Стратегия

1.ИСХОДНЫЕ ПОЛОЖЕНИЯ

Под влиянием ошибочных взглядов иногда складывается неправильная расценка отдельных фронтов войны — экономического, классового и вооруженного, в сторону совершенного умаления значения тех или иных результатов военных действий. Боевые столкновения априорно признаются ничтожными по своим результатам. Такую идеологию нельзя не признать гибельной и опасной, так как она вызывает индифферентность к военной подготовке и подрывает моральную упругость в бою. На вооруженном фронте как раз история и делает оценку классового сознания и экономических успехов. Малейшее внимание к диалектике убедит нас, что на политическом и экономическом фронте события в течение войны развиваются не изолированно, а в тесном контакте с перипетиями вооруженной борьбы. В числе причин французской революции нельзя не подчеркнуть французских неудач в Семилетней войне, которые явились в глазах французской буржуазии явным провалом феодального дворянства на историческом экзамене, провалом, который выдвигал на очередь дня вопрос об устранении гегемонии этого негодного к власти класса. Русско-японская война и неудачи русских армии в мировую войну явились прологами, тесно связанными с обеими русскими революциями. Точно так же на экономическом фронте Германии победа 1871 года и катастрофа 1918 года отзываются, конечно, совершенно различным образом.

Надо быть слепым, чтобы отрицать значение военных действий как голой формы насилия, апелляции к силе. «Самый непреложный закон природы, это — право сильного. Нет ни законов, ни конституции, которые могли бы обусловить исключение из этого закона. Все искусство человека не может помешать насилию сильного над слабым» [84]. Тот же философ добавлял, что «война представляет только конкретизацию событий, уже предопределенных моральными (мы бы сказали — классовыми и экономическими) причинами, которые редко замечаются историками» [85]. Из этой предопределенности не только не следует умаление значения военных действий, но наоборот, — например, в будущей войне Красная армия будет держать экзамен не только за себя, но и за весь новый строй СССР, за русскую революцию, за самосознание рабочего класса.

Определить относительное значение фронта вооруженной борьбы по сравнению с фронтом классовым и экономическим, и соответственно дозировать часть государственного бюджета, отпускаемую на подготовку к войне, это — дело высшей государственной власти. «Политика определяет численность вооруженных сил, которые необходимо держать в мирное время или мобилизовать для войны, и ответственность за эту политику падает на правительство».[86]

Существенным признаком гражданских войн является отсутствие систематической подготовки к действиям на вооруженном фронте в широком масштабе. Отрицать вполне существование такой подготовки нельзя. Поляки, готовясь в шестидесятых годах к вооруженному восстанию против России, имели в романских странах школы для военной подготовки командных кадров и издавали на польском языке военные уставы. Рабочий класс Германии в 1923 году формировал красные сотни, которые стремились повысить свою боеспособность путем регулярных военных упражнений.

Фашистские организации представляют также элементы военной подготовки к гражданской войне.

В гражданскую войну в Соединенных Штатах мы наблюдали, в течение зимы 1860—61 г.г., оригинальное положение: сторона, готовящаяся к восстанию (южане) стоит в течение 4 месяцев у власти, которую предстоит сдать в марте 1861 г. уже избранному представителю республиканцев севера Линкольну. В этих условиях подготовка восстания на вооруженном фронте получила несколько более планомерный характер: военный министр Флойд перебросил запасы ружей из северных штатов в южные, часть их, якобы излишнюю, распродал на южных рынках для вооружения боевых ячеек южан; так как солдаты армии федерации были, по своему классовому составу, недосягаемы для пропаганды южан, то Флойд распорядился вывести гарнизоны из береговых укреплений Юга, оставив в них лишь кучки сторожей; но, чтобы Север не мог использовать федеральную армию против Юга, Флойд загнал большую ее часть на дальний запад, в поход против индейцев, в пустыню; но склады, питавшие эти войска, находились на территории Юга, и старшие их начальники были верными агентами Юга; с началом восстания эти войсковые части оказались бессильными и вынуждены были разоружиться. Столица — Вашингтон — к моменту вступления во власть Абрама Линкольна, была лишена малейшей военной охраны.

Штат Кентукки, уже после начала гражданской войны, пытался сохранить нейтралитет. Однако, партизаны обеих сторон немедленно начали готовиться на всякий случай. Южане, имевшие на своей стороне власти штата, начали обрабатывать в свою пользу организованную милицию. Сторонники Севера, опасаясь внезапной Варфоломеевской ночи, начали собираться в двух лагерях, удаленных от столицы штата, и стали получать помощь оружием от уже вступивших в войну штатов Севера. Развитие этой подготовки привело к невозможности сохранить нейтралитет, и штат разделился между враждовавшими сторонами.

Изучая гражданскую войну в России, мы, конечно, найдем элементы подготовки вооруженного фронта и при исследовании Октябрьской революции 1917 г., и при исследовании выступлений Краснова, Корнилова, чехословаков. Несмотря, однако, на известный уклон в сторону расширения подготовки военных действий, подготовка вооруженного фронта гражданской войны, по необходимости, имеет эпизодический характер, в особенности по сравнению с грандиозностью политической подготовки к той же войне. Гражданская война принципиально ведется на развалинах общегосударственной военной подготовки; оружие, средства сообщений и связи, расположение арсеналов, интендантских складов, крепостей, казарм, военных заводов, уставы и военные навыки — все это в гражданской войне заимствуется из результатов предшествующей военной подготовки; только постепенно, в процессе самой гражданской войны, складываются вооруженные силы сторон, и начинает осуществляться ряд мероприятий по строительству армии данного класса. Вначале, несмотря на новые основы строительства армии, на новый дух и совершенно отличные лозунги, приходится применяться к чуждым формам, и проходят года, прежде чем удается их заменить своими, выработанными для новых условий.

Эта обстановка гражданских войн ведет к тому, что способность вооруженных сил к стратегическому усилию нарастает лишь весьма постепенно; максимум стратегического напряжения, несмотря на все стремление к применению стратегии сокрушения, относится ко времени значительно после начала восстания. Боеспособность Красной армии в 1919 году много превосходила ее боеспособность в 1918 году и продолжала расти далее.

Если приходится вести борьбу против внешнего врага, готового к производству крупного стратегического усилия через немногие недели после разрыва, было бы крайне нерационально полагаться на то, что организацию отпора удастся скомбинировать в процессе самой войны.

Для одержания успеха с минимальной тратой народных сил и средств, необходимо рационализировать использование всех представляющихся военных возможностей. Надо создать такие рамки, в которых энергия господствующего класса и все средства государства могли бы скорейшим и наиболее соответственным путем влиться в создаваемый вооруженный фронт борьбы. Нужна обширная сеть мероприятий по подготовке государства к вооруженной борьбе. Наравне с политическим и экономическим планом войны необходим и план чисто военный, связывающийся многими нитями с политикой и экономикой.

До XIX века соображения на случай войны и конкретная военная подготовка начинались лишь тогда, когда политика выдвигала перед государством определенную враждебную группировку. Впрочем, уже XVII век, создавший постоянные армии, оставил нам завет Монтекуколи — что заключение мира не должно являться ликвидацией военной организации, а представлять лишь начало подготовки к новой войне. Но эта подготовка выражалась лишь в содержании постоянной армии, известных запасов и постройке крепостей на угрожаемых границах и имела совершенно общий характер. Германские князьки стремились, по примеру Людовика XIV, заводить 24-фунтовые (6-дюймовые) пушки, не считаясь с тем, что им не придется осаждать крепостей, да и нет в их распоряжении тех мощеных дорог и каналов, которые покрывали север Франции и Нидерланды. Подготовку к войне не пронизывали определенной оперативной мыслью, вели абстрактно, не считаясь с требованиями обстановки будущей войны.

В 1802 г. полковник прусского генерального штаба Массенбах предложил, вне зависимости от хороших или плохих политических отношений с соседями, постоянно иметь годовые планы кампаний на случай военного столкновения с кем-либо из них. Его предложение, первоначально отвергнутое, начало осуществляться, после свержения Наполеона I. Священный Союз на своих конгрессах выработал планы интервенции на случай рецидива революционного движения во Франции, прусский генеральный штаб имел в своем составе французское, австрийское, русское отделение, — были назначены военные агенты, началась статистическая, разведочная и рекогносцировочная работа.

Железные дороги, чрезвычайно ускорив развитие начального периода военных действий, поставили все государства перед необходимостью уже в мирное время разрабатывать вопросы, связанные с началом операций, и соответственно ориентировать мирную подготовку.

Если мы видим вместе с зарей капитализма и зарождение постоянных армий, не демобилизующихся в полной мере при заключении мира, то расцвет империализма распространяет требование подготовки к войне на все отрасли государственной деятельности. Теперь мы должны провести отчетливую грань между планом войны, преследующим военную подготовку всего государства в целом, для создания вооруженного фронта, и планом операций, или, как его часто называют, планом кампании, представляющим план приступа к первоначальным военным операциям. Тогда как план войны представляет, прежде всего, программу развития вооруженных сил и средств государства, рассчитанную на несколько лет, план операций является лишь небольшой, но очень важной частью первого, указывающей, как в каждый данный момент, с реальными силами и средствами, имеющимися в наличности, действовать в случае войны. Из плана операций вытекают задачи, выпадающие на вооруженные силы во время войны. Анализ задач указывает на несоответствие, существующее между ними и реализованной уже военной подготовкой, поэтому план операции в значительной степени осмысливает дальнейшую подготовку, содержание всего плана войны. Из плана операций можно заключить о требуемом количестве вооруженных сил, о характере их организации, вооружении и обучении, обеспечивающему спешное достижение военных целей; относительно необходимых усовершенствований организации театра войны в отношении путей сообщения и возведения долговременных фортификационные сооружений; относительно необходимых изменений мобилизационного распорядка; относительно тех запасов, накопление коих является особенно важным; относительно тех разведывательных данных, получение коих имеет существенный интерес.

Работа над планом операций и планом войны и проведение в жизнь вытекающих из них директив имеет существенное значение для исхода внешних войн и составляет задачу деятельности генерального штаба в мирное время. Если у нас имеются союзники, то эта работа дополняется работой по разумному согласованию планов войны и в особенности планов операций союзных государств (см. выше «Военные конвенции»). Однако, план войны в целом захватывает такие обширные области, что может быть осуществлен лишь в том случае, если ответственность за него возьмет верховная власть. Генеральный штаб является лишь рабочим органом, представляющим верховной власти свои соображения[87].

Некоторые писатели, вслед за Сериньи, пытаются провести различие между стратегической работой над планом войны и работой по ведению военных действий: первое — наука, второе — искусство. Тогда как при руководстве самой войной приходится принимать решения в далеко не выясненной обстановке, втемную, и работа протекает спешно, в нервной атмосфере, работа по плану войны является, по их мнению, сравнительно спокойной, базирующейся на относительно твердых данных; главенствующий в ней расчет придает ей научный характер; она стремится все предвидеть и предусмотреть и принципиально отказывается от каких-либо импровизаций. Поэтому составители стратегических трудов, появившихся за последнее десятилетие, переносили центр тяжести своих трудов на так называемые подготовительные операции и очень поверхностно анализировали вопросы самого ведения войны.

Мы признаем, конечно, что работа до объявления войны протекает в более академической атмосфере, чем когда заговорят пушки. Но принципиальное различие мы отвергаем. В основе той и другой работы лежат не какие-нибудь принципы, а наши представления о характере будущей войны и соответственная гармонизация всей подготовки и действий вооруженного фронта. Ошибочное представление о будущей войне поставит на ложный путь и подготовку, и исполнение. Кроме того, как увидит читатель, мы, с одной стороны, указываем на необходимость далеко проталкивать некоторые области подготовки вглубь самой войны — например, выдвигая необходимость эшелонности мобилизации; с другой стороны, мы отводим маневру широкое место уже в период оперативного развертывания. Грани между подготовкой и исполнением имеют тенденцию сгладиться. Борьба на измор вносит в само ведение военных действий те же элементы дальновидного расчета, которым должен быть проникнут весь план войны.

Успешное ведение войны зависит в равной степени как от внимательной, тщательной проработки плана мобилизации, сосредоточения, пополнения и снабжения армии, так и от искусства ведения операций.

Политический и экономический планы не ограничиваются рамками какого-либо одного ведомства; политические и экономические директивы, вытекающие из них, должны проникать всю государственную деятельность и являются прежде всего осязательными и для военного ведомства. Точно так же и военный план отнюдь не может ограничиваться рамками армии и флота, ныне в войне принимает участие вся страна, и военные директивы должны учитываться на очень широком фронте государственной деятельности. Так, например, командные курсы должны будут выпустить в течение войны сотни тысяч красных командиров, при чем на подготовку их военное ведомство будет иметь возможность затратить лишь самое ограниченное число месяцев. Естественно, что командные курсы придется комплектовать юношами, закончившими те или другие учебные заведения Наркомпроса, или даже студентами, состоявшими в начале войны в высших учебных заведениях. Та или иная подготовка, полученная молодежью в школах Наркомпроса, будет существенно отражаться на качествах младшего командного состава, которым будет питаться Красная армия во время войны. Поэтому план военной подготовки страны не может безразлично относиться к деятельности Наркомпроса. Возникает необходимость исследовать, каким образом, не отклоняя деятельности Наркомпроса от поставленных им себе задач, можно было бы повысить достоинства оканчивающих его школы с точки зрения военной квалификации: развитие физической подготовки, борьба с пацифистическими уклонами мышления, сообщение элементарных военных сведений, обучение стрельбе, хотя бы под флагом спортивных обществ, моральное сближение их с Красной армией и т. д.

Управление вооруженными силами во время войны и сама мобилизация их находятся в очень тесной связи с развитием постоянной телеграфной сети. Личный состав многих военных частей связи только в том случае окажется на высоте, если Наркомпочтель поделится с военным ведомством при мобилизации своими испытанными и хорошо обученными работниками, а также поможет своими материальными средствами — например, самопишущими телеграфными аппаратами, и при развитии телеграфной сети мирного времени будет иметь в виду требования войны.

Каждое наступление выдвигает задачу — починить сотни железнодорожных мостов, перешить и организовать эксплоатацию нескольких тысяч верст рельсовых путей; явится необходимость в десятках тысяч железнодорожных агентов, в головных ремонтных поездах, в значительном подвижном составе. Само сосредоточение войск к границам, с началом войны, потребует тысяч поездов, подача подвижного состава и организация движения должны быть подготовлены во всех деталях. Это может быть достигнуто лишь путем тесного согласования работы высшего военного командования с Наркомпути.

Все мобилизационные вопросы тесно связаны с Наркомвнудел, так как требуют энергичного содействия местной администрации. Вопрос об отсрочках призыва для необходимых работников задевает интересы всех наркоматов и т. д.

При совместном гигантском масштабе ведения вооруженной борьбы военное ведомство не может и помышлять обойтись своим маленьким Наркомпросом в виде управления военных учебных заведений[88], своим ведомственным аппаратом связи, своими железнодорожными войсками, своей юстицией; оно не может организоваться в особое государство в государстве, иметь на все своих специалистов и свои запасы, необходимо подготовить всю страну и все наркоматы, с их богатыми силами к участию в войне. Отсюда для высшего военного командования вытекает необходимость постоянного сношения с высшими гражданскими органами для ориентирования их в военных требованиях[89]. А каждый высший гражданский орган должен иметь в своем составе ячейку, блюдущую военные интересы и подготовляющую перевод деятельности Наркомата на новые рельсы, с объявлением мобилизации, дабы он мог ответить тем задачам, которые поставит война.

Переход на территориальные формирования является мероприятием, рассчитанным прежде всего на использование сил, средств, навыков, специальностей, знаний, энергии всего народа. Уменьшать постоянную армию за счет увеличения территориальных частей можно только при параллельном увеличении интереса всего государственного аппарата, рабочих и крестьянских масс к вопросам военного дела и государственной обороны. План военной подготовки государства к войне теперь в значительной степени является планом военизации государства. Мы говорим „военизация“, потому что тождественное слово „милитаризация“ слишком часто употреблялось в одиозном смысле. Под милитаризацией иногда понимают господство военных директив над интересами мирного развития общества, с подразумевающейся гегемонией военной касты в стране. Между тем, нет ничего более несправедливого: уменьшить объем деятельности военных специалистов, уменьшить постоянные армии можно именно только путем создания военных кафедр в университетах, созданием сердец и умов командиров взводов в лицах, занимающих бухгалтерские и тому подобные мирные должности, привитием военных вкусов массе населения. Самый ярый ненавистник постоянных армий, считавший их „за чуму и обезлюдение Европы“, Жан-Жак Руссо[90], обращал внимание на необыкновенно сильный дух милитаризма в единственном государстве Европы, не имевшем постоянной армии — Швейцарии, и считал это нормальным, не одобряя страхов федеративного правительства, стремившегося укротить буйное стремление граждан-милиционеров к военному делу.

Широкая военизация во всех отраслях государственной и общественной деятельности, это — закон современной подготовки к войне. Горе тем, для кого военизация явится только метафизикой.

Однако, наше определение военизации некоторые критики находят недостаточно широким. Центр тяжести нашего понимания лежит в военизации органов гражданской власти и населения и связанной с военизацией более легкой возможностью использовать существующее у них железнодорожное, телеграфное и пр. техническое имущество. Другие хотели бы подвести под понятие военизации то, что мы разумеем под формами боевой экономики — например, военизацию сельского хозяйства, военизацию отдельных отраслей промышленности. Мы сохраняем наше более узкое определение, так как видим возможность и злоупотребления этим понятием. Действительно, само понятие военизации родилось из бессилия одного военного ведомства справиться своими силами с подготовкой к войне в условиях XX века. Военизация, в известном толковании, может пониматься, как банкротство военного ведомства; банкротство, ставшее доктриной, снимает ответственность с военных деятелей, позволяет заменить содержание многих неприкосновенных запасов бумажными обязательствами различных трестов, реальную, материальную подготовку к войне подменить ворохом бумаги. Понимание военизации как банкротства Военведа тем опаснее, что на этом пути режим экономии может сделать очень широкие шаги; военный бюджет может дематериализоваться и пойти почти целиком на содержание личного состава армии. Нам кажется, что это было бы гибельным толкованием опыта последних войн.

План войны и план кампании, по самой своей сущности, должны представлять не стремление к абсолютному росту вооруженных сил, а подготовку их к тем именно задачам, которые выпадут на армию и флот с началом войны. Поэтому в основе работы по плану войны должно лежать уяснение характера предстоящей войны и особенностей противника; отсюда вытекает значение разведывательной работы. Весьма важно собрать данные, характеризующие политическое положение противника, отношения, в которых он находится к другим государствам, тенденции отдельных классов и напряжение борьбы между ними, общее его экономическое положение и специальные экономические мероприятия по подготовке к войне; эти данные, дополненные изучением личностей руководящих политиков, истории враждебного государства и наиболее авторитетных мнений, высказываемых в печати, позволяют отдать отчет в той линии политического и экономического поведения, которой держится сейчас государство, с которым возможна война, и в том, как его руководящий класс рисует себе продолжение этой линии с началом военных действий. На основе этого общего изучения противника явится плодотворным и изучение его в военном отношении; последнее должно не ограничиваться составлением представления о современном составе его вооруженных сил и о достижениях его военной подготовки, а охватывать историю роста его армии в различные этапы решения им вопросов подготовки к войне. Такое изучение позволит яснее усмотреть тенденции его военного развития, характер представлений его генерального штаба о будущей войне и последние предположения о первоначальных операциях. Так, например, изучение состояния германских железных дорог на левом берегу Рейна к определенному моменту, доведенное до мельчайших деталей, еще не способно было открыть перед мировой войной план Шлиффена. Но изучение последовательного развития германского железнодорожного строительства привело бы сейчас к открытию, что масса железнодорожных платформ на французской границе была возведена в семидесятых и восьмидесятых годах; а в начале XX века все усилия германцев направлялись к получению новых выходов к границе с Бельгией и нагромождению здесь высадочных военных платформ, к открытию новых пунктов смычки германских дорог с бельгийскими. Если сопоставить эти данные за последние 20 лет перед мировой войной с тем, что на границе с Францией за это время железнодорожное строительство прекратилось, но зато развивалось нагромождение здесь немцами крепостных преград, то можно было бы уже притти к определенным выводам о тяготении немцев к охватывающему маневру через Бельгию. Каждый план войны в некоторых отраслях подготовки расписывается открытым образом: но если упустить из виду эволюцию подготовки, то перед нами окажется спутанное нагромождение мероприятий, относящихся к различным периодам и отражающих различные оперативные замыслы.

Особенное внимание необходимо уделять изучению военного бюджета, с теми драгоценными к нему комментариями, которыми в парламентских странах являются прения по бюджету в парламентских комиссиях и пленумах, критическое сравнение ряда бюджетов позволит, несмотря на все усилия утаить мероприятия секретного характера, сделать ряд важных выводов и дать оценку тенденциям военной подготовки.

Обычной перед мировой войной ошибкой генеральных штабов являлось изучение противника на слишком узком, чисто военном фронте. Изучались мельчайшие детали, касающиеся сил государства, уже организованных для войны, и оставались в полном неведении относительно сил того же государства, находящихся в скрытом состоянии. Изучению экономических возможностей неприятеля и группировке его промышленных центров не уделялось достаточно внимания. Знакомству с историей разведуемого государства совершенно не отводилось места. Представления о политических группировках ограничивались разговорами о росте германской социал-демократии. Недостаточно широкий взгляд, недостаточная образованность и вытекающая отсюда тенденциозность резко сказывались на работе разведывательных органов. Уже в конце 1914 года французский генеральный штаб объявил об истощении людского материала для комплектования немецких армий, преувеличив больше чем вдвое потери немцев.

Недостаточная образованность ведет к переоценке пинкертоновских приемов разведки. В то время, как многим важнейшим данным, публикуемым в печати (в СССР, например, многим статьям «Экономической Жизни») не уделяется достаточного внимания, каждая бумажка, с надписью на ней «секретно», раздобытая агентурными приемами во враждебном государстве, считается важным трофеем разведки, хотя бы это был циркуляр с благими намерениями, вовсе оторвавшийся от жизни. Перед мировой войной русский генеральный штаб достиг рекордных успехов по ознакомлению с содержимым секретных шкафов германских провинциальных штабов, а в Вене успел проникнуть и в центральную секретную сокровищницу. Основные документы австрийского плана развертывания побывали в руках русских фотографов. Но так как этот план Конрад изменил перед самой войной, то итоги разведки скорее сбивали, чем помогали русскому командованию. В то же самое время десятки русских шпионов, ежегодно попадавшиеся немцам, чувствительно обостряли дипломатические отношения.

Опыт говорит, что надо быть чрезвычайно скудным на надпись «секретно», чтобы действительно охранять важные военные тайны. Русские двухверстные секретные карты покупались немцами по скромной цене в 35 марок, при чем русскому генеральному штабу были известны немецкие сборные планы с отметкой тех немногих листов, которые еще им требовались. В настоящее время этот секрет известен всем нашим соседям полностью и вовсе не котируется на шпионских биржах; карты же у нас остаются секретными...

Повторяем: для разведки прежде всего нужны работники наивысшей квалификации в экономическом, политическом, историческом, стратегическом отношениях, настоящие утонченные ученые, погрузившиеся в изучение определенного государства. Все генеральные штабы перед мировой войной страдали недостаточно высоким уровнем таковых. Без них же разведочная работа по плану войны сводится к близкому пинкертоновщине анекдоту.

Государство, не могущее рассчитывать на использование успехов разведочной работы своих союзников, и обреченное жить своим умом, должно обратить особенное внимание на разработку разведочных данных.

2.СТРОИТЕЛЬСТВО ВООРУЖЕННЫХ СИЛ

«Задача армии высока и благородна, армия не должна опускаться до уровня политических партий». Эта идеалистическая формула рождена французским лицемерием в 1872 году и обязана своим появлением творчеству старого бонапартиста, Шаслу-Леба, являвшегося докладчиком в парламенте основного закона об устройстве французской республиканской армии. Третья французская республика унаследовала армию, кадры коей состояли из монархических и бонапартистских элементов. Реакционные элементы твердо рассчитывали на армию для устройства в надлежащий момент переворота и в указанной формуле нашли фиговый листок, чтобы оправдать пребывание антиреспубликанского командного состава во главе республиканской армии[91]. Генерал Буланже, вступив в должность военного министра, первую свою речь в парламенте посвятил аполитичности армии и тотчас же приступил к подготовке государственного переворота.

Аполитичность[92] трудно представить даже у наемников, связанных с государством только денежными интересами; даже деклассированные солдаты ходом событий оказываются вынужденными стать представителями определенных интересов. Армия не может не являться отражением существующих в стране классовых группировок, и элементарное благоразумие требует, чтобы господствующий класс обрабатывал мышление армии в соответствии с требованиями своей политики. Условия жизни постоянных армий представляют для этого значительные возможности. В Швейцарии, Англии, Соединенных Штатах даже милиция отнюдь не является аполитичной, а представляет энергичное отражение классовых взглядов буржуазии.

Нет сомнения, что моральные силы войск покоятся на экономическом базисе, и политическая идеология армии должна находиться в известном отношении к этому базису. В эпоху натурального хозяйства и господства иерархически построенной земельной собственности рыцарское ополчение сплачивалось только духом феодального лоялизма. Вассал был обязан верностью сеньору и не знал, что такое отечество. Еще в 1549 г. французский писатель утверждал «qui а pays, n'a que faire de patrie» [93], т.е. отечество ни к чему для тех, у кого есть родина. Своя провинция противопоставлялась остальному миру. В мировую войну мы слышали уже извиняющийся отклик этого мировоззрения: «мы — калужские».

Капиталистическая эпоха выдвинула, на замену феодальной верности, понятие патриотизма. «Patrios» означает и отцовский, и отечественный. Понятия отечества и наследственной собственности образуют в буржуазной идеологии одно патриотическое чувство, требующее защиты позиции господствующих в государстве классов. Патриотизм связывается с определенной территорией, очерченной государственными границами, обостряется национализмом, в основе которого лежит представление о единстве известной группы населения, говорящей на одном языке; национализм противоположен понятию мирового гражданства, гуманизма и связан с шовинистической верой в превосходство своей культуры, своих материальных сил, интеллигенции, характера. Волна национального движения имеет часто предпосылкой рост местных капиталов. Такова, быть может, основа современного подъема национализма в Азии.

Патриотизм и сейчас является той основой, на которой строятся национальные армии. Но в других армиях, особенно в условиях гражданской войны, когда классовая борьба принимает острые формы, идеология строится уже не на патриотизме, а на классовом чувстве.

Нельзя дать никакого шаблона для выбора основ, на которых следует строить вооруженные силы. Последние должны целиком вырасти из данного государства. Вечную ценность представляет совет, данный 150 лет назад полякам, стоявшим перед угрозой раздела их территории: «польская нация по природе своей, по управлению, нравам, по языку различествует не только с соседними, но и со всеми другими европейскими народами. Мне хотелось бы, чтобы она различествовала бы и по своему военному устройству, тактике, дисциплине, чтобы всегда она была собой и ничем иным. Только тогда она станет всем тем, чем она может быть, и извлечет из своих недр все средства, которыми может располагать» [94]. Строительство армии, которое сошло с такого пути, совершило бы ошибку.

В буржуазных армиях в период мировой войны борьба за политическое просвещение армии велась мало энергично; в расчете на силу военных традиций и на политическую ориентировку, даваемую юношам в школах, ограничивались мало действительным преподаванием «военной словесности». Опыт мировой войны и напряжение классовой борьбы показали, что такое решение было ошибочно. В 1917 году Людендорф[95] вводит в германской армии, на фронте и в тылу, занятия по «патриотическому просвещению». Командный состав оказался плохо подготовленным для ведения политических бесед с солдатами, и после войны немцы проектировали ввести для молодых офицеров обязательное прохождение в 9-месячный срок особого курса при университетах, на котором они ознакамливались бы с политическими, социальными и экономическими вопросами[96]. Совершенно основательно Красная армия уделяет существенное внимание политической подготовке командного и красноармейского состава.

Определенная политика, преследуемая государством, повелевает придавать и вооруженным силам соответственную политическую физиономию. Нет армии вообще, а существуют армии определенных государств, определенной эпохи, определенных классов, организуемые для определенных задач.

Особой формой подчинения организации войск политическим требованиям является формирование войсковых частей из граждан неприятельского государства по национальному признаку, частью из политических эмигрантов, частью из подвергшихся политическое обработке пленных, частью из «ирреденты». Лучшие неприятельские войска, с которыми пришлось драться Александру Македонскому, являлись отрядами греческих республиканцев, поступивших на персидскую службу, когда македонцы подчинили греческие республики своей гегемонии. В 1812—1813 г.г. русское правительство, по настоянию Штейна, довольно успешно формировало из перебежчиков германский легион, под лозунгом освобождения Германии от французского ига.

В мировую войну мы встречаемся с формированием на русском фронте чехословацких частей из австрийских пленных; разложение австрийской государственности позволило Антанте пополнить и сербскую армию пленными из южных славянских областей Австрии. Австро-Венгрия, начав с помощью Пилсудского формировать польские легионы, встала с самого начала войны на тот же путь по отношению к царской России; это начинание было не слишком удачно, так как состав легионов Пилсудского был пополнен преимущественно за счет переводов поляков из других австрийских полков, и австрийскими военнообязанными; глубокие противоречия между интересами польской и германской буржуазии и обещанная Россией автономия удержали поляков русского подданства от массового вступления в легионы Пилсудского.

Основным источником моральных сил бойца является сознательное отношение к войне того класса, к которому принадлежит боец, или переработка сознания последнего государством, поскольку последнее справляется с этой задачей. Постоянная армия, с ее традициями, с ее твердым распорядком казармы, представляет могущественное орудие переработки человеческого сознания. Однако, эта переработка требует значительного времени, и может вестись лишь в относительно ограниченном масштабе. Современная война, требующая миллионов мужчин на мобилизацию и пополнение вооруженного фронта, не может опираться только на сознание, искусственно созданное в казарме; только в том случае, если задачи войны понятны и близки широким массам населения, можно рассчитывать, что вооруженные силы в течение долгого времени будут сражаться с большими подъемом и упорством. В противном случае придется наблюдать явления, аналогичные с имевшими место в австрийской пехоте: части последней очень недурно сражались в первых боях, но когда военные действия стерли казарменный грим, когда кадровый состав выбыл и войска разбавились пополнениями, когда начал выявляться на фронте вооруженный народ, то боеспособность австрийской пехоты быстро и сильно упала; последовали массовые сдачи в плен. То же, в несколько меньшем масштабе, мы наблюдали и в старой русской армии.

Несмотря на стихийность этого явления, выдающиеся качества командного состава, твердый порядок в частях, организованность, выступающая во всех мероприятиях, успешный ход военных действий, очевидная целесообразность отдаваемых начальниками распоряжений крайне способствуют повышению авторитетности управления и могут не только сохранить, но и поднять уровень моральных сил войск. Чрезвычайная пестрота качеств командования в старой русской армии обусловливала и чрезвычайное разнообразие в моральном уровне различных полков, наряду с частями, ожидавшими лишь своей очереди сдаться в плен или разбежаться, находились и части, способные к организованной работе в обстановке величайшего тактического напряжения. Разумность в снабжении и распределении, материальная удовлетворенность, заботливость о сохранении человеческих жизней, выдвижение вперед интересов общего блага и неумолимое преследование всяких проявлений личного эгоизма, явное признание ничтожности всех личных отношений в сравнении с нуждами государства — создают и на войне высокую моральную устойчивость. Армия в своем собственном распорядке, и в особенности в самоотверженности своего командного состава, может почерпнуть огромный моральный импульс. Вопрос о командном составе и его пополнении имеет в современных условиях величайшее значение.

Современная военная техника, требуя объединения работы около тех или иных машин дальнего и близкого боя, также является источником сплочения особого порядка; в процессе машинизированного ею труда также накопляется известная моральная сила.

Однако, нельзя развивать эту мысль до своеобразного военного фордизма, выдвигающего вперед организацию и технику и презирающего охватываемых этой организацией и обслуживающих эту технику людей. Война, это, все-таки, не валовая работа по изготовлению автомобилей. Мечта о технике, господствующей и оттесняющей на полях сражений человека, родилась в мозгу буржуазного философа[97] нации, лишенной «дара женщины» — многочисленных рождений, в момент начала революционных потрясении, вызванных мировой войной: «теперь оружие пытается заменить сражающихся; можно предвидеть момент, когда убивающая машина заменит бойца, как каменный уголь заменил раба. На смену современных многочисленных армий в этот день явятся небольшие отряды специалистов, подготовленных к управлению грандиозными разрушительными механизмами». При оценке взаимных отношений техники и человека, следует учесть пережитый нами опыт русско-японской войны 1904—05 г.г., в которой победа досталась не более богатой и не выше развитой в техническом отношении стороне. Стратегическое мышление может только присоединиться к мнению финансиста[98], изучившего русско-японскую войну: «не следует думать, что значение для военного успеха человека и всего, что с ним непосредственно связывается, отпадает вследствие массового роста техники. Такое утверждение представляло бы еще большее заблуждение, чем представление, что экономическая эволюция ремесла в крупное производство заключается только в оттеснении человека машинами. Численность человеческого материала, его физическая работоспособность и выучка, одушевляющий его дух, охватывающие его организация и дисциплина, руководящие им личности — все это такие факторы, которые не могут быть заменены никаким техническим оборудованием, в промышленности — никакой машиной, в ведении войны — никакими линейными кораблями или пушками. Не в исключении этих факторов, а в повышении и умножении их действительности заключается смысл техники».

Не следует видеть причины понижения моральных сил всегда вне деятельности самого вооруженного фронта и приписывать его, например исключительно агитации неприятеля. Ряд нецелесообразных мероприятий Нивеля и очевидная для всех плохая организация апрельского наступления 1917 года вызвали во французской армии падение авторитета командования и революционные вспышки. Последние были приписаны действию пораженческой агитации немецких агентов. Между тем германское командование узнало об этом брожении во французской армии лишь долгое время спустя; Людендорф оправдывает этим то обстоятельство, что он не перешел в мае 1917 года в наступление на французском фронте и не использовал его временную слабость.

Каждое государство может иметь армию поменьше, но лучше снабженную и обученную, или армию побольше, но уступающую первой в качестве. Средства, ассигнованные государством, могут, при существовании воинской повинности, быть растворены в большей или меньшей массе. Немногие государства (Франция) используют все свое боеспособное население; перед остальными встает вопрос о количестве и качестве.

Едва ли верно, что не бывает ни слишком много войск, ни слишком хороших войск. Отборная дружина не может быть достаточно многочисленна. Карл XII, вторгшийся в Россию, утонул в океане русской земли. Его малочисленная отборная армия утратила свои сообщения и погибла под Полтавой из-за невозможности сопротивляться числу. С другой стороны, Наполеон, организовавший в 1812 г. вторжение в Россию полумиллионной армии, погрешил в другую сторону. Многие элементы этой громады были совершенно ненадежны; 10% полков были сплошь укомплектованы дезертирами и штрафованными; Наполеоном руководило безграничное презрение к человеческой морали — из всякого человека, полагал он, можно сделать храбреца. И эти полчища совершенно не отвечали очень слабым средствам Литвы, Белоруссии, района большой Смоленской дороги. Да и противник — русская армия — насчитывал только 150 тысяч и не требовал сосредоточения таких огромных сил, снабжение коих, на удалении в 800 километров, являлось совершенно неразрешимой задачей. Вдвое меньшая наполеоновская армия, используя те же местные средства, испытала бы несравненно меньшие лишения. Но другую половину следовало бы не отбрасывать вовсе, а организовать в виде второлинейных и запасных частей, для оккупации территории в тылу и питания пополнениями перволинейных войск. Человеческий материал был бы использован несравненно экономнее.

У Наполеона в 1812 году чувствовался именно недостаток пополнений и тыловых частей. Необходимость занимать при оккупации большие пространства требует соответственного количества. Через три с половиной месяца войны, когда Наполеон достиг Москвы, он отошел от Немана у Ковно на 800 километров, оккупировал 235 тысяч кв. километров территории, общая численность его войск уменьшилась до 213 тысяч, и на кв. километр оккупированной территории приходилось по 0,9 солдата. Мольтке в 1870 году начал операции с меньшими, чем у Наполеона силами — 450 тысяч, но, несмотря на жестокие бои, через три с половиной месяца, когда немцы достигли берегов Луары, его армия уменьшилась, благодаря хорошей системе укомплектования, только до 425 тысяч; он углубился во Францию только на 235 километров, оккупировал территорию в 72 тысячи кв. километров, и на кв. километр имел по 6 немецких солдат — почти в 7 раз больше, чем Наполеон в 1812 г., и в 12 раз больше, чем Тухачевский на Висле в 1920 году (продвижение 550 километров, оккупированная территория 190 тыс. кв. километров и наличность на оккупированной территории не свыше 95 тыс. красноармейцев) [99]. Этим объясняется прочность положения Мольтке в 1870 г. под Парижем и неустойчивость Наполеона.

Действительность ставит ответ на поставленный вопрос в тесные рамки: нельзя жертвовать значительно ни качеством, ни количеством. Действия большого государства против Москвы или Варшавы требуют углубления в неприятельскую страну на 550—750 километров, занятия территории в 200—300 тысяч кв. километров. Это — задача, посильная армии, приближающейся больше к миллиону, чем к полумиллиону[100], и требующая, даже при применении методов сокрушения, не менее 10—12 недель, в течение которых соответственные пополнения должны быть направлены в путь. Качество нельзя также понижать ниже известного предела боеспособности, опустившись за который войска становятся уже балластом и уподобляются отошедшим в историю китайским полчищам «зеленого знамени».

В XVIII веке, увлекаясь высокой техникой строевого обучения, все отдавали предпочтение качеству. Еще в 1877 году русское командование сделало грубую ошибку, начав военные действия совершенно недостаточными силами. Неудачи под Плевной заставили русских в течение 4 месяцев увеличить свою армию втрое, с 8 дивизий до 25 дивизий. С 1878 г. до 1904 г. в русской армии установилась столь же неосновательная погоня за количеством. Маньчжурский опыт, засвидетельствовавший недостатки в качестве, заставил несколько одуматься. С 1905 года по 1913 г., при огромном увеличении военного бюджета, русская армии численно не увеличивались. В мировую войну мы не уделяли достаточно внимания на то, чтобы на фронт не поступали плохо обученные и снабженные части, без достаточных кадров. Не основательно было также и стремление Людендорфа в 1917 г. к увеличению числа дивизий германской армии.

В разгар гражданской войны, в первую половину 1919 г., по инициативе центрального органа снабжения был поднят вопрос о сокращении Красной армии, кажется, с 56 до 27 дивизий, ввиду необходимости привести в соответствие штатный состав армии и возможности ее снабжения. Нам представляется, что сокращение произвести было совершенно необходимо, быть может, другим порядком — путем уменьшения вдвое штатов дивизии. Несколько неосторожное отклонение этого предложения привело к тому, что численность армии уменьшилась не планомерно, а стихийно, ставши в соответствие с ее экономическим базисом, при чем это стихийное сокращение распространилось на наиболее драгоценные, рабочие ее элементы — строевой состав пехоты, а пухлый тыл остался в неприкосновенности.

Нужно иметь в виду, что современные тактические тенденции, связанные с усовершенствованием оружия и переходом к групповому порядку, заставляют особенно подчеркнуть значение качества. Хорошо обученный солдат с хорошим вооружением имеет теперь особенно крупные преимущества над плохо обученным и вооруженным. Генерал Ланглуа даже формулировал, после русско-японской войны, тенденцию к перевесу качества над количеством как закон исторического развития. Необходимо в особенности предостеречь от погони за количеством, в ущерб качеству, экономически бедное государство. Плохой солдат имеет такой же желудок, занимает в вагоне такое же место, требует такого же хвоста нестроевых, как и хороший солдат. Но он стоит много дороже, раз война уже началась; он расходует огнеприпасы несравненно менее экономно, и автоматическое оружие в его руках является ужасным орудием мотовства. Все предметы снабжения в плохой роте уничтожаются с удивительной беспощадностью; она представляет дырявое решето, всегда оборванное и безоружное, так как торгует снаряжением и теряет шинели, сапоги, оставляет на поле сражения вооружение и телефонные аппараты: они более прожорлива, так как фальсифицирует свои наличных состав и требует лишние пайки. Она затрачивает такие же усилия, как и хорошая рота, когда месит грязь на дорогах или дрогнет под дождем, но засоряет госпитали своими больными несравненно сильнее, истощает в корне местные средства, отталкивает симпатии местного населения, несет в бою большие потери (включая и самострелов). Плохая рота обладает способностью таять, как лед на летнем солнце; при затрате огромного количества жизней, здоровья, усилий, она даст совершенно ничтожную полезную работу. Все уходит на преодоление внутренних трений, на борьбу не с действительным противником, а с призраками больного воображения. Надо быть очень богатым государством, чтобы пытаться вести современную войну плохими войсками. Чего на войне стоят части, плохо настроенные и неудовлетворительно обученные стрельбе?

Тем не менее, мы видим рост армии. В войну 1870 г. Германия мобилизовала 3,5% населения, а в мировую войну Германия, Франция и Австрия мобилизовали вшестеро больше — по 20% населения. Ответ на поставленный вопрос приходится формулировать так: война требует войск высокого качества и в достаточном количестве. Ставка исключительно на качество опасна в том отношении, что с течением затяжной войны боевая ценность воюющих имеет стремление стать одинаковой: худшие войска постепенно получают закал и перенимают у противника его приемы, лучшие войска — разжижаются все более слабыми пополнениями. Понятно, поэтому, тяготение к стратегии сокрушения у лучше сколоченной и обученной армии, с целью скорее реализовать свой качественный перевес.

Мелкие государства, естественно, желая сравняться с большими, добиваясь скорее видимости, чем реальных результатов, всегда стремятся к организации армий, количественно превосходящих экономические возможности их тыла. Их армии совершенно не отвечают требованиям большой войны. Все их ресурсы в огнестрельных припасах, снаряжении и обмундировании могут быть поглощены одной крупной операцией. Комплектования иссякают очень быстро. В Балканской войне 1912 г. сербы остались без ружей, болгары без шинелей; Россия разновременно широко помогала обоим. Участь армий малых государств в мировую войну была — съеживаться и поступать на содержание больших союзников. Сербия окончательно вымоталась уже к началу 1915 года. Румынскую армию через три месяца войны пришлось сократить более, чем вдвое, так как от многих дивизий остались почти лишь одни штаты. Деление Европы на ряд мелких государств, балканизация ее по Версальскому миру, естественно, привело к увеличению общей численности вооруженных сил, содержимых в мирное и выставляемых в военное время, к увеличению расходов по военным бюджетам. Но было бы ошибочно подсчитывать силы союза небольших государств, складывая цифры, в которых выражается численность их армий. В пламени войны мелко наколотые государственные образования сгорают очень быстро. Их армии, способные держаться в поле немногие недели, это только авангарды, могущие выиграть время для вмешательства больших держав. Полгода войны для них мыслимы лишь при обильной экономической поддержке из-за границы. Особенно низка их наступательная способность. Их внимание поглощается неразрешимой задачей самостоятельного ведения ими обороны; их колокольные интересы не совмещаются с наступательной подготовкой. Река Сава представляла для Сербии в мировую войну недоступную преграду. Весной 1915 г., при вступлении Италии в войну, Австро-Венгрия перебросила на Изонцо 5 дивизий с сербского фронта. Чтобы прикрыть Австро-Венгрию на Саве и Дунае, Германия перенесла в этот пограничный с Сербией район формирование трех новых германских дивизий. Эта призрачная сила оказалась действительной. При этом нужно иметь в виду, что сербы сами по себе представляют великолепнейший военный материал. Австро-Венгрия прикрывала свою черногорскую границу рядом блокгаузов, которые были бы смешны против всякого другого противника, и лишь несколько усилила пограничную стражу.

По своему отношению к исполнительной власти государства вооруженные силы резко делятся на две категории. Регулярные войска[101] являются беспрекословными исполнителями приказов исполнительной власти. Положение партизан можно охарактеризовать понятием попутчика.

Французская революция, выдвинувшая массы на первый план исторической арены, открыла значительный простор для участия в войне партизан. Наполеон одним росчерком пера устранил испанскую регулярную армию, но не успел справиться с народным движением, с крайним обострением партизанства в форме гверильи. В Тироле народное восстание доставило ему много хлопот. Русские партизаны в 1812 г. обратили неудачу наполеоновского похода в катастрофу. В 1813 г. в Германии также развивалась значительная деятельность партизан.

За последнее столетие роль партизан уменьшилась до самых скромных размеров. В числе других причин важнейшее место занимала всеобщая воинская повинность, которая втягивала в ряды регулярных армий все больший процент молодых мужчин и оставляла, таким образом, лишь ничтожный материал для вербовки партизанских отрядов. С другой стороны, в условиях современного экономического развития партизанские действия, тесно связанные с сочувствием им крестьянских масс, легко могли получить классовый характер, чего опасались в равной мере обе воюющие стороны. Во Франции в 1870 году в занятых немцами департаментах оставалось много молодых французов, так как воинская повинность далеко еще не охватывала все население; стали формироваться отряды франк-тиреров (вольных стрелков), весьма озабочивавшие немецкое командование, но вызывавшие также панику в мелкобуржуазных французских кругах, так как действия франк-тиреров иногда направлялись не только против немцев, но и на расправу с кулаками. Бельгия в начале мировой войны использовала для своих вооруженных сил лишь небольшую часть населения; и мы видим в первые моменты германской оккупации значительное развитие вооруженных нападений на германские тылы и одиночных германских солдат, что заставило немцев стать на путь тяжелых репрессий, до сожжения целых населенных пунктов включительно; германцы справились с движением, но ценой таких мероприятий, которые дали широкий материал для агитации Антанты против «германского варварства».

В настоящее время в некоторых государствах (Германия) воинская повинность является насильственно отмененной, и мы видим возрождение основной предпосылки для широкого развития партизанских выступлений. Существующие уже в мирное время подпольные организации представляют прекрасные кадры для партизанских отрядов. С другой стороны, обнажение классового характера в будущих войнах, несомненно, обострит партизанские выступления, как это свидетельствует опыт гражданский войны 1918—1920 г.г. (Украина, Сибирь, Белоруссия и т. д.).

Будущая война вызовет во всех воюющих государствах острые классовые столкновения и будет, несомненно, вестись не только регулярными войсками, но и большим количеством попутчиков-партизан. Однако, было бы большой ошибкой, переоценивая возможность и значение последних, ослаблять внимание к подготовке организованной вооруженной силы. XX век открывает успех для организации, для дисциплины, для сплоченности, для борцов, поставленных в твердые рамки и послушно устремляющих к цели свои усилия, а не для попутчиков — или капризных и впечатлительных, или случайных, всегда неподготовленных, не снабженных и разно понимающих свои задачи.

Партизаны, как попутчики, вообще полезны, пока находятся в стратегическом подполье — в неприятельском тылу. На той же территории, если она охвачена нашими органами власти, они приносят, может быть, больше вреда, чем пользы, становятся опасными; все, что есть ценного в их рядах, необходимо возможно скорее охватить рамками регулярной организации.

Характер и формы укомплектования имеют чрезвычайное значение для стратегии. В рыцарскую эпоху важнейшая часть армии — тяжелая конница — укомплектовывалась преимущественно господствующим классом, феодальной верхушкой. Поэтому, хотя победа и не использовалась развитием преследования, и после боя победители и побежденные расходились по домам, — все же политическое значение сражения было значительно. В русской истории буржуазия почти не выступала в рядах армии: несомненно, это должно было отразиться на менее деловой конкретизации военного искусства в России. Серый крестьянский состав русских полков отражался на менее экономном расходовании человеческого материала.

Мы уже говорили о необходимых ограничениях в использовании рабочего класса для комплектования армии. Но, как старой царской армии очень полезны были бы «сломанные копья»[102] и сыновья буржуазии в рядах крестьянской армии, что повысило бы ее тактические качества, сделало бы ее более маневренной, повысило бы чувство ответственности у комсостава, так совершенно необходим известный процент рабочих и в Красной армии. Нужно, обсуждая план экономической мобилизации, договориться о тех жертвах, которые должна будет принести промышленность квалифицированной рабочей силой. Весьма экономным с ней, несомненно, придется быть.

Мы остановимся лишь на количественной стороне этого вопроса, существенно определяющей характер стратегии.

Густав-Адольф располагал 10 тысячами пополнений в год, обеспеченных, главным образом, шведскими крестьянами, и на него глядели с завистью другие монархи, находившиеся целиком в зависимости от предложения на вербовочном рынке. Фридрих Великий, организовав энергичную и разветвленную сеть агентов-провокаторов (французское официальное наименование вербовщиков) и используя кантонную повинность, мог рассчитывать на 15 тысяч пополнений в год войны, не считая пленных. За отсутствием запасных частей рекруты подготавливались самими полками при стоянке на зимних квартирах. Между тем, столкновение с русскими при Цорндорфе вырвало из рядов армии Фридриха 18 тысяч, а при Кунерсдорфе — 25 тысяч. Если сражение в течение нескольких часов поглощало полуторалетний приток людского материала, то это явление, конечно, должно было повести стратегии к большой осторожности при обращении к бою и к предпочтению маневра, как средства для достижения поставленной цели.

Французская революция предоставила в распоряжение государства громадный человеческий материал для ведения войны, позволила выдвинуть на первый план сражение и преследовать цели сокрушения. Наполеона враги и завистники называли генералом, поглощающим 3000 солдат в день.

Немцы в 1870 году имели укомплектований 25%, подготавливаемых в тылу для действующей армии. Несмотря на то, что опыт войны скорее свидетельствовал о недостаточности этой нормы, к началу XX столетия общепринятой нормой являлось формирование запасных частей в пехоте в размере 25% от действующих.

В русской армии значение этого вопроса недооценивалось. Особенно крупное уменьшение этой нормы было допущено для Дальнего Востока, где по плану формировалось только 11 запасных батальонов, плюс 8 батальонов Сибирского военного округа. Эта норма не считалась ни с добавлением третьих батальонов в сибирские стрелковые полки, ни с усилением войск наместничества новыми частями (бригады Х и XVII корпусов). Имелось всего по 1 батальону на дивизию. 3а счет этих несчастных пополнений пришлось формировать транспорты, госпиталя, хлебопекарни, — создавать весь тыл. Пришлось часть запасных батальонов развить в 14-ротный состав, что, конечно, отразилось на обучении. В августе 1904 г. пришлось сформировать еще 6 батальонов, в октябре — 27 батальонов и в декабре — 96 батальонов. В результате в важнейшие моменты наши пехотные части находились в сильном некомплекте: после Лаояна не хватало 48 тысяч, а армия получила 4 тысячи пополнений плюс 5 тысяч выздоровевших раненых; после сражения на р. Шахэ некомплект возрос до 80 тысяч, после Мукдена — до 146 тысяч; только к моменту заключения мира некомплект сошел почти на нет — до 8 тысяч. Весь вопрос о пополнениях решался ощупью, и перед началом войны никто не представлял себе, что бюджет войны в Манчжурии будет требовать 30 тысяч пополнений в месяц. Всего пришлось направить в Манчжурию 458 тысяч пополнения, из коих 5% отстало в пути, а 6,5% было поглощено тылом. Недоразумения, вызванные неправильным учетом необходимости запасных частей, дали бы еще более отрицательный результат, если бы не имелось возможности помочь за счет бездействовавшей в Европейской России части армии: в числе пополнения запасных было только 59%, 11% составили солдаты срочной службы европейских полков и 30% — подготовленные европейскими полками новобранцы[103].

Мировую войну русская армия опять встретила с организацией недостаточного количества запасных частей: для пехоты полагалось иметь не свыше 190 запасных батальонов. В этом отношении русский генеральный штаб совершил грубый просчет, почему-то вовсе не остановившись на указаниях опыта русско-японской войны. В последней участвовали только пятая часть всей русской армии; при общей мобилизации следовало рассчитывать, следовательно, на число в 5 раз большее, чем то, которое потребовалось в русско-японскую войну. Уже в начале мировой войны пришлось увеличить число запасных батальонов на 160[104].

Чрезвычайно поучительно комплектование германской армии в течение мировой войны. Об одной стороне этого вопроса — ошибочном призыве массы рабочих и необходимости постепенного их освобождения с фронта — мы уже говорили. Запасные части в тылу представляли по 1 батальону на действующий полк; ввиду нарождения новых формирований, импровизированных во время войны, число запасных частей пришлось удвоить. Сверх того, предусматривалось формирование полевых рекрутских депо, численностью по 2 тысячи человек, для перволинейных корпусов на Западном фронте. Эти запасные части оказались чрезвычайно удобными — и не только потому, что обеспечивали немедленное пополнение потерь корпуса, а и потому, что они обслуживались командным кадром, взятым из действующих частей, и потому обучение в них могло быть поставлено соответственно с требованиями войны. В тыловых же запасных частях кадры являлись значительно отставшими от новых тактических условий; если они и пытались поставить обучение боевым действиям отдельными группами и приемам, употребляемым в отборных штурмовых частях, то это обучение, основанное на недостаточном опыте, вело к игрушечно-карикатурной тактике, к развитию у запасных фальшивых представлений о бое и усвоению ими неправильных боевых приемов. Людендорф осенью 1917 г. вынужден был воспретить эти потуги тыловых запасных частей и ограничить их строевую программу элементарным обучением стрельбе и началам воинской службы. Численность депо при корпусах была увеличена до 4 тыс.; таковые депо были созданы при всех корпусах и отдельных дивизиях, и, кроме того, в лагерях под Варшавой и Беверлоо (в Бельгии) были созданы большие фронтовые депо, в которые ежемесячно поступало из тыловых корпусных округов около 25 тысяч человек. Четырехнедельная подготовка в тыловых запасных частях, производимая перед передачей призванных во фронтовые запасные части, признавалась достаточной.

Несмотря на то, что запасным частям пришлось в Германии давать пополнений больше, чем в России, — только Пруссия высылала ежемесячно в среднем в 1915—1916 г. по 180 тысяч, в 1917 — по 204 и в 1918 г. — по 133 тыс. человек, — обращает на себя внимание сравнительно умеренный состав запасных частей, колебавшийся в течение войны около 500—600 тысяч (минимум апрель 1915 г. — 388 тыс., максимум январь 1916 г. — 720 тыс.); такой умеренный состав позволял вести энергичное обучение и не отрывал от производительного труда лишний рабочей силы, тогда как в России миллионы запасных в тылу свидетельствовали о полном отсутствии гибкости в мероприятиях военного министерства. В Германии состав запасных частей увеличился лишь к моменту революции, в ноябре 1918 года, когда укомплектования на фронт почти перестали поступать, а в запасных частях оказалось 1044 тыс., но из них только 75 тысяч обученных и физически годных дли службы на фронте. Большая часть запасных частей оказалась забитой годной лишь для службы в тылу или рабочих частях (624 тысячи), но и из них только 32 тысячи было годно к высылке. Кадровый состав, больные, командированные временно в военную промышленность, признанные в июне новобранцы, родившиеся в 1900 г. заполняли запасные части. Механизм их переставал действовать.

При хорошем учете раненых одну треть требуемого фронтом пополнения удается покрывать выздоровевшими ранеными; для пехоты, несущей главные потери, процент выздоровевших раненых в пополнениях поднимается даже до половины, если военные действия на фронте не получают, как это имело место в Германии в 1917 г., катастрофического уклона.

Перед мировой войной господствовала аграрная точка зрения на укомплектования: в большом немецком городе, по сравнению с деревней, не только рождаемость понижается на треть (на 1000 женщин довоенное количество рождений в германской деревне 168, в городе 117), но и физические качества призываемых вдвое хуже: из 100 крестьян до войны признавались годными 67%, а из населения больших городов только 32%. При быстром изменении в Германии числовых отношений между городом и деревней (в 1850 г. крестьянство — 65%, 1907 г. — только 28,6%) следовало бы ожидать значительного ухудшения условии укомплектования. Однако, действительность опровергла эти опасения. Этими данными аграрии поддерживали необходимость обеспечить деревни высокими хлебными пошлинами от обезлюдения. Набор рабочих в армию в мирное время, по-видимому, производился с преувеличенной строгостью[105]. При пониженных физических требованиях военного времени на круг 70% призываемых оказывались годными к службе, в том числе 60% — к службе в действующей армии; но так как в расчет входят и призывы 30- и 40-летних, дававшие большой процент брака, то годность двадцатилетних была еще выше. Особой физической слабости городского населения сравнительно с деревенским германская статистика войны не отмечает. Если городское население и было слабее крестьянского, то не вдвое, а во много раз меньше; об этом можно судить по данным о самой слабой физической части городского населения — еврейской; при общем числе германского еврейского населения в 600.000, к октябрю 1916 года было призвано 74323; из них было признано негодными всего 17%, 50% годными к службе в действующей армии и 33% годными к тыловой службе.

В течение каждого года войны германцы призывали по два возраста; один возраст давал 350 тыс. солдат, т.е. 1/6 годовой потребности в пополнениях; призывной возраст уже в 1917 году спустился благодаря этому до 18 лет, и дальше по этому пути итти было нельзя; в течение последних 16 месяцев войны пришлось довольствоваться призывом одного года, что чрезвычайно обострило вопрос о пополнениях. Такие мероприятия, как прощение 1500 человек, лишенных прав (повидимому, из 300 тысяч преступников) и пожелавших из тюрем итти сражаться, не могли, конечно, помочь.

Гибкость германский организации и отсутствие перегруженности запасных частей объясняются значительными правами корпусных округов по объявлению персонального призыва; вначале они, в зависимости от своей потребности, призывали и целые классы, и только потом центр начал подравнивать напряжение призыва в разных частях Германии.

Какое стратегические значение имеет хорошо разработанная система пополнении, видно из следующих данных. В Ивангород-Варшавской операции русским удалось нанести тяжелые потери германской армии Людендорфа. 27 октября 1914 года началось общее отступление немцев от Вислы, и 5-го ноября они отошли за границу Силезии. В промежуток между 5 и 10 ноября германские корпуса из Силезии были переброшены к Гогензальце, на фронт между Торном и рекой Вартой, причем в 5 корпусов было влито 40 тысяч пополнений[106], т.е. части германской пехоты получили пополнение приблизительно в размере 40% своего состава. 11 ноября германская армия, свежая и в полном числе, как будто не подвергшаяся только что тяжелой трепке, приступила к Лодзинской операции против русских армий, остававшихся еще не пополненными.

Хорошо работающая система пополнений в значительной степени повинна в трудности осуществления в настоящее время сокрушения, так как быстрое воскрешение сил армии после понесенных потерь совершенно изменяет значение боев операции. Люди умирают, их ранят и берут в плен, но штаты продолжают жить и наполняются свежей кровью; ни пулеметы, ни пушки против них не действительны, пока тыл не является вовсе истощенным, — при условии, что на фронте не удастся воспроизвести операции, подобной сражению при Каннах.

Опыт гражданской войны подтверждает выводы мировой войны о преимуществах фронтовых запасных частей и выдвигает значение добровольческого укомплектования на самом театре военных действий.

Значительное количество добровольцев (в пределах своей территории, конечно) прежде всего свидетельствует о том, что общая воинская повинность недостаточно охватывает население; громадное количество добровольцев в Германии осенью 1914 года является прежде всего указанием на недостаточную военную подготовку, которая охватила только 70% годных к военной службе, и не исчерпала всех сил призывных возрастов.

Нерасчетливо было со стороны германского военного министерства допустить большой прием добровольцев допризывного возраста — 18- и 19-летних. В битве на Изере[107] и в Лодзинской операции этот цвет германской молодежи был скошен без особой нужды; тяжелые условия осеннего похода выдержали лишь редкие из этих невозмужалых организмов, а будущие призывы были существенно ослаблены количественно и особенно качественно.

Ясно, что подсчет возможностей неприятельского пополнения должен иметь в наших соображениях такое же значение, как и подсчет войск, которые противник может немедленно выставить на фронт. При автоматическом оружии требуются и автоматические пополнения[108].

Люди, склонные к схемам, стремятся провести в жизнь облюбованное ими теоретические построение. Но жизнь показывает, что нет идеальных организационных схем, а есть схемы, более или яснее отвечающие требованиям данного случая. Не может существовать одного определенного ответа даже на такой вопрос, что лучше — цифра 3 или 4 при группировке иерархической организации пехоты. До окончания экономической мобилизации, несомненно, потребность в пехоте будет больше, чем после ее окончания, когда на фронте появится больше проволоки, больше снарядов и автоматов.

Поэтому, быть может, вначале хороши были бы четвертые батальоны в полках или четвертые роты в батальонах, а к концу войны они, вероятно, станут лишними, и за их счет выгодно будет организовать новые дивизии.

Организация русской армии в 1914 г. вытекала из требований франко-русского союза — необходимости на 15-й день войны быть готовыми к переходу немецкой границы. Отсюда — увеличение постоянной армии, ее кадров и полное забвение возможности дальнейших формирований во время войны, сравнительно слабые заботы об увеличении запаса военнообученных.

Мы, в свою очередь, опасались внутренней слабости французской армии; Пуанкаре и Жофр обещали и действительно вернули Францию от двухлетнего к трехлетнему сроку военной службы[109].

Во всех работах, связанных с планом войны, важнее всего гармония между всеми мероприятиями: самые лучшие мысли, если они дисгармонируют со всей обстановкой, принесут лишь вред. И эта гармония, конечно, требуется и от организационных мероприятий. Короткие сроки службы требуют, между прочим, водопровода в красноармейской бане и механической пилки дров. А если нужно качать воду и пилить дрова вручную, если в полку есть свой огород, то нужны более длинные сроки службы. Милиционный принцип требует значительных кредитов на обучение, чтобы обставить армию, как школу. Задача плана — оркестровка, сложение усилий.

Перестраивать надо, но на широком фронте, так как все зубчики механизма цепляются один за другой. Резкая ломка в каком-либо одном направлении — например, в сторону развития исключительно территориальных дивизий, при сохранении прежней экономики, неграмотности деревни, отсутствии культурных навыков, дорожном безобразии и т.д., — представляет неустойчивое и негармоничное организационное творчество. И организационная гармония опять-таки должна сопрягаться с общими представлениями нашими о характере будущей войны.

Современные условия ведения операции весьма часто требуют образования сводных частей. Резервы в бою импровизируются за счет отдельных частей фронта, где они излишествуют. Это явление связано с длительностью современных боевых столкновений. Генерал Куропаткин сумел в сражении на р. Шахе сымпровизировать новый резерв в 40 батальонов, и не только с его помощью вырвал Путиловскую сопку и свел уже проигранное сражение в ничью, но и открыл новую оперативную страницу.

В мировую войну немцы отличались тем, что сводные дивизии и корпуса, надерганные ими по батальону со всего фронта, держались при обороне почти так же упорно, как и нормально организованные дивизии. В сентябре 1915 г. прорыв в Шампани немцы заткнули корпусом из 20 батальонов, принадлежавших к 10 различным дивизиям. Еще более пестрый состав представлял сводный корпус Бернгарди, которым немцы прикрыли, в момент Луцкого прорыва, Ковель. Их батальоны, как кубики, можно было собирать весьма различным образом. Для этого нужна высокая сознательность войск и уверенность их в том, что в случайном начальнике они найдут человека, которому интересы чужого германского батальона так же дороги, как и своего.

Французам, и в особенности старой русской армии, такие импровизации удавались гораздо хуже. При выделении из-под своего ведения каждый начальник, руководимый эгоизмом, отбирал наиболее слабую часть. Последняя чувствовала, что в рамках чужой группы ее ни жалеть, ни награждать не будут, и стремилась больше показать усердие, чем оказывать его. Начальники, умевшие обращаться с чужими войсками, были на счету. Понимание долга обычно ограничивалось узкими организационными рамками[110].

Территориальные части, особенно в первый период войны, требуют крайне бережного отношения к сохранению хрупких еще нитей их организации, и по природе своей мало отвечают такому способу комбинирования резерва.

Конкретные политические цели, которые имеются в виду при подготовке к войне, конечно, должны быть глубоко продуманы и точно формулированы: при легкомысленном их выдвижении получаются и легкомысленные сдвиги в плане войны и строительстве армии. Так, славянофильская мечта о захвате Константинополя привела к тому, что свыше двух десятков лет значительные, однако недостаточные, средства расходовались нами на подготовку переброски десанта на берега Босфора. Вплоть до русско-японской войны интеллектуальная работа Одесского военного округа сосредоточивалась на этом десанте; производились десантные маневры, были заготовлены особые большие лодки для перевозки десанта на берег, и нормальные приспособления для подъема лодок, существовавшие на пароходах «Русского общества пароходства и торговли», были заменены более крепкими, так как были слишком слабы для этих лодок; был сформирован в Одессе особый десантный батальон, имевший обширную материальную часть. Конечно, серьезное выдвижение такой политической цели, как захват Константинополя, должно было связаться с рядом обширнейших экономических, политических и военных мероприятий, без которых потуги Одесского военного округа немного стоили. И совершенно был прав Сухомлинов, настоявший в 1909 году на уничтожении этой десантной подготовки — «дорогой игрушки», которая «сверх того, может стать опасной забавой» [111].

Примером нерациональной организации является устройство Красной пехоты в течение гражданской войны. Принципиальное желание уменьшить процент нестроевых привело первых устроителей к отказу от корпуса, как организационной единицы, что в условиях гражданской войны было, несомненно, правильно. Но в дальнейшем штат дивизии возрос до 50 тысяч. Автору этих строк в 1918 г. приходилось, в служебном порядке, доказывать, что при расстроенной экономике и крайнем ослаблении железнодорожного транспорта, для гражданской войны выгодно принять маленький штат дивизии — в 8 батальонов, или даже в 4 батальона и 3 батареи, по образцу штата довоенных Закаспийских бригад, что сила дивизии в 5—6 тысяч наилучше отвечает сложившимся условиям гражданской войны. Восторжествовало, однако, противоположное требование — перевести дивизии из 18-батальонного в 27-батальонный состав. 18 батальонов дивизии, при данной экономической базе войны, могли быть только очень слабы и не превосходили немногих тысяч; желание иметь больше пехоты вело главнокомандование к увеличению числа батальонов, но так как экономика оставалась та же, то батальоны делались еще слабее, и численность строевых в дивизии не повышалась. Зато тылы росли на все 27 батальонов, и в результате за несоответствие организации требованиям характера войны пришлось поплатиться неимоверным повышением числа нестроевых над бойцами. Отношение 12 нестроевых к одному строевому считалось уже благополучием, и часто росло значительно далее[112]. Дивизии же дрались в том же составе 2—6 тысяч, который намечался Всероссийским главным штабом. Огромные тылы поедали те тощие запасы, которые направлял центр своему героическому фронту, закупоривали железные дороги в тылу, стесняли маневрирование. Ведение войны удорожалось во много раз.

В мировую войну французы, страшно стесненные в людском материале (слабая рождаемость — отсутствие «дара женщин»), имели самый скромный тыл, говорили даже об отношении 0,5 нестроевого на 1 строевого. В Германии в октябре 1916 г. в полевой армии находилось 4.585.000 человек и на этапах и в тылу 3.377.000; если мы примем, что в действующей армии находилось 20% нестроевых, а в тылу около 20% несло строевую службу, то окажется на одного германского строевого имелось всего 0,85 нестроевых.

В действительности, однако, процент нестроевых в Германии был вдвое выше, так как задержка роста этапных формирований была слишком велика и компенсировалась обильными откомандированиями из строя, в особенности зимой и на период позиционного затишья; часто число откомандированных доходило до 400 на батальон; в роте, имевшей по списку 150 человек, налицо было не больше 60—70 солдат; вот перечень причин отсутствия: больные, арестованные, отпускные, в пулеметных школах, в строительных ротах, в частях связи, на усиление минных работ, для несения караулов, санитары, носильщики, уборщики лошадей, ординарцы, курьеры, писаря, обозные, служащие войскового кооператива, офицерского собрания, оружейной мастерской, мастеровые, казначеи, фельдфебеля сборных тыловых команд; в случае неприятельского наступления в дивизии указывался особый сборный пункт для сбора этих откомандированных лиц, и иногда собирался таким путем значительный резерв.

В русской старой армии отношение нестроевых к строевым в мировую войну, уже при первой мобилизации, равнялось 2 человекам в тылу к 1 строевому и затем превысило трех нестроевых к одному строевому. Это отношение вообще очень показательно[113]. На нем отражаются величина территории, вместе с коей увеличивается количество нестроевых, в связи с отрывом от районов снабжения и пополнения; большее или меньшее богатство общей базы, порядок призыва запасных; степень огосударствливания войскового хозяйства, т.е. степень, в которой хозяйственные интересы данной части отмежевываются от общих: если полки будут не доверять армейскому снабжению и стараться возить в своем полевом хозяйстве запасы всего, что попадется — большие лопаты, щиты, муку и т. д., то обозы сейчас же вырастут вдвое; обилие человеческого материала, компетентность начальников; высота дисциплины; дух пополнений; густота железнодорожной сети[114] и регулярность се работы; качество дорог для гужевой тяги; пропорциональное отношение в обозе грузовиков, парных повозок и двуколок. Ведь двуколочный обоз требует вдвое больше обозных, чем обоз из парных повозок, и те лица, которые оказывают предпочтение легкому двуколочному обозу, незаметно содействуют умножению вдвое числа нестроевых.

Современные огромные тылы в значительной степени развились вследствие тяготения современных армий к предоставлению солдату возможного комфорта и лучших гигиенических условий. Переход с сухарей на хлеб, чрезвычайно важный для сохранения здоровья солдат, вынудил увеличить в XX веке одни полковые и дивизионные обозы русского трехдивизионного корпуса на 324 повозки. Еще большее увеличение обоза было связано с введением походных кухонь, так сохраняющих силы войск. Но чтобы не стать лицом к лицу с совершенно невозможно разросшимся тылом, надо продумывать до конца относительно каждой лишней повозки: имеется ли безусловная необходимость отяжелить ею штаты. В начале гражданской войны 1861—65 г.г. одной из существенных слабостей войск Севера являлась избалованность солдат, для которых был установлен роскошный и очень грузный паек; это ставило армии Севера, при скверных грунтовых дорогах, в абсолютную зависимость от железнодорожных и речных путей и лишало их свободы маневрирования, которая имелась у живших впроголодь армий южан. Чтобы притти к победе, армии Севера должны были отказаться от многих требований комфорта и перейти на сытный, но умеренный паек, весящий на 33% менее первоначального.

Другой причиной увеличения обоза, а следовательно, и количества нестроевых, является раздробление транспорта по отраслям снабжения. Известно, какая экономия на транспортных средствах получается в городе от слития разных видов транспорта в мощные организации. Крупная экономия может быть получена и в тылах действующей армии от установления универсальных транспортов для удовлетворения всех потребностей. Мы имеем в виду уничтожение артиллерийских парков, не имеющих ныне никаких оснований для существования. Простая телега использует лошадиную тягу в полтора раза экономнее, чем зарядный ящик, лучше следует по плохим дорогам или по изрытому воронками полю. Специальный артиллерийский транспорт оказывается банкротом в случае развития сильной боевой деятельности и бездействует годами, когда не хватает обыкновенных транспортов для подвоза строительных материалов на позиционные работы.

Дивизия должна иметь некоторое количество транспортов для обслуживания всех своих потребностей. Было бы выгодно эти транспорты организационно не сращивать с дивизией. Потребность в них может значительно колебаться при различных оперативных ролях, которые может выполнять дивизия. Кроме того, при переброске дивизии нет необходимости тащить за ней все ее транспорты. Если случайные гастроли войсковых соединений в кадры чужой дивизии могут не всегда заканчиваться 6лагополучно, то от обозных частей мы можем требовать работы по обслуживанию и совершенно незнакомых им войск.

Проблема уменьшения процента нестроевых является в то же время и проблемой увеличения полезной работы армии. Если армия по намеченному количеству превосходит экономические возможности государства, то мы встретимся с неудержимым ростом тыла. Будут расти войсковые прачечные, войсковые театры, появятся фронтовые мастерские, которые будут расти до размера фабрик, но число бойцов будет не увеличиваться, а уменьшаться. Бедное государство, при недостаточной осмотрительности, особенно легко может уклониться в сторону самого неэкономного ведения войны. Такое государство, как СССР, которое только с крайним напряжением, в обрез, может нести расходы по войне, должно с совершенной беспощадностью и решительностью подойти к проблеме сокращении числа нестроевых. И если нам не удастся, при нашей отсталой экономике, добиться выгодных соотношений французской и немецкой армий, если мы обречены вести войну дороже и шире расходовать человеческий материал, то этому все же должен быть поставлен предел. Победу дадут не неограниченные мобилизации старших возрастов, а строжайший учет каждого человека, призванного в Красную армию.

Если театр военных действий представляет нагромождение высоких обрывистых гор, обращающее доступные коннице пространства в узкие дефиле, а в более равнинной своей части пересечен виноградниками, садами, сплошь изборожден крепкими заборами, то, естественно, армия, подготавливающаяся действовать на такой местности, будет иметь в своем составе лишь немного конницы. Совершенно разумно итальянская армия всегда в своем составе имела меньший процент конницы, чем другие армии, так как ни в Альпах, ни в Тироле, ни в Карстах, ни в Ломбардии действия конницы не могли бы получить значительного развития.

Но было бы ошибочно ограничивать диалектический подход к решению о пропорции каждого рода войск лишь условиями местности. Совершенно ясно, что в зависимости от численности вооруженных сил обеих сторон можно ожидать или сплошного, насыщенного фронта, тянущегося через весь театр военных действий, или фронта прерывчатого, жидкого. В последнем случае для быстрых маневров конницы, очевидно, открывается широкий простор. Надо полагать, что, чем меньше численность вооруженных сил по сравнению с районом операций, тем большие возможности открываются для конницы, а следовательно, конница в слабой численно армии должна представлять большой процент.

Но важна не столько численность, сколько качество неприятеля. Золотой век конницы всегда совпадал с периодами слабой, несплоченной, склонной к разложению и дезертирству пехоты. Такова была природа успехов Зейдлица в век Фридриха Великого. Лавры красной конницы объясняются не только ее лихостью, но и разложением среди белых и польских пехотных частей. Конница гражданской войны состояла сплошь из добровольцев, а состав пехоты, за исключением крепких кадров, на которые ложились труднейшие задачи, образовывался преимущественно принудительно мобилизованными крестьянами.

Несомненно, в мировую войну некоторые кавалерийские начальники во всех армиях оставляли желать лучшего. Но, в общем, конница отошла на второй план не потому, что она была плоха, а потому, что условия войны исключали возможность одержания ею крупных успехов. В гражданской войне, наоборот, экономическая разруха выдвинула конницу на первый план, и сейчас же оказались нужные таланты вождей.

Таким образом, конница, как и всякий другой род войск, представляет ценность не сама по себе, а в связи с простором, который характером войны открывает для ее деятельности. Какой процент конницы надлежит иметь в составе армии? Ответ можно дать лишь в зависимости от нашей оценки будущих условий столкновения: насколько нам и противникам удастся поднять уровень экономики, каковы будут массы и их дисциплина, насколько можно рассчитывать на разложение в неприятельских рядах вследствие развития классовой борьбы, в каких районах предстоит сражаться.

Аналогичные рассуждения следует повторить для каждого рода войск. Организатор армии не может ни руководиться шаблонами (4 пушки на 1000 штыков, якобы по примеру Наполеона I), ни откликаться на моды, как Эолова арфа на дуновение ветра.

Надо помнить, что по числу своих стрелков (4 тысячи) современная дивизия равняется пехотному полку начала мировой войны, а требования на охранение, на рабочую силу, на глубину боевых построений, на длительность напряжения — при современных растянутых фронтах еще увеличились. Машинизированная рота народилась в конце мировой войны, при остром недостатке пополнений, при сильном понижении наступательного духа в пехоте, при боевых действиях, ясно определившихся, как топтание на одном пятачке, при обстановке законченной промышленной мобилизации и богатства в автоматическом оружии, при сплошной проволочной чаще перед пехотой и сплошном частоколе батарей позади нее, при наличии значительного числа танков, взявших на себя важную роль в наступлении, и при великолепных сообщениях в тылу. И все же немцы замечают, что американская пехота, очень плохо подготовленная тактически, с весьма слабыми сноровками, с неопытным командным составом, своими массовыми атаками в последних крупных боях 26 сентября—4 октября 1918 г. выигрывали более крупные пространства и наносила сильнейшие удары, чем многоопытная французская пехота со своей групповой тактикой.

Впрочем, французы в конце мировой войны чрезвычайно экономно пользовались огневыми средствами пехоты. Машины ближнего боя чаще присутствуют в бою, чем стреляют. Увлечение пехотным огнем началось у французов, когда война уже кончилась. Огневая сила пехоты не представляет чего-либо абсолютного. Французы имели в 1914 году в батальоне по 12 килограмм вооружения на бойца, в 1921 г. — по 44 килограмма (более 2,5 пудов). Количество боевых припасов, которое может выпустить батальон, увеличилось, по расчету на число бойцов, в 7,1 раз. Это, очевидно, подсчитано в надежде на топтание на месте и густую сеть железных и шоссейных дорог. Это свидетельствует, что французы не собираются посылать своей пехоты на территорию, похожую на театры войны СССР, разве что для действия в прибрежной полосе, у самого уреза моря. Это свидетельствует, что французы, отрезав от Германии громадные ломти, перешли к исторической обороне. Эти цифры совершенно не являются законом. Действительная огневая сила фронта представляет производную от многих переменных, в том числе и от дорожной сети.

Машинизированная рота также требует диалектического подхода. В одном случае соответствующей явится одна ступень машинизации, в другом — другая. Французские тяжеловесные пулеметные батальоны ни в силах охранять свой собственный фронт и без сплошного проволочного заграждения оказываются совершенно беспомощными. Но и они могут оказаться на месте, занимая заблаговременно укрепленные позиции и позволяя сосредоточить таранный удар на выгодных исправлениях.

Опыт гражданской войны еще не взвешен. Часто бывали случаи, когда полки, уменьшившиеся до состава роты, имея по пулемету на 20 стрелков, удерживали широкие участки, а не обстрелянные, пассивные, только что мобилизованные дивизии терпели неудачу, в которой изобилие людей играло лишь отягчающую роль.

Однако, обсуждая пропорцию пехоты к остальным родам войск, нельзя забывать что темп, в котором в бою выматывается пехота, несомненно, во много раз быстрей, чем темп, в которой тает боеспособность других родов войск, в особенности артиллерии, и поэтому пехота нужна в большем проценте, чем этого требует выгоднейшее тактическое соотношение. В позиционной войне остро ощущается необходимость смены пехоты, чтобы реставрировать пехотные части, снятые с фронта, и дать им отдохнуть. В маневренных условиях, без проволоки, требуется еще более многочисленная пехота. Все прорывы Людендорфа в 1918 году были неудачны из-за того, что германские армии боялись сами создании «слоеного пирога» (так выражал свои опасения Куропаткин в 1904 г.) и стремились после прорыва к сохранению сплошного фронта и скорейшему воссозданию проволочного забора по всему фронту; эта неспособность перехода германских войск к маневренной войне не вытекала ли из слабости пехотных дивизий и страшной перегрузки материальной части?

И в процентом определении пехоты, и в ее организации, и в ее тактике решение зависит от общих условий войны. Во всяком случае, групповая тактика требует подготовленных вождей групп и может развиваться только в соответствии с их подготовкой: а оборонительные тенденции ведут к большому нагромождению техники в пехоту.

Машинизация пехоты должна также стоять в тесной зависимости от роста артиллерийского огня. Характер артиллерии зависит также от обстановки. Энергичная работа по укреплению французского и русского приграничных районов дала толчок к созданию немцами мощной тяжелой артиллерии. Если у противника не будет бетона, то незачем обременять себя особенно крупными калибрами. Бедное государство должно шире использовать самую дешевую форму артиллерии — гаубицы. На азиатских театрах, с их плохими путями сообщений, процент артиллерии должен быть значительно ниже, а калибры меньше. Игнорирование же необходимости могущественной артиллерии на европейских театрах приведет к тому, что пехота будет нести большие потери, и скоро и по духу и по тактической подготовке будет значительно уступать противнику, имеющему, значительный перевес в артиллерии. И нужно не слишком уступать в качестве: на Западе дальность полевых пушетров намечается в 12 километров, а пушек шестидюймовых — в 30 километров.

Большее или меньшее значение воздушного флота и состав его вытекают из характера войны. Воздушный бой является естественным в воздушной теснине, а таковой является пространство между Льежем и Бельфором, покрываемое в течение двухчасового полета. Здесь будет больше работы истребителям, и «асы» покроют здесь весьма значительно рекорды, которые могут стяжать лучшие воздушные бойцы на растянутом русском фронте. Культурность неприятельской страны увеличивает количество целей для воздушных бомбардировок и требует большего числа бомбардировочных самолетов. В лесистой Белоруссии воздушная разведка даст не столь полные результаты, как на черноземных степях юга. Нельзя забывать и того, что авиация, требующая оборудованных аэродромов, является наименее подвижным родом войск.

Нужно себе ясно представить характер будущих операций, нужно уловить требования, которые они выдвинут для тактики, и только тогда можно правильно решить задачи об организации именно тех родов войск и в той пропорции, в которой это действительно нужно. Правильное решение может дать огромную экономию, но оно улыбнется только организатору, являющемуся мастером в стратегии, оперативном искусстве и тактике.

Раньше все внимание было обращено на такую организацию тыла, которая позволяла бы возможно уменьшить глубину походных колонн и тем облегчить маневр, совершавшийся походным порядком по грунтовым дорогам. В настоящее время громадное значение получает маневрирование по железным дорогам; быстрота переброски войск по последним часто имеет решающий характер. Было бы ошибочно полагать, что эта быстрота зависит исключительно от железнодорожной техники и от умения войск быстро садиться в вагоны и быстро очищать станции высадки. Существенное значение имеет и организация войск. В мировую войну русская дивизия требовала почти 60 эшелонов, а германская дивизия — только 30. На рельсах германская дивизия занимала вдвое меньшую глубину и при равных железнодорожных условиях сосредоточивалась вдвое скорее. Объяснение лежит не в том, что германская дивизия была трехполковая, а русская — четырехполковая. Существенное значение имеет организация тыла.

Войска должны иметь известные запасы снабжения и известный обоз для того, чтобы поднять эти запасы и подвозить снабжение взамен расходуемого. Этот снабжающий аппарат должен быть приурочен к определенным иерархическим инстанциям. Хотя функции распределителя снабжения в известной мере повышают авторитет командной инстанции, однако, нет необходимости, чтобы каждый начальник непременно имел своего каптенармуса, в масштабе командуемой им части.

Принципиально, выгодно концентрировать запасы и функции снабжения в немногих инстанциях. Концентрация запасов позволяет обойтись меньшим их количеством сравнительно с методом распыления их, и позволяет целесообразнее их использовать: патроны подвозить тому, кто сражается, а продовольствие тому, кто не смог раздобыть его на месте. Однако, было бы неразумно централизировать все снабжение фронта в инстанции фронта, так как последняя, конечно, не может следить за всеми надобностями различных войсковых частей. Известную часть подвижных запасов и обоза надо включить в состав отдельных частей, чтобы они могли своими средствами удовлетворить потребности, возникающие в процессе боя. Но размер дивизионного обоза является весьма относительным: дивизия в Германии была освобождена почти от всех хозяйственных функций, которые были переданы корпусу. Эта легкая организация дивизии в особенности отвечает современному характеру войны. Если дивизия измоталась на фронте в течение двухнедельных боев и отводится назад, то зачем же собирать в резерв и тыловые учреждения, которые могут регулярно работать изо дня в день многими месяцами? Следовательно в этих учреждениях излишек. Коли нужно усилить один участок фронта за счет другого, то в большинстве случаев требуется лишь усиление бойцов, а не тыловых средств. Поэтому немцы смотрели на корпус как на хозяйственную единицу, и без особой надобности не занимались переброской корпусов, а дивизии сотни раз перебрасывались с одного фронта на другой; на горячих местах Западного фронта дивизии регулярно менялись. Германский корпус представлял собой как бы гостиницу, куда дивизия могла являться без своего самовара, посуды и белья; русская же дивизия, как помещики в былое время, возила с собой полное хозяйство, и, конечно, регулярно опаздывала.

Это опоздание было неизменно тем крупнее, чем сильнее обрастала хозяйственно часть. Русская гвардия требовала уже по 120 поездов на дивизию, так как она особенно богато была обеспечена всякими учреждениями земского и городского союзов — зубоврачебными кабинетами, походными банями, отрядами для постройки артезианских колодцев, походными отделениями экономического офицерского общества, бесконечным числом санитарных отрядов. Зимнее сражение в Мазурских озерах (февраль 1915 г.) должно было бы иметь характер встречной операции, но мы запоздали: гвардия бесконечно долго собиралась с Юго-Западного фронта в Ломжу; вперед посылались особенно бесполезные для боя учреждения, относительно которых у гвардейского корпуса были опасения, что высшие штабы прекратят подачу эшелонов и отрежут их от него. Уже после прибытия в Ломжу сотни поездов, гвардия еще не представляла никакой боевой силы.

Можно отметить, что в гражданскую войну число эшелонов, которого требовали дивизии, иногда не находилось в соответствии с количеством представляемых последними бойцов. Частые перебои в снабжении центром заставляли дивизии обзаводиться своим хозяйством, до двухмесячного запаса муки и больше.

Надо воспитать командный состав в доверии к снабжению высшими штабами, и покончить с типом помещичьей дивизии. Нужно, чтобы все понимали, какое преступление — тормозить оперативный маневр на рельсах требованием лишнего эшелона. И нужно на примерах показать, что оперативные преступления, как и уголовные, безнаказанными не остаются. Нужна организационная ломка.

Стратегия в мирное время должна уделять достаточное внимание организационным вопросам, так как раз созданная организация в будущем свяжет определенным образом стратегические решения.

3.ВОЕННАЯ МОБИЛИЗАЦИЯ

Военная мобилизация является испытанием здоровья всего государственного организма. После успехов пруссаков в 1870 г. мобилизационному искусству было уделено повсюду достаточное внимание; каждое государство обладает кадрами опытных мобилизаторов-техников. Однако, теория стратегии не может игнорировать вопросов мобилизации, тесно связанных с боеспособностью вооруженных сил, и должна подойти к ним критически с точке зрения последних войн.

В 1870 году, в течение первого месяца военных действий, пруссакам удалось запереть и обложить в Меце лучшую французскую армию Базена, а следующую армию, Мак-Магона, взять в плен под Седаном. Ничтожные остатки французских кадров, моряки, пожарные, части, находившиеся на пути к формированию, были собраны в Париж и там обложены пруссаками. Французские провинции казались совершенно беззащитными; однако, Гамбетта, опираясь на экономическую мощь Франции и открытые морские сообщения, сумел развернуть по всей Франции широкую мобилизационную работу: за 4,5 месяца своей работы Гамбетта формировал, в среднем, по 6 тысяч пехотинцев и 2 батареи в сутки. Мольтке был положительно озадачен быстротой, с которой вырастали новые неприятельские войска: в декабре 1870 г. он писал генералу Штиле: „В операциях, увенчавшихся беспримерными успехами, немецкая армия смогла взять в плен все силы, которые неприятель выставил в начале войны. Тем не менее, в течение только трехмесячного срока Франция нашла возможность создать новую армию, превосходящую по числу погибшую. Средства неприятельской страны представляются почти неистощимыми и могут поставить под вопрос быстрый и решительный успех нашего оружия, если наше отечество не ответит равным усилием.“ В дальнейшем Мольтке многократно повторял: „эта борьба нас удивила с военной точки зрения в такой степени, что поставленный ею вопрос придется изучать в течении долгих лет мира“[115].

Сам Мольтке старший, взвесив все приведенные обстоятельства, пришел к мысли, что в борьбе на два фронта нельзя рассчитывать на сокрушение в течение одного года войны ни Франции, ни России, и остановился на плане войны на измор, с обороной против Франции и нанесением России удара с ограниченной целью, в направлении на Седлец. Но, теоретически, поставленный Мольтке вопрос освещен не был, так как это освещение является возможным только при условии коренной ломки традиционных положений стратегии.

Действительно, если Гамбетта сумел добиться крупных результатов, будучи вынужден импровизировать новые формирования во всех деталях, то, при известной подготовке, мобилизация новых сил государства могла бы создать еще более внушительную и прочную вооруженную силу.

Эволюция человеческих обществ за последние сто лет характеризуется огромным увеличением производительности труда, накоплением материальных ценностей, мощью транспорта, быстротой сношений, распространением организационных навыков. Задачи, требовавшие раньше многих лет, могут теперь разрешаться в немногие месяцы. Эти обстоятельства и являются предпосылками успешного формирования новых войск в краткие сроки, от которого теперь не откажется, в случае войны, ни одно государство. Мобилизация еще недавно казалась моментом; мобилизационные органы минировали мирную структуру государства, чтобы дать единовременный взрыв, собрать в течение двух-трех недель те людские массы и материальные средства, которыми война начиналась, велась и заканчивалась. И горе, и смех вызывало перед мировой войной сообщение Гл. арт. упр., что последнему нужно 420 дней для мобилизации патронов и снарядов. Мы стремились к тому, чтобы уже в первый месяц войны стратегическое развертывание наших средств и сил было закончено.

Новая экономическая мощь человечества дает мобилизации измерение во времени, растягивает ее на всю войну, делает перманентной. Несомненно, было ошибкой, что к мировой войне готовились, в сущности, как к маленькой войне, и имели в виду, собственно говоря, маленькие мобилизации. Как известно, Германия в мирное время действительно охватывала воинской повинностью только 70% наиболее сильной физически части населения; часть этих 70% была мобилизована непосредственно при объявлении войны, а другая часть должна была явиться пополнением для них; эти 70% были обеспечены мобилизационными запасами снаряжения. Но так как война предъявляла требование крайнего напряжения сил, нельзя было оставить неиспользованными остальные 30% человеческого материала; из них можно было составить новые части, обучив их, организовав кадры, заказав нужное им снаряжение, при чем, конечно, можно было широко использовать остатки снаряжения частей, мобилизованных в первый прием.

И действительно, через две недели после объявления войны, 16 августа 1914 года, как только схлынула мобилизационная горячка, военный министр генерал Фалькенгайн отдал приказ о сформировании 6,5 новых корпусов (XXII—XXVII резервные корпуса и 6-я баварская резервная дивизия). На это формирование было предоставлено 55 дней (срок готовности 10 октября). Солдатский состав этих корпусов, наполовину из добровольцев, был превосходен, командный состав оставлял желать много лучшего, так как для этих формирований не было предусмотрено никакого выделения кадров из полевых частей, и он образовывался за счет отставных и ландштурменных офицеров. Так как промышленность еще только приступала к мобилизации, то снаряжение пришлось собирать по мере возможности; каски раздобыли, отобрав их у полиции.

Как только военная промышленность заработала, 13 ноября был отдан приказ о третьем эшелоне — мобилизации 4,5 новых корпусов (XXXVIII—XXXXI резервные корпуса и 8-я бав. рез. див.). Срок был дан 68 дней (к 20 января 1915 г.). Полевая артиллерия этих корпусов была получена путем заимствования с фронта, где батареи перешли с 6-орудийного к 4-орудийному составу. Надежные кадры пехота и штабы получили путем назначения энергичных начальников с фронта.

Одновременно требовалось формирование железнодорожных, телеграфных, автомобильных, авиационных частей, — общей численностью в 150 тысяч человек.

В течение 1915 года, путем перехода дивизий в трехполковой состав и новых формирований, было образовано 50 дивизий.

В течение 1916 года было сформировано 14 новых штабов корпусов (№№51—64) и 48 новых дивизий, частью за счет понижения состава существовавших дивизий. В 1917 году было образовано заново 10 новых дивизий (231—240); приказ был отдан 6 ноября 1916 года, исполнен — в марте 1917 г.; за ним последовало 14 новых дивизий и 4 новых штаба корпуса; еще 8 новых дивизий получено было за счет уменьшения штата старых.

Параллельно с этим тыл энергично формировал пулеметные части, увеличивая число их во много раз против намеченных первоначальным планом мобилизации; число легких и горных батарей с 1.141 поднялось до 2.821, противосамолетная артиллерия увеличена с 18 до 2.558 пушек, тяжелая артиллерия в течение войны из состава в 35 тысяч человек, 3.400 лошадей и 576 орудии выросла до 419 тысяч человек, 202 тысяч лошадей, 6.500 орудий.

В такой же степени росли и другие технические части. Столь же поучительный пример перманентной мобилизации представляет и Англия. В мирное время английская армия состояла из 6 полевых и 14 территориальных дивизий. Уже в сентябре прибыла первая канадская дивизия на поддержку полевым дивизиям на французском фронте, в ноябре началось прибытие индийских дивизий, в декабре прибыли первые две территориальные дивизии из Англии. Китченер составил план удвоения полевых и территориальных дивизий и формирования 30 новых (Китченеровских) дивизий, и этот план был осуществлен. В 1916 году, через 20 месяцев после начала войны, Англия согласилась расширить свой фронт во Франции; в 1917 году все дивизии были готовы, но командование являлось еще неокрепшим; дивизии были бы мало пригодны для маневренной войны. В 1918 году надо рассматривать напряжение Англии как достигшее кульминационной точки. Еще более поразительный пример перманентной мобилизации представляет формирование армии Соединенных Штатов в 1917—18 г.г.; Соединенным Штатам в этот период не приходилось удерживать какого-либо фронта, и работу они могли вести вполне спокойно.

Мы остановились на примерах из мировой войны. Весьма любопытна также война за нераздельность Соединенных Штатов в 1861—65 г.г.

Опыт гражданской войны, конечно, также говорит за перманентность мобилизации в течение всей войны, так как вся Красная армия возникла в процессе производившихся во время войны формирований.

Франция в настоящее время решает мобилизационную задачу поэшелонно. «Армия прикрытия» — 32 дивизии, имеющие сильные кадры, образуют первую очередь. Вторая очередь, это — новые формирования, для которых имеется два миллиона резервистов, но отсутствует очень многое — и 90% кадров, и часть необходимого снаряжения. Не дни, а месяцы потребуются на мобилизацию второй очереди. И совершенно самостоятельная мобилизационная работа будет кипеть в колониях по формированию чернокожих войск. Только готовность армии прикрытия ставится вне всякой зависимости от успеха мобилизации промышленности.

Отсюда мы должны прежде всего сделать вывод, что роль тыла в течении войны далеко не ограничивается производством первой мобилизации и дальнейшей высылкой укомплектований. Даже в том случае, если бы неуспешность промышленной мобилизации и властные веления экономики заставили отказаться от расширения вооруженных сил, все же, несомненно, пришлось бы формировать много новых технических частей, так как, сколько бы ни стремились мирные соображения ответить потребностям будущей войны, все же характер ее во многом окажется непредусмотренным нами, и нельзя не считаться с необходимостью внесения серьезных поправок в существующую организацию.

Современная эшелонная мобилизация заставляет нас вспоминать давно минувшее. Летом 1813 г., в течение перемирия, русская действующая армия в Пруссии была усилена с 90 до 170 тысяч; одновременно в пределах Польши формировалась так называемая польская резервная армия Бенигсена, поспевшая к Лейпцигскому сражению; во внутренних губерниях России приступлено было к формированию следующего эшелона — резервной армии Лобанова-Ростовского. Как и тогда, так и теперь было экономически не по силам закончить всю подготовку к началу войны и открыть ее с максимумом напряжения сил.

Необходимость гибкости мобилизационных предположений обусловливается требованием подчинения мобилизации политической обстановке, сложившейся к моменту мобилизации. В России в 1914 году существовал план общей мобилизации, но политическая обстановка требовала лишь мобилизации, направленной против Австрии. Мобилизация Петроградского, Виленского и части Варшавского округов являлась мероприятием, явно направленным против Германии; желательно было бы избегнуть его, чтобы отклонить от себя одиозность прямого вызова Германии на войну. Между тем, мобилизация части военных округов оказалась технически не проработанной; округа были связаны между собой обширными передачами запасных и т. д., и отказ от предусмотренной во всех деталях общей мобилизации бросал русскую армию в русло импровизации. Поэтому военное командование употребило все меры, чтобы вырвать приказ об общей мобилизации, что ему и удалось. Политика подчинилась дубовой, негибкой мобилизационной технике. Средства торжествовали над целью.

Конечно, мобилизация приводит государство в состояние, подобное кипению, и, чтобы не заблудиться в этом потоке бродяжничества, наиболее просто — каждому указать твердо определенное место. Но необходимо предъявить к мобилизации требование величайшей гибкости и децентрализации; армия должна иметь возможность мобилизовать любое число любых дивизий, нисколько не нарушая этим мобилизационной готовности остальных. Мобилизация всей армии должна являться лишь суммой мобилизации всех ее частей, а не представлять самодовлеющего целого.

Так как мы теперь видим в мобилизации не единичный акт, а непрерывный ход работы, то понятие общей мобилизации мы вовсе не можем признать отвечающим сути дела. Каждая мобилизация теперь является частной; даже мобилизацию всей Красной армии в начале войны мы будем рассматривать лишь как первый эшелон мобилизации.

В том историческом периоде, в который мы вступаем, надо ожидать и возвращения к затяжной подготовке к войнам, господствовавшей в до-Мольткевский период. §12 Лиги наций, стремление использовать ресурсы доминионов (Англия), чернокожих африканских колоний (Франция), необходимость вооружиться (Германия), низкая степень мирной подготовки (Соединенные Штаты) убеждают нас в этом. Можно нарисовать себе картину объявления в настоящее время в двух враждующих государствах экономической мобилизации при неподвижном состоянии вооруженных сил на мирном положении.

Решительно всюду должно господствовать начало экономии сил. Оно будет нарушено, если мы назначим для войны большее количество сил, чем способно выставить государство. Россия к началу 1917 года перемобилизовалась. Оно будет нарушено также в том случае, если на войну будет назначено больше сил, чем надо для того, чтобы уверенно разрешить ее задачи.

Приводимая таблица начального периода мировой войны убеждает нас, что уже перед ней все государства обращали внимание на использование предмобилизационного периода. «Предостерегающие телеграммы» в Англии, положение об угрожающей опасности в Германии, 7 мероприятий периода напряжения и предмобилизационный дневник «Б» во Франции — в общем, соответствовали нашим мероприятиям, намеченным на предмобилизационный период. Желательно каждой армии встретить мобилизацию, подготовив все, что можно сделать без призыва запасных и поставки лошадей и конской повинности. В будущем надо ожидать еще большего развития деятельности в предмобилизационный период. Учебные или поверочные сборы запасных, созыв территориальных дивизии для отбытия упражнений и, прежде всего, обширные экономические мероприятия явятся дополнением предмобилизационного периода в будущем. Указанные мероприятия являются приметами, за которыми дипломатические и военные агенты должны зорко следить, как и за разъездами дипломатов и занятием руководящими органами печати боевых позиций[116].

Весьма желательно добиться полной независимости мероприятий по мобилизации и мероприятий по использованию для оперативных целей мобилизованных частей друг от друга. Только при такой независимости можно удовлетворить требованиям гибкости и мобилизации и оперативных соображений. Однако, эти мероприятия тесно сплетаются между собой в пограничных корпусах, на которые выпадает несение боевой службы одновременно с производством мобилизации. В случае наличности в пограничной полосе важных центров (крепость Льеж в 1914 г.) или значительных искусственных сооружений (железнодорожный мост через Западную Двину), или совпадения с пограничной чертой оборонительного рубежа (Днестр), эти боевые задачи, подлежащие решению, могут получить значительный объем. Обычный прием их решения заключается в привлечении войск, скорее всего мобилизующихся (кавалерия) или могущих вести мобилизационную и боевую работу одновременно (авиация), а также в формировании в каждом не слишком отдаленном от границы корпусе сводной бригады пехоты, с немногими батареями; эта сводная бригада выступает в мирном составе, пополнившись лошадьми путем покупки или из наличности других войсковых частей, и мобилизуется или предварительно путем индивидуального призыва запасных, или на фронте, путем доставки пополнений, зарядных ящиков и обоза, или во вторую очередь, вернувшись в пункт своего квартирования, как только ее сменят закончившие мобилизацию части. Существует обычай, для облегчения мобилизации, содержать пограничные корпуса в большом составе рядов. Считаясь с указанным приемом, представляется выгодным особенно повышать мирный наличный состав в некоторых полках, предназначенных для прикрытии мобилизации. Имея в виду потребности войск прикрытия, во Франции закон предоставлял военному министру право индивидуального призыва запасных, без объявления общей или частной мобилизации. Этим путем в 1914 г., за два дня до назначения общей мобилизации и не привлекая внимания законодательных учреждений, военный министр укомплектовал 5 пограничных корпусов. Индивидуальный призыв позволил, таким образом, избежать крупных расходов на содержание частей в усиленном составе.

Мобилизация должна рациональным образом использовать поступающий на укомплектование вооруженных сил, исчисляющийся миллионами, человеческий материал. В старой России при этом обращалось внимание лишь на знание мастерства, на возраст же призываемых внимания почти не уделялось. В ополченских частях, несших караульную службу, нередко можно было встретить прекрасный двадцатилетний молодняк; великолепные экземпляры физического развития человека обслуживали конские транспорты, а в полевые части пехоты, уже в августе 1914 года, были зачислены сорокалетние бородачи; число тридцатилетних было очень велико.

Рота, составленная из сильных и слабых людей, должна в походе, да и в бою, равняться по более слабым. Нельзя вести ее быстрой походкой молодежи; нужно двигаться размеренной поступью более пожилых людей. Сама дисциплина и приемы обучения меняются с возрастом. Нельзя подходить к отцам семейств так, как подходят к шаловливому, жизнерадостному школьнику. С этим русская мобилизация не считалась и стремилась пополнить пехотные роты тем, что ближе было под рукой. Это содействовало тому, что русская пехота стала грузной. Темп ее движения не превосходил 4 верст в час; и каждые 50 мин. требовался малый привал на 10 минут. На больших переходах неизбежно было значительное количество отсталых.

Германская пехота в начале войны ходила со скоростью 10 километров в 2 часа и, делая малый привал только через два часа, совершала большие переходы почти без отсталых. В полевых частях в начале войны 26 лет являлись предельным возрастом, 54% составляли солдаты действительной службы, 46% запасные, ушедшие с действительной службы не более двух лет тому назад. Разумеется, они не успели забыть своего обучения, как великовозрастные русские запасные. В германских резервных частях предельный возраст был 30 лет (состав — 1% действительной службы, 44% резервистов, 55% ландверистов). Даже в ландверной пехоте предельный возраст был в 36 лет (состав — 62% ландвера I призыва, 38% ландвера II призыва). В течение войны, при больших потребностях в пополнении, пришлось отказаться от этих норм, но каждый призываемый осматривался с точки зрения своей физической годности и получал соответственное назначение.

Необходимо покончить с антитэйлоровскими методами русской мобилизации. Надо жесточайше воспретить назначение здорового молодняка на нестроевую и тыловую службу. Нади ввести несколько разрядов военной годности (годен к службе в действующей армии, в тыловых частях, в нестроевых частях, в рабочих командах); красная пехота должна быть молодой пехотой.

Мобилизационный план не может охватывать, как прежде, мобилизацию лишь первого эшелона. В наших условиях, быть может, следовало бы рассматривать и часть территориальных дивизий, как второй эшелон мобилизации.

Погоню за рекордами в быстроте мобилизации следует исключить. Если XIII корпус армии Самсонова обнаружил неважную боеспособность, то это отчасти объясняется тем, что он получил запасных непосредственно перед посадкой в вагоны и не успел сплотиться. Пополнение осталось анонимным, неизвестным ротному командованию. XV корпус, находившиеся в лучших мобилизационных условиях, показал и более высокие боевые достижения. Корпуса Самсоновской армии не получили своей конницы, своих обозов; штаб армии только что съехался с разных концов; аппарат связи только что собирался. Даже два-три дня промедления привели бы к значительному повышению стройности действий.

Из приведенной выше таблицы видно, что все государства ощущали форсированность существующих мобилизационных предположений. 25 июля Австро-Венгрия решает мобилизоваться против Сербии, но первым днем назначает не 26, a 28 июля. В Англии мобилизация решена 3 августа, но первым днем назначено 5 августа. Запоздания в 3—5 суток в назначении 1-го дня мобилизации являются нормальными, если не нависает грозной опасности (Австро-Венгрия в борьбе с Сербией, Англия). Чтобы толково провести первый день мобилизации, нужно было еще поработать. Было бы правильнее строить мобилизационные расчеты на более спокойном темпе человеческой деятельности.

При недостаточном обучении и недостаточном техническом снабжении часто более выгодным окажется задержать некоторые дивизии и корпуса в тылу, где они будут представлять стратегический резерв, выжидая своей готовности и наиболее удобного момента для выступлении на фронте. Действия же на последнем, в особенности, если они связаны с отступательными маршами, лучше предоставить готовой части армии.

Никакое разумное использование сил государства невозможно, если будет столь резкое деление власти между главнокомандующим действующими армиями и флотом и военным министром, который руководил военным тылом, как это было в России в мировую войну. Власть над военным тылом и фронтом должна быть объединена, и притом в руках военного командования. Если военный министр представляет гражданское лицо, то при нем необходим авторитетный специалист — начальник генерального штаба, чтобы объединять фронт с тылом. Франция дошла до этого горьким опытом в 1917 году: первым начальником генерального штаба был генерал Петен, вторым — Фош. Эти имена свидетельствуют о значении, которое следует придавать стратегическому руководству тылом.

Успех дальнейших формирований в тылу всецело связан с энергией действий фронта. Россия задалась осенью 1914 года скромной целью — сформировать в тылу два корпуса, XIII и XV, взамен погибших с Самсоновым. Однако, фронт действовал так энергично и неэкономно, что отбирал на свое пополнение у военного министерства все личные и материальные средства, которые последнее могло собрать. Некоторые потери фронт покрывал даже посредством самоедства: так, чтобы скорее ремонтировать армию Ренненкампфа после первого поражения ее на Мазурских озерах, были расформированы три наиболее пострадавшие второочередные дивизии этой армии. Армия была готова к наступательным действиям, вероятно, дней на 10 раньше. Немцы были вынуждены применять прием расформирования для покрытия боевых потерь лишь в 1918 году. Два корпуса, над восстановлением которых трудилось наше военное министерство, были готовы лишь в феврале 1915 года, т.е. к тому же сроку, когда Германия успела сформировать уже 11 новых корпусов. Эти цифры — 2 ремонтированных и 11 новых — не выражают отношений между мощью германского и русского тыла того времени, — существенную поправку вносит более расточительное ведение военных действий русским фронтом. С началом позиционного затишья, осенью 1915 года, совпавшим с начавшимися успехами промышленной мобилизации, формирование новых дивизий и технических частей в русском тылу начало подвигаться гораздо скорее.

Мобилизационный план до сих пор составлялся так, что учитывал почти исключительно обученных уже запасных и существующие уже фактически предметы снабжения и останавливался только на мобилизации первого эшелона. Конечно, эта часть его должна сохраняться и впредь с поправкой на гибкость, но затем он должен включить в себя и вторую часть — мобилизацию новых формирований.

Успех последней, несомненно, будет значительнее, если формирования будут заранее обдуманы, и будут созданы выгодные для них методы и условия. Эти формирования должны быть связаны с программой экономической мобилизации и даже, может быть, обусловить известное поведение на фронте. Надо подготовить для них опытных начальников и сеть военно-учебных курсов для младшего командного состава. Надо обдумать использование остающегося в государстве, хотя бы и подержанного, снаряжения и распределить все оборудование между ними и запасными частями, готовящими укомплектование. Надо не ослаблять чрезмерно фронта в их пользу, особенно при применении приемов сокрушения, и нельзя, увлекшись количеством, пойти на сильное понижение общей квалификации армии.

Надо иметь готовый план новых формирований, и потребности их, количество и сроки поставки снаряжения вносить в задания по мобилизации промышленности.

С началом войны начинается почти неудержимое стремление на фронт лучших сил, и в особенности генерального штаба. В мировую войну на русском фронте младшие работники штабов дивизии были подчас более квалифицированными работниками, чем лица, занимавшие чрезвычайно высокие должности в тылу, именно за непригодностью их к войне. Надо заранее наметить и удержать наиболее выдающихся и надежных работников для руководства тылом в течение войны.

Нужно подготовить создание мобилизационных центров в особенности для пулеметных, артиллерийских, авиационных и других технических частей, требующих специального обучения. Эти мобилизационные центры удобнее всего совпадают с существующими полигонами, стрелковыми школами, аэродромами и т. д. В мировую войну офицерская стрелковая школа играла роль пулеметного центра и выпустила многие сотни пулеметных команд Кольта. Это крупное дело должно развиваться не стихийно, а планомерно. Удачно ли расположен наш важнейший центр практического обучения артиллерии — Лужский полигон — для выполнения выпадающих на него мобилизационных задач? Сообразована ли с мобилизационными требованиями наша программа казарменного строительства? Ведь СССР унаследовал казарменную группировку постоянной армии, а для армии-школы нужны казармы хотя бы типа зимних бараков — там, где можно учиться стрелять, летать, маневрировать. Нужно заблаговременно обстроить и оборудовать эти мобилизационные центры, для чего надо лишь согласовать с мобилизационными требованиями мирное учебное оборудование армии.

Вся дислокация войск в мирное время должна отвечать не только удобствам войск, но и требованиям войны, хорошо взвешенным. Мы не говорим здесь о таких отступлениях от требований стратегии, как например, чересполосная дислокация частей двух различных корпусов, или размещение территориальных, долго мобилизуемых частей вблизи самой границы. Нужна уже в мирное время достаточная насыщенность войсками более важных и угрожаемых районов приграничного пространства, чтобы облегчить прикрытие развертывания и ускорить последнее.

Но нельзя приближать группировку войск к границам более, чем это строго необходимо в оперативном отношении. Мобилизация может быть гибкой лишь постольку, поскольку дислокация войск в мирное время приближает их к источникам пополнения запасными при объявлении войны. Территориальный принцип — основа вооруженного народа, и слишком грубое нарушение его ведет к крупным минусам. Нужно также помнить, что пограничные области являются стратегически не надежным источником пополнения и комплектования.

С этой точки зрения, мы решительно осуждаем дислокацию русской армии в период 1890—1910 г.г. Под давлением франко-русского союза Обручев стремился ускорить в возможной степени вступление русских войск в борьбу с тройственным союзом, чтобы не дать немцам возможности раздавить в первые недели войны изолированную Францию. Так как мощность русских железных дорог серьезно уступала мощности германских, то Обручев решил расположить уже в мирное время в западных пограничных округах большую часть полевых войск и, в особенности, кавалерии. Дислокация русской армии образовала огромный флюс в районе Вислы. Перед русско-японской войной в западных округах располагались 16 корпусов, 4 корпуса прикрывали Петербург и Балтийское побережье, и только 7 корпусов, преимущественно в уменьшенном составе оставались внутри государства и на прочих окраинах. Основной тыловой массив русской территории, Московский и Казанский военные округа включали не свыше 10% состава армии; этого количества войск еле хватало для караульной службы и ухода за мобилизационными запасами долженствовавших здесь развертываться резервных частей. Обучение и боевая подготовка во внутренних округах находились на чрезвычайно низкой ступени.

Такая дислокация русских войск оказалась никуда негодной в момент русско-японской войны, которую пришлось начать, кроме сибирских стрелков, преимущественно второлинейными, слабыми войсками. Односторонность флюса сказалась в полной мере. Но и для борьбы с Германией эта дислокация была неудачна. В своих округах служила только 1/8 новобранцев; 7/8 новобранцев назначались на службу в отдаленные от их родины местности; в этих условиях запасные должны были попадать не только в войсковые части, в которых они не служили, но и в совершенно новую обстановку. Национальный вопрос еще более осложнял положение, созданное дислокацией. Все поляки в случае мобилизации должны были быть призваны в ряды войск, переполнявших Варшавский военный округ; чтобы сохранить за последними русскую физиономию, все поляки отправлялись в мирное время на службу далеко на восток, а Варшавский военный округ получал полностью всех новобранцев из других округов. Несмотря на то, что при мобилизации в пограничных округах призывались сразу 43-летние бородачи, присутствие коих должно было серьезно понизать качества нашей пехоты, запасных на месте не хватало, и приходилось при мобилизации передавать сотни тысяч запасных из округа в округ. И после 1910 года, когда 128 батальонов, с соответственной артиллерией и кавалерией, примерно 12% всей русской армии, были выведены из пределов Варшавского и Виленского округов и расположены внутри государства, вблизи источников укомплектования, приходилось передавать при мобилизации из округа в округ 223 тысячи запасных, в том числе направлять в Варшавский военный округ 82 тысячи[117].

Одно дополнительное строительство казарм в пограничной полосе, в связи с обручевской дислокацией, обошлось около 100 миллионов рублей. И это казарменное оборудование польских губернии не могло быть в течение войны использовано для подготовки укомплектований, так как запасные части Варшавского военного округа с началом войны были планомерно вывезены внутрь России.

Между тем, успех как комплектования запасными, так и формирования новых частей находится в тесной зависимости от наследства — традиции, жилая площадь, прицельные станки, стрельбища и пр., — оставленного выступившей в поход армией. Во вторую половину войны 1870 г. можно отметить значительную разницу в успехе новых формирований на севере Франции, где в мирное время стояло много войск (армия Федерба), и во внутренних областях (Луарская армия), причем север не только скорее справлялся с формированием, но и давал более боеспособные части. Конечно, известное значение имела и большая воинственность населения севера Франции, театра многих войн, испещренного старыми крепостями с их значительными вспомогательными средствами, и в особенности более промышленный характер севера по сравнению с земледельческим югом Франции. Центральные, внутренние области, на которые ляжет с началом войны гигантская задача питать вооруженные силы ежемесячной высылкой 100—130 тысяч бойцов, должны быть подготовлены к этой задаче мирной дислокацией. Последняя, конечно, должна быть приурочена к железнодорожной сети.

Группировка мобилизационных запасов явится наилучшей, если каждый корпус в пределах занимаемой им территории будет располагать всей нужной для мобилизации материальной частью. Наиболее отрицательное решение вопроса наблюдалось в Австрии в первой половине XIX века, в виде постройки общегосударственного гигантского арсенала в Вене.

На западе роль наших военных округов играют корпусные округа. Последняя организация обеспечивает более полную децентрализацию и лучшее приспособление к местным особенностям. В то же время центр в корпусных округах найдет всегда более послушные органы, чем в округах, вырабатывающих каждый свою физиономию и нарушающих единство подготовки армии. Кроме того, деятельность во главе внутреннего военного округа имеет очень мало общего с командованием армией и является школой для администраторов-хозяйственников, а не стратегов. Внутренний округ является и очень плохой инстанцией для боевой подготовки войск. Русская армия смогла вполне убедиться в этом в 1914 г. Несравненно выгоднее с точки зрения подготовки к войне является замена окружного командования инспекциями, объединяющими несколько корпусов, разгруженными от всякой административной и хозяйственной работы и представляющими замаскированную оперативную головку штаба армии. Известный смысл имеют лишь некоторые приграничные округа, как готовый остов фронтового управления на особенно важных направлениях.

На железные дороги в мобилизационный период выпадает особенно трудная задача. Им необходимо самим произвести мобилизацию, т.е. подготовиться к перевозкам по сосредоточению. Но в то же время им необходимо выполнить огромные наряды по мобилизационным перевозкам — перевезти сотни тысяч призванных запасных, взятых по военно-конской повинности лошадей, доставить спешные воинские грузы; одновременно необходимо начать перевозки по прикрытию, для усиления защиты главных направлений в приграничных районах[118]. В тот же момент и гражданская жизнь государства предъявляет к железнодорожному движению необычайные требования: граждане стремятся экстренно возвратиться к месту своего постоянного пребывания или же, в соответствии с начинающейся экономической мобилизацией, отправляются к новому месту работы. Надо освобождать вагоны и платформы от грузов, чтобы иметь возможность начать посадку войск, надо сосредоточивать порожняк к местам, откуда начнут литься к границам потоки сосредоточения, надо командировать личный состав на ведущие к границе линии для их усиления и в то же время выполнять тройную, против мирного времени, работу. Чрезвычайно важно заблаговременно предупредить железные дороги о предстоящей мобилизации: очень важно во всех деталях разработать план их мобилизации. И особую важность имеет учет действительно возможной работы, которой военное ведомство может потребовать от железных дорог. Надо предостеречь от попытки вовсе игнорировать с началом войны потребности гражданского населения в железнодорожном движении. Произойдет не мобилизация, а закупорка экономической жизни страны. Вокзалы будут забиты ожидающими возможности проникнуть в вагоны, крыши последних заполнятся лицами, прорвавшими на мелких остановках охранение, дисциплина во всех областях жизни пойдет на убыль. Достаточно повысить тарифы втрое; хотя бы скромное движение для удовлетворения настоятельных надобностей населения должно быть сохранено.

Правильная дислокация войск и запасов в мирное время является лучшим средством для уменьшения мобилизационных перевозок, которые в противном случае разрастутся до гигантских размеров.

Мобилизация железных дорог требовала в Германии 3 суток, в России — перед мировой войной от 4 до 8 суток. Какой проигрыш вытекал для русских от столь долгой мобилизации железнодорожной сети, видно из следующего подсчета, произведенного по данным 1908 года для нескольких десятков русских железных дорог: до конца своей мобилизации они могли, в среднем, пропускать по 4,5 воинских эшелонов в сутки, закончив ее — по 15,7 воинских эшелонов; мощь железных дорог, в отношении воинских перевозок, увеличивалась в 3,5 раза.

Чем беднее железные дороги, тем больше средств придется заимствовать линиям, по которым направляются потоки сосредоточения с других железнодорожных линий, и тем больший срок потребуется на мобилизацию первых. Каждый лишний паровоз, каждый лишний вагон, изготовляемый в мирное время, сокращает срок мобилизации. Особенное значение имеет наличие на железных дорогах двух—трехмесячных запасов топлива, которые позволили бы снять с железных дорог, в период мобилизации и развертывания, тяготы по перевозке тяжелых грузов топлива. Последнее условие особенно важно для железных дорог, удаленных от источников топлива, в особенности если направление перевозки топлива совпадает с направлением перевозки войск. Сибирская железная дорога перед мировой войной могла пропускать 20—27 пар воинских поездов, но лишь до того момента, пока не были исчерпаны ее мобилизационные запасы угля; с этого же момента воинское движение по ней приходилось сокращать до 12 пар.

4.ПОДГОТОВКА ПОГРАНИЧНЫХ ТЕАТРОВ

В приграничных районах в мирное время имеется известная войсковая организация: существуют штабы, существуют магазины и склады, выдающие войскам различное снабжение, имеются ремонтные мастерские, находятся казармы, лагери, стрельбища. Мирные потребности обслуживаются постоянными линиями связи. В пограничной полосе находятся и отряды пограничной стражи, также имеющие свое оборудование.

Через короткое время после начала войны, схема окружного оборудования должна быть заменена схемой фронтового оборудования. Очень многое придется расширять и делать заново. Но эта проблема создания боевой организации будет значительно упрощена, если удастся полностью использовать мирное оборудование, если схема окружного оборудования в значительной своей части войдет во фронтовую организацию. В то время, как все будет в брожении, когда тысячи начальников, плохо ориентирующихся в незнакомой им обстановке пограничного пространства, будут прибывать со своими частями и учреждениями издалека, с непременным наказом — немедленно очищать станции высадки, колоссальное организующее значение получает всякая неподвижная частица общего аппарата, заблаговременно устроенная и начавшая уже функционировать, имеющая постоянный адрес. Не безразлично, будут ли устраиваться штабы фронтов и армий заново в необорудованных пунктах, или они осядут на бывшую стоянку штабов округа и корпусов. Гораздо легче развить до требуемых размеров скромный мирный провиантский магазин, чем создавать новый. Склад инженерного имущества, оказавшийся как раз в том пункте, где необходимо немедленно с началом мобилизации развитие дорожных или фортификационных работ, окажет большие услуги. Наоборот, если все предстоит перебрасывать, эвакуировать, если мобилизация оказывается равносильной великому переселению народов, то период времени, когда все отстоится и наладится, значительно растянется; потребуется много дополнительной работы, а период неизбежного сумбура не увеличит доверия к авторитету руководства.

Отсюда вытекает необходимость рассматривать каждое организационное мероприятие в пограничных округах с точки зрения имеющегося в виду решения фронтовой задачи.

Специальные мероприятия по оборудованию театра борьбы прежде всего должны выразиться в разработке и ремонте сети путей сообщения. Производительность работы армии прямо пропорциональна качеству дорог в ее тылу. Плохие пути ослабляют фронт и умножают тыл.

Естественным является стремление проводить хорошие дороги в районе, где намечается направление нашего наступления, и запускать дорожную сеть там, где мы предполагаем оставаться пассивными, боимся направления неприятельского удара. Нужно, однако, глубоко продумать оперативную обстановку, прежде чем создавать дорожные капканы. Перед мировой войной мы считали выгодным подготовиться к вторжению в Восточную Пруссию со стороны реки Немана, а в Галицию — из пределов Киевского военного округа, и развивали здесь до самой границы шоссейную сеть. Мы считали опасными для себя направления, которые вели в Варшавский военный округ в обход Вислы: с севера — из Восточной Пруссии к линии Нарева и с юга — из Галиции к линии Люблин—Холм. Здесь почти не было железных и шоссейных дорог, а грунтовые пролегали по песку или по болотам. Однако, сложившаяся обстановка принудила нас действовать крайне активно и воспользоваться для вторжения в Восточную Пруссию путями от Нарева (2-я армия Самсонова), а в Галицию — от линии Люблин—Холм (9-я, 4-я, 5-я армии); мы попали в собственную ловушку. Армия Самсонова, преодолев бездорожное пространство, оказалась в труднейшем положении. Она оторвалась; единственная связь — Млавская железная дорога — отходила от ее левого фланга, на ней сидел верхом 1 армейский корпус; удар по этому корпусу заставил его отходить вдоль железной дороги назад и открыть таким образом фланг и тыл прочих корпусов. Вся операция сложилась бы совершенно иначе, если бы к северу от Остроленки имелась железная дорога и несколько хороших шоссе. 4-я и 9-я армии справились, в конечном результате, с австрийцами, но какое кладбище автомобилей и повозок представляли окрестности совершенно избитого шоссе южнее Люблина![119] Его все объезжали полем, и очень высокий процент конского состава пал от истощения на этих люблинских полях. Когда же выяснился маневр Людендорфа и пришлось отводить 4-ю, 5-ю, 9-ю армии опять назад, на фронт Новая-Александрия—Варшава, то весь тыл опять расстроился, батареи потеряли значительную часть лошадей, занять переправы на Висле мы опоздали, и Ивангород-Варшавская операция значительно затянулась.

Имелась у нас крепость Новогеоргиевск, на которую не жалели денег. Она представляла тройной тет-де-пон при слиянии Буго-Нарева и Вислы. Однако, чтобы затруднить немцам подход со стороны левого берега Вислы, в этом месте к крепости не было подведено ни одной сносной дороги. Сыпучие пески на левом берегу Вислы блокировали крепость уже в мирное время. Поэтому в период Варшавской операции (октябрь 1914 г.), когда потребовалось произвести давление из Новогеоргиевска на левом берегу Вислы, таковое могло быть лишь очень слабым.

Но нельзя думать только о наступлении и создавать дорожную подготовку лишь непосредственно в районе станций высадок и далее к границе. Такова была основная линия нашего строительства военных шоссе до 1904 года[120]. Узкая полоса, подготовленная в дорожном отношении и тянущаяся вдоль границы, может повернуться и против нас, если неприятелю удастся столкнуть нас с нее в лежащие позади нее болотистые леса. Дорожная подготовка должна охватить достаточную глубину.

Бояться того, что неприятель использует для вторжения проведенные нами дороги, особенно не приходится. Движение войсковых грузов в сильной степени разрушает даже шоссе; чего не разрушат копыта и колеса, может, при соответственной подготовке, докончить пироксилин. Устройство ряда глубоких воронок в трудно обходимых местах затруднит надолго всякое движение. Людендорф в марте 1917 года так капитально разрушил дороги в 40-километровой полосе перед позицией Зигфрида (работы Альберих), что, несмотря на годовую работу по починке этих путей англо-французами, испытал много затруднений при своем мартовском наступлении 1918 года. «Массивное» разрушение путей — одна из новинок мировой войны.

Оборудование театра войны железными дорогами имеет довлеющую стратегическую важность. Не меньше 4 тысяч километров железных дорог было построено нами перед мировой войной на западе с исключительно военными целями, и при огромном протяжении нашей западной границы не меньшее количество железных дорог должно и ныне входить в наш план усиления наших западных пограничных театров. Существующая сеть колесных путей имеет в некоторых местах такие пробелы, что занятие некоторых важных участков фронта является чрезвычайно рискованным, так как сколько-нибудь сносных грунтовых дорог в тылу нет. Благоразумие диктует проведение таковых, если решено развертываться перед трудно доступными пространствами. И шоссе необходимо пролагать всюду, где предвидится обширное движение гужевого и автомобильного транспорта.

В восточную войну 1853—56 г.г. при осаде Севастополя военные действия приняли характер материального соревнования, и нам пришлось подтягивать к Севастополю массовые грузы. В нашем тылу работало 132 тысячи подвод, из коих большая часть обслуживала грунтовый участок Каховка—Перекоп— Симферополь—Севастополь, протяжением около 290 км. Вследствие перегрузки подводами этого участка и истощения его фуражных средств лошади и волы падали тысячами. Скорость движения транспортов падала иногда до 4 км в сутки. Грузы проталкивались к Севастополю в небольшом количестве и с громадным замедлением. Вероятно, вдвое меньшее количество подвод дало бы не меньший полезный результат. Большая ошибка полагать, что можно добиться положительных результатов, развивая количество обоза и не уделяя внимания дорожной сети. Мы усматриваем разрыв между односторонним штатным разбуханием тыла Красной армии и состоянием нашей дорожной сети. Что бы сказали о таком Наркомпути, который бы односторонне увеличивал железнодорожный подвижной состав, не заботясь совершенно ни о состоянии путей, ни об их расширении?

Если с некоторых участков мы предполагаем наносить удар, а опыт мирного времени говорит, что впереди них на один переход надо тащить автомобили по песку на руках, подкладывая доски, то забота об успехе удара выразится и в проведении приличной дороги вперед. Развитие дорожной сети должно совпадать с требованиями развертывания и намечаемого маневра.

Сказанное о дорогах распространяется и на развитие сети телеграфных проводов.

Конечно, как и все прочие вопросы плана войны, и вопросы дорожной подготовки не имеют абсолютного, для всех случаев, решения, и должны расцениваться диалектически, сквозь призму наших представлений о характере будущей войны. Что было важнее для царской России — проведение ли четырехколейной магистрали Орел—Седлец, на которой настаивали французы, или проведение Мурманской железной дороги? Если проводить стратегию сокрушения, то сверхмагистраль, которая позволит бросать в район сосредоточения по 150 лишних поездов в день, несравненно важнее; но в условиях стратегии измора, действительно сложившихся в мировую войну, Мурманская железная дорога, облегчая России экономическое дыхание, пригодилась бы значительно больше.

При натуральном хозяйстве лозунгом является индивидуальная защита каждого населенного пункта; но по мере того, как растет капиталистическое хозяйство, крепнет экономический базис, нарастают средства атаки, — возможности защиты изолированного от территории большого государства пункта все уменьшаются. Как в тактике в настоящее время является отжившей свой век форма сомкнутого редута, так и в стратегии ушла в прошлое форма сомкнутой крепости с поясом фортов. Попытка сконструировать таковую крепость привела бы теперь к необходимости увеличить ее поперечник до 100 километров, артиллерию — до 4.000 орудий, количество боевых припасов — до десятка миллионов снарядов; потребовалось бы на устройство крепости свыше миллиарда рублей, а для защиты — гарнизон до 300—400 тысяч солдат; это практически невозможные для самого богатого государства цифры; сверх того, такой крепостью можно было бы овладеть и течение 2—3 недель, с затратами в 5% от материальной ее стоимости, выделив для этого силы, составляющие всего 20—30% ее гарнизона.

Крепости старого типа могут сохранить свое значение на театрах борьбы с некультурным и бедно снабженным техническими средствами противником, при отсутствии сносной сети путей сообщения. Конечно, каждая европейская армия должна быть материально и идейно готова к атаке такой крепости; только отсутствием такой подготовки русской армии обусловливается длительная ее задержка против Перемышля. Главное требование — располагать достаточно подвижной и организованной артиллерией крупного калибра и широко ознакомить начальников и войска с приемами ускоренной атаки долговременных фортификационных сооружений.

Отрицание значения крепостей отнюдь не равносильно отрицанию долговременной фортификационной подготовки. Последняя, однако, должна отбросить неосуществимую ныне цель — создать самодовлеющее фортификационное целое, способное оказать неприятелю сопротивление и без тесной смычки с маневром действующих армий. Наоборот, долговременные оборонительные сооружения сохраняют смысл существования лишь в тесной связи с этим маневром, усиливая известные важные позиции на театре войны.

Необходимость фортификационных работ на современном фронте вытекает, прежде всего, из необходимости чрезвычайно сильно варьировать плотность занятия фронта. Чтобы собрать кулак (фалангу, таран) на одном участке, нужно в сильной степени разредить наши силы на других участках. XXXII корпусу, в последней трети мая 1916 года, было указано — принять половиной своих сил участие в Луцком прорыве, образуя его крайний левый участок; корпус сосредоточил 101 дивизию для удара на фронте в 2 километра, а другую, 105 дивизию растянул на фронте в 55 километров; за ударным участком подтянулась и часть 2-й финляндской стр. дивизии — армейский резерв. Плотность развертывания на активном участке превосходила плотность на пассивном участке в 28 раз. Правда, здесь задача сосредоточения облегчалась отчасти р. Иквой, усиливавшей большую часть фронта 105 дивизии. При отсутствии таких местных выгод, при разумном укреплении фронта все же можно добиться разрежения фронта на пассивном участке во много раз по сравнению с ударным.

Если нет заблаговременной фортификационной подготовки, придется развить энергичную работу по устройству укрепленных позиций с началом мобилизации. Успех таких работ, несмотря на подготовку проектов позиции, подготовку шанцевого инструмента и проволоки, формирование рабочих дружин и транспортов, останется все же сомнительным, так как работы придется разбросать на обширном протяжении, налеты неприятеля могут помешать их выполнению, первая неделя после объявления войны уйдет на организационную подготовку, а на третьей неделе, в некоторых случаях, укрепленные участки должны будут уже выполнять свое назначение. Эта лихорадочная мобилизационная горячка по постройке укреплений является неизбежной во всех случаях. Однако, при наличии некоторого фортификационного остова, заблаговременно созданного, эта работа будет протекать значительно успешнее.

Естественно, что войска будут сосредоточиваться для удара в районах, более изобилующих путями сообщений, а пассивные участки фронта будут представлять преимущественно глухие бездорожные участки. Из сопоставления этого замечания с предыдущими было бы ошибочно сделать вывод, что, следовательно, заблаговременно следует устроить фортификационный забор на второстепенных участках, оставив открытыми узлы путей, где будут собираться «тараны». Укрепленная позиция является не только забором, но и воротами. Узлы путей прежде всего надо будет обеспечить войсками прикрытия; наличность долговременных укреплении особенно ценна для этих войск. Здесь же последовательно будут накапливаться и главные силы; долговременная позиция прикроет их накопление и сыграет огромную организующую роль; наличие ее позволит заблаговременно собрать близ границы некоторую порцию тяжелой артиллерии и технических средств, раскинуть постоянную сеть связи. Глухие места лучше и оставлять глухими; преграждение их сплошным фронтом можно оставить на дальнейшее течение войны; в случае прорыва неприятельских масс сквозь них мы окажемся в не плохом положении, так как, имея обеспеченными узлы путей, можем направить фланговые атаки в максимально выгодных условиях.

Долговременно подготовленная позиция должна быть готова к этой роли щита, под прикрытием которого дебуширует фланговая атака. Надо отказаться от всякой разброски средств на отдельные маленькие позиции, не могущие явиться опорой такого маневра. При наличии сильного местного рубежа явится возможность создать такие позиции на протяжении в 3—5 переходов по фронту. Хорошие дороги, значительная глубина укреплений на флангах, обдуманное расположение позиционных укреплений должны обеспечивать успех будущих маневров. Надо иметь в виду подготовку позиций не на отдельные роты или батальоны, а в армейском масштабе.

Опыт мировой войны явно показал негодность предмостных позиций. Вернейший способ подставить свои войска на уничтожение это — распределить их по предмостным позициям. Между тем, в условиях нашей западной границы, где реки образуют важнейшие рубежи, является большой соблазн сосредоточить всю фортификационную подготовку на предмостных позициях. Здоровая стратегическая мысль должна бороться с таким направлением решительнейшим образом. Несравненно дешевле заготовить в тылу запасный железнодорожный мост, для быстрой починки взорванных ферм, чем пытаться отстоять мост при наступлении неприятеля занятием предмостной позиции. Последняя, в современных условиях, должна выдвигаться на целый переход от реки и моста, и борьба за нее всегда будет складываться невыгодно для нас.

Речные рубежи, конечно, надо использовать при обороне, но так, чтобы наши войска имели выигрыш, а не проигрыш от реки. Долговременная фортификационная подготовка должна стремиться усилить речной рубеж образованием оборонительного или наступательного фланга; при чем часто явится возможность использовать с этой целью долины притоков. В случае переправы французов через нижний Рейн, немцы, по мысли Вилизена, должны были занять линию р. Майна, фронтом на север, с крепостью Майнц на своем левом фланге, что вынудило бы французов вступить в решительное сражение в максимально скверных условиях: тылом к Северному морю, левым флангом — к внутренним областям Германии, с висящим на правом фланге Рейном и голландской границей и причудливо выгнутыми сообщениями. Примером активного фланга является развертывание впереди Рейна III немецкой армии в августе 1870 г.; такое развертывание образует активную фланговую позицию и защищает все течение реки. В мировую войну долговременная позиция, преграждавшая Эльзасскую долину на высоте Страсбурга, прикрывала весь верхний Рейн. Конечно, устройство таких наступательных и оборонительных загибов можно комбинировать и с непосредственным пассивным усилением препятствия, представляемого речным рубежом. Иногда явится необходимость выдвигаться на неприятельский берег, чтобы обеспечить важные узлы, лежащие непосредственно в долине; но надо считать такой образ действий определенно убыточным и исследовать, не выгоднее ли построить обходные ветки железных дорог и шоссе, которые позволили бы нам обойтись без угрожаемого дорожного узла. В случае надобности подготовленная переправа наших войск на неприятельский берег легко осуществится и без наличия тет-де-понов. Необходимость последних как исходного плацдарма для разведки, ныне, с развитием авиации, умалилась.

Нерасчетливо значительную часть военного бюджета употреблять на постройку укреплений; но 1—2% военного бюджета, планомерно расходуемые из года в год на повышение обороноспособности пограничных театров, несомненно, окупятся, позволив нашим передовым частям стратегического развертывания сразу стать на твердую почву.

Мы не развиваем здесь вопросов об оборудовании театра войны для действия морских и воздушных сил; развитие этой главы вообще привело бы нас к широкому вторжению в область оперативного искусства. Относительно морских баз мы ограничимся указанием, что, чем ближе лежит такая база к океану, при обеспеченных сообщениях с общей базой — внутренностью государства, тем выше ее стратегические достоинства. Достаточно сравнить базу русской эскадры на Востоке в 1904 г. — Порт-Артур, лежавшую в глубине Печилийского залива, и базу германских дальневосточных крейсеров — на Шантунгском полуострове, у его выхода, и вспомнить судьбу русского флота, запертого в Порт-Артуре, и прорыв германской эскадры, которую англичанам удалось нагнать лишь у берегов Южной Америки, — чтобы согласиться, с этим утверждением. Если мы возьмем побережье Балтийского и Северного морей, от Кронштадта до Скапа-Флоу (у берегов Шотландии), то должны будем признать идеально скверное стратегическое положение Кронштадта, как базы флота, в глубине Маркизовой лужи, и отметим постепенное улучшение стратегического положения других гаваней, по мере удаления от Кронштадта на Запад. При борьбе на море вопросы базирования играют еще более решающую роль.

5.ПЛАН ОПЕРАЦИЙ

План операций должен заключать в себя: план первоначальных операций и план всех вспомогательных к нему действий — создания операционного базиса, перевозок по сосредоточению, прикрытия развертывания и самого оперативного развертывания, — а также план снабжения[121].

Как будет выяснено ниже, в разделе о группировке операций, конечная военная цель имеет программное, ориентирующее значение; но стремление заранее проработать весь путь до нее даже не в календарном, а в плановом порядке, поведет лишь к нагромождению предпосылок, предвзятостей, условностей; работа получит непременно характер утопии. Необходимо установить два периода предвидения: до столкновения с главными силами противника и после него; насколько возможна и требуется детальная проработка всего, что предшествует ожидаемому кризису, настолько же дальнейшее будущее военных действий представляется окутанным трудно проницаемой завесой; желательны известные работы статистического и оперативного характера, которые подготовили бы мышление высшего комсостава и генерального штаба к возможностям использовать победу или загладить поражение; однако, эти работы могут иметь лишь чисто теоретический характер. Последнее в особенности справедливо, если война складывается на сокрушение, и вооруженному столкновению с противником придается всерешающий характер. При войне, проектируемой на измор, область планового предвидения в некоторых областях расширяется, так как измор мы прежде всего определяем, как отказ в признании за главной операцией значения единственного и всерешающего средства; поэтому другие средства, действие которых может быть учтено заранее, при борьбе на измор могут помочь нам наметить в некоторых отношениях и ряд военных мероприятий, протягивающихся во времени далее ожидаемого первого столкновения.

Конечная военная цель связывает стратега в той же степени, как политика — его партийная программа. Стратег и политик, которые будут считаться только с конечным идеалом и не учтут реальностей сегодняшнего дня, окажутся в положении Крыловского метафизика. Внимание к ближайшим целям характеризует стратегию, как практическое искусство.

План операций исходит из существующих данных о политическом и экономическом положении, из наших представлений о характере будущей войны, о вооруженных силах — неприятеля и наших, вероятного неприятельского развертывания, силы и начертания нашей железнодорожной сети, условий нашей мобилизации, существующей подготовки пограничного пространства. Вся работа по плану войны является рядом действий, определяющих исходные данные для составления плана операций. В то же время план операций ясно показывает, в чем заключаются дефекты нашей подготовки и в каких направлениях нужны усилия по ее усовершенствованию. Из анализа плана операций, таким образом, вытекают директивы для плана войны.

Работа по плану войны должна вестись в течение ряда лет в одном и том же направлении, чтобы дать осязаемые результаты. Между тем, предпосылками плана операции являются весьма изменчивые данные — политический момент, силы противника, взгляды неприятельских вождей и их планы, меняющаяся и у нас конъюнктура, например, неурожаи, или отвлекающая часть вооруженных сил борьба на каком-либо отдаленном или второстепенном театре; и эти изменчивые данные получают весьма различную оценку в зависимости от смены лиц, возглавляющих высшее командование. Естественно, что в силу этих условий оперативные планы, следующие из года в год, могут весьма различествовать, и даже одновременно могут и должны существовать, рядом с основным планом операций несколько вариантов к нему. Спрашивается, может ли служить гибкий и изменчивый план операций указкой, ориентирующей всю долголетнюю работу по подготовке?

Практика показывает, что может. Во-первых, значение данных военной географии эволюционирует необычайно медленно. Они подчиняют себе и постепенно растущую сеть путей сообщения. Минск, Молодечно, Борисов, Бобруйск, Орша, Смоленск, Витебск, Полоцк, Дрисса, Березина, Днепр, Двина, Улла имели крупное значение на Белорусском театре в 1812 году и сохранили таковое же и по сейчас. Пути через Бельгию всегда являлись удобнейшими для вторжения во Францию. Татарские набеги из Крыма в XVI веке направлялись по водоразделу между Доном и Днепром — и то же направление избрал и Деникин для наступления на Москву в 1919 г. Каховка кормила Севастополь в 1855 году и служила важным исходным пунктом операции против Врангеля в 1920 г. За 183 года до М.В. Фрунзе Миних обошел Перекопские укрепления через Сиваш[122]. Соотношение наших сил и противника изменяется обычно достаточно плавно. В большинстве случаев, план операций не составляется совершенно заново, а лишь освежается через 1—2 года, путем внесения известных поправок в предыдущую работу. Таким образом, этапы подготовки, достигнутые уже по плану войны, оказываются не бесполезно исполненной работой, а в том или другом объеме могут быть использованы и новым оперативным планом, поскольку он стоит на пути исторической преемственности.

Где задача заключается в сокрушении, и где развертываются главные силы, там оперативный план менее подвержен скачкообразным изменениям. После 1870 года на французском фронте немцы готовились вначале к развертыванию, преимущественно оборонительному, на р. Саар, а последние 15 лет перед войной — к наступлению через Бельгию, увеличив в 1905 году масштаб этого наступления. На русском фронте германцы предполагали развернуться то против Нарева, то против Бобра, то в Силезии (небольшие силы). И всюду идеи развертывания оставляли следы в виде многих десятков выгрузочных платформ и другого оборудования. Эта работа распространилась на всю русскую границу и не пропала даром, позволив немцам совершать быстрые рокировки вдоль границы.

В России развертывание на Немане и в пределах Киевского военного округа было твердо установлено в течение 25 лет, предшествовавших мировой войне, и сильно изменялись лишь воззрения на задачи в пределах Варшавского военного округа. Конечно, переломы в высшем командовании болезненно сказывались на подготовке к войне. В России такой перелом произошел в 1904 году, с уходом генерала Куропаткина с поста военного министра. Когда в 1908 году было приступлено к продолжению прерванной русско-японской войной подготовки к борьбе с Германией, получился резкий сдвиг: масса войск была выведена из привислянских губерний во внутренние, многие крепости были разоружены, уничтожены были резервные бригады и т. д. Однако, в основе этого излома лежало стремление использовать выводы русско-японской войны и прежде всего более скромное суждение о достоинствах русских войск и командования.

Прежде всего, необходимо обеспечить устойчивость высшего военного командования и преемственность работы органа, ведущего работы над планом операций, — генерального штаба. Необходимо очень большое внимание и глубокая проработка стратегических вопросов, чтобы легкомысленно не бросаться из стороны в сторону. Необходимо руководство с отстоявшимися уже взглядами на военное искусство. Конечно, рутина, консерватизм, традиции представляют большую опасность при работе над планом операций (они сказались, например, в творчестве французского плана №17). Утверждения, не имеющие под собой твердого основания, но постоянно повторяемые, обращаются с течением времени в какую-то святую истину, приобретают как бы абсолютную ценность, в особенности в тех случаях, когда содержание их составляет величайший секрет и к критике допускается лишь узкий кружок авгуров. Но мудрость, обеспечивающая известное постоянство поведения, понимание требований эволюции, а не легкомысленная погоня за модами, и упорная работа совершенно необходимы. Революционная ломка оперативных воззрений опасна и убыточна.

Нельзя навязывать, по технически-оперативным основаниям, решения, которые в корне противоречили бы требованиям политики. План операций поэтому должен быть гибок — иметь достаточно вариантов, чтобы позволить сделать выбор между сокрушением и измором, между обороной и наступлением, между нанесением удара тому или другому государству враждебного нам союза, в зависимости от указаний политики.

Политическая цель войны будет окончательно формулирована ответственными деятелями лишь в последний момент перед объявлением войны, когда политическая обстановка окончательно определится. Только в зависимости от нее может быть точно установлена и конечная военная цель борьбы на вооруженном фронте. Однако, известные политические задачи войны с тем или другим противником можно предвидеть уже задолго; при работе над планом операций уже необходимо исходить из некоторой политической ориентировки. Эта ориентировка может быть достаточна, чтобы позволить поставить планами операций, по крайней мере, первую цель — ближайший этап, к достижению коего, с началом войны, прежде всего должны будут направиться наши оперативные усилия. Если имеющаяся ориентировка недостаточно точна, и нельзя выдвинуть единую первую цель, придется выдвинуть их две, а может быть, даже и больше и соответственно каждой из них разработать отдельный вариант плана операций. Так один вариант может иметь наступательную первую цель — движение в неприятельские пределы к важному рубежу, в готовности к атаке армий противника, собирающихся неподалеку от границы, а другой — оборонительную — защиту одного из важнейших рубежей на своей пограничной территории.

Крайне важно установить мероприятия, подлежащие выполнению во всех случаях, и вынести их за скобки отдельных вариантов, дабы дать большую определенность подготовке к войне. Так, чрезвычайно желательно, чтобы мобилизация оставалась при всех вариантах плана операций одной и той же. Быть может, удастся сохранить при различных вариантах и намеченную организацию фронтов — с теми же командованием, границами, тылами и лишь с различным, в зависимости от вариантов, количеством армий или входящих в последние войск. Быть может, удастся разрешить одним и тем же образом вопросы прикрытия сосредоточения; однако, если имеются предположения о производстве кавалерийского набега с началом мобилизации (такие набеги играли крупную роль в русских планах первых годов XX века) или о захвате важного пункта на неприятельской территории (Льеж), или о производстве налетов авиационными эскадрильями, то на случай принципиально избираемого оборонительного образа действий придется иметь другой вариант прикрытия сосредоточения. В самом сосредоточении весьма важно определить армии и корпуса, развертываемые при всех вариантах в одних и тех же районах. Относительно других корпусов, направляемых в зависимости от варианта в различные районы, быть может, удастся выдвинуть за скобки вариантов порядок погрузки их в поезда и первоначальное направление следования с тем, чтобы варианты начинались лишь после достижения головным эшелоном корпуса железнодорожного узла, который должен направить поток перевозок направо или налево.

Наибольшей гибкостью в мировую войну отличался план операций русского генерального штаба. Гибкость являлась особенно необходимой для русских, так как фронт развертывания их был чрезвычайно обширен, обстановка на их фронте могла сложиться совершенно различным образом в зависимости от того, направит ли Германия свои главные силы против Франции или против России. Планом развертывания 1912 года в первом случае — вариант А — намечалось сосредоточение главных сил (744 бтл.) против Австро-Венгрии и меньших (480 бтл.) против Германии, с явно выраженными наступательными задачами. Во втором случае — вариант Г — центр тяжести переносился против Восточной Пруссии (672 бтл. против Германии и 552 бтл. против Австро-Венгрии). Тогда как главная масса войск была твердо распределена по обоим фронтам, 4-я армия развертывалась в одном случае под Люблином, а в другом — в Риго-Шавельском районе; всего 192 бтл., 126 эск. и сот., 708 орудий — около 15% всей развертываемой массы, будучи направлены по одному или другому направлению, совершенно меняли варианты. Для удобства и сокращении перевозок некоторым изменениям подвергался и состав других армий. В течение первых дней войны работа шла совершенно одинаково по обоим вариантам, и только на восьмой день мобилизации верховное командование должно было остановить свой выбор на варианте А или варианте Г[123].

Однако, в этом проекте стремление удовлетворить требования гибкости не имеет еще подчеркнутого характера. У нас является даже подозрение, не разрабатывался ли вариант Г исключительно для утешения французов, которые имели право требовать, по букве военной конвенции, направления нами массы в 900 тысяч человек против Германии. По крайней мере, гибкость такого же дипломатического порядка мы видим в германском плане операций, осуществленном в 1914 году: 5 хороших резервных дивизий, в целях скрытности именовавшихся эрзац-дивизиями, до 11 дня мобилизации оставались на русском фронте, а затем могли быть (и были) перевезены на французский фронт. Здесь заключался преднамеренный обман австрийцев; эти 5 дивизий, включенные в план большого обхода через Бельгию, в то же время входили в состав обещанных Австрии 13—14 активных дивизий, оставляемых в Восточной Пруссии якобы для наступления через р. Нарев к Седлецу.

Более подчеркнуты требования гибкости в русском проекте 1914 года. Прежде всего, 7 второочередных дивизий, мобилизуемых более долгое время и прибывающих в район развертывания после 20 дня мобилизации, не распределялись заблаговременно по армиям, а назначались непосредственно в распоряжение Верховного главнокомандующего. Нельзя не признать разумной эту меру. Действительно, с 20 дня мобилизации можно было ожидать развития энергичных боев на всех фронтах; через 1—2 недели после начала этих боев обстановка могла резко измениться; к чему же было связывать себя заблаговременно определенным назначением прибывающих подкреплений, когда железнодорожная сеть в районе развертывания позволяла направить их на любой участок нашего обширного фронта?

Вариантов А и Г в проекте 1914 года не было, зато были предусмотрены на северо-западном фронте гвард. и VIII корпуса, а на юго-западном — I, XVI, XXIV, XXV арм. и III кавк. корпуса — всего 7 корпусов, для которых разрабатывались различные варианты перевозок — или на Неман, или против Галиции. Можно утверждать, что русский генеральный штаб, неподвижно прикрепляя развертывание войск Виленского, Киевского, отчасти Московского и Одесского военных округов, оставлял за собой свободу распоряжения корпусами Петроградского, Казанского, и Кавказского военных округов. В руках Ставки оставалось также свободное маневрирование 168 бтл., первоначально задержанных для наблюдения за побережьем Балтийского и Черного морей, и 110 бтл., которые были подготовлены азиатскими округами к перевозкам в первую очередь и должны были прибыть на тыловую черту района развертывания в промежутке между 26 и 41 днями мобилизации.

В окончательном подсчете, 51,6% всех вооруженных сил представляли жесткий каркас (950 бтл.) оперативного развертывания по проекту 1914 г.; 12,2% представляла группа 7 корпусов, места коих на фронтах могли меняться по заранее разработанным планам перевозок; 21,2% представляла группа войск — резерв главнокомандующего, которым он мог распорядиться по своему усмотрению в течение 5-й, 6-й, 7-недель с начала мобилизации (группа опаздывающих второочередных дивизий, наблюдающие побережье части, первый эшелон азиатских корпусов), и 15% составляли остальные русские силы — преимущественно второй азиатский эшелон[124]. Для эпохи 1914 г. мы должны признать громадный шаг в отношении гибкости, достигнутой этим проектом[125]. В настоящее время мы предъявляем к гибкости развертывания еще большие требования. Многочисленные изменения, произведенные при действительном развертывании 1914 г. в плане 1912 года, свидетельствуют о том, что наша железнодорожная сеть, несмотря на свои крупные изъяны, все же позволяла без больших осложнений варьировать плановые предположения.

Несравненно хуже те же требования были удовлетворены в Австро-Венгрии; условия сосредоточения в двух противоположных направлениях — против Сербии, на юго-запад, к р. Саве, и против России, в Галиции, на северо-восток, были затруднительны. План развертывания предусматривал части лит. А, неподвижно закрепленные к русскому и сербскому фронтам, и части лит. Б — IV, VII и оба чешских (VIII и XI) корпуса; корпуса лит. Б могли, по обстоятельствам, быть развернуты на русском или сербском фронтах. 28 июля было первым днем мобилизации против Сербии. Удар против Сербии австро-венгерский генеральный штаб стремился провести в стиле сокрушения. По лит. А предназначалось против Сербии три пограничных корпуса — XIII, XV и XVI; эти части усиливались 4 корпусами лит. Б, что доводило силы на сербском фронте до 19 пех. и 1 кав. дивизий. Так как чешские корпуса являлись не особенно надежными для борьбы против славян, то начальник австро-венгерского генерального штаба, генерал Конрад, решил усилить сербский фронт еще III корпусом и двумя дивизиями, взятыми из лит. А, т.е. дивизиями, по соображениям плана операций неподвижно фиксированными на русском фронте.

В ночь на 30 июля началась перевозка войск к Дунаю, по 4 железным дорогам. Для мобилизации Дунайской сети были широко позаимствованы личный и подвижной составы с других железнодорожных линий. Переброска против Сербии потребовала всего 2.064 воинских поездов по 50 вагонов (512 тысяч человек, 64 тысячи лошадей, 19,3 тысяч повозок, 2.000.000 пудов груза). Перевозка была в полном ходу; вследствие ряда недоразумении в Вене узнали о всеобщей мобилизации в России только утром 1 августа, через сутки после Берлина. Германский генеральный штаб, посредством телеграммы Вильгельма (31 июля 4 ч. 40 м. дня), потребовал, чтобы Австро-Венгрия выставила главные силы против России и не развлекалась походом в Сербию. Генерал Конрад захотел прервать сосредоточение против Сербии и повернуть в Галицию поток перевозок корпусов лит. Б и частей, заимствованных из лит. А с русского фронта. Однако, начальник военных сообщений полковник Штрауб доказывал невозможность изменить направление движения 2.000 поездов и принятия их в демобилизованной в железнодорожной отношении Галиции. Только одна кавалерийская дивизия (II) еще не начинала перевозки к Дунаю. Первую кав. дивизию, находившуюся уже в пути, полковник Штрауб согласился повернуть в Галицию. Остальные части, находившиеся в пути, были добросовестно довезены до Дуная, здесь высажены, и потом, во вторую очередь, перевезены в Галицию.

31 июля в Австро-Венгрии была объявлена общая мобилизация; однако, первым днем мобилизации было назначено лишь 4 августа; потребовалось затратить 4 дня на приведение в порядок условий общей мобилизации после смятения, произведенного частной мобилизацией против Сербии. Только в ночь на 6 августа началась перевозка против России, по 7 линиям в Галицию, всего 3.998 поездов; и лишь 6 августа Австро-Венгрия, до того безоружная, решилась объявить России войну (запоздание на 5 суток против Германии) и начать враждебные действия на границе. Начало перевозок корпусов, высаженных на Дунае (IV, VII корпуса, 20-я и 23-я дивизии), пришлось на 18 августа; к первой половине Галицийской битвы они, как известно, опоздали[126].

В общем, надо считать, что Австро-Венгрия поплатилась за попытку начать авантюру против Сербии, при недостаточной гибкости, запозданием в развертывании в Галиции для корпусов лит. А — в пять суток, для корпусов лит. Б — 7 суток. Если бы австрийцы действовали планомерно, они имели бы возможность начать галицийскую операцию на 5 дней раньше и удвоить силу заслона, выставленного против Киевского военного округа. Мы полагаем, что результатом этого было бы создание к 29 августа — моменту Самсоновской катастрофы — чрезвычайно сильного кризиса на линии Люблин—Холм и весьма вероятный отход русских армии от Вислы на средний Буг.

Польша, в случае войны на два фронта, также лишь с трудом может обеспечить себя каким-либо сроком для решения вопроса о том, куда ей наносить главный удар, так как направления сосредоточения у нее прямо противоположны. Германский фронт для нее несравненно важнее, чем русский, так как его пересекает втрое больше железнодорожных колей и близь него лежат важные в экономическом отношении районы. Наиболее невыгодный для Польши случай — вступления в войну с Россией, с вмешательством Германии после начала перевозок на восток.

Отсутствие гибкости в планах операций перед мировой войной объясняется отчасти и отрицательным отношением к понятиям стратегического и оперативного резервов со стороны всех генеральных штабов[127]; в стратегический резерв обычно зачислялись только будущие еще формирования да части, долженствующие прибыть из другого материка (Сибирские корпуса, в Англии и Франции — колониальные дивизии). Все, что имелось под руками, стремились немедленно распределить по армиям, на фронты. Иное отношение к стратегическому резерву, необходимость чего мы будем мотивировать в дальнейшем, позволит придать первоначальным планам операций несравненно большую гибкость и избежать тех недоразумений, от которых так пострадало австро-венгерское развертывание в 1914 году.

Операции, которыми начнется война, ведутся таким же образом, как и последующие. Стратегический подход к ним тот же: поэтому принципиальное их исследование мы относим к следующему разделу нашего труда, посвященному вопросу о комбинировании операций для достижения цели войны. Здесь нам приходится о них говорить лишь потому, что в зависимости от целей, поставленных для первоначальных операций, должна протекать вся подготовка к последним. Если фактически первые операции вытекают из состоявшегося развертывания, то, с точки зрения составления плана, развертывание вытекает из первых намеченных операций. Развертывание есть средство, подчиняющееся поставленной нами цели[128].

Одно и то же, в общих чертах, развертывание часто будет в силах отвечать постановке и наступательных и оборонительных целей; может потребоваться изменение группировки лишь в пределах армии, в крайнем случае — в пределах фронта.

Однако, наличие некоторых колебаний между сокрушением и измором заставляет иметь разные варианты, так как географические объекты и вообще второстепенные районы при изморе заставят приковать к себе большие силы. Таким образом, намечаемая нами линия стратегического поведения скажется уже в плане развертывания.

Предусмотреть характер войны, сообразить наши силы и неприятельское сопротивление, задаться целями, которые отвечали бы имеющимся средствам и потому являлись бы достижимыми, но не упустить и драгоценного времени для реализации представляющихся возможностей, — таковы основные требования к разработке первоначальных операций.

Для всех организационных мероприятий чрезвычайно важен правильный выбор того рубежа, на котором намечен сбор подвозимых войск; этот рубеж, являясь исходным положением для наступления, и то же время должен давать выгоды для обороны, так как вначале на нем должны будут держаться войска прикрытия, а затем, в случае, если неприятель предупредит нас в сосредоточении на нем, быть может, явится необходимость вступить в бой одной частью армии для обеспечения сосредоточения другой. В том случае, если неприятель, по своей мобилизационной готовности и силе железных дорог, нас превосходит, этот рубеж должен быть достаточно удален от границы, чтобы дать нам выигрыш нужного времени. Наличность долговременных укреплений, сильная местная преграда, богатство приграничных районов являются основанием для того, чтобы избрать тот или иной рубеж близ границы, с возможно меньшей потерей территории. В виду возможности втянуться в районе развертывания в бои, чрезвычайно важные по своему объему и напряжению, весьма важно рассчитать самым точным образом время, необходимое неприятелю для мобилизации и сосредоточения, а также для марша из его района развертывания к нашему. Крайне желательно, чтобы к моменту столкновения мы располагали в районе развертывания достаточными силами для сопротивления. Наличие одной трети части корпусов позади, на рельсах, не может служить доводом в пользу необходимости отнесения линии развертывания далее вглубь. Эта треть, при искусном ведении операции, явится в выигрышном положении оперативного резерва, который сумеет вступить в бой в решительную минуту, так как современные крупные столкновения затягиваются на много дней.

В случае большой неопределенности развертывания неприятеля возможно иметь вариант двух развертываний, обдуманный таким образом, чтобы в случае нужды можно было совершенно планомерно осадить станции высадки в глубь страны на 2—4 перехода (Мольтке в 1870 г.).

Мы не боимся упрека в том, что значительно отклонились от учения Мольтке; 50 истекших лет и появление нового фактора — железнодорожного маневра, объясняют наши уклонения. Нам представляется отошедшей уже в прошлое известная мысль Мольтке: „первой задачей стратегии является изготовка боевых средств, первое развертывание армии. При этом ей приходится учитывать многосторонние политические, географические и государственные соображения. Ошибка, допущенная в первоначальном сосредоточении армии, едва ли может быть исправлена в течение всей кампании. Но относящиеся к нему проекты могут быть обдуманы заранее и, при предпосылке своевременной мобилизации и организованности перевозок, должны безошибочно привести к намеченным результатам“[129]. Оперативное развертывание является ныне не первой задачей стратегии, железнодорожный маневр и наличие оперативного резерва могут исправить и ошибки развертывания; стратегическая работа ныне не сводится во время развертывания к автоматическому выполнению заготовленного в мирное время проекта, а заключается в энергичном регулировании развертывания согласно новых данных, получаемых о противнике; работа по оперативному развертыванию получает такой же нервный характер, как и по ведению операций.

Из наших представлений о предстоящих операциях вытекает определение необходимого для них количества сил и исходного положения, в которые они должны быть поставлены. Эти силы должны быть организованы в армии, занимающие известные участки. Несколько армий, ведущих совместную операцию или развертываемых на отдельном театре военных действий, образуют фронт. Если на отдельном театре военных действий возможно ограничиться силами, не превосходящими 6 армейских корпусов с несколькими кавалерийскими дивизиями, желательно создание на нем лишь отдельной армии.

Наметив фронт, план кампании должен охватить и его организацию: формирование его управления, определение его границ с соседними фронтами и с внутренним районом государства. Границы с соседями отнюдь не должны препятствовать размаху маневра, требуемого намеченной операцией. Тыловая граница будет проведена в зависимости от большей или меньшей вероятности наступательных и отступательных колебаний фронта. Если мы убеждены в том, что наступление будет развиваться, то выгоднее дать фронту меньшее пространство в глубину, что приведет к более близкому надвиганию всех тылов на передовые части; наоборот, если вероятно значительное отступление, то выгоднее углубить район фронта, чтобы позволить ему в достаточной степени эшелонировать тыловые учреждения. Более богатая и населенная местность позволяет ограничивать пределы фронта в глубину; при малонаселенной местности приходится увеличивать их, чтобы фронт получил достаточную жилую и нежилую площадь для расположения своих частей и учреждений. Многие из последних тесно связаны с железными дорогами, и для размещения их приходится использовать только населенные пункты близ железнодорожных станций.

Количество тыловых учреждений фронта и их размер не могут определяться по шаблону, в зависимости от численности бойцов; оно должно вытекать из размера требований, которые предъявляют к тыловым учреждениям фронта намеченные операции, а также из большей или меньшее легкости, быстроты и обеспеченности подачи на фронт всего необходимого из центра. Таким образом, нужны точные расчеты с существенной поправкой на связь с центром.

Иногда является тяготение к созданию фронтового тыла, как самодовлеющего могучего хозяйственного организма. Поскольку центр работает без перебоев, и железнодорожная связь с ними твердо обеспечена, всякое расширение хозяйственной деятельности фронта нам представляется нежелательным. С точки зрения требований экономики, фронтовый район желательно возможно ограничивать, так как вся его площадь выходит из пределов нормальной экономической жизни страны и тем увеличивает экономическую нагрузку внутренних областей. Что же касается хозяйственных достижений самого фронта, то они обыкновенно связываются с чрезмерной затратой мобилизованного человеческого материала, и вопрос об их экономической разумности может подниматься лишь в том случае, если фронт развивает свое хозяйство не на своей, а на оккупированной неприятельской территории.

Силы фронта сосредоточиваются на избранном для развертываний рубеже, и здесь же обычно передовые части, прикрывающие сбор войск, стремятся задержать наступление противника. Этот рубеж, в сущности, является настоящей стратегической границей государства. В России в 1914 г. стратегическая граница, обращенная против Германии, образовывалась Неманом, Бобром, Вислой. Все то, что лежало к западу и к северу от указанного рубежа, представляло как бы передовое стратегическое поле; сколько-нибудь надежно государственная власть в этом районе с началом войны функционировать не могла; экономически район являлся достоянием того из противников, кого случайность маневрирования забрасывала в него; такие районы должны, если не предстоит переход в наступление, быть планомерно эвакуированы с началом мобилизации.

Часть фронтового района от указанного рубежа вплоть до его тыловой границы надо рассматривать, как оперативный базис. Этот оперативный базис желательно снабдить запасами, которые вместе с местными средствами обеспечивали бы сосредоточивающиеся войска в течение всего времени, пока железные дороги будут полным ходом работать по перевозке войск: сверх того, желательно наличие запасов, которые позволили бы без промедления приступить к первым операциям. Однако, в случае если запасы снаряжения вообще не имеются в достаточном размере, было бы ошибочно оголить от них центр и сосредоточить все на окраинах. Принцип эшелонирования запасов должен быть сохранен. Точно так же отсутствие долговременной фортификационной подготовки и недостаточная устойчивость нашего положения на каких-либо границах — могут привести к уменьшению хранящихся на оперативном базисе запасов.

Весьма желательно, чтобы оперативный базис в пределах фронта был нарезан таким образом, чтобы в отношении железнодорожной сети он представлял самостоятельное целое и имел, по крайней мере, одну или две рокировочные железнодорожные линии.

В мировую войну перевозки по сосредоточению армий Германии потребовали 11.100 поездов[130]. На составление последних потребовалось 165 тыс. крытых вагонов и 60 тыс. платформ; состав оборачивался в период развертывания 2—3 раза. По 13 магистралям на западный фронт в сутки проходило максимум 600 поездов, из них за Рейн — 550 поездов. По двухколейным магистралям в сутки пропускалось до 72 пар, по одноколейным 24 и даже 36 пар, через мост у Кельна со 2 по 18 августа было пропущено 2.150 поездов. В будущих войнах перевозки по сосредоточению едва ли будут так напряжены: в Германии 1914 г. первый эшелон мобилизации представлял 3.120.000 человек и 860.000 лошадей: ныне все европейские государства, включая и Францию, в первом эшелоне мобилизуют значительно меньшие силы. Таким образом, едва ли потребуется тот максимум в 30 тысяч вагонов, прибывающих в сутки в полосу развертывания, который был достигнут в 1914 г.

В советско-польскую войну сосредоточение производилось с огромной медленностью. В марте 1920 г. на Западный фронт поступило всего 83 воинских эшелона, а в апреле — 203 эшелона. Суточная работа железных дорог растягивалась на месяц.

В настоящее время мы наблюдаем постепенный рост железнодорожного движения в СССР. Суточная нормальная погрузка уже превышает 15 тысяч вагонов[131]. Наши железные дороги далеко ушли уже от периода разрухи 1919—1920 г.г., когда на колею нельзя было рассчитывать более 4 пар (8 пар для двухколейной магистрали); при таком падении втрое провозоспособности железных дорог корпус, требующий для своей перевозки на удаление в 600 километров 120 поездов, мог сосредоточиться походным порядком так же скоро, как и при перевозке по одной колее; для армии, требующей 750 поездов, движение походным порядком на 1.000 километров потребовало бы двух месяцев времени без всякого форсирования движения, а перевозка по 3 колеям заняли бы 10 недель.

Мы смотрим оптимистически на ближайшие перспективы по сосредоточению, — конечно, при условии продолжения упорной работы над железнодорожным движением, — уже и потому, что перевозки по сосредоточению ныне не растут и теряют, в связи с общим ростом масштаба, свою грандиозность. К этим перевозкам имеется возможность подготовиться исподволь, выяснить требования, предъявляемые к каждой линии, учесть количество паровозов, телеграфистов, которых не будет хватать, и позаимствовать их в мобилизационный период с более свободных направлений. Задача первоначального сосредоточения и для железных дорог является несравненно более простой, чем последующих сосредоточений, когда, чтобы заполнить прорыв или произвести удар на фланге неприятеля, потребуется железнодорожный маневр — внезапная переброска в кратчайший срок нескольких сотен поездов в направлении, вовсе не подготовленном заранее для перевозок. Если раньше стратег особенно ценил железнодорожные линии, идущие к границе, имея в виду форсировать развертывание, то теперь он считает, что эта задача, хорошо или сносно[132] будет разрешена, и большее внимание он склонен уделять железным дорогам, идущим параллельно границе, позволяющим рокироваться и широко использовать стратегические и оперативные резервы.

Техника современного сосредоточения определяется современными огромными протяжениями фронта развертывания и зависимостью боеспособности войск от исправного функционирования их тыла. Было бы неосторожно сразу создавать непрерывный фронт вдоль всей границы. Надо стремиться добиться скорейшей способности к бою и маневру на важнейших участках. Затянутые слабой завесой прикрытия, незанятые промежутки между ними не представляют особенной опасности в тот период, когда на рельсах позади находится значительная часть вооруженных сил, и когда в два-три дня несколько сот эшелонов могут быть выброшены на фланги против прорывающихся частей неприятеля.

Германия, располагавшая достаточными данными для того, чтобы открыть войну на французском фронте широким наступлением, твердо решившаяся проводить сокрушительный план Шлиффена, могла себе позволить еще в 1914 г. роскошь осуществления жесткого плана сосредоточения. После пополнения частей прикрытия, на второй и третий день мобилизации в район оперативного развертывания перебрасывался личный состав этапных хлебопекарен и «этапные эскадроны» — личный состав для этапных транспортов, которые формировались на месте из обывательских подвод; таким образом, под завесой сильного прикрытия, район развертывания изготовлялся в снабженческом отношении к моменту начала перевозок войск, закончивших мобилизацию; это являлось важным, так как с войсками следовали только полевые обозы, и дивизии и корпуса выбрасывались совершенно необорудованными в тыловом отношении. По одной магистрали перевозились одновременно части двух корпусов; в начале перевозок следовала преимущественно пехота, затем артиллерия, через некоторое время прибавлялась иногда перевозка соответственного резервного корпуса; только когда уже переброска всех войск была закончена, начиналась перевозка дивизионных и корпусных тылов, мобилизация коих требовала большего времени. Нормально перевозились вперемежку части четырех дивизии двух корпусов, что при высадке каждой дивизии на особой станции позволяло организовать работу погрузочных и высадочных станции не последовательно, а одновременно. Гибкость немецкого сосредоточения в 1870 г. выражалась в возможности осадить, в случае надобности, станции высадки на несколько переходов назад, к Рейну; в 1914 г. и этого не было; только 4 крупные железнодорожные рокировочные магистрали, пересекавшие поперек район развертывания, являлись могучим средством для перегруппировок в руках высшего командования.

После мировой войны ни в коем случае нельзя лишать дивизии и корпуса их тыловых учреждении, в особенности в период, когда армейский и фронтовый тыл еще не сконструировался. В эпоху Мольтке можно было еще принять упорный бой с носимым и возимым в частях запасом патронов и снарядов; в настоящее время нельзя. Высаженные в районе развертывания части должны быть не пришитыми к железнодорожным линиям, а иметь возможность маневрировать.

С точки зрения нашей концепции гибкой системы развертывания, с возможностью железнодорожного маневра, далеко не безразлично, будем ли мы по 4 магистралям в течение 12 дней подвозить 8 корпусов, или эти корпуса будут следовать в две очереди, через 6 дней одна за другой, или даже пара за парой заканчивать в 3 дня свое сосредоточение. В первом случае, во-первых, до самого конца мы не будем иметь вполне маневроспособных частей (корпуса Самсоновской армии так и не получили до своей гибели корпусных транспортов); во-вторых, без чрезвычайной организационной путаницы в течение всех 12 дней нельзя будет предпринять никакого железнодорожного маневра, так как перервать перевозку и направить хвосты корпусов на другое, сравнительно с их головами, направление, это — мероприятие, к которому крайность может заставить прибегнуть, но которое рекомендовать отнюдь нельзя. Между тем, во втором случае корпус, не связанный еще высадкой головных частей, легко бросить на новое направление, передать из одной армии в другую.

В целях упорядочения перевозок по сосредоточению, французы делили их в 1914 г. на две очереди: на 11-й день мобилизации был назначен 12-часовой перерыв, чтобы дать железным дорогам передышку и подогнать отставшие эшелоны, каких в действительности оказалось только 20 из общего числа 2.534 поездов первой очереди. Все полевые корпуса и часть резервных дивизий входили в первую очередь перевозок, тыловые и некоторые технические части — во вторую. Мы полагаем, что деление перевозок на несколько очередей следует сохранить, но каждая очередь перевозок должна представлять не только самостоятельную железнодорожную операцию, но и самостоятельное оперативное целое. Следующая очередь перевозок может быть исполнена уже по другому варианту, в соответствии с выясняющимися потребностями маневра.

Мы понимаем, что рекомендуемая нами эшелонная перевозка встречает целый ряд трудностей: сроки мобилизации для различных корпусов придется устанавливать различные; подача к одному пункту подвижного состава и посадка корпуса в течение 3 дней в одном районе — хлопотливее, сравнительно с рассредоточением тех же действий. Очень трудно будет ускорить мобилизацию дивизионных корпусных тылов корпусов первого эшелона. Станции высадки нас менее всего беспокоят, так как если район высадки будет достаточно обширен, с диаметром в 3 перехода, то особого оборудования для такой эшелонной перевозки может и не потребоваться. Однако, мы должны в корне изменить наши взгляды на перевозки по железным дорогам; в эпоху Мольтке на этот период смотрели как на момент беззащитности войск и стремились обеспечить его прикрытием, крепостями или отнесением развертывания вглубь; войска в вагонах являлись еще пассажирами, отдававшими себя на волю железнодорожного начальства, как путешественник, вступивший на палубу корабля, доверяется капитану; теперь же это не пассажиры, а оперативный резерв, а сама перевозка должна пониматься, как маневрирование на рельсах. Сотни железнодорожных поездов, это — оперативный маневренный порядок[133], и совершенно законно вмешательство стратегии в его построение, с целью обеспечить надлежащую его гибкость. Железнодорожная техника так шагнула ныне вперед по сравнению с 1870 годом, что, как нам представляется, вполне сумеет ответить этим новым предъявляемым к ней требованиям. В то же время, подготавливая таким путем перевозки по сосредоточению, железнодорожники подготовятся и к тем железнодорожным маневрам, которые потребуются от них неоднократно в продолжение самой войны.

Железнодорожные перевозки надо широко комбинировать с походными движениями. Если вначале армии развертываются не в виде сплошного фронта, а на отдельных участках, то станции высадки, в целях использования максимума железнодорожных линий, без особого ущерба могут быть избраны на более широком участке, выдающемся на 1—2 перехода за концы избранного фронта развертывания с тем, что сосредоточение будет достигнуто походным порядком с движением на фронт. Таков же нормальный прием железнодорожного маневра для образования «тарана».

Что наши представления о возможности железнодорожного маневра не относятся к области фантазии, а отвечают современным реальным возможностям, доказывает хотя бы пример русского развертывания в августе 1914 года, когда элементы железнодорожного маневра были представлены 9-й и 10-й русскими армиями. 9-я армия вначале должна была играть в районе Варшавы роль стратегического резерва, который, перейдя в наступление по левому берегу Вислы, мог бы помочь 1-й и 2-й армиям преодолеть преграду Нижней Вислы. При неудачном обороте дел на фронте 9-я армия, развернувшись к юго-западу от Люблина, рядом с 4-й армией, устранила основной дефект оперативного развертывания юго-западного фронта против Австро-Венгрии — крайнюю слабость правого крыла фронта, на котором лежали самые ответственные наступательные задания. В общем, маневр 9-й армии явился весьма успешным. 10-я армия, после неудачного для нас оборота событий во 2-й армии, долженствовала развернуться между 1-й и 2-й армиями; правда, она опоздала и не успела выполнить своей роли; но это опоздание ее обусловливается различными дефектами исполнения, а также непониманием необходимости сдвинуть первую армию влево, чтобы прикрыть высадку 10-й армии и обеспечить связь с ней. Неуспех маневра 10-й армии отнюдь не порочит идею железнодорожного маневра; напротив, из допущенных ошибок можно сделать ряд ценных оперативных выводов о методах производства такого маневра.

Несмотря на все расстройство железных дорог и медленную работу их в гражданскую войну, можно указать целый ряд успешных железнодорожных маневров при развертывании, например, в августе—сентябре 1919 года сосредоточение ударного кулака в XIII армии при переходе в решительное наступление против Деникина или сосредоточение при отражении наступления Юденича против Петрограда, и т. д.

Громадную выгоду представляло для Франции и Германии то обстоятельство, что их железные дороги были в значительной степени стандартного типа: 10 французских магистралей, служивших для перевозок по сосредоточению, все были подогнаны под пропуск 57 пар воинских поездов; в Германии двуколейные дороги пропускали 48 пар воинских поездов, одноколейные — 24 пары. Если железнодорожная сеть имеет такой стандартный тип, то перевод потока перевозок с одной двуколейной дороги на другую двуколейную или на 2 одноколейных становится очень простым, и возможности железнодорожного маневра увеличиваются в сильной степени. В России каждая железная дорога была на свой, совершенно особый лад; военное ведомство заботилось лишь о том, чтобы добиться максимального успеха перевозок по твердо определенному развертыванию, к уничтожению заторов на каждой артерии развертывания; заботы об уравнении их не было, и сами военные требования вызывали разнобой: так, железная дорога Петербург—Варшава на различных участках должна была справляться с потоками сосредоточения различной мощности, и пропускная способность изменялась на ее протяжении пять раз, — от 30 до 65 пар воинских поездов. Такая однобокая подготовка железных дорог представляет крупнейшую опасность для успеха железнодорожного маневра, ослабляя возможности отступления от плановых перевозок и совершенно не соответствуя требованиям производства последующих перегруппировок. Выработка железнодорожного стандарта, хотя бы крайне широкого — 12, 24, 48, 60 пар воинских поездов, и подгонка под него существующей сети весьма усилила бы возможности железнодорожного маневра. Теперь же мы в отношении железных дорог находимся в положении, напоминающем средние века, когда каждая пушка, каждое ружье имели свой особый калибр, каждая пика имела особую длину.

Мы будем считать подготовку железных дорог к развертыванию законченной в идейном отношении тогда, когда высшие железнодорожные специалисты, располагая данными о сроках мобилизационной готовности корпусов в местах их дислокации и тончайшим образом изучив все особенности сети, способны будут по совершенно импровизированному плану развертывания — в три часа составить обоснованный план перевозок и через три дня начать приводить последний в исполнение, с расчетом на возможность нескольких крупных изменений плана развертывания в течение самих перевозок. Те специалисты, которым для этого надо исписать горы ведомостей и таблиц и требуются месяцы времени, не отвечают требованиям современной войны.

Надо, разумеется, обращать существенное внимание на то, чтобы не поскользнуться на первых шагах ведения военных действий; если бы неприятель, ворвавшись в намеченный нами для развертывания район, скомпрометировал сосредоточение подвозимых войск и заставил разбросать высадки на различных станциях по различным направлениям, это явилось бы для нас крупной неудачей. Почин, голова явления всегда имели в военном искусстве особое значение. Но было бы ошибочно переоценивать это значение и признавать за головой явления самодовлеющую роль. Так поступают французы, связывающие все вопросы боя с вопросом об авангарде. В стратегии части, прикрывающие сосредоточение, выполняют в известных отношениях роль стратегического охранения; французы преувеличивают эту роль в такой степени, что существующую постоянную армию склонны называть даже «армией прикрытия», подразумевая, что на нее ложится роль стратегического авангарда, прикрывающего второй эшелон мобилизации.

Фронт, до момента окончания развертывания, будет находиться в состоянии кризиса; особенно сомнительным явится положение на границе в течение первой недели, когда в стране будет еще продолжаться мобилизация, а перевозки по сосредоточению коснутся только немногих частей (кавалерийские части, содержимые почти в составе военного времени, мобилизовались раньше в течение двух суток). В продолжение этой первой недели небольшие полумобилизованные части — какая-нибудь бригада на пограничный корпус — почти без запряженного обоза, усиленные лишь пограничной охраной, отделенные от ближайших соседей и от поддержки в тылу несколькими переходами, должны будут нести ответственную работу. Однако, такой кризис будет не только на нашей стороне границы, но и на неприятельской.

В том случае, если фронт развертывания лежит в большей близости от границы и местность представляет много ценных географических объектов, задача прикрытия становится непосильной для пограничных корпусов: является необходимость в использовании сил других корпусов, и получается как бы первый эшелон сосредоточения еще полумобилизованных частей. Во Франции, несмотря на короткое протяжение границы с Германией и густую дислокацию войск в приграничном районе, явилась необходимость направить около 385 поездов с частями прикрытия и вторую серию в 349 поездов с индивидуально призванными запасными для укомплектования войск прикрытия. Количество войск прикрытия достигло 5 корпусов и 10 кавалерийских дивизий. Перевозки по прикрытию начались за 2 дня до первого дня мобилизации и закончились утром второго дня мобилизации. По своему объему эти перевозки несколько превышали 10% всех перевозок по сосредоточению.

Весьма вероятно, что в будущую войну мы не встретим такого резкого разделения — 15-дневного спокойного сбора войск по обе стороны границы, прерываемого лишь слабыми вторжениями конницы или изолированным нечаянным нападением (Льеж) [134], и затем резкого встречного движения миллионных масс. Второстепенные цели, выдвигаемые вперед стратегией измора, заставят, быть может, начать войну с ряда второстепенных операций; можно предвидеть ряд горячих стычек и возможность крупной операции, развивающейся из постепенно усиливающейся поддержки прикрытия. Однако, на нашей западной границе далеко не всюду имеются достаточные географические ценности, наличность которых могла бы оправдать такую активность в период, предшествующий окончанию сосредоточения. Напротив, на многих участках местность по обе стороны границы так бедна, что, казалось бы, оправдывает и отступательный маневр частей прикрытия; продвижение на пару переходов во многих пунктах не дает ничего, кроме некоторых хлопот за свои сообщения.

Ошибочно рисовать себе разрешение задачи прикрытия как установление какого-то кордона вдоль границы. Части прикрытия должны сосредоточиваться на важнейших направлениях; менее важные могут наблюдаться частями пограничной стражи и отдельными эскадронами. Было бы выгодно, если бы особенности населения в пограничной полосе благоприятствовали созданию там особой пограничной милиции, которая в районах своих селений препятствовала бы проникновению мелких неприятельских частей, несла бы охрану важнейших искусственных сооружений, а в случае неприятельского наступления уходила бы в подполье и являлась бы готовым кадром для организации в его тылу партизанских отрядов.

Необходимо, чтобы прикрытие располагалось не линейно, а захватывало достаточное пространство в глубину; нужны резервы. На важнейших узлах пограничного района необходимо иметь готовые составы, паровозы под парами и 2—3 роты с парой пушек для немедленного отправления навстречу прорвавшейся кавалерийской части неприятеля. Этот прием особенно важен для тех участков границы, которые достаточно густо изборождены рельсовыми путями; текущие параллельно границе реки, с железной дорогой по нашему берегу, также благоприятствуют его применению. Когда начнется поток перевозок, такие железнодорожные резервы явятся уже ненужными, и вообще все прикрытие может стянуться на фронты, так как роль резерва перейдет к находящимся на рельсах войскам.

Первое вторжение французов в Эльзас, в начале мировой войны, было отбито германскими войсками, перевозившимися для сосредоточения в Лотарингию; нанеся поражение французам, они сели в поезда и отправились далее по своему назначению.

Подвижные войска — кавалерия, самокатчики, броневые автомобили, бронепоезда, отдельные роты, посаженные на обывательские повозки, — особенно ценны при работе прикрытия. Если аэродромы мирного времени расположены на таком удалении, что авиация может поддержать прикрытие со своих мирных стоянок, то она должна сразу же выделить для этой цели достаточные силы. Во всяком случае, в районе сосредоточения потребуется открытие временных аэродромов. Противосамолетная артиллерия во всей пограничной полосе должна быть готовой к открытию огня. Особенно важна в первые дни энергичная работа отрядов истребителей. Первые схватки на воздухе будут самыми ожесточенными и надолго создадут известное соотношение и репутацию воздушных сил.

Работа прикрытия должна опираться на заранее подробно продуманный ее план. Группировка отдельных отрядов, их задачи, мобилизация существующих долговременных укреплений, план работ по устройству новых аэродромов, починка дорог, маскировка — все в деталях должно быть разработано пограничными корпусами, каждым для своего района. Все отдельные начальники должны быть ознакомлены со своими участками и подготовлены соответственными тактическими задачами, отчетными работами, военными играми, полевыми поездками к выпадающим на них обязанностям.

Особенного внимания заслуживает изучение вопросов связи в прикрытии, так как масштаб расстояний, при котором войскам придется работать, далеко превосходит обычные нормы. Широкое развитие сети постоянных телеграфных и телефонных проводов в районе развертывания значительно облегчит работу прикрытия. Но эта сеть принесет пользу лишь в том случае, если она будет заранее изучена, а ее пользование — обдумано.

Прикрытие с первого же дня должно приступить к укреплению своего фронта, используя, в мере возможности, рабочие силы населения. Позиция прикрытия, принципиально — это та же позиция, на которой будет драться и сосредоточивающаяся армия, если придется обороняться. То, что удастся сделать в период до окончания развертывания, явится драгоценным остовом сопротивления. Часть этой позиции, может быть, уже в мирное время будет обеспечена бетонными сооружениями. Желательно, чтобы позиция находилась в небольшом переходе впереди станций высадок и работа последних, таким образом, могла беспрепятственно продолжаться и после подхода неприятеля к позиции. Работы по укреплению, конечно, должны быть организованы по принципу «всегда готов», чтобы войска прикрытия могли в любую минуту опереться на них.

Рабочие отряды могут успешно возводить укрепления лишь в том случае, если прикрыто выставят на некотором удалении впереди сторожевое охранение. Вначале, когда силы прикрытия незначительны, значительная часть их будет поглощена этим охранением позиций, строящихся на важнейших направлениях.

Вообще, с ростом укреплений, с постепенным расширением позиций, с прибытием новых частей физиономия прикрытия будет все время меняться, и задачи и схема прикрытия должны быть продуманы по дням, в виде альбома тактических решений, на весь период мобилизации и развертывания.

Задачи прикрытия могут быть разрешены не только очерченным приемом обороны, но и наступательно; поиск должен направляться против важнейшего ближайшего узла путей или особенно важных искусственных сооружений. Если военные действия происходят в атмосфере острой классовой борьбы, надо продумать, не поставит ли в трудное положение наших сторонников за рубежом появление на короткое время наших войск и уход их, оставляющий жителей, выразивших им сочувствие и оказавших им помощь, на расправу их политическим противникам. В обстановке острого национального антагонизма такие набеги часто приводили к отрицательным результатам. Набег Гурко в 1877 году за Балканы вызвал массовую резню турками поднявшегося при его приближении болгарского населения. Два не серьезных вторжения французов в Эльзас, в августе 1914 года, также только скомпрометировали сочувствовавших французам эльзасцев.

По этим соображениям, а также по соображениям дипломатического порядка, разрыв дипломатических сношений и отдельные случаи перестрелки на границе не должны быть принимаемы частями прикрытия за разрешение на переход границы. Даже направление разъездов и полет аэропланов за рубеж должны иметь место лишь после принципиального телеграфного приказа высшего командования о начале враждебных действий; этот приказ может не совпасть по времени с объявлением войны; одиозность перехода границы часто выгодно не брать на себя.

Начальники в прикрытии должны быть ориентированы о порядке и месте прибытия подкреплений, расчет на которые часто позволит им проявить в бою крайнее упорство. Им необходимо также знать, какие дороги, мосты и сооружения им надлежит подготовить к взрыву, в каких случаях от разрушения путей надлежит отказаться, какие дороги должны быть отравлены. Эти указания являются отрывком из одного общего плана подготовки к разрушению, который должен иметься разработанным в каждом округе.

Если усиливающийся натиск неприятеля не дает оснований рассчитывать на успешное окончание развертывания в избранной полосе, то командующий фронтом не должен колебаться отдать приказ об уклонении на этом рубеже от решительных боев и отнесении развертывания в другой район. Отступательный вариант плана прикрытия должен предусмотреть этот маневр во всех его частях.

Проведение в жизнь намеченного плана операций требует соответственной подготовки армии и комсостава. Германский генеральный штаб, стремясь к прорыву кольца крепостей, преградивших путь германским войскам во Франции, Бельгии и России, не ограничился введением тяжелой артиллерии и усилением технических частей, а издал также и устав для атаки крепостей, широко популяризировавший в армии идеи ускоренной атаки, шедшие в разрез с вековыми традициями военных инженеров, и широко поставил в войсках занятия по подготовке к атаке крепостей (познанские большие крепостные маневры 1907 г.). Высший комсостав и генеральный штаб целым рядом полевых поездок под крепостями тренировались на обсуждении вопросов атаки и обороны крепостей в широком масштабе.

Обязательным этапом тренировки по каждому плану операции являются отчетные работы корпусов и округов. Общая задача, вытекающая из плана операции, расчленяется на ряд оперативных и тактических задач для фронта, армий и корпусов; эти задачи предлагаются на разрешение по возможности тем самым инстанциям, которым предстоит их решать в жизни. В штабе округа, применяя, может быть, и коллективные методы обсуждения, эти задачи проверяют и обсуждают, им делается сводка, и в таком виде отчетная работа поступает к высшему командованию. План операций представляет ряд заданий; по отчетным работам высшее командование получает ясное представление о том, как фронты, армии и корпуса толкуют разрешение этих оперативных и тактических заданий; отчетные работы вскрывают различное оперативное понимание и позволяют высшему командованию, изучившему их, сознательно воздействовать на оперативную подготовку командования в желательном направлении. Частным же начальникам отчетные работы позволяют заранее ознакомиться с характером предстоящей им деятельности. Так, корпусной командир пограничного округа должен будет представить соображения о прикрытии, о передвижении войск с занимаемых им стоянок в другие пункты для занятия боевой группировки, о мерах по размещению войск, по их довольствию, по группировке всего тыла и т. д. Очевидно, штаб корпуса, однажды ответивший на эти вопросы в порядке теоретической подготовки, будет гораздо легче справляться с теми же вопросами в порядке практической деятельности.

Различные положения, являющиеся возможными вариантами к существующему плану операций, являются заданиями для полевых поездок и военных игр. Эти двусторонние упражнения важны и для выяснения слабых сторон наших оперативных предположений. Сторона, представляющая неприятеля, своей работой дает критику вашего плана прикладным методом. Поездки генерального штаба часто посвящаются поэтому таким положениям, розыгрыш которых мог бы дать указания относительно новых желательных принципиальных изменений в плане операций.

Типичной ошибкой русского руководства играми и поездками является стремление избегать скользких положений и разыгрывать только спокойные варианты, преимущественно с параллельным столкновением двух равносильных фронтов. Между тем, крайне желательно закалять мысль командного состава на обсуждении острых положений, требующих ярких решений. Положительно необходимо брать темой не только положения, вытекающие из гладкого течения предположенных операций, но и положения, близкие к катастрофическим, связанные с неустойкой на каких-либо особенно опасных направлениях. Стратегическая и оперативная мысль должна привыкнуть разрабатывать и такие положения, как окружение войск Шеффер-Бояделя под Лодзью или центра Х русской армии — под Августовым. Нужно готовиться не только к тихой хорошей погоде, но и к оперативным бурям.

Независимо от плана экономической мобилизации, плана, разрабатываемого в обще-государственном масштабе, военное ведомство должно иметь, на случай войны, свой план разрешения задач по снабжению вооруженных сил. Этот план должен пытаться заранее подсчитать все разнородные потребности войск в снабжении и указать намечаемые способы их удовлетворения. Независимо от программных экономических мероприятий, план военных операций всегда должен и сам быть связан с существующими материальными возможностями. Последние, в конечном счете, определяют и размер мобилизуемой массы, которая может быть разумно использована, и допустимую активность фронта. Нежелание учитывать их приводит к постройке оперативных воздушных замков или мобилизационных карточных домиков, к отрыву от мирного труда сотен тысяч граждан, которые без одежды и обуви будут скитаться по запасным частям, не получая никакого обучения. Количество ртов, наперекор снабжению, может быть увеличено; но количество бойцов — нет.

В зиму 1916—17 г.г. русская армия увеличилась на треть и устанавливала постную пищу через два дня в третий. Вероятно, сила армии была бы больше без этого распухания, при условии сохранения всех скоромных дней в неделю. Генерал Франсуа, бывшие лихой командир прусского корпуса, под влиянием постигшей Германию, из-за голодной блокады, катастрофы 1918 года, склонен даже все явления военной истории разбирать с точки зрения большей или меньшей удовлетворенности желудочных запросов и доказывает это на примере 1812 года, что, конечно, представляет уже увлечение.

План должен подсчитать имеющиеся материальные возможности; они заключаются в запасах, заблаговременно подготовленных в мирное время, в заказах, заранее данных промышленности, в товарах, имеющихся на рынке, заказах, которые будет возможно разместить в промышленности в момент дипломатического кризиса и первые дни войны. Общий план снабжения, очевидно, разобьется на отделы по различным специальностям снабжения; эти отделы должны быть гармонично спаяны между собой: между потребностями в аршинах сукна, в парах сапог, в количестве винтовок, патронов и снарядов существуют известные обязательные внутренние отношения, которые во многом зависят от характера будущей войны и к которым надо приблизиться в возможной степени. Так, перед мировой войной полагали, что один снаряд будет расходоваться на 500 патронов, но действительность скоро заставила перейти от отношения 1/500 к отношению 1/100.

Достаточно компетентные в обращении товаров на внутренних рынках лица смогут, в зависимости от урожая и предвидения потрясения на рынках, которые произведет война, предвидеть возможности закупок и требуемое для них время. Лица, хорошо знакомые с промышленностью и участвующие в разработке соображений по экономической мобилизации, могут оценить существующую мощность промышленности — какое количество заказов и на какие сроки она может принять. Понятно, что, при существующем темпе роста экономической конъюнктуры СССР, план снабжения должен ежегодно пересматриваться заново.

Учет материального фонда, существующего для снабжения вооруженных сил, выразится в таблице, указывающей наличное количество запасов и постепенность поступления новых; хорошо выделить в одну графу количество, на которое возможно твердо рассчитывать, и количество, в заготовке которого возможно известное запоздание.

Конечно, план снабжения должен быть детально согласован не только с заготовительными возможностями, но и с условиями транспорта. Запасы от выпускающего их фабричного станка до поглощения их фронтом должны проделать длинный путь. В стране с такими большими расстояниями и таким слабым транспортом, как СССР, снабжение представляет большие трудности. Чтобы побороть их, необходимо располагать более крупными оборотными средствами снабжения. Перебоев снабжения в наших условиях удастся избежать лишь путем создания более сильных магазинов, чем имеются в других, небольших, изрезанных железными дорогами государствах. Если мы определим суточный расход снабжения всех родов, то у нас в магазинах, чтобы покрыть путь от фабрики до войсковой части на фронте, должно храниться большее число суточных дач. Конечно, по различным отделам снабжения эти оборотные средства будут неравно велики. Существует снабжение сезонное; существуют роды снабжения — например, продовольствие, поглощаемые на всех фронтах равномерно, в зависимости от числа бойцов и богатства театра действий; существует снабжение боевое, расход которого находится в тесной связи с активностью фронта; существует снабжение позиционное, и остановка фронта может предъявить сразу громадные требования на проволоку, большие лопаты, топоры, пилы и позиционное оборудование (цемент, железные балки, щиты, кирпич, железные печи, лампы и т. д.). Из различного характера снабжения вытекают и различные потребности эшелонирования его, централизации или децентрализации запасов и т. д.

Изучение всех этих вопросов покажет, какая сеть магазинов нужна, чтобы удовлетворить потребностям намеченных операций, какого рода снабжение и в какой пропорции должно быть в каждом магазине, до какого минимума должны быть доведены заготовляемые в мирное время запасы, в какой степени намеченная мобилизация и план операций напрягают ваши материальные ресурсы.

План снабжения должен стремиться к возможно меньшей степени загружения транспорта, в особенности в критические дни мобилизации и сосредоточения, для чего магазины уже в мирное время должны быть сгруппированы там, где им надлежит быть в военное; мобилизационные запасы в максимальной степени приближены к пунктам их потребления (если полк второй очереди будет мобилизоваться в каких-либо казармах, то часть, занимающая эти казармы в мирное время, должна хранить снаряжение и для этого полка); оперативный базис должен быть частично обеспечен запасами на время перевозок по сосредоточению.

При недостаточном внимании к заблаговременной подготовке запасов снабжения эффект перевозок по сосредоточению будет чрезвычайно ограничен — железные дороги будут уступать под перевозку войск все меньший процент общего числа пар поездов, пропустить которые они могут. Одного овса на миллион лошадей в течение одного месяца[135] потребуется около 10 миллионов пудов; общий же подсчет транспорта для запасов, требуемых в течение первых двух месяцев войны в районе развертывания, даст, вероятно, иного больше тысячи товарных поездов, вместо которых можно было бы иметь такое же число эшелонов с войсками; при чем прием и выгрузка эшелонов с войсками на станциях высадки — операция, несравненно менее хлопотливая, чем разгрузка эшелонов интендантскими, инженерными и артиллерийскими грузами. Наведение экономии на содержании базисных магазинов допустимо лишь в случае серьезного усиления железнодорожной сети. Часть грузов, конечно, при любых условиях придется перевозить после начала войны.

При дальнейших операциях, в случае исправной железнодорожной сети, выгоднее вовсе отказаться от базисных и промежуточных магазинов и иметь ограниченные запасы на колесах, железнодорожных поездах, которые направляются непосредственно в расходные магазины.

К началу мировой войны наша система представляла выгрузку подвозимых из внутренних областей государства продовольственных запасов в базисные склады и курсирование на театре войны двух серий поездов — между базисными и промежуточными складами и между последними и расходными складами. Так, на юго-западном фронте намечалось в 1914 году планомерное ежедневное курсирование 7 поездов из базисных магазинов в промежуточные и 10 поездов из промежуточных в расходные. Отказать в стройности этой схеме нельзя, но она вела к росту нестроевых и двум лишним выгрузкам и нагрузкам поездов, чего возможно избежать при большем доверии к работе глубокого тыла и меньшем устремлении фронтов жить своим совершенно обособленным хозяйством. Последняя система позволила как Франции, так и Германии произвести в течение мировой войны большие сокращения нестроевого элемента.

Важность плана снабжения заставляет требовать при его составлении участия лиц, руководящих составлением плана операций; с особенностями первого — возможностями и необходимостями — должны быть хорошо ознакомлены и высшее командование и его ответственные сотрудники. В составлении плана снабжения они должны играть не пассивную, а весьма активную роль. Действительно, все исходные данные для плана снабжения зависят от характера намеченных операций. Последние обусловливают сроки и размер потребностей в снабжении, а также условия транспортирования его от базы к действующим вооруженным силам.

Характер и объем военных действий должен отвечать имеющемуся экономическому базису. Всякое наступательное предприятие связывается с известным расходом материальных средств; необходимо сообразовывать предприимчивость стратегии с наличием запасов военного снаряжения, в частности огнеприпасов, и с возможностью их пополнения. Затишье на фронте во Франции, начиная с ноября 1914 года, в значительной степени объясняется израсходованием как немцами, так и англо-французами имевшихся запасов снарядов. Наступление на Верден Фалькенгайна в 1916 году сигнализировало благополучие в германских складах, заполнившихся в течение спокойной зимы. Людендорф всегда смотрел на степень заполнения своих складов как на барометр, соответственно которому он регулировал свою инициативу. Бедствие русской армии летом 1915 года объясняется недостаточным пониманием русскими начальниками необходимости соразмерять действия на фронте с возможностями тыла.

Мы должны ожидать, что будущая война коренным образом изменит свой характер вскоре после того, как стороны закончат свою экономическую мобилизацию и тыл изготовится удовлетворять потребности армии в военном снабжении более обильным образом; эта война, если не закончится в первые же месяцы, вероятно, как и мировая война, даст два различных образа стратегии и тактики; вначале — большая маневренность, более скупое расходование материальных средств и более живое проявление энергии войск; второй период будет знаменоваться технической массивностью, широким применением новых изобретений, материализацией военного искусства, потерей наступательного духа, разлагающими движениями, начинающимися в тылу и колеблющими выдержку фронта.

Экономика сумеет подчинить себе характер военных действий и наложить на них свою печать. Но стихийный процесс может иметь здесь катастрофические последствия, и получится несомненный выигрыш, если приспособление к экономическим условиям произойдет согласно директив сверху. С этой точки зрения, нельзя допускать стихийной материализации тактики. Вопрос, возникший у нас в связи с различением теоретической и «реальной пехоты», является первым предупреждением.

Этот вопрос заслуживает тем большего внимания, что тактика материального состязания с врагом, при неравном отношении экономических сил, грозит не только истощением и разрушением тыла, но и надломом духа войск. Гражданская война представляет ряд маневренных образцов, ценных особенно в том отношении, что они часто представляют весьма интересное маневренное решение задач с минимальной затратой материальных средств.

Нормы расхода материальных средств, которые иногда пытаются запротоколить и бюрократизировать, в действительности чрезвычайно растяжимы и допускают огромные колебания. От семи патронов на ружье, выпущенных прусской пехотой за всю войну 1866 г., до 300 патронов на человека, выпускавшихся в некоторых частях в один день в русско-японскую войну, один только шаг, а эффект, действительность ружейного огня в обоих случаях была приблизительно одинаковой. Аппетит автоматического оружия способен сжиматься еще больше, чем потребности человеческого желудка. В первом случае — машина, которая может помолчать, во втором — организм, который не может замереть ни на одни сутки. На войне несравненно больший процент снаряжения теряется, умышленно оставляется на позициях, расходуется без нужды в бою, чем используется с толком в потребных случаях. Дисциплина, сознательность, твердость кадров, целесообразное руководство могут сделать чудеса в отношении уменьшения расхода снаряжения.

Важнее всего — изжить идеологию мотовства, мысль о победе, достающейся тому, кто может с большим пренебрежением относиться ко всякой затрате материальных средств. Отсутствие воли к победе сказывается, прежде всего, в преувеличенных материальных требованиях войск. Так, летом 1915 года по мере того, как германская пехота выдыхалась при наступлении в Россию, она требовала все больше и больше снарядов для атаки русских позиций, хотя и знала, что удаляется все на большее расстояние от железных дорог, и подача снарядов становится труднее. И мы полагаем, что кризис в снаряжении, который пережила русская армия в 1915 году, был, прежде всего, кризисом политическим; ссылки на недостаток снаряжения часто маскируют кризис в сознании.