и, когда судит, всегда оправдывает, для тех, к кому вы относитесь с той же нежностью и тем же снисхождением. Все остальное – это толпа, веселая или грустная, преданная или вероломная, от которой следует ждать лишь преходящих чувств, приятных или неприятных эмоций, которые не оставляют никакого следа».

Это тоже парижский менталитет…

Говорить о парижанах можно долго (пригласите меня в кафе, и я буду говорить без умолку). Но ясно одно: они мало курят, не лузгают семечки и не напиваются вдрызг, хотя и выпивают один-другой бокал вина (о вине умолчу – отдельная поэма). Парижане скупы. Расчетливы (один сантим франк бережет). И элегантны. Парижский шарм присутствует почти во всех женщинах, хотя далеко не все они длинноноги и красивы (тут мы «впереди планеты всей»).

В Париже много цветных, в основном чернокожих. По крайней мере в метро (в транспорте для бедных и для туристов) каждый третий – чернокожий. Не случайно лидер националистов Ле Пен вывел 1 мая многотысячную толпу на улицы под лозунгом «Франция для французов!». К удивлению всех русских, правые пели «По долинам и по взгорьям шла дивизия впе-

ред…». Кто их научил и какое они хотели «с боем взять Приморье» – остается загадкой. Правда, 30 лет назад, аккурат в мае 1968 года, Париж бушевал, но бушевали в основном студенты и молодежь, подогретая взглядами Бакунина, Троцкого, Мао и Че Гевары. Тогда вышедшие на улицы и все крушившие на них требовали радикальных перемен. Анализируя прошлое, аналитики говорят: мир хочет перемен, но еще не знает, каких. Сегодня вызов конформизму отцов не так силен, как 30 лет назад. Если протест и есть, то вяловатый, и, как говорится, слава Богу: нам хватает и собственной «рельсовой войны».

Но хватит о политике. Не знаю, как у читателя, а у меня на нее аллергия (для меня Александр Минкин – неразгаданный феномен). Давайте лучше поговорим о красотах «столицы мира».

Кто это сказал? Некрасов. Родимый классик. «Угорали» в Париже бесчисленное множество русских людей и корифеев отечественной культуры: Герцен и Тургенев, Шаляпин и Бунин, философы Бердяев и Шестов, балерина Кшесинская и собирательница коллекций Тенишева, поэты и писатели Куприн, Ремизов, Замятин, Мережковский, Зинаида Гиппиус, Тэффи, Ходасевич, художники Сомов и Бакст – перечислять можно до бесконечности. Время от времени Париж захлестывали эмиграционные волны, последняя занесла сюда Виктора Некрасова, Александра Галича, Андрея Тарковского, Андрея Синявского… Это особая большая и грустная тема, и не будем ее касаться второпях.

Многие из русских эмигрантов нашли упокоение на

кладбище Сент-Женевьев-де-Буа. Оно под Парижем, в 30 км от города.

А пока на Эйфелевой башне горят цифры дней, оставшихся до XXI века. В один из моментов моего пребывания во Франции высвечивало ровное число: 600. Сейчас уже меньше: бег времени неумолим. Но я уверен, что и в XXI веке Париж останется одним из самых притягательных городов мира, будет чаровать своей красотой и изяществом. Париж удивительным образом соединяет прошлое, настоящее и будущее, причем далекое прошлое и нескорое будущее. Примеры -Нотр-Дам и Дефанс.

Можно только удивляться, но строительство собора Парижской богоматери (Нотр-Дам) началось в 1163 году, а завершилось к 1345 году. Описывать собор, его порталы, интерьер, уникальные витражи не буду – об этом много написано. Отмечу лишь, что многие века каменные химеры Нотр-Дама погружены в раздумья о судьбах человечества, которое копошится внизу. Химеры не перестают удивляться, почему люди продолжают совершать одни и те же ошибки и никак не хотят извлекать уроки из истории. Ну а сам Нотр-Дам – шедевр из шедевров, особенно он хорош со стороны живописной набережной Монтебелло.

Еще одна седая древность Парижа – капелла Сент- Шапель, жемчужина готической архитектуры. Эта капелла построена по заказу Людовика IX для хранения Тернового венца, который король приобрел в Венеции в 1239 году. Капелла построена изысканно и оригинально. Пятнадцать ее витражных окон относятся к XIII веку и содержат 1134 сцены из библейских сюжетов. Краски яркие, пламенеющие, глаз оторвать невозможно.

Входной билет в Сент-Шапель стоит 32 франка. Я нахально предъявил свой журналистский билет, который кассирша, опять же цветная женщина, разглядывала и так и сяк, ничего не поняла, но на всякий случай выдала талончик с обозначением «OF», то есть ноль франков.

Между стариной и настоящим стоит сравнительно молодая по возрасту Эйфелева башня, ставшая симво-

лом Парижа. На языке сухой статистики это 10 100 тонн металлических конструкций суммарной площадью 200 тыс. кв. метров, 60 тонн антикоррозийной краски, 35 миллионов болтов, два гектара защитных сеток…

Пожалуй, нет ни одного человека на земле, кто бы отнесся равнодушно к Эйфелевой башне. Одни восторгаются ею, другие возмущены (таких было множество в первое время ее существования), третьи тихо млеют, возносясь лифтом на ее вершину. Хотя можно и пешком – всего 1710 ступенек. Когда-то Владимир Маяковский фамильярно обратился к Эйфелевой башне:

Хорошо, что Эйфелева башня оказалась дамой рассудительной и не откликнулась на приглашение легкомысленного поэта, тем более вскоре решившего покинуть белый свет. Нет, она не стала вдовой в СССР, а осталась в Париже «пастушкой облаков», как называл ее Гийом Аполлинер.

Но пора сказать и о Дефансе, о новом районе Парижа, устремленном в XXI век. Его начали строить как деловой центр в 1955 году, сейчас он имеет законченный вид. Последнее сооружение – Большую арку (La Grande Arche) открыли 14 июля 1989 года. Дефанс – это скопище небоскребов самого разного вида и стиля, которые способны потрясти воображение каждого. Мечта и греза современных архитекторов и инженеров. Не знаю, будет ли когда-нибудь что-нибудь подобное Дефансу в Москве. Попытки есть, и есть даже отдельные небоскребы, но… Впрочем, не хочется обижать наших отцов-градостроителей.

Монмартр – самая высокая точка Парижа, громадный холм, на котором высится белая базилика Сакре- Кёр, строительство которой закончили в 1919 году, а воздвигнута была эта громада «во искупление грехов

Коммуны». Слева от собора начинает виться основная улочка художников со своими ответвлениями. Здесь все тесно спрессовано: кафе, сувенирные лавки, художники со своими мольбертами. Рисующие, гуляющие и позирующие. Смех, крики, музыка – неподражаемая атмосфера раскованности и живописности, только успевай делать фотоснимки, чем все практически и занимаются на Монмартре.

Спускаешься с Монмартрского холма пешком по ступенькам (почище одесских) или на фуникулере и попадаешь в страну развлечений и порока – на площади Бланш и Пигаль. Знаменитое кабаре «Мулен Руж», «Фоли-Бержер», ночной клуб «Локомотив» и, конечно, нынешние порнозаведения, различные залы и салоны, многочисленные отделения громадного сексо- дрома. Грязновато. Пахнет мочой и откровенным развратом. Ну и «девочки», конечно, с «мальчиками». «Девочки» подчас перезрелые, но опытные. Не здесь ли родилась любовь по-французски? Еще одно веселое местечко для тех, кто любит СПИД, – Булонский лес, тут уже «клубничка» в самому соку. Гомосексуалисты, лесбиянки, трансвеститы, транссексуалы, полный набор. Париж – это не только город музеев и старинной архитектуры, столица мировой моды и косметики, но и столица мирового порока.

Но еще раз подчеркнем: Париж – не столько свет «красных фонарей», а прежде всего блеск роскошных Елисейских полей, проспекта людей богатых и состоятельных. Именно на Елисейских полях постигаешь истину, что Париж – это праздник, который никогда не кончается, вечный праздник. Возможно, для тех, кто там живет, но, увы, не для нас. Вот уже пора возвращаться назад. Родное Шереметьево. Эскалатор, конечно, не работает. Мы дома…

как писал поэт Андрей Корф (стихи приведены в последнем томе Самиздата). И далее:

Нет, к черту скепсис, и не надо никакой грусти. Когда-то, когда я был маленький (хорошо звучит для седого дяденьки), я очень любил песню, которую пел Леонид Утесов:

Песня называлась «Под крышами Парижа». Ну что ж, иногда мечты сбываются: я побывал под крышами Парижа и даже видел их сверху, с холма Монмартра.

– Вы счастливы, господин Безелянский? – спрашиваю я самого себя. И отвечаю:

– Уи.

Это исключительно по-французски и означает короткое «да».

Есть разные подходы к еде и питью: можно солидно посидеть и круто погулять в ресторане, нажраться и набраться до отупения и икоты («Ты меня уважаешь?!»), а можно что-то перехватить на ходу, опрокинуть стаканчик, затолкать что-то в рот – и «бекицер», скоренько, быстренько помчаться далее по своим делам и заботам. В животе не урчит – и слава Богу!..

Но это крайности. А можно!.. Можно просто посидеть и понаслаждаться жизнью («Сафе diem!» – «Лови день!» – говорили древние), с чувством, с толком, с расстановкой. Не торопясь. По глоточку растягивая удовольствие. Именно так можно прожить час-другой (а можно и полдня, и целый вечер) в парижском кафе. «Наши посетители покупают у нас время», – как говорит владелец модного кафе «Костес» в Лез-Аль.

О, парижские кафе!.. Представляете, вы приехали из Лиона, с праздника «Божоле» (такое же грандиозное событие во Франции, как Каннский кинофестиваль, велогонка «Тур де Франс» или открытый национальный чемпионат по теннису «Ролан Гаррос»). Утомленные, наполненные молодым вином сверх меры – и что, скажите, после этого делать в Париже? Идти в ресторан? В «Ле Дуайен» на Елисейские поля? Или в «Жюль Верн» на Эйфелевой башне?..

Нет уж, дудки! Никаких ресторанов! Только кафе! От души посидеть. Поразмыслить. Помечтать. Погрезить. Атмосфера парижских кафе весьма к этому располагает. Заказать что-то легкое – «Шабли» или «Монтраше», а можно и «Сансер» из долины Луары. А может быть, даже и не вина, а просто пива. И потягивать, потягивать до бесконечности, наблюдая, как исчезает белая пена. И как писал поэт Евгений Дворников:

Официант, гарсон, он все понимает – он дошлый. Тут же все исполнит и одарит улыбкой: «Месье, наслаждайтесь!..»

История утверждает, что число кафе во Франции, и в частности в Париже, постоянно сокращается, активно плодятся «фаст фуд» и прочие предприятия так называемого быстрого питания. Все это так, но кафе не сдаются. Они существуют, и их по-прежнему множество. Так много, что не знаешь, какое именно выбрать. То ли пойти в «Пигаль» на бульвар Клиши, то ли взобраться на Монмартр на знаменитую площадь Художников и посидеть в кафе «У мамаши Катрин»… Или отправиться в «Прокоп». В «Бертийон». В «Кафе-де-ла- Гар»… Все кафе чем-нибудь знамениты, все хороши по-своему, у каждого свой шарм. И шик, конечно, Париж ведь город всемирного шика!..

Но если вы склонны к истории и литературе, а может быть, и сами пишете, если не романы, то по крайней мере финансовые отчеты, – тогда рекомендую направить свои стопы на площадь Одеон и занять столик в кафе «Вольтер» («Cafe Voltaire»).

Садитесь поудобней. Сделайте заказ – и потягивайте (вино, пиво, кофе – какая разница!), и погружайтесь в воспоминания-дрему. В «Вольтере» есть что и кого вспомнить. Тут сиживал сам Мари Франсуа Аруэ, более известный в мире под именем Вольтер. Писатель, поэт, философ, один из величайших гениев в истории человечества. Он частенько приходил в это самое кафе и, саркастически улыбаясь, ругал короля, аристократию, духовенство. Ругать власть имущих – извечная забава всех людей на свете. Только одни делают это грубо, а Вольтер это исполнял остроумно и едко. А иногда в благодушном состоянии любил давать советы: «Больше развлекайтесь, – писал он в письме от 14 марта 1754 года одному из своих знакомых. – Пейте хорошее вино и гоните всякие огорчения; забудьте ваших презренных врагов, они враги также и прекрасной природы и истинных гениев». Вполне ве

роятно, что это письмо, как и многие другие, Вольтер писал именно в кафе.

Другой завсегдатай этого кафе – Дени Дидро, философ, писатель, энциклопедист, теоретик искусства. Дидро был женат, но это не мешало ему любить другую женщину – Софи Волан. За столиком в кафе Дидро писал ей письма. Дотошные историки даже уточнили их количество: 553! Дидро и Софи то сближались, то расставались, это были мучительные отношения, доставлявшие Дидро сердечную муку, и однажды он ей написал: «Странная вещь – жизнь, странная вещь – человек, странная вещь – любовь…»

Над этими странностями хорошо задуматься именно в парижском кафе. Мимо течет река жизни, снуют люди, а вы остаетесь неподвижным, как на острове, со своим бокалом и своими размышлениями.

Вольтер и Дидро жили в XVIII веке, а позднее сюда, в кафе «Вольтер», приходили французские поэты Поль Верлен и Стефан Малларме. Что делали? Конечно, пили, особенно Верлен, он вообще, по выражению Ренара, был похож на спившегося бога. Верлен – большой любитель вина и женщин. «Я не люблю тебя одетой», – признавался он. А еще он писал:

Парижские кофейни – это непременно запахи не только кофе и вина, но и «ароматы плоти». «И дивной шеи обаянье, и милых плеч очарованье, и волхвование колен…», – как писал все тот же поэт.

В сфере «волхвования колен» и всего прочего специалистами были два знаменитых американца – Эрнест Хемингуэй и Фрэнсис Скотг Фицджеральд, одно время жившие в Париже. У Фицджеральда, автора «Ночь нежна», были определенные трудности в интимной жизни. Его любимая женщина Зельда Сойер отмечала, что у Скотта серьезные проблемы с «размером некой части тела». Фицджеральд, переживая по этому

поводу, бросился за консультацией к своему другу Хемингуэю. Тот заверил его, что с размером у него все в порядке, и для доказательства отвел Фицджеральда в Лувр, к античным статуям. А после Лувра свел приятеля с проституткой Лотти, та мгновенно поняла, в чем суть, и сказала. «Дело не в размере, дело – в технике любовного акта».

Технику любви Хемингуэй преподавал Фицджеральду именно в кафе «Вольтер», используя для наглядности сигару и пепельницу. В отличие от своего друга Эрнест Хемингуэй был большой дока в вопросах общения с женщинами. «Папа Хэм» был четыре раза женат, сумел обольстить двух итальянских графинь, одну греческую принцессу и имел целый гарем негритянок. Хотя, конечно, и у маэстро случались проколы. Его третья жена Марта Джеллхорн считала, что у Хемингуэя лучше получается за письменным столом, чем в постели. Так или иначе, вот подходящая тема для беседы в кафе «Вольтер».

Но если «Вольтер» уже вам надоел и вы жаждете разнообразия, тогда махнем в «Дё маго» («Les Deux Magots») – еще одно прибежище литераторов и интеллектуалов. Когда-то в нем сиживал, пил и читал стихи Артюр Рембо:

Раз зовет, то надо идти: какие могут быть сомненья… А еще в «Дё маго» заходил Жан-Поль Сартр. «Закажет один бокал вина – и целый день сидит, пишет, пишет!» – в некотором удивлении говорил хозяин кафе. И что писал? Свой роман «Тошнота»?..

Сартр облюбовал также кафе «Флор» на бульваре Сен-Жермен. Сюда он приходил с Симоной де Бовуар. Сидели. Пили. Писали. И бурно что-то обсуждали – кафе «Флор» стало для «отца французского экзистенциализма» и «крестной матери мирового феминизма» своеобразной штаб-квартирой. В своем романе «The Second Sex» (иногда его переводят как «Второй пол») Симона утверждала: «Ничто не родится, пока не появится женщина».

Женщин было много в жизни и Сартра, и Симоны (да, да, отчасти и лесбиянка).

– Больше всего я люблю начало… – признавался герой книги «Гостья» Симоны де Бовуар.

– Лично мне не интересен роман, который в будущем ничего не сулит, – отвечала ему героиня.

Жизнь супругов Сартра и Бовуар в реальности, как и в их книгах, была бурной и драматической и продолжалась в течение 50-ти лет. Значительная доля этого времени прошла в парижских кафе.

Ах, эти замечательные кафешки с их ароматом и шармом… Сидя за столиком, есть что вспомнить и о чем поразмыслить. Немного франков. Но сколько удовольствия!..

Посещение кладбищ – увы, часть туристических программ. В Москве приезжие гости, в основном из разных частей России, толпой ходят по Ваганькову. Высоцкий, Миронов, Есенин… Ходят, крутят головой по сторонам, жуя жвачку и весело переговариваясь… В Париже русских туристов везут за 30 км по южной автостраде № 6 на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа. Там наши ходят благоговейно и тихо, подавленные созвездием имен знаменитых людей, умерших вдали от родины.

Об истории Сент-Женевьев-де-Буа в прессе написано немало, поэтому не хочу повторяться, отмечу лишь мать-основательницу княгиню Веру Кирилловну Мещерскую (1876-1949), именно она основала под Парижем дом престарелых для русских эмигрантов. Здесь упокоение от земных тягот нашла и она сама.

Маленькая церковь Успения Божией Матери (освящена 14 октября 1939 года). Густая череда могил, плит и памятников (земля дорога, и поэтому останки покоятся близко друг от друга, почти как в строю). Никаких оград и загородок. Деревьев не так много. Общее открытое пространство печали и скорби.

Сразу у входа черный крест. Последняя «награда» писателя Владимира Максимова, эмигранта и диссидента последней волны. Эти эмигрантские волны – первая, вторая, третья – встретились тут и утихли навеки. Лишь легкий бриз воспоминаний. Одними из первых уехавших из-за революционной бури были Дмитрий Мережковский и Зинаида Гиппиус. Чекисты с Лубянки вынашивали планы убрать Мережковского, автора «Грядущего Хама», но не успели (не хватило расторопности?), и Дмитрий Сергеевич умер естественной смертью 9 декабря 1941 года. Вслед за ним последовала и Зинаида Николаевна.

Не повторится день. Не повторится жизнь Зинаиды Гиппиус. Впрочем, если верить в реинкарнацию, то повторится, но это будет совсем иная жизнь. А в этой, как записывала Гиппиус 7 мая 1918 года: «Немыслимо, невозможно – разобраться даже примитивным образом в нашем хаосе…»

Надгробие Мережковских в форме русской церкви с голубым куполом сделал художник Александр Бенуа. В центре плиты изображение христианской Троицы.

Почти каждая третья могила на Сент-Женевьев-де- Буа – историческая. Один из организаторов убийства Григория Распутина – Феликс Юсупов… Генералы белого движения… Зиновий Пешков, брат Якова Свердлова и приемный сын Максима Горького, человек легендарной судьбы: бравый военный, легионер, работник штабов де Голля и Чан Кайши, генерал французской армии… Блистательные художники Константин Сомов, Мстислав Добужинский и Константин Коровин… Прославленные балерины Матильда Кшесинская, Ольга Преображенская, Вера Трефило- ва… Писатели Борис Зайцев и Иван Шмелев…

Одна из святынь кладбища – могила Ивана Бунина. У подножия креста синие цветочки и почему-то один красненький. Невольно вспоминаются стихи Ивана Алексеевича:

Да, цветут цветы, порхают бабочки, но нет Ивана Алексеевича Бунина. На краю могильной плиты тарелочка, полная монет. Что это – помощь для ухода за могилой или сувениры туристов?..

А вот пристанище писателей – наших недавних современников: Некрасов, Синявский, Галич… Бесстрашный Виктор Некрасов, который первым бросил упрек властям и указал на их пороки и глухоту, за что и пострадал… Андрей Синявский, он же Абрам Терц, нещадно изруганный патриотами в свое время за «Прогулки с Пушкиным»… А тем временем -

Это Александр Галич. Талантливейший человек. А как его притесняли и унижали! Сегодня, взирая на прошлое, «смотрим и видим, что вышла ошибка…», как пел Галич. Но вся советская империя была построена на ошибках и костях подданных.

Могила Андрея Тарковского. Вот уж воистину мы не знаем своей судьбы. Думал ли я о будущем, когда в 7-м классе московской 554-й школы, сидя на одной парте с Андреем, «баловался» сочинительством стихов, и мы оба выводили: «Проходят дни густой лиловой тенью»… Памятник Андрею Арсеньевичу стоит солидный, а вначале был совсем скромный крест, возле которого лежало зеркало. То самое зеркало, в котором Тарковский пытался увидеть прошлое и уловить свет истины.

Еще одна примечательная могила – Рудольфа Ну- реева. Гений балета тяготел к роскоши, она и зафиксирована в его надгробии. Итальянский скульптор Энцио Фиджерио выложил из многоцветных камней богатый восточный ковер, накинутый на дорожный баул. Символ роскоши и вечной дороги.

Последнее пристанище на Сент-Женевьев-де-Буа многих знаменитостей. Просветленный печалью, я вместе с другими русскими туристами возвращаюсь в Париж. А услужливая писательская память не дает мне покоя:

Кто написал эти строки? Еще один русский скиталец, поэт Георгий Адамович. А где он нашел свой последний приют? В Ницце, на другом русском кладбище…