Суд Линча (Очерк истории терроризма и нетерпимости в США)

СНОВА ТИРАНИЯ БОЛЬШИНСТВА

Энергичное развитие профсоюзного движения в конце XIX века было воспринято классом капиталистов как угроза их авторитету организаторов производства. Все, что консервативная традиция уже закрепила как неотъемлемое единоличное право американского предпринимателя — право нанимать рабочих или выбрасывать их за ворота, право устанавливать оплату труда и условия работы, единодержавное право распоряжаться телом и духом рабочего в угоду строптивой стихии рынка, буржуазия отнюдь не была намерена делить с профсоюзами.

Фронт классовой борьбы переместился в город, и средний класс не раздумывал, чью сторону выбирать. Уже то, что боровшийся пролетариат не имел частной собственности, подсказывало ему решение. Снова возникли организации типа комитетов бдительности. Помимо мелких буржуа, их создают сами капиталисты, и притом, разумеется, с еще большим размахом. Начиная с железнодорожных забастовок в 1877 году и до второй мировой войны каждое крупное выступление пролетариата завершалось расправой. "Промышленники, — пишет американский социолог Даниэль Белл, — могли в общем и целом давать отпор профсоюзам, заручившись поддержкой властей (часто силами милиции штатов), а также благодаря апелляции к морали среднего класса, что часто выливается в самочинный виджилянтизм".

Первая мировая война сильно подогрела националистические чувства в США, чем не преминул воспользоваться правящий класс, после того как наступил мир. В октябре 1918 года американские законодатели принимают новый закон против иммигрантов; все иностранцы, которых "не устраивал" американский образ жизни и в силу этого заслуживавшие ярлык "анархистов" или "большевиков", подлежали безоговорочной высылке из страны. Через год, под воздействием официальной пропаганды, страна была охвачена "красной паникой", шизофреническим ожиданием "большевистского переворота". Последовали тринадцать месяцев настоящего средневекового мракобесия — "охоты за красными". В мае 1924 года конгресс принял четвертый закон против иммигрантов, сильно сокративший норму иммиграции из стран Южной и Восточной Европы.

Кризис 1929–1933 годов основательно подмочил авторитет капиталистов как капитанов промышленности. Мероприятиями Рузвельта впервые были признаны важнейшие институты профсоюзного движения — рабочие организации и коллективный договор. Капиталисты, едва оправившись от кризиса, пошли в контрнаступление. Во второй половине тридцатых годов получила большое распространение формула Могаук Вэлли — тщательно обобщенный опыт подавления стачек. В десятках городов действовали комитеты граждан, предпринимались попытки объединить их в национальную организацию. Против рабочих ополчились даже фермеры. В Гершее (штат Пенсильвания) разъяренные фермеры штурмовали предприятия шоколадной компании и рассеяли пикеты забастовщиков, по "вине" которых они не могли сбыть свое молоко.

Тогда-то предприниматели во главе с Гульдом, ввиду столь явного бессилия официальных властей, решили возобновить старую традицию самочинства. В атмосфере величайшей секретности, разработав систему опознавательных знаков и паролей, они создали лигу закона и порядка в Седалии. Почин Седалии был сразу же подхвачен предпринимателями Сент-Луиса, Де Соты и Вайан-дотта. Повсюду лиги формировали отряды шпионов, тайных осведомителей и провокаторов и засылали их в среду рабочих, так что вскоре удалось контролировать и получать подробнейшую информацию о каждом шаге "Рыцарей труда" и их планах.

Располагая добытыми таким образом данными, поборники "закона и порядка" получили возможность шантажировать власти, чтобы заставить их ввести федеральные войска. В конечном итоге забастовку железнодорожников Седалии удалось сломить.

После первого практического успеха лиги стали расти, как грибы после дождя. Они появились в Пенсильвании, Иллинойсе, Индиане и Канзасе. Ряды легионеров множились, и вскоре их было уже семнадцать тысяч. Имея в своем распоряжении немалые финансовые средства, лиги повели успешную пропаганду американизма и вскоре доказали свою способность формировать нужное общественное мнение и, следовательно, оказывать нажим на местные власти. Выступая в роли "нравственной силы, признанной оздоровить дух американизма", предприниматели выдвигали принципы, служившие идеальным выражением их частных интересов. Так, циркуляр лиги закона и порядка Сент-Луиса, разосланный местным отделениям лиги, провозглашал следующее:

"Лига закона и порядка основывается на принципах, изложенных в уставе. Она требует, чтобы законы соблюдались; чтобы в обществе поддерживались мир, спокойствие и порядок, чтобы никто — ни частное лицо, ни группа лиц или ассоциация — не ущемлял законных прав любого лица работать или не работать, как заблагорассудится, чтобы любое лицо могло заключать и выполнять те законные договоры, которые ему подходят. Члены лиги требуют, чтобы их сограждане, какой бы деятельностью они ни занимались, могли рассчитывать на надлежащую защиту всех своих прав по конституции и законам штата. Всех лиц или ассоциации, которые не считаются с этими правами, лига требует подавлять как преступников и бунтовщиков. Она будет оказывать самое решительное и дружное сопротивление бунтовщическим и анархическим демонстрациям, любым проявлениям бойкота, а также применению противозаконных и насильственных методов возмещения мнимого персонального ущерба.

Лига требует, чтобы политические партии выдвигали в кандидаты на выборные посты людей решительных, способных и честных, ибо только такого рода личностям мы согласны отдать свой голос. Мы требуем проваливать темных личностей всякого рода на первичных выборах: бунтовщиков, анархистов и мошенников, паразитирующих на обществе".

Организованное предпринимателями движение виджилянтизма окрепло настолько, что железнодорожные магнаты отвергли компромиссное предложение лидера "Рыцарей труда" Теренса Паудерли об арбитраже. Забастовка на всем Юго-Западе была сломлена.

В 1937 году сенатская комиссия гражданских свобод под председательством Лафолетта вскрыла сенсационные факты. Стало известно, что многие крупные американские корпорации и компании обладают собственными арсеналами оружия и слезоточивых газов и отрядами вооруженных наймитов. Сотни револьверов и автоматов, десятки тысяч патронов и прочего военного снаряжения помимо гранат со слезоточивыми газами находят на заводах компаний "Рипаблик стил", "Янгстаун шит энд тьюб", "Уэйртон стил".

Двадцать крупнейших корпораций и компаний располагали снаряжением для применения слезоточивых газов на сумму в 375 992 долларов.

Потребность предпринимателей в оружии для подавления забастовочного движения вызвала к жизни целую промышленность, занимающуюся частными поставками вооружения. Торговцы оружием стремились нажиться и, чтобы увеличить сбыт, ловко провоцируют столкновения и беспорядки на предприятиях. Как шакалы, они следуют по пятам за каждой забастовкой и стачкой, в предвидении беспорядков помещают объявления в газетах с рекламой своего товара.

Торговый агент компании "Лейк Эри кемикал", околачивавшийся в текстильных районах Новой Англии, писал в 1935 году своим хозяевам: "Хорошую бы здесь забастовку!" И несколькими днями позже, в предвидении забастовки: "Я рассчитываю, что через некоторое время условия для нее вполне созреют, но, чтобы вышла славная заварушка, потребуются деньги".

Агенты охотно выступали в роли инструкторов по обращению с оружием, а нередко и сами принимали участие в расстреле рабочих. После событий в Сан-Франциско 5 июля 1934 г., получивших известность "кровавого четверга", агент "Федерал лабораториз" писал: "Могу прибавить, что во время одного из столкновений я выстрелил из дальнобойного ружья в группу рабочих. Газовый снаряд размозжил череп одному из них, отчего он тут же умер. Поскольку он был коммунистом, его смерть нисколько не тронула меня. Жаль, что не убил больше".

Эксплуататорское государство существует для того, чтобы классы, по известному выражению Ф. Энгельса, не пожрали друг друга во взаимной борьбе. Но центральная власть в США и до сих пор несет на себе печать мелкобуржуазного проклятия, до сих пор еще она не достигла такой степени самостоятельности, чтобы уметь держать противоположные классы или расы на безопасном расстоянии друг от друга. Между так называемым "гражданским обществом" и "обществом политическим" здесь до сих пор еще не утвердилась та субординация, которая известна капиталистической Европе, — молчаливо признаваемый всеми приоритет второго над первым. В настоящее время это доказывается явной неспособностью федеральных властей преодолеть сопротивление южных штатов и защитить негров от линчевателей. Дух самоуправства в этой стране до сих пор еще господствует над идеей государственного патернализма, хотя после кризиса 1929–1933 годов роль центральной власти в США заметно возросла.

Американские предприниматели, унаследовавшие от пионеров привычку рассчитывать только на себя в любых обстоятельствах и положениях, всегда были склонны "по-своему", то есть на скорую руку, по так называемому методу "прямого действия", расправляться с недовольными.

В тридцатые годы наряду с лигами закона и порядка активно действовали комитеты граждан. Их появление и подлинные намерения всегда были окутаны тайной.

Составленные из видных граждан и местных служителей культа и, следовательно, пользующиеся определенным престижем в городе, эти комитеты выступали как беспристрастные ассоциации частных лиц с декларациями о правах, в том числе и о праве на забастовку и на труд. Но за закрытыми дверями их деятельность строжайше контролировалась предпринимателями.

Во время забастовки в Кантоне (штат Огайо) группа именитых горожан в обстановке строгой секретности образовала "Гражданскую лигу закона и порядка". В печатном заявлении лига представила себя как организацию, которая не ставит своей целью борьбу с забастовщиками и не желает вмешиваться в какой бы то ни было производственный конфликт. Однако на тайном совещании организаторы лиги поставили перед собой строго определенную цель: не допустить, "чтобы господствовала чернь", и с этой целью "подыскать подходящих людей для выполнения специальных функций в качестве полицейских и помощников шерифа".

Нередко гражданские комитеты прямо и неприкрыто выступали против забастовщиков, обращаясь к общественному мнению с воззваниями, полными "патриотического" пафоса. В том же Кантоне прокурор Адольф Унгер, один из вожаков лиги, выступая по местному радио, обратился к своим согражданам с патетической речью:

"Разве мы живем не в Соединенных Штатах Америки, права и свободы которых были куплены ценой крови, искалеченных жизней и разбитых сердец?…

Разве билль о правах уже превратился в простой клочок бумаги, который можно небрежно отшвырнуть лишь потому, что возник так называемый трудовой конфликт?

Разве американский флаг уже перестал символизировать превосходство нашего образа правления и суверенитет власти и его нужно заменить теперь флагом рабочих?"

Свою главную задачу гражданские комитеты видели в формировании общественного мнения, враждебного всякому самостоятельному движению рабочих. Получая от предпринимателей щедрые суммы, они нанимали специалистов по рекламе, организовывали выступления по радио, помещали объявления в газетах или перепечатывали статьи крупных газет с нападками на забастовщиков. Периодически устраиваемые ими городские митинги ставили целью показать профсоюзам, на чьей стороне "общественное мнение".

Так же как и лиги закона и порядка, гражданские комитеты нанимали особые группы людей "мессионеров", которые проникали в рабочие коллективы во время забастовки и стремились деморализовать дух рабочих ложными слухами или, наоборот, агитировали за продолжение забастовки, когда это было выгодно предпринимателю.

Как правило, гражданские комитеты состояли из средних и высших социальных слоев — банковских служащих, страховых агентов, юристов, иногда лиц духовного звания.

1 мая 1903 г. Западная федерация горняков объявила забастовку в Айдахо-Спрингз (штат Колорадо), добиваясь восьмичасового рабочего дня. Несколько шахт поддержали призыв профсоюзной организации, другие отказались, среди них шахта "Солнце и Луна". В ночь на 28 июля кто-то пустил по склону горы в направлении к этой шахте два бочонка со взрывчаткой и горящими бикфордовыми шнурами. Если хотя бы один попал в копёр, взрыв вызвал бы много жертв. Оба бочонка угодили в трансформаторную будку и вывели ее из строя. Единственной жертвой оказался сам подрывник — шахтер итальянского происхождения, член профсоюза. Помощник шерифа арестовал нескольких лидеров и рядовых членов профсоюза. О дальнейших событиях рассказал правительственный уполномоченный по трудовым отношениям Кэролл Райт:

"Союз для защиты граждан" созвал митинг, чтобы выразить возмущение и протест против содеянного преступления. Это была ассоциация шахтовладельцев и коммерсантов, которые создали свою организацию после забастовки горняков. Она была объединена с "Альянсом граждан", штаб которого помещался в Денвере… В. Маккормик, бывший торговец, произнес речь. "Я не верю, — сказал он, — чтобы это сделали горняки. Многих из них я знаю как добрых, трудолюбивых граждан. Вина за происшедшее лежит на руководителях, вот на ком. Вопрос стоит только так: будет ли город принадлежать жителям Айдахо-Спрингз или горстке чужаков?"

Лафайет Хэнчитт, управляющий шахты "Ламартин" и президент Первого национального банка Айдахо-Спрингз, выступил так: "…Мы не будем прибегать к противозаконным мерам, но мы и не можем допустить, чтобы безнравственные люди засоряли ряды добрых граждан. Мы должны избавиться от них, и я предлагаю от имени собравшихся на этом митинге отправиться сейчас в тюрьму, взять, заключенных, выпроводить их из города и решительно предупредить их, чтобы они больше не появлялись в нашем городе". Д. Мэй, управляющий шахты, добавил: "Если, избавившись от профсоюза, мы обезопасим жизнь управляющих и горняков, значит так и следует поступить".

Председатель поставил предложение Хэнчитта на голосование, и оно было встречено громкими возгласами одобрения. Митинг окончился, и толпа двинулась к зданию окружной тюрьмы. Всех было человек пятьсот, среди них немало деловых людей и служащих. Приблизившись к тюрьме, они потребовали выдать заключенных. Трое часовых были вынуждены отдать ключи, и дверь распахнулась. Четырнадцать человек из двадцати трех, находившихся в заключении, были выведены на улицу…

Поставив четырнадцать членов профсоюза впереди огромной колонны, толпа двинулась по главной улице к самой крайней восточной черте города. Когда город остался позади, Лафайет Хэнчитт сказал четырнадцати:

"Пусть вашей ноги никогда больше не будет в округе Чистый ручей, в противном случае мы снимаем с себя ответственность за то, что может с вами приключиться. Есть немало людей, которые хотели бы вздернуть вас, братцы, но умеренные настояли на своем.

Так вот, они рассчитывают, что вы не остановитесь до тех пор, пока не выйдете за пределы штата".

Некоторые из этих четырнадцати жили в Айдахо-Спрингз уже несколько лет, имели семьи.

4 августа "Альянс граждан" в Денвере принял следующую резолюцию: "Наше внимание последнее время было привлечено недавними действиями "Союза для защиты граждан" в Айдахо-Спрингз, которые, хотя и были с формальной точки зрения совершены без суда и следствия, тем не менее, если иметь в виду чрезвычайность ситуации и необходимость самозащиты, были предприняты, чтобы спасти жизни, свободу и собственность граждан. Посему мы, члены "Альянса граждан" в Денвере, считаем, что бизнесмены Айдахо-Спрингз поступили в соответствии с высшим и неписаным кодексом самосохранения, на который следует опираться каждый раз, когда отсутствуют законные средства для быстрого и удовлетворительного решения проблемы".

Районный судья Джорджтауна Фрэнк Оуэрс, получив заявление адвоката членов профсоюза, издал судебное предписание от 10 августа 1903 г., которое запрещало членам "Союза для защиты граждан" предпринимать какие-либо действия в отношении высланных или препятствовать их возвращению в свои дома и на место работы.

Судья заявил: "Действия этой толпы из Айдахо-Спрингз (я старался найти наиболее точное определение), в результате которых руководители профсоюза горняков были изгнаны из города под угрозой насилия — это самая настоящая анархия, это возмутительное нарушение прав, гарантированных конституцией для самых беззащитных. Насколько можно судить, одни преступления расследуются очень дотошно, а другие, по-видимому, не расследуются вообще. Дело профсоюза горняков, как видно, расследуется с большим рвением, но деятельность другого профсоюза, по-видимому, так и не будет расследована районным прокурором".

Судья Оуэрс предписал ста двадцати девяти гражданам Айдахо-Спрингз явиться в суд. Но 8 февраля 1904 г. районный прокурор Г. Трумен прекратил судебное преследование. Адвокат Ф. Ричардсон, принимавший участие в расследовании, говорил потом, что, по всей вероятности, был оказан определенный нажим, и у него осталось впечатление, что для влиятельных лиц существовал один закон, а для рабочих — другой. Он сказал еще, что за всю практику не помнил дела, которое было бы прекращено при наличии столь бесспорных и убедительных фактов.

После того как горняки, входящие в профсоюз, были изгнаны из Айдахо-Спрингз, только не члены профсоюза могли получить работу на здешних шахтах.

Официальная история происхождения этой черносотенной организации окружена буколическим ореолом: два простых американца — сержант Вильям Паттерсон и подполковник Теодор Рузвельт, получив боевые ранения, попали в 1918 году в американский полевой госпиталь, находившийся во Франции. Их койки оказались рядом, ветераны подружились, и однажды им пришла в голову идея, которая целиком завладела их умами, — когда кончится война, создать для блага отчизны ассоциацию фронтовиков, которая не признавала бы никаких рангов.

Вскоре Паттерсон погиб в бою, а Рузвельт, обдумывавший наполовину осиротевшую идею до февраля 1919 года, поделился ею, наконец, с девятнадцатью офицерами на обеде в офицерском клубе союзников в Париже. Через месяц она обсуждалась при участии уже тысячи офицеров и солдат Американского экспедиционного корпуса. Затем в Сент-Луисе состоялось учредительное собрание, была принята временная конституция, а в ноябре состоялся первый национальный конвент Американского легиона в Миннеаполисе.

Лишь после второй мировой войны, благодаря Джастину Грею, одному из функционеров Американского легиона, наружу всплыли подлинные исторические факты.

Джастин Грей вступил в легион после демобилизации, обуреваемый жаждой полезной деятельности. Благодаря незаурядным способностям он довольно скоро стал помощником председателя комитета по национальному американизму в легионе. Но вскоре он почувствовал, в какого рода организацию попал. Усомнившись в подлинности официальной версии происхождения Американского легиона, он решает установить истину и находит ее.

Американский легион был создан за три года до того, как Рузвельт обсуждал идею с другом Паттерсоном, и за четыре года до того, как он представил свой план однополчанам в Париже. Точнее, 5 марта 1915 г., за два, без малого, года до вступления США в войну, Рузвельт уже был зарегистрирован как один из учредителей и лидеров Американского легиона. В разъяснении о мотивах создания организации ее основатели писали: "Основная цель организации состоит в том, чтобы развивать и воспитывать патриотические чувства, сплотить американских граждан, которые не проходят действительную, службу в армии или во флоте Соединенных Штатов или любого другого штата, но подлежат призыву на службу в случае начала или угрозы войны".

Американский легион возник не случайно, констатирует Грей, он был задуман и создан по инициативе узкого круга лиц.

В библиотеке Американского легиона Грей обнаружил подшивку изданий ежемесячника "Америкен лиджен мансли" и статью первого национального главнокомандующего Франклина Дольера, который десять лет спустя после совещания двадцати в Париже писал: "Вспомните, что было после заключения мира. Обстановка повсюду была напряженной. Всем виделся призрак большевизма. Недовольные солдаты были социальной базой катаклизма в России. Везде солдаты думали только о собственных проблемах".

Полувоенная дисциплина, диктаторский режим, обнаруженная Греем тайная связь лидеров легиона с Национальной ассоциацией промышленников, с Федеральным бюро расследований, грубая догматическая нетерпимость к рабочему движению, не делающая различий даже между реакционными и прогрессивными профсоюзами, подавление забастовок террористическими методами — это картина, столь непохожая на официальную, постепенно вырисовывалась перед глазами Грея.

"Чем больше я работал в центральном управлении Американского легиона — вспоминает Грей, — тем острее чувствовал, что угодил в самый центр паутины, сплетенной из бесстыжего шпионажа и двурушничества. Перед моим мысленным взором возникла печальная картина того, как одни американцы шпионят за другими и обливают их грязью".

Являетесь ли вы членом профсоюза? Принимаете ли в нем активное участие? Если профсоюз и Американский легион станут на противоположные позиции, как вы поступите в этом случае? — эти вопросы, задаваемые поступающим в легион, лучше всего говорят о том, какое направление стремились придать его лидеры патриотическим чувствам американцев. И в двадцатые и в тридцатые годы Американский легион все больше отождествляется с реакционным виджилянтизмом.

14 июня 1924 г. местное отделение профсоюзного объединения "Индустриальные рабочие мира" в Сан-Педро — одном из пригородов Лос-Анжелоса — организовало благотворительный вечер в пользу двух семей рабочих, которые погибли во время железнодорожной катастрофы. Во время концерта в зале появился отряд из 150 легионеров, вооруженных пистолетами и дубинками. Размахивая дубинками, они били и крошили все на своем пути. Шестерых ребятишек, пришедших на вечер, окунули в котел с горячим кофе, арестовали семерых рабочих, посадили в машину и увезли. Но предоставим слово одному из тех, кто был арестован легионерами, — Тому Салливану:

"В субботу 14 июня в восемь часов двадцать минут я организовал вечер. Было исполнено всего два номера, когда они ворвались. Помню, они стали бить окна. Наверное, их было четыре группы, каждая с определенными обязанностями. Одна била окна, другая — мебель, третья, вооружившись пистолетами, кастетами и распылителями газов, избивала всех, кто был в зале, четвертая группа стояла у выхода и хватала тех, кого выталкивали во двор… Меня ударили по голове, и у меня все поплыло перед глазами, кто-то грубо толкал меня к выходу.

Очнулся я на коленях у Боба Биглоу в огромном грузовом автомобиле с брезентовым верхом… Впереди нас ехало два автомобиля и сзади целых пятнадцать…

Наконец, мы остановились. По нашим догадкам это было в двенадцати километрах от Оливера.

Когда мы спрыгнули на землю, нас окружили десять моряков и девятнадцать в штатском и приказали иам раздеться. Мы разделись. Они стали спрашивать, не хотим ли мы служить в армии, и задавать вопросы, касающиеся военной службы. Они подтрунивали и издевались над нами. Мы молчали.

— Посмотрите, что у них в карманах, деньги мы передадим в фонд Армии спасения, — приказал командир.

У меня забрали семьдесят долларов.

Потом командир стал говорить с каждым. Я был четвертым.

— Ты член ИРМ?

— Да.

— Ну и что, ты гордишься этим?

— Да.

— Где родился?

— В Сан-Франциско.

— Ну как, уйдешь из организации?

— Нет! — ответил я ему. — И тысяча линчевателей не заставят меня уйти. Если когда-нибудь я и откажусь от членского билета, то сделаю это на профсоюзном собрании и при этом объясню своим товарищам, почему я так поступаю.

— У кого билеты? — громко спросил он, обратившись к легионерам.

Кто-то принес наши профсоюзные билеты, и они стали изучать их при свете костра. Дошли до моего билета, в который был вложен протокол нашего последнего собрания. Командир легионеров затем подошел ко мне и, глядя в глаза, сказал:

— Мы нашли Тома Салливана! Это ты организуешь митинги. Прекрасно, ты-то как раз нам и нужен…

С ними были две женщины. Они вспороли две подушки, туго набитые перьями, а потом стали обмазывать меня дегтем, одна спереди, другая сзади. Потом меня обсыпали перьями. Я отошел, было, в сторону, но одна из них сказала с насмешкой: "Приятель, ты забыл, что тебе полагается вторая порция". И они повторили все сначала…

— Иди впереди меня, — приказал мне их главарь, ткнув пистолетом в спину.

Я сделал несколько шагов вперед, но потом повернулся к нему и спросил:

— Куда вы меня ведете?

— Не спрашивай, иди. Ты пойдешь в ад!

— Стреляй, пора с этим кончать, — закричал я, — вы и так зашли слишком далеко!

Раздался выстрел, но, должно быть, в воздух, потому что пуля не задела меня.

Когда процедуре были подвергнуты все, они забрали нашу одежду и обувь и полили ее дегтем. На мне остался один пиджак.

Семь миль мы шли босые. Кричали вслед проносившимся мимо автомобилям, но никто не останавливался, пока, наконец, не притормозил человек с большим знаком масонского ордена на груди. Его звали Рой Масингейл. Он довез нас до Оливера".

Лидеры Американского легиона с большим интересом и вниманием наблюдали за развитием фашистского движения в Италии. В 1931 году национальный главнокомандующий легиона Ральф О’Нейл передал через итальянского посла в США Джакомо де Марчино приветствие "Его Величеству Бенито Муссолини", а два года спустя заместитель национального главнокомандующего Вильям Истмен отправился в Италию, чтобы объявить дуче, что Американский легион присвоил ему звание почетного члена Американского легиона.

Глухой ноябрьской ночью 1915 года перед Днем благодарения у подножья Каменной горы — близ Атланты (штат Джорджия) остановились несколько автомобилей. От них отделились пятнадцать слабо различимых в кромешной тьме фигур, которые стали медленно и осторожно взбираться по крутой каменистой тропе. Достигнув, наконец, широкой и плоской, как стол, вершины, они тотчас принялись за дело. Прошло несколько минут, и яркое пламя в виде огромного креста озарило каменную площадку, а на ней группу прижавшихся друг к другу в едином порыве людей и поспешно сооруженный из камней алтарь, с возложенными на нем американским флагом, раскрытой библией, шпагой в ножнах и кувшином с водой.

До того как горящий крест успел превратиться в золу, пятнадцать заговорщиков приняли торжественную присягу на верность невидимой империи и рыцарям Ку-клукс-клана.

В своей "Истории цивилизации Англии" Генри Бокль писал, что создателями испанской инквизиции, этого чудовища нетерпимости, были энтузиасты — люди, одержимые идеей. Ку-клукс-клан, который, можно сказать, вполне способен выдержать любое сравнение с монстром средневековья, имел своим духовным отцом и основоположником экзальтированного идеалиста в лице Вильяма Джозефа Симмонса.

Правда, в течение целых пяти лет любимое дитя Симмонса почти не подавало признаков жизни. Крайне непрактичному отцу пришлось пройти через множество лишений и невзгод и даже пожертвовать небольшим своим состоянием, чтобы уберечь его от гибели.

Лишь в 1920 году Симмонс спустился с облаков на землю и вступил в контакт с деловыми людьми. Дело пошло на лад, когда оно было поставлено на солидную коммерческую основу.

Было одно решающее обстоятельство, внушившее дельцам, что игра стоит свеч. Экономические трудности послевоенного периода, суеверный, нагнетаемый официальной пропагандой страх перед Октябрьской революцией в России дали толчок к массовым стихийным мелкобуржуазным движениям фашистского толка. Именно тогда идея Симмонса приобрела в глазах дельцов коммерческую ценность.

Уже в 1922 году Ку-клукс-клан насчитывал более миллиона "рыцарей". Но эпоху его расцвета относят к 1924 году — году его бурной экспансии в штаты Севера и Запада. Полмиллиона членов в Индиане, четыреста пятьдесят тысяч в Огайо, четыреста пятнадцать в Техасе, по двести тысяч в Калифорнии, Нью-Йорке, Оклахоме и Орегоне, от пятидесяти до двухсот тысяч в штатах Алабама, Арканзас, Флорида, Джорджия, Иллинойс, Канзас, Кентукки, Луизиана, Мэриленд, Мичиган, Миссисипи, Миссури, Нью-Джерси, Теннесси, Вашингтон и Западная Виргиния — всего около четырех миллионов членов.

Как и почти для всех мелкобуржуазных движений в Америке, для Ку-клукс-клана характерна страшная разорванность между идеалами, которыми вдохновляется его движение, и действительными материальными интересами, которые составляют его тайную пружину.

"Мы убеждены, — заявляли члены клана в 1924 году, — что пионеры, положившие начало Америке, завещали потомкам свое право первовладетелей и ответственность за ее настоящее и будущее… Мы убеждены также, что божественная роль Америки состоит в том, чтобы увековечить, постоянно совершенствуя, нацию и культуру в наиточнейшем соответствии с тем, что было создано нашими предками… Мы также убеждены, что американская раса, развившаяся в среде, максимально благоприятствовавшей отбору, доказала свою ценность и должна теперь сохранить чистоту крови… Мы убеждены, наконец, что все иностранцы получили доступ в нашу страну, как бы заранее согласившись или, по меньшей мере, отдавая отчет в том, что они… должны воспринять наши идеи и идеалы и проявят желание помогать нам следовать по пути, предначертанному нам свыше. Но они никоим образом не могут рассчитывать, что им разрешат подвергнуть наше общество насильственной переделке".

Это — американская мифология в куклуксклановском изложении. Увещания по адресу свободных от буржуазных мифов "иностранцев" говорят о том, что, очнувшийся после продолжительной летаргии, Ку-клукс-клан — действительно последовательно реакционное движение, преследующее не просто людей с черной кожей, но людей прогрессивного или радикального образа мыслей.

Социальной базой куклуксклановского "братства" с начала его существования служила знаменитая своей географической обширностью американская провинция, не затронутая ни идеями, приносимыми свежими потоками иммигрантов, ни идеями нового скоротечного индустриального века — край, где как бы в нетленном виде сохранились милые сердцу настоящего янки предрассудки и ухватки минувшей эпохи, "полноценная" Америка патриархальных динозавров. Многие видели в клане оплот "Америки уходящей", которую нужно было схватить за рукав и удержать любой ценой.

Но вербуя себе новых членов, активисты клана стараются прежде всего привлечь крупных бизнесменов, политических дельцов, местных деятелей просвещения, протестантских священников. И надо сказать, многие местные бизнесмены и политики охотно вступают в клан. Первые при этом могут смело рассчитывать на широкий и постоянный круг покупателей и заказчиков, вторые могут положиться на клан как на верный фонд избирателей. Под безобразным колпаком скрываются также физиономии практикующих врачей и юристов — клан сулит им надежную клиентуру. Словом, священный для многих рядовых куклуксклановцев принцип "братской сплоченности и солидарности" открывает перед людьми такого сорта превосходные коммерческие возможности.

Но клан не гнушается принимать в свои ряды и преступников-рецидивистов для выполнения всяких заплечных дел. Ведь его двери широко распахнуты для всех, кого природа одарила "лилейно-белой" кожей, кто исповедует христианство и готов внести вступительный взнос в десять долларов. Женщины в клан не принимаются.

В двадцатые годы символами веры куклуксклановцев были ненависть к иностранцам, евреям, католикам и пропаганда белого превосходства, "подлинного американизма" и строгой морали.

Как и в период Реконструкции, расисты продолжают ставить перед неграми кордоны страха, преграждающие путь к избирательным урнам. В апреле 1923 года в Майами (штат Флорида) накануне муниципальных выборов в негритянском районе появились листовки с "дружескими" предупреждениями, вроде следующего:

"Внимание!

Негритянские граждане, пока вы будете знать свое место, мы готовы защищать вас, но имейте в виду, что Ку-клукс-клан снова действует.

Каждый негр,

который приблизится к урне в следующий вторник, будет замечен.

Здешние края принадлежат белым, ребятки, так что позаботьтесь о своей жизни в следующий вторник.

Ку-клукс-клан.

Примечание: И не рассчитывайте, что мы не опознаем вас. Белый с записной книжкой в руках будет стоять у каждой урны. Не попадите в его книжку".

Ку-клукс-клан известен своей нетерпимостью к католицизму — религии, чуждой традиции истинного американизма. В Северном Манчестере один пропагандист клана, выступая перед аудиторией, предупредил, что в город скоро приедет… папа римский: "Очень может быть, что он приедет завтра северным поездом. Очень! Очень! — горячился куклуксклановец. — Будьте бдительны! Приготовьтесь! Америка принадлежит американцам. Ищите всюду ее затаившихся врагов, гадюк, пригревшихся на груди священной Республики! Проверяйте поезда!"

На следующий день тысячная толпа двинулась встречать чикагский поезд. Единственным пассажиром, сошедшим в Северном Манчестере, был некий коммивояжер, сбывавший женские корсеты. Ему пришлось натерпеться страху, пока через тридцать минут у окружившей его толпы не зародилось сомнение в том, что перед нею переодетый папа. Тем не менее, чтобы дать хоть какой-то выход своим чувствам, коммивояжера заставили сесть в следующий поезд, наказав ему больше не появляться в славном и добропорядочном городе, каковым является Северный Манчестер.

Но, пожалуй, наибольший интерес представляет энергичная деятельность Ку-клукс-клана на поприще стража "истинно американской морали", которая, кстати сказать, невыразимо скучна, как, впрочем, и изъеденное молью чучело старой Америки, предлагаемое "рыцарями" для поклонения с грубой фанатической назойливостью.

В листовке, распространявшейся местным отделением клана в Индиане, содержались следующие суровые внушения обитателям штата:

"Запомни!

Каждый преступник, каждый аферист, каждый вор, каждый убийца, каждый распутник, каждый грабитель, каждый, кто бьет жену, каждый торговец наркотиками или контрабандными напитками, каждый политикан, каждый папский священник, каждый юрист, стряпающий темные делишки, каждый католик, каждый белый с душой раба, каждый владелец публичного дома, каждая контролируемая Римом газета, каждый паразит — все они против клана.

Поразмысли над этим и скажи, с кем ты".

Безусловно, в этом энергично сформулированном нравственном кредо рыцарей Ку-клукс-клана есть что-то, вызывающее ассоциации с суровым моральным обликом ранних пионеров — организаторов первых пуританских общин в Новой Англии. Это-то и Делает Ку-клукс-клан привлекательным для многих американцев.

Без ясного представления о смысле жизни, без твердо усвоенных принципов деятельности и поведения в обществе, короче говоря, без определенного взгляда на вещи, без мировоззрения человек и шагу не может ступить спокойно, как если бы он был вовсе лишен вестибулярного аппарата. Характер американца, этой классической модели буржуазной личности, переживает глубокий кризис. Его наивный идеализм слишком сильно расходится с действительностью, его мощный индивидуализм больше не гарантирует личного успеха, его мелкобуржуазный демократизм попирается чудовищной бюрократией XX века. Потеря нравственного равновесия, массовая безыдейность, развращенность нравов — все это прогрессирующие симптомы запущенной болезни, которой страдает современное американское общество.

Ку-клукс-клан со своей демонстративной принципиальностью в вопросах морали кажется очень многим, слишком многим, твердой точкой опоры, очистительной силой, указующим перстом. Но указывая на пороки, "рыцари" Ку-клукс-клана видят спасение в том, чтобы хранить в чистоте "американизм", который они хотели бы навечно запаять в консервную банку, чтобы предохранить его от негритянской крови, католицизма и социалистических идей.

Твердокаменные "рыцари" Ку-клукс-клана на местах ревниво следят за поведением граждан. Они рассматривают себя в качестве надзирателей нравственности и берут на заметку тех, кто не следует "добрым нравам". Многие не ведают, что находятся под чьим-то неусыпным наблюдением.

— О собранной информации "рыцарь" сообщает на очередном собрании ордена, которое принимает решение. Чаще всего назначается комиссия, которая проводит "индивидуальную работу" с "морально неустойчивой личностью". Если таковая выказывает строптивый характер, куклуксклановцы заявляют о ней в полицию. Но бывает так, что полицейские, раздраженные назойливым шефством этих суровых ассенизаторов нравственности, игнорируют их уведомления. Ку-клукс-клан знает, что делать в таких случаях — механизм связей вступает в действие, и по прошествии некоторого периода бесшумной, но интенсивной закулисной возни в штатах местной полиции происходят существенные перемены.

Тех, кто окончательно теряет себя в глазах клановцев, ожидает остракизм, обычно решительно доводимый до конца.

Одно из основных направлений деятельности клана — антикоммунизм. "Открытый поход" против коммунизма лидеры Ку-клукс-клана объявили еще в начале 1930 года. Вот некоторые примеры их деятельности. В марте 1931 года в Далласе (штат Техас) четырнадцать вооруженных куклуксклановцев увезли за город и избили плетью двух коммунистов за то, что те выступали против сегрегации и линчевания негров.

В ноябре 1932 года в центре Бирмингема (штат Алабама) члены местного клана разбрасывали с крыши своего помещения листовки, направленные против коммунистов:

"Негры Бирмингема! Клан видит вас. Говорите коммунистам, чтобы они ушли из города. Из-за них у вас ведь только одни неприятности, потому что Алабама — настоящее место для настоящих негров и опасное место для тех, кто верит в расовое равенство. Сообщайте о деятельности коммунистов Ку-клукс-клану по адресу: Бирмингем, почтовый ящик 661".

В 1936 году орден куклуксклановцев в округе Уэст-честер (штат Нью-Йорк) устроил митинг. Принимавший в нем участие один из руководителей клана заявил: "Наше время нуждается в клане, особенно в этой части страны, потому что мы должны вернуть американскому народу основные права, записанные в конституции. Коммунизм должен быть раздавлен. "Новый курс" стал коммунистическим, и я уверен, что американская общественность выступит против него и проголосует против президента Рузвельта на следующих выборах".

Обращаясь к семидесяти пяти куклуксклановцам с большой речью 5 сентября 1936 г., руководитель нью-йоркского отделения Г. Гаринг счел нужным несколько раз подчеркнуть, что деятельность его отделения была не столько антикатолической, антисемитской или антинегритянской, но прежде всего и во всех отношениях антикоммунистической.

В тридцатые годы империя Ку-клукс-клана вступила в полосу кризиса и стремительно распадалась. Моральное разложение ее лидеров, их откровенная погоня за наживой и грубые диктаторские замашки отталкивают от клана многих американцев. После того как одна молодая женщина, похищенная и изнасилованная Стефенсоном — главой ордена в Индиане, — дала перед смертью полные свидетельские показания о нравах, царивших в организации, тысячи членов Ку-клукс-клана вышли из его рядов.

Лишь спустя почти два десятка лет Ку-клукс-клан снова ожил под гальванизирующим воздействием известного решения Верховного суда о запрещении сегрегации в государственных школах, изданного 17 мая 1954 г. Усиливающееся с тех пор движение негров за равноправие снова толкает расистов самых разных мастей в куклуксклановское подполье.

События 1919–1920 годов, известные как "охота за рабочими", или "национальная истерия", или "красный ужас", были подготовлены в период участия Соединенных штатов Америки в первой мировой войне.

Это был период барабанного патриотизма. В ряде штатов строго-настрого запрещалось преподавание немецкого языка, музыка Вагнера почти исчезла из репертуаров. Американские граждане и целые города с немецкими именами и названиями обращались в суды, и Шмидты вдруг становились Смитами, а Берлины — Белвиллами. Незаметно для себя нация выстраивалась в единую шеренгу, тщательно выравнивала носки, выпячивала грудь.

"Правительство объявило военную мобилизацию общественному мнению, — писала в то время одна американская газета, — поступив с ним точно так же, как с людскими, финансовыми и материальными ресурсами страны. А когда оно явилось на призывной пункт, то разделило обычную судьбу новобранцев — его зачислили на службу, приставили к нему сержантов, вымуштровали, научили стоять по стойке "смирно" и отдавать честь".

Повсюду избивали, измазывали дегтем и вываливали в перьях тех, кто отказывался покупать военные облигации или участвовать в "патриотических" кампаниях.

Ура-патриотические организации вроде "Лиги национальной безопасности" и "Общества американской обороны" вместе с правительственной "Лигой по охране американских институтов" буквально наладили массовое производство первосортных "патриотов" и добровольных шпионов из тысяч американцев.

Федеральные власти и власти штатов принимали без промедления законы против шпионажа и подрывной деятельности. Большинство этих законов продолжали оставаться в силе и после войны.

Осенью 1916 года на Юго-Западе страны активисты боевого профсоюзного объединения "Индустриальные рабочие мира" (ИРМ) агитировали за вступление в свою организацию сразу в четырех горнорудных центрах Аризоны. К началу следующего года им удалось привлечь на свою сторону часть горняков Международного профсоюза горнорудной, дробильной и сталеплавильной промышленности и нескольких отделений АФТ. Последние присоединились к ним во время всеобщей забастовки в июне — июле 1917 года, вызванной резким сокращением заработной платы на медных рудниках.

США вступили в войну, и предприниматели рассчитывали заставить рабочих затянуть пояса и "потрудиться для победы". Поэтому забастовка рабочих Аризоны была сразу же объявлена ими "пронемецкой", вслед за чем последовали энергичные подготовительные мероприятия по накоплению оружия и боеприпасов, по созданию "комитетов бдительности" и набору наемных отрядов. С помощью газет было заявлено о решительном намерении изгнать из штата всех "смутьянов". Шериф города Бизби спешно телеграфировал губернатору о том, что большинство забастовщиков — иностранцы, что сама забастовка — пронемецкий заговор, что предстоит кровопролитие.

6 июля 1917 г. в городе Глоубе возникла виджилянтская лига лояльных. Учредители постановили: "Терроризму в нашем городе пора положить конец; все массовые сходки ИРМ и прочие собрания, во время которых произносятся изменнические или подстрекательские, или опасные речи, будут подавляться; организацию ИРМ следует рассматривать как социального врага Соединенных Штатов; мы решительно возражаем против чьего бы то ни было посредничества между ИРМ и шахтовладельцами этого района; после того как конфликт будет разрешен… мы воспротивимся приему на работу членов ИРМ в этом районе…". В течение нескольких дней виджилянты распространяли среди жителей Глоуба и Майами бланки с прочерками. В них содержалось следующее разъяснение: "Кто откажется от сотрудничества с нами, будет взят на учет… Мы проверяем всех граждан. Нам нужны фамилии членов ИРМ и сочувствующих".

Вскоре в городе Джером устроили облаву на уоббли (так называли в Америке членов ИРМ). Было задержано шестьдесят семь человек. Их затолкали в железнодорожные вагоны для скота и отправили в Калифорнию. Спустя два дня после этого события виджилянты из города Бизби, с благословения местного шерифа сколотив отряд из тысячи человек, решили произвести облаву.

Согнав за пределами города более тысячи уоббли и сочувствовавших им, виджилянты предложили им выбрать между "примерным трудом" и тюрьмой или изгнанием. По-видимому, уоббли отказались принять ультиматум, потому что большинство их было посажено в двадцать семь железнодорожных вагонов для скота и под охраной двухсот конвоиров отправлено в штат Нью-Мексико. На станции Эрманас вагоны стояли тридцать шесть часов, и за все это время пленники не получали еды, пока федеральные власти не распорядились отправить поезд в Колумбус и разместить всех в местной тюрьме для каторжников, приставив к ним военную охрану. Лишь в сентябре уоббли были выпущены на свободу, да и то потому только, что федеральные власти отказались держать их на довольствии.

Год спустя более двадцати организаторам "лиги лояльных" в Бизби было предъявлено обвинение в незаконных действиях, но ни один из них так и не попал на скамью подсудимых.

В то же время, то есть в июне, но только уже на севере страны, в городе Батте (штат Монтана), вспыхнул пожар на шахте "Спекюлейтер" на семидесятитрехметровой глубине. В пламени и дыму погибло сто шестьдесят четыре горняка. История горной промышленности не знала еще таких жестоких трагедий. "Они попали, как крысы в клетку, когда в нижних слоях шахты взорвались скопления газов и выход был блокирован", — рассказывал один из горняков. Оказавшись в ловушке, горняки долго, но тщетно скребли бетонные перегородки, которые установила компания вместо требуемых стальных переборок с люками.

Четырнадцать тысяч горняков, возмущенных и негодующих, бросили работу. Забастовочный комитет потребовал улучшить систему безопасности труда, повысить заработную плату и полностью ликвидировать черные списки. Горняки приняли решение объединиться в союз рабочих горнорудной промышленности под руководством Тома Кемпбелла. В виде отделения союз вошел в организацию "Индустриальные рабочие мира".

Батт был объявлен на военном положении. Газеты дружно поносили горняков, называли их "изменниками", "врагами отечества", "пособниками немцев". Компания заявила, что скорее затопит шахты, чем уступит забастовщикам.

Вскоре в Батте появился один из наиболее популярных лидеров уоббли — председатель генерального исполнительного комитета ИРМ Фрэнк Литтл. Это он в немалой степени способствовал тому, что местные горняки организовались и вступили в ИРМ. Год назад он был арестован властями в Мичигане и брошен за решетку. Виджилянты ворвались к нему в камеру, схватили и увезли на городскую окраину. Жестоко избитый, без сознания, он был брошен в придорожной канаве с веревкой на шее.

31 июля Фрэнк Литтл последний раз выступил перед рабочими. Ранним утром следующего дня шестеро вооруженных людей проникли в квартиру, которую он снимал, вывели в одном белье на улицу, посадили в автомобиль и увезли на самый край города к железнодорожному мосту. Повесив Литтла, линчеватели прикрепили ему на грудь табличку на которой было начертано: "Он получил первое и последнее предупреждение".

Председатель "гражданского совета обороны" в Батте сделал заявление для сведения расквартированных в городе федеральных войск: "Как только военные перестанут арестовывать бунтовщиков и мятежников, нам придется заняться этим по-своему и прибегнуть к самоуправству толпы, хотя это и нежелательно. Я могу организовать толпу в течение двадцати четырех часов и вздернуть полдюжины человек".

В декабре горняки были вынуждены возобновить работу, добившись выполнения лишь небольшой части своих требований.

5 и 6 ноября 1917 г. в городе Тулса (штат Оклахома) были арестованы шестнадцать членов ИРМ. Суд предъявил им обвинение в "бродяжничестве и принадлежности к подрывной организации".

Однако дело осталось незаконченным, точнее, оно было продолжено местными линчевателями, при поддержке полиции. 9 ноября, вечером, когда арестованные после очередного судебного разбирательства находились в тюремной камере, лязгнул замок и в дверях показался надзиратель. "Ну-ка, ирмисты, приготовьтесь к выходу", — скомандовал он. Арестованные торопливо оделись, а когда вышли на улицу, увидели стоявшие в переулке автомобили, в которые их затолкали.

Была полночь, когда автомобили остановились в незнакомой, пустынной и глухой местности. Словно из мрака ночи выросли неизвестные люди в масках, кто-то скомандовал: "Руки вверх!". Потом стали связывать руки, одним за спиной, другим — спереди, третьих просто спеленали веревками. Полицейским было приказано "смыться", что они охотно и сделали.

Автомобили снова тронулись в путь. Через некоторое время они остановились, достигнув, по-видимому, назначенного пункта. В нескольких шагах показался строй вооруженных людей в темных плащах и масках. Арестованным приказали сойти на землю, а затем построили в одну линию так, что они оказались между двумя шеренгами людей в масках. Разрезали веревки, приказали раздеться до пояса, стали бить жесткой, сложенной вдвое, пеньковой веревкой. Как только очередная жертва получала определенное количество ударов, кто-то, орудовавший большой кистью, опускал ее в бочку с дегтем и затем водил ею от головы до пояса, посыпая сверху перьями.

Когда все шестнадцать подверглись этой изуверской экзекуции, кто-то собрал их одежду в одну кучу, полил керосином и поджег. Вспыхнуло пламя, и некто, исполнявший, по-видимому, обязанности предводителя "патриотической" шайки, медленно прошелся вдоль шеренги, с подчеркнутым вниманием всматриваясь в каждое лицо, а затем, остановившись перед строем, заорал: "Убирайтесь! Слышите? Убирайтесь из Тулсы и чтобы вашего духу здесь больше не было! Да бегом! Бегом!!!"

После первой мировой войны перед Соединенными Штатами Америки встал ряд трудных проблем. Резко снизилась покупательная способность доллара, увеличились цены на товары первой необходимости. К ноябрю 1919 года почти весь личный состав четырехмиллионной армии был демобилизован — возникла проблема трудоустройства бывших солдат. На горизонте маячил призрак экономического кризиса.

Пользуясь послевоенной неразберихой, американские предприниматели стремились взять реванш за некоторые завоевания рабочих и вообще вернуть "старые добрые времена" последних трех десятилетий XIX столетия — трех десятилетий победного шествия монополий.

Намерения рабочих, положение которых теперь значительно ухудшилось, были, разумеется, совершенно противоположного свойства. Менее всех склонны были уступить завоеванное "Индустриальные рабочие мира" — боевой профессиональный союз неквалифицированных рабочих, — которые ставили своей целью ликвидацию капиталистического строя в Америке. Каковы бы ни были их методы претворения своей программы в жизнь, эти пролетарии были свободны от буржуазных предрассудков, а боевые песни, которые они распевали на севере и на юге, на востоке и на западе Соединенных Штатов Америки, были уже признаком нового сознания.

По стране прокатилась волна стачек. Боевым духом и решительностью они были во многом обязаны пестрой массе европейских иммигрантов, уже составлявших значительную часть американского пролетариата.

Победа социалистической революции в России вызвала волну энтузиазма среди передовых рабочих США. Американские левые социалисты приветствовали ее с ликованием и призывали пролетариев последовать примеру русских собратьев. Поэтому после Версальского мира предприниматели и правительство решили объявить войну всем в Америке, кого привлекали идеи Октября.

Консервативная Америка продолжала пребывать в состоянии ура-патриотического экстаза. Враг был разбит, но страсти не улеглись. Момент был самым подходящим для того, чтобы дать "высокому порыву" новое направление. И этим моментом воспользовались предприниматели и правительство, объявившие "отечество в опасности".

21 января 1919 г. тридцать пять тысяч судостроителей Сиэтла объявили забастовку. Они требовали увеличить заработную плату и сократить рабочий день. Сформированный рабочими Сиэтла из представителей всех местных профсоюзов центральный совет решил провести всеобщую забастовку солидарности. Даже местные отделения Американской федерации труда, вопреки обычаю, присоединились к решению. Был создан стачечный комитет, который, не медля ни минуты, приступил к разработке плана действий.

3 февраля комитет поместил в газетах прокламацию о забастовке. Всеобщая забастовка должна была начаться через три дня.

В Сиэтле воцарилась предгрозовая тишина. Подозрительно быстро исчезли товары из аптекарских и продовольственных магазинов. Опустели полки оружейных лавок. "Сиэтл юнион рекорд" — газета центрального рабочего совета — вынуждена была обратиться к жителям с призывом соблюдать спокойствие и не поддаваться панике. Газета разъяснила, что в период забастовки стачечный комитет будет обеспечивать бесперебойное снабжение города всеми предметами первой необходимости, дети и больные не останутся без присмотра, в городе будет поддерживаться закон и порядок, жизненно важные предприятия не будут остановлены.

Но страсти накалялись. "Остановитесь, пока не поздно! Здесь вам не Россия!" — предупреждали аншлаги местных газет. Рисунок в "Пост интеллидженсер" изображал красный флаг, реющий над звездно-полосатым американским. Под рисунком была подпись: "Не бывать этому и через тысячу лет!"

6 февраля всякая работа в городе прекратилась. Шестьдесят тысяч рабочих спрятали руки в карманы. Работали только предприятия бытового обслуживания. Город по-прежнему получал продовольствие, уголь, воду, свет и пар. Вопреки жутким прогнозам перепуганных газетных кликуш, повсеместно царил образцовый порядок.

Но слишком скоро стало ясно, что всеобщая забастовка рабочих Сиэтла не вызовет всеобщей поддержки в стране. Пожалуй, и сами организаторы забастовки с самого начала не вполне представляли себе, чем закончится их выступление. "Мы вступили на путь, который ведет в неизвестность" — эти слова из обращения стачечного комитета к жителям Сиэтла лучше всего показывают, что забастовка была скорее дерзким вызовом традиционному духу консерватизма, чем делом, все возможные последствия которого были продуманы наперед.

Забастовщики решились на многое. Городская власть фактически находилась в их руках. Но эта кульминация оказалась и началом их поражения. Ура-патриоты были шокированы событиями в Сиэтле. Даже среди лидеров Американской федерации труда забастовка встретила ледяной прием. "Забастовкой в Сиэтле руководят красные! Они репетируют революцию!" — подобными заголовками пестрели газеты.

Семь дней кряду страна янки походила на встревоженный улей. Затем наступила развязка.

Оль Гансен был мэром Сиэтла. Он питал особую ненависть к уоббли, которые, заявляли, что "каждая забастовка — это революция в миниатюре и репетиция настоящей". Непоколебимо убежденный, что этой всеобщей забастовкой заправляют "эти чертовы уоббли", Гансен видел в ней призрак грядущей "анархии на русский манер". Как "настоящий американец", он не мог допустить, чтобы Сиэтл дал сигнал к революции. "К тому же, — как замечает американский историк Р. Мюррей, — он нимало не сомневался в том, что, принимая этот вызов, он сможет рассчитывать на прекрасное будущее".

Точно определив момент, когда враждебные забастовке настроения достигли апогея, Оль Гансен потребовал ввести в Сиэтл федеральные войска.

"Для жителей Сиэтла, — возгласил он на следующий день после введения войск, — наступила пора доказать, что они привержены принципам американизма".

Рабочие получили безжалостный ультиматум: "Капитуляция или свинец!".

Отступив перед объединенным фронтом предпринимателей и ура-патриотов под сильным нажимом лидеров Американской федерации труда, рабочие Сиэтла вынуждены были прекратить забастовку.

Оль Гансен оказался в выигрыше, реакционная печать окружила его личность ореолом национального героя. Газеты соревновались в придумывании самых лестных похвал в адрес мэра — "человека, не знающего сомнений", "человека твердого, как скала", "истинного патриота". Журналы выражали горячее желание организовать для мэра выборную кампанию, если он выставит свою кандидатуру на какой-либо пост, хотя бы и на пост президента. "Гансен — самый что ни на есть американец. Он украсит любую должность в Америке!" — захлебывались от восторга газеты.

Несколько месяцев спустя мэр Сиэтла подал в отставку. Он решил отправиться в турне по стране с лекциями "об опасности внутреннего большевизма".

Семь месяцев на лекторском поприще принесли ему тридцать восемь тысяч долларов чистого дохода. Оль Гансен был воистину "настоящим американцем".

Не федеральные войска со стальными штыками сломили рабочих Сиэтла, а враждебность многомиллионной толпы "чистокровных" янки, поднявших "священные хоругви" американизма.

Случаи, когда толпа устраивала самосуд над передовыми рабочими, были нередки в 1919 году. Либеральный журнал "Нейшн" писал тогда не без едкой иронии, что всем газетам следовало бы завести особый раздел, в котором указывались бы места собраний радикалов, социалистов и либералов, чтобы публика знала, где учинить погром. Во время забастовки сталелитейщиков в городе Уэйртоне (штат Западная Виргиния) огромная толпа разъяренных янки заставила сто восемнадцать рабочих-иностранцев целовать американский флаг.

Летом и осенью 1919 года американская нация была превращена в гигантскую разъяренную толпу, истошно вопившую: "Радикалы, вон из Соединенных Штатов!". В этом оглушительном реве бесследно тонули редкие голоса трезвомыслящих американцев. Либеральные профессора колледжей, преподаватели государственных школ, духовные лица один за другим прекращали безнадежную борьбу, переставали выписывать либеральные журналы и газеты. Одни погружались в мрачное молчание, другие, чтобы не вызывать подозрений даже своим молчанием, вынужденно присоединялись к "патриотическому" хору. Это было время, когда, по словам Р. Мюррея, "принцип представительного правления был отброшен в сторону, свобода слова едва ли не превратилась в пустышку и даже независимость печати была под угрозой".

Типично американская мания вешания ярлыков восходит своими корнями именно к этому периоду "красной паники". Сказать, что такой-то и такой-то — большевик, значило тогда сделать человека белой вороной и удобной мишенью для невежественных "патриотов".

Травля рабочих достигла апогея в ноябре 1919 года в городе лесопильщиков — Сентрейлии (штат Вашингтон). Тайная деятельность местных виджилянтов против уоббли уже имела здесь свою историю. Еще весной, 30 мая, когда отмечался День павших в гражданской войне, во время парада активистов Красного Креста фанатики американизма учнннлн погром в помещении местного отделения организации "Индустриальные рабочие мира". В июне они разгромили газетный киоск Тома Ласситера — слепого, который сочувствовал уоббли и продавал газету "Индастриал уоркер". Ласситера схватили и увезли за город. Там его окунули в канаву и пригрозили смертью, если он снова появится в Сентрейлии.

Когда уоббли сняли новое помещение, ассоциация стражей порядка — виджилянтская организация, созданная по инициативе местных бизнесменов, — начала выпускать бюллетени, извещавшие об опасности со стороны уоббли. Вскоре ассоциация сформировала тайный комитет для разработки детального плана изгнания уоббли из Сентрейлии.

По городу прошел слух, что готовится новое нападение на помещение профсоюза в день, когда должен был состояться парад по случаю заключения мира в Версале.

Элмер Смит, адвокат профсоюза, срочно выехал к губернатору. Уоббли выпустили листовки для жителей города с просьбой о поддержке.

11 ноября в городе состоялся парад ветеранов войны. По главной улице, переполненной толпами народа, шествовала колонна легионеров. Впереди шли начальник местного отделения почты и бывший мэр города. Они демонстративно несли свернутую кольцами веревку.

Когда колонна поравнялась с домом, где находилось местное отделение "Индустриальных рабочих мира", легионеры бросились в атаку.

Кто-то вышиб дверь, и в пустой проем устремился град пуль. Уоббли не были намерены дать расстрелять себя, как баранов. Они вооружились. В завязавшейся перестрелке три легионера были убиты, в том числе начальник городского поста Американского легиона и ведущая фигура в ассоциации стражей порядка — Уоррен Гримм.

Когда ветераны ворвались в помещение, они застали пятерых уоббли и схватили их. Шестой — Уэсли Эверест — сам ветеран, недавно вернувшийся с войны, выбежал через черный ход, преследуемый разъяренными погромщиками.

У реки Скукумчак его окружила толпа. Раздался выстрел — четвертый легионер упал на землю, получив пулю из пистолета Эвереста. Но и его сшибли с ног и, завязав на шее веревку, поволокли к зданию тюрьмы.

Когда наступила ночь, в здание тюрьмы вошла группа таинственных личностей, которые вывели Эвереста, затолкали в машину и увезли на окраину города.

Изуверы долго издевались над Эверестом. Он был кастрирован и, наконец, повешен на ферме железнодорожного моста.

После случившегося, после помпезной погребальной процессии Американский легион стал фактически хозяином положения в Сентрейлии. Были созданы отряды вооруженных людей, начальник полиции получил предупреждение, что лишится поста, если не проявит ревности в преследовании уоббли. Последовала целая серия облав. Более тысячи членов профсоюза были брошены за решетку.

Ассоциация юристов округа Люмис предупредила своих членов, что исключит из коллегии каждого, кто попытается оказать правовую помощь жертвам гонений. Царивший в Сентрейлии дух передает статья из городской газеты "Кроникл", автор которой писал: "Одно только сочувствие виновникам этой трагедии должно быть ясным доказательством того, что сочувствующий — изменник родины".

В соседнем Элме пресса вопила: "Вешать их мало!!!", в то время как в Монтесано газета "Видетт", окрестив уоббли "медноголовыми ползучими гадами", спешила оповестить читателей известием о начавшейся кампании за то, чтобы участие в профсоюзной организации "Индустриальные рабочие мира" каралось пожизненным заключением или смертной казнью.

Удивительно, как многообразно предмонополистическая Америка отозвалась в Америке XX века. Мы чувствуем все тот же дух нетерпимости и самоуправства, мы видим, как большинство тиранит, как и прежде, меньшинство, мы узнали, что самочинные организации типа комитетов бдительности продолжали существовать, когда в них, казалось бы, отпала всякая необходимость. Более того, вся эта предыдущая Америка вошла в новейшую в многократном увеличении, как гигантская тень, перспективно отброшенная историей.

Если это линчевание, так уж устраиваемое не провинциальной толпой, а всеми "стопроцентными американцами" во главе с правительством; если это комитет бдительности, так уж действующий в масштабах всей страны через многочисленные местные отделения; если это ночные облавы, так уж по всей стране и под руководством того же правительства; если это изгнание, так уж массовое, с использованием национальных транспортных средств и при всеобщем улюлюканьи "истинно американской" печати; если это было нечто такое, что виделось прежде лишь в смутных очертаниях, то после это нечто уже принимает вполне определенные зловещие черты. Так в свое время возникла, например, американская инквизиция — Комиссия по расследованию антиамериканской деятельности.

Остановимся на событии, одно воспоминание о котором на либерально мыслящего американца производит удручающее впечатление. Пятнадцать месяцев с ноября 1919 года по январь 1921 года были периодом такого невиданного массового аффекта нетерпимости, аналогию которому можно было бы найти разве только в испанском средневековье.

Осенью 1919 года отдел особых расследований министерства юстиции установил, что девять десятых всех революционно настроенных лиц, проживающих в США, — иностранные рабочие. 7 ноября министр юстиции Митчелл Пальмер дал сигнал облаве на иностранцев.

В детстве Пальмер получил квакерское воспитание и, достигнув зрелых лет, был квакером с головы до пят. В девятнадцать лет он получил диплом юриста с отличием. Затем он член коллегии адвокатов в Пенсильвании, потом конгрессмен, потом вице-председатель Национального комитета демократической партии — суровый христианин делал хорошую карьеру.

В феврале 1913 года президент Вильсон предложил Пальмеру портфель военного министра. Предложение было отклонено. "Я квакер, а Соединенным Штатам Америки нужен человек, мыслящий военными категориями", — заявил Пальмер.

5 марта 1919 г. Пальмер получил портфель министра юстиции.

Пальмер ненавидел Октябрьскую революцию со всей страстью своего религиозного фанатизма. Провидение направляло его к священной войне с пропагандистами ее освободительных идей.

Рабочая иммиграция была носителем европейских революционных традиций. Европейская рабочая сила нужна была американскому капитализму позарез. Правительство и бизнесмены, наверное, поощряли бы приток новых сил, если бы иммигранты были безглавыми владельцами одних только мускулистых рук. Но у них были головы, и притом полные самых свежих идей, слишком отдающих революционным озоном!

Вскоре в апартаментах Пальмера была обнаружена бомба. Весьма вероятно, что именно в этот момент до его благочестивых ушей донеслись призывные трубные звуки, и министр юстиции решил, что час пробил. Получив от конгресса полмиллиона долларов, Пальмер развивает бешеную активность. 1 августа в бюро расследований его министерства возник отдел особых расследований во главе с Эдгаром Гувером. Три месяца ушло на изучение роли иммигрантов в распространении революционных идей в Соединенных Штатах Америки.

7 ноября, в день второй годовщины социалистической революции в России, Пальмер дал сигнал к облаве в двенадцати городах страны. Первый удар был нанесен по Союзу русских рабочих, центральные органы которого находились в Нью-Йорке, в Доме русского народа.

План облавы на Дом русского народа был продуман до мелочей. Спрятавшись в автомобилях, стоявших на парковой площадке у здания дома, агенты ждали условного знака. По команде они неожиданно выскочили из засады и ворвались в помещение союза.

Налет был завершен, когда колонна грузовиков с конфискованной литературой и двумястами арестованными отправилась в обратный путь.

Пальмеровские облавы послужили сигналом для властей штатов. Облавы охватили страну с лавинообразной быстротой.

Как и Гансена, Пальмера увенчали лаврами героя, пресса захлебывалась от похвал и единодушно утверждала, что Пальмер — "человек с львиным сердцем", задушивший "гигантский заговор".

21 декабря в нью-йоркском порту на борт "Бьюфорда" под конвоем двухсот пятидесяти солдат были доставлены двести сорок девять иностранных рабочих. Двенадцать из изгнанников оставили на берегу жен и детей, которые тщетно пытались прорваться к своим мужьям и отцам через железную решетку ворот. Корабль взял курс на Советскую Россию.

"Бьюфорд" еще находился в открытом море, а в голове министра юстиции уже созревал новый план облавы на Коммунистическую партию и Коммунистическую рабочую партию Америки. После консультаций с официальными лицами было решено выслать из страны всех иностранных членов обеих партий на основании военного "Закона об иностранцах". Джон Аберкромби, временно исполняющий обязанности министра труда, охотно подписал более трех тысяч ордеров на арест. Через четыре дня он еще раз злоупотребил своими временными полномочиями, существенно изменив правила задержания лиц, подлежащих высылке. Право арестованных на юридическую защиту было урезано.

Для облавы выбрали вторую новогоднюю ночь 1920 года. За неделю до операции Пальмер разослал секретные инструкции местным органам бюро расследований. В них предписывалось организовать с помощью тайных агентов в обеих партиях собрания коммунистов в ночь на 2 января, произвести налет и завладеть всеми документальными "уликами": экземплярами уставов, протоколами собраний, членскими книжками, учетными карточками, перепиской и т. д., арестованных же коммунистов абсолютно изолировать от посторонних. "Иностранцев обыскивать тщательно; если будет захвачена целая группа людей, их следует выстроить в шеренгу лицом к стене и обыскать".

По сигналу из центра облавы начались сразу в тридцати трех крупнейших городах страны. Не было местного отделения коммунистических партий, порог которого не переступила бы в ту ночь нога полицейского. Практически все руководители были арестованы, причем многие даже без ордера на арест. Четыре тысячи человек встретили восход солнца в тюремных камерах.

Во время облав в Бостоне, Челси, Брокстоне, Нешуа, Манчестере, Портсмуте было арестовано около восьмисот человек. Половина была отправлена на иммиграционный пункт в Бостоне, а затем на остров Дир в Бостонском заливе.

Последний переход заключенные совершили, будучи закованными в цепи. Газеты поспешили увидеть в этом факте неопровержимое доказательство того, что арестованные — опаснейшие преступники.

На острове иностранцы содержались в ужасных условиях. Их загнали, как скот, в тесное помещение, лишили самого необходимого минимума санитарных условий и отопления, полностью отрезали от внешнего мира.

Остальных четыреста человек отпустили через несколько дней, поскольку выяснилось, что арестованные никоим образом не были связаны с революционным движением. Были, например, освобождены из-под ареста тридцать девять пекарей из Линна (штат Массачусетс), схваченных во время "тайной революционной сходки". Дознание установило, что вечером 2 января они встретились, чтобы организовать… кооперативную хлебопекарню.

В штате Нью-Йорк было задержано четыреста иностранцев. С ними тоже совершенно не церемонились и обращались с самой грубой жестокостью. "Мне нанесли сильный удар в голову, — показывал впоследствии один из арестованных, — какой-то детектив сбил меня с ног, сел сверху и, надавив коленом в спину, начал с силой загибать тело назад, пока у меня не хлынула кровь из носа и рта". В Питтсбурге, располагая двадцатью ордерами, агенты схватили сто пятнадцать человек и бросили их за решетку.

В штате Нью-Джерси было произведено пятьсот арестов, но большинство арестованных пришлось отпустить за недостатком улик. Так, один из пятисот был просто "похож на радикала" (!), поэтому его арестовали на всякий случай; другой, случайно оказавшись свидетелем облавы, имел неосторожность справиться о причине переполоха, чем вызвал сильнейшее подозрение у агентов, и тоже был арестован.

И все-таки Пальмер был не первым человеком, кому пришла в голову идея облавы на рабочих. Власти некоторых штатов пришли к ней совершенно самостоятельно и раньше министра юстиции. Власти штата Иллинойс, не подозревая о стратегических замыслах Пальмера, разработали план облавы на всех инакомыслящих и наметили осуществить его в новогоднюю ночь, то есть за день до пальмеровских облав. Узнав, наконец, о грандиозном плане Пальмера, они были сильно раздосадованы — все-таки их приоритет был поставлен под сомнение. Тем не менее облава была произведена в назначенный срок. Среди двухсот задержанных оказался выдающийся лидер уоббли "Большой Билл" Хейвуд. Через день за решетку попало еще двести двадцать пять человек.

Террор на уровне штатов был еще более жестоким, хотя и, быть может, менее бросающимся в глаза. Традиционное фрондерство штатов обернулось в XX веке реакционной твердолобостью. Штаты обнаруживают ее всякий раз, когда федеральные власти, уступая национальному общественному мнению, пытаются осуществить какое-либо либеральное мероприятие. Строптивые штаты игнорируют в подобных случаях общественное мнение. Они все еще обладают значительным суверенитетом и могут не придавать ровно никакого значения тому, что по данному вопросу думает нация. Когда же центральное, правительство становится предводителем реакции, штаты значительно опережают его.

В 1917–1918 годах штаты Айдахо, Миннесота, Монтана, Южная Дакота и Небраска приняли законы против "преступной анархии" и "синдикализма", против "демонстрации красного флага и подрывной деятельности". В следующем году уже двадцать штатов приняло два первых закона, а еще через год в тридцати двух штатах были приняты законы против демонстрации красного флага.

Капиталисты и консервативные лидеры рабочих профсоюзов вкупе с "патриотическими" организациями активно содействовали практическому осуществлению этого законодательства. Было арестовано не менее 1400 человек, из которых 300 подверглись тюремному заключению.

В Чикаго были преданы суду Роуз Пастор Стоукс, "Большой Билл" Хейвуд и 83 других видных рабочих лидера. Все были посажены в тюрьму на срок от пяти до десяти лет. В Нью-Йорке судили Чарльза Рутенберга, И. Фергюсона, Джеймса Ларкина, Гарри Винницкого и Бенджамина Гитлоу. В Калифорнии из 500 арестованных 264 человека было брошено за решетку.

Только в начале 1920 года стали появляться первые признаки спада гонений. Наваждение исчезло вместе с улучшением экономической конъюнктуры, которая всегда служила для янки прекрасным живительным бальзамом, возвращающим здравый смысл. В них быстро просыпался дух аполитичного, думающего об одних только долларах, буржуа, и они торопились занять свое место под теплым душем экономического бума. К тому же рабочее движение получило такой удар, от которого ему не скоро предстояло оправиться.

Пожалуй, только квакер с портфелем министра юстиции не знал покоя. Ведь он был одним из тех немногих людей в Америке, суровый религиозный дух которых не могли смутить никакие колебания конъюнктуры. Да и какие там колебания конъюнктуры, когда приближался пролетарский праздник 1 Мая! Видения, одно страшнее другого, преследовали его по пятам.

В апреле 1920 года он приказал отделу особых расследований опубликовать сообщения о заговоре, якобы назначенном на 1 мая с целью физического уничтожения всех высших государственных чиновников. Пальмер пророчил всеобщую забастовку, повсеместное разрушение государственных учреждений, наконец, государственный перевороти признание Советской России.

И снова мракобесие затмило показавшиеся было в Соединенных Штатах признаки рассудка. Газеты перепечатывали прорицания правительственного звездочета под аршинными заголовками. Повсюду на местах полицейские силы были приведены в состояние боевой готовности. Общественные здания, церкви, резиденции политических деятелей и деловых людей охранялись усиленными нарядами полиции. Одиннадцать тысяч полицейских Нью-Йорка были поставлены на круглосуточное дежурство, общественная библиотека, вокзал Пенсильванской железной дороги и главный почтамт окружила стража. В стратегически важных пунктах Бостона стояли автомашины с пулеметными расчетами, солдаты дежурили у общественных зданий и городской тюрьмы. В Питтсбурге днем и ночью, дежурил, не смыкая глаз, взвод гранатометчиков. В Вашингтоне стража стояла по всему городу.

Наконец, наступил май, которого ждали, как космической катастрофы, и оказалось, что предсказания Паль-мера представляли собой лишь плод его неумеренного воображения.

В начале 1921 года сенат занялся расследованием деятельности министра юстиции. Пальмер сделал следующее заявление: "Я не считаю себя обязанным раскаиваться в том, что было сделано министерством юстиции. Я горжусь его деятельностью. С глубоким удовлетворением и чувством гордости я оцениваю результаты проделанного. И если, как я уже говорил, некоторые из моих агентов… проявили некоторую грубость и жесткость, то есть, я хочу сказать, не церемонились с этими иностранными смутьянами, вознамерившимися среди бела дня порушить их религию, семейный очаг и нацию, то, я думаю, это не столь важно, если особенно иметь в виду, что в общем их деятельность принесла стране много полезного".

Сенат не принял никакого решения по делу Пальмера, а в 1923 году и вовсе запретил заниматься каким-либо расследованием его деятельности.

Так закончилась эта Варфоломеевская ночь по-американски.

Наступил день, и глазам нации предстала картина сокрушительного разгрома, при виде которой капиталисты с удовольствием потирали руки, предвкушая безоговорочную капитуляцию рабочих, а "незваные пришельцы" молчали, стиснув зубы.

Рабочее движение лишилось лучших лидеров. Было почти наголову разбито и никогда уже не оправилось от удара самое боевое профсоюзное объединение в стране — "Индустриальные рабочие мира". Но ценой предательств выжила консервативная Американская федерация труда.

Разгромив боевой отряд американского рабочего движения, капиталисты не пощадили затем и своего союзника в борьбе с большевизмом — АФТ. Опираясь на массовые "патриотические" организации, они повели энергичную и успешную кампанию за проведение в жизнь "американского плана". Это был план узаконения "открытых предприятий", в которых профсоюзы переставали играть роль посредников между рабочим и нанимателем, план полной ликвидации коллективных договоров, давший судам полную свободу издавать предписания о запрещении забастовок. Удары, которые АФТ с таким усердием наносила по большевизму, теперь градом посыпались на нее. Среди победителей и побежденных она оказалась в самом неловком и жалком положении. Ее лидеры, чуть не плача, били себя кулаками в грудь и возмущенно доказывали, что они "свои", что они за сотрудничество, за американизм, против большевизма! Джон Льюис, Сэмюэль Гомперс устно и печатно обрушивались на марксизм и слали проклятия по адресу Советской России. На конференциях АФТ составлялись аналогичные резолюции. Лидеры некоторых профсоюзов в своем усердии доходили до того, что устраивали по собственному почину ловлю "красных" внутри своих профсоюзов.

Лишенные своих вождей, стачки рабочих теряли свою эффективность. Все чаще они заканчиваются поражением рабочих или зыбким компромиссом. С 1922 по 1926 год предприниматели выигрывали большинство стачек. Поэтому их количество быстро падает. Квалифицированные рабочие, видя, что федерация, которая прежде казалась им надежной твердыней труда, в действительности была колоссом на глиняных ногах, массами покидают профсоюзы.

Чтобы приостановить приток иммигрантов, в 1921 и 1924 годах конгресс принимает законы, ограничивающие въезд рабочих, прежде всего из стран Восточной и Южной Европы.

Последствия "красной паники" оказались пагубными также и для либерально мыслящей интеллигенции.

Невольно вспоминаешь "грозный круг", о котором писал де Токвиль, когда читаешь отчаянные строки из книги "Поведение толпы", написанной как раз в 1920 году Эвереттом Мартином — американским социологом. В них отразились и жуткое состояние интеллектуального одиночества и невесомости американского интеллигента, и таинственная сила арифметической философии массы, признающей только унифицированные характеры.

"Каждый принужден говорить так, как говорит толпа, думать так, как думает толпа, все истолковывать так, как истолковывает толпа. Все, что есть в человеческой душе оригинального, редкостного, утонченного, загадочного — душится. Если вы хотите добиться чего-то в этот век прогресса, вам нужно лезть из кожи вон, чтобы все видели, какой вы простой смертный. От вас требуют постоянно стать на одну из двух точек зрения, которые правильны лишь наполовину, менять любимую музыку на модный танцевальный ритм, есть ножом духовную пищу, драпироваться в флаг доминирующей партии. Иными словами, вы должны быть стопроцентным человеком толпы.

Последствия этого обычно таковы, что личность перестает принадлежать себе… Она проводит время, играя предустановленные роли, и пробавляется скопированными добродетелями и поношенными истинами".

В 1920 году в Бостоне появилось "Общество стражей и опекунов", учредители которого присвоили себе право надзора над литературными изданиями. Когда на их взгляд вышедшая книга или журнал нарушали существовавшие законы, они уведомляли об этом торгующие фирмы и намекали, прямо или косвенно, что, если данная публикация поступит в продажу, они будут подвергнуты судебному преследованию. Подобные уведомления посылались, как правило, некоему Трейси — посреднику книготорговых фирм Бостона и Новоанглийской газетно-издательской компании, а тот информировал соответствующим образом книготорговцев.

В результате продажа журналов и книг, не получивших одобрения самовольных "стражей и опекунов" бостонской нравственности, наталкивалась на большие трудности. Немногие дельцы, особенно дорожившие своей репутацией, были склонны идти на риск, если даже знали, что доводы бостонских "опекунов" смехотворны. Страх перед хлестким ярлыком и резиновыми законами о подрывной деятельности парализовал многих, и "опекуны", отлично зная свою силу, безнаказанно диктовали свою волю.

В 1926 году общество привлекли-таки к суду. Но "опекуны" на суде держались нагло, как бы понимая все значение взятой ими на себя добровольно миссии, и упорно твердили, что и впредь будут непримиримы к предосудительной литературе.

В 1930 году городской суд Бостона по заявлению "опекунов" предъявил Джеймсу Дилейси — владельцу книжного магазина, помещавшегося рядом с Гарвардским университетом, — обвинение в продаже произведений писателя Бернарда де Вото. Де Вото писал тогда: "Теперь остается лишь насладиться ароматом этой несравненной тупости. Уже одно название общества потешно донельзя. Ассоциация столь абсурдная может быть только забавным зрелищем… И тем не менее за десять лет своего существования она стала только еще более назойливой и грубой… Не обладая ровно никакими официально признанными полномочиями, она уже много лет занимается цензурой литературы в Бостоне".

В двадцатые годы ставились под сомнение даже элементарные гражданские права. Штаты один за другим принимали законы, предписывавшие школьным учителям приносить присягу на "верность родине".

С 1923 по 1927 год в шестнадцати штатах были приняты законы, касающиеся школьных программ по общественным предметам. От преподавателей требовалось "вложить в души учеников… подлинный образ Соединенных Штатов Америки, любовь к родине и преданность принципам американизма".

Различные шовинистические организации подвергают существующие школьные учебники резкой критике и требуют переписать заново американскую историю, которая в "правильном свете отражала бы идеалы и устремления, за которые боролись и приносили себя в жертву основоположники нашего государства".

В школах исследовали детские души "патриотическими" зондами. На школы начинают смотреть как на передовую линию "патриотической" обороны. Нерушимая преданность американскому образу жизни, превращаясь в правовое понятие, звучит убийственной насмешкой над американской конституцией, провозглашающей право народа свободно менять форму общественного устройства.

"Хотя с тех пор прошло много лет и обстоятельства, способствовавшие истории 1919 года, никогда уже в точности не будут воспроизведены, даже стороннему наблюдателю ясно, что общественная жизнь в США по-прежнему имеет все необходимые элементы для очередного "красного страха". "Нужен только толчок", — писал десять лет назад Роберт Мюррей.

Эти слова и по сей день не утратили актуальности. Независимо от того, испытают или нет Соединенные Штаты Америки это состояние массового аффекта, американцы с их унифицированным мелкобуржуазным мышлением по-прежнему предоставляют правящей элите возможность управлять своими настроениями и эмоциями с помощью одного-единственного пропагандистского "электрода", искусно вживленного в их сознание.

Совещание близ Финдлейтер Темпл закончилось. Мужчины построились повзводно и по команде бросились к грузовикам.

Очередная ночная кампания "Черного легиона" началась.

Через некоторое время к темному заброшенному пустырю в окрестностях Детройта подъехали два головных автомобиля. Остальные, по-видимому, застряли у разводного моста через реку Руж.

Семеро спрыгнули на землю и стали негромко переговариваться, то и дело поглядывая в сторону дороги. Ждали остальных, и прежде всего автомобиль с черными балахонами, веревкой и прочим линчевательским реквизитом.

— Сдается мне, они заблудились, — проговорил "полковник" Гарвей Дэвис, обращаясь к соседу — долговязому созданию с острым крысиным лицом. И, повернувшись к плотному крепышу, стоявшему сзади, приказал:

— Дин, давай его сюда!

В руках Дина появилось по пистолету, и он направился к одному из автомобилей.

— Пул! Вылезай!

На землю спрыгнул и тотчас оказался в плотном кольце молодой рабочий.

— Слушай, Пул, в последнее время ты что-то стал частенько побивать свою жену. А теперь она в больнице: у нее сломано ребро, — сказал "полковник".

— Вы ошибаетесь. Я не бью ее. А в больнице она потому, что ждет ребенка, — возразил Пул.

Но "полковника" явно не интересовало, что скажет Пул. Он дал Дину условный знак и тот, бешено нажимая сразу на два спусковых крючка, выпустил в жертву восемь пуль. Еще три добавил его спутник Урбан Ли.

Чарльз Пул, член профсоюза в Детройте, упал мертвым.

Машины тронулись в обратный путь.

Вернувшись в город, убийцы зашли в пивной бар и выпили в честь "хорошо проведенного дела".

"Держите язык за зубами, иначе вы получите то же, что и этот Пул, — сказал на прощанье "полковник", и все разошлись по домам.

Через десять дней, 22 мая 1936 г., об этом событии сообщили газеты. Трагедия взволновала тысячи американцев. О "Черном легионе", за которым волочилась трехлетняя цепь кровавых преступлений, узнали все. Члены этой подпольной организации наряжали себя в черное облачение и напяливали на головы балахоны с зловещим изображением черепа и костей. Допрос шестнадцати убийц Чарльза Пула показал, что "Черный легион" был ярко выраженной политической организацией, объявившей крестовый поход против коммунистов, негров, католиков, евреев и иностранцев. Организация была построена на полувоенной основе и действовала в промышленных районах, заручившись поддержкой отдельных представителей власти.

Жители штатов Мичиган, Огайо и других, которых терроризировал легион, узнали, наконец, организаторов многочисленных убийств, избиений плетью, взрывов бомб в помещениях профсоюзов, поджогов рабочих жилищ, распространения провокационных листовок, преступлений, оставшихся неразгаданными в течение более чем трех лет.

Джон Беляк, молодой и энергичный активист АФТ, был найден изрешеченным пулями 15 марта 1934 г. посреди дороги в десяти милях от Монро (штат Мичиган). Накануне этого злодейского убийства он организовал удачную забастовку — предприниматели вынуждены были уступить и согласиться на увеличение заработной платы.

Вечером, перед тем как уйти из дому, Беляк сказал жене, что у него назначена встреча с Биллом Муром, десятником, считавшимся среди членов профсоюза человеком самого консервативного склада ума. Как стало известно позже, в тот же день Билл Мур принимал участие в очередной сходке "Черного легиона".

Весной 1935 года рабочие Детройта выдвинули кандидатуру своего товарища Мориса Шугара на пост главного судьи города. Здесь впервые сложился широкий пролетарский фронт из рабочих местного отделения АФТ, коммунистов, независимых профсоюзов и большинства других рабочих организаций.

Заключительный этап предвыборной кампании должен был проходить 30 марта в здании Северной школы. Городской отдел образования отказался сдать помещение рабочим, мотивируя свое решение тем, что на митинге "будут принимать участие коммунисты". После острой борьбы либеральный городской судья издал судебное постановление, которое предписывало отделу образования разрешить рабочим провести свою кампанию в зале школы.

В тот же вечер, когда рабочие собрались в школе, члены "Черного легиона" организовали тайную встречу и разработали план действий. Один отряд должен был отправиться в рабочий квартал и предать огню жилища рабочих. Другой получил задание сорвать митинг. Двум легионерам поручили перерезать электрические провода, в то время как шестеро должны были войти в зал и забросать его бомбами с зловонными газами, когда погаснет свет. Были приготовлены фальшивые листовки, которые решили разбросать в зале во время всеобщего замешательства.

Первый отряд выполнил всю операцию до конца. Во всем остальном план провалился из-за незадачливости его исполнителей: были перерезаны по ошибке резервные провода. На следующий день сторож школы сообщил об этом Шугару и передал ему пачку листовок, найденных им в школе. Листовки были провокационными и предназначались для дискредитации коммунистов и рабочего кандидата. В них говорилось:

"Товарищи! Подымайтесь против капиталистического правительства! Сбрасывайте хозяев, убивайте тиранов! Неужели вы хотите жить, как скоты, и получать пинки от капиталистов до самой могилы? Их нужно доконать прежде, чем они сделают это с вами.

Негры! Подымайтесь против ваших белых угнетателей! Все мы равны, и вы имеете право на равные возможности с белыми. Мы даем вам эту возможность. Чтоб внести свой вклад, вы должны избрать Мориса Шугара главным судьей. Это позволит нам вести борьбу изнутри, чтобы уничтожить эту ненавистную форму правления.

Коммунистическая партия Америки".

После этого каждый раз, когда городской комитет по делам образования отказывался предоставить рабочим помещение школы, он ссылался на эти "коммунистические" листовки, хотя последние были очевидным подлогом.

В одном из своих обращений после разоблачения "Черный легион" писал:

"Все патриоты Америки должны объединиться, чтобы отразить ужасную угрозу коммунизма. И так уже, благодаря тонким интригам коммунистов, на любого антикоммуниста поглядывают с подозрением. Безвинные люди брошены за решетку, мужественных полицейских увольняют с работы, и вот, хорошо налаженная организация, выполнявшая задачи, от которых отмахивалось правительство, разбита…

Но ответьте, почему это так много граждан считают своим долгом вступить в эту организацию? Да потому, что с тех пор как мисс Перкинс стала министром труда, ни один иностранный смутьян не был выслан из страны! Оно и понятно — ведь правительство поддерживает колледж "Содружество народов" — школу коммунистической подготовки в Арканзасе!"

Каждый вступавший в организацию приносил торжественную клятву. О социальной принадлежности ее членов и их умственном горизонте лучше всего говорят ее содержание, тон и стиль:

"Именем воздающего бога и карающего дьявола, силами света и тьмы, добра и зла, под черным сводом неба — символом расплаты — освящаю мое сердце, мозг и члены и клянусь силами неба и ада отдать всего себя служению под началом командиров, и никакая опасность не помешает мне выполнять их приказы.

Я буду делать все, что в моих силах, для того чтобы уничтожить анархистов, коммунистов, католиков и их соучастников.

Я торжественно клянусь, что не предам товарищей, но скорее дам подвергнуть себя всем мукам, какие только может придумать человек, чем нарушу хотя бы одно слово из этой клятвы. Если же я нарушу ее, я буду молить воздающего бога и карающего дьявола вырвать из моей груди сердце и сжечь его в серном пламени, размозжить голову и разбросать мозг по земле, распороть живот и кишки скормить стервятникам.

Пусть раздробят камнем мои члены и искромсают на мелкие части, чтобы стервятники могли съесть их.

И, наконец, пусть душу мою предадут мукам, а тело бросят в расплавленный металл, чтобы горело в адском пламени, и пусть муки мои будут длиться вечно во имя бога, нашего создателя, аминь".

Несмотря на то что деяния "Черного легиона" всплыли на поверхность, эта организация не была ликвидирована, а, несколько видоизменившись, продолжала функционировать. К тому же скоро стало известно о существовании целого сонма террористических организаций, действовавших в разных концах страны: "Серебряные рубашки", "Крестоносцы", "Партия христиан Уильяма Пелли" и многие другие.

В Мичигане помимо "Черного легиона" орудовали "Рыцари на колеснице" — организация, действовавшая под лозунгом "борьбы с коммунизмом и укрепления основ гражданственности". Рабочие города Линкольн-Парк подозревали, что террористы из этой организации убили 22 декабря 1933 г. Джорджа Марчука — секретаря местного профсоюза.

В том же штате в 1937 году появились новые организации виджилянтов, созданные по инициативе местных активистов республиканской партии и руководителей постов Американского легиона. В Гранд-Рапидсе они открыто призывали создать специальные вооруженные силы, которые были бы независимы от милиции штата и единственной обязанностью которых было бы подавление забастовок. В Флинте виджилянты создали Лигу закона и порядка, подчинившую себе городской совет и поставившую на пост шефа полиции угодного себе человека. В Монро мэр вооружил толпу, которая изгнала активистов Конгресса производственных профсоюзов из города и рассеяла рабочие пикеты у завода компании "Рипаблик стил плант".

Тридцатые годы были периодом значительного усиления центральной власти. В обстановке чрезвычайного замешательства и разочарования, которые охватили страну во время кризиса, нужна была энергичная централизующая сила, и Рузвельт как нельзя лучше воспользовался столь ценной в условиях этой страны возможностью. Наделенный громадными полномочиями, президент проводил в жизнь мероприятия, исходившие прежде всего из интересов монополистической буржуазии, но которые не могли не учитывать в тот период интересов рабочего класса — от этого зависела судьба американского капитализма. Массы городской мелкой буржуазии были предоставлены самим себе, хотя они пострадали от кризиса не меньше, если не больше, чем рабочие. Поскольку с рабочим классом больше уже нельзя было не считаться, за ним было признано право на организацию, на забастовку, на коллективный договор и социальное обеспечение.

Социальные мероприятия федерального правительства крайне раздражали мелких буржуа. Они не находили никакого объяснения тому, что они — "признанный историей оплот демократии и американизма" — задыхаются в крысиной индивидуалистической гонке конкуренции, в то время как правительство отступает перед коллективным напором рабочих и улучшает условия их жизни. Неслыханным с их точки зрения было также энергичное вмешательство правительства в экономику. В этом причина массового виджилянтизма тридцатых годов.

На Севере и Юге, Востоке и Западе — всюду действовали виджилянтские организации. В знакомом нам уже Сиэтле комитет бдительных был организован, когда моряки объявили забастовку в 1936 году. Комитет издал особый бюллетень, который следующим образом инструктировал своих членов:

"Приготовьтесь действовать с жестокостью, когда в этом будет надобность. Помните, ничто не охлаждает так быстро пыл толпы, как хладнокровная зверская жесто кость, совершаемая быстрой, смелой и тренированной рукой.

Неплохо запастись консервированными продуктами и оружием для членов вашей семьи и позаботиться о том, чтобы ваша семья находилась где-нибудь в надежном помещении, вместе с семьями ваших товарищей по подразделению. Договоритесь заранее с женой или родственниками о месте встречи на случай, если ваш дом будет разрушен или отрезан".

Опрос общественного мнения в августе 1937 года показал, что виджилянтизм имел широкую опору. На вопрос: "Одобряете ли вы деятельность граждан, называемых виджилянтами, которые появились в последнее время в районах забастовок" — положительный ответ дали 22 % опрошенных в штатах Новой Англии, столько же в среднеатлантических штатах, 28 % — в штатах Центрального Запада, 31 % — на Юге, 19 % — в районе Скалистых гор, 34 % — в тихоокеанских штатах.

Вместе с неожиданной смертью Ф. Рузвельта, последовавшей незадолго до конца второй мировой войны, закончился тринадцатилетний период реалистического курса в американской политике. Советские и американские солдаты на Эльбе еще обменивались импровизированными сувенирами, а в Вашингтоне уже с волнением ждали первого испытания атомной бомбы и всерьез обсуждали возможность войны с Советским Союзом. В послании конгрессу 6 сентября 1945 г. преемник Рузвельта — Трумэн настаивал на введении всеобщей воинской повинности.

Во внешней и во внутренней политике снова, как и после первой мировой войны, возрождался дух мелкобуржуазного догматизма или то, что американский социолог Д. Белл называет "классическим стилем" американской политики. "Стремление к "действию", к достижению желаемого результата во что бы то ни стало — вот главная черта американской традиции. Морализирование на тему о грехе и греховной природе человека мешает видеть социальные причины наших неудач… Американцам никогда не приходилось учиться искусству ждать, рассчитывать исторической меркой… До сих пор имеется мало свидетельств того, что американская внешняя политика направляется чувством истории и точным учетом социальных факторов", — констатирует Д. Белл.

Идеология американского правящего класса до сих пор еще не вполне достигла той степени утонченности и гибкости, которая в иных капиталистических странах дает широкую свободу политического маневра и наилучшим образом обеспечивает интересы системы. Это — догматическая идеология, ее арсенал состоит из одной безнадежно устаревшей метафизической, мелкобуржуазной по происхождению идеи об исключительности американского образа жизни и его "всемирно-исторической роли". Тем не менее эта примитивная мысль по-прежнему служит священным руководством к действию для американских политических деятелей, которые возвели ее в ранг универсального закона истории.

Крайняя агрессивность американской внешней политики послевоенного периода была естественным продолжением такой же крайней агрессивности правительства по отношению к оппозиции. Федеральное бюро расследований, Комитет палаты представителей по расследованию антиамериканской деятельности и Комитет Сената под председательством Маккарэна предприняли травлю "коммунистических агентов" с той первобытной грубостью и с тем лицемерием полуцивилизованных иезуитов, какими отличаются только органы национальной безопасности в США.

Осенью 1947 года перед Комитетом палаты представителей по расследованию антиамериканской деятельности предстали десять видных актеров и деятелей Голливуда. Их обвинили в пропаганде "коммунистических взглядов" посредством кино и присудили к тюремному заключению и штрафу.

В 1947–1948 годах министерство юстиции и Комитет палаты представителей по расследованию антиамериканской деятельности начали в широких масштабах составление "черных списков". В течение двух лет в них оказалось 768 различных общественных и профсоюзных организаций.

20 июля 1948 г. двенадцать лидеров Коммунистической партии Америки, в том числе Ю. Деннис, В. Томпсон и У. Фостер, были арестованы по обвинению в участии в "заговоре" с целью "свержения правительства США силой". Девять месяцев продолжалось судилище, на котором вся аргументация в пользу обвинения состояла из цитат, выуженных из работ теоретиков марксизма, а свидетели обвинения были набраны из ренегатов и платных агентов ФБР. Но самым беспрецедентным событием судебного процесса было вынесение приговора, отправившего за тюремную решетку шестерых защитников обвиняемых.

В августе 1950 года был принят закон Маккарэна, по которому "агенты иностранной державы" — формулировка, которая позволяла самое широкое толкование, — должны были зарегистрироваться как таковые. За отказ от регистрации виновные подлежали тюремному заключению сроком до десяти лет и штрафу.

"Отец атомной бомбы" Роберт Оппенгеймер был снят в 1955 году со всех своих постов и обвинен в нелояльности. Инквизиторы повели расследование дела знаменитого физика, заключавшегося в "оппозиции созданию водородной бомбы и связях с коммунистами". Хотя судьям не удалось доказать вины Оппенгеймера, он не был реабилитирован ввиду "доказанной существенной испорченности его характера" и "связей с известными коммунистами… которые далеко выходили за разумные пределы осторожности и сдержанности".

Когда знакомишься с обстоятельствами дела Оппенгеймера и читаешь нравоучительные речи его высоконевежественных судей, на ум невольно приходит "Современная идиллия" великого сатирика Салтыкова-Щедрина. "Я знаю, — заявляет один из главных ее персонажей, — что система, допускающая пользование услугами заведомых прохвостов в качестве сдерживающей силы относительно людей убеждения, существует не со вчерашнего дня. Из человека — положим, заблуждающегося, но в идейном смысле все-таки возвышающегося над общим уровнем, делают загадку, и угадывание этой загадки предоставляют прохвосту… Разве невежественный прохвост может возвыситься до постижения… сложных и трудных явлений. — Нет, он только будет выкрикивать бессмысленное слово и, под его защитою, станет сваливать в одну кучу все разнообразие аспираций человеческой мысли".

"Сейчас, когда нам угрожает тысяча ловушек техники и механизация человека, мы должны больше, чем когда-либо, требовать свободы личности, а не подчиняться слепо и безоговорочно тому, что обычно считается правильным и несомненным, — говорил своим судьям Оппенгеймер. — Больше, чем когда-либо, мы должны заботиться о человеке. Мы видим настойчивую необходимость в новых связях между людьми. Я боюсь того, что мы переживем: мы живем в домах и не знаем соседей, все мы чужды друг другу. Мы должны избавиться от скрытничанья и больше доверять людям".

Патологический, преувеличенный страх перед "коммунистической угрозой" парализовал моральный дух американцев. В стране устанавливалась система всеобщей слежки. Выросли целые легионы платных и добровольных соглядатаев, тайно следивших за умонастроением и образом мыслей американцев в тысячах учреждений. В одном лишь государственном департаменте в 1955 году действовало более тысячи осведомителей; циркуляр государственного секретаря от 15 апреля 1954 г. вменял всем служащим госдепартамента в обязанность информировать администрацию о настроениях друг друга.

"Страна, которая, подобно древним Афинам, смотрит на прихлебателей, паразитов, льстецов, как на исключения, противоречащие народному разуму, как на юродство, — такая страна есть страна независимости и самостоятельности, — писал К. Маркс. — Народ же, который, как все народы доброго старого времени, право думать и высказывать истину предоставляет только придворным шутам, может быть только народом зависимым и обезличенным".

Существенным недостатком современных американских социологических исследований правого экстремизма в США является резкое различие, которое они проводят между правыми движениями и официальным правопорядком. Такие американские социологи, как Д. Белл, С. Липсет, Т. Парсонс, Д. Рисмен, Р. Хофстадтер, склонны недооценивать значение того факта, что плоть и кровь американской государственной системы — целая армия правительственных служащих и политических деятелей самых разных рангов — несет в себе богатый запас наследственных признаков домонополистической эпохи. Мелкобуржуазный взгляд об исключительности американской общественной системы все еще определяет образ мыслей этих людей, что безусловно проявляется в том, какими методами они защищают интересы буржуазной системы в целом и крупного монополистического капитала в особенности. Новейшая история Соединенных Штатов Америки доказывает, что эти интересы защищаются догматически, на мелкобуржуазный манер "прямого действия", сильно напоминающий тактику фашистских режимов.

В наиболее полном виде эти методы проявились в нынешнем столетии дважды, и каждый раз они были вульгарной, панической реакцией мелкобуржуазного ума на очередной успех социализма; первый раз — реакцией на победу Октябрьской революции в России ("красная паника") и второй раз — реакцией на появление после второй мировой войны целого ряда стран, пошедших по пути строительства социализма.

Американский политический порядок похож на раздвижное кресло: в одно время он может быть террористической диктатурой, в другое — буржуазной демократией классического типа. Все зависит от обстоятельств.

Иное дело — Европа. История итальянского и немецкого фашизма доказывает, что установление террористического режима в европейской обстановке требует в качестве обязательного условия полной ликвидации прежнего политического порядка со всеми его буржуазно-демократическими институтами и учреждениями.

Соединенные Штаты Америки — страна чрезвычайно плодовитая на мелкобуржуазные движения фашистского типа. Для послевоенного периода это так же верно, как и для предыдущего, который мы уже рассмотрели.

"Джентльмены, вы альфа и омега Америки, вы согласитесь со мной, что угроза коммунистической опасности велика как никогда. Времени осталось мало. Мы еще не погибли, но уже стоим на решающем распутье", — так охарактеризовал современный политический момент Роберт Уэлч на учредительном заседании "Общества Джона Бэрча" 8 декабря 1958 г.

"Железный малый" Голдуотер, так же как и Уэлч, не питает никаких иллюзий относительно смысла происходящих в мире событий. Он смотрит на ядерное оружие с сугубо практической точки зрения и в одном из своих сочинений всерьез развивает мысль об атомной бомбе как прогрессивной вехе военной истории. Тем не менее проблемы внутренней политики по-прежнему "терзают" правых экстремистов. "Москва внушает мне меньше страха, чем Вашингтон и центральное правительство", — признается Голдуотер, мечтающий отсечь от континента весь восточный район страны и пустить его по воле волн.

"Хотя политическая жизнь в Америке редко сотрясалась острыми классовыми конфликтами, она постоянно служила ареной для необычайно рассерженных умов", — пишет Р. Хофстадтер. В настоящее время в Соединенных Штатах существует до двух тысяч преимущественно мелких ультраправых организаций. Поскольку они не отличаются друг от друга принципиально, достаточно будет остановиться на самой крупной из них — "Обществе Джона Бэрча".

"Из всех демагогов, когда-либо появлявшихся на политической арене Америки, Уэлч наиболее бесцветен, наиболее скрытен, наиболее уязвим, — пишет М. Шервин, автор специального исследования о движениях американских ультра. — И все же там, где он выступает со своими речами, происходит резкое размежевание людей на два враждебных лагеря".

Уэлч — "человек дела". "Одно из двух: или работать, или петь с русского голоса" — вот политическая "мудрость", которую он настойчиво внушает своим последователям. Считающий демократию "обманом", Уэлч построил организацию на началах военной дисциплины и наделил себя непререкаемой властью.

Излюбленная тактика бэрчистов — проникать в любую организацию для распространения своих взглядов. На церковных митингах, политических собраниях и публичных форумах фигура бэрчиста, дающего "достойную отповедь" предыдущему "прокоммунистическому" оратору, не редкость. Поскольку они давно уже махнули рукой на Вашингтон как на "прибежище предателей, деморализованных коммунистической пропагандой", каждая политическая акция федерального правительства, если она продиктована сколько-нибудь трезвыми соображениями, встречается ими в штыки. Они организовывают шумные кампании и митинги "по борьбе с предательским совещанием в верхах" или "с предателями, живущими на государственный счет", или "за привлечение к ответственности Эрла Уоррена" и т. д. Политические деятели и редакторы газет, считающие своим долгом выступать против экстремизма, часто находят среди своей корреспонденции письма бэрчистов, полные глупейших нравоучительных сентенций или угроз. Помимо писем бэрчисты используют телефонные разговоры, которые дают, по их убеждению, больший психологический эффект.

Политические деятели в Вашингтоне нередко получают так называемые "вразумляющие открытки" бэрчистов. В 1960 году государственный секретарь К. Гертер получил открытку следующего содержания: "Кастро — коммунист, Трухильо — антикоммунист. На чьей вы стороне?" Накануне планировавшегося парижского совещания в верхах президент Эйзенхауэр получил открытку с прямой угрозой: "Уважаемый президент Эйзенхауэр, если вы поедете, то лучше не возвращайтесь". "Одно из многих прискорбных обстоятельств в борьбе со злом, угрожающим нашей цивилизации, состоит в том, что быть слишком цивилизованным для нас равнозначно, поражению", — заявил Уэлч в ответ на возражения некоторых бэрчистов по поводу слишком угрожающего тона письма к президенту.

Каждый месяц члены "Общества Джона Бэрча" заполняют придуманные Уэлчем отчетные бланки, дающие представление о проделанной бэрчистом работе. Лидеры местных организаций отправляют их затем в штаб-квартиру Уэлча в Бельмонт (штат Северная Каролина). Уэлч любит подчеркивать, что он проводит много времени за изучением этих отчетов.

"Для какой-нибудь деятельной дамы из Вишиты (штат Канзас) или независимого фабриканта водопроводных труб из Северной Каролины "Общество Джона Бэрча" дает прекрасную возможность вносить ежедневно свой посильный вклад в дело борьбы с "коммунистами"", — пишет американский исследователь движения правых в США А. Уэстин.

Как и все прочие движения правого толка, бэрчисты выступают в роли "нравственных реформаторов", причем многие из рядовых бэрчистов искренне верят в полезное значение их деятельности. "Главная цель "Общества Джона Бэрча", о которой не стоит забывать его членам, — постоянно "учит" Уэлч, — состоит в том, чтобы всеми способами, как личным примером, так и наставлением, содействовать тому, чтобы вернуть нравственным ценностям их высший смысл как руководства для поведения отдельных людей и целых наций".

Участие в организации, где все придерживаются одинаковых взглядов и постоянно доказывают готовность постоять за них любой ценой, где все производят внешнее впечатление людей нравственно цельных и морально безупречных — впечатление очень выгодное на общем фоне упадка нравов, — наполняет жизнь многих американцев смыслом и значением. В организации, как им кажется, они обретают душевное равновесие, которого их лишило общество, похоронившее личную инициативу и независимый индивидуализм буржуа. Американские социологи М. Чеслер и Р. Шмук, наблюдавшие в декабре 1961 года деятельность одной из местных групп правых на Среднем Западе, пишут, что на собраниях члены группы ведут себя непринужденно, естественно, как правило, преисполнены самых дружеских чувств друг к другу. Они приятельски хлопают друг друга по плечу и обмениваются крепкими "мужскими" рукопожатиями при встрече, с живейшим интересом расспрашивают друг друга о делах.

Но поскольку этический идеал правых заимствован из предыдущей эпохи, их движение неизбежно ведет к лицемерному иезуитизму и террору. Суровая этическая самодисциплина пуританской общины была органической формой определенных общественных отношений. Чтобы следовать пуританским принципам в условиях современной Америки, нужно обладать не только исключительной ортодоксальностью, но и незаурядной решимостью, способностью противостоять соблазнам нового века. Поскольку такие личности встречаются всегда в виде исключения скорее, чем правила, личная неспособность рядового представителя правых к суровой самодисциплине из чисто идеальных побуждений подсознательно компенсируется перенесением предъявляемых к нему этических требований на инакомыслящих. Вся сумма энергии, необходимой для сознательного самоограничения, обрушивается на других, благодарящему достигается успокоительное чувство выполненного долга. В этом реакционный смысл терроризма и нетерпимости в Америке нынешнего столетия.

"Общество Джона Бэрча" пока еще не предпринимает широких террористических акций, для этого оно слишком немногочисленно и непопулярно. Многочисленные идеологические конфликты, в которые вступают его местные отделения, разбросанные в Южной Калифорнии, Техасе и на Среднем Западе, с учреждениями и лицами либерального направления, не завершаются поэтому террористическими расправами. Но поскольку отсутствует возможность преодолеть разрыв между идеалом и действительностью жестким волюнтаристическим действием, каждый конфликт превращается в крошечную провинциальную трагикомедию, персонажи которой делают страшные разбойничьи ужимки, но не производят должного эффекта.

Американский социолог А. Бройлз характеризует эти конфликты по 1) тону; 2) преследуемой их участниками цели; 3) характеру эволюции конфликта и 4) характеру его завершения.

1) Поскольку определенная группа правых видит в антагонистической группе, попирающей "святые этические ценности", людей, которые преследуют незаконные цели незаконными средствами, она считает себя вправе не брезговать никакими средствами для достижения собственных целей.

2) Из догматического характера идеологии правых вытекает крайняя нетерпимость к противной стороне. Считается, что цели противной стороны настолько несовместимы с целями правых, что нет решительно никакой надежды на соглашение Поэтому вся кампания преследует только пропагандистские цели.

3) Конфликт разражается, как только одна сторона разоблачает "подлинные" замыслы другой. Следует взаимный обмен крайне резкими выпадами, накал страстей возрастает с лавинообразной быстротой.

4) Неожиданно конфликт заканчивается на самой высокой ноте и к нему больше не возвращаются. Обе стороны отходят на исходные позиции, поздравляют себя с "победой" и готовятся к новой борьбе.

Правые отличаются феноменальным самомнением. Они ведут себя, как люди, открывшие абсолютную истину, и высокомерно презирают тех, кто неосмотрительно поднимает их на смех.

Воистину, они достигли той степени блаженства, о которой может только мечтать философ, одолеваемый вечными сомнениями, — на все "проклятые вопросы века" у них всегда наготове прямой и ясный ответ. Мировоззрение правых заключается в том, что земной шар, если не вся вселенная, кишит мириадами "коммунистов", плетущих бесконечные сети заговоров. Их мышление имеет поразительное сходство с мышлением первобытного человека, который, населив мир сонмами духов, любое явление природы объяснял их деятельностью, так что никакая загадка не могла поставить его в затруднительное положение.

Социальной опорой правых движений являются живые носители тех форм производства, которые отодвигаются капиталистическими корпорациями на задворки общества. Но у правых есть богатые покровители. "Почти аксиоматично то, что в Америке любое движение находит себе поддержку какого-нибудь миллионера, а создание эффективного пропагандистского аппарата требует не такого уж большого количества миллионеров", — пишет С. Липсет.

Банкирами правых являются, как правило, новые богачи — "выскочки", выдвинувшиеся в периоды хорошей конъюнктуры. "Новое богатство, — пишет С. Липсет, — в большинстве случаев стремится усвоить экстремистскую идеологию и крайне консервативные экономические доктрины. Так происходит потому, что тот, кто сам сделал свои деньги, не уверен, что сможет сохранить их, в отличие от тех, кто приобрел богатство по наследству".

В правых организациях принимают также весьма активное участие многие высшие офицеры. Технический прогресс ведет к тому, что в системе управления американскими вооруженными силами исчезает старый классический тип офицера, при выработке стратегических решений опирающегося на военный опыт. Электронно-вычислительные машины и строгий математический анализ, дающие возможность наиболее оптимального выбора, требуют новых людей, не обязательно имеющих военное образование. Солдафонская неповоротливость "медных касок" мешает им приспособиться к быстро меняющимся условиям современной жизни, они объявляют войну новизне и вливаются в шеренги правых.

Соединенные Штаты Америки — классическая страна противоречий. Одно из самых резких ее противоречий — это противоречие идеализма и рационализма в национальном характере американцев. Это противоречие является характерной чертой современных правых движений в США.

До сих пор мы не останавливались на рационализме янки, как на существенной черте его характера, а больше говорили о его идеалистических представлениях, об его исключительной приверженности идеям так называемого американизма. Но если бы мы ограничили себя только выяснением метафизических представлений янки, нам было бы все же непонятно, почему движения правых в США носят такой хронический характер. Чтобы объяснить происхождение американской мифологии, мы пользовались историческим материалом массовой колонизации на Североамериканском континенте. Для того же, чтобы объяснить своеобразие американского рационализма, следует сделать политэкономический анализ личности янки.

Янки представляют собой чистый продукт меновых отношений. "Как материализация всеобщего рабочего времени, — писал К. Маркс о свойствах товара, — он должен быть однородным и способным представлять только количественные различия". Полное и последовательное развитие меновых отношений в буржуазном обществе требует самым естественным образом такой же однородности и от человеческих личностей. В Европе этот метаморфоз личности, подобный метаморфозу товара, не имел места. Иное дело — Североамериканский континент.

Помимо того факта, что туда в свое время устремились более или менее сложившиеся буржуазные типы личности, они, как об этом уже говорилось, были носителями примитивной культуры и, следовательно, обладали большой способностью к качественному превращению. В этих исключительных условиях проявил себя закон развития, действующий, как правило, в органической природе. Согласно этому закону, все переходы на высшую ступень организации осуществляются низкоорганизованными представителями исходной группы. Человек, например, произошел не от совершенной человекообразной обезьяны, какую и сейчас можно увидеть в зоопарке, а от существовавшего в доисторические времена низкоорганизованного дриопитека.

Первобытная стихия, с которой пионеры вступали в конфликт, сыграла роль штамповальной машины, разбивавшей старые психофизические стереотипы, как негодные к обращению монеты, в то время как меновые отношения чеканили из полученного полуфабриката современные психофизические комплексы.

Благодаря особым условиям, в которых происходило развитие буржуазной личности в Соединенных Штатах Америки, янки является самым современным из всех существующих вариантов буржуазной личности и превосходит европейского буржуа не только величиной своих пороков, но и величиной достоинств.

Отличительная черта этой личности состоит в том, что в практической деятельности она ко всему подходит с рационалистической меркой.

Подобно тому как в процессе исторического развития огромное разнообразие потребительских вещей, каждая из которых носила на себе неповторимую печать индивидуальности ее творца, было в конце концов сведено к простейшей категории меновой стоимости как к общему знаменателю, так и огромное разнообразие социальных типов личности, каждая из которых носила неизгладимый отпечаток какой-то прошедшей эпохи, какой-то местности, какого-то племени, какой-то касты, какого-то вероисповедания, то есть весь исторический спектр типов личности от пещерного человека до блестящего аристократа феодальной эпохи. — все это было сведено в американских условиях к личности янки как к простейшей категории, обладающей абстрактной всеобщностью. В практической жизни янки и смотрят друг на друга как на меновые стоимости разной величины и об интересующем их человеке спрашивают без обиняков: "Сколько он стоит?" [6]

Точно так же любая разновидность труда в глазах янки не имеет особых индивидуальных отличий, его представление о нем являет высшую степень абстракции.

"Безразличие к определенному виду труда, — писал К. Маркс, — соответствует общественной форме, при которой индивидуумы с легкостью переходят от одного вида труда к другому и при которой какой-либо определенный вид труда является для них случайным и потому безразличным. Труд здесь, не только в категории, но и в действительности, стал средством создания богатства вообще и утратил свою специфическую связь с определенным индивидуумом. Такое состояние в наиболее развитом виде имеет место в самой современной из существующих форм буржуазного общества — в Соединенных Штатах".

В понятии "бизнес" для янки поглощаются все разновидности человеческих занятий: спекуляции биржевика, деятельность президента и импровизации артиста. С другой стороны, ему совершенно чужда европейская профессиональная кастовость, он не имеет ни малейшего понятия о так называемых "почетных" и "непочетных" видах труда. ("Равенство и равнозначность всех видов труда, поскольку они являются человеческим трудом вообще, — эта тайна выражения стоимости, — писал К. Маркс, — может быть расшифрована лишь тогда, когда идея человеческого равенства уже приобрела прочность народного предрассудка".)

Само американское буржуазное общество также представляет собой материальную абстракцию — чистое воплощение отвлеченного от всех случайностей и наслоений предыдущей истории итога прогрессивного развития, субстрат рационально упорядоченной общественной материи. Это — хаос всемирной истории, сведенный к высонеорганизованному экономичному механизму, складывающемуся из предельно простых элементов.

Этот-то рационализм янки и есть тот десяток нулей, который существенно отличает его от первобытного человека. Первобытный человек, пресмыкавшийся перед природой, должен был попасть в классовую среду, чтобы ощутить собственное с природой противоречие. Но это ощущение было крайне опосредствовано, оно сильно исказило его представление о действительном мире. В отличие от первобытного человека янки ощущает это противоречие непосредственным образом. Это проявляется в его совершенно осознанном и безостановочном стремлении к рационализации каждой мелочи в своей практической жизни. Рационализм янки — это существенная волевая деятельность современного типа.

Американцы — воинствующие новаторы, они чрезвычайно охочи до нововведений. Внутри буржуазного принципа они способны ставить самые смелые эксперименты, на которые, не решится буржуазная Европа. В этом один из секретов динамизма американской капиталистической системы.

Широко пользуясь возможностями науки как новой производительной силы, предприниматели и менеджеры в стремлении к максимальной эффективности производства, сулящей максимальную прибыль, энергично внедряют новые технические средства, приемы, формы и методы организации производства. При этом от производства решительно отстраняются люди, связанные со старым производственным процессом, если они перестают соответствовать новым требованиям. Поскольку все подчиняется требованию рационализма, привилегии, основанные на старых заслугах того или иного лица, родственные связи или положение в обществе — все это не имеет никакого значения для того, кто принимает решение об увольнении.

Жесткий рационализм в условиях американского общества служит источником глубокого недовольства для тех, кто не поспевает за быстролетящей колесницей технического прогресса. Они обращаются к старым лозунгам, чтобы своей злобной зависти к счастливым седокам придать видимость благородного негодования.

Как уже было сказано выше, политический порядок в США имеет свои "лунные фазы" — два разных лика, периодически сменяющих друг друга. Можно сказать, что американское государство — это государство-оборотень.

В Веймарской Германии, где была ослабленная проигранной войной буржуазия, непрочный политический порядок и глубокий идеологический раскол между противоположными классами, фашисты пришли к власти как ставленники финансовой олигархии, способные репрессиями и мифом о явном предначертании арийской расы ликвидировать опасную идеологическую брешь. Но в Соединенных Штатах Америки, где "стопроцентный американец" возводится в национальный эталон, где официальная государственная идеология и без того имеет мифологический стержень, фашисты в сущности ломятся в открытую дверь.

Наконец, в то время как рационализм в этой стране рассматривается как высший критерий правильности любого нововведения, программы правых пронизаны крайним иррационализмом. "Я хочу прожить жизнь не прекословя, но только не прекословя мудрости наших предков", — заявляет один из "интеллектуалов" американского экстремизма Бакли.

Неспособные понять настоящего, правые с бесцеремонной настойчивостью ортодоксов пытаются открыть священные склепы истории и населить мир легендарными мертвецами.