Стычки локального значения

Глава 1

Некоторые после этого любят выкурить сигарету. Бывают и такие, которым становится совершенно необходимо выговориться. Иногда попадаются особенно отчаянные, начинающие с ходу планировать будущую семейную жизнь. Со всеми ними я прощаюсь. После сигареты, разговора или просмотра буклетов образовательных учреждений, «в которых будут учиться наши детки». Прощаюсь навсегда, без сожалений, покаяний и долгих рефлексий. И слушаю увертюру «Риенци» Вагнера — очень нравится и поднимает настроение. Любовь, политика, интриги — во времена противостояния Кола ди Риенцо и римских феодалов все это было наивным, чистым и прозрачным. Ну, мне так казалось.

Тем вечером я простился с Мириам — невысокой кареглазой брюнеткой с вьющимися волосами, которая успела и покурить и поговорить. А может быть, ее звали Лейла? Или Мадлен? Какая разница! Она ушла так же, как уходили многие до нее — с улыбкой и ожиданием продолжения романа. А его — романа — не было, и у того, чего не было не может случиться никаких продолжений. Обманул ли я ее? Нет. Она сама себе придумала действительность, в которой прожила целый день и немножко ночи. Своей вины в том, что их действительность — надуманная чепуха, я не усматривал.

Проводив взглядом мигнувшую огнями машину, что должна была довезти мою знакомую незнакомку (так и не вспомнил ее имени!), я отошел от распахнутого настежь окна, плеснул в стакан немного бурбона, бросил туда же пару кубиков льда и распечатал новую пластинку с «Риенци». Каждый раз, когда происходит такое романтичное прощание в тихой лондонской (или парижской, гамбургской, токийской — перечислять можно едва ли не бесконечно) ночи, я слушаю новую пластинку с одной и той же увертюрой к опере — такая дурацкая причуда. Мне кажется, что пробегая по дорожке, игла непременно оцарапает поверхность и, если слушать ее во второй раз — звук станет другим. Неправильным. А зачем слушать неправильный звук?

Размышляя о правильном и неправильном, я подошел к проигрывателю, включил питание, положил на опорный блин пластинку, поднял головку звукоснимателя и… очень неожиданно услышал совершенно неправильный звук. Даже вздрогнул. Вроде еле слышного хлопка с присвистом. Так в этом доме ничто звучать не могло. Да и не должно так звучать ничто в это время. Поставь я пластинку три минуты назад, этот «неправильный» хлопок наверняка затерялся бы в мощном потоке звука из флейт и гобоев. Наверное, я бы его все-таки услышал, но значения ему наверняка не придал, посчитав дефектом пластинки.

Теперь, заинтересовавшись необычностью, я решил проверить, что за ерунда творится в моем доме в третьем часу утра и едва я вышел из спальни, как звук повторился. Дважды. Где-то на первом этаже. И короткий металлический лязг.

Если бы я был любителем боевиков, или — хуже того, сам бы был боевиком какой-нибудь ИРА — опознать выстрел из пистолета с глушителем не составило бы больших трудностей. Однако в кино я не ходил, и по телевизору смотрел только новости. А там никто глушителями не пользовался. Даже если стреляли. И сам боевиком я не был.

Поэтому, когда увидел тени крадущихся людей на лестнице — между первым и вторым этажами моего трехэтажного домика, потерял пяток секунд, соображая, кто бы это мог быть. Едва не выронил конверт от пластинки, который все еще держал в руках.

Макс, Грегор и Саймон точно не стали бы красться. Прислуга разошлась по домам. Осталась только миссис Гарфилд, но по стене полз точно не ее силуэт. Я отступил в темноту кабинета, рядом со спальней, где все еще горел ночник и крутился диск проигрывателя. Прикрыл дверь и отметил, что не зря Гарфилд гоняла Николаса — петли оказались совершенно бесшумны.

Телефон, разумеется, не работал. Годился к использованию только как пресс-папье. Уже потом, положив трубку, я вдруг на секунду испугался, что раздайся в тишине гудки — их могли услышать.

Пришлых, судя по теням, было двое, может быть, трое, если кто-то остался на стреме. Грабители, воры, вымогатели, бандиты? Куда тогда смотрит моя охрана? Мысли путались и понимание не приходило. Не покушение же, в самом деле? Шли они очень осторожно, словно несли сырые куриные яйца на макушке.

Из кабинета по неудобной и узкой лестнице — Макс настоял, чтобы она появилась — я спустился, почти скатился, на кухню.

Тихо. По потолку и столам ползало световое пятно от проезжавшей мимо машины. Тускло блестели развешанные кастрюли и половники со сковородками, никаких странностей.

Почувствовав себя в относительной безопасности, я на пару секунд задумался: из дома выходить нельзя — есть вероятность нарваться на их подельника, в доме оставаться нельзя — рано или поздно они меня найдут и в этом лабиринте. Значит, следовало узнать, что там произошло с моей охраной, чтобы понять, что вообще происходит?

Сбросив тапки — чтоб не шоркнуть случайно по полу, я сунул их зачем-то под мышку и, согнувшись, чтобы быть незаметным, прокрался по темным, не очень хорошо знакомым коридорам (дом был куплен недавно у вдовы какого-то адмирала) в комнату охраны.

Еще на подходах завоняло какой-то знакомой гарью. Не проводка и не бумага. Я замер на мгновение, прижавшись к стенке, вспоминая ощущения при прежнем знакомстве с этим запахом. И почти сразу вспомнил тир, куда привел меня однажды Саймон, показать тренировку своих людей. Кислятина сгоревшего пороха — вот что за гарь щекотала мне ноздри!

Дверь поста была распахнута, что выглядело необычно. Еще необычнее было отсутствие освещения на посту. Я осторожно заглянул внутрь.

И здесь, несмотря на то, что свет был выключен, стало понятно, что Макс и Грег точно не могли быть теми, на лестнице, потому что развалились в своих креслах, и «рассматривали» аккуратные дырки в молочно-белых лбах друг друга. За Грегором на стене темнела огромная блестящая клякса с какими-то белесыми сгустками. Странно, что я не услышал удара его мозгов и костей черепа о стену.

Не было не только света — мониторы внешних камер тоже погасли, похоже, пришельцы обесточили охранный периметр. После того, как расправились с Максом и Грегом. Аварийный генератор не заработал, и вывод напрашивался единственно верный — кто-то не дал ему включиться. Значит, где-то там, на улице, точно был третий, который не желал светиться в камерах.

Я высунулся из охранки и огляделся. Вроде бы никого не заметил. Перебрался к окну: во дворе никого не видно, но это ровным счетом ничего не значит. Если к двум прибавить два всегда выйдет четыре, а не пять или шестнадцать. Факты говорили, что кто-то есть на улице, и, значит, он там есть. Те двое бродят по комнатам верхних этажей, благо комнат там двенадцать, да еще ванные, кладовки, подсобки. Жалко миссис Гарфилд, ведь если наткнутся на нее, а при последовательном тщательном осмотре непременно наткнутся, ей в живых не остаться.

В столе у охраны должен был лежать запасной мобильный телефон. Мой-то остался в спальне, а там сейчас эти… гости. И еще где-то здесь должно быть оружие. Меня устроит любое — больше для уверенности, чем для действия. Ultima ratio regum, как говорит один мой знакомый кардинал. Дальний потомок того кардинала, что сказал эти слова впервые.

И еще нужно было обязательно отыскать фонарик, потому что чуть позже он мне может сильно пригодиться.

Телефон нашелся в приставной тумбочке. Все верно, Саймон мне как-то показывал, куда положил это аварийное средство связи. Если парни соблюдали инструкцию, а у Луиджи не особенно забалуешь, то батарея у телефона должна быть свежая: она ставилась новая в начале дежурства. Макс со своей сменой заступил на вахту часов пять назад.

Оружие! С ним оказалось гораздо хуже: на трупах не нашлось, значит, осталось в сейфе. Код я не знаю. Вернее, он занесен в записную книжку того телефона, что остался наверху. Под именем «Мр. Арм» восьмизначный номер, вспомнить который я бы не смог и под угрозой немедленного Страшного Суда.

— Ладно, оружие дуракам ни к чему, — ободряюще прошептал я сам себе. — Еще подстрелю себя случайно, потом рассказывай всему миру, что метил в налетчиков.

И как-то отстраненно отметил, что чувство уверенности почему-то отступает, появляется неприятная мелкая дрожь в руках и ногах, и выступает испарина на спине, висках и ладонях. Неприятное чувство навалилось — словно стоишь голый в военкомате перед симпатичной докторшей. Понимаешь, что встреть она тебя через пять минут на улице — ни за что не вспомнит, но все равно стремаешься возможного узнавания и осмеяния. Заикаешься и потеешь.

Ладно, сантименты в сторону, не помогают они.

Фонарик нашелся в следующем ящике. Включать его я пока не стал — незачем выдавать свое местоположение. Благо, луна, выпрыгнувшая из облаков, здорово подсветила окружающую обстановку.

Теперь, отягощенный увесистым кирпичом Nokia, я должен был пробраться в подвал: он не так глубок, чтобы заглушить сотовую станцию, но в то же время достаточно крепок, закрывается изнутри и мои посетители не услышат мерзкого пиликанья набираемых девяток.

Подбадривая себя самыми добрыми словами: «живей, мудило, двигай булками, осторожно урод, за поворотом ваза китайская напольная династии Мин или Цин или Тзянь или Вэнь — не снеси ее, торопыга!» — я на цыпочках поспешил к подвальной двери.

Должно быть, выглядел со стороны я смешно: пригнувший голову тощий, лысый придурок в пижаме с зажатыми подмышкой тапками, с телефоном в руке, озирающийся по сторонам, спешащий и осторожничающий одновременно.

— Вовремя я выгнал эту Мариам! Задержись она со своими охами-вздохами еще на часок и уже бы беседовали с ней на райских облаках! Или, вернее, она бы беседовала с каким-нибудь шестикрылым прощелыгой с перьями. А нам-то, батенька, место в аду черти забронировали уже давненько. Так что если только по телефону: «Але, это рай? Из ада беспокоят! Кто? Черт в пальто! Дайте-ка мне Мариам. Еще Лейлу, Агнешку, Марту, Берту, Хелен, любую, давайте, а то что-то скучно стало! Здравствуй, милая! Помнишь меня? А не устроить ли нам с тобой такое же как в апреле? Только по телефону?» Секс по телефону в раю — должно быть забавно.

Я подбадривал себя подобными глупостями и упрямо продвигался короткими перебежками к тяжелой дубовой двери, ведущей в подземелье.

А когда крался через холл, сверху раздалось торопливое и удивленное:

— Вот он, я его вижу!

Этот тихий окрик придал мне такой прыти, что эту ночь стоило бы внести в «Книгу Гиннеса», как дату, когда человек совместил и победил время и пространство.

Шлепнувшая позади меня в стену пуля еще больше подстегнула организм и в подвал я ввалился очень неосмотрительно — едва не скатившись по уходящим вниз ступеням. Повис на дверной ручке и только этим удержался от падения. Громыхнув щеколдой, я выдохнул скопившийся в груди воздух, сполз спиной по крепкой двери и в ту же секунду над головой приглушенно щелкнуло-лязгнуло-шлепнуло и полетели щепки на мою лысину.

Дубовая дверь хоть и была толстой, но укрытием от пуль стать никак не могла. Следовало побыстрее убраться с линии огня, и я на четвереньках побежал вниз, чтобы спрятаться в глубине помещения. Последние две ступени я пересчитал лбом — запутался в собственных руках-ногах-тапочках. На щеке появилась ссадина и теплая липкая струйка потекла на воротник пижамы.

Следом приземлились выпущенные из рук тапочки.

— Надо же, почти в бою побывал, а щеку рассадил о шляпку вылезшего гвоздя! Что за лупень! Даже в бою умудрился получить небоевой шрам! Ладно, буду потом подружкам рассказывать, какой я геройский победитель ночных грабителей.

И тотчас пришло понимание, что наверху остались никакие не грабители. Они пришли убивать меня. И других причин появление этих ублюдков в моем доме нет! «Вот он, я его вижу!» — даже визитной карточки просить не нужно, чтобы понять, что орать такое может только нанятый ассасин.

Я включил фонарик и, пройдя через пару пыльных помещений, нашел какое-то древнее подобие верстака в закутке под узким оконцем. Устроившись на нем так, чтобы не быть видным снаружи, я нацепил на ноги тапки — каменный пол был ощутимо холодным и ходить по нему босыми ногами было некомфортно. Фонарь тоже отключил: кнопки на телефоне подсвечивались, а демаскировать себя из-за боязни темноты мне не хотелось. Да и боязни не было — темнота друг молодежи, а мне еще и тридцати нет!

Телефон, оживленный моим прикосновением, мигнул желтым. Я набрал три девятки — вызов экстренных служб и едва услышал ответ оператора, заговорил в трубку свистящим шепотом:

— Полиция, быстрее, нападение на частную собственность! Двое убитых!

Противный бабский голос — так и рисовалась воображением обесцвеченная грымза лет сорока пяти с мелкими кудряшками — осведомился о точном адресе.

— Паджитс Гроу, 5, кажется. Это на Камлет Уэй, мэм! Не могли бы вы побыстрее шевелиться? Меня здесь вообще-то убивать собираются!

— Никуда не уходите, сэр! — Интонация ее, привыкшей ко всякому, голоса не изменилась ни на йоту — такая же участливо-отстраненная. — Ближайшая машина будет у вас через шесть минут. Оставайтесь на линии.

Куда уж тут уходить?

— Сэр, не провоцируйте нападавших и постарайтесь выполнить их требования, — продолжала поучать меня полицейская грымза.

— Я спрятался в подвале. Сюда им не добраться. Но наверху пожилая женщина, я боюсь за нее!

Собеседница едва не фыркнула в трубку, так велико было ее ко мне презрение: к оставившему разбираться с бандитами миссис Гарфилд, а самому спрятавшемуся в подвале.

— Сэр, сколько нападавших в доме?

— Я видел двоих, мэм. Не исключено, что их больше. Вооружены огнестрельным оружием. В меня стреляли! Меня едва не убили!

— Как вас зовут, сэр?

— А?

— Как мне к вам обращаться, сэр?

— Так и обращайтесь — сэр, меня устраивает.

— Хорошо, сэр. К вам направляются четыре экипажа. Никуда не уходите. И не пытайтесь справиться с ситуацией самостоятельно!

— Я отключаюсь, мэм, мне срочно нужно в туалет!

Просто она мне надоела. Никакого больше проку в этом диалоге уже не было. Полицейские предупреждены, теперь нужно просто дождаться развязки. И еще Саймон говорил, что они могут подключиться для прослушивания телефона. А мне совсем ни к чему, чтобы этот номер стал известен посторонним. Потому что теперь нужно сделать один важный звонок и навсегда избавиться от этого телефона.

Я набрал номер — единственный, который помнил всегда и везде:

— Слушаю тебя Зак, — мой друг ответил мгновенно, без единого гудка в трубке, словно ждал моего звонка именно в эту секунду.

Хотя легко могло оказаться, что только моего звонка он и ждал. Он частенько делает такое, что недоступно обычному смертному вроде меня.

— Привет, Сардж, — и все равно я был рад слышать его голос. — На меня устроили покушение. Поостерегись сам на всякий случай.

— Хорошо, Зак. Спасибо, что предупредил. У тебя все хорошо?

— Отлично, Сардж! Сижу в подвале, жду полицию. В доме куча трупов и несколько чужих головорезов. Как в кино!

— У тебя все будет хорошо. Я знаю, — это уже что-то, можно расслабиться, Серега просто так мести языком не станет. — Разберешься — позвони.

— Договорились, Сардж. Пока!

Я отключился и сразу услышал шорох над головой: за узким подвальным оконцем кто-то продирался через заросли, ничуть не уступающих дикостью знаменитым садам Хелигана, разве что немного более ухоженным. Видимо, зарплату садовнику-бирманцу я платил не зря и кусты выросли что надо — даже в подвале слышались «развеселые» проклятья, щедро рассыпаемые во все стороны. Мне тоже досталось немного от «доброго» человека.

Окошко надо мной было невелико, взрослый человек, наверное, мог бы пролезть, но с большим трудом и обязательно открыв его; втиснуться в проем от разбитого стекла не смог бы и ребенок.

Я подобрал ноги, чтобы не дай бог мой новый приятель не увидел мои тощие бледные щиколотки, торчащие из темно-синей с корабликами пижамы.

Чертыхания стихли, на секунду зажегся фонарик, размытым лучом пробился через пыльное стекло. Если он что-то рассмотрел через эту грязь — рентген изобрели зря! Но хвала миссис Гарфилд — наконец-то я нашел за ней изрядное упущение по хозяйству — стекло оказалось абсолютно непрозрачным.

Недолгие раздумья наемника кончились брызнувшим во все стороны стеклом. Особенно много досталось моей лысеющей башке! Даже если зашьют аккуратно, успех у дам обеспечен стократный против прежнего, можно будет выдавать себя за героя французского Иностранного Легиона. Или за ветерана фолклендской заварушки! Тетки это любят. Особенно молоденькие дурочки. Хотя они все дурочки, пока молоденькие. Потом суками и стервами становятся. И это реальная научная загадка — почему так происходит? Нужно будет исследование какое-нибудь на эту тему в Кэмбридже заказать.

По затылку потекла тоненькая струйка, но трогать ее я не стал, потому что руки мне нужны были сухие — я уже понял, что произойдет в следующую секунду!

В дыру в стекле сунулась рука в черной перчатке, и стала шарить по переплету, пару раз наткнулась на торчащие осколки, за окном недовольно засопели, в очередной раз «факнули факнутых факеров» и новая порция битого стекла посыпалась мне за шиворот и вообще всюду. Я терпел, но там, наверху, в райских чертогах знают, чего мне стоило не сорваться с места!

Видимо, убийце наскучило возиться со стеклом: прямо надо мной возникла рукоять пистолета, которой он принялся выбивать стеклянные зубы из оконной пасти. Я ждал момента, когда он совершенно увлечется борьбой с неприветливым домом и допустит оплошность.

Скрипнула щеколда и окно распахнулось, вновь зажегся фонарик и его тонкий луч устремился в темноту подвала.

Я буквально вжался в стену. Если бы ему не нужно было стоять перекособочившись, извернувшись в немыслимой фигуре, он бы непременно меня заметил, но дом в этом сражении играл за меня — и когда в окне показалась рука с пистолетом, я своего шанса не упустил!

Я двумя руками схватил его за кулак, сжимавший рукоять оружия, потянул всем весом на себя — вниз и резко в сторону. Говорят, и на старуху бывает проруха. Вместо того, чтобы отпустить ствол или стукнуть меня по маковке фонарем, он вцепился в свой пистолет так, будто в нем было яйцо с кощеевой иглой.

Он был силен, невероятно силен. Мне, наверное, с моим советско-интеллигентским происхождением и телосложением под стать происхождению, никогда не стать таким здоровым и сильным, но даже если на том конце пистолета был бы Шварценеггер, ему нипочем не удержать беснующиеся семьдесят килограммов в одной кисти! Тем более, что встретившись с оконной рамой, запястье хрустнуло и увесистая железяка с глушителем свалилась на мой верстак. Я держал его за вывернутую кисть одной рукой, а второй подхватил осколок стекла и что было сил полоснул по связкам и венам — чтоб, сука, знал, как охотиться на подпольных советских миллиардеров! Кажется, я даже что-то проорал на дикой смеси английского и русского и сразу же отчитал себя за безголовость!

А у противника, кажется, наступил болевой шок. Мой папаня, конечно, рассказал бы гораздо больше о шоке, а на пару с Гансом Селье он мог говорить о шоке вечно, но, хвала небесам, его в этот момент здесь не было. Ни его, ни основоположника современного учения о причинах и функциях шока. А то бы посмотрел я на этих докторов и попросил бы объяснить — как эта конкретная реакция на внешний раздражитель — меня — в этом конкретном случае поможет конкретному организму выжить?

Вот он — стоит надо мной на коленях, держит в левой руке сломанную правую, рот открыт, глаза вытаращены как у вареного рака и такая в них задумчивость образовалась от созерцания черной дырищи в глушителе его собственного пистолета, глядящего на него из черного подвала, что без очков видно, как отнюдь не благотворно влияет на него шок.

Выстрелить я не смог. Хоть и хвастался Сереге иногда, что «всех порву, один останусь! Я — по всем морям и вся жопа в шрамах!», но на деле частенько пасовал. Как тогда — на площадке за дискотекой. Потом этот случай всегда подстегивал меня. Я даже поклялся себе, что больше никогда ничего не забоюсь. Но клятвы так непрочны, особенно данные себе. Я всегда был полон отчаянной решимости ровно до того момента, когда стоило ее проявить, но как только этот миг наступал, я начинал думать, что все можно исправить. И никуда не деться мне от этого воспитания, вдолбленного с самого детства: «не совершай необратимых поступков». Как глупо! Вся наша жизнь — один большой необратимый поступок, так чего бояться?

Спасла его от смерти, а меня от еще одного убийства, как ни странно, полиция.

Вой их сирен раздался в ночи внезапно, я едва от испуга не выронил пистолет! А моего противника этот звук наоборот — вернул в реальность и с настырностью носорога он бросился прочь, сквозь вязкие ветки кустов.

Вот если бы я был полицейским, я бы подкрадывался к преступникам в полной тишине — чтобы захватить их на месте преступления внезапно! И очень хорошо, что я не полицейский и мне не приходится так поступать! А они включают свои сирены и мигалки потому что боятся бандитов еще пуще моего (и уж конечно сильнее, чем бандиты их) и предупреждают: «разбегайтесь все под лавки, едем мы — страшные и ужасные!» А сами поступают как безобидные ящерицы, на которых напал гриф: раздувают на голове цветные капюшоны, чтобы быть побольше, шипят и разевают пасти! Очень страшно!

Как там у моего любимого писателя Ярмагаева?

— Вперед ребята, — орал капитан. — Не бойтесь противника, перед вами такие же презренные трусы, как вы и проклятая ваша родня!

Так, кажется.

В общем, когда прибыла «вся королевская конница, вся королевская рать», след преступников окончательно затерялся где-то на лужайках соседских домов.

Однако, следует признать, что на вызов явился не полудохлый «воронок», как случилось бы на родине, а полноценный полк полиции, рота пожарных, взвод докторов и десяток репортеров. Откуда последние — не знаю. Думаю, кто-то из дежурных в коммуникационном центре сливает информацию. А может быть, криминальные хроникеры ждут выезда всей этой братии одним отрядом и после этого присоединяются? Как пацанва к марширующей роте? Все здесь хотят кушать. И чем быстрее и качественнее ты выполняешь свою работу (какая бы из них бы тебе не досталось) — тем больше шансов уснуть сытым.

Выезжая с Серегой в далекие заграничные дали, я мечтал познакомиться с новейшими достижениями «мирового менеджмента», изощренными приемами управления людьми, но все оказалось гораздо прозаичнее. Нет никаких особенностей, за исключением того, что каждый здесь делает только одно порученное ему дело. Но зато делает очень хорошо. Ученый копает картошку только в том случае, если картошка — часть его работы, если он какой-нибудь селекционер-аграрий, а не оптик-точный механик или химик-металлург, как в России. А в остальном обычная потогонная система. Еще более безжалостная, чем где-либо. А все остальное — просто реклама. Которую тоже делают тщательно, качественно и вдумчиво.

Пока рассуждал и осматривался, на глаза попался телефон. Вот о нем-то я и позабыл некстати. Незачем светить свое близкое знакомство с Серым. Начнутся вопросы — «что? как? зачем?», а оно мне надо?

Но вот как от него избавиться? Здесь же все станут обыскивать как при самой генеральной уборке и даже круче. Если байки про дотошность и скрупулезность Скотленд-Ярда не врут, то стоит поостеречься. А случись это в моем основном жилище в Лондоне — возле Риджент-парка, даже задница не была бы в безопасности — заглянули бы и в нее.

Разговор с диспетчером наверняка записывался. По этой записи восстановят номер, проследят предыдущие звонки и последующие. Но раньше ни с него, ни на него никто не звонил. Полгода. А теперь вдруг — сразу два звонка. 999 и в Кентукки. Не оставят без внимания стопудняк стопудовый. Но номер ко мне не привязан. Если я его сейчас расколочу, скажу, что не знаю чей телефон — Макса или Грега или Саймона, а второй раз набрал номер случайно, из записной книжки, то может и прокатить. Только нужно будет предупредить Серегу, пусть придумает, как в телефоне Грега оказался его номер, и разбить сам аппарат — чтобы никаких записных книжек полиции восстановить не удалось.

Все-таки хорошо, что после посещения завода Nokia в моей голове остались не только коньячные пары, но и кой-какая информация! После сильного удара об пол телефон развалился, обнажив свое электронное нутро. Аккумулятор, динамик, клавиатуру, дисплей в сторону! По электронной схеме пройтись рукояткой пистолета — любо-дорого посмотреть. Красота! Если сумеют восстановить — куплю этого эксперта-восстановителя вместе со всем его отделом, пусть делом занимается за приличные деньги.

Вот теперь пора и на выход, заждались меня, наверное.

Пока я выбирался из подвала, во двор набилось столько полицейских и медицинских машин, что я подумал — не взять ли с этих досужих ребят плату за парковку? Все-таки частная собственность и все такое. Это было бы вполне по-американски. Десятка полтора их там точно скопилось. По два фунта за час — тридцаточка как с куста! Эх, мечты, мечты…

Собственного света в доме так и не появилось. Зато собравшиеся машины так удачно осветили интерьеры своими фарами, что при желании можно было бы читать книгу. Я выбрался за испещренную пулевыми отверстиями дверь и сел на ступеньку лестницы, ведущей на верхние этажи.

Слышались переговоры людей на улице, в окнах блестели мигалки, отражатели, фары — настоящее светопреставление в одном, отдельно взятом дворе.

— Сэр, — в лицо мне светили тактическим фонарем, закрепленным на стволе дробовика, — поднимите руки над головой! Ложитесь на пол!

— Это я звонил, на меня напали! — устало бросил я и наконец-то ощупал голову. — Нет здесь никого, ушли все.

Не сказать, что мне особенно досталось, так, пара порезов на черепе, на затылке лопнула и разошлась кожа — я нащупал кость — да левая рука, в которой я все еще сжимал осколок стекла, вся была измазана в крови. Моей или того бедняги со сломанной рукой — я не понял.

— Спасибо, сэр. Оставайтесь здесь, сэр, — смягчился неведомый полицейский. — Вам помогут!

За его спиной мелькнули еще несколько таких же громил в бронежилетах, над ухом простучали ботинки и вереница вооруженных близнецов устремилась наверх. Чего они там искали? От дохлого осла уши? Хотя… Могли ведь мои гости оставить где-нибудь здесь бомбу? Если их послали те, на кого я думаю, то…

Я даже не успел додумать до конца свою мысль, а ноги уже несли меня в спасительный подвал.

Бомба?! Да легко! Удивительно, почему они сразу не взорвали весь квартал!

— Сэр! — в спину мне что-то кричали, но я, отбросив приличия, не стал отзываться и изображать из себя джентельмена.

И остановился только у знакомого верстака. Не исключено, что никакой бомбы нет. Однако, береженого бог бережет. А я стал с некоторых пор набожным. Иногда. Если очень страшно.

— Сэр, — кто-то осторожно спускался ко мне, — сэр? Простите, могу я к вам подойти?

— Идите сюда! — я включил фонарик, забытый здесь после схватки.

— Спасибо, сэр. Сержант Томсон, сэр, — представился полицейский. — Почему вы сюда убежали? Чего вы боитесь?

— Закария Майнце, пострадавший. Хозяин дома.

Мне совсем не хотелось разговаривать, но от процедуры опроса свидетелей избавиться не удалось бы в любом случае. Протоколы-опознания-фотопортреты. Кстати, фотопортреты я б нарисовал довольно точно! Черные перчатки, черные куртки, черные шапки с прорезями на глазах, черные штаны — хоть и не умею рисовать совершенно, получилось бы довольно похоже на оригиналы и так же бесполезно. Отвертеться не выйдет. Если только умереть? Кстати, почему бы мне не умереть?

— Вы позволите, я закурю?

— Валяйте, офицер. Только имейте в виду, что это было не ограбление, а покушение и в здании может найтись установленная бомба.

Он моментально выдернул из кармана своей куртки… тьфу, бога душу! Чуть не обделался! Конечно, рацию! И торопливо заговорил:

— Сэр, это Томсон. Здесь хозяин в подвале, он говорит, что в доме ситуация десять-восемьдесят девять! Да, сэр, восемьдесят девять!

Motorolla что-то прошипела ему в ответ, я не разобрал.

— Да, сэр, здесь крепкие стены и безопасно. Я с мистером Майнце останусь здесь. Роджер.

Какой еще Роджер? Веселый с флага? К чему он его вспомнил?

Он выключил радиостанцию и небрежно сунул ее в карман. И только теперь закурил. Черный Бенсон — недешевое удовольствие. Саймон курил такие же и жаловался, что они дорожают быстрее чем золото на бирже. Должно быть, неплохо платят сержанту Томсону. Или для понтов? Англичане — те еще понторезы. «Понтов не жалеть, деньги не платить!» — стоило бы написать прямо подо львом и единорогом вместо «Бог и мое право».

— Благодарю вас, без сигареты не могу обходиться и часу. Что здесь произошло, мистер Майнце?

— Двойное убийство как минимум, покушение на меня и моих работников. Скажите своему начальнику, что скоро должен вернуться Саймон. Один из моих охранников. Отвозил домой мою… знакомую, да.

— Хорошо, сэр. Я включу диктофон, с вашего позволения? Позже, в присутствии адвоката, можно будет перенести его на бумагу.

— А разве так можно? — что-то сомняга меня взяла по поводу законности подобной процедуры.

Плечи Томсона опустились:

— Я не буду настаивать, сэр… Но просидеть час-полтора в молчании или в разговорах о погоде — просто потерять время. Если вас это устраивает, давайте говорить о погоде и всякой чепухе. Вы ведь американец?

Я кивнул.

— Ваши моряки на прошлой неделе здорово наваляли зарвавшимся персам!

Я недоуменно сморщился, мне показалось, что он в самом деле собирается поболтать часок-другой о «Молящемся богомоле». Меньше всего мне хотелось обсуждать очередной выверт «вельтполитик» оборзевшего Госдепа. Надо же — захватили нефтяную платформу у иранцев, а те вздумали ответить! Целыми двумя фрегатами, двумя штурмовиками, несколькими ракетными катерами! И стоит ли удивляться, что НИ ОДНА американская ракета «Гарпун» и «Стандарт», стоящая на вооружении Ирана, и выпущенная по американцам, не попала в корабли и самолеты US NAVY? Это говорит о качестве ракет или все гораздо проще? Если б я кому-то продавал оружие, я бы тоже озаботился, чтобы в меня из него выстрелить не смогли. Так что думаю — в этом немалый залог будущих американских побед по всему миру — от Ирака до Ливии. Но попробуй втолковать это англосаксу и тут же получишь вопли о честности, прозрачности и неподкупности. Увольте. Нечего мне обсуждать с Томсоном сомнительные победы «родных маринес».

— Томсон, бросьте. Это скучно. Задавайте свои вопросики.

— Спасибо, сэр!

Мы разговаривали с ним около часа, иногда он что-то запрашивал у своего босса, просил меня уточнить какие-то детали и каждые пять минут справлялся — не нужен ли мне врач. Врач нужен всем и всегда, как говорил мой папаня, но в те минуты я от медицинской помощи отказался. Не хотелось стать причиной чьей-либо безвинной смерти. У Серого вон итальянская девчонка Софи вместо иконки теперь, и мне совсем не светит поиметь свою жертву.

И еще он постоянно извинялся и сожалел о всем подряд: что не смогу быстро выйти на работу; что мне, наверное, очень больно; что, скорее всего, меня будут допрашивать еще не единожды; что в доме «такой разгром, просто невероятно»! Достали меня в Туманном Альбионе своей избыточной и показной вежливостью, а сержант Томсон вообще оказался эталоном в этих бестолковых реверансах.

Через час, когда кровь на голове совсем засохла, по телу разлилась боль, вызванная окончанием действия адреналина, в ладони появилось жжение — я все же поранил ее стеклом, Томсон заявил:

— Все, сэр, мы закончили: саперы осмотрели дом, бомбу действительно нашли. Спасибо, что предупредили, иначе могло бы быть очень много жертв. Вы еще расскажете нам, почему предполагали ее установку, а сейчас вам нужно к врачу. И еще говорят, что приехал ваш человек. У него есть, где переночевать в Лондоне? Дом придется опечатать.

— А я?

— А вас отвезут в больницу, сэр. Мне ужасно жаль. Так что с вашим человеком? Он спрашивает про распоряжения и…

— Перестаньте причитать, Томсон! Пусть едет на Риджент-канал, он знает где это. А завтра утром обязательно пусть вызовет Луиджи и я буду ждать их в больнице.

— Спасибо, сэр, я непременно передам, — кивнул исполнительный офицер.

— Миссис Гарфилд нашли?

— Вы про пожилую женщину на втором этаже?

— Да, офицер, что с нею?

— Сожалею, сэр, — он потупил глаза. — Мне очень жаль. Два огнестрельных ранения, оба с жизнью несовместимы. Коронер вас навестит в больнице, нужно готовить дело для суда.

— Понятно, — я вздохнул и напряжение ночного происшествия полностью отпустило меня. — У нее где-то был внук. Он архитектор или что-то вроде того. Найдите мне его, Томсон. Найдите и приведите. Пятьсот фунтов будут ваши.

— Хорошо, сэр, спасибо, — кивнул сообразительный сержант. — Это же не взятка?

— Нет, Томсон. Не думаю. Просто благодарность. Давайте уже пойдем к вашим эскулапам.

Вот теперь навалилась усталость и, попытавшись встать, я едва не шлепнулся на каменный пол. Спасибо Томсону, придержал. Отходняк знатный. Мутило, прослабило и вообще, казалось, что из меня вытекла вся кровь.

— Вам больно, сэр? Вы бледный, как смерть!

— Пустяки, офицер! Просто ночное освещение. Не берите в голову.

Потом появились медики, сложили меня на носилки, потащили в свой блестящий сотней огней «рафик», едва не на ходу вкалывая какую-то химическую муть в вену. И перед тем, как закрылась дверь машины, откуда-то сбоку вдруг вылезла кудрявая голова репортерши с микрофоном:

— Мистер Майнце, вы знаете, кто стоит за этим покушением?

Она показалась мне неприятной: лошадиное лицо, неправильный прикус и тонкие, выщипанные брови над белесо-голубыми глазами без единого проблеска разума. Я показал ей «фак» окровавленной рукой, и эта нехитрая фигура потом засветилась во всех новостных каналах.

Меня привезли на Ноттингем-плейс, в расположенный неподалеку от моего основного лондонского жилища госпиталь принцессы Грейс — новенький комплекс, открытый лет десять назад монакской принцессой очень даже американского происхождения, почти землячкой. В холле висел ее портрет в натуральную величину. Знаете, скажу я вам, не ошибся старый пенек Ренье III, выбрав этакую красотку в жены. Я лично влюбился в ангельский лик Грейс Келли сразу и бесповоротно. Какая там Мэрелин Монро? Рядом не стояло! Чем-то похожа на мою давнюю знакомую из прошлой жизни — Аньку Стрельцову, нашего комсомольского активиста и серегину старинную воздыхательницу. Если Нюрку привести в человеческий вид — косметикой, воспитанием, то сходство окажется поразительным, уж я-то знаю! Впрочем, все красивые женщины похожи одна на другую.

Окрыленный своей новой, совершенно платонической на этот раз, любовью, к утру я все-таки решил не «умирать». Очень уж много дел должен был сделать живой мистер Майнце, которые оказались бы не под силу провернуть ему же «мертвому». Да и хотелось еще посмотреть фильмы с «принцессой Грейс».

К тому же, дожидаясь в палате врача, я успел посмотреть новости, где черным по белому было объявлено, что «известный предприниматель из Америки» остался жив и его жизни ничто не угрожает. Стало быть, поживем, постаравшись извлечь из ситуации максимальную пользу. Измеренную в денежных знаках.

Как говорят мои практичные «земляки» с того берега Атлантики: о чем бы люди ни говорили, разговор всегда идет о деньгах! Правда, местную публику такая простота заставляет смущаться. Они придумали для простых слов — выгода, прибыль, интерес — сотню эвфемизмов, начинающихся, как правило, с безобидного «ветры злые сегодня….» или «это не дождь…». Мне нравилось шокировать местную публику простыми вопросами в ответ на какие-либо невнятные предложения о сотрудничестве: «а бизнес в чем?» или еще того проще: «а где здесь деньги?» Произнося это, я старался улыбаться как можно гадостнее.

Сначала мне зашили прореху в коже на черепе: инъекция обезболивающего, три минуты ожидания, промывание раны (хирург сказал, что длина ее около двух дюймов — «еще бы чуть-чуть и можно снимать скальп!» — шутка такая у него) мерзкий скрежет иглы по оголенной кости — и я как новенький.

Доктор, пожилой рыжий джентельмен с красными глазами и валлийской фамилией Робертс, осмотрел меня, поводил перед моим носом блестящим молоточком, постучал им же по коленке, посветил мне в глаза фонариком:

— Думаю, вы все же поживете еще, юноша. Хотя, может быть, это и напрасно. Полежите пару дней, понаблюдаем за вами, да и нервишки успокоятся, а потом лучше куда-нибудь в солнечное безопасное место на пару недель: Сидмут, Истборн, Пензас — на юге много хороших тихих городков. Станете новее прежнего!

Обнадежив меня, он удалился.

Через час появились люди, присланные Саймоном. Их было двое — из недавно набранных парней, с которыми я еще не успел как следует познакомиться. Парочка, сопровождаемая еще одним бодигардом — Томасом, которого я немного знал, заглянула ко мне в палату. Один представился Джоном, второй Риком. Пообещали «не смыкать глаз и все такое». Выглядели как пара спортсменов сразу после завершения карьеры — стройные, но уже не чемпионы, приветливые, но без особых ожиданий. Когда выходили, я услышал своим тренированным ухом, как Рик шепнул Джону: «экий мозгляк!».

Сказать честно, мне было небезразлично, что обо мне думает этот человек. В решающий момент ему в голову может прийти «трезвая» мысль — а зачем отдавать свою жизнь за этого «мозгляка»? И тогда я останусь без прикрытия. Хуже того — внезапно останусь без прикрытия. При всем моем человеколюбии, я с Риком не сработаюсь. Сегодня первый и последний день его работы на меня — решение пришло и отложилось в памяти в ожидании прибытия Луиджи.

Они где-то добыли кресла и устроились в коридоре, цепко осматривая любого, кто направлялся в мою палату.

К вечеру заявился Луиджи и, зная мою привычку говорить сразу и по делу, бросился с места в карьер:

— Привет, босс, — сказал он вместо длинного монолога о сочувствии, на которое так щедры местные обыватели. — Саймон мне все рассказал, уже ищем. Протокол твоего допроса я тоже получил, если что-то не попало в него, то я хотел бы знать сейчас.

— Уж постарайтесь. За Макса с Георгом и за старушку Гарфилд. Только вот что, Луиджи… Во-первых, копайте очень осторожно — за этими клоунами стоят очень серьезные люди, а во-вторых… Когда найдете заказчика, ничего не делать! Стоит подумать, как этот инцидент превратить во что-то весомее, чем просто месть. Ублюдки должны заплатить. Очень много. У меня из башки торчат нитки, Луиджи, и кто-то за это ответит! Понятно?

— Зак, я никогда не лез в твои денежные дела. С чего бы мне делать это теперь? Я в этом ничего не понимаю. — Он был ужасающе прагматичен. — Я дам тебе имена, а дальше — решай сам!

— О-кей, Луиджи, считай, мы договорились. Что по основному заданию?

— Человечка мы нашли. Второй там же, но месяц пробудет в России.

Человечком был Марк Рич — неуловимый для американского правосудия деляга, основатель одноименной компании, делающей миллиарды на обходе многочисленных американских эмбарго — в отношении СССР, Ирана, Ирака, ЮАР, Северной Кореи. Основоположник «российского способа ведения бизнеса», если верить Сереге. Вторым был Пинхус Грин, его бессменный партнер и подельник. Такой же умелый и столь же неуловимый. Хотя относительно последнего меня частенько одолевали сомнения. Не верю я в безнаказанность того, кто сильно мешает американскому бизнесу. Гораздо достовернее выглядит точка зрения, что Грин и Рич (смешно-то как — «зеленый» и «богатый») работают на тех же людей, которые объявили на них охоту. Только занимаются бизнесом там, где солидным людям пачкаться не с руки.

Ведь Америка со дня своего основания давала миру непревзойденные образчики «бизнесменов». И каждый новый становился эталоном для будущих. Взять хотя бы Уилла Твида. Помните такого? Человек, показавший всему миру, как много можно заработать, избравшись всего лишь в нью-йоркский сенат! Когда Серый рассказал мне о нем впервые, я не поверил, что такое возможно, а потом, ознакомившись с фактами, понял, что это система. Система, в которую пытаются затащить мою страну. Уилл Твид строил здание окружного суда для родного Нью-Йорка. И построил этот трехэтажный домик на Чамберс-стрит всего за двенадцать миллионов долларов. В 1881 году. Примерно в те же годы была продана Аляска за семь с половиной миллионов. Трехэтажный домик в два раза дороже субконтинента. Вот это размах коррупции, вот это масштаб! Сто лет назад мои нынешние «земляки» могли весь мир поучить как «делать деньги» — на укрывательстве от налогов, на должностях, на репутации. С тех пор мастерство только росло.

Я не хочу сказать, что весь американский бизнес — сплошное надувательство, вовсе нет! Эдисон, Форд, Кох — все эти господа работали как кони над совершенно реальными проектами и обогатились вполне заслуженно, но такими же были Нобели, Фуггеры, Круппы, Порше, может быть, Демидовы. А вот что касается того, чтобы надуть ближнего, впарить туземцам стеклянных бус и обменять на них немного землицы — здесь главные специалисты неоспоримы. Разве что англичане могут составить некоторую конкуренцию. Но последние этими вещами уже почти не занимаются — не их уровень, слишком мелко. Ричи, Милкены и Бойские — звезды совсем другого континента. И пусть за Милкеном стоит Декслер, а за Бойским — Фролов, это ничего не меняет.

И когда Серега заикнулся о том, что было бы неплохо привезти Грина и Рича американскому правосудию и посмотреть, что из этого выйдет, я с энтузиазмом ухватился за его идею. Заодно можно было попытаться наложить лапу на фирму этих умельцев, пока они с Рудольфом Джулиани станут выяснять, кто из них правее и чистоплотнее.

О том, что эти господа обретаются в неподалеку от Женевы — в Цуге, не знали только бушмены в Калахари, но тем, кроме воды вообще все по барабану! Как их искала и не могла найти и вернуть на родину американская Фемида — международная загадка. Наверное, так «усердно» старалась. Как Испания дала свое гражданство «опасному преступнику», разыскиваемому Интерполом? Так просто не бывает.

Луиджи нашел обоих за три дня. Вместе с адресами вилл, больниц и прочих, публичных и не очень, мест, где появлялась эта парочка.

— Замечательно! Тогда ждем второго, и когда нарисуется — обоих упаковать и отправить на родину. Родные власти нужно будет известить о прибытии важных гостей. Обставь это как…

— Доставку опасного международного преступника из списка ФБР. Джулиани обещал за него два миллиона долларов. Обвинение МС-0013/1В.

— Хороший ход, — я одобрил его соображения.

— А ты знаешь, Зак, что охрана у этих людей — русские?

Вот это для меня была новость. С другой стороны, какую охрану должен был иметь человек, еще лет пять назад — до всех этих перестроек, еще при Андропове умудрившийся получить себе в зачет передовицу в «Известиях» — «Откровенный шантаж» с гневным окриком для всех империалистов-капиталистов: «руки прочь от Марка Рича!»? Новость, но новость неудивительная. Кто-то из верха ЦК или из самого Политбюро помогает «богатенькому Ричу» вывозить из моей страны ее достояние, золотишко и нефть в основном, оборачивать его в валюту и аккуратно складывать в той же Швейцарии до лучших времен — только и всего. И чтоб целее были денежки — еще и охрану в аренду приставили. За символическую плату. Молодцы. Я бы тоже так сделал.

— Это что-то меняет? — спросил я вслух.

— Без крови не обойдется.

— А вы, Луиджи, планируйте хорошо, а не так как всегда, и тогда обойдется. Да?

Он тяжело на меня посмотрел, тем взглядом, которым профессионалы одаривают туповатых дилетантов.

— Не нужно бурить меня насквозь, Лу! Я тоже так смотреть умею. У вас впереди еще целый месяц — готовьтесь! Если нужны будут деньги сверх бюджета — скажи.

— Это я и имел в виду, — угрюмо пробормотал мой главный «силовик».

— Тогда чего ты стесняешься? Ты же не на шлюх и граппу собираешься тратиться? Нет? А если нет, то тогда и вопросов — нет. Работай! И вот еще что: вот там в коридоре сидит новенький — Рик. Видел?

— Его Макс на работу брал.

— Макса больше нет. И этого Рика тоже убери от меня. Он свободен. И еще я подумал сейчас… Хочу знать ответ на один вопрос. Каким образом ночные гости проникли на территорию, охраняемую твоими людьми, Лу?

Такой постановки вопроса он ждал — это было видно по дрогнувшим на мгновение зрачкам. Надеялся не услышать, но все равно ждал. Я на несколько секунд задумался, но все равно получалась не очень красивая картинка:

— Прикинь сам, Лу, периметр охраняется, всюду камеры, электричество, датчики. Если я правильно помню, то стоило это что-то около ста пятидесяти тысяч фунтов. Оборудование и установка. На кой хрен оно нужно, если всякие уроды могут заходить и убивать моих людей когда им вздумается? Рассматривал варианты?

— Кто-то из наших слил?

Все-таки люди, привыкшие мыслить категориями прошлого века, трудно переходят к новым реалиям.

— Возможно, Лу, возможно! Но подумай еще вот о чем: если бы ты изготавливал и устанавливал сигнализацию и всю эту электронную фигню, неужели бы ты не оставил для себя маленькую лазейку? Универсальный ключ, отмычку, дырку в заборе? На всякий случай? Думаю, стоит проверить Саймона и установщиков. Так что работай.

— А Саймона почему?

— Саймон вывозил эту… девку. Ее тоже, кстати, проверь. Только для их машины охранный периметр раскрывался. А потом сразу нападение. Думаю — неслучайное совпадение. Если окажется, что записи с камеры над воротами нет, или там случайно сгорела лампочка — смело бери Саймона в оборот.

— Записи нет, — сказал Луиджи. — Ни с одной камеры. И лампочка сгорела.

— Бинго! Ату его, Лу! Даже если он напрямую не виноват, он что-то знает! Все, я устал. Скоро еще коронер должен появиться со своими допросами-протоколами. Вызови мне адвокатов, купи еще два телефона. У меня ни одного не осталось.

Глядя в его широкую спину, исчезающую за дверью, я подумал:

— У добри шлях, Лу, как сказала бы моя бабушка, урожденная леди Челобитько!

А мне предстояло озаботиться вопросом — как влезть в схему Рича-Пинкуса без потерь для своей репутации и кошелька, но без самих отцов-основателей?