Страсти по Веласкесу

Глава 18

– Господи, да это же подвал! – ахнула Дарья, переступая порог.

– Бывшая дворницкая, – буркнула я, хмуро оглядывая помещение.

– Слушай, разве здесь можно жить? Тут даже окон почти нет. Дышать нечем, и стены сырые… Нора какая-то! – не унималась Даша.

– Ясно, что не дворец.

– Что ты злишься? Что я такого сказала?

– Болтаешь много. А то я сама не вижу, что здесь жить нельзя, – не сдержалась я.

Было воскресенье, и я, разрушив все планы подруги на спокойный отдых, притащила ее сюда. Мне нужна была помощь и, не колеблясь ни минуты, я нахально подписала под это Дарью.

– Слушай, кончай выступать! Тут работы немерено, а ты стоишь и руками разводишь. Завтра прибудут рабочие, и за сегодня мы должны успеть упаковать все вещи.

– Должны? Я не ослышалась? Ты так и сказала? Должны?

– Не ослышалась, не ослышалась! Так и сказала!

– И почему же мы должны?

– Послушай! Она тут прожила всю жизнь. Понимаешь? Всю жизнь! Это ее дом, и она хочет сюда вернуться!

– Это я понимаю. Тут мне и объяснять ничего не нужно. Неясно одно: чего ты-то ввязалась в эту историю? Тебе что за дело?

Вопрос был закономерный, и я предполагала, что Дарья в конце концов задаст его мне. Поэтому так и нервничала.

– У тебя какой интерес? Старушка владеет информацией или чем-то еще более ценным? Хочешь к ней в доверие войти?

Проигнорировав удивленный Дашин взгляд, я отвернулась в сторону и угрюмо уставилась на закопченную стену.

Дарьина настырность потому и вызывала раздражение, что мне нечего было ей ответить. Если бы дело обстояло так, как предполагала подруга, я бы не стала темнить и честно созналась. Беда была в том, что никаких корыстных целей я не преследовала.

– Почему бы тебе не заткнуться? Хоть на время, пока я коробки из багажника притащу, – сквозь зубы процедила я и сама почувствовала, что вышло уж очень грубо.

Дарья сделала шаг и мягко погладила меня по плечу:

– Знаешь, кого ты мне напоминаешь?

– Ну?

– Потерявшегося щенка. Бегаешь от одного к другому, тыкаешься носом в надежде, что кто-то тебя пригреет и полюбит.

– Сама ты щенок. Стокилограммовый, – счастливо фыркнула я и обняла подругу.

Дарье ничего объяснять не нужно. Она и так все понимает. Без слов.

– Дашунь, как ты тут? – поинтересовалась я, входя в спальню.

Даша подняла голову от коробки, в которую аккуратно перекладывала содержимое дряхлой тумбочки:

– Заканчиваю. Смотри, что я нашла.

Она протянула мне синий бархатный бумажник. Вещь была явно старинная и за долгие годы перенесшая немало испытаний. Бархат залоснился и вытерся на сгибах, шелковое шитье истрепалось, от крохотной золотой застежки сохранилась только половинка. Внутри прощупывалось что-то твердое, и я не удержалась, открыла. Одно отделение было пустым, а в другом лежала фотография. На плотном куске картона был изображен щеголеватый господин средних лет. Мужественные черты, светлые, тщательно зачесанные назад волосы, высокий лоб, над верхней губой аккуратная щеточка усов…

– Кто ж его так? – тихонько ахнула Даша, заглядывая мне через плечо.

– Наверное, хозяйка бумажника. Больше некому, раз это хранится среди ее вещей, – рассеянно пробормотала я, вглядываясь в лицо на фотографии. Приятное было бы лицо, если бы не пустые глазницы.

– Выколола маникюрными ножницами глаза и всю жизнь хранила изуродованное изображение? – изумилась Даша.

– Она еще вот что нацарапала, – ткнула я пальцем в надпись, размашисто протянувшуюся от одного угла фото в другой.

– «Будь проклят», – шепотом прочитала Дарья.

– Как же она его ненавидела… – пробормотала я.

– Что это вы здесь делаете? – раздался за нашей спиной грозный голос.

Увлекшись рассматриванием фотокарточки, мы и не заметили, что в комнату вошла Роза.

– Кто вам позволил тут хозяйничать? – пророкотала она, надвигаясь на нас с Дашей.

Чувствовалось, что еще минута, и она набросится на нас с кулаками.

– Мы здесь по поручению Софьи Августовны, – поспешно выпалила я.

– Хочешь сказать, она сама вам ключ дала и приказала в своих вещах копаться? – недоверчиво набычилась Роза, замерев на месте.

– Мы не копаемся, а готовимся к ремонту, – влезла с пояснением Даша.

Влезла и все испортила.

– Вот ты и проговорилась, врушка! – встрепенулась дворничиха. – Если бы вы ключ получили из рук самой барышни, то ни о каком ремонте речи не заводили бы! Знали бы, что одно упоминание о нем ее в ярость приводит.

Заявление было довольно странным, и мы с Дашей заинтересованно переглянулись.

– Заврались вы, дорогуши, и я сейчас позвоню в милицию! Пускай разберутся, что вы тут затеяли, – торжествующе погрозила нам Роза толстым, как сосиска, пальцем.

– Подождем с милицией, – осадила я ее. – Вот документ, читайте! Написан Софьей Августовной собственноручно, заверен нотариусом, все путем. Она поручает нам привести квартиру в порядок и доверяет совершить все необходимые для этого шаги.

Роза осторожно взяла бумагу и недоверчиво уставилась на нее. Прошло довольно много времени, прежде чем она неохотно признала:

– Почерк действительно ее и печать имеется.

Я отобрала документ и решительно заключила:

– Значит, все в порядке, и мы можем продолжать.

Роза проследила взглядом за моей рукой и обиженно пробормотала:

– Что ж она мне ни словечка не сказала? Я ж у нее была на днях…

Огорчена она была так сильно, что мне стало ее жаль.

– Наверное, не хотела доставлять лишних хлопот. У вас и так их хватает. Семья, работа. А мы женщины молодые, одинокие, – рассеянно отозвалась я и тут же раскаялась в этом.

Мой легкомысленный ответ в мгновение ока нарушил установившееся было хрупкое перемирие.

– И она вас знать не знает! Кто такие? Откуда? Спроси ее, так не скажет, потому как сама толком не представляет. А может, вы аферистки какие? Может, вы под шумок все добро отсюда вывезете? Вон, смотрю, все вещи уже собраны и в коробки упакованы. И куда их теперь? К себе домой? – взорвалась Роза.

Мы с Дашей бросили озадаченные взгляды на набитые древним хламом коробки и, не сговариваясь, захохотали.

– Чего ржете, кобылы гадкие? Рады, что хозяйка старая и немощная? Думаете, за нее и заступиться некому?

Пододвинув ногой табуретку, дворничиха грузно плюхнулась на нее и злорадно объявила:

– Зря радуетесь! Вот сяду тут и глаз с вас не спущу!

– Да сидите сколько хотите! – огрызнулась я. – Не помешаете.

– А мне так даже приятно! – подхалимски влезла Даша. – Между делом можно будет поговорить с умным человеком.

Я решила, что Роза воспримет ее слова как насмешку и пошлет куда подальше, но ошиблась. Дворничиха хмуро глянула на Дашу, но промолчала.

Со спокойным сердцем оставив сдружившуюся парочку, я ушла в соседнюю комнату освобождать пространство для будущего ремонта. Таская вещи, краем уха прислушивалась к разговору.

– И кем же вы доводитесь Софье Августовне? – любезно вопрошала Даша, складывая в угол коробки.

– Мой дед у них служил. Дворником, – неохотно пробурчала в ответ Роза.

– Здесь, в московском доме? – доброжелательно уточняла Даша.

– А где ж еще?!

– Ну, не знаю… Я в этом плохо разбираюсь.

– Здесь служил… И жил здесь, в этих комнатах. А когда барыня с ребенком пришли, потеснил семейство и поселил их в спаленке.

– Пожалел?

– Конечно! А как не пожалеть? Она ж одна была! Да с малым дитем! Куда ей идти?

– И долго вместе жили?

– До конца двадцать четвертого. Потом деда с семейством в коммуналку переселили, а барыня с дочкой здесь остались.

– Отношения продолжали поддерживать?

– Какие отношения? – хмыкнула Роза. – Она барыня, он дворник… так, захаживали, помогали, чем могли…

– Теперь вы помогаете…

Совершенно невинная фраза произвела на Розу странное впечатление: она вдруг замкнулась и сухо обронила:

– Дед так завещал.

– Съезжаете?

Я оставила в покое кастрюли, с которыми возилась, посмотрела на незваного гостя, и он мне не понравился. Черный костюм, портфель, очки на длинном носу и бесцветная, постная до омерзения физиономия. В душе мгновенно зародилась устойчивая неприязнь, которую незнакомец мог бы без труда прочесть на моем лице, если бы дал себе труд хоть раз взглянуть в мою сторону. Он же обращал на меня внимания не больше, чем на пустое место, зато с неподдельным интересом обозревал закопченные стены и мокрый потолок. Вдоволь налюбовавшись, гость растянул тонкие губы в улыбке и с удовлетворением изрек:

– Знатно бабахнуло. Теперь, чтоб все это привести в порядок, приличную сумму выложить нужно.

– Точно, – охотно согласилась я, хотя лично ко мне никто не обращался.

Тут он наконец изволил заметить меня и с кислой миной процедил:

– Когда съезжаете?

– Все, кому нужно, уже уехали, – прямо-таки лучась приветливостью, поделилась я.

Туманность ответа гостю не понравилась, и он строго нахмурился:

– А вы, собственно, кто и что здесь делаете?

Я расплылась в простодушной улыбке:

– К ремонту готовлюсь.

– К ремонту? – переспросил посетитель и озадаченно сдвинул белесые брови.

Посчитав это началом настоящей беседы, я выкатила глаза и с энтузиазмом пустилась в объяснения:

– Ну! Сами ж видите, что здесь творится. Просто места живого не осталось. В таких условиях жить невозможно, ремонт нужен. Материалы уже закуплены, завтра придут рабочие, и через недельку, думаю, можно будет вселяться.

От моей трескотни гость опешил, и, забыв о своей значимости, на секунду вышел из образа.

– Постойте, постойте! Как это – вселяться? Хозяйка этих комнат – старая карга… – рассеянно забормотал он.

– Софья Августовна, – услужливо подсказала я.

– Ну да! Где она, кстати?

– В больнице. С травмами после взрыва.

Мой ответ повлиял на него самым благоприятным образом. Гость пришел в себя, посуровел и с металлом в голосе изрек:

– Со старухой все ясно. Ну а вы что здесь делаете?

– Так я же уже объяснила! – всплеснула я руками. – К ремонту готовлюсь.

– Это я уже понял. Что вы заладили про ремонт? Я спрашиваю, кто вы такая? Почему хозяйничаете в чужом помещении? – теряя терпение, грозно сдвинул он брови.

– Ну, оно мне не совсем чужое, – засмущалась я.

– То есть как? Жить здесь собираетесь?

– Жить? Нет, конечно! – искренне удивилась я. – У меня совсем другие планы.

Упоминание о планах непрошеного гостя здорово разозлило, и, разом растеряв всю солидность, он закричал:

– Планы?! Черт знает что! Да кто ты такая, дьявол тебя побери, чтобы строить планы? Откуда ты вообще взялась?

Не знаю, как другие, но я лично терпеть не могу, когда на меня орут. И потому в долгу я не осталась, ответ дала немедленно и в весьма доходчивой форме. Начала с простого:

– А ты кто такой?

Как потом утверждала Дарья, эта фраза оказалась самой приличной из всей моей развернутой речи. Все остальные сплошь состояли из междометий и непереводимых идиоматических выражений. Я с ней не спорила, потому что сама точно не помнила, что именно говорила я в запале. Как это часто бывает, чужое хамство охладило ярость пришельца, и он поспешно успокоился.

– Даю тебе, девушка, сроку до завтра. Чтобы не было тут не тебя, ни рабочих, ни стройматериалов, – ласково сказал он.

– А если я не послушаюсь, что делать будешь? По попке отшлепаешь? – в тон ему поинтересовалась я.

Ответ был предельно краток и поэтому впечатлял:

– Прибью.

Он не шутил, и мне вмиг расхотелось ерничать. Гость это заметил, коротко хохотнул и снисходительно бросил:

– Держись отсюда подальше, дурища. Сама не понимаешь, с кем связалась.

– Но Софья Августовна…

– Забудь. О ней найдется, кому позаботиться.

С этими словами гость покинул помещение, не преминув аккуратно притворить за собой входную дверь. Что касается меня, так я осталась на месте, глядя ему вслед с глубокой задумчивостью.

От неприятных мыслей меня отвлекла дворничиха, неожиданно возникшая на пороге спальни и возмущенно заблажившая:

– Нет, ну ты глянь, что делается! Средь бела дня является в дом и угрожает!

Я с интересом посмотрела на нее:

– Знаете его, Роза?

– А то нет! Это ж директор той фирмы, что скупил здесь весь первый этаж, – сердито фыркнула та.

– А сюда чего ходит?

– Помещение ему приглянулось. Расшириться хочет. Предложил барышне съехать, а она отказалась.

– Съехать? Куда?

– В деревню. Дом ей там сулил.

– Отработанная схема. Меняешь квартиру в Москве на домик в деревне и в результате оказываешься на улице.

– Она тоже так рассудила и отказалась. Ну и началось…

– Что именно?

– То стекла побьют, то какую-нибудь гадость к двери подбросят. Пожар, думаю, тоже их рук дело. Выживают они Софью Августовну.

«Странно. Чем столько возиться, проще убить», – подумала я, но вслух ничего говорить не стала. Такие мысли лучше держать при себе.

– А ты зря с ним сцепилась. Теперь и тебе житья не будет. Может, оступишься? – скорбно вздохнула Роза.

– Это вы о чем?

– Да о Софье Августовне. Кто она тебе? Чужой человек. Что ж тебе из-за нее страдать?

Минуту я молчала, обдумывая ее слова, потом тряхнула головой и объявила:

– Точно, чужой. А страдать я вообще не люблю. Не мой профиль.

Звонить Голубкину не хотелось. До головной боли, до тошноты, до печеночных колик. От одной только перспективы набрать знакомый номер и услышать его голос разом испортилось настроение. Звонит ему первой, да еще просить об одолжении, было верхом глупости. Ну, все равно как кролику совать голову в пасть удава и наивно надеяться при этом, что все обойдется. Но я-то кроликом не была и прекрасно понимала, чем мне это грозит. Понимала и все равно подняла трубку и позвонила.

Как назло, линия оказалась свободна, и Голубкин взял трубку сразу. Трусливая надежда, что поговорить не удастся, умерла, не успев окрепнуть.

– Алло! – раздраженно вибрировало в трубке, а я вслушивалась и молчала.

Еще был шанс вырваться. Был. Нужно было только нажать на кнопку и все бы разом закончилось. Отличный выход, но не в этой ситуации.

– Привет, – обреченно выдохнула я.

– Анна?

Нетерпение сменилось сначала удивлением, а потом радостью. Хотя насчет радости большой уверенности у меня не было: мелькнуло что-то такое в голосе и тут же исчезло. Скорей всего, мне это только померещилось, потому как причин радоваться моему звонку у него не было. Не те у нас с ним были отношения, чтобы радоваться.

– Надо же! А я уж и не надеялся когда-нибудь услышать твой ангельский голосок. Помнится, в нашу последнюю встречу ты клялась, что обратиться ко мне тебя не заставит даже угроза смерти. И еще, если не изменяет память, ты приказала мне не приближаться к тебе ближе чем на километр. Или что-то путаю?

Вот теперь все было правильно! Дурашливость, круто приправленная ехидством. Тут ошибки точно быть не могло. Обычная манера любой разговор превращать в балаган, по крайней мере, в общении со мной.

– Я пошутила, – мрачно отозвалась я.

– Значит, ты звонишь, чтобы сказать «да»?

– Нет.

– Твой ответ нужно понимать, как очередной отказ выйти за меня замуж?

– Именно так.

– И ты звонишь только за тем, чтобы сообщить мне это? – заинтересовался Голубкин.

Я открыла рот, чтобы ответить, но не успела. Голубкина уже понесло.

– Тронут. Искренне тронут. Да нет! Что это я такое болтаю? Я просто счастлив, – ликовал он.

– Тебе расхотелось на мне жениться? – с надеждой спросила я.

– Не дождешься! Это мечта всей моей жизни, и я не променяю ее ни на что, – с пафосом возвестил он и тут же сам не выдержал, расхохотался.

От его идиотского веселья на меня волной накатило раздражение, и, с трудом сдерживаясь, я процедила:

– Чему ж тогда радуешься?

Вышло совсем плохо, я это почувствовала и разозлилась на саму себя. Мое настроение не могло укрыться от Голубкина, слишком хорошо он меня знал.

– Наши отношения сдвинулись с мертвой точки. Сегодня ты звонишь для того, чтобы сказать «нет», значит, завтра обязательно скажешь «да», – уверенно заявил он.

Если б после этого в трубке не раздалось ехидное хрюканье, я бы его простила. Ну, дурак! Что с такого возьмешь? Но тут был другой случай. Он просто издевался надо мной, и вынести это было сложно.

– И не мечтай. Этого никогда не случится. Лучше в петлю, – выпалила я, понимая, что совершаю ошибку.

Это могло продолжаться бесконечно. Одной из причин, причем не последней и не самой худшей, по которой я категорически отказывалась стать женой Голубкина, была его страсть к ерничеству. Жить бок о бок с человеком, который из любой ситуации утраивает цирк, невыносимо. Это я знала наверняка. У самой такой же характер. Рассудив, что два шута в одной семье – явный перебор, я его послала.

В трубке наступила тишина, а потом он спросил:

– У тебя неприятности?

Теперь его голос звучал серьезно, и это было так неожиданно, что я даже растерялась.

– Мне нужна помощь, – прошептала я.

– Я так и подумал, – вдохнул Голубкин. – Ну что ж, излагай.

Излагала я кратко, четко и по существу. Только самое главное и никаких эмоций.

– И что от меня требуется?

– Сделай так, чтобы они отстали.

– Ты прелесть, – расхохотался Голубкин. – Звонишь через два года после ссоры и с детской непосредственностью просишь разобраться с сердитыми дядьками. А если мне это не по силам?

Тут он, конечно, кокетничал. Мало что в этом городе было ему не по силам. То, что нельзя было купить за деньги, Голубкин получал с помощью авторитета. А если не работало ни то, ни другое, то в ход шла сила. Тоже, кстати, не малая. Насчет всего этого меня давным-давно просветил мой бывший шеф Павел Иванович, когда отправлял на первую встречу с Голубкиным.

За долгие годы занятий антиквариатом мой шеф обзавелся обширными связями, которые жизненно необходимы в нашем сложном бизнесе. С помощью знакомых он не только сбывал попадавшие ему в руки вещи, но и постоянно собирал сведения о самых разных людях. Москва – город интересный. Сюда не только деньги стекаются, но и те, у кого в руках эти деньги заводятся. Павел Иванович тщательно отслеживал появление таких личностей, дотошно вызнавал их возможности, увлечения, маленькие слабости и потому использовал эти знания с большой выгодой для себя. Павел Иванович любил повторять, что мало найти хорошую вещь, нужно еще иметь клиента, который купит ее у тебя за хорошие деньги. Охотнее всего платили коллекционеры – люди, одержимые идеей собирательства и готовые выложить за обладание вожделенной вещью любую сумму. Голубкин, помимо того что владел крупным бизнесом, был именно таким коллекционером. Его слабым местом был Наполеон. Он восхищался маленьким корсиканцем и собирал принадлежащие ему вещи. Неудивительно, что, как только в руки Павла Ивановича попали дорожные часы полководца, он сразу прикинул, кто станет их следующим владельцем. Однако старый прохиндей не был бы самим собой, если бы просто предложил их для продажи. Такой простой путь был не для моего патрона. С присущей ему страстью к интригам он разработал коварный план. По его задумке, ставка делалась на меня. Мне следовало якобы случайно познакомиться с Голубкиным, завести с ним легкий роман и только потом ненароком обмолвиться об имеющихся в моем распоряжении часах. Я отбивалась, как могла, но на патрона, если он вбивал себе что-то в голову, никакие доводы уже не действовали. «Со мной он будет торговаться, а перед тобой распушит хвост и выложит, не моргнув глазом, тройную цену», – твердо заявил мне Павел Иванович и поставил точку в наших дебатах. Подчиняясь приказу, я поехала на выставку и нашла возможность познакомиться с Голубкиным. Тогда нам с Павлом Ивановичем казалось, что его задумка удалась и все получится, как он хотел. И только позже, когда в нашем с Голубкиным бурном романе наступил финал, я узнала, как мы с патроном ошибались. Голубкин наше знакомство ни одной секунды не расценивал как случайное, он тут же навел справки, и все встало на свои места. Однако он продолжал встречаться со мной с завидной регулярностью и даже в конце концов за дикие деньги купил те самые часы. Продажа антикварной вещицы уже давно отошла в прошлое, а мои отношения с Голубкиным продолжались, и все потому, что меня мучила совесть. Каждый раз, когда Голубкин предлагал встретиться, она просыпалась и начинала нашептывать мне, что однажды я обобрала его и теперь не имею морального права обижать еще раз. Голубкин же угрызений совести в принципе не испытывал и пользовался моей слабохарактерностью на полную катушку. Он беспрестанно напрашивался в гости, таскал меня по ресторанам, задаривал корзинами цветов и осыпал комплиментами. Наконец он стал уговаривать меня выйти за него замуж. Когда Голубкин первый раз сделал мне предложение, я отказала очень мягко, и в ответ он просто шваркнул подаренный им же букет о стену. Последующие отказы сопровождались более бурными проявлениями темперамента. Предметы интерьера так и порхали вокруг нас, и я, не скрою, радовалась от всей души, что выяснение отношений происходит на его территории. Последнее же свое предложение ему пришла идея сделать в ресторане. Услышав ставший уже привычным ответ, он впал в ярость и с воплем перевернул стол, за которым мы сидели. Все, что на нем стояло, естественно, разлетелось вдребезги, привлеченные скандалом посетители с любопытством глазели на нас и радостно делились впечатлениями. Тут я уже не выдержала. Ангельское терпение покинуло меня, я встала и ушла, но напоследок сказала все, что хотела.

И вот теперь, после всего, что произошло, я просила Голубкина о помощи.

– А если мне это не по силам? – донеслось до меня из трубки.

Поспешно вынырнув из глубины воспоминаний, я горячо заверила его:

– Ты сможешь. Ты все можешь, если хочешь.

Слишком горячо. Голубкин понял меня неправильно и опять завелся:

– Ошибаешься, дорогая. Не все! Вот очень хочу жениться на тебе, а уговорить не могу.

Черт, слишком много времени прошло с нашей последней встречи, и я совсем забыла, что за фрукт этот Голубкин. С ним постоянно нужно держать ухо востро и не давать ни малейшего повода для провокаций. А я потеряла сноровку, расслабилась, и вот, пожалуйста – опять все начинается сначала.

– Я не типичный случай, – хмуро буркнула я.

– Это уж точно! Таких, как ты, еще поискать нужно.

Не разобрав, похвала это или наоборот, я предпочла отмолчаться. Голубкин понял, что наживка осталась нетронутой, и разочарованно протянул:

– Ладно, постараюсь разобраться. Да, вот еще что… Я к тебе одного человека подошлю, так что не дергайся, когда его увидишь.

– Как я догадаюсь, что он от тебя? Мало ли кто рядом может крутиться…

– Не волнуйся, ты его хорошо знаешь.

– Ну, если так… Спасибо тебе.

– Пока не за что, но все равно пожалуйста. И последнее, веди себя как обычно. Постарайся не привлекать внимания своего «хвоста» к моему человеку.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, не нужно радостно улыбаться, громко ахать, кидаться к нему на шею с поцелуями…

– С ума сошел?

– Да ты не обижайся. Это я так, на всякий случай предупреждаю. Ты со своей непосредственностью…

Он опять надо мной издевается! Я просто заклокотала от ярости и невозможности достойно ответить этому нахалу. Голубкин это почувствовал и довольно захохотал. И тогда я решила, что он должен мне за это заплатить. Раз я не могу отвести душу скандалом, значит, заставлю его сторицей отработать каждую высказанную в мой адрес гадость!

– Я не обижаюсь. Ты прав, и раз уж мы заговорили о моей непосредственности… У меня к тебе будут еще просьбы. Это, наверное, уже свинство с моей стороны, – загружать тебя подобными вещами, но все равно не откажи, помоги.

Голубкин выслушал меня и насмешливо хмыкнул:

– Да уж, действительно напоручала.

– Поможешь?

– Попробую.