Страсти по Веласкесу

Глава 17

Почти весь следующий день я провела в разъездах. Сначала торчала в автосервисе, дожидаясь, пока поменяют стекла, потом ездила вместе с Верой Геннадиевной за город в надежде забрать остальную часть архива. Новыми стеклами я обзавелась, а вот с архивом ничего не вышло. Коробок на месте не оказалось. Вера Геннадиевна обежала соседей и в результате дотошного опроса выяснила, что чужие на участке не появлялись, но зато видели зятя Веры Геннадиевны. Явился он поздно вечером, на машине, и потом в доме долго горел свет. Утром ни зятя, ни машины уже не было. Упоминание о машине Веру Геннадиевну ужасно расстроило.

– Привез кого-то и продал все дедовские бумаги, – твердила она, бестолково мечась по комнате.

– Почему вы так решили?

– Своего транспорта у нас нет, значит, на чужом приезжал. А зачем? За архивом! Ничего святого нет у человека! Все готов спустить за копейки.

Назад мы с ней возвращались в молчании. Вера Геннадиевна шумно вздыхала, гневаясь на зятя-пройдоху, тихо грустила об утраченных документах. Отвлечь ее от мыслей о коварном родственнике я решилась только один раз:

– Вы фамилию Дядик слышали?

– Естественно. Я даже читала дедовские записи.

– Как сложилась его судьба?

– Расстреляли. За мародерство. Однако дед был уверен, что в этой истории не все просто.

Высадив Веру Геннадиевну возле дома, я заскочила еще в пару мест и только потом добралась наконец до Даши. Она, как всегда, была по горло завалена работой, однако, услышав о моей встрече с парнями, слежке и покалеченной машине, тут же забыла о всех срочных делах.

– Может, тебе перестать ездить к этой старухе? Сдалась она тебе! – воскликнула подруга.

– Вряд ли это из-за нее. Какие у нас дела? Так, невинные разговоры о давно минувших днях. Кого из серьезных людей это может заинтересовать? – рассеянно откликнулась я, любуясь идеальным порядком на Дашином столе.

– Тогда с чем же это связано?

Я пожала плечами:

– Скорее уж с поисками Лизы.

Высказанное предположение Дарью заинтересовало, и она замолчала, с головой уйдя в размышления. Довольная, что подруга нашла себе занятие по душе и на время забыла обо мне, я занялась разложенными на столах экспонатами. К сожалению, долго наслаждаться не пришлось. Даша снова подала голос:

– Кто об этом знает?

– О чем?

– О том, что ты ищешь эту придурочную Лизу!

– Гера знает… Еще Елена, ее мачеха.

– Кого подозреваешь?

– В том-то и беда, что никого.

– Совсем-совсем никого?

– А кого, по-твоему, можно подозревать? Герку? Так я его как облупленного знаю, не один год знакомы. И потом… ну что за чушь? Неужели ты серьезно думаешь, что он мог подослать ко мне тех мордоворотов?

– Что я считаю – это мое дело. Скажу одно: твой Гера – тот еще тип! Хитрый и скользкий. То, что ты называла дружбой, для него всегда было бесплатной кормушкой. Сколько он тебе должен?

Отвечать не хотелось, и я демонстративно отвернулась в сторону.

– Молчишь? И молчи! Я и без тебя знаю, что кучу баксов!

– Это к делу не относится, – сдержанно заметила я.

– Хорошо. Оставим Геру в покое! Кто у нас еще есть?

– Елена, но она дама во всех отношениях положительная, ни в чем предосудительном не замечена. Даже на момент убийства собственного мужа у нее есть железное алиби.

– Что это у тебя за странный голос?

Я усмехнулась:

– Стыжусь собственной глупости. Представляешь, сегодня днем заезжала в рекламное бюро. В то самое, где Елена была на переговорах в день убийства.

– Зачем? Ты только что сама сказала, что подозревать ее нет оснований.

– От бессилия. Понимаешь, все ниточки оборваны. Наиболее перспективная подозреваемая – сама Лиза, но она исчезла. Остались Гера и Елена. Геру я подозревать не могу, Елену нет оснований…

– Зачем же тогда ездила к рекламщику?

– Душу отвести. Чтобы только не сидеть сложа руки.

Такое объяснение Дарью не удивило. Она хорошо знала мой характер и ничего необычного в моем поступке не видела.

– И каков результат?

– Повидалась с владельцем. Он как раз собирал вещи. Фирма переезжает в новый офис. Говорить со мной отказался, сославшись на крайнюю занятость.

– Думаю, он в любом случае не стал бы с тобой обсуждать Елену. Она его клиентка.

Спорить я не стала, ибо сама придерживалась того же мнения, а вместо этого высказала мысль, которая мучила меня последнее время:

– Знаешь, меня не покидает ощущение, что за всем за этим стоит Лиза.

– В каком смысле?

– Она то появляется, то исчезает… Потом, эти странные звонки, вопли по телефону. Не удивлюсь, если и парни с угрозами явились по мою душу с ее подачи.

– Ну, так оставь эти поиски! Плюнь, и пускай делает, что хочет! Тебе до нее что за дело? Ань, ну прошу тебя!

Дарья разволновалась не на шутку, и по всему чувствовалось, что, начни я возражать, наша встреча обернется нешуточной ссорой. Не желая лезть на рожон, я примирительно сказала:

– Не шуми, я и сама так думаю. Затеяла все это я только ради Геры, но он дал мне понять, что не хочет, чтоб я лезла в его дела. Ну и отлично! Значит, теперь у меня нет повода искать его Лизу, и я могу полностью сосредоточиться на картине.

Даше моя покладистость понравилась. Она моментально успокоилась и даже похвалила меня за благоразумие. Скромно потупившись, я слушала ее и тихо радовалась, что не разболтала подруге ни о том, что успела разузнать в Спасосвятительском, ни о компьютерной переписке Герасима. Имея представление о моей настырности, она легко могла бы представить себе дальнейшее развитие событий и уж точно не была бы сейчас настроена столь благодушно.

Расставшись с Дашей, я немного поколебалась, а потом, плюнув на все дела, поехала к Софье Августовне. Странно, но чувствовала, что привыкла к ее обществу, и даже немного скучаю по ней.

Мое появление Софью Августовну обрадовало:

– Как хорошо, что вы зашли! Сижу тут одна, как сыч. Так хочется порой, знаете ли, поболтать, а не с кем.

Поговорить я и сама была не прочь, поэтому тут же и приступила к расспросам:

– Софья Августовна, а Кора правду сказала? Обыски действительно были?

– Не знаю. К нам никто не заходил, а что в городе делалось… понятия не имею.

– Дворник ничего не рассказывал?

– Может, и рассказывал, но я этого не помню. Юна тогда была… обыски… картины… связанные с ними воспоминания… все это меня мало интересовало. Больше волновало то, что мама из предосторожности во двор не выпускала. Вот это я помню отлично. Уж очень тоскливо было сидеть в четырех стенах.

– А что ваша матушка? Как она себя вела?

– Как обычно. Была спокойна, сдержанна и очень строга.

Бледные губы дрогнули в легкой улыбке:

– Она меня держала в ежовых рукавицах. Никакого сюсюканья, никаких поблажек и баловства.

– Вас это обижало?

Вопрос был откровенно бестактный, и задавать его практически незнакомому человеку я не имела никакого права. Но не сдержалась, задала. И все потому, что Дарья в моменты наших ссор с апломбом утверждала, что мой неуравновешенный характер – следствие отсутствия материнской ласки в нежном детском возрасте. Я не спорю, характер у меня мог бы быть и получше, но к Дарьиным заявлениям относилась со скепсисом. Мне кажется, что все дело не в недостатке тепла, а в дурной наследственности. Если бы я знала свою родню, а мне, к сожалению, даже о собственном отце ничего не известно, то наверняка точно такой же паскудный характер отыскался бы, например, у двоюродной бабушки или у троюродного дедушки. Однако, несмотря на разногласие с Дашей, проблема взаимоотношений матери и дочери меня интересовала, и я часто, особенно когда мне вдруг становилось грустно, раздумывала над этим.

Софью Августовну моя очередная бестактность не шокировала. На секунду призадумавшись, она твердо заявила:

– Тогда обижало, но теперь я ее понимаю. Мама была необыкновенным человеком. Конечно, со мной она держалась строго, иногда даже чересчур, но делала это из лучших побуждений. Лишившись дома, потеряв всех близких, она, сильная духом и очень разумная, пыталась подготовить меня к взрослой жизни и будущим испытаниям. Я ей за это благодарна. Бог знает, удалось бы мне выдержать все то, что выпало потом на мою долю, если бы не мамино воспитание.

Мне давно хотелось узнать, почему Софья Августовна живет одна, но удобного случая все как-то не представлялось. А тут вдруг разговор сам собой повернулся таким образом, что можно было задавать очередной бестактный вопрос без опасения нарваться на молчание и ледяной взгляд.

Упустить такую возможность я конечно же не могла и уже приготовилась спросить, как раздался звон разбиваемого стекла. Мы с Софьей Августовной дружно вздрогнули от неожиданности и разом повернулись в сторону окна. Но разглядеть ничего не успели, потому что следом за оконным стеклом разлетелась на куски висящая над столом электрическая лампочка. Все вокруг моментально погрузилось во тьму. Я услышала, как Софья Авугстовна сдавленно охнула, и, желая ее успокоить, наклонилась вперед. Ни слова сказать я не успела, в следующий момент по комнате заметались хвостатые кометы, с шипением разбрасывая во все стороны разноцветные искры. Ошарашенная, я замерла на стуле, пытаясь сообразить, что бы все это могло значить, но тут где-то возле окна прогремел взрыв и положил конец моим раздумьям. Уразумев, что дело принимает нешуточный оборот и медлить дольше нельзя, я сорвалась с места и кинулась туда, где только что сидела Софья Августовна. Ее стул по-прежнему стоял возле стола, но сама старушка лежала на полу и не подавала признаков жизни.

Быстрым шагом я двигалась по бесконечному, остро пахнувшему лекарствами и казенной пищей больничному коридору. Взгляд скользил по окрашенным голубой масляной краской стенам, а в голове копошились невеселые мысли. Что-то слишком много больниц появилось в моей жизни за последнее время. В одной лежит Гера, в этой – Софья Августовна. Хорошо хоть ее самочувствие не внушает врачам особых опасений. В тот вечер, когда было совершено нападение, я пережила массу неприятных минут. Решив с перепугу, что моя знакомая при смерти, я без всякой деликатности сгребла ее в охапку и в мгновение ока вытащила на улицу. Уложив обмякшее тело на траву, выхватила мобильник и разом вызвала на место происшествия «скорую», милицию, пожарных и МЧС. Как ни странно, представители всех служб явились быстро и практически одновременно, что мгновенно создало в небольшом дворе страшную толчею. Жильцы дома при первых же звуках сирены высыпали из своих квартир и, несмотря на все увещевания, упорно не желали расходиться. В результате вокруг нас суетились пожарные со шлангами, сновали милиционеры, толпились жильцы, носились ошалевшие от неожиданного развлечения дети, и все это выглядело, как большой сумасшедший дом на прогулке.

Прибывшие врачи констатировали у Софьи Августовны отсутствие явных травм и повреждений, предположили наличие шокового состояния и постановили срочно везти в больницу. Результаты осмотра меня обрадовали – пусть и в шоковом состоянии, но ведь жива! – но отпускать ее одну, без присмотра, я не решилась. Зная наше здравоохранение, я ничего хорошего от него не ждала, потому запрыгнула в «скорую» следом за носилками и решительно захлопнула за собой дверь.

Как оказалось впоследствии, поступила я совершенно правильно, потому что, если бы не мое присутствие, убедительный голос и приятное шуршание «зелени», лежала бы Софья Августовна сейчас в коридоре на сквозняке, и хрен бы к ней до утра кто подошел. А так все разрешилось самым чудесным образом: пострадавшую поместили в отдельную палату, постелили ей чистое, почти новое белье, и дежурная сестра клятвенно пообещала в течение ночи навещать мою подопечную ежечасно.

То ли в результате хорошего ухода, то ли благодаря крепости организма, но Софья Августовна уверенно шла на поправку. Теперь проблема была в том, куда ей возвращаться после выписки. Ее квартира имела плачевный вид, это я знала точно, потому что специально заезжала посмотреть. Попасть внутрь не удалось, но я заглянула в окно большой комнаты и ужаснулась. Закопченные стены, обгоревшая мебель, отсыревший пол и потолок. По всему выходило, что, после того как я выволокла на улицу потерявшую сознание Софью Августовну, внутри действительно начался пожар, а я-то, балда, решила, что пожарные просто для проформы шланги по двору таскали.

С квартирой нужно было срочно что-то делать, и этот непростой вопрос я как раз собиралась обсуждать с Софьей Августовной. Сложность заключалась не в ремонте. Какие проблемы могут быть с ремонтом при наличии денег? Деньги у меня имелись, и я готова была их потратить, чтобы привести в порядок пришедшие в негодность жилище Софьи Августовны. Вот только сильно сомневалась, что она, с ее независимым характером, мне это позволит.

Объяснение предстояло непростое, и я как раз перебирала в голове самые убедительные доводы, когда зазвонил мой мобильник. Звонок был явно не ко времени, и оттого мой голос прозвучал, вероятно, не слишком приветливо. Как оказалось, зря. Звонила медсестра из стоматологии. Разговорчивостью она не отличалась и все, что хотела сказать, уместила в несколько фраз, но ясность в ситуацию тем не менее внесла.

– Спасибо за звонок, – поблагодарила я и толкнула дверь палаты. Первое, что бросилось в глаза, было сердитое лицо Софьи Августовны, а второе – широкая спина сидящего рядом с кроватью мужчины. При моем появлении их бурный разговор прервался, они дружно уставились на меня. Мелькнувшая было мысль, что я явилась не вовремя и помешала, тут же улетучилась. Облегчение, которое испытала Софья Августовна при виде меня, не оставляло сомнений: она была несказанно рада прекратить неприятную беседу.

С несвойственным ей оживлением Софья Августовна радостно защебетала:

– Анечка! Наконец-то! А я все вас вспоминаю. Думаю, куда это вы пропали?

Никуда я не пропадала, буквально вчера приезжала в больницу, и по глазам Софьи Августовны было видно, что она это прекрасно помнит. Шла какая-то игра, правил которой я не знала, и мне ничего не оставалось, как с ходу включиться в нее:

– Дела, Софья Августовна! Дела! С утра до вечера кручусь как белка в колесе.

– И нет ни минуты времени, чтобы навестить немощную старуху. Понимаю, все отлично понимаю. Сама в молодости такая была, – ответила мне в тон и с умилением улыбнулась.

Ласковость голоса и улыбка предназначались исключительно мне, как только она повернулась к сидящему рядом с ее кроватью мужчине, улыбка пропала, а голос стал сухим и неприветливым.

– Думаю, наш с вами разговор, товарищ, закончен. Все, что я знала, рассказала вам, и больше мне добавить нечего.

– Я так не считаю, но на сегодня, пожалуй, действительно хватит. Всего доброго, – отозвался мужчина и, подхватив портфель, покинул палату.

– Кто это? – кивнула я на дверь.

Софья Августовна откинулась на подушку и устало выдохнула:

– Следователь.

– Чего хотел?

– Пытается найти разъяснение происшедшему.

– И?..

– Объяснение одно, и очень простое, – раздраженно вспыхнула Софья Августовна. – Подростки решили позабавиться, разбили камнем стекло и бросили внутрь подожженные петарды. Обычное хулиганство. Жаль только, что власти не хотят этого понять. Ходят сюда, допытываются. Напридумывали бог знает чего.

– А взрыв?

– Со взрывом тоже все ясно. Следователь сам сказал: это была самодельная бомбочка. В комнате нашли остатки пластикового контейнера для фотопленки. Его набили порохом из петард, прикрепили фитиль… и швырнули мне в окно.

– И вы уверены, что все это проделали подростки?

– А кто же еще?!

– Понятия не имею, только ваше окно выходит в такой закуток, что заметить его не просто. И по размеру оно не велико… Случайно не найдешь, знать нужно.

– Вот и вы туда же! Я же не утверждаю, что это были совсем посторонние! Может, они в соседнем дворе живут! Или на соседней улице!

Спорить с ней в мои планы не входило, тем более что сама я никакого мнения на этот счет не имела.

– Возможно, так оно и было, – примирительно промямлила я.

– Именно так, – твердо заявила Софья Августовна и сурово поджала губы.

В разговоре повисла тяжелая пауза, нарушить которую никто из нас не спешил. Я молчала из предосторожности, не желая упоминанием о ремонте вызвать новую вспышку раздражения. Софья Августовна смотрела прямо перед собой, дулась и не могла справиться с накатившим на нее недовольством.

Вернее, это я так расценивала ее молчание, и, как оказалось позднее, ошибалась. Намолчавшись вдоволь, Софья Августовна вдруг поманила меня пальцем. Ее поведение было настолько странным, а жест таким несвойственным ей, что я не смогла скрыть удивления. Предупреждая мой вопрос, она многозначительно показала глазами на дверь. Не успела я наклониться над кроватью, как она схватила меня за руку и горячо зашептала прямо в ухо:

– Я не сказала им, что вы находились со мной в тот вечер. Пусть думают, одна я была.

Я пристально посмотрела на нее, пытаясь сообразить, что бы все это значило, а Софья Августовна еще сильнее вцепилась в меня и с еще большей горячностью зашептала:

– Зачем вам впутываться в эту историю?

– Да я не впутываюсь… Просто считаю, что скрывать здесь нечего. Ну, была и была…

– Не было вас там! Слышите! Не было! Одна я в тот вечер сидела! Я всем так и сказала! И вы так должны говорить!

– Хорошо… Только к чему такие тайны?

– К тому! – вспыхнула она, но потом, чуть позже, уже спокойно объяснила:

– Пойдут вызовы в милицию, допросы. А с органами шутки плохи. Им в руки только попади, потом долго не отвяжутся. Я знаю! Вы – человек случайный, незачем вам страдать.

С милицией я и сама не очень люблю иметь дело, но в этой истории моя роль была настолько невинна, что мне и в голову не приходило чего-либо опасаться. Однако раз Софья Августовна рассуждала иначе, я спорить не стала. В конце концов, это ее история, не моя, а значит, ей и решать, что говорить, а о чем молчать.

– Я сказала, что сама выбралась на улицу, сама вызвала милицию и пожарных, а потом потеряла сознание. Никого рядом не было. Запомнили? – продолжала настойчиво теребить меня Софья Августовна.

Стараясь успокоить чересчур разволновавшуюся старушку, я согласилась:

– Не волнуйтесь. Как сказали, так и пусть все останется. Я не собираюсь высовываться со своими показаниями. Честно говоря, меня сейчас другое заботит.

Софья Августовна выпустила мою руку и настороженно посмотрела на меня:

– Да? И что же именно?

– Ваша квартира. В ней царит полный разгром.

– Ах это!

Софья Августовна расслабленно махнула рукой и усмехнулась:

– Не беспокойтесь о пустяках. Вернусь и потихоньку наведу порядок. Свободного времени у меня много.

– Боюсь, вы не представляете, о чем идет речь. Внутри был пожар. Не пугайтесь, небольшой, но и помещение и вещи испорчены. Нужно делать ремонт.

Новость была не из приятных, но Софья Августовна восприняла ее стойко. Ни слез, ни громких причитаний не последовало. Только посерьезнела и сухо сказала:

– Исключено. Ремонт мне не по средствам.

Я глядела на нее и понимала, что не посмею даже заикнуться о своей инициативе. Она не потерпит никакой благотворительности и в гневе просто прогонит меня с глаз долой.

– Дело в том, что это ничего не будет стоить, – начала я, осторожно подбирая слова. – По закону ремонт должен сделать ЖЭК.

Красиво очерченные брови недоверчиво взлетели вверх:

– Да? А разве так бывает?

– В Москве существует специальная помощь одиноким пенсионерам.

Врать с самым честным видом мне не привыкать. Всю свою жизнь только этим, можно сказать, и занимаюсь. А в той профессии, что я выбрала, вообще редко удается идти прямым путем. Чаще приходится рядиться в чужие одежды и врать, врать, врать, пытаясь добыть нужную информацию. В общем, я давно достигла в этом нелегком деле больших высот, и обвести вокруг пальца доверчивую душу вроде Софьи Августовны большого труда для меня не представляло.

– Всем известно, что пенсии маленькие, а цены высокие. Если вдруг случается беда, старики не в силах справиться с ней сами. Вот тут и подключаются городские власти.

– Как чудесно! Раньше такого не было, – с детской наивностью восхитилась Софья Августовна.

– Теперь времена другие.

– А что требуется от меня?

– Разрешение.