Глава 5

Я задумчиво разглядывала носок своей туфельки и небрежно покачивала ногой в такт словам молодого человека, что разместился в кресле напротив. Вид у меня был донельзя скучающий, и моего собеседника, видимо, с самого начала нашей встречи не покидало ощущение, что я не понимаю и половины того, что он пытается до меня донести.

– Вы следите за моей мыслью? – в очередной раз любезно осведомился он.

Я оторвалась от созерцания собственной обуви и, похлопав густо накрашенными ресницами, подняла глаза на хозяина кабинета. Встретившись с мои пустым взглядом, президент Академии генеалогических изысканий нервно вздрогнул, но тут же взял себя в руки и улыбнулся. Я ответила ему ленивой улыбкой и хорошо рассчитанным движением закинула ногу на ногу. При виде моих стройных, обнаженных по самое «ух ты!» нижних конечностей, он слегка побледнел и нервно поправил наманикюренной рукой узел галстука. Его растерянный вид не оставлял сомнений в том, что незамысловатый маневр произвел нужное впечатление, и моему собеседнику пришлось проявить недюжинную силу воли, дабы изгнать из головы блудливые мысли.

– Так вы следите за моими рассуждениями? – повторил он и проникновенно посмотрел мне в глаза.

В ответ я распахнула их пошире, отчего взгляд, и раньше не блиставший умом, приобрел совсем уж коровье выражение, и неуверенно кивнула. Мой собеседник конечно же не поверил мне и поэтому еле заметно нахмурился.

Уже битый час этот лощеный господин в дорогом костюме разливался передо мной соловьем, рассказывая о возможностях своей академии, а к заветному моменту подписания договора так и не приблизился. Я слушала, хлопала ресницами и тупо молчала. Сообразив, что все усилия пропали даром, он еле заметно вздохнул и пустился в объяснения по новой.

Что касается меня, то я с блаженным видом откинулась в кресле и рассеянно смотрела вдаль поверх его головы. Время от времени я окидывала говорящего благосклонным взглядом и томно кивала. Он, конечно, считал, что я выражаю одобрение его мыслей, на самом же деле я соглашалась с собственными. А они у меня были самыми что ни на есть незатейливые! Сначала я, например, размышляла над тем, насколько идеально президент соответствует солидной обстановке своего кабинета. Дорогой, стерильный и безликий. Эти слова в равной мере относились и к помещению, и к человеку. У меня даже мелькнула шальная мысль, что последний тоже является предметом интерьера, только говорящим.

Потом я с усмешкой подумала, что сама выгляжу как надо. Собираясь в академию, я долго работала над образом и теперь с удовлетворением осознавала, что время было потрачено не зря. Если он щеголял в костюме от Армани, то я нацепила на себя лаковые шортики цвета спелой вишни. Размером они напоминали скорее плавки, чем одежду для улицы, но их задача в том и заключалась, чтобы ничего не скрывать. При моей худобе и росте в метр восемьдесят смотрелись на мне эти кожаные лоскутки просто потрясающе, и я прекрасно это понимала. Но на этом мои попытки довести свой облик до абсурда не кончались, и я нацепила туфли с невероятно высокими каблуками. Тут я опустила глаза и с удовольствием обозрела свои стройные ножки. То, что нужно! Против такой красоты ни стильная обстановка, ни дорогущий костюм не потянут. Мой наряд довершала шелковая блузка с длинными рукавами. Эту белую блузку я считала своей маленькой находкой и очень ею гордилась. Покрой ее был настолько строг, что контраст с легкомысленностью шорт просто резал глаза. Но главной фишкой моего сегодняшнего облика было то, что пуговицы на блузке я не застегнула, и теперь при каждом неосторожном движении ее полы так и норовили разъехаться в разные стороны.

Я улыбнулась и осторожно поправила на груди массивный крест из черного янтаря. Крест был старинный, украшенный бриллиантами и когда-то принадлежал Лопухиной. Стоил он немалых денег и, в сочетании с моим прикидом, смотрелся изумительно вульгарно.

Вдруг я вспомнила, что уже несколько минут сижу спокойно и никак не провоцирую своего собеседника. От одной этой мысли я пришла в ужас и поспешила немедленно исправить оплошность. Слегка переменив позу, я чуть наклонилась вперед и томно поинтересовалась:

– Так что вы там говорили про дерево?

На последнем слове я глубоко вздохнула, и от этого вздоха блузка на моей груди разошлась, а сама грудь, шаловливо качнувшись, попыталась выскользнуть наружу. При виде происходящего глаза собеседника округлились до размера чайных блюдец, и он запнулся на полуслове.

Я улыбнулась и с удовлетворением подумала, что фокус удался, и теперь некоторое время он будет пребывать в состоянии шока.

– Я же объяснял, как выстраивается генеалогическое древо, – неожиданно севшим голосом произнес хозяин кабинета.

– Господи, да мне-то оно зачем? – вернулась я в недра необъятного кресла, не забыв возмущенно колыхнуть грудью.

– Но в этом весь смысл… – попытался вразумить меня он.

– Для меня в этом смысла нет! – отрезала я и для пущей убедительности снова тряхнула своим «богатством». – Вот вы все говорите, говорите, а к чему мне эти разговоры?! Я половины даже понять не могу!

– Хорошо, я изложу все более доступно, – елейным голосом заверил меня собеседник, шаря жадным взглядом в вырезе моей блузки. – Но поверьте, без построения генеалогического древа вы не сможете…

– Да не нужны мне эти деревья! Я за другим пришла!

– В таком случае, объясните, чего же вы хотите? – теряя терпение, простонал он.

– Я хочу, чтобы у меня были знатные родственники. И чтоб эта сучка передо мной не заносилась! – на одном дыхании выпалила я.

– Какая сучка? – опешил он.

– Иваниха! Жена компаньона моего мужа! Сама выглядит, как моль белая… тощая, словно палка, волосики за ушки зачесаны, груди и в помине нет. Глазу остановиться не на чем, а туда же, нос дерет! Только и слышу от нее: «Мои дворянские предки, мои дворянские предки…» И глядит она на меня при этом, как на… Ну сами знаете, как на кого!

Ошарашенный моей трескотней президент только судорожно мотнул головой.

– Ну вот… я сказала мужу, что тоже хочу иметь это… забыла…

Я достала из сумки миниатюрную записную книжку и, морща лоб от старательности, четко выговорила:

– Аристократические корни. Вот, я это хочу! Я мужу так и заявила: «Хочу, чтоб в следующий раз, когда наша вобла начнет хвастаться своей родней, у меня тоже было что ответить. Пусть умоется!» А муж засмеялся: «Да пожалуйста!» – и тут же фамилию моим будущим родственникам придумал.

– Вот как? И какую же?

Я опять заглянула в книжку и торжественно произнесла:

– Батурины. Князья.

– Откуда ваш муж взял эту фамилию?

– Вычитал где-то. А что, нельзя?

– Можно, если эти люди реально существовали.

– Раз муж так сказал, значит, существовали! Он-то знает! У них еще имение в Московской области было… Озерки называлось.

Тут я сокрушенно вздохнула и впала в задумчивость:

– Слишком много он читает… не на пользу это. Я вот по себе знаю… чуть почитаю и сразу засыпаю. Устаю здорово. Муж говорит, это потому, что я головой слаба. И еще говорит, что голова для меня не главное – у меня масса других достоинств.

Собеседник терпеливо слушал мои откровения, но, как только представилась возможность, сразу вернул разговор в интересующее его русло:

– Хорошо, мы проведем необходимые изыскания, выстроим генеалогическое древо…

– Опять вы за свое! – выпалила я, мигом растеряв всю свою томность. – Ну объясняла же! Не нужно мне дерево, не за этим я пришла! Что я, по-вашему, буду делать с этим деревом? Мне другое требуется! Нос этой зазнайке утереть! Мне нужны родственники. Дедушки, бабушки, дяди, тети. И побольше подробностей! Где жили, с кем дружили, кого ненавидели, куда налево ходили… Ну, сами понимаете, чтоб поговорить о чем было. Муж предложил Батуриных. Хорошо, я согласна. Мне без разницы, лишь бы князьями были! Чтоб, когда она опять начнет рассказывать про свою бабушку-дворянку, я тоже могла родней похвастаться. Кстати…

Тут я задохнулась от восхищения собственной гениальностью и надолго замолчала. Хозяин сначала смиренно ждал, когда же я соизволю прийти в себя, потом, потеряв терпение, деликатно кашлянул. Я очнулась от сладких мечтаний и поторопилась поделиться пришедшей в голову идеей:

– Вы вот что… попутно семейку этой зазнайки проверьте! Их фамилия Щербацкие. Князья Щербацкие. Насчет князей я, конечно, сильно сомневаюсь. Это она так говорит! Ну, а мы ее теперь и проверим! Представляете, как у нее морда вытянется, когда я со знанием дела начну рассуждать о ее любимой бабушке Екатерине Павловне. Только вы уж постарайтесь побольше подробностей нарыть, чтоб я дурочкой не выглядела. И подробности желательно – поскандальнее. Хорошо, если б у нее в семье, например, убийца обнаружился… Или, на крайний случай, шлю… то есть блудница какая… За такое я бы ничего не пожалела.

– Но мы не занимаемся подобными делами, – сделал попытку возразить собеседник.

– Это еще почему?! – опешила я.

– Не наш профиль. Как я уже объяснял, академия проводит исключительно генеалогические изыскания. Наши клиенты – очень солидные люди, серьезно относящиеся к собственному имиджу и желающие знать свои исторические корни. Мы подбираем необходимые документы, на основании которых и составляем родословную заказчика. А то, о чем вы просите, никакого отношения к этому не имеет.

– Но я же заплачу! – возмутилась я.

Упоминание о деньгах, как я и рассчитывала, сделало свое дело, и президент заколебался. Какой бы серьезной ни была его академия, и как бы он ею не кичился, но упускать реальную возможность подзаработать ему не хотелось.

– Это очень кропотливая работа. Нужно поднимать архивы, разыскивать частные письма, дневники, – неуверенно промямлил он.

– Ну так поднимите! Неужели трудно?

– Если такая семья действительно существовала, то это будет нетрудно, но очень хлопотно. А значит, дорого!

– Сколько?

Он помолчал, прикидывая, какую цифру назвать, потом, не моргнув глазом, объявил:

– Учитывая объем работы, три тысячи долларов.

– Всего-то! – фыркнула я.

Сообразив, что допустил промашку, хозяин кабинета тут же поторопился ее исправить:

– За каждую семью.

– Ну! Я и говорю, дешевка, – довольно улыбнулась я.

– Рад, что эта сумма не показалась вам чрезмерной, – кисло проронил он, явно огорченный тем, что не запросил больше.

– Аванс платить или все на доверии? – деловито поинтересовалась я, решив, что мы договорились.

– Обязательно! Тысячу! – строго взглянул на меня президент и поспешил предусмотрительно уточнить:

– За каждую семью!

– Ну, тогда уж давайте и договорчик подпишем, – завредничала я, как бы рассерженная его необоснованной подозрительностью к моей платежеспособности.

Хозяин кабинета спорить не стал, вытащил из стола образец договора и молча вручил мне. Получив его, я медленно поползла глазами по тексту, вчитываясь в каждое слово. Документ оказался типовым. Дочитав до конца, я ткнула алым ногтем в один из последних пунктов и сурово спросила:

– Это что?

– Обязательства сторон. Если вы не заплатите нам в срок и в полном объеме оговоренный гонорар, академии предоставляется право требовать от вас уплаты штрафа в размере двух процентов от указанной в договоре суммы за каждый день просрочки.

– Мне это не нравится!

– Но почему? Ничего необычного в этом нет, это общепринятая формулировка. Почему она так взволновала вас?

– Потому что так нечестно! С чего это такие права есть только у вас? А я? Я тоже хочу!

– Простите, не понял.

Я объяснила:

– Если не заплачу, академия меня оштрафует. А если вы не выполните поставленную мной задачу, то никакого наказания не понесете. Это нечестно!

– И что же вы предлагаете? – искренне удивился мой собеседник.

– В этом случае гонораром академии будет оставленный мной задаток. И больше ни копейки!

Я немного подумала и добавила:

– А лучше, если вы мне еще и приплатите за потерянное время, моральный ущерб и несбывшиеся надежды.

Услышав последнюю фразу, хозяин кабинета пошел красными пятнами.

– В контракте этого нет.

– Напишите! Долго ли?

– Извините, но это невозможно.

– Почему? – наивно округлив глаза, поинтересовалась я.

– Потому, что это не принято. Так никто не делает.

– Тогда я ничего подписывать не буду, – капризно надула я губки и швырнула листки бланка договора на стоящий рядом столик. – Из ваших бумажек все выглядит так, будто вы со своей академией – все в белом, а я – мошенница и проходимка. Это оскорбительно, и я… Я мужу пожалуюсь. Пусть он вас приструнит!

С этими словами я вскочила с места и, подхватив сумочку, направилась к двери. Видя, что клиентка, на которую он потратил чертову уйму времени, покидает кабинет, не выложив ни копейки, хозяин академии сорвался с кресла, забежал вперед и преградил мне дорогу.

– Подождите, ну зачем же так горячиться? – ласково спросил он, заглядывая мне в глаза.

– Потому что вы меня обидели, – заявила я и несколько раз выразительно хлопнула ресницами, прогоняя с глаз несуществующую слезу.

– Ни в коем случае! И в мыслях такого не было! Это просто недоразумение.

– Вы так думаете? – недоверчиво посмотрела я на него сверху вниз.

– Конечно! Мы же разумные люди и можем договориться.

– Вы точно не имели в виду ничего плохого? – очень натурально засомневалась я.

– Век воли не видать! – неожиданно сказал он.

– Ну, если так… тогда я вас прощаю.

Я мило улыбнулась и, грациозно покачивая бедрами, поплыла назад к креслу. При этом я, ни на секунду не закрывая рта, трещала как заведенная:

– Если вы со мной по-хорошему, так я и упираться не стану. От пункта про денежную компенсацию откажусь. Ну его! Запишем только слова про оплату в случае плохо выполненной работы. Хорошо? Вы же не обидитесь? Вы понимаете, что это просто формулировка такая, да?

– Конечно, – устало кивнул он, вконец измотанный моими капризами.

Мне стало немного жаль страдальца, и я поспешила его утешить:

– Не переживайте так. Думаю, все обойдется. Вы выполните мой заказ, я тут же заплачу наличкой, а этот дурацкий договор на ваших глазах разорву. Только у меня будет еще одно пожелание…

– Вот как? – насторожился хозяин кабинета.

– Да. Совсем маленькое. Когда будете собирать информацию, далеко в прошлое не лезьте. Мне ведь все равно много не запомнить.

– Каким сроком желаете ограничиться? – еле сдерживая радость от того, что я не потребовала звезду с неба, спросил мой собеседник.

– Пусть будет пятьдесят лет назад, от семнадцатого года, конечно. И, пожалуйста, как следует все разузнайте, не пропустите чего важного. В нашем деле факты решают все!


Распрощавшись с президентом, я покинула уютный особняк академии и заторопилась домой. Дарья обещала в этот день уйти с работы пораньше и забежать ко мне потрепаться, а так как из-за моих отлучек подобные посиделки у нас случались не часто, то я ими очень дорожила.

Неслась я сломя голову и по пути умудрилась нарушить не одно правило дорожного движения, но, на мое счастье, в тот момент поблизости не оказалось бдительных стражей порядка и до дома мне удалось добраться без приключений.

– Привет! – широко улыбнулась я, как только на пороге возникла массивная фигура подруги.

При виде меня Дарья испуганно охнула:

– Откуда ты?

– По делам ездила, – отмахнулась я и, чмокнув ее в щеку, проскользнула в квартиру.

– В таком виде?! Ты знаешь, что похожа на шлюху?

– Естественно! Я же перед выходом на себя в зеркало смотрела.

Повесив сумку на крюк, я скинула осточертевшие туфли и блаженно простонала:

– Хорошо-то как, господи! И как это женщины целыми днями умудряются ходить на этих ходулях? Тут на несколько часов на них встанешь – и уже без ног.

Дашуля продолжала молча взирать на меня округлившимися от изумления глазами.

– Ты чего такая? Случилось что? – удивилась я.

– Нет… у меня все нормально, а вот ты…

– Говорю же, по делу ездила!

И тут вдруг до меня дошло, что подруга, несмотря на наше долгое знакомство, никогда не видела меня в «маскараде». Она, конечно, была в курсе моих дел и отлично знала, чем именно я занимаюсь, но в детали я ее никогда не посвящала.

– Подожди, сейчас переоденусь и все объясню, – сказала я и поплелась в ванную смывать с себя килограммы косметики.

Когда через пятнадцать минут я, сияя чистотой и благоухая свежестью, появилась на кухне, Даша уже заварила чай и теперь горела желанием узнать подробности.

– Объясни толком, что происходит? Куда ты ездила в таком виде? – накинулась она на меня.

– В академию генеалогических изысканий.

– Ты шутишь?

– Нет, конечно! Какие могут быть шутки, когда разговор касается дела?

– В таком виде?! – ужаснулась подруга.

– А чем он тебе не нравится? Там каждая шмотка на полштуки баксов тянет, – усмехнулась я.

– Прекрати ваньку валять! Ненавижу, когда ты такой становишься! – грозно сказала Дарья, темнея лицом от гнева.

Гневаться Даша любит. Делает она это часто, шумно и по любому поводу, но я давно уже научилась различать за ее привычной громогласностью настоящую ярость, последствия которой обычно бывают непредсказуемы. Сейчас был именно такой случай. Благоразумно решив не нарываться, я смолчала, прошла к столу и, упав на диванчик, горько пожаловалась:

– Устала, сил нет! Ты и представить себе не можешь, до чего тяжело в течение нескольких часов изображать полную дурочку. Ощущение такое, будто смену у станка отстояла.

К сожалению, проверенная уловка в этот раз не сработала, и подруга не пожелала сменить гнев на милость. Уперев руки в массивные бока, она ехидно поинтересовалась:

– И что за нужда заставила тебя это сделать?

– Были причины… – вздохнула я.

– Может, объяснишь?

Я подняла на нее глаза и очень серьезно сказала:

– Мне, Даша, часто приходится играть самые разные роли. Работа такая. Не всегда можно людям все честно выложить. Результат может оказаться не тем, какой мне нужен.

– И сегодня так? – недоверчиво спросила подруга.

– И сегодня, – вздохнула я. – Прикинь, являюсь я в эту академию со странной просьбой – раскопать для меня подробности частной жизни двух давно канувших в Лету семейств. А они, заметь, все там такие важные, занимаются исключительно серьезными исследованиями, генеалогические древа без устали рисуют. Выложи я им все начистоту, стали бы они иметь со мной дело? Наверняка нет! Заподозрили бы неладное и быстренько оказали. А я придумала себе образ, в устах которого самая бредовая просьба выглядит естественно, и все получилось. Ну, кроме этого были у меня еще кое-какие причины для маскарада, но это так… мелочи.

– И чем закончился визит? – совсем уж мирно спросила Дарья.

– Договор заключила. Обещают покопаться в архивах и подобрать нужный материал, – хмыкнула я.

– И сколько они с тебя слупили за эту работу?

– В общей сложности, шесть тысяч. Долларов, естественно. Аванс в две тысячи я уже внесла.

– С ума сошла! Это же уйма денег!

– Не бери в голову. Придумаю что-нибудь, – отмахнулась я.

– Считаешь, будут результаты?

– Загляну через недельку, справлюсь. Особых надежд не питаю. Для выполнения моего задания им нужно найти письма, дневники. А всего этого может и не обнаружиться. В общем, все пока зыбко и никакой уверенности в положительном результате нет.

Дарья перевела взгляд на окно за моей спиной и задумчиво произнесла:

– Я тут на досуге размышляла о твоей картине…

При этих словах я насторожилась. Дарья не зря слыла среди коллег и друзей большой умницей, если уж она чем серьезно озадачивалась, то результаты всегда были блестящими.

– И что? – спросила я, лелея в душе робкую надежду, что подруга присоветует нечто дельное.

– То, что ты ищешь следы Щербацкой правильно, но этого недостаточно. Одним этим ограничиваться нельзя. Может оказаться, пустышку тянешь, – сказала Даша.

Спорить с этим было бы глупо, сама столько раз тратила время впустую, идя по ложному следу.

– Так часто бывает, – нетерпеливо согласилась я и замерла в ожидании.

– Я вот что думаю… Картину у Щербацкой ведь в двадцать четвертом году отняли, так?

Я торопливо кивнула.

– А это было уже советское время! Кто тогда занимался изъятием ценностей у буржуазии и дворянства? Власти!

– А может, автор письма имеет в виду вульгарное воровство?

– Все может быть! – рассердилась Даша. – Не сбивай меня с мысли. Мы сейчас мой вариант разбираем. Так вот… Он ведь не написал «украли», нет! Он употребил словосочетание «незаконно изъяли»! По сути это одно и то же, но оттенок разный, и это наводит на определенные размышления.

– К чему ты клонишь?

– Объясняю! Вывоз художественных ценностей из усадеб и городских домов для тебя не новость, так?

– Так!

– Так, может быть, стоит проверить, не государство ли прикарманило картину?

– Мысль хорошая, но… Где ее теперь искать? Объем поступавших предметов искусства был так велик, что даже в царившей тогда суматохе систематизировать их возможности не было. Ты же знаешь: многие из них как осели в запасниках, так и лежат там до сих пор, неопознанные. Очереди своей дожидаются. Попробуй найди!

– Не все так плохо, подруга! Художественные ценности вывозились в основном в Москву. Конечно, кое-что оставляли и на местах, но самое ценное отправлялось в центр, где распределялось по государственным хранилищам. Книги направлялись в библиотечное хранилище, документы – в архивное, картины, фарфор, предметы интерьера – в музейное. И тут у нас есть зацепка!

– Вот как? – заметила я, памятуя об обширном круге Дашиных знакомых.

– Конечно! Несколько лет назад у нас в институте работала очень милая женщина. Как-то мы с ней разговорились о судьбе художественных ценностей, изъятых из усадеб после революции. Помнится, я тогда бурно возмущалась тем, что этот вывоз сопровождался большими потерями. Мол, мало того, что часть вещей погибла от неосторожного обращения, а часть была просто расхищена всякого рода проходимцами, так даже тем, что удалось сохранить, не могли распорядиться с умом. Да, я была права, но говорила, как это часто со мной бывает, чересчур резко, и она вдруг возмутилась и стала со мной спорить. Доказывала, что изъятие произведений искусства из усадеб было единственно возможным путем их спасения от гибели, и что люди, занимающиеся этим, были настоящими подвижниками. Как потом оказалось, ее дед работал в Национальном музейном фонде и имел прямое отношение к изъятию художественных ценностей из «дворянских гнезд». Помнится, она упоминала, что после него остались какие-то бумаги.

– Интересно было бы взглянуть.

– Хочешь, позвоню ей?

– Несмотря на ссору, поддерживаете отношения?

– Какая там ссора! Так, немного погорячились обе, покричали и мирно разошлись. Мы с ней в прекрасных отношениях.

– Валяй, звони, а я пока ужином займусь.

– Только не это! Знаю я твои кулинарные таланты. Только испортишь все.

– Я очень хорошо умею жарить картошку, – напомнила я.

– Вот-вот, и я о том же. Твоей картошкой я сыта по горло. И потом, я на диете. Уже две недели как худею, так что, милая, ты посиди в уголочке и ничего не трогай, а я позвоню и потом быстренько сварганю что-нибудь съедобное.

Возразить было нечего. Большую часть времени я провожу в разъездах, домашнее хозяйство веду через пень-колоду, а по часть готовки и вовсе была полным нулем.

Дарья отправилась в комнату звонить, а я устроилась поудобнее на диване и задумалась: «Последнее время я много суечусь, а результатов никаких. От Герасима до сих пор нет известий. То ли он сильно занят, и у него пока руки не дошли до того, о чем я его просила, то ли дело оказалось не таким уж простым. Что ж, подожду еще денек и начну теребить парня. На академию тоже особой надежды нет. Семейные документы, если они сохранились, могут быть рассеянны по разным архивам, и найти их будет непросто. А уж сколько кропотливой работы потребуется проделать, чтобы раскопать все необходимое!»

Вернулась Дарья и торжествующе объявила:

– Договорилась! Бумаги у нее на даче. Если хочешь, она может съездить туда с тобой в ближайшие выходные.

– Съезжу обязательно, хоть и не очень верю, что найду там что-нибудь стоящее.


– Вот здесь все и лежит, – указала Вера Геннадиевна на четыре довольно больших фанерных ящика у стены. – Все рассортировано по годам, каждый ящик подписан. Когда архив вывозили на дачу, дед, хотя и был уже слаб, лично следил за упаковкой.

– А почему вдруг решили все бумаги перевезти сюда?

– И вовсе не вдруг! Я долго добивалась согласия деда на это. Квартира маленькая, а нас ведь в ней четверо кроме самого деда поживало. Мы с мужем и двое детей. Шагу невозможно было сделать, чтобы не ушибиться обо что-нибудь, или, того хуже, чтобы тюк на голову не свалился. А тут еще это! Ужас!

– Как же вам удалось его уговорить?

– Старшая наша подросла, а спать ей было не на чем. Так все заставлено, диванчик приткнуть некуда было. Вот он скрепя сердце и согласился.

Вера Геннадиевна досадливо махнула рукой, отгоняя неприятные воспоминания, и решительно откинула крышку ближайшего ящика.

– Книга регистрации. Дневники деда. Расписки, – деловито поясняла она, перебирая находящиеся в нем бумаги.

– Расписки?

– Ну да! Изъятие художественных ценностей из имений – это вовсе не был грабеж, как утверждает Дарья. Оно производилось на законных основаниях, согласно постановлению правительства, и осуществлялось специальными людьми. Кроме эмиссаров из центра на вывозе работали местные энтузиасты из интеллигенции, сознательных рабочих и крестьян. И вывозилось имущество отнюдь не «скопом», как сейчас любят кричать на всех углах. На изымаемые вещи владельцам давалась расписка, с номером, с подробным перечнем вещей и подписью эмиссара. Она заполнялась в двух экземплярах, один оставался у владельца, а другой руководитель группы сдавал в музейный фонд вместе с привезенными ценностями.

– И в этих ящиках находятся те самые расписки?

– Нет, конечно! Их копии. Подлинные теперь рассеяны по разным городам. Ведь государственные хранилища не были конечным пунктом назначения для всего, что привозилось. По сути, они были временными складами, откуда произведения искусства распределялись дальше.

– Куда именно?

– Большая часть уходила в музеи, причем не только в крупные, но и в небольшие, провинциальные. В этом случае вместе с предметами искусства туда передавались и соответствующие расписки. Если же… – Вера Геннадиевна замялась, – единицы хранения предназначались для других целей… например, на продажу за границу, то расписки просто уничтожались.

– А что же здесь подлинное? Дневники?

– Само собой, дневники и еще книги регистраций. После закрытия фонда их было решено уничтожить за ненадобностью, поскольку они являлись документами временного пользования и велись исключительно для внутренней отчетности.

Я окинула взглядом неподъемные ящики и не удержалась, спросила:

– Можно узнать, с какой целью ваш дедушка проделал такую кропотливую работу?

– Дед считал, что все эти материалы, собранные вместе, будут представлять чрезвычайный интерес для тех, кто через много лет займется изучением истории становления музейного дела в Советском государстве.

– Он был образованным человеком?

– Дед получил прекрасное образование. Вначале учился в Москве, потом в Высшей художественной школе в Париже.

– Значит, не из пролетариев?

– Дворянин.

– А как же служба в советском учреждении… или другого выхода не оставили?

– Если вы имеете в виду принуждение, то с новой властью дед сотрудничал абсолютно добровольно. Как искусствовед он понимал, какие неизмеримые художественные ценности рассеянны по усадьбам, а как гражданин рассматривал их как национальное достояние.

– Значит, с его точки зрения, их изъятие у законных владельцев не был грабежом?

– О чем вы говорите! В условиях Гражданской войны и нищеты вывоз был единственным путем спасения художественных ценностей от гибели.

– Сейчас бытует иная точка зрения.

– Знаю, что раз слышала! Только это все сплошная демагогия! Так рассуждают те, кто не жил в то время и представления не имеет, что в реальности происходило в деревнях. Вывоз уникальных произведений искусства был единственным верным решением.

В словах Веры Геннадиевны была немалая доля истины, хотя, по моему убеждению, тут было о чем поспорить. Мутное было время, и не один прохиндей погрел руки на тех вывозах, но вдаваться в обсуждение этой темы я не собиралась, а хозяйка, посчитав нашу дискуссию завершенной, спросила:

– Вас заинтересовали эти документы? Вы хотите с ними ознакомиться?

– Хотелось бы. Если позволите, взяла бы два ящика.

– Конечно, о чем разговор!

– С этими бумагами кроме него самого кто-нибудь еще работал?

Вера Геннадиевна помрачнела:

– Нет. Тема дворянства и все связанное с ней в советское время оказались под запретом. Признавать, что шедевры, которыми гордится страна, на самом деле является наследством ненавистных эксплуататоров, никто не собирался. Дед, конечно, был идеалистом, но даже он понимал, что с ним могут сделать за антисоветскую пропаганду. Поэтому и предпочитал отмалчиваться.

– Выходит, никто не знает о существовании этого архива?

Вера Геннадиевна пожала плечами:

– Откуда? Я никогда и никому о нем не рассказывала. Дед приучил молчать. Однажды только Дарье проговорилась в запале, и вот, пожалуйста – вы объявились.

– Но эти бумаги могли бы оказаться очень полезными исследователям.

– Дед тоже так считал, а я думаю иначе. Я при его жизни столько из-за этого архива вытерпела, что теперь предпочитаю о нем не вспоминать. Привезла сюда, сложила, и точка. Храню все это исключительно из уважения к памяти деда. Рука не поднимается выбросить.

Решив, что сказала достаточно, она немного резковато спросила:

– С какого года начнете?

– С самого первого, с восемнадцатого. Если уж в мои руки попали столь ценные документы, то изучать их следует с самого начала и ничего не пропуская. Это мой принцип работы.

Загрузка...