Суд времени. Выпуски № 01-11

05. События осени 93-го года — выход из тупика или крах демократического проекта в России

Сванидзе: Здравствуйте. У нас в России, как известно, прошлое непредсказуемо. Каждое время воспринимает прошлое по-своему. В эфире «Суд времени». В центре нашего внимания исторические события, персонажи, проблемы, их связь с настоящим. Судить историю вы будете вместе с нами. У вас, нашей телевизионной аудитории, есть возможность голосовать. Такая же возможность будет и у сидящих в зале.

Сегодня наша тема — это часть недавнего прошлого, новейшей истории России. Осень 1993-го года. Путч, то есть переворот. Одни считают, что это переворот антиельцинский, антикремлевский, подавленный. Другие — что переворот ельцинский, кремлевский, успешный. И те, и другие считают переворот антигосударственным, антидемократическим и даже фашистским.

Главный вопрос нашего процесса: «События осени 93-го года — это выход из тупика или крах демократического проекта в России?»

Мы запускаем наше голосование для телеаудитории. Номера телефонов вы видите на ваших экранах.

Обвинителем на нашем процессе выступает Сергей Кургинян, политолог, президент международного общественного фонда «Экспериментальный Творческий Центр».

Сторону защиты представляет писатель Леонид Млечин.

Сначала я прошу вывести на экран материалы по теме наших слушаний. Прошу.

Сванидзе: До начала прений у меня вопрос к Кургиняну и Млечину. Почему до сих пор не стихают страсти по этому поводу? В чем дело? Предоставляю слово стороне защиты. Леонид Млечин, пожалуйста.

Млечин: Это один из самых страшных, самых трагических, самых печальных эпизодов новейшей истории. Это был момент выбора, но это был выбор страшный, выбор, на который пришлось пойти и который закончился трагически. Защита берется доказать, что, к сожалению, закончилось это трагически потому, что общество в немалой степени не захотело осознать, что оно живет новой жизнью, а существовавший в ту пору Верховный Совет не понимал реальности, Верховный Совет пытался помешать развитию страны. Это была одна сторона дела, а другая состоит в том, что в Белый дом со всей страны сбежались бандиты, и в городе начался мятеж. И те кадры, которые мы сейчас видели, эти страшные кадры были в ту пору единственной возможностью остановить гражданскую войну. Но споры об этом будут продолжаться, потому что погибли люди, и это всегда предмет для попытки разобраться, почему это произошло и можно ли было этого избежать.

Сванидзе: Спасибо, Леонид Михайлович. Пожалуйста, сторона обвинения, Сергей Ервандович.

Кургинян: Мне кажется, что дело в том, что люди чувствуют какие-то тонкие вибрации в происходящих сейчас процессах и что у них, ну, как бы есть какой-то запрос на понимание своей исторической судьбы. Вот там, в 93-м году, что-то произошло с проектом, с исторической судьбой, с идеалами, вот с тем, куда дальше двигаться. И люди хотят понять, они-то тогда вышли на какую-то магистральную дорогу или они залетели в какой-нибудь тупик, и в этом тупике сейчас сидят, и как из него тогда выбираться. Ну, представьте себе, что в какой-нибудь … призывали все время к цивилизованной стране и ко всему прочему. Ну, представьте себе, что в какой-нибудь цивилизованной стране стали бы расстреливать, я не знаю, в Израиле Кнессет или какой-нибудь там парламент. Просто не договорились друг с другом, выкатили и танками по этой штуке. Или говорили все время, что «слеза ребенка», «один человек — это так много, это так важно». Ну, взяли так вот расстреляли сколько-то людей — и все. А главное — еще люди хотят понять: за что? Это была плата за что? Что такого драгоценного случилось, за что надо было заплатить сотнями человеческих жизней и растаптыванием только что намечавшегося принципа «право выше всего». Я очень переживал, когда ГКЧП случилось и все, что там срывалось во время ГКЧП. Но я думал: «Ну, они поступили неправовым образом, ну, хорошо, они будут за это наказаны». Но тут-то, тут-то право было на другой стороне. И возникает вопрос: «За что тогда их? И что это означает исторически и куда нам надо двигаться?»

Сванидзе: Спасибо, Сергей Ервандович. Итак, стороны зафиксировали свои позиции. Сейчас мы объявляем короткий перерыв и после этого приступим к слушаниям.

Итак, в эфире «Суд времени». Рассматриваем события осени 1993-го года. Переходим к слушаниям по существу. Мой первый вопрос к обеим сторонам: «Были ли нужны стране ельцинские реформы?»

Я предоставляю слово стороне обвинения. Прошу вас, Сергей Ервандович. Ваш тезис и вопросы Вашему свидетелю, которого Вы представляете.

Кургинян: Мой тезис заключается в том, что ельцинские реформы — это весьма сомнительное благо, в высшей степени неабсолютное. Но говорят: цель оправдывает средства. Но цель-то в чем? Это первое. И второе: все-таки мы будем жить всегда по принципу «цель оправдывает средства»? И, наконец, третье: а так ли были все эти люди антидемократичные, антиреформистские? Я прошу, прежде всего, чтобы вывели на экран показания Руслана Имрановича Хасбулатова, одного из действующих лиц этой истории.

Сванидзе: Прошу вас доказательства со стороны обвинения на экран.

Кургинян: Я хочу сразу же предоставить слово первому своему свидетелю Олегу Германовичу Румянцеву, который в 93-м году был одним из инициаторов конституционной реформы, народным депутатом, членом Верховного Совета РФ, руководителем рабочей группы конституционной комиссии Съезда народных депутатов РСФСР и, скажу от себя, как все наверно помнят, абсолютно вменяемым центристским политиком.

Сванидзе: Несомненно, мы помним Олега Германовича.

Кургинян: Олег, скажите мне, пожалуйста, с Вашей точки зрения, во-первых, все-таки цель оправдывает ли средства? И, во-вторых, в чем была эта цель, и почему надо было такими методами к ней рваться?

Олег Румянцев, народный депутат, член Верховного Совета РФ, руководитель Рабочей группы по подготовке проекта Конституции РФ (1993 г.): Мы совершенно недавно…

Сванидзе: И я напоминаю еще вопрос. Прошу исходить из этого вопроса, отвечая на вопрос обвинителя: «Были ли нужны ельцинские реформы?»

Румянцев: Это были не ельцинские реформы, это были реформы всего нашего общества, всего нашего народа и всего нашего государства. И мы заявили в декларации о государственном суверенитете, что мы хотим построить в России демократическое правовое государство. Я абсолютно убежден, что целью, которую преследовали осенью 1993-го года, было изъятие самого принципа, конституционного принципа народовластия, а именно, практического общественного и парламентского контроля за действиями исполнительной власти, за действиями крупного капитала.

Сванидзе: Олег Германович, уточняющий вопрос. Если я правильно Вас понял, Вы считаете, что те реформы, которые производились, были реформами не Ельцина, а в той же или в неменьшей степени — Верховного Совета России. Я правильно Вас понимаю?

Румянцев: Эти реформы осуществлялись в неразрывной связи верховной власти и народа.

Сванидзе: Но почему-то весь негатив, который связан с реформами, ассоциируется с именем президента Ельцина.

Румянцев: Я хочу отметить, что если к тому времени стало очевидно, что гайдаровский курс на радикальный, шоковый эксперимент над собственным народом, над собственной страной, провалился, значит, в демократическом правовом государстве должны быть механизмы изменения этого курса. Но изменению этого курса мешали. В декабре 92-го года на 7 съезде был достигнут конституционный компромисс: Ельцин убирает Гайдара и ставит Черномырдина, в ответ съезд назначает референдум по основным принципам конституционного строя. Вот это и был компромисс. Но Ельцин 18-го сентября, за 3 дня до оглашения указа, восстанавливает Гайдара в качестве фактического председателя правительства, нарушив…

Сванидзе: Первым вице-премьером.

Румянцев: …нарушив эту часть компромисса. А вторая часть компромисса была нарушена еще в апреле 93-го года, когда вместо референдума по основам конституционного строя, сплачивающего народ, он назначил референдум по принципу «ДА-ДА-НЕТ-ДА», впервые выпустив политтехнологов вперед народа, вперед парламента, вперед избирателей…

Сванидзе: Спасибо… спасибо… спасибо… Сторона защиты имеет возможность задать вопрос.

Млечин: Олег Германович, скажите, пожалуйста, а каков же был итог этого референдума? Что люди сказали относительно судьбы Верховного Совета, в состав которого Вы входили тогда?

Румянцев: На референдуме не был дан вопрос о необходимости роспуска Верховного Совета и необходимости переизбрания Ельцина. На референдуме не был дан ответ на эти два вопроса…

Млечин: Секундочку…

Румянцев: Если считать по закону…

Млечин: Олег Германович…

Румянцев: …о референдуме Российской Федерации…

Млечин: …может, Вы меня плохо слышите. Я не спрашивал о судьбе Ельцина, я спросил: как избиратели, ваши избиратели, ответили на вопрос о судьбе Верховного Совета на референдуме? Не ответили ли они, что они хотят переизбрания?

Румянцев: На референдуме, повторяю, не было дано ответа положительного на эти два вопроса, исходя из принципов, заложенных в законе о референдуме. Вот почему Верховный Совет и Съезд народных депутатов в сентябре 93-го года — я был одним из авторов этого постановления — постановили, что необходимы досрочные одновременные перевыборы как президента, так и Верховного Совета, не позднее февраля 94-го года…

Сванидзе: Я прошу прощения, документ на экране.

Млечин: Ваша честь, у нас какие-то проблемы со свидетелем.

Сванидзе: Документ на экране.

Румянцев: Цифры, цифры.

Сванидзе: Здесь на вопрос «Считаете ли вы необходимым проведение досрочных выборов народных депутатов», большинство ответило «Да».

Млечин: Большинство высказалось за досрочные перевыборы. Если избиратели проголосовали за перевыборы, отчего же Верховный Совет и Съезд народных депутатов не распустился и не переизбрался?

Румянцев: Еще раз повторяю, что вопрос, как считать. На основании закона о референдуме такого большинства не было получено. Вот почему Верховный Совет совершенно смело мог продолжать работать. Но политически было понятно, что необходимо вести дело к досрочному одновременному переизбранию.

Млечин: Избиратели проголосовали против переизбрания президента, почему вы считали нужным, что он должен быть переизбран?

Румянцев: Этот референдум был результатом политтехнологии, я глубоко в этом убежден, этому есть масса доказательств. Извините за выражение, я издал в десяти томах историю создания Конституции, и один из томов посвящен, в том числе, и этому референдуму. Я дорогому Леониду Млечину подарю полный комплект, чтобы он изучил реальные документы.

Сванидзе: То есть вы считаете, что референдум был фальсифицирован?

Румянцев: Безусловно.

Сванидзе: Спасибо. Итак…

Млечин: Если можно, тогда я приглашу своего свидетеля. Сергей Александрович Филатов, будьте любезны. Вы были первым заместителем председателя Верховного Совета, потом работали в президентской администрации. Так что ж, сфальсифицирован был референдум-то, оказывается? А мы-то все голосовали, думали, что все взаправду. Да, Сергей Александрович? Скажите, он действительно был сфальсифицирован? У вас сведения какие-то?

Сергей Филатов, руководитель Администрации Президента РФ, председатель экспертно-аналитического совета при Президенте РФ (1993 г.): Нет, не был сфальсифицирован…

Млечин: Есть какие-то документы, может быть?

Филатов: …но после проведения референдума было решение Конституционного суда не считать юридически правильными, что ли, результаты этого референдума, и он…

Сванидзе: С чем было связано это решение, решение Конституционного суда?

Филатов: Ну, это было связано, конечно, с одной стороны, что в соответствии с законом о референдуме не было тех цифр, которые должны были быть. А с другой стороны, конечно, это было связано еще и с политической ситуацией, потому что Конституционный суд, на мой взгляд, в тот период вел себя не совсем адекватно. Вообще началось-то все не с указа. Началось-то все с того, когда Ельцин объявил о реформах. 2-го января 92-го года было объявлено о реформах. И с этого дня началась война. 7-ой съезд народных депутатов, конец этого года — снимают Гайдара. 8-ой съезд народных депутатов — пытаются снять Ельцина. 9-ый съезд народных депутатов — Ельцин на грани импичмента, 62 голоса не хватило, чтобы объявить ему импичмент. То есть создавалась катастрофическая ситуация нагнетания напряженности между двумя ветвями власти. На 9-ом съезде выходят на договоренности: с помощью Конституционного суда выйти на референдум, который вам здесь показали. После окончания референдума принимается решение создавать новую конституцию, потому что в Конституции было двоечтение власти. Ельцин — глава государства, высшее должностное лицо. Съезд народных депутатов — полномочный властитель судеб в стране. У Ельцина не было возможности объявлять референдум, не было возможности начать…

Сванидзе: Ваше время истекло, Сергей Александрович. Леонид Михайлович, прошу прощения. Сторона обвинения будет задавать вопросы свидетелю защиты?

Кургинян: Да, я с удовольствием задам. Значит, результатов, как и говорил Румянцев, необходимых для референдума, референдум не дал — это первое. И второе — Конституционный суд, т. е. высший орган, определяющий законность и незаконность, сказал, что этот референдум не имеет конституционной силы. Правильно я Вас понял?

Филатов: Правильно, да.

Кургинян: Правильно я понял. Теперь скажите, пожалуйста, а почему это все — война? Ну, вот в Италии они так бодаются, бодаются. У них бывает, что импичмент кому-то задают, или парламентские кризисы. Почему это надо было сейчас…

Филатов: А Вы вспомните, положение в стране какое было? Из него надо было выходить и быстро.

Кургинян: Не считаете ли Вы, что это было катастрофой лично для Ельцина?

Филатов: Для Вас это не было катастрофой?

Кургинян: Что?

Филатов: То, что происходило.

Кургинян: Для меня распад СССР — это метафизическая катастрофа, и я считаю, что после этого я живу в аду. И Вы это знаете.

Сванидзе: Сергей Ервандович, распад СССР произошел раньше, мы сейчас…

Кургинян: Поэтому с этого момента для меня катастрофа все. Не кажется ли Вам, что единственный, для кого это катастрофой было — это был Ельцин? Для которого то, что политический процесс начал сдвигаться и что Верховный Совет стал переходить из душки-милашки, который поддерживал Ельцина, в некую силу, которая стала этого Ельцина не поддерживать, для Ельцина был не нужен. Пока Верховный Совет был за Ельцина, все кричали и стояли с плакатами «Вся власть Советам», потом против…

Сванидзе: Сергей Ервандович, вопрос, мне кажется, ясен. Прошу Вас, Сергей Александрович.

Кургинян: Кажется Вам это или нет?

Филатов: Нет, конечно.

Кургинян: Нет. Хорошо. И наконец, последнее. Сергей Александрович, вот сейчас, столько лет спустя, у Вас в душе не возникло колебаний по поводу тех лет?

Филатов: Нет.

Кургинян: Нет. Спасибо, у меня нет больше вопросов.

Сванидзе: Короткий перерыв, после которого мы продолжим наши слушания.

Сванидзе: В эфире «Суд времени». Возвращаемся в зал заседания. Главный вопрос нашего процесса: «События осени 93-го года — это выход из тупика или крах демократического проекта в России?»

Вопрос суда обеим сторонам: «Действительно ли действующая Конституция тормозила проведение реформ?»

Слово предоставляется стороне обвинения. Сергей Ервандович, прошу Вас.

Кургинян: Мне кажется, что действующая Конституция совершенно не тормозила проведение реформ. Перед этим вот заседанием я долго пытался понять, чем она мешала. Возникло политическое большинство, которое против курса Гайдара — ну, и слава богу. Сегодня оно возникло, завтра оно уйдет. Это политический процесс, это живой, нормальный процесс, о котором мы все так тоскуем. Почему на него надо было реагировать, как на какую-то реакцию, на бог знает что?

После того, что сказал Сергей Александрович, я даже не хочу говорить о том, было ли это подтасовано, то есть результаты референдума. Я не буду говорить о том, как пелось это все на… «Журчат ручьи, кричат скворцы: ДА-ДА-НЕТ-ДА, ДА-ДА-НЕТ-ДА», и как под это шли старушки на референдум опускать дрожащими руками все это. Я не хочу даже обращаться снова к каким-то документам и всему прочему. Я хотел бы предоставить слово второму свидетелю моему, доктору юридических наук, Владимиру Семеновичу Овчинскому, который тогда был помощником первого зама министра внутренних дел, потом директором Интерпола, сейчас советник председателя Конституционного суда.

Сванидзе: Прошу Вас.

Владимир Овчинский, генерал-майор милиции, помощник 1-го заместителя министра внутренних дел РФ (1993 г.): Ваша Честь, у меня вопрос такой: мемуары, интервью крупных политических деятелей, которые вышли в последние годы, являются историческим фактом, который мы можем использовать на нашем процессе?

Сванидзе: Они являются историческим документом, который, естественно, может быть использован.

Овчинский: Я поэтому хотел бы напомнить известную книгу Александра Коржакова, бывшего руководителя Службы безопасности президента Российской Федерации Бориса Николаевича Ельцина, который в своей книге подробно писал о том, что силовой вариант разгона парламента России, Верховного Совета, готовился задолго до референдума, до указа 1400, причем с применением удушающих газов, таких, как потом в «Норд-Осте» были применены. Дело в том, что…

Сванидзе: Простите, пожалуйста, я хочу сразу сделать уточняющее замечание как профессиональный историк. Любые мемуары сами по себе не подтверждают стопроцентно никакого факта.

Овчинский: Конечно.

Сванидзе: Мемуаристы часто вступают в противоречие друг с другом.

Овчинский: Конечно.

Сванидзе: Мы знаем очень хорошо биографию политическую Александра Васильевича Коржакова, и поэтому здесь к тем или иным его утверждениям могут быть, при всем уважении к нему, разнообразные вопросы. Тем не менее, эта позиция есть, и она Вами зафиксирована.

Овчинский: Есть другие свидетельские показания. Самое главное не в этом. Самое главное в том, что еще была вброшена такая идеологема в общество, что действующая Конституция — это кусок туалетной бумаги. Сказала это не кто иной, как Елена Боннер. И этот тезис был подхвачен всей нашей либеральной общественностью.

Сванидзе: Я хочу уточнить просто то, что вы сказали в связи с Еленой Георгиевной Боннер. Уточнить и напомнить всем присутствующим. Конечно, выражение резкое крайне, но Елена Георгиевна Боннер — вдова академика Сахарова. Имелось в виду, что действующая Конституция — советская конституция, брежневская конституция. Именно из этого исходила, видимо, Елена Георгиевна, когда употребила столь резкое выражение. Это мое предположение.

Кургинян: Николай Карлович, давайте на этом предположении только скажем, что ее супруг стоял вот с таким плакатом, и вся страна это видела, и говорил «Вся власть Советам!» Имелись в виду эти Советы.

Сванидзе: Исторические обстоятельства меняются.

Кургинян: Вы это помните? Я могу показать это.

Овчинский: Верховный Совет СССР.

Кургинян: И еще. Зачем мы все… Вы просто вспомнили, а это все у нас горячо на сердце…

Сванидзе: Конечно.

Кургинян: Зачем мы все крутимся вокруг мемуаров, когда мы занимали политическое положение в то время, и мы знаем, что в марте была первая попытка ельцинского переворота, что до октябрьской попытки была мартовская…

Сванидзе: Вот…вот…

Кургинян: И мы все это знаем. Зачем нам Коржаков?

Сванидзе: Сергей Ервандович, с чем я абсолютно согласен: действительно, зачем мы вертимся вокруг мемуаров, когда здесь, с обеих сторон, и по правую, и по левую руку от меня, сидят люди, которые активно участвовали на разных сторонах в тех событиях.

Млечин: Теперь наша очередь допросить свидетеля обвинения…

Сванидзе: Я согласен.

Румянцев: Можно минуту для дополнения ответа. О том, что мы защищали якобы советскую Конституцию. Я еще раз повторяю: была неразрывная связь избирателя и власти, и мы, начиная с 90-го по 93-ий год, инкорпорировали, внедрили в ту самую бывшую советскую Конституцию 78-го года все необходимые разделы из проекта Конституции о правах человека, о механизмах власти, о федерализме, о разграничении властей…

Сванидзе: То есть, Олег Германович, Вы хотите сказать, что вы предельно обновили…

Румянцев: …предельно обновили…

Сванидзе: …эту советскую Конституцию и приблизили ее к реальности…

Румянцев: …предельно обновили, поэтому нельзя ни в коем случае фальсифицировать. Это факт…

Сванидзе: Я понял Вас. Спасибо.

Румянцев: Это была новая Конституция уже демократической России.

Сванидзе: Спасибо, Олег Германович. Вопросы… вопросы защиты к свидетелям обвинения.

Млечин: Владимир Семенович, я запамятовал, или Вы не сказали. Вы были помощником заместителя министра кого?

Овчинский: Абрамова Евгения Александровича. Не Дунаева, который перешел на сторону…

Млечин: Я Вас не спрашивал про Дунаева, у Вас, видимо, что-то с ним связано, поэтому Вы о нем заговорили, я Вас не спрашивал об этом. То есть Вы находились там, в Министерстве Внутренних Дел,

Овчинский: Я находился там.

Млечин: Вы были свидетелем, да?

Овчинский: Мало того, я Вам могу сказать…

Млечин: Извините, Вы можете ответить на вопрос: Вы были свидетелем происходивших событий?

Овчинский: Да, да.

Млечин: Тогда мы можем без мемуаров, просто из Вашего личного опыта. Вы получали — Вы, Ваши коллеги, Ваш начальник — указания из администрации президента приготовиться к силовому решению вопроса, к разгону парламента, к пуску удушающих газов? Вы — Министерство Внутренних Дел?

Овчинский: Нет, конечно. Я об этом силовом варианте узнал, я и сказал, только из мемуаров Коржакова. Я подчеркнул это…

Млечин: Я прошу прощенья, Владимир Семенович, могу ли я уточнить Ваш ответ? То есть Вы, работая в тот момент в Министерстве Внутренних Дел, которое и должно было бы исполнять эти указания, не получали таких указаний о силовом решении вопроса, о разгоне парламента, об использовании удушающих газов, а узнали об этом спустя много лет, прочитав интереснейшую книгу господина Коржакова. Да или нет?

Овчинский: Абсолютно правильно.

Млечин: Я Вас благодарю. Скажите, пожалуйста, вот Вы тогда, когда работали, Вы чувствовали, что вот из администрации идет на вас давление: давайте что-то с депутатами сделаем, как-нибудь уничтожим их, придушим? Вы чувствовали это?

Овчинский: Нет.

Млечин: В коридорах говорили, в буфетах говорили это?

Овчинский: Нет. Ни в коем случае. Объясняю Вам ситуацию: мы все были уверены, все в центральном аппарате МВД были уверены, что это закончится мирным путем, путем договоров. И мы были уверены, что…даже мысли не было, что это окончится той трагедией, которой это окончилось. И если вы хотите знать ситуацию, то когда по тревоге в ночь с 3-го на 4-е октября Виктор Федорович Ерин поднял личный состав центрального аппарата, то в здании…

Сванидзе: Напомню, что Виктор Федорович Ерин был министром внутренних дел.

Овчинский: Да. В здание на Житной пришла далеко не большая часть сотрудников. Я был среди тех, кто пришел, потому что я считал, что моя гражданская обязанность офицера сделать все, чтобы меньше крови пролилось на улицах Москвы и в стране.

Сванидзе: Спасибо, Владимир Семенович. Спасибо.

Млечин: Ваша Честь, позвольте, я просто резюмирую с благодарностью, что свидетель подтвердил нашу позицию, что из администрации президента до самого момента не поступало никаких указаний на силовое решение проблемы. Импульсов таких не было, и приказов таких не было, и решений таких не было.

Сванидзе: Спасибо. Свидетель со стороны защиты, прошу Вас.

Млечин: Сергей Александрович, ну, почему же все-таки Ельцин пошел на то, что попросил этот парламент разойтись, объявил новые выборы и предложил новый текст Конституции, который был принят на референдуме? Зачем он это все-таки сделал? Давайте мы ответим на этот главный вопрос.

Филатов: Дело в том, что есть одна проблема. В этой Конституции, я уже говорил об этом, она как бы давала двоевластие в стране, потому что Съезд народных депутатов мог объявить импичмент, у президента не было права распустить парламент. Съезд народных депутатов мог правительство в отставку послать, мог назначить его. У президента такой власти не было. Съезд народных депутатов мог объявить референдум, чего не мог сделать президент…

Млечин: Сергей Александрович, извините, я Вас прерву. А президент хотел захватить единоличную власть, вот Вы с ним работали, было такое желание?

Филатов: Я сейчас об этом скажу. Значит, было три момента, когда Борис Николаевич подготовил указы и подготовил свои выступления на телевидении для того, чтобы усилить свою власть как президента. И оба раза не получилось. И надо сказать, что Конституционный суд сидел уже на страже, когда будет указ опубликован, с тем, чтобы начать процедуру импичмента. Третий раз подписан был указ, но, на мой взгляд, он абсолютно правильно был подписан. Не было предпосылок для того, чтобы создавать такую войну, потому что сделано было довольно цивилизованно. Распускается парламент, объявляются новые выборы парламента. Это нормальная практика, вообще говоря, во многих странах мира, когда напряжение достигает максимального значения…

Млечин: И выборы снимают это напряжение.

Филатов: Да, снимают это напряжение.

Млечин: Сергей Александрович, можно последний вопрос. Скажите, прошли выборы в Государственную Думу, была принята новая Конституция. Эта новая политическая ситуация превратила президента в диктатора единоличного, который собрал всю свою власть? Он добился цели — можно так сказать?

Филатов: Да нет, конечно. Да я…да могут все свидетели того времени сказать — конечно, этого не произошло.

Млечин: Благодарю Вас.

Сванидзе: Ваше время истекло…

Млечин: Ваша Честь, мы хотели доказать, что Ельцин не преследовал цели стать единоличным диктатором и не стал им.

Сванидзе: У меня есть уточняющий вопрос. Сергей Александрович, если я Вас правильно понял, Вы считаете, утверждаете…это, в общем, не Вы первый это утверждаете, прямо скажем, что реальная власть и возможность принимать серьезные государственные решения были у Верховного Совета и у Съезда, а не у президента?

Филатов: Конечно.

Сванидзе: И у президента оказались как бы связаны руки, я правильно Вас понимаю?

Филатов: Конечно.

Сванидзе: Скажите, пожалуйста, президент мог, тем не менее, то, о чем говорит сторона обвинения, президент мог пойти на переговоры? Он мог решить этот вопрос посредством долгих, трудных, но…

Филатов: Ваша Честь, это очень хороший вопрос…

Сванидзе: …но переговоров, а не разгонять Верховный совет силой?

Филатов: К сожалению, обстановка между руководством Верховного Совета и президентом с каждым годом ухудшалась, и достигла такой степени недоверия, что, на мой взгляд — я близко был к обоим этим людям — на мой взгляд, было потеряно не только человеческое доверие друг к другу. Мне кажется, даже был некий физический страх, вообще, по отношению друг к другу. Вот в этой ситуации, я много раз разговаривал с Борисом Николаевичем, и когда ему говорил: «Давайте позвоним, давайте там… договоримся». «Я больше встречаться не буду. Этот человек постоянно врет, постоянно…» То же самое говорил Хасбулатов…

Сванидзе: Ну, хорошо, ну может быть…

Филатов: Разобрать их суда у нас не было…

Сванидзе: Вот вы говорите: «Больше встречаться не буду»…

Филатов: У нас есть Конституционный Суд, но у нас нет суда между руководителями…

Сванидзе: Сергей Александрович, Вы говорите: «Больше встречаться не буду» — сказал Борис Николаевич. Может быть, это… причиной тому был просто его резкий горячий характер? «Вот не буду — и все! Будет по-моему!»

Филатов: Это можно сказать один раз, но когда это повторяется из месяца в месяц, и ситуация ухудшается, ухудшается, ухудшается, то, в общем…

Сванидзе: Спасибо. Спасибо. Сторона обвинения имеет возможность задать вопрос.

Кургинян: Сергей Александрович, скажите, пожалуйста, я правильно Вас понял, что эта Конституция была уже нормальная? Вот та Конституция после поправок, о которых говорит Олег Румянцев, и Вы говорите…

Филатов: Только, пожалуйста, за исключением того пункта, о котором я говорил…

Кургинян: Хорошо. Но в целом — нормальная, да? Такая вот.

Филатов: За исключением того пункта, о котором я говорил.

Кургинян: Согласен. Сергей Александрович, скажите, пожалуйста,

Филатов: Потому что именно этот пункт сыграл решающую…

Кургинян: Я понял, я понял.

Филатов: Да, да, вот об этом говорите. Не уточняйте так, как вам нравится.

Кургинян: Нет, нет, нет. Как я понял из того, что Вы сказали по этому пункту, эта Конституция была ближе к парламентской, да?

Филатов: Да, конечно.

Кургинян: Правильно? Ну и что плохого?

Филатов: А я еще раз говорю, неуравновешена…

Кургинян: Ну, была она ближе к плохой…

Филатов: А Вам тоталитарный режим, это что президент единоличная власть, что парламент — единоличная…

Кургинян: Парламент — нет, вы знаете…

Филатов: Подождите, подождите. Тот парламент, который был у нас и его структура — это совсем другое дело. Это не то, что в Англии, в Соединенных Штатах там или еще где-то. Он, вообще, не был даже структурирован у нас, если Вы помните. Поэтому когда все находится в руках у одной какой-то ветви власти, говорить о разделении властей и говорить, вообще, о том, что они равноправны в своей деятельности, невозможно.

Кургинян: Можно я, поскольку я спрашиваю… я никоим образом Вас не хочу … скажите мне, пожалуйста, ну, в парламентской республике тоже есть разделение властей. Я напоминаю, что власть делится на исполнительную, судебную и законодательную…

Филатов: У нас не было разделения властей.

Кургинян: Ну, нет. Предположим, что полнота законодательной власти…

Филатов: Не предположим. Мы говорим о противостоянии.

Кургинян: Сергей Александрович, ну, зачем же так… Ну, неважно. Хорошо. Второй вопрос. Скажите, пожалуйста, когда Вы рассказываете мне о том, что это, и это — правда, что они не хотят встречаться друг с другом и так далее… Скажите, как Вы считаете, может так быть, что главы государства или ответственные политики, взрослые мужики ведут себя, как дети в песочнице? «Я с ним больше встречаться не буду!» Вы согласны со мной, что так не должно быть?

Филатов: Конечно.

Кургинян: Третий вопрос. Мы все помним, что в марте была первая попытка Ельцина сделать то же самое. Может быть, сидящие здесь это не помнят, и общество забыло.

Филатов: Не то же самое, Сергей Ервандович.

Кургинян: Ну, примерно…

Филатов: Не было разгона парламента.

Кургинян: Не было, да. Вместо этого жгли бумаги. Ну, Вы помните выступление Зорькина: «Граждане России! Начался переворот!» Вы помните это. По телевизору шло.

Филатов: Да, помню.

Кургинян: Мы все помним. И мы при этом присутствовали. Значит, мы все фиксируем, что октябрь был не первым случаем, и не 21-го октября все началось, да?

Из зала: Сентября.

Кургинян: Сентября. Началось все в марте как минимум.

Филатов: Я сказал, 2-го января 92-года все началось, да.

Кургинян: Правильно. Правильно. Правильно. Значит, мы с Вами и здесь согласились. Теперь остается один вопрос, очень тяжелый. Сергей Исаевич, скажите, пожалуйста, эти люди, эти трупы, засыпанные сухим льдом, нужны были для того, чтобы Ельцину развязать руки?

Сванидзе: О каких трупах, Сергей Ервандович…

Филатов: Ха-ха-ха…

Кургинян: О трупах расстрелянных. О трупах расстрелянных из пушек. Эти трупы, живые трупы людей нужны были, чтобы Ельцину развязать руки? Да или нет?

Филатов: Кургинян ставит вопрос так: да или нет. Но он, во-первых, ставит вопрос только последнего дня, он не говорит о том, что предшествовало этому дню, когда нужно было страну спасать от гражданской войны. А этому дню предшествовала возможность с помощью патриарха (Алексий II) прийти к мирному соглашению. И мы заседали у патриарха с 1-го числа по 3-е, пока не начались безобразия на Смоленской площади. Так вот я должен Вам сказать, что мы с первыми двумя посланниками Верховного Совета подписали протокол…

Сванидзе: Уважаемые коллеги, к сожалению, время завершилось. У вас сейчас будет возможность продолжить разговор. Короткий перерыв, после этого мы вернемся к слушаниям.

Кургинян: Я сделаю все возможное, чтобы Сергей Александрович смог договорить.

Сванидзе: В эфире «Суд времени». Продолжаем слушания по вопросу о выходе из тупика осенью 1993-го года. Продолжаем дискуссию. Был вопрос со стороны обвинения Сергею Александровичу Филатову, который в тот момент занимал должность руководителя администрации президента Бориса Николаевича Ельцина. Итак, вопрос был — я его повторю — зачем погибли люди в 93-ем году? Не затем ли, чтобы Ельцину развязать руки в управлении страной? Я правильно своими словами изложил вопрос?

Кургинян: Да, абсолютно, абсолютно.

Филатов: В Свято-Даниловском монастыре мы подписали первый протокол, который говорил о том, что мы можем после первого этапа, когда разоружится Белый дом, потому что там было оружие, мы договорились: оружие сдаете — и мы продолжаем нормальные переговоры о том, что делать дальше. Но на следующий день пришла другая делегация, которую уже вновь какие-то другие силы Верховного Совета к нам дали. И мы три дня занимались болтологией. И кончилось это тем, что произошел сердечный приступ у патриарха. Нам сообщили, что на Смоленской площади начинаются безобразия. И тогда, когда эти безобразия вылились в вооруженные столкновения в Останкино и во всех других местах, о которых не буду сейчас говорить, мы поняли, что страну надо спасать. Кстати говоря, к вашему варианту, что мы готовили силовой вариант. Когда это все случилось, армии даже около Москвы не было. Для того чтобы вызвать армию, нам понадобилось 5 часов, для того, чтобы она появилась в Москве.

Кургинян: Я хочу вопрос еще задать. Имею право? Скажите, пожалуйста, зачем нужно было стрелять из танков?

Филатов: Значит, я еще раз говорю. Во-первых, из Белого дома вышло накануне 2000 человек рано утром, которых мы попросили выйти.

Кургинян: Накануне, да.

Филатов: Остались те, кто остался. Если говорить о стрельбе танков, то это были холостые патроны, как Вы понимаете.

Кургинян: Там были убиты люди?

Филатов: Не надо меня убе…

Кургинян: Там были убиты люди или нет? Разговор о 123 убитых — это блеф?

Филатов: Я еще раз говорю, это были холостые патроны. Для того чтобы предупредить людей…

Сванидзе: Так, уважаемые коллеги! Мы немножко опережаем события. Вы сразу берете самые драматичные моменты в этой истории. Сейчас мой вопрос обеим сторонам: «Был ли президентский указ под номером 1400 от 21-го сентября 1993-го года единственной возможностью бороться за дальнейшее проведение реформ?» Я напомню, что этим приказом фактически был разогнан действовавший Верховный Совет и объявлены новые парламентские выборы.

Я предоставляю слово стороне обвинения. Прошу вас, Сергей Ервандович.

Кургинян: У меня есть доказательства, и очень интересные доказательства. Я хотел бы предоставить слово сначала Александру Нагорному, Александру Алексеевичу Нагорному, видному публицисту и политологу, который тоже является очевидцем. Скажите, пожалуйста, считаете ли вы, Александр, что то, что произошло с этим указом 1400, было абсолютно необходимо?

Александр Нагорный, член Комитета по международным делам и внешнеэкономическим связям Верховного Совета РФ (1993 г.): Нет, конечно, никакой жесткой необходимости не было. Аморфный Верховный Совет и, тем более, Съезд депутатов не представлял никакой угрозы для существующей власти, с одной стороны. Но существовали другие мотивировки, почему Кремль использовал эти незаконные методы и фактически осуществил конституционный переворот 21-го сентября, потому что по Конституции действующей он не имел права распускать Верховный Совет. Все остальные действия Ельцина подпадают под уголовное право.

Сванидзе: Вы подтверждаете фактически слова вашего оппонента Сергея Александровича Филатова, который говорит, что у Ельцина были в отношениях, в диалоге жестком с Верховным Советом абсолютно связаны руки.

Нагорный: Нет, так я не считаю, и де факто у Ельцина были все возможности…

Сванидзе: Какие?

Нагорный: Я могу сказать. Он практически владел тотальным влиянием на телевидении. Все люди, которые были на телевидении, были фактически его назначенцами…

Сванидзе: Но телевидение не принимают законов.

Нагорный: Телевидение оказывает воздействие на политическую ситуацию. И де-факто речь шла не о разделении властей, а о приватизации и продолжении вот этой гайдаровской…

Сванидзе: Спасибо. Спасибо.

Кургинян: У меня вопрос короткий.

Сванидзе: Да.

Нагорный: Александр Алексеевич, Вы читали лекции от Южной Кореи до Гарварда, знаете мир. Скажите, пожалуйста, много ли есть стран, в которых президент не имеет права распустить парламент и которые нормально живут? Иначе говоря, может ли Барак Обама распустить Конгресс и Сенат? Мешает ли это жить американцам?

Нагорный: Нет. Нет, не мешает.

Кургинян: Спасибо.

Сванидзе: Спасибо. Пожалуйста, сторона защиты, ваши вопросы к обвинению. К свидетелям обвинения.

Млечин: Скажите, будьте любезны, Вы были… Вы входили в состав Верховного Совета тогда, да?

Нагорный: Нет, Вы знаете, я не входил в состав Верховного Совета, но я был в экспертном совете Комитета по международным отношениям.

Млечин: И в эти дни Вы были там?

Нагорный: И я в эти дни был там. Более того, я это, так сказать, наблюдал воочию, потому…

Млечин: До какого дня Вы там находились?

Нагорный: Вы знаете, я был все дни, и единственное, что меня спасло — это то, что я ездил ночевать домой — я живу там недалеко — и в день 4-го октября я приехал, но уже не мог пройти. И фактически стояли танки и «Альфа» вело наступление на Белый дом. Но Вы знаете, меня что больше всего удивило. 3-го числа — я перескакиваю вперед — вечером я находился в Верховном Совете, и софринская бригада перешла на сторону Верховного Совета, и казалось, что вопрос решен. Но потом какие-то, так сказать, сложные махинации… я не знаю, что было, но они ушли, и случилось то, что случилось.

Млечин: Вот те, кто находился тогда в здании Верховного Совета, хотели, чтобы на их сторону переходили воинские части, милицейские подразделения с целью — что? Вести гражданскую войну против другой части общества, да?

Нагорный: Нет, Вы знаете, Вы неправы. Дело в том, что…

Млечин: А с какой целью вы хотели, чтобы перешла софринская бригада?

Нагорный: Я и хочу рассказать, что…

Млечин: Для проведения парадов?

Нагорный: С 25-го числа милицейские части внутренних войск окружили и никому не разрешали ни входить, ни выходить. Было отключено…

Млечин: Выходить можно было всем — милости просим.

Нагорный: Был выключен свет, канализация и так далее…

Млечин: Милости просим было всем, Вы выходили каждый день и ходили ночевать домой. Правильно?

Нагорный: Вы знаете, я…

Млечин: Вас выпускали одного только?

Нагорный: Я всегда находил пути, потому что рядом дома и можно было перепрыгнуть…

Млечин: Значит, нестрашная была цепь, значит выпускали.

Нагорный: Но цепь была…

Млечин: Но согласитесь, что выпускали. Вы вышли.

Нагорный: Цепь была, и это была позорная вещь, потому что никогда парламент не окружают войсками. Это было сделано по команде Ельцина…

Млечин: Никогда парламенты не пытаются привлечь на свою сторону воинские части, не требуют, чтобы они изменили воинской присяге и выступили против своих командиров.

Нагорный: Во-первых, парламент никого не пытался привлечь…

Млечин: Да неужели! А разве господа Баранников (Виктор) и Дунаев (Андрей) не звонили и не просили: «Приезжайте сюда, товарищи! Все на помощь!» Вы не слышали этого?

Нагорный: Я не был в кабинете Баранникова или еще кого…

Млечин: А где вы находились, расскажите нам?

Нагорный: Вы знаете, я находился на третьем этаже в Комитете по международным делам. Я так же был на том же третьем этаже в кабинете Хасбулатова. И там не было офицеров, там практически…

Млечин: Может, Вы там видели баркашовцев или приднестровцев — вооруженных бандитов?

Нагорный: Приднестровцев было 8 человек, а баркашовцев было человек 25, и они были у входа…

Сванидзе: Время истекло, к сожалению.

Млечин: Это были бандиты. Благодарю Вас.

Сванидзе: Леонид Михайлович, я должен сказать, что свидетель мог быть абсолютно не в курсе переговоров Баранникова и Дунаева с кем бы то ни было.

Млечин: Я просто поинтересовался.

Сванидзе: Прошу Вас, Ваша сторона, представьте своего свидетеля.

Млечин: Сергей Александрович, мы никак с Вами не закончим эту беседу. Могу Вас попросить?.. А мы сейчас его допросим в связи с другими обстоятельствами. Можно было обойтись без применения оружия? И если нельзя было, то кто виноват?

Филатов: Когда прошел референдум, то, честно говоря, у нас как будто бы огромный груз свалился с плеч, и мы считали, что наступило время, когда мы можем вместе вновь пойти на договоренности. И первый шаг, который Ельцин сделал — вот референдум прошел 26-го, а 27-го он собрал губернаторов и представил проект новой Конституции. Предложили мы ему это сделать на конституционном совещании с участием огромного числа граждан и, прежде всего, конечно, Верховного Совета и Съезда народных депутатов. На первом заседании мы увидели дикую обструкцию, когда Хасбулатов выступил против, фактически Верховный Совет покинул конституционное совещание. И началась, в общем-то…

Млечин: А не потому ли это они сделали, что они просто не хотели расставаться с депутатскими значками, с этими атрибутами власти…

Филатов: Я далек от этого, честно говоря, но дальше ведь что произошло. 12-го июня мы приняли проект новой Конституции на конституционном совещании, и очень важно было, чтобы его одобрили на законодательных собраниях, на Советах, как говорят, в регионах. Что делает Верховный Совет? Тогда у них была вертикаль, и они все Советы отпускают в отпуска. И собирают в Парламентском Центре свои совещания, где публично, перед камерами телевидения, начинают публичные оскорбления президенту, вплоть до того, что показывает Хасбулатов, что он этим (жест пьяницы) занимается, и так далее, и так далее. То есть обстановку вновь начинают, несмотря на то, что референдум показал общественное мнение, кто на какой стороне находится и о чем болеет народ…

Млечин: То есть референдум все-таки хотел, с Вашей точки зрения, избрания нового парламента?

Филатов: Ну, в общем, так, да. Там однозначно совершенно было это сказано.

Сванидзе: Можно? Можно?

Филатов: И когда мы к осени подошли, к осени подошли, мы поняли, по тем законопроектам, которые готовились, по той атмосфере, которая накалялась, что в декабре месяце будет вновь атака на президента, ограничение его полномочий, скорее всего, так мы предполагали. И тогда неминуем, в общем, новый конфликт. Но это все время мешало главному. Понимаете, ведь главное состояло в том, что мы должны были делать реформы. У нас не было денег, поэтому нам важно было получать кредиты. Чтобы эти кредиты можно было получить, в стране должна быть нормальная атмосфера. И это все клубком вот таким было, и они это понимали.

Сванидзе: Сергей Александрович, Ваше мнение: можно было еще и еще раз пытаться договариваться или нет?

Филатов: Формально — нужно было, без всякого сомнения. Но фактически это было невозможно.

Сванидзе: Спасибо. Я предоставляю возможность для заключительного короткого слова по сегодняшнему дню слушаний обеим оппонирующим сторонам. Сторона защиты, прошу Вас.

Млечин: Я думаю, услышанное сегодня со стороны свидетелей достаточно для того, чтобы представить ту ситуацию: в наследство от не существовавшего более государства, от не существовавшей более политической системы остался институт, который оказался неуместным. То, что мы называем парламентом, Верховный Совет или, вернее, Съезд народных депутатов, совершенно не соответствовал новой политической системе и не соответствовал тем требованиям, которые предъявляла страна. Это — главное. Поэтому, так или иначе он должен был исчезнуть. Лучше всего, если бы он распустился бы сам и начались бы новые выборы. Теперь второй вопрос: результат всего этого. Мы живем сейчас при той системе политической, которая сформировалась в результате того, что Ельцин распустил Верховный Совет и Съезд народных депутатов, провел новые выборы и принял Конституцию. Вот мы живем в этом государстве. По-моему, никто практически не жалуется на эту политическую систему. Никто не говорит, что создалась диктатура, что парламент лишился власти. Так что…

Сванидзе: Время, время, Леонид Михайлович… Спасибо, я понял Вас. Прошу вас, сторона обвинения.

Кургинян: Мы убедились за это время, что в наследство — не в наследство осталась какая-то советская система. А как подтвердили все свидетели с двух сторон, вот все свидетели, возник новый парламент, который отвечал всем демократическим нормам. Это первое, в чем убедились все. Второе, в чем убедились все, что он был ближе к парламентской республике, чем к президентской. И Ельцину не хватало полномочий. Ну и что? Ну и что? Мало ли кому не хватает полномочий? Завтра больше полномочий захочет Буш или Шарон, и начнут стрелять по своим парламентам. Это разве называется, что мы живем в нормальном обществе? Третье: я совершенно не согласен, что мы живем после этого в нормальной ситуации. Это для Млечина она нормальная, а для меня эта ситуация, в которой было сказано, что тот, кто силен, тот и прав…и все поняли это. И что самое страшное — признали и стали играть по этим правилам. И теперь жалуются на рейдерство…

Сванидзе: Ваше время кончилось.

Кургинян: А рейдерство есть часть политического рейдерства, которое совершилось в октябре 93-го года! Тогда дали первый импульс всему этому, а мы пожинаем плоды!

Сванидзе: Спасибо. Спасибо. Сейчас мы прекращаем голосование. Тему, посвященную событиям 93-го года, мы продолжим завтра в 21 час.

Сванидзе: Здравствуйте. У нас в России, как известно, прошлое непредсказуемо. Каждое время воспринимает прошлое по-своему. В эфире «Суд времени». В центре нашего внимания исторические события, персонажи, проблемы, их связь с настоящим. Судить историю вы будете вместе с нами. У вас, нашей телевизионной аудитории, есть возможность голосовать. Такая же возможность будет и у сидящих в зале.

Сегодня второй день слушаний по теме: Осень 1993-го. Путч, то есть переворот. Одни считают, что это был переворот антиельцинский, антикремлевский, подавленный. Другие — что переворот ельцинский, кремлевский, успешный. И те, и другие считают переворот антигосударственным, антидемократическим и даже фашистским. Главный вопрос нашего процесса: «События осени 93-го — это выход из тупика или крах демократического проекта в России?»

Мы запускаем наше голосование. Номера телефонов вы видите на своих телевизионных экранах.

Обвинителем на процессе выступает Сергей Кургинян, политолог, президент международного общественного фонда «Экспериментальный Творческий Центр».

Сторону защиты на нашем процессе представляет писатель Леонид Млечин.

Вначале прошу вывести на экран материалы по теме нашего процесса.

Сванидзе: Первый вопрос к обеим сторонам: «Почему попытки мирных переговоров не дали результата? Кто виноват в неудаче?»

Я предоставляю слово стороне защиты. Прошу Вас, Леонид Михайлович. Ваш тезис, Ваш свидетель и вопросы к нему.

Млечин: Можно я попрошу Вас ответить на вопрос, сказать, чем Вы занимались в октябрьские дни 93-го года?

Анатолий Цыганок, начальник городского штаба Московских народных дружин (1993 г.): Я был начальником московского городского штаба дружин, руководителем штаба обороны Моссовета.

Сванидзе: Как Вас зовут, извините? Вы не представились.

Цыганок: Анатолий Дмитриевич Цыганок.

Млечин: Анатолий Дмитриевич, а от кого надо было оборонять Моссовет? Это ж не 41-й год.

Цыганов: 3-го числа, когда прошли эти события, когда четко стало известно о том, что милицейские части были разбиты на Смоленской площади, мы…

Млечин: Милицейские части кем были разбиты?

Цыганов: Как кем? Вот — штурмующими людьми. Что самое интересное, это не первые разбитые части. Потому что первый раз Трудовая Россия совершила налет на милицию на Ленинградском проспекте. Вы посмотрите — это было 1-го мая 1992-го года.

Млечин: Потом был налет на штаб Объединенных вооруженных сил стран СНГ. Кто это сделал? Кто это были эти люди? Это были представители Ельцина, может быть, власти?

Цыганок: Нет, конечно, это были опять представители Трудовой России, представители Союза офицеров.

Млечин: Я спрашиваю, потому что у нас все время звучат здесь, в этом зале заседаний, слова о силовом решении со стороны президента. Я уж подумал, может это президент лично нападал на штаб. Нет?

Цыганок: Нет, я такого не считаю. Когда было высказано, что якобы было определен налет на Белый дом еще в сентябре месяце, это совершенно неверно. Дело в том, что мотивация была такая: уйдут все депутаты. И что самое интересное, ни один депутат в этих событиях не был ранен. Ведь погибло 149 человек.

Млечин: А кто эти люди были? Кто ж погибли-то в основном?

Цыганок: 146 человек погибло. Погибли люди, которые защищали…

Сванидзе: Простите, уточняющий вопрос: 146 человек — это что за цифра?

Цыганок: 146 человек — это погибли с обеих сторон…

Сванидзе: За все дни конфликта?

Цыганок: За все дни конфликта.

Сванидзе: 146 человек.

Цыганок: Да.

Млечин: Я у Вас хотел спросить, вот вы обороняли Моссовет — что это означало? Что в городе хаос, город вышел из-под управления? Что было в городе тогда?

Цыганок: Я считаю, что 3-го и 4-го числа был эпизод гражданской войны. Я получил приказ от Лужкова о том, чтобы арестовать председателя Октябрьского райсовета. Он был моим личным другом. Я нашел возможность, позвонил ему и сказал: «Ну-ка, собери свою семью, и езжайте к себе на квартиру».

Сванидзе: Я хотел бы задать уточняющий вопрос свидетелю. На Ваш взгляд, почему попытки мирных переговоров не дали никаких результатов? Кто в этом виноват?

Цыганок: Если в 91-ом году был крах КПСС, и в крах КПСС к Белому дому пришли 75 % коммунистов, то вот это был крах не расстрел Белого дома, а смена власти, именно советской власти. И только этим способом Борис Николаевич Ельцин смог снять это напряжение.

Сванидзе: Не этот вопрос! Почему не удались переговоры? С участием самых ав… Может быть, Сергей Александрович Филатов, может быть, Вы, все-таки, сможете ответить на этот вопрос?

Филатов: Это все идет из Белого дома.

Сванидзе: Все, понял.

Филатов: Не было желания. В Белом доме не было желания договориться.

Сванидзе: Спасибо. Сергей Ервандович, прошу Вас.

Кургинян: Скажите, пожалуйста, Анатолий Дмитриевич, я правильно услышал, что Вы получили приказ Лужкова арестовать… кого?

Цыганок: Не арестовать.

Кургинян: А что?

Цыганок: Вариант был такой…

Кургинян: Задержать?

Цыганок: Прекратить деятельность Совета, Октябрьского райсовета.

Кургинян: Простите, пожалуйста, какие у Вас есть полномочия как у руководителя народной дружины?

Цыганок: Какие полномочия…

Кургинян: Если у Вас нет полномочий, если бы Вы были милиционером, которому дали приказ, но Вы — добровольная народная дружина, и Вам отдают приказ парализовать действия законно избранной власти! Значит, Вы — боевик!

Цыганок: Вначале… Я объясняю ситуацию. Я объясняю ситуацию. Когда президентом Ельциным было объявлено чрезвычайное положение…

Кургинян: Вы понимаете, что такое чрезвычайное положение!

Цыганок: Да… да… при чрезвычайном положении я выполняю распоряжения своего мэра.

Кургинян: Кто?! Кто выполняет?!

Цыганок: Я выполняю.

Кургинян: Кто Вы такой?! Прыщ на ровном месте! Народная дружина!

Млечин: Ваша честь! Это прямые оскорбления, немыслимые в зале суда.

Сванидзе: Так… Сергей Ервандович, Сергей Ервандович, я предлагаю Вам воздержаться от личных оскорблений.

Кургинян: Я прошу прощения, но я хочу обратить внимание на то, что это не есть оскорбление. Я очень уважаю свидетеля. Это образный язык.

Сванидзе: Я думаю, что Вы меня хорошо поняли.

Кургинян: Хорошо, хорошо. Итак, я констатирую из этого вопроса, что никаких, понимаете Вы, никаких законных оснований у этих людей и у Лужкова отдавать эти приказы не было. Пошло в разнос! Ситуация пошла в разнос. Следующий вопрос. Может ли она не пойти в разнос, если парализована вся законная действующая система власти?

Цыганок: Дело в том, что с 3-го на 4-го числа, как Вы знаете, милиция охраняла сама себя, ФСБ охраняла сама себя, и армия охраняла тоже сама себя. И практически…

Кургинян: Спасибо, я удовлетворен…

Цыганок: И практически…

Кургинян: Спасибо, да. Значит, все стали охранять сами себя. Теперь, Николай Карлович, я говорю: она пошла в разнос…

Млечин: Ваша честь!

Кургинян: …с двух сторон. Только что человек вам, очевидец, описал, как именно она пошла в разнос со стороны Ельцина. И не надо говорить…

Сванидзе: Сергей Ервандович, я все видел…

Млечин: Ваша честь, я был остановлен, нам добавление.

Кургинян: …что она шла в разнос со стороны Верховного Совета.

Сванидзе: Я все видел и все слышал, спасибо. Мы объявляем короткий перерыв, после которого мы продолжим слушания. И своего свидетеля представит сторона обвинения. Спасибо.

Сванидзе: В эфире «Суд времени». Второй день слушаний по делу о событиях осени 1993-го года. Напоминаю, до перерыва мы обсуждали вопрос: «Почему попытки мирных переговоров не дали результата?» Я предоставляю слово стороне обвинения. Прошу Вас.

Кургинян: Я хотел бы…

Сванидзе: Тезис и Ваш свидетель.

Кургинян: Да. Я хотел бы, все-таки, только одно доказательство: разговор Руцкого с Зорькиным в момент расстрела Белого дома.

Сванидзе: Пожалуйста, доказательство обвинения.

Кургинян: Там еще дальше сказано, я продолжаю: «Ты же верующий! На тебе же будет крест! Валера, они бьют из пушек! Из пушек! Если бы ты увидел… да не стреляем мы, ёлки…вот трубка — тишина, послушай — тишина!» Я привожу только доказательство. Теперь я не хочу ничего к нему говорить…

Сванидзе: Вопрос был о неудаче мирных переговоров.

Кургинян: Вот! Я говорю о неудаче мирных переговоров.

Сванидзе: Александр Руцкой, дай ему бог здоровья, живой, по-моему.

Кургинян: Нет, он живой, другие — мертвые. Другие — мертвые.

Сванидзе: Все лидеры живые.

Кургинян: У нас лидеры, Николай Карлович…

Сванидзе: Вы говорили и другие вещи, Сергей Ервандович, мы помним…

Кургинян: Николай Карлович, лидеры как мишени…

Сванидзе: Мы помним…

Кургинян: Их поднимают и стреляют…

Сванидзе: Мы помним, как Хасбулатов призывал бомбить Кремль…

Кургинян: Неважно. Одни призывали, а другие стреляли.

Сванидзе: Нет, важно…

Кургинян: Хорошо. Я хочу говорить не об этом. Все в этот момент пошли в разнос. То, что я сказал — разнос…

Сванидзе: Абсолютно согласен…

Кургинян: Значит, единственный урок…

Сванидзе: Продолжайте, пожалуйста.

Кургинян: …никогда не парализовывать законную власть. Никогда! Ни при каких основаниях! Никогда больше! И мы увидели, кто ее парализовал! Ее парализовал указ 1400.

Теперь я просто хочу коротко опросить одного из моих свидетелей Михаила Челнокова. Народный депутат России, который первый выразил некие сомнения в политической дееспособности Ельцина.

Михаил Челноков, народный депутат России (1993 г.): Нет. Сергей Ервандович…

Кургинян: Нет? Извините.

Челноков: Я отнюдь не выразил сомнения в его дееспособности. Я был первым, кто поднял вопрос о его импичменте. У меня не было сомнений. Отнюдь!

Кургинян: Да. Пожалуйста, Ваше мнение.

Челноков: Переговоры не удались по одной простой причине. У Ельцина была в жизни только одна цель — патологическая жажда власти. Ни женщины, ни семья, ни друзья, ни конкретные реформы, ни Россия — больше ничего.

Сванидзе: Значит ли это, что Ельцин ушел из Кремля и отдал власть Путину, потому что им овладела безумная, неуправляемая жажда власти?

Челноков: Вы очень серьезно передернули вопрос, потому что Ельцин оставался у власти еще 8 лет, которых ему вполне хватило…

Сванидзе: За это время его жажда власти иссякла.

Челноков: Нет, к этому времени он понял, что его ответственность перед страной будет столь фантастически огромна, и страна может поставить вопрос о его уголовной ответственности и за расстрел парламента, в котором погибло полторы тысячи человек на самом деле. Я вам говорю реальную цифру, а не 146 человек. И за те реформы, которые привели и к обнищанию народа, и к тому, что приватизация дала абсолютно нулевой результат.

Сванидзе: Спасибо.

Филатов: Я думаю, никому не нужно говорить об этом.

Кургинян: Николай Карлович, можно я Вам дам два коротких разъяснения.

Сванидзе: Мне???

Кургинян: Вам…

Сванидзе: А! Разъяснения? Прошу вас.

Кургинян: Это Вам будет одно из них точно интересно.

Сванидзе: Прошу Вас.

Кургинян: Так вот я Вам говорю, один из самых близких ему людей мне сказал после операции…

Сванидзе: Ему — в смысле Борису Николаевичу?

Кургинян: Да, Борису Николаевичу… мне сказал: «Дальше все безнадежно». Я говорю: «Что — он теперь так нездоров?» «Нет, он потерял свою исключительную жажду власти». Речь шла, как Вы знаете, об этой операции на сердце. Он проснулся уже без нее. Это сказал один из самых близких ему людей.

Сванидзе: И сразу, как известно, после операции, когда он проснулся…

Кургинян: Потребовал указ.

Сванидзе: …он немедленно потребовал указ.

Кургинян: И, тем не менее, Николай Карлович, я Вам клянусь, что я говорю правду.

Сванидзе: Я Вам верю. Я Вам верю.

Кургинян: Я Вам клянусь!

Сванидзе: Спасибо.

Кургинян: Это первое. И второе: есть постановление Конституционного суда, которое признает Ельцина преступником.

Сванидзе: Спасибо. Вопрос защиты свидетелю стороны обвинения.

Млечин: Мы тут слышим массу интересного, полностью не относящегося к существу вопроса, который мы рассматриваем. Будьте любезны…

Кургинян: …объясняет, что относится, а что нет?

Млечин: …скажите мне, пожалуйста, Вы участвовали в переговорах тогда между Верховным Советом и президентской администрацией, Вы пытались помочь в этом деле, да? Вы входили в состав делегации?

Челноков: Скажите, пожалуйста, Вы намеренно задаете…

Млечин: Нет, нет, здесь задаю вопросы я.

Челноков: …вопрос таким вкрадчивым голосом?

Млечин: Я прошу прощения, можно объяснить свидетелю, что он должен ответить на мой вопрос?

Сванидзе: Да. Михаил Борисович, если можно, вопрос корректный.

Млечин: Так Вы участвовали или нет в переговорах, я Вас спрашиваю?

Челноков: Я не участвовал в переговорах…

Млечин: Понятно. Вы так уверенно…

Челноков: …но Вам этого недостаточно, чтобы понять ситуацию…

Млечин: Нет, нет, секундочку…

Челноков: Так нет, я говорю, недостаточно…

Млечин: Вы мне ответили, благодарю Вас, благодарю Вас, просто я…

Челноков: Я участвовал во многих переговорах, комиссиях, на которых присутствовал Ельцин, Хасбулатов и так далее. И в течение того периода — с 21 сентября до 4-го октября — я находился неотлучно в Доме Советов.

Млечин: Я понял. Значит, Вы не участвовали в этих переговорах, следовательно, Вы не можете сказать, почему они провалились. Вы сказали, что они провалились по нежеланию от президентской администрации, но Вы же не участвовали в этих переговорах. Это первое…

Челноков: Да нет, я прекрасно знаю, почему они провалились…

Млечин: Секундочку. Я уже понял. Вы знаете, просто не участвовали — Вам не надо было.

Кургинян: Но Вы же тоже знаете, хотя там не участвовали.

Млечин: Я задаю вопрос!

Челноков: Замечательно совершенно!

Млечин: Я задаю вопрос!

Сванидзе: Секундочку! Секундочку, господа! Леонид Михайлович, на самом деле я в данном случае считаю, что возражение корректно…

Млечин: Но я же задаю вопрос!

Сванидзе: …для того, чтобы знать причину провала переговоров, не обязательно в них участвовать…

Млечин: Ну, может быть…

Сванидзе: …согласитесь.

Кургинян: Чтобы знать вождя, не надо спать с вождем.

Млечин: Я Вам сочувствую, если у Вас такие мысли.

Кургинян: Это не я сказал, наверное, Вы знаете.

Млечин: Хорошо. Могу следующий вопрос?

Сванидзе: Да, прошу Вас.

Млечин: Вы назвали цифру убитых большую, да? Вы располагаете для этого документальным исследованием? Вы проводили расследование, или Вы сами считали, я прошу прощения. Откуда у Вас такие познания?

Челноков: Точная цифра никогда не будет известна. Трупы вывозились на рефрижераторах, трупы вывозились на баржах. Вы знаете тот факт, что Белый дом горел в течение суток, и в него не пускали пожарных? Вам знаком этот факт, уважаемый товарищ писатель?

Млечин: Можно я задам вопрос, да? Вы видели, как вывозили на рефрижераторах? Вы свидетель этого всего? Вы наблюдали? Откуда у вас эти сведения?

Челноков: Я свидетель тому, как рядом со мной падали замертво люди, и не один человек.

Млечин: Да, нет, конечно, погибло 146 человек. Это точные данные.

Челноков: Да, не полторы тысячи рядом со мной упали, но не один, отнюдь. Вот так же, как находились рядом мои коллеги.

Млечин: Ваша честь, можно я задам вопрос? То есть рассказы о рефрижераторах — все это показания с чужих слов, верно? Вы сами этого не видели, правда, ведь?

Челноков: Ну, вот судья вам блестяще ответил — Вы сами тоже много не видели.

Млечин: Благодарю Вас, да.

Сванидзе: Спасибо. Спасибо…

Челноков: Очень многого.

Сванидзе: Я хочу задать уточняющий вопрос и хочу его задать Олегу Румянцеву. Погиб ли во время этих событий кто-нибудь из депутатов Верховного Совета?

Румянцев: Депутатов погибших не было. По данным московской комиссии погибло 152 человека. По данным следственной бригады Генеральной прокуратуры на 24 мая 94-го года следствие не располагало данными, точными данными о числе погибших внутри Белого дома. 152 — заметьте, при этом генпрокуратура говорила, что нет данных. Есть очень серьезные основания предполагать, что концы были спрятаны в воду. Михаил Борисович видел…

Сванидзе: …что их было больше.

Румянцев: Да…

Сванидзе: …но точно сколько — неизвестно.

Румянцев: Да…я сам видел несколько человек. Когда Руцкой разговаривал не с Зорькиным, а с посольствами. Я, в частности, так получилось, я знаю венгерский язык, я звонил венгерскому послу из кабинета Руцкого, прячась за столом и поставленной банкеткой. Раздалось несколько снайперских выстрелов, был ранен конкретно на моих глазах человек, который стоял буквально за мной в кабинете Руцкого.

Сванидзе: Спасибо. Почему не удались переговоры, на Ваш взгляд?

Румянцев: Примерно 27 — 28-го сентября по поручению и просьбе Руцкого и Хасбулатова — они, зная мои политические связи, мой политический вес, я до последнего времени находился, безусловно, в демократическом лагере, но остался в Верховном Совете и в здании Белого дома, потому что я был против узурпации власти состоявшейся. Они просили меня…

Сванидзе: Секундочку, секундочку. Я сейчас дам Вам продолжить. Я Вам задал вопрос, я заинтересован в Вашем ответе. Я просто прошу вывести — у нас есть доказательство суда — синхрон Хасбулатова.

Сванидзе: Спасибо. Да, я специально вывел это в эфир, потому что, на мой взгляд, это интересно, и прозвучал, кстати, некий новый мотив. Уже не Ельцин, а кто-то из его окружения… не Сергей ли Александрович Филатов?

Румянцев: Я хотел бы сказать, Николай Карлович…

Кургинян: Сергей Александрович не мог вырубить связь.

Румянцев: Я, в принципе, против демонизации фигуры Ельцина. К огромному сожалению, он был очень сильно подвержен влиянию со стороны части своего окружения. Я, как мог, боролся за влияние на Бориса Николаевича до последнего времени, но потом решил остаться с Верховным Советом и Съездом. Николай Карлович, 28-го сентября я получил поручение…

Сванидзе: Но ближайшее окружение — это тогда был, наверное, прежде всего, генерал Коржаков, я думаю.

Румянцев: …поручение и просьбу вице-президента Руцкого и спикера парламента Хасбулатова начать серию переговоров. За 28 — 30-е сентября мне удалось лично переговорить с Горбачевым, Зорькиным, Черномырдиным, Лобовым, Ериным, Грачевым, Миграняном, Саттаровым — двумя советниками Ельцина, сам Ельцин, к сожалению, отказался от встречи, с Камчатовым, Илюмжиновым, патриархом Алексием II, митрополитом Кириллом…

Сванидзе: Не перечисляйте всех.

Румянцев: Очень много этих людей, были проведены серьезные переговоры. И мне врезалась в память встреча с Лобовым, секретарем Совета безопасности тогда. Я говорю: «Олег Иванович, скажите, будет политическое решение?» Заметьте, 28 — 30-е сентября, в один из этих дней. Он берет блокнот и пишет: «Олег, увы! Политического решения не будет». Это мне пишет один из ближайших <к Ельцину> человек и человек, которого я уважал.

Сванидзе: Спасибо.

Румянцев: Это очень важное обстоятельство.

Сванидзе: Спасибо, Олег Германович. Переходим к следующему вопросу наших слушаний. Я предлагаю ответить на него обеим сторонам. «Кто и зачем спровоцировал кровавые беспорядки в Москве?» Пожалуйста, сторона защиты.

Млечин: Могу ли я попросить вывести нам доказательство, одно из представленных защитой, выступление Лии Ахеджаковой в те дни по телевидению?

Сванидзе: Прошу вас, доказательство защиты, Лия Ахеджакова.

Млечин: Благодарю Вас. Мы представили это доказательство, чтобы было понятно, что происходило в тот момент. У нас есть свидетели, очевидцы тех событий. Андрей Морозов, журналист «Московского Комсомольца» в ту пору находился рядом там. Скажите, кто там был в Белом доме?

Андрей Морозов, журналист: Ваша честь, мне встать или можно сидя?

Сванидзе: Да, лучше встать.

Морозов: Вы знаете, ситуация заключается в том, что Конституция, конечно, гарантирует власть либо президенту, либо депутатам, либо кому угодно. Но, в первую очередь, Конституция гарантирует, насколько я понимаю, да, право гражданина, и оно первично, чем власть президента или власть страны. Одно из моих прав как гражданина — это право доходить до своего рабочего места спокойно. И Вы согласны с этим? (Млечину. Млечин кивает). Наверное, так. Я не задаю вопросы, я задаю их себе. Если меня кто-то лишает моего права на жизнь, в том числе, права на работу, право на то, чтобы посмотреть футбол… А страна узнала, я напомню это вам. Было же замечательно, помните, эти дни такие были, здоровские, было бабье лето, было тепло, было здорово. Мы ходили в коротких рукавах, кто-то ходил в лес. И о том, что происходит в Москве, все узнали, потому что прервали футбольный матч. Кто дал право прерывать футбольный матч? (Смех в зале).

Сванидзе: Андрей, я прошу прощения, вопрос был: «Кто спровоцировал кровавые беспорядки в Москве?»

Морозов: Так вот.

Кургинян: Вы уже все сказали! Все нормально! Все!

Морозов: Нельзя прерывать футбол, нельзя лишать гражданина права на жизнь.

Сванидзе: Спасибо. Ваше время истекло.

Кургинян: Такой футбол нам не нужен.

Сванидзе: Так, прошу Вас (Кургиняну), Ваш вопрос свидетелю стороны защиты.

Кургинян: Скажите, пожалуйста, Вы считаете, что, чтобы защитить Ваше право смотреть футбол… и докуда распространяются Ваши права? Вот Ваши права смотреть футбол, какие еще есть права? Кушать гамбургер? Пить пиво?

Морозов: Ходить на работу.

Сванидзе: Если я правильно понял свидетеля со стороны защиты, который не очень удачно формулировал свою мысль, речь шла о том, что футбол, так же, как пить, есть, целоваться — неотъемлемое право человека, да? Его эти права были нарушены.

Кургинян: Понятно…

Сванидзе: Естественно, когда говорят о футболе, это вызывает иронию…

Кургинян: И я хочу сказать…

Сванидзе: Прошу вас продолжить опрос свидетеля.

Кургинян: И я хочу зафиксировать и уточнить, что ради того, чтобы его права были восстановлены…

Морозов: Да-да-да, я подтверждаю.

Кургинян: …нужно было убить людей. (Пауза) Убить людей. И я видел своими глазами, как на мосту стояли такие же, жрали пиво, хохотали и говорили: «Гляди, как хорошо снаряд попал! Гляди!» И с этого момента…

Сванидзе: Сергей Ервандович, у вас нет никаких оснований подозревать свидетеля в том, что он жрал и смеялся…

Кургинян: Я не подозреваю его в этом…

Сванидзе: …когда видел, как стреляют.

Кургинян: Он сказал, что его право смотреть футбол было нарушено.

Морозов: Абсолютно. Да.

Кургинян: Это то, что когда-то сказал герой…

Сванидзе: Это его неотъемлемое право.

Кургинян: Я отвечаю, да. И чтобы его восстановить, нужно кинуть ядерное оружие?

Сванидзе: Этого он не говорил.

Морозов: Мне было страшно. Я пил водку в этот день, с 3-го на 4-е. Потому что мы сидели осажденные в редакции, И никто не мог нас спасти. И поэтому я… Мне было 24 года, я отслужил в Советской армии. Но мне было страшно, потому что меня окружали молодые девчонки, которые работали в это время в газете (смех в зале). И я молился на человека, который применит силу и спасет нас, да.

Кургинян: Вы слышали это все своими ушами.

Сванидзе: Сергей Ервандович, Ваш свидетель, прошу Вас.

Кургинян: Я хочу, прежде всего, задать вопрос генералу Овчинскому. Владимир Семенович, скажите, пожалуйста, но только без всяких измышлений, точно и по факту. Есть ли у Вас, как военного человека, обладающего помимо обычной информации и другой, абсолютные доказательства того, что стреляли не холостыми. Да или нет?

Овчинский: Да, есть.

Кургинян: Какие, приведите их.

Овчинский: Ваша честь, 5-го октября 1993 руководитель пресс-службы МВД показал руководителям различных подразделений МВД пленку, которую сделала пресс-служба МВД сразу же после ареста депутатов, руководителей Верховного Совета. Она первая вошла в еще горящее здание Белого дома. И я сам видел эту пленку от начала до конца, она где-то минут 45. Они шли по кабинетам, сгоревшим кабинетам. Комментарии были такие: вот на этом месте стоял сейф, теперь здесь расплавленное пятно металлическое. На этом месте стоял другой сейф, здесь расплавленное пятно. И таких комментариев было где-то по 10-и кабинетам. Из этого я делаю выводы, что помимо болванок, о которых говорил Сергей Александрович, стреляли кумулятивными зарядами, которые все выжигали в некоторых кабинетах вместе с людьми. И трупов было там не 150, а гораздо больше. Они штабелями лежали, заваленные льдом, на цокольном этаже, в черных пакетах. Это тоже есть на пленке. Это говорили сотрудники, которые входили в здание Белого дома после штурма. Я свидетельствую это хоть на Конституции, хоть на Библии в этом зале.

Сванидзе: Вопрос, Владимир Семенович. Мой вопрос к Вам. Вернемся, отмотаем немножко назад от событий уже 3-4-го октября, от стрельбы из танков по Белому дому. Это финальный аккорд, завершающий аккорд. Но меня больше всего интересует, и мы здесь пытаемся ответить на этот вопрос, кто начал? Кто первый начал? Кто произвел первый выстрел? Было нападение на Моссовет, был штурм Останкино — я это помню, я ведь телевизионный журналист. Кто начал?

Овчинский: Ваша честь, я хочу свое совершенно четкое убеждение высказать. Что весь неконтролируемый процесс насилия начался сразу же после опубликования указа 1400.

Сванидзе: С какой, с чей стороны он начался?

Овчинский: Со всех сторон! Вот представитель дружины, который начал совершать противоправные действия, вот тереховцы, которые по своей инициативе захватили штаб СНГ. Вот Руцкой, который в безумном состоянии орал: «Бомбите Кремль!» Вот баркашовцы, которые со свастикой, провокаторы, вошли в Белый Дом и маршировали там. Их фотографировали, а потом эти фотографии передавали в посольство США и говорили…

Сванидзе: Так они же были в Белом доме!

Овчинский: …что если не подавите мятеж, то в России будет фашизм.

Сванидзе: Они же были в Белом доме!

Овчинский: А потом Баркашов исчез!

Сванидзе: И Макашов со своим матом.

Овчинский: Это все провокация глубинная была!

Сванидзе: Макашов со своим матом был в Белом доме?

Овчинский: Людей со свастикой запустили специально для того, чтобы они полностью, полностью…

Сванидзе: Владимир Семенович, кто запустил людей со свастикой?

Кургинян: Можно я отвечу на этот вопрос, потому что я был советником Хасбулатова?

Овчинский: Баркашовцев под автоматами выкинули, чтобы не было ни одного человека…

Кургинян: Значит, первый вопрос…

Сванидзе: В данном случае, как свой собственный свидетель?

Кургинян: Да. В данном случае, я являюсь свидетелем всего. У меня есть избыток информации. Мы все понимаем первое, что для того, чтобы вести диалог, нужна связь. Как в войсках, как и везде — связь. Отключить правительственную связь Хасбулатов и Руцкой не могли. Отключить правительственную связь, то есть возможность разговаривать, могла только та сторона. Это понятно ребенку. И это стопроцентно.

Сванидзе: А при чем здесь воинские подразделения и боевые отряды?

Кургинян: Отвечаю: все пошло в разнос. Между прочим, есть такое, так называемое, неотменяемое естественное право на восстание, и пошло, и поехало. Главное, чего мы должны добиваться, чтобы никогда не было — чтобы была парализована законная власть. Когда она парализована, изо всех щелей лезут народные дружинники, баркашовцы, Руцкой…

Сванидзе: Но лезли?

Кургинян: Лезли! Со всех сторон! Но это еще не все…

Сванидзе: Спасибо! Спасибо свидетелю Кургиняну!

Кургинян: Нет! Нет!

Сванидзе: Маленький перерыв, сейчас продолжим.

Кургинян: Хорошо. Хорошо.

Сванидзе: В эфире «Суд времени». Мы переходим к обсуждению принципиального вопроса: «Как расстрел Белого дома повлиял на ход развития демократии в России?» И это последний вопрос в наших слушаниях, посвященных осени 93-го года. Слово стороне защиты.

Млечин: Благодарю Вас, Ваша честь. Мы, по-моему, очень сильно продвинулись благодаря свидетелям обвинения, которые рассказали нам о том, что на самом деле из Белого дома по всей Москве распространялись бандиты и мятежники. И, таким образом, город оказался в состоянии хаоса и мятежа.

Кургинян: Я протестую! Ни разу за все это время наша сторона не пыталась извратить сказанное другими. Тут применяется один и тот же мерзкий прием.

Сванидзе: Я принимаю протест. Леонид Михайлович…

Кургинян: Прием абсолютно отвратительный!

Сванидзе: Леонид Михайлович, формулируя свой тезис, не ссылайтесь на оппонирующую сторону.

Млечин: Я переформулирую. Свидетель, генерал Овчинский, рассказал нам о баркашовцах, о макашовцах и о других людях, которые совершали преступные действия. Они исходили из Белого дома. Надеюсь, это никто не отрицает. Вот я и повторяю вслед за свидетелем…

Кургинян: Но другой свидетель только что сказал о его преступных действиях, которые исходили с другой стороны. Сам о них рассказал! Здесь, сидящий в зале.

Млечин: Никто, никого, свидетель, сидящий здесь, никого не убил, и даже никого не арестовал. Таким образом, город находился в ситуации мятежа и начала гражданской войны. Мне тоже неприятно видеть, когда насильника или убийцу омоновцы хватают за руки и валят на землю. Это очень неприятно. Но как еще обходиться с преступниками? Другого пути, к сожалению, не было в принципе. Я хотел бы пригласить еще одного свидетеля. Будьте любезны, скажите нам, пожалуйста…

Сванидзе: Если можно, представьте свидетеля.

Воронин: Воронин Олег Львович. На тот момент член политсовета объединения предпринимателей «За новую Россию» партии российского единства и согласия, эксперт парламентской группы «Смена» и один из членов российской социал-демократической ассоциации, председатель которой сидит здесь.

Сванидзе: Спасибо. Прошу Вас, вопрос к свидетелю.

Млечин: Скажите, пожалуйста, в результате тех событий, которые произошли осенью 93-го года, с Вашей точки зрения это что было? Закончилась на этом демократия в стране? Больше у нас не было ни парламента, ни выборов, ничего?

Олег Воронин, кандидат исторических наук: Я могу сказать только одно. Я провел в Москве с 22-го сентября по 3-е ноября. И в это же время я был свидетелем, как крупные политики обсуждали нулевое решение. Я говорю о Шахрае (Сергей) и Явлинском (Григорий), и так далее…

Сванидзе: Мы должны уточнить с вами, уважаемая защита, что нулевое решение, или нулевой вариант, о котором говорит сейчас свидетель — это вариант, связанный с одновременными выборами Верховного Совета и президента.

Воронин: Совершенно верно. Теперь конкретно о том, что происходило в Москве. 2-го числа я провел весь день на Смоленской площади, в районе Белого дома и так далее. И я скажу однозначно: это было царство охлоса. Практически, на Смоленской и вокруг нее бушевала неуправляемая толпа, направляемая личностями типа Анпилова (Виктор), которого я рядом видел постоянно. То, что совершил Борис Николаевич Ельцин 3–4-го числа, это было абсолютно правильно. Власть нельзя трогать руками.

Сванидзе: Спасибо. Позиция ясна…

Воронин: Вот они его тронули и получили.

Млечин: Благодарю Вас.

Сванидзе: Позиция ясна, Олег Львович, спасибо. Прошу Вас, сторона обвинения, получите свидетеля защиты, задавайте вопросы.

Кургинян: Мне как-то неловко, потому что тезис «власть нельзя трогать руками» — это демократическая установка?

Воронин: Я не сторонник того понимания, которое выражается в формуле: пусть рухнет весь мир, но торжествует правосудие.

Кургинян: А какого понимания вы сторонник?

Воронин: Я еще раз повторяю: то, что происходило 3–4-го числа, нас избавило от серьезной гражданской войны.

Кургинян: Вы настаиваете на своем тезисе, что «власть нельзя трогать руками»?

Воронин: Я еще раз повторяю. Я не сторонник тезиса «пусть рухнет весь мир, но восторжествует правосудие».

Кургинян: Вы настаиваете на том, что Вы сказали? Да или нет?

Воронин: Так, как я, точно в этот же день сказал Григорий Алексеевич Явлинский, выступающий…

Кургинян: Спасибо, я удовлетворен.

Воронин: …а после этого…

Кургинян: Спасибо, я удовлетворен. Спасибо, я удовлетворен.

Воронин: Да, Вы очень удовлетворены.

Сванидзе: Сергей Ервандович, поясните мне смысл Вашего вопроса свидетелю.

Кургинян: Я Вам объясняю: я вижу наглядный пример того, как две позиции — «не мешайте нам смотреть футбол» и «власть нельзя трогать руками» — увели нас с дороги свободы, демократии и подлинного европейского права на страшную колею…

Сванидзе: Все, я понял Вас, спасибо, Вы ответили на мой вопрос.

Кургинян: …страшную.

Сванидзе: Прошу Вас, Ваш свидетель и Ваши вопросы.

Кургинян: Хорошо. Пожалуйста, Олег Румянцев, скажите мне, пожалуйста, как Вы считаете, вопрос о том, что происходит после того, как власть парализована. После того, как выпущен неконституционный указ, как решается с европейской, законной, правовой точки зрения? В момент, когда парализована власть, что происходит дальше?

Румянцев: Произошла ситуация, когда верховная власть в лице президента Ельцина и его администрации не подчинилась решению высшего судебного органа в области конституционного правосудия, а именно, Конституционного суда. И не нашлось правоприменительной силы, которая бы обязала их, этих граждан, выполнять решение Конституционного суда. Это первое. Когда это происходит, когда видят, что власть игнорирует законное решение, возникает то, о чем Сергей Ервандович уже упоминал. Это естественное право народа на сопротивление узурпации власти. И если есть узурпация власти, испокон веков реализовывалось это естественное право. И тогда отсюда и появляются вот эти самые неправовые действия: охлос, охлократия, власть толпы. Но, кстати, перестаньте называть бандитами тех, кто был в Белом доме. Если бы здесь были их родственники, их сироты, их жены, оставшиеся без кормильцев, я думаю, они бы с вами отдельно поговорили. Потому что эти люди пожертвовали своей жизнью ради того, чтобы сопротивляться этой узурпации власти и восстановить конституционный порядок в стране.

Сванидзе: Я думаю, сторона защиты имела в виду не всех, конечно, кто был в Белом доме, а тех, кто напоминал бандитов, то есть упомянутых… я не буду снова называть эти организации и имена.

Кургинян: Это невозможно. Я хочу спросить…

Сванидзе: У меня вопрос: чем закончились события 93-го года, октября? К чему они привели? Секундочку, я закончу…

Кургинян: Да.

Сванидзе: Вот что мы получили: стрельба холостыми — не холостыми, боевыми — не боевыми, погибло 150 или полторы тысячи — не знаем. Плохо, в любом случае. Один человек погиб — очень плохо. Что мы после этого получили? Мы получили выборы, мы получили Думу совсем не ельцинскую, как мы помним. Уж совсем не ельцинскую. Мы получили новую Конституцию, по которой до сих пор живем. И президента, непопулярного совсем, через несколько лет ушедшего от власти, добровольно ее оставившего.

Кургинян: Через много лет. Я Вам объясню…

Сванидзе: Через 7 лет.

Кургинян: Да.

Сванидзе: Результат, короче.

Румянцев: Я очень коротенько подытожу. Мы получили симулякр выборов — выборы, не имеющие смысла. Мы получили Конституцию…

Сванидзе: В каком смысле — не имеющие смысла?

Румянцев: Потому что они не имеют смысла, потому что будет всегда такой результат, который задан политтехнологами.

Сванидзе: Тогда? Тогда? Когда Кремль проводил выборы, а победили ЛДПР и КПСС?

Румянцев: Да, Николай, это очень важно. Мы верили в конституционный строй, мы получили фальсификацию. Мы получили некую обманку, когда крупная собственность по сути дела расхищена. Это произошло в результате узурпации власти в середине 90-х годов, и об этом Леонид Млечин не хочет говорить. А это, наверное, и было главным заказом произошедшего осенью 93-го года несчастья.

Сванидзе: Спасибо, Ваша позиция ясна. Сторона защиты, вопрос свидетелю стороны обвинения.

Млечин: Олег Германович, вырывается из Белого дома толпа и захватывает одно из зданий Моссовета, потом пытается захватить Останкино, телецентр. Гибнут при этом офицеры. Как Вы считаете, если происходит это совершенно бандитское проявление, мятеж, власть должна спокойно к этому относиться? Ну что ж, это законное выражение народом своего недовольства? Или подавить, все-таки, этот мятеж?

Румянцев: Уважаемый Леонид, к тому времени эта власть была низложена решением Съезда и Конституционного суда. Это была уже незаконная власть. Прошедшая власть…

Млечин: А законная были те, кто захватили Останкино и Моссовет?

Румянцев: Их бы не было, если бы были восприняты как указания к действиям решения законного X-го внеочередного Съезда. Я уже упоминал: 24-го сентября, постановление о нулевом варианте. О досрочных и одновременных перевыборах. Не так, как Ельцин решил 21-го сентября, чтобы только парламент был низложен и он переизбирался. Обе стороны чтобы были переизбраны. Если бы 24-го сентября это постановление о нулевом варианте было принято как руководство к действию, то тогда не было бы вот этих самых спровоцированных выходов силовиков.

Сванидзе: Еще вопросы есть?

Млечин: Нет, а вот можно мне задать вопрос?

Сванидзе: Вот Сергей Александрович хотел задать вопрос Олегу Германовичу Румянцеву. Против всех функциональных правил нашего суда, прошу Вас.

Филатов: На каком основании, скажите мне, пожалуйста, сто народных депутатов, в том числе и я, были лишены депутатского права перед началом X-го Съезда народных депутатов?

Румянцев: Сергей Александрович, как депутат, член Верховного Совета, отвечу Вам. К сожалению, Ваша сторона, начиная с лета, поставила в невыносимые условия давления…

Филатов: Нет, я прошу Вас ответить на мой вопрос…

Румянцев: Секундочку!

Сванидзе: Все! Все, все! Уважаемые коллеги, спасибо!

Румянцев: …условия давления депутатский корпус. Депутатский корпус принимал…

Филатов: Олег Германович…

Сванидзе: Сергей Александрович, спасибо!

Филатов: …Вы все время…

Румянцев: …я отвечу…

Филатов: …все время апеллируете в Конституционный суд, Вы апеллируете к Съезду народных депутатов…

Сванидзе: Уважаемые коллеги, вы ходите по кругу.

Филатов: Я Вам говорю, почему я был лишен права участвовать в этом Съезде народных депутатов?

Румянцев: Решения депутатского корпуса были далеки от идеальных, я с Вами согласен. Но нельзя было загонять в угол этот депутатский корпус…

Филатов: Нет, но вы тоже нас загнали…

Румянцев: Это вам не крыса, это всенародно избранный орган законодательной и представительной власти…

Сванидзе: Сергей Александрович, Олег Германович…

Кургинян: Я чувствую, как я опять погружаюсь в 93-й год. Физически…

Сванидзе: Я тоже это чувствую. Я тоже это чувствую.

Кургинян: Чувствуете? Давайте это прекратим.

Сванидзе: Спасибо. Мы подошли к финалу нашего обсуждения, наших слушаний. Я предоставляю возможность произнести короткое заключительное слово стороне обвинения. Прошу Вас, Сергей Ервандович.

Кургинян: Мне кажется, что мы уже во всем разобрались. Мы разобрались…

Сванидзе: Вам так кажется?

Кургинян: Да, мне так кажется. Я же не говорю, что я уверен в этом, и что я знаю истину в последней инстанции. Мне так кажется. Я не знаю, как так кажется другим. Но я для себя в чем-то еще раз разобрался. Я разобрался, первое, в том, что указ 1400 абсолютно незаконен. Что он парализовал власть. Что после паралича власти с двух сторон началось все, что угодно. Но поскольку паралич организовал указ 1400, то именно он это все начал. А потом произошло следующее. Вот мы вместе с вами играем в шахматы, и водим фигуры. И вдруг я, наконец, начинаю выигрывать. Вы для меня тут чисто фигуральное лицо. Я начинаю выигрывать…

Сванидзе: Вы хотите сказать, что я Вас ударил доской по голове.

Кургинян: Да, доской по голове! И говорите: «Давайте следующую партию!» Что такое я буду делать — я буду ее играть? Ко мне приходили люди, которые говорили мне, что я должен избираться от КПРФ после этого. Я сказал, я не пойду после блуда, не буду устраивать блуд на крови. Они убрали из игры всех главных политических игроков, которых их не устраивали…

Сванидзе: Ваше время истекло.

Кургинян: …и после этого начали демократию. Правовой нигилизм, чудовищный! Мы зашли в тупик. И выбираться из него надо любой ценой, но главное — не допустить снова того же самого. Вы думаете, это невозможно? Вы не чувствуете, что это может случиться в любой момент? А это может случиться. И урок, который мы должны из этого извлечь — никогда снова! Никогда!

Сванидзе: Спасибо, Сергей Ервандович. Прошу Вас.

Млечин: Я страшно благодарен Олегу Румянцеву, который сказал, что…

Сванидзе: У вас вообще какие-то нежные отношения.

Млечин: Да, и это замечательно! Помогает нам разобраться…

Кургинян: …с точностью до наоборот к тому, что сказал.

Млечин: …который объяснил, почему 100 депутатов в нарушение всех законов были лишены депутатских мандатов. Он сказал: в невыносимое положение вы нас поставили, и поэтому мы пошли на нарушение закона. Правильно — невыносимое положение было создано в ту ситуацию. И единственным вариантом был роспуск того института, который сам нарушал закон и который, конечно, уже не соответствовал совершенно жизни нашего общества. Ничего страшного бы не случилось. Распустили Верховный Совет, разошлись, провели новые выборы, обрели новый парламент. И ничего страшного бы не произошло. Если бы туда, в здание не стали собираться бандиты, которым часть оставшихся там депутатов покровительствовали. Они подняли мятеж в городе, который был подавлен. И страшно сейчас вспоминать, как он был подавлен. Но началось все с поведения Верховного Совета. Благодарю Вас.

Сванидзе: Спасибо. Теперь я объявляю закрытым голосование нашей телевизионной аудитории. И мы начинаем голосование в зале. Вопрос для голосования: «Что такое октябрь 93-го года — выход из тупика или крах демократического проекта в России?»

Выведите на экран результат.

Выход из тупика 33 %

Крах демократического проекта в России 67 %

Итак, согласно мнению нашего зала, за выход из тупика, за то, что события октября 93-го года явились выходом из тупика, проголосовали 33 % нашего зала. И за то, что это был крах демократического проекта, проголосовали 67 % сидящих в зале.

Сейчас краткий перерыв, после которого будут объявлены результаты голосования нашей телевизионной аудитории.

Что я думаю по поводу темы, которую мы сейчас обсуждали. Я думаю, что на нынешнее наше восприятие событий октября 93-го года очень сильно повлияла позднейшая непопулярность президента Ельцина и 90-ых годов вообще. Непопулярность, связанная частично с объективными причинами, а частично подогретая в 2000-е годы. Тогда, осенью 93-го года, была совершена масса ошибок, грубых ошибок, драматических, иногда трагических ошибок. Но если бы президент Ельцин тогда не пошел на решительные действия, я боюсь, что мы бы получили гражданскую войну и развал России. Это мое личное мнение. Теперь результаты телевизионного голосования.

Результаты голосования страны вы видите на экранах.

Выход из тупика 7 %

Крах демократического проекта в России 93 %