Суд последней надежды

17

Честность и справедливость не нужны никому в такой мере, как обитателям тюрем, нарушившим закон. Когда такой человек возвращается в общество, он должен жить в уважении к закону и справедливости. И этим надо руководствоваться и вне стен тюрьмы. Поэтому всем нам важно знать хоть что-то о тюрьмах, их обитателях и надзирателях, о тех специфических проблемах человеческого поведения, связанного с изоляцией от общества.

Тюремное сообщество большей частью представляет собой странный конгломерат людей, которым приходится жить в переполненном помещении в предельно тесной физической близости друг к другу.

Строя дом, вы прикидываете, во сколько он вам обойдется. И любой хороший подрядчик скажет вам, что как бы вы себе это ни представляли, как бы ни урезали расходы, как бы ни изворачивались, квадратный фут пространства, если вы, конечно, хотите иметь нормальное строение, обойдется вам не меньше определенной суммы.

То же самое можно сказать о любой тюрьме, исправительном заведении или любом учреждении под строгой охраной, учитывая, конечно, что сооружение обходится в астрономическую сумму, ибо на возведение его идет первоклассный бетон и сталь и необходимо обеспечить надежную защиту камер и коридоров и всего пространства тюрьмы.

В результате практически ни один штат не может позволить себе сказать: «Мы решительно против того, чтобы наши тюрьмы были переполнены. Мы должны что-то с этим делать. Да, тюрьмы, как правило, быстро наполняются, что ведет там к росту преступности. Так что давайте обретем перспективу и построим тюрьму, которая будет служить обществу десять, пятнадцать или даже двадцать лет».

На деле же, когда возникает абсолютная необходимость в возведении такого сооружения, траты сводятся к минимальному пределу, что позволяет лишь несколько разгрузить перенаселенность тюрьмы. Значит, через несколько месяцев снова возникнет та же проблема скученности, но в течение нескольких лет ничего не удастся сделать, потому что раздаются разговоры: «Мы только что вывернули карманы, чтобы модернизировать тюрьму. Да что этим заключенным нужно — клубы с шампанским?».

В большинстве крупных штатов предпринимаются попытки развести заключенных по разным типам тюрем. Для рецидивистов должна быть одна тюрьма строгого режима. Одна для осужденных в первый раз. Одна для тех, к которым можно не применять особо строгие меры охраны. Это всего лишь прекрасный теоретический замысел, который мог бы принести и практические результаты, если бы не было проблемы перенаселенности тюрем.

Совершенно ясно, что когда новичок, впервые попавший в тюрьму, встречается с опытными преступниками, он быстро теряет все свои моральные установки.

Одним словом, пока тюрьмы будут оставаться переполненными, новички будут выходить из них куда более подготовленными преступниками, чем до того.

Не подлежит сомнению, что общество делает самоубийственную ошибку.

Когда общество отвергает человека, посылая его в тюрьму, когда тот делает первую ошибку, оно тем более не примет его, когда обозленный и отчаявшийся, он выходит из ее стен и тщетно ищет себе работу и место в этом мире.

Картина была бы совершенно обескураживающей, если бы не один факт. Все же часть таких людей — и немалая — еще испытывает желание покончить с прошлым и встать на ноги.

Порой трудно представить себе, что человек способен на такое решение, выйдя из тюремного окружения и оказавшись за воротами тюрьмы в помятой робе и с десятью или двадцатью долларами в кармане, — и ему удается найти работу и не сворачивать со своего пути.

Самое удивительное, и радостное то, что многим это удается. Большой процент тех, кто выходит из тюрьмы, решает жить честно. Они не хотят больше иметь ничего общего с исправительными заведениями. Они хотят стать уважаемыми членами общества. Они прилагают для этого все усилия, но часто карты выпадают не в их пользу. Система против них. Как и само общество.

Есть, конечно, небольшое число неукротимых преступников, которые продолжают зарабатывать себе на жизнь грабежами и убийствами. У них тесные связи с уголовным миром, и едва только выйдя на свободу, они уже планируют новые дела, твердо будучи уверенными, что теперь-то им удастся избежать ошибок, которые в прошлом привели к их аресту и осуждению.

Что нам делать с такими людьми?

Самый простой ответ заключается в том, чтобы держать их под замком до конца их дней.

Но на практике это просто не срабатывает.

Я всегда был противником смертной казни. Я предпочитал считать, что пусть человек получит пожизненное заключение, но пусть продолжает свое существование.

Такой точки зрения я придерживался в те дни, когда думал, что знаю, как надо поступать, когда мне казалось, что я знаю ответы на все вопросы, но — до того, как я познакомился с тюрьмами. Теперь я не знаю, что отвечать на встающие вопросы, кроме одного: я не сомневаюсь, что пожизненное заключение не несет в себе решение проблемы.

И на то есть несколько причин.

Одна из них заключается в том, что если вы отнимаете у человека последнюю надежду, у него появляется отчаяние, степень которого невозможно себе представить. Другая заключается в том, что если преступник знает, что в случае ареста его ждет пожизненное заключение, он скорее убьет жертву или свидетеля, чем сдастся на милость властям.

Отнимите у человека надежду на освобождение, и вы получите класс злобных, отчаянных потенциальных убийц.

Люди в форме говорят: «Ладно, пусть будет так. Пусть они себе сходят с ума. Пусть лезут на стены. Но мы сумеем заставить их замолчать».

Как?

В разных штатах пожизненное заключение обозначает разные вещи. В некоторых штатах это как минимум двадцать лет. В других это в самом деле пожизненное заключение. Есть штаты, в которых этот срок означает от семи с половиной до десяти лет.

Заключенный в тюрьме все же остается человеческим существом. Думающим созданием. И когда у него есть свободное время, которое он может посвятить размышлениям и планам, он становится дьявольски изобретательным.

В исправительном заведении штата Вашингтон в Валла-Валла есть крепко спаянная группа отпетых преступников, отбывающих пожизненное заключение. Надежды, что им в законном порядке удастся выйти на волю, у них практически нет, потому что в этом штате пожизненное заключение полностью отвечает своему смыслу. Человек, осужденный за зверское изнасилование или убийство первой степени, не может надеяться на помилование.

В тюрьме есть своя библиотека. Время от времени католическая организация пополняет ее книгами. По прибытии в тюрьму подборка новых книг ходит по камерам, а потом их увозят.

Один из священников, который очень интересовался подбором книг, которые читают заключенные, решил просмотреть те из них, которые только что были сданы.

К своему удивлению, он убедился, что наибольшей популярностью пользовалась книга о путешествиях по Африке. Он искренне старался понять, что такого особо интересного могли найти в книге об африканских путешествиях заключенные в Валла-Валла, ибо книга была зачитана до дыр.

Взвешивая ее на руке, он увидел, какие страницы наиболее захватаны, и книга сама собой открылась на страницах, которые читали чаще всего. Там шла речь о путешествии в страну пигмеев.

Священник никак не мог понять, что вызвало такой интерес к ним.

Через пару дней встретившись с начальником тюрьмы, он рассказал ему о своем любопытном открытии.

Тот немедленно распорядился:

— Вот моя машина. Берите ее. Поезжайте за этой книгой и как можно быстрее привезите ее мне.

Удивленный священник повиновался.

Начальник изучил главу о жизни пигмеев. В ней шла речь и о телепатической системе связи, которая позволяла предупреждать о приближении путешественников и об удивительном умении пигмеев жить в лесу и, прячась в листве, становиться невидимыми. В ней говорилось, как, скользя в джунглях, они сливались с его тенями, мгновенно скрываясь из глаз. Тут же шла речь об их духовых ружьях.

Начальник тюрьмы предположил, что особый интерес заключенных вызвала конструкция духовых ружей, из которых вылетали отравленные стрелы.

Он наглухо закрыл тюрьму. Все ее обитатели были заперты в своих камерах. Всякое общение их между собой было запрещено. Помещение тюрьмы обыскали сверху донизу.

И наконец удалось обнаружить два духовых ружья.

В свое время я был знаком с выдающимся стрелком из лука. В автомобильной катастрофе у него был поврежден локоть. Несколько месяцев он не мог пользоваться правой рукой — не мог вскинуть лук. И в это время он обратил внимание на бесшумное примитивное оружие и начал экспериментировать с духовыми трубками. Он сделал оперенные, хорошо сбалансированные стрелы, которые вкладывались в духовую трубку, которую он держал в левой руке…

Он с удивительной точностью попадал в цель, и я был удивлен силой, с которой стрелы вылетали из ствола.

Например, он заставлял меня поднимать такой журнал, как «Сатердей Ивнинг Пост», и стрелял в него тупоносой стрелой — и она насквозь пробивала журнал. И я видел, как не один, а много раз она с треском прошивала толстую пачку листов.

Можете себе представить силу современных духовых ружей, которых приводит в действие не сила дыхания легких, а сжатый воздух.

Такое оружие и было сделано заключенными в Вашингтонской тюрьме. Сконструировав духовую трубку, они приспособили к ней баллон с сжатым воздухом, который использовался в краскораспылителях. Сжатый воздух вырывался при помощи оригинального спускового устройства, и десятипенсовый гвоздь пробивал тонкий стальной лист.

Я видел эти духовые ружья. Один из заключенных сказал мне, что вообще вся эта история была жутко раздута, а на самом деле эти ружья были предназначены только, чтобы стрелять птиц и развлекаться с мишенями. Но начальник тюрьмы предпочел держаться другого мнения, после того как лично испытал мощь этого оружия и пришел к выводу, что в одну прекрасную ночь с его помощью удалось бы снять часовых на вышке столь же эффективно, как из пистолета, только без грохота выстрела и без вспышек.

Может, начальник тюрьмы и ошибался. Не знаю. Я только констатирую, что такое оружие в самом деле было создано и стальной лист не мог устоять перед ним.

Это всего лишь один пример того, к чему может привести безнадежность. Есть и другой.

Как-то начальник тюрьмы, проглядывая документы, нашел заказ на порошок цианистого калия, одного из самых опасных и быстродействующих ядов. Тюремный кузнец использовал его для закаливания металла.

Он начал расследование и выяснил, что часть порошка уже была получена и пущена в дело.

Изъяв его, он взвесил остатки. Часть его куда-то пропала.

Снова тюрьма была перевернута сверху донизу. Снова шел тщательный обыск. Наконец удалось найти пропавшую часть порошка, с которым была связана целая история.

Охрана на вышках где-то в полночь закусывала бутербродами и кофе, который готовился на тюремной кухне и доставлялся на вышку другими охранниками.

Несколько заключенных решили устроить последнюю вечеринку для охраны. Ночью бутерброды для охраны должны были быть поданы с цианистым калием. Вся тюрьма оказалась бы без охраны. И полторы тысячи отчаянных преступников беспрепятственно перемахнули бы через ее стены.

Это лишь часть того, что может произойти, когда вы лишаете людей надежды и внушаете им, что пожизненное заключение в тюрьме кончится лишь с их смертью.

Чем строже режим в тюрьме, чем старательнее им устраивают «тяжелые времена», тем все более шансов, что случится нечто подобное.

В Вашингтоне наконец задумались над этой проблемой и внесли изменения в закон. Теперь даже пожизненно заключенный убийца после двадцати лет в тюрьме может надеяться на смягчение своей участи, если все эти годы он соответственно вел себя.

То, что может делать человек, когда у него в избытке свободного времени, поражает воображение.

Конечно, заключенные тайно поддерживают самые тесные связи между собой. Существуют и «тюремный телеграф» и объединение усилий, которые, будь они направлены на благие цели, могли бы принести удивительные результаты.

Например, среди моих сувениров есть письмо, полученное начальником одной из тюрем. Письмо пришло по почте и свидетельствовало, что подразделение судебных властей Калифорнии (соответствующее отделу помилований и условных освобождений во многих штатах), имеет специальный ордер на выдачу конкретного заключенного.

Смысл такого ордера заключается в том, что если, например, некий Джон Доу разыскивается в Калифорнии за грабеж, но арестован в Айдахо и обвинен в другом грабеже и приговорен к пяти годам тюрьмы, Калифорния высылает ордер в Айдахо. И как только Джон Доу покидает айдахскую тюрьму, его встречает представитель штата Калифорния, который препровождает его туда, где он будет судим за нарушение калифорнийских законов.

Письмо, полученное начальником тюрьмы, было снабжено всеми необходимыми реквизитами. На нем была большая печать штата Калифорния. Полное наименование судебного учреждения. Оно было написано сугубо официальным языком, и в соответствии с ним начальнику тюрьмы предписывалось отделить «калифорнийца» от прочих заключенных и освободить его, предупредив, что в штате Калифорния его ждет суд по старому обвинению.

Тем не менее письмо показалось каким-то странным. В первые минуты начальник тюрьмы не мог понять, что вызвало его подозрение. Просто оно чем-то смущало его. Порывшись в бумагах, он нашел несколько писем, полученных из того же учреждения. И тогда разница бросилась ему в глаза.

Шрифт заголовка несколько отличался от того шрифта, которым были напечатаны предыдущие письма.

Началось расследование, в результате которого выяснилось, что письмо было подделкой.

Самое удивительное в этой истории — это то, что подделка была сделана в стенах тюрьмы.

У его автора, заключенного, не было ни инструментов, ни прочих принадлежностей, которые обычно употребляются при подделке официальных документов. Тем не менее терпение и изобретательность, которую просто невозможно себе представить, тесное сотрудничество между заключенными принесли свои плоды в виде практически безукоризненно выполненного письма на официальном бланке. Большая печать штата Калифорния, требовавшая изощренной работы, была подделана столь мастерски, что сразу отличить подделку было просто невозможно. Да и все произведение было составлено столь блистательно, что не будь еле заметной разницы шрифтов, начальник тюрьмы ничего бы и не заметил.

Начальнику тюрьмы постоянно приходится быть настороже, ожидая каких-то сюрпризов. В распорядке тюремной жизни не должно быть никаких слабых пунктов.

Первым делом он отвечает за безопасность.

Предполагается, что люди, оказавшиеся здесь, будут сидеть до окончания своего срока. И главная обязанность администрации — следить, чтобы это правило не было нарушено.

Назначает начальника тюрьмы обычно губернатор. Рядом с ним всегда политические соперники, которые боролись против него на выборах, а теперь ждут нового срока выборов, тем временем стараясь дискредитировать существующую администрацию.

Лакомым кусочком для них является побег из тюрьмы или бунт в ее стенах. Такие новости всегда занимают место на первых страницах газет и доставляют администрации массу неприятностей. Губернатору это известно. Как и начальнику тюрьмы. Так что одной из основных обязанностей последнего является предотвращение побегов и бунтов, стремление избежать упоминания своего учреждения в газетах.

Но ему так же известно, что почти всегда в тюрьме ведутся подкопы.

Одна из самых интересных историй с подкопом случилась в Восточной тюрьме штата Пенсильвания. Она иллюстрирует почти невероятную изобретательность, упорство и терпение заключенных, решивших бежать.

Тюрьма размещалась в очень старом здании, построенном Бог знает когда. Мрачные ее камеры были надежно забетонированы, но заключенные были настойчивы и неутомимы. Некоторые из них начали простукивать стены и экспериментировать с ними, пока не выяснили, скорее всего по звуку, что за цементной облицовкой одной из стен камеры прослушивается слабое место. (И в самом деле, насколько мне помнится, когда-то там был камин.).

Заключенные стали тщательно обрабатывать цементные швы, пока им не удалось ослабить их и сдвинуть с места одну из плит, за которой оказалось пустое пространство, заполненное доброй старой пенсильванской грязью.

Это им и было нужно.

Они стащили из столовой пару ложек и принялись за работу.

Им потребовалось больше года, чтобы прорыть туннель. Он тянулся на девяносто семь футов. В камере было двое заключенных. Они работали по сменам. Пока на месте одного из них лежала «кукла», другой следил за надзирателем, которому вздумалось бы заглянуть в камеру.

Первый, спустившись в туннель, орудовал столовой ложкой, наполняя карманы землей. Вернувшись в камеру, они выгребали камешки из грязи, спускали землю в туалет и рассовывали камешки по карманам робы. С перерывами операции длились всю ночь.

На следующий день во время прогулки заключенные из этой камеры, прохаживаясь или прислонившись к стене, потихоньку, во время разговора, выбрасывали камешек за камешком. Во дворе потихоньку росло количество гравия.

Шли недели и месяцы, и две столовые ложки понемногу выскребли туннель, содержимое которого рассеялось по двору или было спущено в канализацию.

Цементная плита, которая прикрывала вход в туннель, каждый раз аккуратно укладывалась на свое место, так что отсутствие шва не бросалось в глаза. Когда один заключенный спускался в туннель, другой закрывал его плитой и оставался на страже, хотя надзиратель, заглянувший в камеру, видел, что оба на месте и оба спят. Отсутствующего каждый раз изображала кукла из свернутой одежды.

Оба заключенных работали с лихорадочной быстротой.

Наконец после долгих месяцев работы туннель был закончен, и оба заключенных решились бежать. Но их подвели расчеты. Выход из туннеля за стенами тюрьмы оказался как раз у подножия сторожевой вышки. Они были немедленно пойманы и посажены обратно в тюрьму.

Одним из наиболее знаменитых мастеров побегов был Вилли Саттон. Насколько помнится, он бежал практически из всех тюрем, включая даже Синг-Синг. Он заслужил славу единственного человека, сбежавшего даже из Холмсбурга, который можно сравнить только с Алькатрацем.

Когда его доставили в Холмсбург, то пригласили в дирекцию тюрьмы и внятно объяснили, что он сам является своим злейшим врагом. Вместо того, чтобы сотрудничать с администрацией, он пытается сбежать. И вот теперь уж он оказался в тюрьме, сбежать из которой невозможно. И оказался он тут своими собственными стараниями.

Тюрьма в то время управлялась доктором Фредериком С. Балди, который, получив ученую степень в медицине, обнаружил в себе склонность к организации и контролю за исполнением, что и заставило его взять под свое начало самую надежную тюрьму в Пенсильвании.

Из нее в самом деле невозможно было убежать.

Во-первых, по периметру она была окружена высокими стенами, футов в тридцать.

Пространство, равномерно огороженное стенами, было рассечено структурами, напоминающими спицы колеса, замыкаясь на помещении, исполнявшем роль ступицы того же колеса. В каждом из таких коридоров были камеры. В ступице размещался офис, отгороженный от всех коридоров стальными дверями. Двое стражников, сидя в центре, видели все, что происходит в каждом из коридоров. Если бы даже заключенным удалось как-то преодолеть запоры своих камер, они все равно бы не добрались до стражников, которые сидели за стальными дверями. Охрана видела всех, но до нее никто не мог добраться.

О любом заключенном, показавшемся в коридоре, тут же сообщалось. Они не могли выйти в коридор, пока не было разрешено открыть двери камеры. Если бы даже им каким-то образом удалось оказаться в центральном помещении, во двор попасть так и так не удалось бы, потому что вход туда преграждали двери из стальных брусьев. И если бы даже им удалось справиться с запорами и оказаться во дворе, невозможно было одолеть тридцатифутовые стены, залитые светом и просматривающиеся с вышек, на которых вооруженные стражники только и ждали возможности подстрелить любого заключенного, который оказался бы во дворе вне строго определенного времени прогулок.

Доктор Балди рассказывал мне об этой беседе с Саттоном. Вот что он поведал мне:

— Должен сказать вам, мистер Гарднер, что Вилли сидел как раз в этом кресле, где сейчас сидите вы. Я стоял вот здесь. Я сказал ему:

«Вилли, вас прислали сюда, потому что вы вечно пытаетесь бежать. Забудьте об этом, потому что отсюда сбежать невозможно. Никто не пробовал это сделать и никому не удастся. Я не собираюсь ставить вам в вину ваши прошлые подвиги. От вас требуется всего лишь подчиняться правилам этого учреждения, и к вам будут относиться, как и ко всем прочим заключенным. Я не собираюсь усложнять вам жизнь».

Вилли посмотрел на меня, усмехнулся и ничего не сказал.

«А теперь, Вилли,— сказал я ему, — я познакомлю вас с нашими правилами, чтобы вы могли соблюдать их».

Продолжая ухмыляться, Вилли сказал:

«Не утруждайте себя ими, Док. Я не собираюсь долго быть здесь, так что мне не придется их соблюдать».

У доктора Балди были мускулистые руки с толстыми пальцами. Рассказывая мне об этой беседе, он то ломал пальцы, то сжимал их в кулаки так, что белела кожа на костяшках.

Доктору Балди не доставляли никакого удовольствия воспоминания о Вилли (Актере) Саттоне.

Вилли Саттон сбежал из этой тюрьмы. Он оказался единственным человеком в истории этого заведения, которому это удалось, и ни у кого больше не оказалось его отчаянной смелости, решимости и выносливости, тонкого знания человеческой натуры, которые помогли ему разрешить многочисленные загадки и выиграть свою смертельно опасную игру.

Причина, по которой я упомянул историю Вилли Саттона, заключается в том, что она иллюстрирует и ответственность, лежащую на начальнике тюрьмы, и дьявольскую изобретательность заключенных. Среди тысяч из них есть парочка, которой не дают покоя лавры Вилли Саттона. Возможно у него есть тут несколько начинающих Дилинжеров. У него есть и зеленые юнцы. Тут есть и те, которым не стоило бы оказываться в этих стенах, но они были посланы сюда потому, что у какого-то раздражительного судьи было плохое настроение в утро суда или в силу каких-то ошибок тюремной администрации.

Тут же есть и несколько психопатов, которым надо было бы быть в психиатрической больнице. Есть несчастные, которые совершили преступление под давлением обстоятельств или поддавшись эмоциональной вспышке, которая потрясла их до основания. Скорее всего, таким тут не место.

Начальник тюрьмы, который попросил не упоминать его, как-то сказал мне:

— Наказание не должно иметь какой-то фиксированный срок. Оно должно варьировать исключительно в зависимости от качеств личности.

Почти в каждом случае приходит время, когда заключенный искренне раскаивается в своих поступках и чувствует, что если ему представится возможность, он будет вести нормальную жизнь. Это не просто благие пожелания. Приходит время, когда наказание сыграло свою роль, и человека грызет совесть, потому что у него было вдоволь времени поразмышлять над своим положением и понять, что преступление не окупается, и первым делом, выйдя из тюрьмы, он позаботится о том, чтобы держаться от нее как можно дальше.

Вот тогда человеку можно даровать условно-досрочное освобождение. Вот тогда приходит время представить ему шанс вернуться к нормальной жизни.

Но уловить этот момент удается довольно редко. Отдел помилований долго и тщательно изучает дело. Заключенного то вызывают, то возвращают снова.

Когда человек слишком долго сидит в тюрьме, наказание начинает подавлять его. У него появляются горечь и озлобление. Но если его выпустить слишком рано, он выйдет в убеждении, что не так уж и плохо провел время даже в тюрьме. Или, допустим, вы выпускаете его на свободу, когда ему искренне кажется, что он раскаялся, но на самом деле он не проникся им до глубины души.

Конечно, и помилование, и условно-досрочное освобождение выдвигают целый ряд проблем.

Лучше выпустить человека из тюрьмы до истечения его срока, чем ждать, чтобы он отсидел его «от звонка до звонка». Это справедливо, несмотря на риск, который связан с таким подходом.

Причина его очевидна.

Даже не обращая внимания на то, насколько опасен этот человек, на то, сколько он может доставить в будущем неприятностей, лучше скостить год или два от его срока, так как у вас есть возможность контролировать его действия. Отбыв приговор, он выходит из стен тюрьмы свободным человеком, и общество теряет его из виду.

Специалисты, занимающиеся условно-досрочным освобождением, понимают, что даже самым трудным преступникам надо дать шанс вернуться в общество, доверяя им. Работники тюрем понимают это. Может быть, даже газетчики. Но только не читатель газет.

И когда закоренелый преступник совершает очередной налет и репортеры выясняют, что он был условно-досрочно освобожден, газетные заголовки в голос кричат: «ПРОЩЕННЫЙ УБИЙЦА НАПАЛ НА ВЛАДЕЛЬЦА ВИННОГО МАГАЗИНА!».

Никто не говорит о преимуществах, которые каждый день демонстрирует наша система такого освобождения. Конечно, ведь в этом нет ничего захватывающего. Никаких сенсаций.

Никто не утруждает себя указанием на то, что досрочно выпущенный преступник, снова совершивший правонарушение, так и так вот-вот должен был выйти из тюрьмы по истечении срока наказания. Но зато полно намеков на то, что эти идиоты беспричинно освободили убийцу.

Все это заставляет с нескрываемым предубеждением относиться к системе условного освобождения.

Не собираюсь утверждать, что в ней совершенно нет недостатков.

И тут снова нам приходится бороться с самыми разными условиями. Есть такие отделы, которые решительно отвергают все просьбы об условно-досрочном освобождении или помиловании под тем предлогом, что «нам хотят сесть на голову». Встречаются и такие работники в этих отделах, которые считают своей единственной задачей продержаться до следующих выборов, когда будет оценена их верная служба. У них нет никакого желания заниматься своими обязанностями. Они хотят только удержаться на волне политического успеха.

Те заключенные, которые не могут обратиться за помощью, обратить на себя внимание общества, вызывают у таких чиновников презрительно-высокомерное отношение. Публика, конечно, ни о чем не подозревает. Губернатор занят тем, что оплачивает политические долги.

К счастью, такое отношение уже уходит в прошлое. Многие губернаторы начинают уделять больше внимания этим проблемам.

Общество должно протягивать руку помощи человеку до того, как он оступится. Это было бы лучше всего.

И снова мы спотыкаемся о препятствие.

Кто-то пустил в ход фразу: «изнеженные преступники», и она стала достаточно популярной.

Время от времени тюремной администрации напоминают, что их подопечные оказались в тюрьме для «наказания». Смысл ее в том, что заключенные должны в первую очередь подвергнуться наказанию, а затем, может быть, имеет смысл подумать об их реабилитации.

Не имеет смысла таким образом смешивать эти два понятия. Начальник тюрьмы готов делать то, чего от него требует публика. Беда в том, что общество хочет, чтобы человек в тюрьме испытывал всю тяжесть наказания, но чтобы из ворот тюрьмы бывший зэк выходил образцовым гражданином.

Это похоже на то, что человека заставляют есть, стоя на голове, и удивляются, почему он не поправляется.

Многие из обитателей тюрем могли бы вернуться в общество, если бы больше внимания уделялось вопросам их реабилитации и меньше — обеспечению безопасности.

Мой друг Арт Бернард, начальник тюрьмы штата Невада в Карсон-сити, представляет собой уникальное явление.

Не знаю, то ли ему довелось иметь дело с толковым, всепонимающим губернатором, то ли он сам неукротимый боец, который умеет драться за свои принципы, не обращая внимания на последствия. Конечно, положение у него достаточно выгодное, потому что Невада — штат, где на небольших пространствах проживает сравнительно мало людей, и под присмотром Бернарда всего только несколько сот заключенных, что дает ему возможность хорошо узнать каждого из них.

Когда по приговору суда к нему прибывает парень, который еще не успел стать отъявленным врагом общества, Арт Бернард отбрасывает в сторону все соображения безопасности. Парнишка даже не показывается в тюремном дворе, где расхаживают «крутые» типы, воспринимающие общество как своего врага.

Тут же его отправляют на одну из тюремных ферм.

Арт Бернард все четко объясняет ему. Он дает ему один шанс — и все. Бернард говорит:

— Я даю тебе возможность стать человеком. Не упусти ее. Мне не нужны убедительные объяснения твоих ошибок. Мне не нужны извинения. Мне нужны результаты. Я отвечаю за них, и хочу, чтобы ты тоже отвечал за результаты. Если у тебя хватит сил выйти отсюда и стать человеком — отлично. Если же ты думаешь, что перехитришь меня, выйдя из этих стен, то ручаюсь, ты и шагу за них не ступишь.

Бернард представлял собой любопытную комбинацию вежливости и несгибаемой жесткости.

Он не был специалистом по тюрьмам, который сделал в этой области карьеру. Ему предложили эту работу, хотя у него не было никакого предыдущего опыта в ней, если не считать, что он умел управляться с людьми, но Бернард был настоящий боец. Мало кто мог устоять перед ним. И мало кто испытывал такое желание.

Он был боец не только в физическом смысле слова, но и в психологическом.

Вскоре после его назначения заключенные решили поднять бунт. Они решили, если им удастся, захватить Бернарда как заложника. Или взять заложниками несколько охранников. Они переломают столы и стулья и сожгут их. Они переколотят всю посуду. Кухня и столовая были на верхнем этаже, и заключенные решили, что, перекорежив все кухонное оборудование, они побросают его во двор тюрьмы.

Это не был спонтанно вспыхнувший бунт. Всё тщательно готовилось заранее. Сообщения о тюрьме должны были появиться на первых полосах газет. Заключенные решили испытать нового начальника на слом.

Одному из охранников стало известно о готовящемся бунте. Придя к Бернарду, он рассказал ему о заговоре, рассказал, что такие бунты бывали и прежде, когда вся тюрьма ходила ходуном, и им остается лишь убраться с дороги бунтовщиков, ожидая, пока бунт выдохнется сам собой; главное, чтобы никто из стражи не оказался в заложниках и чтобы заключенные не добрались до начальника тюрьмы.

Бернард немного подумал и сказал:

— Постарайся подробно узнать и сообщить мне точное время начала бунта.

Охранник, у которого был, конечно, свой информатор, державший его в курсе дела, выяснил, что бунт начнется вечером, сразу же после ужина. Набив животы, заключенные примутся крушить все вокруг.

Без всякого оружия Бернард зашел в столовую, отдав себя на милость участников бунта. И произнес перед ними прекрасную маленькую речь.

— Я хочу изменить вашу жизнь. Вы очутились здесь не в качестве туристов на курорте. Вы явились сюда не по собственному желанию. Вас прислали сюда как заключенных потому, что вы преступили закон.

И вот что, сукины дети, я хочу вам сказать. Пока вы здесь, вы будете подчиняться правилам. Мне сообщили, что вы собираетесь устроить бунт. Мне сообщили, что собираетесь захватить заложников. Переломать всю мебель и расколотить посуду. Вы хотите разобрать печь на кирпичи и побросать их во двор.

Я не знаю, удастся ли мне остановить вас. Не уверен, что вообще буду пытаться это сделать. Я пришел просто, чтобы поговорить с вами. Если хотите, можете ломать мебель. Бить посуду. Если хотите, можете сжечь все дерево. Все это куплено на деньги налогоплательщиков для вашей же пользы. Если хотите, можете ими больше не пользоваться.

Тут цементный пол. Не думаю, что вам удастся взломать его, и я чертовски уверен, что поджечь его вам не удастся. А теперь, если вы не хотите пользоваться посудой и сидеть за столами, можете приступать к делу. Потом я заставлю вас, ребята, убрать весь мусор отсюда, и когда тут все будет чисто, вы мне вылижете этот пол так, что он будет сиять. Вот на этот чистый пол вам и будет вываливаться пища. Если вам, ребята, не по духу столы и посуда, можете пользоваться коленями и руками. Никто не собирается морить вас голодом. Еда будет. Та же самая, что вы получили сейчас. Но ни секунды не думайте, ребята, что я дам вам переколотить тут все вокруг, а потом буду обращаться к налогоплательщикам с просьбой, чтобы они оплатили ваши игры. Они обеспечили вас столами. Поставили стулья. Обеспечили посудой, вилками и ложками. Вполне качественные предметы, но я не собираюсь силой заставлять вас пользоваться ими. Вот вам пол. И если вы предпочитаете есть на нем — валяйте.

Я вам хочу сказать кое-что еще. Я тут, можно сказать, новичок, и, возможно, кто-то из вас, ребята, хочет проверить, как далеко можно зайти со мной. И тогда вам придется узнать, каким грубым я могу быть. Мне плевать, что там обо мне напишут. И если кому-то придется отступать, то только не мне. А теперь, парни, можете начинать. Я еще зайду утихомирить вас. И Бог вам в помощь, ребята.

С этими словами Бернард повернулся и вышел.

С того дня и поныне в тюрьме не слышно о бунтах.

Конечно, сильный, уверенный в себе человек, вооруженный мужеством и решительностью, имеет преимущество перед академическим специалистом, хотя тот не позволит себе сделать грубых ошибок, ибо изучает пенитенциарную систему в тиши кабинета и учитывает мнение налогоплательщиков.

Бернард не догадывался об этих тонкостях. Он оказался здесь, чтобы делать свое дело, и старался делать его как можно лучше. В любое время, когда в нем была необходимость, он оказывался на месте. Все время пребывания в этой должности он ни к кому и пальцем не прикоснулся.

В пределах отпущенных ему возможностей Арт Бернард изо всех сил боролся за своих заключенных. Он старался обеспечить их самой лучшей едой и условиями, нормально обращался с ними. В ответ ему охотно шли навстречу. Встречая такую реакцию, он был само расположение. В противном случае приходилось иметь дело с самым жестким и непреклонным начальником тюрьмы во всей стране.

Самое интересное, что его личность была настолько колоритна, а идеи настолько необычны и свежи, что публика, вместо того чтобы возмущаться, стала испытывать к нему интерес.

Может быть, это самое важное, в чем мы сегодня нуждаемся.

Конечно, черным пятном на совести тюремной администрации является восстание, которое произошло в тюрьме штата в Южном Мичигане, в Джексоне.

О нем уже достаточно писалось. Когда ситуация разрешилась откровенным взрывом, в стремлении спасти жизни охранников, которые оказались заложниками толпы восставших заключенных, один из заместителей прокурора пошел к ним с оливковой веточкой мира и дошел даже до того, что, образно выражаясь, дружески потрепал их по спине, пригласив в тюремную столовую чуть ли не на банкет с бифштексами и мороженым.

Жизни заложников в самом деле были спасены, но ценой того, что у заключенных появилась уверенность, что они могут — и это в самом деле было так! — одержать верх и добиться смены администрации тюрьмы и изменения порядков в том случае, если отчаянно взбунтоваться.

Мне довелось несколько раз бывать в этой тюрьме, и я беседовал с ее обитателями. Она обладала сомнительным достоинством быть самой большой тюрьмой в стране с точки зрения количества заключенных. Любому, кто хоть как-то разбирался в их жизни, было ясно, что собрать многочисленную толпу самых разных заключенных на этом пятачке, где им приходится жить в скученных условиях, — это то же самое, что играть в русскую рулетку. Много раз вам будет везти, но наконец удача покинет вас.

Мне не пришлось поговорить с ее начальником Фрисби после бунта, но, как рассказывали, во время бунта он взорвался:

— Вот что происходит, если управлять тюрьмой, не имея денег.

Общество неизменно пыталось карать за преступления. Мы знаем времена, когда за украденный кусок хлеба преступника вешали. Мы долго верили в целительное воздействие смертной казни, пока наконец не убедились, что она не оправдывает возлагающихся на нее надежд.

Даже не вдаваясь в рассуждения, является ли серьезность наказания устрашающим фактором, единственным результатом применения смертной казни стало то, что в обществе появилось куда больше убийц.

Когда человек, обвиненный в преступлении, за которое ему угрожает смертная казнь, появляется в зале суда, он начинает последнюю отчаянную борьбу за жизнь. Она всегда носит драматический характер и тем самым привлекает внимание публики. Говоря об ужасе смертной казни, защитник может взывать к милосердию суда присяжных, и даже после приговора преступник, ожидающий смерти, продолжает вызывать сострадание и симпатии публики.

С другой стороны, я первым готов признать, что отмена смертной казни без одновременных решительных реформ в жизни тюрем не дает результатов.

То есть я занимаю достаточно странную позицию, протестуя против смертной казни, в то же время протестуя против ее отмены, если она не будет сопровождаться широкими реформами всей исправительной политики.

Я думаю, что глубоко и профессионально изучив проблему, мы сможем вызвать к ней подлинный интерес общества, которое может оказывать содействие и помощь, после чего можно будет добиваться отмены смертной казни и, вложив несколько миллионов долларов в эту проблему, мы спасем куда больше миллионов долларов и жизней, включая жизни детей, жертв налетов и тех полицейских, которые пытаются честно выполнять свои обязанности. И всегда помните об этом, невзирая на то, что вы чувствуете, читая о коррупции полиции, о засилии дельцов черного рынка и проститутках.

Несправедливость больше, чем что-либо иное, способствует развитию преступности в стране и пополнению рядов преступников.

Мы, например, знали несколько человек, осужденных за преступления, которых они не совершали. Испытания на детекторе правды полностью убедили Алекса Грегори в их невиновности, и его точка зрения была подтверждена изысканиями наши следователей. Но по тем или иным причинам нам ничего не удалось сделать, не удалось добиться пересмотра этих дел.

Конечно, ясно, что мы не можем явиться в суд штата и заявить:

«Мы изучили все дело и все доказательства, представленные суду присяжных. Мы не согласны с его вердиктом. Мы считаем, что этот человек невиновен. Мы подвергли его испытаниям на полиграфе, и тот тоже показал, что он не лжет. Исходя из этого мы считаем, что он должен быть освобожден».

Даже при такой уверенности мы нередко сталкивались с отношением, выраженным в таких типичных строчках:

«Стараниями нашего уважаемого соотечественника, окружного прокурора графства Как-его-там, подсудимому был вынесен обоснованный приговор. Его вина была признана судом присяжных, в состав которого входили двенадцать уважаемых граждан нашей общины, обладающих чувством справедливости и внутреннего достоинства.

Кто эти пришельцы, которые болтаются в нашем обществе, пытаясь учить нас, как вести дела, которые отвергают вердикт нашего жюри, оскорбляют наш суд намеками на некомпетентность его или коррумпированность и, кроме того, пытаются бросить тень на прекрасную репутацию нашего окружного прокурора?».

Вот как выразился в одной газете некий раздраженный прокурор, после того как мы с Томом Смитом расследовали одно дело: «Какое право имеют эти два человека, один из которых бывший надзиратель в захудалой тюрьме, а другой — автор дешевых двадцатипятицентовых романчиков, объявлять себя судом последней надежды в нашем суверенном штате?».

Что уж говорить о помощи невиновным людям, для которых мы не смогли ничего сделать, по крайней мере в то время, ибо тем самым мы могли сокрушить всю нашу работу и потерять преимущества, которые нам с таким трудом удалось обрести.

Не могу экспромтом не вспомнить историю одного человека, представшего перед комиссией по помилованию. В соответствии с имеющимися у нас сведениями, которые поступили от весьма уважаемой личности, все участники комиссии единодушно были согласны даровать человеку прощение. Один из ее участников спросил у осужденного, искренне ли и глубоко тот раскаивается. Человек ответил, что ему очень жаль, но он не может раскаяться в том, чего он никогда не делал, потому что он был осужден по ошибке.

В соответствии с нашей историей, которая дошла до нас по «тюремному телеграфу», но из вполне надежных источников, все бумаги на помилование были тут же разорваны, и человека отослали обратно в тюрьму на том основании, что его отношение к содеянному «продолжает оставаться антисоциальным».

Давайте предположим, что все эти факты соответствуют истине. Нетрудно представить себе, что будет чувствовать и говорить человек, свобода которого была у него в руках, если бы он согласился соврать.

Тут встает вопрос о дифференциации наказаний.

Некий человек совершил преступление в каком-то штате или в одном из графств этого штата, и судья, известный своей нетерпимостью, обрушивает на него всю тяжесть закона.

Другой человек совершил точно такое же преступление и даже, быть может, при более отягчающих обстоятельствах, но только потому, что в том месте другие политические условия и он попал к другому судье, он получил куда меньший срок.

В стенах тюрьмы эти разные люди трутся бок о бок. Один из них не сдержал свой порыв и совершил преступление. Его ждут долгие годы заключения. Другой же — профессиональный преступник, который собирается продолжить свое уголовное существование, как только освободится, и ждать ему осталось недолго.

Акт о неопределенности сроков наказания предназначен для таких ситуаций, и в какой-то мере он справляется со своей задачей.

Но тут мы снова сталкиваемся с проблемой.

Определенные надежды возлагались на действие акта о профессиональных преступниках. Если приходится сталкиваться с человеком, который уже трижды был судим за серьезные преступления, его, так сказать, изымают из обращения. Он получает пожизненное заключение.

И что происходит?

Все зависит от темперамента окружного прокурора и складывающейся политической обстановки.

Сегодня в тюрьмах есть преступники, список подвигов которых можно писать на свитках обоев, и через несколько месяцев они выйдут на свободу. Рядом с ними в той же тюрьме сидят люди, совершившие по три преступления, ни одно из которых не идет ни в какое сравнение с любым из упоминавшегося длинного списка, но они считаются профессиональными преступниками, получившими пожизненное заключение.

Как это может произойти?

Проще простого, если окружной прокурор завален работой. Он спешит скорее уйти в отпуск. Офис у него переполнен. А его еще ждет сомнительное дело с отпетым преступником. Полиция пыталась разыскать доказательства для обвинения. Им удалось лишь собрать в кучу разную ерунду, чтобы окружному прокурору не было возможности вернуть дело на доследование. Тем не менее он видит все его явные слабости. Представитель защиты сделает из его свидетелей мокрое место.

Окружной прокурор встречается с человеком, сидящим в тюрьме. «Ну что ж, друг мой, если вы надеетесь выиграть дело, я выложу всю имеющуюся у меня информацию, упомянув о прошлых ваших подвигах и приговорах. В таком случае вас ждет пожизненное заключение как профессионального преступника. Но если вы согласны на сотрудничество со мной, если вы не будете упираться и признаете свою вину, я, в свою очередь, оставлю в покое ваше прошлое. В сущности, я даже могу просить об уменьшении срока вашего наказания».

Такое происходит каждый день.

В подавляющем большинстве штатов прокурор использует акт о профессиональной преступности как рычаг или как дубинку, в зависимости от того, как вам угодно смотреть на него.

Я вспомнил дело, не так давно имевшее место в Вашингтоне. Человек, обвинявшийся в подделке чека, признал себя виновным. Он был приговорен к нескольким годам в тюрьме.

Но эта подделка была не единственной. Она была лишь частью хорошо разработанной преступной системы. Подделки продолжали поступать и после того, как преступник признал себя виновным, был осужден и водворен в тюрьму.

Наконец был найден главный виновник. Не было никаких сомнений, что именно он организовал всю эту цепь преступлений.

Соответствующий отдел прокуратуры вызвал человека, который признал себя виновным, и сказал:

— Какого черта вы признали себя виновным в преступлении, когда вы были ни в чем не виноваты?

В ответ осужденный скривил лицо в циничной ухмылке:

— Потому что я не дурак,— ответил он.

Его попросили объяснить подробнее, что он имел в виду.

— Окружной прокурор приехал ко мне и сказал: «Я могу тебя угробить. Если выйдешь на процесс, тебя признают виновным. В зале суда я приведу все твои прошлые приговоры, и как рецидивист ты получишь срок до конца жизни». Я понял, что возможности выкрутиться у меня нет. А тут мне предоставлялась возможность получить всего пять лет, да еще и выйти условно-досрочно. Что мне оставалось делать?