Стычки локального значения

Глава 6

Утром меня разбудила Стрельцова. Вернее будет сказать — та, что раньше была Стрельцовой. Потому что сейчас в ней ничего не осталось ни от комсомолки, ни от инженера-стажера. Она оказалась совсем не похожа в новом образе на принцессу Грейс, но и без ожидаемого мною сходства Кларк слепил из нее нечто невероятное!

Если бы она не была такой коротышкой — на любом подиуме ее ждала бы замечательная карьера. И это преображение добавило ей бесконечно много самоуверенности:

— Как я тебе?

— Будьте моею, мисс!

— Губенки закатай, мистер Твистер. Когда мы полетим в Чикаго? Уже девять утра!

Она была одета в легкое платье, из тех, что выглядят простенько, но стоят как популярная малолитражка. Заглянувшее в окно солнце проявило ее силуэт, и я почувствовал себя не очень комфортно.

— Шла бы ты отсюда, мисс Анна. Мне нужно умыться.

— Успеешь, засоня. Как я тебе? — Она зачем-то раскинула руки в стороны и несколько раз повернулась на каблуках. — Твой Ники вчера меня замучил: надень вот это, примерь вон то, повернись так, согнись эдак. А потом еще этот второй, неприятный мужик с фотоаппаратом. Зачем это все?

— А, по-твоему, раньше было лучше?

Она посмотрелась в мое зеркало, перед которым я наряжался на ответственные встречи:

— Не-а. Лучше сейчас.

— Тогда радуйся. Только где-нибудь далеко от моей кровати.

— Вот, кстати, что это за «Ньюр-ка»? — не к месту вспомнила Анька.

Я натянул на себя простынь и попытался отвертеться:

— Понятия не имею. Давай все потом, а? Я еще и не проснулся толком.

И она купилась!

А в полдень мы уже были в небе, прихватив с собой безотказного Тома и суховатого Боба, и еще через шесть часов приземлились в Цинцинатти.

— Зак, ты здесь бывал? — спросила Стрельцова. — Это уже Чикаго?

— Нет, — я тащил ее за руку через здание аэровокзала. — Это не Чикаго. Я передумал. Это Цинцинатти-Северный Кентукки. Здесь ехать в три раза ближе. Не задавай глупых вопросов и держи рукой платок — на тебя уже люди оглядываются. Таких дурех штат Кентукки еще не видел.

— А далеко ехать?

— Два часа. А сейчас помолчи, я возьму машину. Нам и Тому с Бобом.

В просторном салоне арендованного Lincoln Town Car — машины внушительной, удобной и не вызывающей ненужного любопытства в силу своей многочисленности на дорогах, было тихо. Стрельцова таращилась в окно на незнакомую Америку, а я вел машину. Позади нас в синем Cadillac Eldorado ехали охранники.

Через час Анька спросила:

— Это Америка?

Я кивнул.

— А где небоскребы?

— В Нью-Йорке и Чикаго.

— Странно, — сказала Стрельцова и замолчала еще на час.

I-71 — хорошая, быстрая дорога, по которой путешествие в сотню миль покажется любому легкой неутомительной прогулкой. Меньше чем через два часа мы въехали в Луисвилл, по которому я частенько скучал. Особенно по тому времени, что мы провели на ферме Сэма, осваиваясь и свыкаясь со своей новой американской жизнью.

Была середина рабочего дня, и я рассчитывал не попасть в пробки, которые, конечно, не сравнить с нью-йоркскими и лондонскими, но все равно они были бы неприятными, особенно после скоростного хайвэя.

Мне повезло, и мой расчет оправдался.

Припарковавшись на стоянке у офиса, я на минуту замер. Трудно предугадать реакцию Серого, когда я поставлю перед ним живого свидетеля его ранней биографии.

— Значит так, Ань. Серегу здесь зовут Сардж, Серхио Саура. Вокруг всегда крутится много народу. Не вздумай показать видом или словом, что вы хоть немного знакомы. Просто виси на моей руке, как испуганная собачка у модниц, и молчи. Улыбайся как можно больше — всем и по любому поводу. Если уж совсем захочется или будет нужно что-то сказать — лопочи на немецком. Русский пока забудь и ко мне на нем не обращайся. Тем более — к Серому. Я представлю тебя… Никак не буду представлять. Просто — мисс Анна из Вены. Пока что ты моя… спутница. Справишься?

— Попытаюсь, — Нюрка пожала плечами.

— Не нужно пытаться. Если не уверена, что справишься — поехали обратно.

— Нет уж, если привез на другой конец света, то обратно я не поеду. Справлюсь. И знаешь что? Спасибо, Захар. Не знаю, чем и как смогу с тобой расплатиться за все, но… — ее глаза заблестели, а мне сейчас только слез и не хватает!

— Так, все! Соберись, козябра! Пошли.

За два месяца, что я здесь не был, здание чудесным образом преобразилось. Новые неоновые рекламки, расширена автостоянка, двери на фотоэлементах — такие еще и в Лондоне не часто встретишь. На входе черномазый громила в ливрее — в первый раз вижу. Был он толст, могуч и распространял вокруг себя ароматы пота и дешевого дезодоранта.

Едва не скачками он бросился нам наперерез:

— Простите, сэр, вам назначено?

— Да, я к мистеру Сауре, — от моей простоты у негра едва глаза не выпали из черепа.

— Только по предварительному звонку, сэр. Мистер Саура очень занятой человек. Я сожалею, — и он стал смотреть поверх моей головы.

Я оглянулся на Стрельцову — она, как и было велено, глупо улыбалась.

— Послушайте, — я разглядел хитрую вязь на его бейджике, — Фил, я — Закария Майнце, у вас должны быть инструкции на мой счет.

Он посмотрел в список, лежавший на стойке за его спиной.

— Сожалею, сэр.

Думаю, даже назовись я Джорджем Бушем, он не утратил бы своей невозмутимости и так же вежливо послал бы меня к черту. Этому черному было поровну — кто я такой и чем знаменит по обе стороны Атлантики.

— Ваш босс, Фил, если я не ошибаюсь — Алекс Вязовски?

— Верно, сэр, — в его черных глазах не мелькнуло даже тени любопытства.

— Позвоните ему и скажите, что я жду его объяснений.

— Не думаю, сэр, что Алекс станет разбираться. Он тоже очень занятой человек. Будьте добры, не мешайте людям работать. Будете настаивать, мне придется выбросить вас из здания.

Его непрошибаемость начинала меня бесить. Он упивался дарованной ему властью и не соглашался уступить даже самую малость. Царь и бог — последняя инстанция.

Я оглянулся и догадливый Том протянул мне трубку AT&T с уже набранным номером.

— Привет, Алекс! Да, это Зак. Что за обезьяна стоит у вас на воротах? Нет, никакого расизма! Он обезьяна не из-за цвета кожи. Мы еще разберемся, почему обо мне он ничего не знает. Да, верно, я внизу. И твой Фил меня не пускает. Позвони ему, побеспокой красавца.

У негра пиликнула рация и шипящий голос Вязовски распорядился:

— Фил пропусти этого человека.

— Хорошо, босс, — негр надавил тангенту на рации.

— И всех, кто со мной, — успел вставить и я.

— И всех, кто с ним, — подтвердил Алекс. — И зайди ко мне вечером, есть разговор.

— Да, босс, — сказал негритос в замолчавшую рацию.

— Мы можем идти?

— Конечно, сэр. Шестой этаж…

— Я знаю! — эта обезьяна будет мне рассказывать, где находится офис, где я провел два года?!

Шестой этаж встретил нас академической тишиной. И здесь тоже все перестроил Снайл: деревянные панели на стенах, мягкие ковры, огромные люстры, картины на стенах с ликами каких-то почтенных джентельменов. Если бы я не знал, что здесь было полгода назад, я бы решил, что попал в заведение с трехсотлетней историей — вроде Barclays. Но это все еще был Gyperbore Trust, и логотип на ковре не оставлял места сомнениям.

Нас встретил сам Алекс.

— Привет, Зак! У тебя новая подружка?

— Вроде того, — посмотрю я на тебя, когда эта подружка повиснет на Сереге. — Где наш Сардж? Здесь все так изменилось.

— Идите за мной. Ребятки твои могут подождать здесь, — он на ходу открыл одну из дверей и я кивком головы отправил туда Тома и Боба. — А нам сюда.

Он распахнул тяжелые на вид створки и пропустил нас с Анькой в приемную Сереги.

— Зак! Как дела?! — сразу два секретаря — Линда и Марта обрадовано запищали приветствия. — Ты где был? Кто это с тобой?

Анька сняла с головы косынку и очки… и они обе замолчали растерянно. Особенно смешалась Линда. Ну да, старая любовь не ржавеет. Жаль, что у нас ничего не получилось.

— Здравствуйте, красотки! — я безжалостно прервал повисшую паузу. — Линда, ты все хорошеешь! Марта, как я рад тебя видеть! Без тебя как без рук — все теряю и ничего не нахожу! Вот знакомьтесь, это мисс Анна, моя… спутница, — представил я гостью.

— Guten Tag! — Стрельцова расплылась в самой солнечной улыбке, на которую была способна.

Справа хмыкнул невозмутимый Вязовски, ему все всегда было нипочем. И смутить его чем-то мог только корабль инопланетян, грохнувшийся посреди Четвертой стрит. Да и то им нужно было бы сильно постараться с пиротехническими эффектами.

— Пошли, Анна, — я потянул Стрельцову за руку по направлению к двери с простенькой медной табличкой «Mr. S. Saura».

— Там Том и Бригли, — успела вставить Марта.

— Не страшно, — я уже открывал дверь.

— … они делают это просто. Если нужно проголосовать за не очень популярный законопроект, он выносится на голосование за пару минут до обеденного перерыва, и предварительно не оглашается в повестке дня. Привет, Зак! — Фрэнк, как обычно, дымил сигарой и размахивал пузатым стаканом.

— Привет, Сардж, Том, Фрэнк!

— Кто это с тобой? — спросил Серый. — Зачем ты притащил сюда свою…

Он ее узнал. И замолчал, соображая что-то. Думаю — пытался заглянуть в будущее.

— Мисс, позвольте представиться, — Фрэнк не терялся, — я — хороший друг этих господ и вашего спутника — Фрэнк Бригли. Этот суровый мужчина — Том Снайл, вы наверняка читали о нем в газетах или журналах. А это — Серхио Саура, наш идейный вдохновитель на всякие проделки.

Нюрка смутилась, но лишь самую малость. А я обратил внимание, что в открытой двери видны внимательные глаза Линды и Марты.

— К сожалению, Фрэнк, мисс Анна не говорит пока на английском. Только немецкий. Приходится таскать с собой переводчика. Мы познакомились в Вене…

— Думаю, мисс Анне будут неинтересны мужские разговоры, да еще и на незнакомом языке, — сказал Серый, зачем-то переставив настольный календарь с места на место. — Зак, может быть, мисс желает осмотреть наш замечательный город?

В самом деле, черт дернул меня тащить сюда Стрельцову! Это все ее напор, а я поддался ему как пацан пятнадцатилетний.

— Ты прав, Сардж, Анне будет скучно. Пожалуй, я попрошу Линду или Марту составить ей компанию в экскурсии по городу?

— Конечно, Зак, — Серый был сама невозмутимость. — Так и сделай. И возвращайся к нам. Есть, что обсудить.

И я потащил Нюрку прочь из кабинета.

После коротких переговоров они с Мартой, немного знавшей немецкий, отправились «посмотреть на реку, ну и так, вообще — пройтись».

Пока в кабинете сидели Снайл с Бригли и обсуждали проталкивание какого-то мудреного законопроекта, частично устраняющего действие дискриминационной поправки Джексона-Вэника в отношении Китая, Вьетнама и России, Серега ни словом не обмолвился о Стрельцовой.

Зато когда Фрэнк и Том ушли, он выглянул в приемную, сказал Линде:

— Линда, на сегодня все. Идите домой. Да, прямо сейчас. Скажите там внизу, что я больше никого не принимаю сегодня. Даже если на Кентукки упадет метеорит — меня не беспокоить.

И, прикрыв дверь, развернулся ко мне:

— Теперь с тобой разберемся, бабник хренов. Ты зачем ее сюда приволок?

— Это кто кого приволок еще! Сардж, я все прекрасно понимаю. Но ты тоже пойми — я приезжаю в Вену, а том вот это!

— Непринципиально кто кого приволок. Ты вообще в своем уме? Что ты делаешь?! Как она оказалась здесь?! Впрочем, я знаю как. Что ты придумал, чтобы подобного больше не происходило?

— Не ори, а? Я сам уже не рад. Можно было бы сделать иначе — я бы сделал. Подумай сам: вернулась бы она в нашу Хацапетовку и стала бы всем подряд рассказывать, что видела международного дельца Закарию Майнце, как две капли воды похожего на Захара Майцева! Не думаю, что такое развитие событий тебя могло бы устроить. Не убивать же ее?

— Да уж. Вот что ты за человек-то такой, Закария Майнце? Одной рукой гладим, другой гадим?

— Сардж, ну хватит. Я сам себя уже сто раз наругал. Усы отращу, обрею окончательно лысину, очки сделаю, и пойду по стопам Арнольда в спортзал. Буду жрать протеин и всякую химию, чтоб прибавить фунтов сто.

— Пожалуй, это может сработать. Не откладывай. Я тоже так же сделаю. Лишним не будет.

— А как она тебе вообще?

Серый скорчил какую-то непонятную кислую мину, словно только что слопал десяток лимонов.

— Ты привез большую проблему, Зак. Разве она может мне нравиться? Даже если выглядит при этом как кинодива?

Чего-то такого я и ожидал. Не хотел верить, но в глубине души знал, что так и будет.

— Она ехала к тебе, Сардж. И я, между прочим, изрядно потратился, чтобы она стала похожа на женщину, а не на плакатный образ комсомолки-ударницы.

Серый подошел к стене, нажал на какую-то потаенную кнопку и открыл сверкающий стеклом бар.

— Бурбон от Джоша будешь?

— Буду. Как у него дела?

— Воюет с PepsiCo. За дистрибьюцию «столи». Сейчас в Москве с «Союзплодоимпортом» переговоры ведет. Сменил очки на линзы, завел постоянную подружку. Бывшую жену сплавил куда-то в Южную Америку командовать представительством. Детей оставил с собой.

— Ты о Джоше Келлере говоришь?

— Других Джошей с бурбонами у нас нет.

— Удивительно. Он же раздолбай и пьяница! И что на него так подействовало?

— Жизнь, Зак. Жизнь. Кого-то ломает, кого-то возносит. У Джоша теперь все хорошо.

— Тогда наливай.

Мы чокнулись и поставили стаканы на стол. Мне пить не хотелось, потому что много нужно было рассказать.

— Что у тебя новенького? — мы одновременно спросили друг друга и рассмеялись.

— Давай я первый на правах гостя?

— Годится, — Серый согласился и пригубил виски. — Начинай.

И первым делом я погрузился в подробный отчет о взаимоотношениях с Карнаухом. О его взглядах на золото и нынешнем положении дел в международной торговле. Серега несколько раз переспрашивал, дважды просил вернуться и повторить тезисы Юрия Юрьевича и в конце надолго задумался. Я собрался перейти к делу Мильке, но он жестом остановил меня, достал из холодильника еще льда, бросил по паре кубиков в наши стаканы и плеснул в них еще бурбона.

— Подожди. Значит, загадку Карнауха ты разгадал. Про Ротшильда. Тогда почему на этом и остановился? Какие ты сделал выводы из беседы?

— Ну, что на золоте можно хорошо подняться. И оно всем очень нужно. И чем больше его соберешь, тем больший вес будешь иметь.

— Н-дя… какие ограниченные люди нынешние богатеи.

— А что не так-то? Что я должен был понять?

Серый тяжело вздохнул, словно был я тем самым нерадивым учеником с картины Решетникова «Опять двойка».

— Ты вышел на Карнауха, ты с ним работаешь, но ты не видишь дальше собственного носа. А вывод простой: все, что мы с тобой здесь мудрим, без определенных шагов будет бесполезным! Да! И не делай такие страшные глаза. Все, что мы здесь намутили, можно будет вернуть обратно благодарному американскому народу по одной простой причине: мы не сможем вести самостоятельную денежную политику в России. А если этого не будет, то любые наши вложения станут просто системой перекачки денег из наших кубышек в подвалы Citicorp, JP Morgan Chase, Wachovia и The Firm. Тот, кто в стране будет контролировать выпуск денег, тот и будет рулить правилами инвестирования и развития. Большевики не зря захватывали вокзалы, телеграфы и банки. Транспорт, связь и деньги — вот составляющие реальной власти. Все остальное — дело наживное. А мы с тобой, горе-финансисты, решили ограничиться вокзалами и почтой. Твоему Карнауху нужно памятник во весь рост на площади Дзержинского поставить. Вместо Железного Феликса.

В самом деле, Карнаух к этому и вел мысль — у кого есть много золота, тот и царь горы. Тот и может выпускать любые деньги. Но пока большая часть золотишка не у нас, да бог с ней большей, просто значимая — мы всего лишь исполнители чужой воли и обладатели просто вороха условно ценных бумажек.

— Нужно озаботиться установлением контроля над Госбанком России, — продолжал Серый. — Ведь когда все случится, эмиссию рублей обязательно привяжут к золото-валютным запасам, в которых золота мало, а валюты много. То есть, по сути, поставят рубль в жесткую зависимость от количества имеющихся долларов. А значит, его курсом можно будет манипулировать по своему желанию.

— Ну не такие же они дураки, чтобы отдавать право на печатанье денег в чьи-то чужие руки? Госбанк он потому и Госбанк, что Государственный и работает в сотрудничестве с Правительством. Нужно Правительству больше денег — нарисуют больше, нужно уменьшить — изымут. Не думаю, что кто-то из тамошних государственных мужей решится на добровольную передачу такого инструмента в частные руки.

Серый подошел ко встроенному в стену шкафу и добыл из его недр старую газету.

The Washington Post от 24 декабря 1913 года.

— Прочти на развороте. Вот таким образом доллары стали не американскими, а ФРС — независимой от правительства и Капитолия структуры. Чтобы правительству нельзя было делать всяких глупостей, свой кошелек оно отдало в чужие руки. Вопрос: если от правительства система независима, то от кого зависима? Акционеры ФРС — американские банки. Но вот держи еще документ.

Он положил мне на колени картонную папку с тесемочками — точно такие были у мамы, когда она трудилась бухгалтером в ОРСе. Только там по-русски было написано «Дело N___», а здесь красивым шрифтом «RAND Corporation».

— Что это?

— Это отчет об исследовании рынка, заказанном Снайлом этой уважаемой корпорации год назад. Не слышал ее славного имени? Поинтересуйся как-нибудь. Интереснейшее прошлое. И еще более замечательное будущее. По большому счету мы с тобой сейчас играем против ее аналитиков. А цель у Тома была простой: он хотел выяснить конечных бенифициаров любых компаний — американских, японских, европейских, африканских. И вывод аналитиков очень интересный. Если отбросить коммунистическую часть мировой экономики, то можно сказать, что все в мире выпускается на заводах двух сотен корпораций. И ребята из RAND считают, что их количество постепенно будет сокращаться. Из списка будут выбывать слабейшие. Примерно одна компания в год. Иногда две. В кризисные годы — десяток. Но самое интересное, что в списке конечных владельцев большая часть — примерно две трети — банки. И вот кому принадлежат они — не смогли установить даже специалисты RAND. Или не захотели. Есть лишь неподтвержденные догадки. Кое-кто уверен, что вся экономическая мощь Америки сосредоточена в руках представителей трехсот фамилий. Они не все известны широкому кругу и не часто светятся в газетах. Часть из них орудует из тени, другие даже становятся президентами и вице-президентами. Но именно им в конечном итоге принадлежит ФРС и бесконтрольное право печатанья денег. Аудит ФРС не проводится с самого ее основания! Что там происходит внутри — не знает ни один правительственный чиновник.

— Да какая разница? Если правительство формирует этот твой комитет трехсот и он же владеет деньгами, то значит, правительство владеет ФРС.

— Возможно. Но разве ты хочешь, чтобы деньгами России владел этот «Комитет трехсот»?

— Как он сможет владеть? В России Центробанк принадлежит государству.

— Пока принадлежит, — Серый задумался. — Чтобы передать его в частные руки нужно совсем немного. Организовать несколько денежных реформ, начать выпускать деньги в необыкновенных количествах — чтобы страна захлебнулась в инфляции и потеряла доверие к деньгам и Правительству. Затем устраиваем газетную шумиху, что независимый Центробанк будет лучше справляться с возложенными на него обязанностями и вуаля! — народные массы желают именно этого. И знаешь что? Его даже передавать в частные руки не станут. Пока не выработаны способы контроля за оперативным управлением — он всецело будет в руках своего главы и его замов. А если еще в норме закона протащить мнимую подконтрольность…

— Как это? — мне показалось, что Серого совсем уже понесло в какие-то юридические дебри.

— Допустим, пропишем в законе пункт о том, что раз в полгода Председатель Центробанка отчитывается перед Верховным Советом. Но не указываем, каким образом Верховный Совет может воздействовать на этого человека по итогам отчета. И выходит, что ответственность как бы есть, но она не наступает, потому что неизвестна ее мера и орган, уполномоченный на взыскание. Я, к примеру, могу хоть ежедневно отчитываться перед Конгрессом, но сделать они со мной ничего не могут. Понимаешь? Ну еще разбавим закон всякой мелочевкой вроде того, что любые изменения в Законодательстве о Центральном банке могут производиться только с разрешения его главы или экспертного совета при банке — для пущей независимости. Все, круг замкнулся. И теперь нашим банком владеет тот, кто владеет его Председателем Правления. И это не обязательно Президент, Генсек или Предсовмина. А место такое, где отказаться от моментального личного обогащения очень сложно.

— Да ну, придумал ты, Сардж, ерунду какую-то. Так не бывает. Это нелогично и неумно.

Серый меня как будто не слышал, он в три прыжка переместился за стол и принялся изображать какие-то странные схемы со множеством аббревиатур, понятных только ему.

Через десять минут он оторвался от своего увлекательного занятия. Я успел бегло просмотреть старую газету, полистать отчет RAND и поковыряться в содержимом холодильника.

— Он прав, — Серый задумчиво смотрел в окошко и чесал висок. — Нам нужно золото. Много золота. И контроль над российским Центробанком, когда он появится. Иначе в кресло Председателя Правления Центробанка пролезет товарищ Геращенко. И сделает государственный банк своей кормушкой! Помнишь, я тебе рассказывал о русских олигархах? Они никто, мелочь пузатая по сравнению с «Гераклом» — так льстиво его будут называть сподвижники. Кто-то из русских нуворишей приватизирует нефть, кто-то уголь, кому-то даже достанется золото и уральские изумруды. А Геращенко приватизирует то, в чем считается лучшим профессионалом — русские деньги. Все. Лет на десять. И будет выдавать стране по своему усмотрению. Нам с тобой такие деятели не нужны. Лучше уж на берегу еще не раз крепко подумать — вопрос очень важный и его пускать на самотек нельзя ни в коем случае. Еще что-то интересное есть?

Я посмотрел на часы — Анька уже бродила где-то часа полтора. Еще столько же у меня наверняка есть.

— Я затеял игру с Эрихом Мильке. По совету Бельфингера.

— Рассказывай, — у Сереги лицо стало пепельно-серым.

И еще полчаса я распинался о подробностях своих встреч с немецким министром. О перспективах и надеждах.

— Зак, у меня такое ощущение, что в нашем плане самый непостоянный и неопределенный фактор — это ты, — сказал Фролов после того как я сообщил ему о своем шпионском фиаско. — Не какие-то зловредины из Вашингтона, а ты, Зак! Трудно было посоветоваться?

За последние годы мой друг испортился. Он превращался в какого-то вечно брюзжащего зануду. Поучения, наставления, откровения — надоело до невозможности. Все идет как нужно! Не без шероховатостей, но это и интересно!

— Разве плохо вышло, Сардж? Документы он отдаст, кидать его я изначально не собирался. А потом, когда вывезу его из Германии, он всецело будет в моей власти. Зато представляешь, какие бомбы могут оказаться в его документах? Разве плохо взять за тестикулы какого-нибудь голландского бонзу? Я уверен, там будет, чем поживиться!

— Смотри, Зак, не испорти задел. Второй раз начать будет практически невозможно. С покушением разобрался?

— Разбираемся. И разберемся. У тебя-то что?

Серый неопределенно хмыкнул.

— А у меня, Зак, моральные терзания. Помнишь Чернобыль? Я ведь знал о событии, но не сказал никому. Потому что не понимал как его предотвратить. По крайней мере, я себя этим успокаивал.

— Два года уже прошло. Мой фонд начал распределять путевки для участников ликвидации аварии на Кипр — терапия, восстановление. Уже сотни три отдохнули.

— Это все не то. Ведь знай я чуть лучше ситуацию, не испугайся раскрыться — и ничего не случилось бы. Наверняка.

— К чему ты это вспомнил, Сардж?

— Понимаешь, дружище, через месяц я планирую приобрести Occidental Petroleum. За половину цены. После большой аварии на нефтяной платформе Piper Alpha. Это там, в Северном море.

— И?

— Там погибнет больше полутора сотен человек. Но если они не погибнут — купить ее будет невозможно! И вот она дилемма: либо я пытаюсь предотвратить катастрофу и остаюсь с носом, либо равнодушно смотрю, как люди тонут и сгорают, и получаю хороший актив. Вот такой выбор. Пока событие было далеко, мне казалось, что я справлюсь каким-то образом, а сейчас… Не знаю, Зак. Не знаю, что делать. А получить хочется! Да и Хаммера немножко наказать за его «помощь» Советской России тоже хочется.

— Ты знаешь, что там стряслось?

— В общих чертах.

— Тогда как ты собираешься повлиять на событие?

— Можно по-всякому. Имитировать утечку нефти или газа с соседних платформ, чтобы успели их отключить, заслать какого-нибудь правительственного инспектора…

— Чтобы и его тоже взрывом накрыло? — такой способ убийства чиновника показался мне изысканно-изощренным. — Его-то ты за что невзлюбил?

— Не цепляйся. В общем, придумать можно. Но тогда можно сказать компании «бай-бай».

— А «Тексако»?

— Понимаешь, Зак… с «Тексако» еще года на три канитель. Такие дела быстро не делаются. Все потихоньку движется в заданном русле. И если бы у нас появилась небольшая нефтяная компания — стало бы немного проще и с «Тексако».

— Тогда я вообще не понимаю твоих терзаний, — я подошел к окну и посмотрел на стоянку. Мой «Линкольн» стоял, а «Кадиллак» Тома и Боба где-то все еще катал англичан и Стрельцову. — Делай, как собирался. Лес рубят — щепки летят. Ты не сможешь спасти всех. В Африке ежедневно от голода и всяких революций гибнет народу больше, чем на десятке таких платформ. Давай отправимся туда. И станем спасать голопузое население Намибии? Там алмазы — может быть что-то и нам перепадет за хлопоты?

— Если станем спасать нищих негров? Вряд ли.

— Ну вот, что и требовалось доказать. В общем, я так думаю: делай свое дело, в конечном итоге тем же африканцам полегче станет. Еще есть что-нибудь интересное?

— Интересное? — Серый подошел ко мне встал рядом. — Конечно! У нас все интересно. На днях Снайл встречался с Серхио де Кастро. Тезка. Слышал о таком?

— По-твоему я должен знать всех латиносов?

— Ну уж одного из «отцов» чилийского экономического чуда ты знать должен?

— Зачем это мне? — я на самом деле не понимал. — Знакомство с еще одним гением? Их и так в избытке.

— Возможно, возможно. Я здесь решил немножко просветиться на предмет «экономических чудес» разных времен и континентов. Этот де Кастро был министром финансов в начале восьмидесятых в Чили. Ты же читал наверняка в прессе их истерику о неимоверных успехах МВФ и «шоковой терапии» в пиночетовской Чили?

— Попадалось что-то.

На самом деле я уже давно ничего не читал — не было времени. Какой смысл что-то читать, если все напечатанное больше чем на половину ангажированные поделки для успокоения мятущейся общественности? А вторая половина — обычный новостной фон вроде землетрясений и наводнений.

— Он пребывает в святой уверенности, что их реформы открыли перед Чили широкую дорогу к вершинам мировой табели о рангах. Все заслоняют проценты роста ВВП. И то, что в стране чудовищная олигополия, и треть населения за чертой нищеты, разоренная инфраструктура, в которую уже пятнадцать лет никто не вкладывал ни цента, ни песо, или что там — в Чили? — ни в дороги, ни в больницы. Сеньора де Кастро волнуют только цифры в отчетности.

— Еще наверняка свой собственный кошелек, — добавил я.

— Само-собой. Уже сейчас известно, что они с братцем хорошо погрели ручонки на доброте Пиночета. Сам де Кастро прикупил по дешевке электростанцию (привет Чубайсу!), а братец его — национальную авиакомпанию. Молодцы. Загнал сеньор де Кастро свою страну в бесконечные долги. По его мнению, двадцать миллиардов долларов внешнего долга, разворованного, кстати, внутри страны его первейшими друзьями — сущая безделица. Схема «облагодетельствования» Родины проста как фигура из трех пальцев. И я имею в виду не фигу. Берется государственная компания и продается по дешевке сеньору Хулио — это такая приватизация. Я понимаю корейские чеболи отдали определенным семьям, но разница в том, что эти чеболи никогда государству не принадлежали и строились получившими их людьми с нуля. Им отдали не сами предприятия, а возможность приемлемо кредитоваться и добрую волю правительства. Однако, вернемся к нашему сеньору Хулио. Эксплуатирует этот «эффективный» сеньор бывшую государственную компанию в хвост и гриву, набирает под нее огромные кредиты, переводит прибыль и кредиты в свои оффшоры и вот готовый кандидат на банкротство: денег нет, рабочие бастуют, товарищ Пиночет бесится. Как решить головоломку? Как избавить страну от эпидемии банкротств? У наших «чикагских мальчиков» — последователей Фридмана готов рецепт! Национализация! Ты понял, да?! Берется предприятие, генерирующее прибыль и отдается частнику. Он благополучно проводит похоронный обряд над еще живым объектом и возвращает его обратно государству в виде мумии! Обвешанное долгами, как шарик блохами, предприятие выкупается у владельца за общественный счет! Дальше: на колу мочало, начинай сначала. Государство обновляет фонды, технологическую базу, расплачивается с долгами, и… новая приватизация! Красота! Плесни мне еще немножко, — Серега протянул мне пустой стакан. — Когда много размышляю — повышается температура мозга, влага из организма испаряется сильнее, в горле пересыхает, требуется восполнить ее недостаток. А поскольку спирт гигроскопичен, то количество требуемой выпивки растет с каждым новым глотком.

— Ты даже под бытовое пьянство норовишь теоретическую базу подвести, — мне стало смешно.

— Я даже график иссушения составил, — похвастался Фролов. — Шучу. В общем, выводы, к которым я пришел после этой беседы, еще сильнее укрепили меня во мнении, что рост ради роста — путь в никуда. Этот рост нужен только для отличной статистики под привлекаемые кредиты.

— Разве кредитование — это не важно?

— Разумеется, важно. Но еще важнее — на что ты берешь кредиты? Единственное, на что можно брать кредиты — на обновление технологической, производственной базы. Когда короткое использование чужих денег сулит тебе такой прирост прибыли, который покроет обслуживание кредита и превысит прибыль от использования изношенного оборудования. Любой другой способ «освоить» чужие деньги — путь в долговую яму. Правду сказать, последние разработки особо «одаренных» экономистов утверждают вот что: кредитоваться предприятию нужно всегда. И соблюдать некоторый баланс между своими и заемными средствами для уменьшения налогооблагаемой базы. Этот баланс зависит от законов страны, налогообложения, внутренних процессов на предприятии, коньюнктуры рынка. В таком положении есть некий потаенный смысл, и точное выдерживание баланса способно принести небольшой дополнительный доход в пару процентов годовых, но работает подобная схема только в отношении гигантов. Когда владелец прачечной пытается жить по этим рекомендациям — он быстро оказывается в заднице. Потому что сохранение оптимального баланса обходится ему дороже, чем приносимая выдерживаемым балансом прибыль. — Серый перевел дух, — такие дела.

— Альенде тоже не подарок, — заметил я. — Да бог с ними. Думаю, тебе эти беседы на пользу пойдут. Я в грандполитик ничего не понимаю — тебе и карты в руки. С Ричем все гладко прошло?

— Волшебно! — Серый закатил глаза под верхние веки. — Столько благодарностей пожелавшим остаться неизвестными патриотам Америки, столько разгневанных воплей в прессе, столько требований обуздать распоясавшихся финансистов — душа радуется. Те миллионы, что за поимку нам сулили, я отправил в Фонд больных СПИДом. За вычетом налогов, разумеется.

— Это еще зачем? А чего не в Фонд дикой природы?

— Этим отмывальщикам? Да никогда! — Серый едва не уронил принимаемый стакан с бурбоном. — Не может быть чистой организация, созданная штатным главой Бильдербергского клуба. Предложи уж сразу перевести на счета какой-нибудь масонской ложи. Наверняка у этой конторы есть двойное дно. Нет уж. Пусть они сами себе на подрывную деятельность зарабатывают. Я лучше Майка Дукакиса поддержу на выборах. Пока что у него есть шансы. Да и Уилкокс советует не отстранятся от политических гонок — важно, чтобы наши люди мелькали на вашингтонском Олимпе. Правда, победить должен Буш. Но чем черт не шутит? Бойский и Ландри поддержат Дукакиса, Снайл и Келлер — Буша. Выигрыш в любом случае будет больше, чем если пережидать в стороне. Бригли уже в контакте с обоими избирательными штабами. У Дукакиса его даже любят. За совет не лезть кандидату в танк, провоцируя поговорку «Дукакис на танке». Скажи — смешно звучит?

— Обхохочешься. Дукакис — это автор очередного «экономического чуда»? Напомни.

— «Массачусетское». Снижение безработицы до двух с половиной процентов с двенадцати, рост производительности, 128-шоссе — филиал Силиконовой долины. Экономическая надежда Америки. Рейгана им не хватает.

— Это бостонский губернатор?

— Ага, он. Никто, правда, не пишет, что достигнуто это за чужой счет и на самом деле весь успех Бостона — сплошной «гудвилл» в сухом остатке. Только деловая репутация и ничего больше. По-простому «пшик». И стоит автору «реформ» немного ослабить вожжи, вся тележка с грохотом рухнет в очередной обрыв. По облигациям штата уже едва ли не отрицательная доходность. Зато надежность три А.

На дороге показалась машина с Нюркой. Я решил закруглить разговор:

— Сардж, если я правильно понял, у тебя нет больших нареканий к тому, что происходит в Европе?

— Ты имеешь в виду свою деятельность? Перестань глупо рисковать своей головой и все станет идеально. Разберись с покушением, не обманись с Мильке, тяни тему с взаимопроникновением Европы и Союза — не нужно ждать государственных договоренностей, их может и не быть. И еще, мне кажется, ты совсем забил на Азию?

— Есть такой момент. Но там пока ничего не происходит. Потихоньку что-то копится.

— Начинай ковырять азиатов на ту же тему, что и в Европе, — положительно, этому человеку никогда не наскучит поучать. — Я же тебе рассказывал про Джобса?

— Это «Apple»?

— Да, верно. Джобс всегда хотел быть Sony. И, в конце концов — стал американским Sony.Даже больше, чем Sony. Промышленный дизайн, в котором азиаты необыкновенно сильны сейчас, еще сослужит нам хорошую службу. Так что придумывай — как наладить мосты и извлечь профит. Мацушита, Кубота, Сумитомо, Мицуи, Ямаха, Тойота, Камацу — их едва ли не больше, чем в Европе. Целый куст производителей электроники. Бытовой и промышленной. Массовой и штучной. Судостроение, первоклассная металлургия, автомобилестроение. И в клубе Енох азиатов хватает.

— В клубе кого?

— Не кого. В Клубе Енох. Неформальное объединение старейших фирм в мире — кому за двести лет. «Беретта» из европейских самая громкая, остальные — всякая мелочевка вроде мясников да стеклодувов. Ну и само собой, банки туда не входят, а то бы она только и состояла из итальянских и швейцарских банков. А самая старая компания — японская. Потому что со вниманием относятся к мелочам. И это действительно важно. Честно сказать, и японцы там представлены всякой ерундой вроде водкоделов да булочников, но это не важно. В общем — присмотрись к реальному производству в Азии. Скоро предстоит лезть в Китай, нужно разбираться в вопросе хоть немного. Чтобы дров не наломать. Опять же чеболи южно-корейские — интересный феномен и стоит прикинуть организацию чего-то подобного у нас. Пока просто оценить — годится или нет?

— А сам?

— Зак, мне здесь работы — выше крыши. Треть мирового капитала крутится в этой стране. Между Нью-Йорком и Лос-Анджелесом. Сейчас Снайл крутит Fitch — если слияние выгорит, у нас будет свое рейтинговое агентство со стопроцентной надежностью. И здесь, в Америке, сидит наш главный оппонент…

У меня-то как раз сложилось иное мнение о местопребывании нашего противника. Мне казалось, что ходит этот невидимый обывателю парень по улицам лондонского Сити. Но скорее всего, это просто многоголовая гидра — несколько голов в Лондоне, по паре в Токио и Париже, и остальные в Нью-Йорке и Чикаго.

Но возразить я не успел, потому что в этот миг затрещал мой телефон.

— Сэр, — раздался в нем голос Боба. — Мы приехали. Что делать дальше?

Серега слышал всю фразу, поэтому молча подошел к встроенному в стену шкафу, извлек из него легкий пиджак и набросил его на плечи.

— Скажи своему человеку — пусть подождут на стоянке. Через десять минут мы спустимся.

Я передал Бобу его распоряжение.

— В общем, присмотрись к Азии, Зак. Сингапур, Гонконг, Токио, Сеул и Пусан — это очень важно. Позже добавятся Шанхай, Пекин, Манила, Джакарта. Протянешь резину — потом может оказаться поздно. И… мне одному точно не управиться. На тебя вся надежда. И не только это. Сергей Михайлович, конечно хорош, но мнится мне, что не помешали бы еще и сторонние контакты. С национальными республиками — понимаешь? Узбекистан — золото, уран, другие металлы, газ, хлопок. Мурунтау, Зарафшан — крупнейший в мире золотой карьер. Вокруг месторождения целый город выстроен в сорок тысяч человек жителей и все работают на добычу золота! Два миллиона унций в год — четыре девятки! Чистейшее! Это худо-бедно пятьдесят семь тонн ежегодно — треть от всего добываемого всем Советским Союзом. Туркмения — газ и нефть. Казахстан — тоже всего понемногу. И места везде более-менее обжитые. Если мне память не изменяет, то уже через пару месяцев в Союзе откроется первый кооперативный банк — где-то в Средней Азии. То ли в Намангане, то ли в Чимкенте. Нужно успеть втереться в доверие к нарождающемуся байству, пока оно не раздало свои копи всяким Spanish Mountain Gold да Newmont Maining с Barrick Gold.

— О-кей, Сардж, — а что мне еще оставалось делать, кроме как согласиться? — Закончу с Мильке и покушением, и уеду к Хироши и Катсуро. По пути заскочу в Ташкент и Ашхабад.

— Вот-вот, посмотри, чем там ребята занимаются. И Среднюю Азию подгребай под себя. Карнаух тебе наверняка подробнее о золотишке расскажет — должен знать своих поставщиков персонально. А может и присоветует что путнее.

— Хорошо, я поговорю с Юрием Юрьевичем. Сардж, едва не забыл! Дырявая моя голова.

— Говори уже. — Серега уже знал, конечно, что я ему скажу, но это было как акт доверия — произнести слова вслух.

— Я подумываю стать королем Андорры.

Он застыл у самой двери, оглянулся и, встретившись со мной взглядом, пробормотал:

— Yopta! Все бы тебе баловаться! — Он выглядел очень удивленным. — Вроде взрослый человек уже. Делай, как знаешь. На коронацию только позови. Я не поеду, но ты все равно позови.

Мы вышли из кабинета, и Серый сразу сменил тему разговора. Видимо опасался чужих внимательных ушей.

— В общем, думаю у Дукакиса неплохие шансы. Поддержим его… Представляешь, ко мне недавно пришел один забавный человечек. Так меня развеселил, что я целую неделю не мог успокоиться.

— Поделишься? — я поддержал его игру.

— Конечно. Назвался Кеном Бишопом. Черный, лет тридцати. Долго морочил мне голову рассказами о своих знакомствах со всеми небожителями с Уолл-стрит, потом выяснилось, что этот пройдоха — бизнес-консультант. Говорит: «я, говорит, изучу вашу организацию, составлю всесторонний отчет о деятельности вашей компании и предоставлю несколько рекомендаций, которые позволят вам эффективнее управлять вашим бизнесом»! Он практически гарантировал мне увеличение прибыли на десять процентов! Даже не заглядывая в годовой баланс ни одной из наших контор. И за эту услугу он попросил сущую безделицу — всего-то два процента годовой прибыли! Это по последнему году около… около… Много, короче. Ушлый пройдоха! А бизнес этот в самом деле должен быть прибыльным. Я имею в виду консалтинг. В мире много людей, которых вдруг вынесло на самую верхнюю видимую ступень богатства. Сто миллионов, миллиард, десять миллиардов — и человеку кажется, что все вокруг озабочены только тем, как бы у него эти деньги отнять. Хотя в этих миллиардах денег и живых материальных активов — кот наплакал. В его обостренной паранойе, естественно, есть рациональное зерно, но только лишь зерно. Однако пользуясь этой неуверенностью, на свет божий вылезают вот эти «гуру от бизнеса», которые сами ничего не сделали, но обладают «уникальными знаниями» по совершенствованию бизнес-деятельности. Энциклопедисты хреновы.

— Ну, чтобы воспитать олимпийского чемпиона не обязательно самому быть олимпийским чемпионом. Мне так кажется, — мы уже добрались до лифта и я пропустил Серого вперед.

— Точно. Но выиграть хотя бы раз в жизни областные соревнования — нужно. А здесь — только один апломб, ученая степень Гарварда или школы бизнеса Беркли и огромная практика в развеске лапши на уши. Так теперь делается бизнес. По-моему на его носу даже следы кокаина остались, купленного на халявные деньги, разумеется.

— Ты тоже заметил это увлечение?

— Увлечение? — Серый сделал круглые глаза. — Это какая-то эпидемия! Снайл выпер уже троих за употребление наркоты на рабочем месте. У Бригли, помнишь, был помощник с польской фамилией? А-а-а-а… забыл фамилию! Полански! Точно — мистер Полански. У того дочь и сын — оба в лечебнице. А ты говоришь — «увлечение». Взорвать косячок перед началом рабочего дня уже стало у наших «эффективных менеджеров» доброй традицией. Вечером, чтобы расслабиться — что-нибудь гораздо тяжелее. Они так устают, так устают, бедняжки.

— И что ты?

Серый непонимающе посмотрел на меня: «дескать, а чего я? Я еще ни разу!»

— С консультантом как поступил?

— А! Дал ему кейс с «Винокурнями Келлера». Знаешь, что он мне посоветовал?

— Откуда? Даже боюсь помыслить!

— Он предложил мне начать параллельно выпуск безалкогольных напитков на основе кукурузного сиропа! Потому что кукурузы производится с избытком и наши фермеры не успевают ее перерабатывать! Ты слышал когда-нибудь о кукурузном сиропе?

— Не-а! — я помотал головой как веселый пес.

— Вот и я не слышал. Мамалыга какая-то жидкая должна получиться. Бе-е-е-е…

— И что ты?

— Купил его хозяев — «Траут энд Партнерз», они, кстати, местные — из Олд Гринвича. И теперь эти парни работают на меня. В планах — выстроить самую большую консалтинговую сеть на Восточном побережье. Милтон из юридического там сейчас рулит. Бьется с бывшим хозяином — Джеком Траутом. Этот дядька выпустил пару книжонок и теперь считается говорящей иконой бизнеса. Хотя собственных достижений не очень много. Но все равно это будет получше какого-то неизвестного науке кукурузного сиропа.

Последнюю его фразу услышала Марта, стоявшая перед раскрывшимися дверями лифта.

— Из кукурузного сиропа производят конфеты, прохладительные напитки. Бывший мамин муж имел небольшое производство, — сказала она.

— Век живи, век учись, — наставительно заметил Фролов. — Как экскурсия?

— У твоей знакомой, Зак, очень странный выговор. Она из лужичан? Или из австрийцев?

— Даже не из Намибии, Марта! Не поверишь — она русская. Из Советского Союза. Из России.

Марта оглянулась и внимательно посмотрела куда-то вглубь паркинга.

— Серьезно? Видела я русских в Нью-Йорке. Угрюмые они. Анна не такая.

— Она из новых русских, — сообщил я, вспомнив серегины байки о красных клубных пиджаках.

— Есть и такие? — спросила Марта.

— Пока еще немного, но уже появляются.

При моем появлении в обществе Фролова, охранник Фил побледнел и постарался сделать вид, что очень-очень сильно занят разговором с мойщиком окон.

Из второго лифта вышел Алекс и присоединился к нам. Он стал настоящей серегиной тенью, иногда незаметной и почти бесплотной, но чаще всего — вполне себе материальной и внушительной. Он показал негру какой-то знак и тот сник окончательно. Мне даже стало жалко этого человека. Ведь он на самом деле думал, что его работа важна и кому-то нужна. Вместо того, чтобы крутить гайки на местном заводе Форда, он целый день слоняется по холлу здания и мешает людям работать своими идиотскими придирками. Вроде что-то охраняет. Думаю, он в большей степени предназначен для отпугивания неадекватных психов, чем для реальных злоумышленников. Но он-то думает как раз наоборот! Что именно на нем лежит последний рубеж обороны здания. Что зарплата, которая ему платится, очень мала по сравнению с той невообразимой важностью, что выделяет его функции из обязанностей сонма других столь же «бесценных» работников. Мухтар черномазый!

От этой мысли мне стало смешно и я решил не быть таким кровожадным, каким себе представил меня этот в общем-то несчастный человек. Пусть думает, что кому-то нужно его присутствие на первом этаже фроловского здания.

Мы попрощались с Мартой и длинной кавалькадой в четыре машины — Я с Томом, Боб с Анькой, Серый с Алексом и в последней, видимо, сидела еще пара парней из хозяйства Вязовски — поехали за реку. В Индиану. И это было необычно. Там я еще и не бывал толком.

Еще через полчаса мы выехали за Ланесвилл и вскоре свернули с дороги, ведущей к Корайдону, в поля. Попетляв немного по грунтовке, въехали на какую-то ферму. Очень похожую на ту, которой владел Батт. Двухэтажный коттедж, пара сараев, лохматый пес во дворе. Ничего похожего на обитель одного из богатейших людей на свете, по единственному чиху которого может запросто рухнуть какая-нибудь афинская биржа. Наверное, Серый решил Нюрку не пугать сразу масштабами своего грехопадения.

Том и Боб сразу поехали обратно — в Луисвилл, в отель. И должны были вернуться только на следующий день.

Стрельцова как наряженная кукла топталась посреди двора, в том месте, где ее высадил Боб. У ног стоял небольшой саквояж, прихваченный еще в Вене. И выглядела она в этом краю табака, лошадей и кукурузы сущей нелепицей, инопланетянкой.

— Ну здравствуй, Анька.

Серега оказался у нее за спиной и произнес слова на русском.

— Проходи в дом, буду угощать тебя холостяцкими разносолами.

Обещанный пир вылился в поедание полуфабрикатов. Которыми были забиты два огромных холодильника. Наверное, Серый к осаде готовился: котлеты, наггетсы, консервы, десяток сортов рыбы, пятнадцать бутылок лимонада и минералки, забитое лимонами овощное отделение — все сугубо полезное, утилитарное, без малейшего намека на поварские изыски. Вино хранилось в специальном погребке — за стеклом при положенной температуре и влажности. Но желания отметить встречу ни у кого не появилось.

Потом мы пили чай. С какими-то крендельками и плюшками из картонных коробок. Анька пыталась суетиться, показать, какая замечательная она хозяйка, но сумрачный Алекс пресекал все ее попытки быть полезной. Сам сервировал стол, сам разливал кипяток по чашкам, сам гремел нВ раковине посудой.

Некоторое время наблюдалась какая-то скованность, словно в одном помещении оказались плохознакомые люди, и единственное, чем они интересуются — виды на погоду и урожай озимых в Орловской области.

Потом Анька сказала:

— Ребят, а Глибина помните? Ваську? Ну он еще со шпаной водился?

Не знаю как Серый, а я помнил этого упыря всегда. За тот краткий миг своей беспомощности, когда меня собирались «поучить», а я ничего не мог сделать — не хватало ни сил, ни духа. Это было одно из самых кошмарных воспоминаний из юности: ватные ноги, осипший голос и мерзкий страх, которого так много, что, кажется, меня самого в тот миг уже и не осталось. Странное чувство — будто вот-вот все кончится, но оно продолжается-продолжается-продолжается. Как фильм ужасов. Ну дали бы пару раз по морде, поиздевались — не смертельно. Но почему-то так страшно! Я тогда признался отцу, вечером, когда мать нашептала ему, что вернулся я в рваной одежде, украшенный здоровенным фингалом на скуле, но вроде как победителем. Отец спросил, как было дело, и я рассказал все без утайки: о глупой курице, злом уркагане, ушедшем в армию, о его баламуте-брате, о своем страхе и о чудесном появлении Фролова на пустыре. О том, как шел он к скамейке и глаза его были оловянными, какие бывают у папиных пациентов, уверенных в том, что держат их в дурке напрасно. Как шел Серый меня спасать, и бил этих гопников, не разбирая способов и средств. Я ведь видел. По крайней мере, начало. И все ему было до фонаря. Потому что перед ним стояла цель и он знал, как ее достичь. В тот миг он показался мне едва ли не страшнее упыря-Глибина.

Отец недолго помолчал, осмысливая, и сказал, что самое главное — извлечь из ситуации уроки. Если Серый без раздумий вступился за меня, то, стало быть, у меня появился друг. И еще сказал, что самый главный урок в случившемся другой.

— Боли нет, — заявил мне отец. — Ее вообще нет.

Он вынул изо рта сигарету и не спеша затушил ее о свою мягкую, докторскую ладонь. Не поморщившись, не изменившись глазами, так, словно положил в руку шелуху от семечек.

— Это не феномен. Ожидание боли всегда страшнее самой боли. Боль можно перетерпеть, ее ожидание — нет. Если решил что-то делать — делай, не ожидая боли, не сожалея заранее о случившемся. И тогда ее не будет. Твой друг это знает и поэтому делает то, что считает нужным. И это тот способ, которым положено жить мужчине.

Потом, много позже, я, конечно, повторил то, что сделал тогда отец — отобрал бычок у Луиджи и воткнул его в руку. Действительно — вполне терпимо. И даже волдырь оказался каким-то игрушечным и быстро сошел.

Это воспоминание пронеслось в памяти мгновенно.

— И что там с Глибиным? — спросил Серый.

— Вернулся он из армии весной. Без левой руки. Вернее — без кисти. Протез такой черный носит. И еще ему дали Героя, — в голосе Нюрки слышались нотки искреннего восхищения. — Только злой он пришел. И тебя, Фролов, искал. У всех выспрашивал и, по-моему, даже в Монголию поехал.

Она задумчиво посмотрела на Серого, будто только что его увидела:

— А тебя ведь там и не было никогда, да?

Серега усмехнулся, и все-таки поставил на стол бутылку калифорнийского вина Opus One.

Алекс без слов принес нужную посуду, но сам не сел с нами, сказав:

— У вас сейчас лирика-ностальгия начнется, пойду я лучше посмотрю как там «Атланта Хоукс» разделается с «Вашингтон буллетс». Не «Селтикс» с «Лейкерс», конечно, но зато на арене весь вечер два коротышки: Тайрон Богс против Энтони Вэбба. Должно быть занятно.

И мы остались втроем.

— Рассказывайте, лоботрясы, как вы докатились до такой жизни, — наигранно вздохнула Анька.

— Мы много и упорно работали под руководством более опытных товарищей, — отрезал Серый, пресекая любые разговоры о нашей истинной деятельности. — Выполняем задание руководства. Стране нужна валюта. Вот мы ее и добываем, в меру умения.

— Что-то темнишь ты, Фролов, — Анька попыталась провернуть с ним тот же фокус, что и со мной — с заглядыванием в глубину зрачков, но не на того напала.

— Не спрашивай лишнего, если не хочешь, чтобы тебе соврали, — холодно сказал Серхио Саура. Теперь это был он, от Фролова в один миг не осталось ничего.

Анька вскочила из-за стола, перевернув свой фужер:

— Поехали отсюда, Захар, я ошиблась!

— Завтра поедете, — отметая тоном возможные возражения, ответил Серый.

Этому его умению я всегда завидовал черной завистью. Иногда он умел говорить так, что возражать абсолютно не хотелось. И действовало это не только на меня. И еще меня порадовала его железобетонная стойкость против попыток манипуляции. Нет, Нюрка, с этим чуваком твои бабские прихватки не пройдут. И не только потому, что он тебя видит на тридцать лет вперед.

Вот так чаще всего и происходит: она отвергла меня, готового для нее на все, и понеслась через океан к нему, который и в грош не ставит ее желания. Странные существа эти бабы. Ведь когда я сам веду себя подобным образом, они тоже норовят броситься на шею. Но, к сожалению, у меня такие фокусы с теми, кто мне по-настоящему дорог, не выходят — я сдаюсь быстрее.

— Вернулся Глибин? — спокойно, словно ничего и не произошло, спросил Фролов.

Анька поджала губы, поставила фужер на место, набросала салфеток на растекшуюся лужу, уселась на свое место и только после этого ответила:

— Не знаю. Я уехала в Вену.

Я чувствовал себя немного неуютно — как в туче с молниями — того и гляди стукнет в темечко, даже если просто сидишь и ничего не делаешь. Стукнет за безделье.

— Прости, — внезапно сказал Серый. — Просто наша работа — совсем не твое дело. И лучше тебе знать о том поменьше. Расскажи, что там в Городе?

У Стрельцовой едва глаза не выпали в вино, и, кажется, она сообразила, что столкнулась с гораздо более умелым манипулятором, чем была сама.

— Митингуют. Иван Петрович, — это она о нашем институтском политэкономе, — возглавил местное отделение Демократического Союза. Наш бывший директор института систем у него в заместителях. Ездит на черной «Волге» с охраной на «Ниве» — народ пугает. Всех обличает и выводит на чистую воду.

И эта ее простая фраза разрядила обстановку, вызвав улыбки на наших лицах.

Вспоминали всякую ерунду, мелочь, казалось бы, давно и прочно забытую, но на самом деле бережно хранимую, лелеемую с тайной надеждой вернуть все назад. Но так не бывает. Только у Фролова, да и то — сплошной суррогат и неправда. Вместо того, чтобы еще раз жить и радоваться каждому дню, он возомнил себя Атлантом, на плечи которого возложен весь мир. Но, может быть, только так и нужно было? Ему виднее. Да и мне ли судить…

Когда закончился баскетбол, Вязовски переключился на другой канал и из комнаты донесся бодренький голос Марти Бреннамана, объясняющего зрителям что-то про питчеров и прогулки. Мне никогда не нравился бейсбол, но в тот момент я решил, что самое время ознакомиться с его замысловатыми правилами и традициями, особенно в изложении такого знатока, каким слыл Марти.

Я прихватил с собой еще одну бутылку вина из погребка, на этот раз это оказалось почти черное «Кардинале», и отправился составить компанию Алексу.

Примерно через час, когда Анька шмыгнула «с дорожки» в ванну, Серый с Алексом насели на меня:

— Вы с Лу ее проверяли? Она сама по себе или за ней кто-то есть?

— Лу хотел этим заняться. Но я ему запретил. Не хватало еще, чтобы он докопался до меня и тебя, Сардж, — на самом деле я только собирался это сделать, потому что раньше подобная мысль мне в голову не приходила.

А в том, что Лу начнет выяснять Анькину биографию, я не сомневался ни на йоту. Если бы он не стал этого делать — Темза уже текла бы назад: из Северного моря на Котсуолд.

— Знаешь, Зак, без тебя было бы скучно, — сообщил мне Алекс очевидную истину. — Вопиющая безответственность и инфантильность! Я этим займусь. И если ты сам что-то узнаешь, сообщай мне сразу. Хорошо?

— Договорились, — а что еще я мог ответить? Рассказать еще раз, что это была имена та случайность, что иногда неотвратимо происходят? У Вязовски не бывает случайностей.

«Нет таких понятий — потерялось, украли. Есть понятие — просохатил» — так частенько говорил Алекс и был по-своему прав. Занимаясь серьезным делом, нельзя не уделять внимание мелочам, на них чаще всего и проваливаешься.

Серый ушел на кухню, а Алекс прибавил громкости в телевизоре, и мы снова попытались разобраться в причинах американской любви к бейсболу.

Пока Бреннаман озвучивал беготню парней из «Чикаго Уайт Сокс» и «Окленд Атлетикс», я успел допить смородиново-виноградное содержимое «Кардинале» и, не осилив сложные традиции бейсбола, уснуть, забыв обо всем на свете.

Проснулся от того, что Серый пихал меня в бок:

— Зак, Том за тобой приехал. Пора. У тебя встреча с каким-то Аланом Бондом через двенадцать часов. Он позвонил тебе еще вчера вечером. Я не стал тебя будить.

— Бонд. Джеймс Бонд? — пробормотал я.

— Нет, Алан. Я тоже переспросил у Тома.

— Алан Бонд… Алан Бонд… дьявол, это же у черта на рогах!

Я, толком не проснувшись, хлопнул себя по лбу — как можно было забыть об этом незаурядном человеке, начинавшем с театральных афиш и вывесок и ставшим недавно «Австралийцем года»?! Это не тот Алан Бонд, что на коленках собирает ракеты, это другой — его полный тезка из Австралии и грандиозный талант в умении обходить законы и сколачивать миллиарды на пустом месте. Непревзойденный умелец превращения слов в тугие пачки долларов. Правда, мне не нравилось его легкомысленное, практически наплевательское отношение к кредитам, но во всем остальном он был просто кладезем полезных навыков. О нем много писали в газетах последних лет, как о человеке, сколотившим миллиард за самый короткий срок. Перед моей поездкой в Вену мы с ним по телефону обсудили возможность объединения под одним брэндом его радиовещательной корпорации и сети британских радиостанций, которые искали в тот момент хозяина. Мои юристы столкнулись с его людьми, и нам пришлось познакомиться друг с другом. У Алана не хватало кэша и, после недолгих переговоров, я обещал ему помочь, как только он заручится поддержкой банков. Он запросил на это две недели, и мы условились встретиться в Мельбурне для подписания Протокола о намерениях в тот день, когда он получит из банка гарантийное письмо хотя бы на половину требуемой суммы. Видимо, такой момент настал.

— Спасибо, Сардж. Я уже встаю, — сбросив легкое покрывало, я побежал умываться и потом завтракать замечательной яичницей с беконом, сделанной Вязовски, запах которой уже плыл по всему первому этажу.

Когда я уже был готов к путешествию, вдруг вспомнилось, что вчера в этот дом я приехал не один.

— Где Анька? Буди ее, пусть собирается, времени нету, — сказал я Фролову.

— Она не поедет, Зак. Она останется здесь, — очень неожиданно заявил Серый.

— Тогда передавай привет, — я пожал ему руку и влез в машину, где сидели Том и Боб. — Не обижай ее без нужды, Сардж.

— Хорошо, Зак, — обещал Серега. — И… спасибо, что привез ее сюда. Ты поступил мудро. И правильно.

— Да ладно, Сардж, давай без соплей?

— Удачи, Зак.

— И тебе… удачи тоже, — я захлопнул дверцу и отвернулся в другую сторону. — Поехали, Томми.

Я ехал в аэропорт, чтобы лететь в далекую Австралию, где бывать раньше мне доводилось совсем нечасто, а в глубине души нарастало какое-то гадостное чувство, что я только что потерял нечто важное. За неделю я успел без памяти влюбиться и потерять свою любовь. Потерять то, без чего мне теперь будет плохо. С чего бы мне так плохо и тоскливо? Вроде бы полезное дело сделал. Но ощущение не отпускало. До самого самолета.